Под знаком Близнецов (джен)

— Я чувствую его, — мужчина в чалме склоняется над хрустальным шаром и просит родственников усопшего не разрывать кольцо рук, иначе связь с потусторонним миром оборвётся.

Иногда Грэхему кажется, что магглы интересуются магией больше, чем маги. У них куча глупых примет и суеверий. Им нравится прогнозировать и предсказывать. Они печатают гороскопы в тех же газетах, что и некрологи. Магглы надеются, что за пределами Земли есть разумная форма жизни. Они проводят соревнования между лже-магами и лже-пророками, а вечерами собираются перед говорящим ящиком, чтобы посмотреть, кто обманывает их лучше.

Он волшебник, но не верит в эту чушь: в рок, жребий, фатум. Уроки Трелони могли бы отбить желание гадать даже у Кумской сивиллы⁽¹⁾, он уверен.

— Не разрывайте круг! — повторяет «медиум». — Держите друг друга крепче.

Магглы много внимания уделяют рукам, и каждый раз, смотря на очередного шарлатана, Грэхем ждёт, когда тот поднимет рукава и скажет: «Смотрите, у меня ничего здесь нет. Аплодисменты!»

У магглов есть что-то вроде науки чтения судеб по рельефу ладони. Монтегю не знает, что можно сказать о будущем, глядя на сгибы между фалангами его пальцев, но вот о прошлом кое-что...

Покидая Хогвартс, кто-то говорит, что оставляет ему сердце, а он расщедрился на мизинец, это не так уж и мало.

— Призываю тебя, явись нам!

Повсюду, где только возможно, мерцают свечи; окна задрапированы чёрными шторами, а мебель отодвинута в стороны. В центре зала только круглый стол, к которому и приковано внимание присутствующих.

— Подай нам знак, если слышишь нас!

Стол легонько качается. Люди ахают. Зрители в зале обрывают скептический шёпот и затихают. Они ожидают чудо, жаждут обмана.

Сегодня их больше, чем обычно. Взглянуть на работу медиума собралась внушительная толпа.

Зажав в руке билет, он наблюдает за представлением, время от времени с улыбкой поглядывая на друга, занявшего место у противоположной стены и безуспешно пытающегося подавить зевоту. Он выжидает.

За последний год то, что начиналось с шалости, стало их любимым развлечением — выводить шарлатанов на чистую воду, срывать сеансы и выставлять мистификаторов редкостными дураками. Это забавно — смотреть, как заготовленные в рукавах мошенника карты разлетаются по комнате, развешанные по залу зеркала трескаются, а лампы взрываются... или шторы внезапно распахиваются, и комнату заливает дневной свет, сводя на нет все ухищрения маггла, столь нелепо выдающего себя за мага.

За одного из них.

Порой он думает, что они с Маркусом ходят по краю пропасти. Столько волшебства на глазах у магглов рано или поздно приведёт их в камеру, но не делает ни единой попытки приструнить разошедшегося Флинта и не упускает случая пощекотать себе нервы.

— Он здесь, — объявляет «медиум», и в угоду его словам под потолком раздаётся гром. Из-под пола рывками поднимается дымка, словно под досками сидит смолящий трубку Герион⁽²⁾. Туман течёт по комнате, завивается причудливыми кольцами, пока не превращается в фигуру человека. Всего на миг, который легко списать на разыгравшееся воображение, но этого хватает.

Появление «призрака» электризует зал, пугает и завораживает, но мистическое зрелище пленяет только новичков. Грэхем видел такой фокус много раз. Ему стыдно признавать, но в глубине души он даже восхищён изобретательностью магглов.

Ему не понять, как можно спрятать голос в шкатулку размером с коробок, заточить молнию в провод из тусклой меди. Он не знает, как оживить механического великана, что прячется в подвале и гудит, выпуская дым через пол.

Ему даже жаль, что у Маркуса беда с терпением.

«Медиум» не сразу понимает, что контроль над иллюзией утерян. Он отшатывается назад и путается в полах балахона, когда призрачных фигур становится больше, и все они тянут руки, зовут, молят, стонут. Они похожи на инфери, и от их вида даже Монтегю бросает в дрожь, что говорить о магглах, несущихся к выходу под издевательский свист Маркуса Флинта. Он распахивает окна, заставляет стулья отплясывать чечётку, а ветер выть криком банши.

Хотели магию — берите!

Свечи моргают, зал поглощает чёрная бездна, и в темноте Грэхем слышит грохот собственного сердца да хруст стеклянной пыли под каблуками.

В такие минуты ему кажется, что он ещё внутри, ещё гуляет в липком мраке Исчезательного шкафа.

Сколько же он бродил в его гигантском деревянном брюхе, в бескрайней пустоте, пока силы не оставляли тело, даруя разуму спасительные обмороки? И сколько раз приходил в себя, разлепляя веки, но оставаясь слепым, шептал пергаментными губами...

Люмос! Люмос Максима!

И, не добившись успеха, мечтал лишь об одном — найти выход. Мечтал бесконечно долго, питаясь только собственной тлеющей в сердце ненавистью.

Сосредоточиться на чём-то слишком трудно, но он не оставлял попыток.

Куда проще было бы сдаться, сгинуть... И куда безболезненнее, чем собрать себя по крупицам и унизительно очнуться на холодном полу туалета.

С расщепленным пальцем и трясущимися коленями.

Прежде чем снова увидеть свет и узнать, что его обидчики навсегда покинули школу.

* * *

Бармен наполняет стакан в очередной раз — шестой по счету или около того, хотя он не считает, просто знает, что ещё недостаточно. Маркус перетаптывается с ноги на ногу, и его как никогда хочется проклясть. Проклясть из-за его дурости и собственной боязни темноты.

— Ты чего так живо удрал оттуда? Видел, как старикан дал дёру к выходу? — усмехается Флинт, надеясь разрядить обстановку. — Бросил всю бутафорию и в числе первых понёсся к дверям. Что-то мне подсказывает, мы больше не услышим о «великом» медиуме Македуми.

Он бормочет о глупости магглов, о планах на завтра и ближайших играх...

А Грэхему просто страшно. Страшно до трясучки, до дрожи в ногах. Он делает глоток, зажмуривается до пятен перед глазами и упрямо повторяет про себя: «Люмос!». Пальцы жадно стискивают волшебную палочку, от неё исходит слабое тепло.

Он расслабленно смотрит на огонёк, тешащий его душу, словно ящерку — пригревающее солнце. У этой ящерки давно отпал хвост, а новый отказывается расти.

Может, в шкафу осталось что-то ещё, кроме его мизинца?

* * *

День подходит к концу. В такой час лужи напоминают чернильные кляксы, и лишь под уличными фонарями, выстроившимися вдоль серых каменных зданий, видны золотые островки.

В сумерках Лондона он ощущает себя мотыльком, родившимся в обувной коробке, тянется к витринам, проходит мимо вывесок, но ни один маггловский магазинчик не выглядит настолько привлекательно, чтобы войти. И всё же он чертовски благодарен. Монтегю ни за что не признается, нет, ни одной живой душе, как признателен этим магглам за льющийся из их окон свет, за фонари, гирлянды и таблоиды, за сияние фар и неоновый крест аптеки.

Следуя изгибам улицы, он натыкается на двухэтажный дом, зажатый между свечной лавкой и ломбардом с полосатым козырьком.

На первом этаже горит свет. Буквы на оконном стекле падают на тротуар изломанными тенями. Грэхем вынужден подойти вплотную, чтобы разобрать среди щупалец вензелей обещающую развлечение надпись: «Предсказание судьбы».

Переступая порог прихожей, Грэхем морщится от запаха восточных благовоний и откровенно дешёвой обстановки, которую не спасают ни индийские ковры на стенах, ни разбросанные по углам подушки.

Ему и в голову не приходит дождаться приглашения. Загадка слишком манит, чтобы медлить. Он отдёргивает полог и входит в комнату, похожую на лавку старьёвщика, маленькую и кособокую, сплошь уставленную глазастыми оберегами и банками с засушенными цветами.

Грэхем представляет их владельца — вонючего старичка-индуса с гнездом на голове и подведёнными сурьмой глазами, но посреди комнаты сидит женщина с закрытым вуалью лицом. В полумраке расшитая серебром шаль на её плечах кажется кусочком звёздного неба.

Провидица не просит плату, только жестом предлагает гостю сесть.

Она стремительно тасует карты. Браслеты безудержно звенят на тонких запястьях. Она дрожит, волнуется, и Монтегю уже жалеет, что пришёл. Он собирается уйти, здесь всё равно нет зрителей, но по привычке тянется за палочкой.

Лампа трескается и рассыпается на осколки. Провидица вздрагивает, но не перестаёт тасовать. Грэхем гипнотизирует взглядом змейку дыма над свечой, так, что та причудливо изгибается, меняет форму, цвет и тянется по комнате, словно лассо, готовое в любой момент сомкнуться. Он слышит смешок, прежде чем карты вереницей ложатся на стол, будто по волшебству вылетая из женских рук.

Глаза оберегов смотрят на него со всех сторон. Ему кажется, всё дело в проклятых благовониях, которыми он надышался, а может, здесь иная хитрость.

Голос провидицы наплывает на него словно издалека. Она просит выбрать карту. Одну, вторую, третью. Переворачивает рубашки, смотрит и молчит, будто ждёт, что они ей скажут.

Он пытается понять выражение её лица под тонкой вуалью и нетерпеливо спрашивает:

— Ну что?

Провидица по-детски пожимает плечами.

— Порадовать нечем.

Грэхем удивлённо моргает и смеётся. Этот ответ честнее многих, что он слышал в последнее время от подобных ей, она хотя бы не предрекает скорую смерть и не пугает порчей. Грэхем не успевает отдать ей должное, как, к собственному разочарованию, слышит тихое:

— Я вижу потерю.

— Я умру?

— Только не на этой неделе, — абсолютно серьёзно говорит провидица и бросает взгляд на лежащие на столе карты.

— Значит, кто-то из близких? — скучающе спрашивает Грэхем. За год проходимцы вроде неё успели пять раз похоронить его давно почившего деда, несуществующую невесту и «любимых» кошек, на которых у него аллергия.

— Нет, не человек, но что-то не менее важное. Ты думал, что оно будет рядом всю жизнь.

Большей глупости он в жизни не слышал. Монтегю хмыкает и идёт к выходу, не собираясь платить, когда слышит:

— Во вторник не приходи, всё уже расписано, лучше в среду после трёх. Я буду читать судьбу по рунам.

Неужели она всерьёз рассчитывает, что он вернётся?

* * *

Грэхем не на шутку обеспокоен, ведь сегодня среда. Он снова в пропахшей сандалом прихожей, сидит на скамейке и ждёт, когда придёт его очередь.

Наконец полог раздвигается, и в вестибюле показывается мужчина с тонкой цыплячьей шеей и сдавленным голосом осипшей банши облегчённо хрипит:

— Слава Мерлину! Я зря подозревал.

Трясущимися руками он вынимает часы из кармана плаща, надетого наизнанку, и сам себе кивает.

Оставшись один, Грэхем медлит. Он уже не сомневается, что пришёл к волшебнице. Больше нет.

До трёх ещё десять минут, и Монтегю выжидает их все, не смея сдвинуться с места до назначенного часа.

— Я же говорила, что придёшь, — раздаётся у него над ухом.

Девушка кажется ему знакомой, но он не может воскресить имя в памяти. Её глаза похожи на угли, и если долго смотреть, то их жар опаляет кожу. Она индийская богиня света, и он в почтении отводит взгляд.

Он показывает ей палочку и, едва ворочая языком, поясняет:

— Новая. Как видишь, твоё пророчество сбылось. Не прошло и недели.

Старая раскололась пополам во время вчерашней игры в квиддич, и будь он проклят, если ещё раз послушает Флинта и явится на сборы Уимбурнских ос.

Провидица недолго молчит, как будто озадачена, и тихо отвечает:

— Хорошо, если эта потеря будет единственной.

Ему не приходит в голову ничего умнее, чем в шутку уточнить:

— Так я переживу эту неделю?

Браслеты надсадно звенят, когда она прижимает ладонь к растянутым в улыбке губам.

— Проверить не помешает.

В её комнате пахнет дымом, от свечей тянет гарью. Край стола обуглен. Она открывает окна, чтобы впустить свежий воздух, впустить свет.

Грэхем жадно разглядывает её фигуру и блестящие волосы, заплетённые в тугие косы. Они лежат на смуглой шее, гладкие, как хвосты индийских кобр.

— Извини. Мистер Пиронезе очень нервный, когда речь заходит о жене. Вспыльчивый и, что скрывать, весьма «горячий». Потеря контроля от ревности. Поджигает всё вокруг. Такое бывало и раньше. Постоянный клиент.

Грэхем хмурится. Он не понимает, за что ей извиняться, и спрашивает чисто из вежливости:

— Что с его женой?

— Она изменяет с помощником аптекаря, но ему лучше не знать об этом.

— Почему же?

— Сюда приходят за надеждой, а не за правдой, — девушка вновь пожимает плечами, и косы приходят в движение. Грэхем смотрит на них, как заворожённый, будто наглотавшийся ведьминого дыма, в ожидании, что вот-вот услышит змеиное шипение.

— Ты э... когда-нибудь расскажешь ему?

— Возможно, а пока пусть довольствуется прогнозом о росте цен на свои котлы. Он сам не хочет знать правду, боится. Меня зовут Парвати, — добавляет она совсем тихо и достаёт мешочек с рунами. — А чего боишься ты?

— Темноты, — шепчет Грэхем, надеясь, что не был услышан.

* * *

Она прячет лицо под вуалью, а ему больше всего на свете хочется снова увидеть её глаза.

Перед ним лежит звёздная карта, и хотя он слаб в астрономии, несколько обведённых точек узнаёт без труда. Ему плевать на личный гороскоп, ему нужно слышать её голос.

— Я бы не отказался от кофе, — тянет Грэхем, покосившись на закипающий чайник.

— Он горький, — отвечает Парвати, не отрываясь от карты. — Сестра заваривает его, чтобы погадать. Она скоро спустится.

Грэхем слышит, как кто-то ходит наверху, а после лязгает какая-то задвижка, и чувствует облегчение, которое и сам не способен объяснить.

— Может, ты погадаешь мне?

— Я не читаю судьбу по кофейной гуще. Это прерогатива Падмы. И потом, сегодня лучшее время для составления гороскопа, — тараторит Парвати. — Луна проходит через знак Близнецов.

— Едва ли этот знак может принести что-то хорошее мне, — сквозь зубы цедит Монтегю.

Он сверлит взглядом карту, и красный грифель в руках Парвати замирает над Кастором, словно над макушкой Уизли.

— Фред и Джордж не хотели тебе навредить. Только не по-настоящему.

Грэхем дёргается от её слов, как от пощёчины. Он не помнит, на каком факультете училась Патил. Гриффиндор? Или Равенкло? В любом случае шутка со шкафом изрядно погремела в школе и, возможно, пока он бродил в темноте, Парвати сидела в одной гостиной с Уизли и слушала, какие они молодцы. Как ловко запихнули его в шкаф в отместку за снятые баллы.

С одним-то он, может быть, и справился бы. Но с двумя...

Это обман, мошенничество... сговор, которому во время майской битвы пришёл конец.

— Так или иначе, — со злостью хмыкает Грэхем, — природа навела порядок. На свете не должно быть двух людей с одинаковым лицом.

Парвати больше не пытается ворожить ему на звёздах, а провожая, просит прийти в среду, потому что в остальные дни её место займёт сестра, а им по какой-то причине лучше не пересекаться.

* * *

Он появляется во вторник, хотя знает, она не велела. Может, поэтому Парвати хмурится, едва он садится напротив неё, вдыхая аромат пережаренных зёрен...

У кофе отвратительный вкус, и Грэхем с трудом заставляет себя опустошить чашку. Осадок слишком жидкий, никак не может застыть и принять форму.

Патил хмурится, пытаясь разглядеть ускользающий узор.

В её жестах сквозит настороженность, почти нервозность. Она то и дело отводит глаза и оглядывается на дверь. Её деловитое отчаяние почти забавно. Но только почти. Грэхем не понимает, зачем она солгала. Почему он ей так неприятен?

Парвати резко встаёт и взмахом палочки убирает чашку.

— Не выходит, — это всё, что слышит Монтегю в этот визит.

* * *

Руны, рассыпанные на алой скатерти, похожи на горсть арбузных семечек.

Грэхем прислушивается к шагам над головой, но наверху тихо. Парвати выглядит расслабленной, не косится по сторонам и не прячет глаза.

— Твоя сестра против того, чтобы я приходил? — мрачно спрашивает Грэхем.

Она замирает над рунами на несколько секунд и всё же нерешительно кивает.

Не то чтобы Грэхем был натуральным подонком в школе, но он понимает — любить его нет причин. Если что-то хорошее в нём и было, то едва ли выбралось из Исчезательного шкафа.

Ветер будто слышит его мысли и распахивает окно в поздний вечер. Свечи гаснут, и Грэхем готов бежать, поджав хвост.

Тонкие пальцы ложатся ему на плечи, и он замирает, как в детстве, когда протягиваешь руку, чтобы не спугнуть кружащую рядом стрекозу, а та, совершенно осмелев, опускается то на волосы, то на нос.

В темноте лавки он впервые не тянется к палочке, чтобы зажечь Люмос.

Ему тоже нужна надежда, а не правда.

Он обещает себе приходить сюда по средам и иногда по пятницам, если Парвати так удобно. Он превратит её сестру в соляной столп, если она вздумает ему помешать.

* * *

Кажется, будто солнце зацепилось за антенну на крыше ломбарда и пролилось горячим дождём, иначе откуда там столько света...

Вверх по улице тащится пожарная машина, и магглы в одинаковых нарядах, точно рыжие муравьи, снуют мимо Грэхема, направляющегося к лавке Патил.

Издалека она похожа на хэллоуинскую тыкву. Дверь распахнута настежь, словно вырезанный в мякоти рот, а внутри сияет пламя. Оно скребёт по шторам и вырывается наружу вслед за осколками стекла.

Грэхем слышит кашель и видит скрюченную тень в вывернутом наизнанку плаще, но у него нет времени, чтобы это осмыслить.

Он прыгает в огонь, срывает почерневший полог и слепо шарит в чёрном сладком дыму. Потолок прогибается, как спина саламандры. И когда Грэхему кажется, что его дыхания не хватит, чтобы двигаться вперёд, он видит блеск браслетов, а следом — девушку на ступенях, ведущих наверх. Огонь за спиной утробно ворчит от удовольствия. Внизу слишком много пищи для него.

Грэхем тянет Парвати на себя и ловит губами дыхание. Её смуглое прекрасное лицо всё в саже, но разве это важно? Она жива, пусть пока и не откликается.

Он разворачивается, чтобы аппарировать с ней прочь, когда взгляд цепляется за фигуру у перевёрнутого стола. Неподвижную фигуру с сокрытым вуалью лицом. Добраться до неё ещё возможно, но стоит ли рисковать? Стоит ли спасать ту, что мешает его… счастью? Капризу? Прихоти?

В прихожей слышны голоса магглов, вой сирены всё-таки добравшейся красной машины.

Грэхем сомневается всего ничего, затем дёргается от упавшей на плечо искры и аппарирует. Что-что, а это получается у него превосходно.

* * *

Клубы горячего дыма поднимаются ввысь, но в переулке прохладно, и звук сирен почти неслышен.

Грэхем проводит платком по лицу Патил, стирая последнее чёрное пятно. Она жива, цела, она дышит, и это главное.

«Держите друг друга крепче!»

Он спас её.

Он герой.

«Аплодисменты!»

Её глаза открываются, ресницы трепещут.

Дрожащим голосом она, его богиня света, его Лакшми⁽³⁾, испуганно спрашивает, глядя на него:

— Где Парвати?

1) Кумская сивилла — пророчица, жрица в храме Аполлона.

Вернуться к тексту

2) Герион — легендарный великан, страж восьмого круга ада у Данте, «образчик омерзительного обмана».

Вернуться к тексту

3) Лакшми — индийская богиня благословения, изобилия, удачи, счастья и света.

Вернуться к тексту