Шерленовые зарисовки (гет)

Everybody loves somebody sometime,

Everybody falls in love somehow…

Вместе с белыми хлопьями снега медленно опускались на землю слова знаменитой песни. Мягкий голос Фрэнка Синатры разносился из старых репродукторов над всем Центральным парком Нью-Йорка. Ирэн, услышав любимый мотив, остановилась у фонаря. Его желтый свет был мягким и теплым, как голос Синатры. Этим синим вечером в парке было мало людей, а на аллее, где она стояла, и вовсе не было больше никого. Ряд таких же фонарей уходил далеко вперед, но свет их был приглушенным и не мог осветить всю аллею. С одной стороны — черные деревья с опавшей листвой, с другой — искрящийся неровный желтый свет.

Everybody finds somebody someplace…

Снег продолжал медленно падать, словно подстраиваясь под темп музыки. Ирэн завороженно наблюдала за этим танцем. Ветер легко закружил снежинки вдалеке, и вместе с ним скрипки взметнулись на верхние ноты.

Наслаждаясь этой красотой, она не услышала за спиной приближающиеся шаги.

— Красиво, правда? — сказал тихий низкий голос.

Ирэн вздрогнула от неожиданности и резко развернулась.

— Шерлок!

Он стоял очень близко и смотрел вверх, то ли на фонарь, то ли на небо. Бледное лицо и прозрачные серые глаза контрастировали с черными слегка намокшими кудрями и черным пальто. Может, это игра света, но он показался Ирэн намного старше, чем она его запомнила с той ночи в Пакистане, когда они виделись в последний раз. Смерть, даже мнимая, меняет многое — это она знала по собственному опыту.

Шерлок опустил голову и встретился с ней взглядом. Ирэн гордо вздернула подбородок и слегка сощурила глаза, стараясь вложить во взгляд все, что она почувствовала, когда увидела его живого и невредимого на страницах газеты. «Я ненавижу тебя» — Шерлок прочитал в них совершенно точно. Но в этот предрождественский вечер все было не так: снег — такое редкое явление; любимая песня, неожиданно заигравшая в парке; Шерлок, появившийся из ниоткуда и продолжающий смотреть на нее с легкой улыбкой.

…what I’ve found in your arms…

Словно услышав подсказку в словах старой песни, Шерлок обхватил одной рукой Ирэн за талию, а в другой руке мягко сжал ее ладонь. Он усмехнулся, когда ее глаза округлились от удивления.

Все не так, как должно было быть… Она сейчас должна была быть дома, а не танцевать в парке! С Шерлоком. Под эту песню. Вместе с медленно падающим на них белым снегом.

Шерлок вел, потихоньку огибая фонарь и оставаясь в кругу его света. В кульминации, после интересной комбинации движений и шагов, он неожиданно наклонил Ирэн назад, придерживая рукой за спину…

…Everybody loves somebody sometime…

…и только снова услышав слова, притянул обратно к себе.

А Ирэн удивлялась с каждой секундой все больше. И только к концу песни заметила, что вся злость и ненависть под натиском удивления исчезла.

…Your love made it well worth waiting…

На этих словах она улыбнулась, наконец разгадав его план, и провела теплыми, несмотря на холод, пальцами по его щеке, слегка задев уголок губ. После чего Шерлок не задумываясь склонился к ней и поцеловал, обнимая теперь двумя руками и очень крепко.

…Песня давно кончилась. Усилившийся снег большими хлопьями засыпал головы и плечи двух людей, не видевших друг друга очень долгое время.

— Манипулятор, — прошептала Ирэн в губы Шерлоку.

Тот широко улыбнулся. Она умная. Как, оказывается, приятно, когда твои поступки правильно понимают безо всяких объяснений…

— С Джоном это не прошло бы, — с сожалением сказал Шерлок, на что Ирэн рассмеялась, представив на своем месте военного доктора.

— Но это не значит… — серьезно начала она.

— Не значит.

— Ты…

— Я знаю. Джон меня просветил. Трижды.

— Трижды? Я ревную.

Шерлок закатил глаза со вздохом: «Женщина…». Потом с очень серьезным лицом сказал:

— Послушай. Его уже кто-то успел засунуть в костер, как только я вернулся. Постарайся…

— Я поняла.

Шерлок кивнул.

— …Не буду слать тебе неприличные смс.

— Я поменял сигнал.

— Нужно это исправить.

— Можешь попытаться, — с вызовом сказал Шерлок, чем в очередной раз удивил Ирэн. Потом поднял руку и взглянул на часы, — у тебя на это есть семь часов до моего самолета.

— Тогда не будем терять времени.

Снег заполонил собой все пространство. Сквозь него было почти невозможно разглядеть два темных силуэта, удаляющихся в полной тишине по аллее, от постепенно гаснущего желтого фонаря.

— Сколько у нас времени?

— Минута тридцать секунд.

Здесь темно, душно и катастрофически мало места. Они стоят в узкой щели между двумя ангарами. Она прижимается спиной к металлической стене, он закрывает ее собой. Черная одежда в темноте сливается с черными стенами и черной ночью.

— Главное, чтобы нас не обнаружили раньше.

Вокруг шум: топот, лязганье, щелчки затворов. Она запрокидывает голову: так легче дышать. Его лицо в двух сантиметрах. Он смотрит не на улицу, по которой бегут стаи наемников, услышавших стрельбу в отдаленном ангаре. Он внимательными глазами, обрамленными черной тканью, смотрит на нее. А дальше, высоко-высоко за этим взглядом, бесконечная звездная бездна. Они медленно сливаются воедино — серебряные звезды и серебряные глаза. Кружится голова. И неизвестно: они сыплются на нее сверкающим сахаром или она бесконтрольно — свободно — летит к ним. Но это самое потрясающее, что было в ее жизни.

— Здесь нас заденет?

— Нет. Я все рассчитал.

Так близко. Так тихо. Она чувствует учащенный стук его сердца всем телом. Ощущает свой пульс в кончиках пальцев. Они не совпадают. Безжалостно ломают ритм друг друга. Ее руки ладонями прижаты к стене, его руки по обе стороны от ее головы, а локти не дают сделать ни малейшего движения. Только дышать. Больше она ничего не может. Но, кажется, теперь ей больше ничего и не нужно.

С двух сторон совсем близко раздаются два оглушающих взрыва. Он сильнее вжимает ее в стену, крепко обнимая руками. Их не задевает, но при этом они находятся в самом центре. Он рассчитал. Потрясающий человек. И именно сейчас между огнем и осколками, не имея больше ничего, она абсурдно чувствует себя в безопасности. Его руки уверено и спокойно обещают ее защитить. И это бессловесное обещание невозможно нарушить.

Их накрывает пустая пыльная тишина. Через несколько мгновений она начинает смеяться.

Наверное, это не совсем хорошо...

Он смеется с ней.

...Но и не совсем плохо.

У нее дрожат руки.

Это объяснимо.

Дождь не идет ей, серый, однообразный, скучный. Но прекрасный фон для него, вычерченного черным углем резкими ломаными линиями.

Улица рявкает на них, стоящих по разные стороны дороги. Мир между ними с помехами: рябь машин и людей, белый шум дождя. Но даже сквозь серую мошкару капель он видит, что у нее дрожат руки. И это — мелочь.

Он не может дать ей больше двадцати секунд, иначе его информация для Интерпола потеряет свою актуальность. А это намного важнее того, что у нее дрожат руки из-за него.

Она тонка и опасна в черном плаще на остриях каблуков с перчинкой в аромате парфюма, который память услужливо добавляет к картинке. Идеальное сочетание. Портится назойливой мелочью, что мельтешит вокруг нее, как неровный мерзкий писк.

Алые губы сжимаются в тонкую линию. В глазах отчетливо читается стальная холодная ненависть. И он тайно рад, что стоит на другой стороне дороги.

Она не дает ему даже пятнадцати секунд. Сталь взгляда растворяется дождем, и вот он уже не выражает ничего, кроме презрения и равнодушия. Руки расслабленно повисают вдоль тела. Вальяжно-горделиво она разворачивается и уходит прочь.

Двадцать одна секунда. Серый шум полностью глушит стук тонких каблуков. А неподвижная сгорбившаяся черная фигура поглощается рябью города.

Когда она уходила, руки не дрожали. Это справедливо. И почему-то больно.

Он придет ночью, когда дождь, изрыдавшись, успокоится. И в тревожной темноте квартиры, не оставляя ни звука в ее тишине, кончиками пальцев найдет смятую простынь кровати. Пальцы очертят тело женщины, отчаянно-беззащитно​ свернувшейся клубком на самом краю. Она резко вцепится ногтями в его руку и будет смотреть в глаза, но не видеть ничего в густой темноте. Это и не нужно. Зачем видеть, когда руки говорят намного больше, чем глаза. И уж тем более больше, чем слова.

Сгребая ее всю без остатка в объятия, он попросит прощения. А она, обессиленно ударив его кулаком в грудь, крикнет, что он сволочь. А затем найдет ладонями лицо и надломлено прошепчет в губы то, что никогда ни один из них не скажет вслух. Только прикосновениями.

Его пальцы намокнут от ее слез, и он вспомнит, что ей не идет дождь. И будет согревать ладонями холодные дрожащие руки, потеряв счет и секундам, и часам.

Потому что, когда у нее дрожат руки, — это неправильно.

В день когда она умерла, светило солнце и листья падали звездами на черную землю.

В который раз? Ах да. В третий. Ну что ж, когда-нибудь это должно было случиться по-настоящему. Без лжи. Смерть, даже самая гадкая и бесчестная, не умеет лгать.

Это главное. Что-то должно быть настоящим, за разбившимися кусочками лживого пазла должно остаться хоть что-то, пусть даже только смерть.

Порыв ветра взметнул листья с дорожной пылью.

Он не должен узнать... Последняя маленькая ложь. Она почти умоляет. Но смерть — та, настоящая — честна со всеми.

Они играли. В Детектива и Аферистку, в мужчину и женщину. Скрывались и убегали, зашифровывали каждое слово, теряя ключи к собственным шифрам. А смерть разобьёт все, поставит все точки. По одной.

Она не хочет знать правду, даже будучи холодным сентябрьским ветром.

Он, разумеется, узнает. Истина — его Госпожа, но даже перед ней он никогда не становился на колени. Что же говорить о женщине...

Даже в ночных фантазиях с тонким ароматом жасмина, что цветет под окном, она не могла заставить его встать перед ней на колени. Не могла вообразить его серебряные глаза, смотрящие снизу вверх с немым обожанием и притворной покорностью. Все рассыпалось, как сгоревшая бумага в пальцах. Он всегда смотрел сверху вниз, а она всегда снимала перед ним туфли на высоком каблуке.

В тот день заходящее солнце светило неистово ярко. Он стоял у окна. Просто стоял и смотрел на неровные засохшие потеки на стекле. Где-то там, в комнате, был Джон, что-то говорил, спрашивал, не понимал.

А потом он шел по опавшим листьям. Холодный ветер пытался ласкать его, путая волосы, легко касаясь лица, распахивая незастегнутое пальто.

Они искали несколько дней сначала по тайным убежищам, потом по наркопритонам. Не нашли. Даже Майкрофт с его умением доставать всех отовсюду. Пока он сам этого не захотел.

Они не узнают. Ее смерть останется между ними, как когда-то только между ними была ее жизнь. Та, настоящая, с ароматом жасмина.

Ветер бился о прогнившую деревянную дверь, ветками царапал пыльное стекло слухового окна, пока не задохнулся у порога...

...Душно. Синий воздух давит на грудь. Тонкий монотонный скрежет по стеклу.

Распахнуть окно в сад. Жасмин зацветет совсем скоро.

Снова забираясь ночью в комнату Шерлока Холмса, Ирэн Адлер надеялась застать его врасплох. А так же насладиться зрелищем сначала спящего, а затем испуганного и недоумевающего детектива. Дальше же она собиралась импровизировать, но в конечном итоге привязать его к постели. Или к столу. Или к креслу в гостиной. Она еще не определилась. Но все ее планы включали в себя кляп. Потому что, когда имеешь дело с таким невообразимым занудой, хоть и с сексуальным умом, нужно вовремя успеть заткнуть ему рот. Неважно чем.

Однако спрыгнув с подоконника в его комнате, мисс Адлер сама была вынуждена замереть на месте с эталонным потрясением на лице и на несколько секунд забыть про планы, кровать, стол, кляп и весь этот бренный мир в целом.

Мистер Холмс не спал. Мистер Холмс стоял, облокотившись о дверцу шкафа. Стоял мистер Холмс обнаженный. Полностью. Даже без простыни. И нагло ухмылялся, поигрывая стеком в руках.

— Вы разбудили меня стуком своих каблуков, мисс Адлер. Закройте окно. Сквозняк.

* * *

Шерлок Холмс не любил неуверенность. Особенно неуверенность вкупе с опасностью (отдельно опасность он очень даже любил). Еще не любил неожиданные и скверные повороты событий, которые он невероятным образом не смог просчитать.

Зато Шерлок Холмс любил Планы. Составлять, менять, комбинировать, особенно никому не рассказывать. И театральные эффекты. Обычно в Планы с эффектами не вмешивалась Неуверенность. Но не в этот раз…

Он тихо поднялся по пожарной лестнице на пятый этаж, легко и спокойно вскрыл окно, залез в квартиру. Развернулся.

В лоб ему равнодушно смотрело дуло пистолета.

Шерлок Холмс забыл, как думать. На мгновение. Но ему хватило. За дулом он увидел Эту Непредсказуемую Женщину (тут-то Неуверенность и накрыла его с головой), в квартиру которой он аккуратно, даже не наследив на подоконнике, вломился. И тут его первой мыслью стало Сомнение.

«Наверное, нужно было ее предупредить…» — подумал Шерлок Холмс, а вслух сказал только: «Эмм…» и самым выразительнейшим образом посмотрел в дуло. Дуло по-прежнему оставалось равнодушным.

— Не нравится? — участливо спросила мисс Адлер.

— Я…

— Мне тоже не нравится, когда в мою квартиру вламываются покойники. Поэтому сейчас ты мне все объясняешь. А потом вымаливаешь прощение. Трижды.

— А?..

— А пистолет я оставлю при себе. И закрой окно. Сквозняк.

Ночь. Черное небо. В тяжелые тучи упирается крышей громоздкий белый дом. Идеальные стены, правильные колонны, искусная лепнина, изящные окна. Безупречный со всех сторон и под любым углом дом. Он давит своей тяжелой правильностью на всё и на всех снаружи и внутри.

Ветра нет, ни единого дуновения. Воздуха тоже нет. Ни звука, ни шелеста, ни шепота. Свет от далекого фонаря крадучись касается белой ступени лестницы, не смея дотронуться до стен и белых колонн. Пустота оглушает.

На крыльце перед массивной дверью витает аромат. Дорогой мужской парфюм, смешанный с сигаретным дымом. Дым зацепился за пустоту и извивается самовольно вокруг ручки, вокруг колонны, опускается до ступеней, поднимается к выключенному за ненадобностью фонарю над дверью. Это неправильно. Неправильное сочетание, негармоничное, режущее обоняние. Дым — лишний элемент, его не должно быть. Все пространство вокруг съеживается от его вклинившегося присутствия. Он касается идеальных поверхностей, взламывает совершенные окна, проникает под неприступную дверь.

Дым тянется от крыльца по ступеням, к листве деревьев и кустарников. На сером гравии лежит сигарета. Скомканная, но не затоптанная. Её с раздражением сломали пальцы и выбросили, не выкуренную и наполовину.

Наконец в пустоту ночного пространства врывается сильный поток ветра и смешивается с дымом от тлеющей сигареты. Ветер закручивает дым в тугую воронку, примешивая раздражающую сухую листву и пыль с дороги, делая похожим на серый жесткий кнут, который способен разрезать кожу до костей.

Дым не может вырваться из сильных объятий стихии, а ветер все усиливается и несется прочь от безупречно-холодного дома, будто стремится кого-то догнать.

Скоро начнется ливень. Ледяной, беспристрастный, бескомпромиссный. Капли будут лететь вертикально вниз, разрезая воздух, как тысячи стальных игл. Его не остановить.

Это логично и закономерно. За пустотой следует страстная стихия неудержимого и непредсказуемого ветра. А за ветром должен прийти монотонно разъедающий всё ливень. Тоже стихия, бешеная в своей бесстрастности и холодном упрямстве. От дыма не останется ничего, он будет разорван на тысячи частей, и тонкими скальпелями будет вскрыт его источник.

Утром правильный дом будет пытаться наслаждаться своей чистотой и отстраненным совершенством.

* * *

Ещё одно утро. Такое же, как все предыдущие после… Оно вяло вползает в окна и растекается по квартире. Как мокрая вата облепляет все, не оставляя места воздуху и мыслям. Звуки тонут в белесом, жидком, как молочный кисель, свете. Мелодия не может вырваться из этого плена, не может взлететь, даже не может упасть. Она плывет в вязком воздухе, запутавшись в хроматизмах, повиснув на крючке доминанты.

Пространство комнаты наполнила мелкая белая пыль канифоли. Она медленно перемещается по густому воздуху, оседает на каждом предмете. Липкая пыль покрывает подоконник, листы бумаги, книги, ноутбук, кресло, каминную полку, руки, волосы… от нее никуда не деться, не избавиться. Даже перестав играть, на кончике языка почувствуешь сладковатый вкус сухой пыли.

Она оседает на мыслях. Они слеплены ей в серый бесформенный комок. И он катится… катится… катится… по кругу, не смея приблизиться к его центру — к причине.

Канифоль густым белым слоем покрывает холодные, неотзывчивые струны. Пальцы, боясь попасться в её липкий плен, не поднимаются по тонкому грифу к высоким нотам. Мелодия, такая же липкая, не может сдвинуться с низких сдавленных звуков, продолжая все больше увязать в бесконечной неустойчивости, путаясь в ней, не находя основных тонов. Не мажор. Не минор. Неразрешимая доминанта. Разрешить её — значит, принять один-единственный вариант. Выбрать между мажором и минором. Принять вариант выхода — принять причину.

Белая канифоль медленно подбирается к пальцам. И теперь, каким бы ни был выбор, мажор или минор, каким бы ни было решение, пальцы окажутся впутанными в неё.

Вдруг жидкий воздух колыхнулся от слишком громкого звука. Мелодия нашла выход, поборола страх и взлетела к верхним нотам. Белая канифоль, окружившая её, вздрогнула. Самая верхняя, самая тонкая струна от резкого, раздраженного, яростного аккорда лопнула. Торжественный минор.

Тишина.

Белые отпечатки пальцев на скрипке. На подоконнике. На клавишах ноутбука.

* * *

Жаркая и слишком плотная темнота. Песок пустыни ещё не успел остыть. Огромная оловянная луна только начала свой путь, показывая свой отрубленный край. Здесь все кажется неестественного кроваво-желтого цвета, даже темнота с багровым оттенком.

Услужливый ветер пытается скрыть темные борозды от шин на ребристом песке. Они инородны, враждебны к песку, они портят его старательно выводимый рисунок, подобный морской волне. Но следы шин настойчивые, резкие, азартные и взвешенные — с ними не справиться легко. Дорожки уверено разрезают гладь песка, убегая прямо, потом резко сворачивая, потом еще раз, ещё… Вот их заносит, и вместо четырех полос на несколько метров остаются только две. Потом снова прямо и прямо. По бесконечному песку пустыни.

И вот следы сильно углубились — резко дали по тормозам.

Рядом, на раскаленном песке, показались легкие следы босых маленьких женских ног. Они тянулись в сторону от параллельных полос. Неуверенные, нервные, устало петляли, не могли вывести ровной линии. Дальше и дальше, скрываясь за небольшими дюнами.

Оборвались. Надломились. И рядом со следами ступней были две небольшие вмятины от колен. Две ладони. Пальцы провели несколько тонких линий и собрали горячий песок. Ветер подхватил сыпавшиеся частички и развеял.

Не успел он скрыть босые женские следы, как рядом с ними появились обутые мужские. Немного грубые и холодно-строгие, но уверенные, они тянулись вдоль неровной линии и прервались у обрыва первых.

Луна наконец полностью раскрыла себя, и теперь её олово отливало красным оттенком. Ночное небо, всегда плотное, крепкое, иссиня-черное, сейчас было испещрено дырами. Горизонт был безжалостно разрублен на две части: жгучую кроваво-желтую и ледяную черную.

Босые женские следы не вели обратно. Крепкие мужские были глубже, возвращаясь.

* * *

Сиреневый вечер с темно-желтым цветом солнца. Маленький домик в индийском городке. Все нелепо. Все вокруг. От причин до следствий.

Шум от слишком разговорчивых местных жителей проникал всюду. От жары не скрыться даже в тени. Запах отсутствия цивилизации вместе с пылью вызывали раздражение с первой секунды. Песок хрустел на зубах вместе с неуверенностью и вопросом.

На заднем дворе раскинулся совершенно неуместный палисадник. Хозяин недогостиницы неизвестно зачем, совершенно бессмысленно, абсолютно нерационально, даже безумно выращивал на пустынной почве цветы. У него почти ничего не получалось. Он был беден — ни на удобрения, ни на хорошую почву средств не хватало. Прекрасные растения погибали. Но он продолжал высаживать любимые им розы. Зачем?..

Осталась одна. Жгуче-бордовая, пламенно-красная огромная распустившаяся роза с большими шипами на тонком стебле. Её аромат мягкими волнами растекался по дому, под окном которого она выживала, выдерживая удары беспощадно-равнодушного солнца.

Она была неуместна в этом мертвенно жарком мире пустыни. И не нужна никому кроме безумца-хозяина.

Мерное, странно умиротворенное дыхание растекалось по замершему в нерешительности воздуху. Была особая тишина, как кокон среди уличного шума.

Пожухлые, давно мертвые листья кустарника нервно дрогнули. А затем сыпались и сыпались на узкую песчаную дорожку, подбираясь к глухому кокону. Пока робкий шелест не проник в него. Рядом, совсем близко все те же следы, женские и мужские.

Они вели к тому, что дано было свыше всего: свыше бесконечной мертвой пустыни, свыше безумия ветра, свыше безжалостности ледяного ливня, свыше брони черного неба и нелепости сиреневого заката. Следы вели к безумно выращенной Розе.

Кровь. Бордовые капли украсили её шипы и медленно поползли вниз по зеленому стеблю. Сладкий ласкающий аромат цветка смешался с соленым запахом крови. Этот жесткий запах пытался разорвать эфирный, неуловимый аромат, но был поглощен им. Они смешались — кровь и цветок — проникли друг в друга, стали единым неразрывным целым.

Кровь на стебле. Капля крови на нижнем лепестке. Нежность, боль и горечь.

Дальше?.. Дальше не будет ничего. Не может быть.

Только воспоминания. Чья-то музыка. Чья-то жизнь.

У Ирэн с самого детства был маленький изъян — плохое зрение. Очень плохое зрение. Обычно эта проблема с легкостью устранялась контактными линзами. Но не сегодня. Потому что сегодня был превосходящий все по отвратительности день. И начался он с того, что она случайно уронила линзы в полную ванну с пышной пеной. Попытки найти их были обречены на провал изначально. Мисс Адлер была зла на линзы, на пену, на ванну, на весь белый свет, включая все его загробные отрасли. И дело было вовсе не в том, что ровно год назад в одной из этих отраслей от нее скрылся Шерлок. Совсем не в этом. Просто ей нужно выпить кофе и все. И купить новые линзы.

Очков у неё не было, но Оптика была недалеко, практически в двух кварталах, от ее дома. За время, проведенное в Праге, она выучила маленькие витиеватые переулки и дворики. Поэтому, одевшись на ощупь, она решилась выйти на улицу.

Мокрую после утреннего дождя каменную улицу, устланную покатыми булыжниками и круто уходящую вниз. Черт бы побрал ее за любовь к старым городам без асфальта и высоким каблукам.

Чего и следовало ожидать — на очередном булыжнике она споткнулась и едва не подвернула ногу.

Но упасть ей не дала крепкая рука какого-то неравнодушного прохожего. Лицо она разглядеть не могла. Единственной приметой был рост: выше нее на голову. Продолжая ненавидеть этот мир в глубине души, она поблагодарила за помощь. И в ответ услышала предложение проводить ее. Голос… Нет, голос был совершенно обыкновенный, только немного хриплый. Сказав, что ей нужно в Оптику, она взяла мужчину под локоть.

Ирэн Адлер конечно гордая, независимая и все прочее женщина, но не идиотка отказываться от помощи, когда она действительно нужна.

Всю дорогу они провели в молчании. Рукой Ирэн чувствовала дыхание мужчины рядом, как мерно и спокойно поднимались ребра, давая легким наполниться воздухом. Чувствовала его взгляд на своем лице.

Но сама она смотрела вперёд. Там, впереди, была сверкающая полуденным солнцем дорога. Они будто шли по горящему лучу, по разлитой солнечной реке. Очертания домов исчезли, став просто тенями по бокам бесконечной дороги.

И они шли по тому самому Белому Свету, который сегодня утром Ирэн ненавидела. Шли, возможно, по ту сторону, а возможно, наоборот, возвращались. Ей все-таки хотелось вернуться. Хотелось вернуть...

Всего лишь неправильное восприятие окружающей действительности. Но в тот момент Ирэн была рада, что потеряла линзы.

Они подошли ко входу. Ирэн улыбнулась незнакомцу.

— Благодарю вас за помощь.

— Не стоит благодарности… — ответил хриплый голос.

Кивнув, она потянулась к ручке двери.

— …Мисс Адлер.

Она обернулась.

Залитая солнцем дорога была пуста.

…было слышно, как падает снег. Не летит, не сыпется. Падает. Равнодушно и спокойно.

Где-то там мир гремел медью, визжал тормозами и плясал под смертный горн. Но не здесь, не рядом, не вокруг. Придавленный паузой на три форте⁽¹⁾, мир не мог даже содрогнуться. Вдалеке, на площади, часы молчали, задушенные снежным песком. Свет запутался в своих отражениях и замкнулся на подрагивающем уличном фонаре. Темно. И слышно, как падает снег…

Должно быть, по комнате прозвенел сигнал о сообщении, но тишина заглушила его.

«Окно. SH»

Ноги опустились на мягкий ковер. Шелковый халат, накинутый на плечи, не грел. Ирэн подошла к окну и приложила к нему ладонь. Стекло нервно и напряженно вибрировало, сдерживая внешний шум. Сдерживая снежное беззвучие.

Неровная улочка Праги, падающая за горизонт, была пуста и стерта. Дыхание подчинилось размеренному темпу падающего снега. Он баюкал и шептал, сжимая кандалы на запястьях. Плен покоя и равнодушия.

С плеча упала изумрудная ткань, нарушив душную гармонию. Ирэн вздрогнула, почувствовав легкое прикосновение теплых пальцев к шее. Он всегда был тем, кто рушил ее тишину. Она чувствовала его дыхание, ощущала его запах, впитывала кожей каждое прикосновение, осторожное, легкое, будто он боялся, что она рассыпется на осколки.

Шерлок провел пальцами по плечу, огладил лопатки. Не изучая, наслаждаясь, как наслаждается скульптор, притронувшись к идеалу, воплотившемуся в холодном камне.

Они молчали. В этом мире, погруженном на снежную глубину. Слова, незначительные, проскальзывали откуда-то извне стеклянного шара.

— Ты сбежал?

— Как видишь. Это единственное место, где меня точно не будут искать.

Легким движением плеча халат падает и медленно скользит по обнаженному телу. Вслед за невесомой тканью по позвоночнику скользят пальцы Шерлока. Медленно вниз, оглаживая каждый позвонок. И горячей ладонью обратно, к шее. Край колючего шерстяного пальто задевает мягкую кожу. Это хорошо. Это для них.

— Точно не будут? О, как много они не знают о тебе.

— Они знают… слишком много. Больше, чем я бы хотел рассказать.

— Ты не любишь рассказывать о себе.

— Ты тоже.

— Скучно…

— …скучно.

Тишина зазвенела. Тонкий звон отразился от стекла. Продребезжал по падающей снежной стене.

Ей не нужно поворачиваться к нему, видеть, достаточно чувствовать телом его дыхание, ощущать его присутствие. Ирэн сделала шаг назад, к Шерлоку, проскользнув за полы его пальто. Из стеклянного шара с давящей музыкой снега, она попала в чуть влажный, шерстяной кокон. И тишина рассыпалась с его шумным вдохом запаха ее волос.

— Знаешь, с их точки зрения, ты поступил не особо хорошо.

— Я не собираюсь извиняться за свои действия.

— Они же…

— Я не намерен терпеть это еще один раз. Благодаря тебе, между прочим…

— М-м-м… с учетом всех текущих событий, я тоже не собираюсь извиняться.

Шерлок обнял ее. Едва различимый аромат духов Ирэн, терпких и пустынно-сухих, смешался с ее запахом. Это слишком сильно. И она была слишком близко. Настолько, что ему не хотелось ее отпускать. В такие моменты Шерлок наслаждался тишиной вокруг них, тишиной в своей голове. В такие моменты Шерлок почти умирал. И ему не было страшно.

— Так что ты хочешь в подарок?

Его ладони легли на ее живот и грудь. Он прижал ее сильнее, чтобы чувствовать ее всю.

— Догадайся.

Время сплеталось у ног. И было слышно… слышно…

…музыку. Льющуюся из груди тихую мелодию под аккомпанемент падающего снега.

Ирэн пела. И это было самым прекрасным, что Шерлок чувствовал в своей жизни. Она была его скрипкой, живой и теплой.

Разум заполнила мелодия. Шерлок прикрыл глаза, отдавшись ей. Он ощущал ее руками и грудью, пропускал вибрацию через пальцы глубоко в себя.

Он всегда любил музыку. Она была с ним всю его жизнь, она никогда не оставляла его. Она знает все, что Шерлок когда-либо чувствовал. И Женщина тоже знает. Все знает…

…мелодия окутала двоих у окна. Тишина качала ее. Время уснуло, свернувшись у ног.

— …это

— ...единственное, что осталось у меня из детства.

Она знала все. А Шерлок не знал ничего. И эти слова были важны. Очень важны...

...мир вокруг звучал на три пиано*. И было слышно, как падает снег.

1) *"Три форте" и "три пиано"* — это обозначения динамики в музыке по относительной шкале, где форте — громко, а пиано — тихо. Три форте — фортиссимо — примерно в три раза громче одного форте, с пиано соответственно.

Пауза на три форте навеяна надгробным камнем А. Шнитке.

Вернуться к тексту

Край солнца медленно исчезает между гор, алым золотом заливая снежные вершины, изумрудное озеро и небольшой деревянный дом, затерявшийся между елей. В гостиной слишком тепло от солнечного света, темных бревен и горящего огня в камине. Тепло во всех возможных его проявлениях сгущает воздух настолько, что им невозможно дышать, только пить и купаться в нем, хвойном, горном и свежем. Это аномальное явление. Сочетание несочетаемого — тепла с холодом. Точно такое же аномальное, как и Шерлок, сидящий перед камином. Босой и прямо на ковре, слишком мягком и восхитительно пушистом, чтобы игнорировать его, сидя на диване рядом с ней. Рядом с Женщиной. Диван преступно мал, ее взгляд преступно провокационен. А Шерлок всю жизнь боролся с преступностью.

Их увлекательная игра «Гениальный Детектив и Опасная Доминатрикс» вмиг была разбита одним взглядом глаза в глаза и растерта тишиной молчания. Столько лет общения по переписке — «случайной» и «глупой», как думал Шерлок до этого момента, — не прошли даром. Они знают друг о друге слишком много, чтобы оставался хоть один шанс встретиться когда-либо вновь. Сообщения были бы сущим пустяком для любого, кто посмел бы сунуться в переписку, язвительную, отстраненную и холодную. Если не иметь ключа. Нет, это не слово и не код. Это знание, которым обладают только они, которое прочли в глазах друг друга в аэропорту за секунду до расставания. И которое ни за что не взялись бы зашифровывать в слова. Для него оставались только пробелы. Тишина, которой было вполне достаточно.

«Тишины вполне достаточно», — думает Шерлок, сидя на ковре, оперевшись спиной о диван.

Последний солнечный луч исчезает, и Ирэн с тонким звоном отставляет бокал с нетронутым красным вином на столик. Сиамской кошкой она медленно перетекает​ за спину Шерлока, который вот уже сорок минут как погрузился в глубокую задумчивость и не обращал на нее внимания. Непростительная наглость. Широкий пояс от ее шёлкового халата так «некстати» развязывается, и на плечо Шерлоку падает изумрудного цвета лента. Исключительно рефлекторное желание провести по нему пальцами он давит за пару миллиметров до соприкосновения, выплывая из своих мыслей. И знает, что Женщина приподняла уголок губ в намеке на улыбку.

Шелковый ​пояс свистит над ухом Шерлока и падает. Женская рука почти грубо хватает его за волосы и запрокидывает голову на диван. Он вопросительно изгибает бровь, глядя в темно-зеленые, как изумрудная лента, глаза Женщины. Она прищуривается, слегка прикусив губу, оглядывает его и явно прикидывает варианты использования и ленты, и Шерлока. Взгляд от босых поджатых по-турецки ног поднимается выше, скользит по торсу и рукам с закатанными рукавами рубашки, чуть дольше задерживается на ключицах и шее. Губы, скулы. Глаза. Спокойные и заинтересованные — его, хищные и восхищенные — ее. И вновь — пробелы, междустрочие и тишина. Изучение. Не общение, нет. Проникновение со взломом. Не спрашивая разрешения, не обращая внимание на стены крепостей и сложность замков, с безумным желанием добраться до дна, прекрасно понимая, что его нет.

Вечность мгновения спустя рука отпускает волосы, а по телу Шерлока скользит лента и накрывает глаза. И Женщина будто растворяется за его спиной. За тканью ничего не видно, не слышно шорохов, не чувствуется движения​ или прикосновений, ее аромат настойчиво перебивается хвойным запахом. Будто ее нет. Или его нет.

И только когда Шерлок уже успел назвать себя идиотом пару раз за подобные мысли, она возвращается. Тонкие нежные пальцы аккуратно ложатся на его голову и зарываются в волосы. От резкого контраста хочется сдернуть повязку и удостовериться, что за его спиной один и тот же человек. Но любопытство не дает этого сделать. Пальцы гладят кожу головы, массируют виски и так умело находят точки, где это будет особенно приятно. Да, Шерлоку чертовски приятно. И всё-таки он не выдерживает:

— Это…

— Тшшш… Это эксперимент.

Шерлок усмехается. На нем смели ставить эксперименты только три человека, два из которых мертвы, и ни с какой точки зрения он не назвал бы эти опыты приятными. Здесь иначе, с ней все иначе. Мозг отказывается думать о ее плане и к чему он может привести. Он думает, что это приятно, что у нее очень чуткие и неожиданно нежные пальцы… И что… когда мозг работает в холостую в периоды скуки, и голова начинает болеть… это… могло бы помочь… Возможно…

Мысли рассыпаются пылью… Шерлок больше не может думать, какого черта он сюда приехал. И откровенно радуется этой возможности. В последнее время он думал о ней слишком много («Спасибо» Джону с его беседами…), слишком часто открывал карту (чего никогда не делал раньше), где красной точкой — конечно красной — были обозначены ее координаты. Точка слишком часто и нервно прыгала по всей карте, без рисунка или плана, не задерживаясь нигде надолго. И слишком подозрительно совпадала с неофициальными заданиями разведки, которые курировал Майкрофт и о которых Шерлок, разумеется, ничего не знал, как думал все тот же Майкрофт. Наконец, когда этих «слишком» стало чересчур много, Шерлок решил это прекратить. Но что «это» и как прекратить не знал. Пока. Знал только, что красная точка иногда возвращалась к этому дому, затерявшемуся на краю света.

Сейчас он не знает еще больше. Но чуткие пальцы поразительным образом проникают в сознание и будто вытягивают по ниточкам мысли. А когда кроме прикосновений не остается ничего, откуда-то сверху начинает тихо литься музыка. Бледно-голубым газовым шарфом пролетает над ним и опускается, покрывая собой все обозримое пространство чертогов.

Эта Женщина поет. Без слов, с сомкнутыми губами, низко и глубоко. Пожалуй, этого Шерлок не ожидал. Настолько не ожидал, что у него вырывается абсолютно идиотский вопрос:

— Ты… поешь?..

Песня прерывается, она смеется. Пальцы гладят нахмуренную переносицу.

— Не нравится? — лукавый вопрос, не требующий ответа, она и так знает, что нравится.

— Не согласен с выбором репертуара. Слишком сентиментально, — морщится он.

— А на мой взгляд, все вполне логично. Мы ведь в Норвегии…

— Родине Грига. Я знаю.

— Здесь его мелодии сами на ум приходят…

Шерлок убирает ленту с глаз и встречается с ее взглядом. Взлом, проникновение, поиск ответа.

«Но это не причина, ведь так?»

И не может прочитать ответ. Она видит, холодно усмехается. Медленно наклоняется к его лицу и, скользнув дыханием по щеке, замирает в паре миллиметров.

— Мистер Холмс, неужели вы подумали, что я напела ее из сантиментов? И что, как верная Сольвейг, всю жизнь буду любить и ждать своего Пер Гюнта?

Уголок губ игриво приподнимается. А затем сухо и жестко:

— Вы ошиблись. В этот раз.

Лента со свистом сдергивается и оставляет острым краем тонкий, незаметный, но ощутимый порез на щеке Шерлока. Но он даже рефлекторно не зажмуривается, продолжает смотреть вверх в прозрачно-каменные, изумрудные глаза женщины. Не Той Женщины. Одно стремительное мгновение — и от нее не остается ничего, кавычки, острыми кольями сторожащие пустоту — только название.

— Эксперимент завершен, — повисает над ним спокойное заключение.

Она растворяется, тонет в удушливой хвойной браге.

Шерлок моргает, пытается вдохнуть, но захлебывается. Рывком поднимает голову, выпрямляет спину. Смотреть на огонь невыносимо — глаза будто режут скальпелем. Руки вцепляются в волосы, больно тянут и отпускают. Так лучше. Теперь мозг способен выполнять свою основную функцию. Анализ информации, построение логически выверенных алгоритмов. Но спотыкается на первом же шаге: что взять за основополагающую аксиому? Два варианта… два алгоритма… два действия… «быть или не быть»… Черт бы тебя побрал, Джон Уотсон, с твоими советами…

Пальцы сжимают ворс ковра и чуть не выдергивают клок, когда Шерлок поднимается. Раздражение. На себя в первую очередь. Он никогда не совершал обдуманных глупых поступков. Были просчеты, да. И виной тогда и сейчас была Женщина.

Он был уверен, что… Что? Что Ирэн Адлер — милая Сольвейг, ждущая всю жизнь своего Пер Гюнта? Это ведь глупость. Нелепость… И он готов уйти прямо сейчас, невзирая на ночь. Тоже глупость? Не меньшая, чем решение приехать сюда.

Шерлок подходит к окну, за которым на горы опустилась звездная ночь. Снег светится холодным белым светом. Холод. Холод везде, даже от камина. Взгляд падает на телефон, забытый на столике пару часов назад. Шерлок берет его по инерции, не задумываясь. Экран разблокировки. Рабочий стол. Взгляд в окно.

Так уже было когда-то: он стоял у окна с телефоном в руках. Тогда Джон сказал ему, что он никогда больше не увидит Ирэн Адлер. Определенно было бы лучше, если бы это оказалось правдой.

Открывает диалог. Как сентиментально… не удалено ни одного сообщения за столько лет. Для человека, который не любит рассказывать о себе ничего, они чересчур откровенны. Вперемешку с рассказами о расследованиях и решениях легких загадок идут краткие и почти несодержательные сообщения о возвращении, свадьбе (поздравление от нее Шерлок так и не передал, а оно было намного оригинальнее всех этих «поцелуйчиков», «пупсиков» и бесконечных пожеланий любви), Джанин (Ирэн даже советовала, в каких позах лучше переспать с ней, потом сокрушалась, что Шерлок — неисправимый зануда), выстреле, ссылке, крестинах, смерти… она знает обо всем этом. Она была с ним всегда. Когда приходило очередное сообщение, в его Чертогах появлялась Женщина и читала ему. А потом не только читала…

И тогда ему казалось, что этого вполне достаточно.

Он здесь, чтобы поставить эксперимент и доказать Джону (а заодно и себе), что этого вполне для него достаточно.

Возможно, ей тоже было достаточно. Может быть, Шерлок просто опоздал. Но очевидно, ее решение правильное.

Шерлок не знает наверняка. На самом деле сейчас он не знает ничего. Единственное, что сейчас он понимает со всей ясностью, — его эксперимент дал противоположный ожидаемому результат.

Он берет со столика бокал красного вина и где-то очень глубоко в подсознании жалеет, что она к нему так и не прикоснулась.

Экран телефона гаснет. Поленья дотлевают в камине.

Джон Уотсон не любил, когда от него что-то скрывают. Он прожил несколько лет сначала с одним, а затем с двумя Шерлоками сразу — он имеет право. Временами Джона очень раздражало, когда эти двое знали больше, чем он. Еще Джона раздражало, что Шерлок знает о нем практически все, вплоть до ДНК, а он об этом мистере Конспираторе знает какую-то кроху, что лежит на самой поверхности. Это несправедливо.

«И правда несправедливо!» — ответил внутреннему голосу Джон и вспомнил, как Шерлок днями и ночами пытался докопаться до последней неизведанной частицы Джона Уотсона — его второго имени.

И Джон Уотсон понял, что теперь у него есть прекрасный повод отомстить Шерлоку.

Это был обычный день в квартире по Бейкер-стрит. Шерлок копался на кухне в желчном пузыре очередного бедолаги. Джон просматривал новости и почту на ноутбуке в поисках нового дела. Ничто не предвещало беды. Пока Джон не наткнулся на свой же давно заброшенный блог и решил предаться ностальгическим воспоминаниям. Но одна из записей, та самая, про «Американскую программу защиты свидетелей», вызвала к жизни тихое, но скребущее чувство «он все знал и делал из нас дураков!». Это чувство довольно часто посещало Джона, только раньше он не мог идти в ответное наступление, и оно как-то само постепенно сглаживалось такой искренней, веселой мальчишеской улыбкой взрослого человека, который обвел других взрослых людей вокруг пальца. Теперь же у Джона был козырь, и он собирался им воспользоваться.

— Шерлок?

— Ммм? — послышалось из кухни совершенно незаинтересованное ни в чем, кроме пузыря, мычание.

— А как ты ее спас?

— Кого?

— Ну… Женщину.

— Какую женщину? — он продолжал нагло игнорировать любопытство Джона.

— Ну, Ту Самую Женщину. Это ведь ты ее спас. Лично, а не какие-нибудь агенты. Раз Майкрофт ничего не знал.

— Майкрофт много чего не знает.

— Верится с трудом.

— И тем не менее это так. Он третий год даже не догадывается, что в подвале его дома растут опасные бактерии, которые я развожу. Там прекрасный для них микроклимат. А какие эксперименты можно будет поставить, когда они вырастут!

— Ты разводишь опасные бактерии дома у брата?!

— А ты хотел бы, чтобы я разводил их прямо здесь?

— Ну… — Джон мысленно отправил бактерии обратно к Майкрофту.

— Вот именно. И, кстати, не только их. Майкрофт не знает, что давно участвует…

Джон понял, что его пытаются сбить с толку.

— Шерлок! — он перебил пламенную речь про влияние чего-то там на что-то очень важное для установления еще более глобального факта, который поможет определять… Джон не слушал.

— Ммм? — снова послышалось мычание, но уже с ноткой обиды, что его перебили.

— Ты можешь просто ответить на вопрос?

— Какой вопрос?

— Как ты спас Ирэн Адлер?

— Зачем тебе это знать?

— Мне интересно.

— Почему?

— Потому что мне интересно, Шерлок! Я твой друг — мне интересно!

— Там нет ровным счетом ничего интересного.

Джон вздохнул. Он догадывался, что борьба будет сложной, но недооценил степень изворотливости соперника. И довел пока что, похоже, только себя. Но Джон солдат — он не уйдет с поля боя проигравшим.

Следующий раунд был назначен на вечер, когда Шерлок, сидя за ноутбуком, отвечал на письма клиентов.

— А там были террористы?

— Где?

— Ну, там, откуда ты ее спас. Майкрофт сказал, что ей отрубили голову террористы.

— Ты не веришь Майкрофту?

— Я не верю ни единому человеку с фамилией Холмс.

— Тогда крайне нелогично что-либо спрашивать у меня.

— Шерлок…

— И напрасно ты не веришь маме, она искренне сказала, что усы тебе не идут.

— Откуда она вообще о них узнала?!

— Она наша мама, — пожал плечами Шерлок.

— Значит, она знает, что у вас было с Этой Женщиной?

— Сфера ее интересов ограничена только твоими усами.

Джон опять вздохнул.

— Значит, ты не скажешь?

— Не скажу что?

— Шерлок, прекращай строить из себя идиота!

— Еще даже не начинал, — машинально ответил Шерлок, заинтересованно глядя в экран. — Хммм… странный стук, свист по ночам… Джон, у нас есть дело! — воодушевился он и подскочил со стула.

— Что? Какое дело? Я же смотрел твою почту, там не было ничего, что могло бы тебя заинтересовать.

— Как обычно, Джон. Ты видишь, но не замечаешь, — Шерлок подмигнул, завязывая шарф.

А Джон ничего не понял. «Как обычно» — подумал он голосом Шерлока.

Как думал Джон, из такси Шерлоку не сбежать, а значит, и от животрепещущего разговора не уйти. Но это же Шерлок Холмс! Он сбежал в свои Чертоги и не реагировал ни на какие попытки друга привлечь его внимание. Если бы такси прямо сейчас перевернулось несколько раз под веселую музыку мексиканцев, задорно проходящих мимо, Шерлок бы продолжал сидеть со сложенными у лица руками.

Потом случилось много всего интересного и неожиданного. Оказывается, Шерлок знает, как поймать змею в темном помещении голыми руками, чтобы она тебя не укусила.

— Элементарно, — отмахнулся он. — Я как-то уже ловил змею. Она залезла в дом, где мы ост…

— Мы?

— Я.

— Нет, ты сказал «мы». Я слышал.

— Ты неправильно слышал.

Джон решил не продолжать спор с человеком, у которого в руке раздраженно извивалась змея. Сам же этот человек что-то заинтересованно разглядывал у нее в пасти с помощью лупы.

— Вот, посмотри, Джон, — он ткнул мордой змеи прямо ему в лицо, — видишь?

— Я вижу только морду ничего не понимающей рептилии. И идиота, который способен достать даже змею.

— Между клыками, — он пропустил шпильку мимо ушей. Как бы Джон хотел обладать этой способностью… — Частички синей ткани одежды первой жертвы.

Джон присмотрелся.

— Как ты их разглядел там?

— С помощью лупы, конечно.

— Конечно…

Диалог был окончен. Но Джон уже понял, с кем он там ловил змею в доме. Поскольку, как он опять-таки думал, те два года «мертвый» Шерлок делал свои важные дела один. А в жаркие страны он мотался только в тот таинственный раз.

На обратном пути операция «Достать Шерлока» перешла на следующую стадию.

Удовлетворенный расследованием детектив (еще бы, у него в контейнере настоящая ядовитая змея, которую он пообещал отдать в зоомагазин. Потом. Как-нибудь…) сидел в такси с блаженной улыбкой и закрытыми глазами.

— И вы сбежали оттуда? Вдвоем? — невинно начал Джон.

И прямо-таки ощутил, как детектив стремительно падает со своего седьмого детективного облачка.

— Нет, я спас ее, чтобы потом собственноручно взорвать вместе с боевиками!

Джон ликовал. Крепость возмутительной невозмутимости пала. Насупленный Шерлок отвернулся от него в свое окно.

В тяжелой атмосфере, которую генерировал Шерлок даже своими кудрями, они доехали до Бейкер-стрит. Миссис Хадсон потребовала, чтобы этой твари — змеи — не было в ее доме сию же минуту. Но Шерлок похвалил ее новый парфюм, винтажный кулончик, учуял аппетитнейший запах булочек и послал ей такую лучезарную улыбку, что сбитая с ног тоннами обаяния миссис Хадсон просто забыла про змею. И побежала заваривать чай для своих «мальчиков».

— Шерлок, зачем тебе эта змея?

— Я давно хотел провести пару экспериментов, — туманно ответил горе-экспериментатор.

— А куда делась та, которую ты поймал в прошлый раз?

— У меня потребовали выбросить «эту гадкую тварь» немедленно, — поник Шерлок.

— Обаяние не подействовало? — улыбнулся Джон.

Шерлок бросил тяжелый взгляд в ответ.

Обсуждая детали дела (точнее, Шерлок говорил, а Джон внимал), они выпили чай, и Джон засобирался домой, к дочке. Шерлок сказал, что был бы не против, если бы он пришел в следующий раз с ней. Но Джон категорично заявил, что, пока в доме есть вполне себе не метафорическая змея, Рози в этом доме не будет. Шерлок опять поник и кивнул, поджав губы.

Следующее утро началось с радостной смс от Шерлока: «Я отнес змею в зоомагазин!»

Джон в очередной раз умиленно улыбнулся. Мог ли он раньше подумать, что Шерлок — тот самый великий детектив, «социопат» — так полюбит его маленькую дочь? Да ни за что на свете!

После смены в клинике Джон заехал домой за Рози, и они вместе поехали в гости к другу. Встретил их взъерошенный и явно не выспавшийся Шерлок.

— Я делал эксперименты со змеей.

— Всю ночь?!

— Всю ночь. Вот, — он предъявил прокусанный шлепок на стеке.

— И что ты открыл в связи с этим?

— Ничего я не открыл! Она прокусила мой стек!

— Теперь у трупов будет более интересный рисунок на коже.

Шерлок опять бросил насупленный взгляд, но зарождению тяжелой атмосферы в квартире попрепятствовала Рози. Увидев две дыры в шлепке, она заинтересованно потянулась к нему, чем вызвала зеркальную заинтересованность уже у Шерлока.

— Ей нравится, — довольно констатировал последний и отдал свой драгоценный стек ребенку.

— Да уж…

В этот момент Джон так некстати вспомнил, что еще можно делать стеком, кроме избиения трупов и усмирения змей. Некстати для Шерлока. Потому что следующая мысль была уже напрямую связана с ним. Джон быстро сориентировался в ситуации, сказал, что нужно сделать чай, и отдал Рози Шерлоку на руки. Тот, даже не подозревая о коварном плане, наивно ее принял и сел в кресло.

Вскоре Джон зашел в гостиную, неся в руках две кружки с ароматнейшим чаем, одну поставил Шерлоку на столик рядом с телефоном. Посмотрел на телефон. Телефон конспиративно молчал — весь в хозяина. Шерлок оторвался от Рози, включил мозг и подозрительно глянул на застывшего рядом с ним Джона. Джон сделал лицо «а-я-что-а-я-ничего» и сел в свое кресло, так и не забирая Рози из рук Шерлока. Специально. Поскольку, если лишить ее возможности вытягивать из его головы волосы и наматывать их на пальцы, результат будет плачевным в прямом смысле этого слова. Это во-первых. Во-вторых, Шерлок, у которого на руках крестница, не двинется с места и не убежит от Джона. А сам Джон спокойно выпьет чай. Одни плюсы.

После нескольких минут игры в «гляделки», Джон решил зайти издалека.

— Шерлок?

— Ммм? — напрягся Шерлок.

— А ты мыл стек? — спросил он, поскольку именно сейчас Рози смачно его облизывала.

— Конечно мыл.

— А то, знаешь, после трупов… змей… надеюсь, больше ты его никак не использовал.

Шерлок посмотрел на него взглядом «куда-ты-клонишь-Джон?».

— Больше никак.

— А… — он состроил многозначительное лицо.

— Что — а?

— Ну…

— Джон, если хочешь, чтобы тебя понимали представители твоего вида, советую использовать более длинные и развернутые предложения.

— Я учту, Шерлок. Так вот. А после того, как вы сбежали, ты и Женщина…

— Уже лучше, Джон, продолжай, — язвительным тоном «похвалил» Шерлок.

— У вас был…?

— У тебя опять не получилось.

— Шерлок, здесь ребенок.

— Удивительная наблюдательность! — еще язвительнее.

Джон только хотел опять обреченно вздохнуть, как услышал смачный шлепок. Рози, вертевшая стек в ручках, услышав столько сарказма в тоне крестного, дала ему прокушенным шлепком по лбу со всего размаху. Вся язвительность с Шерлока мигом спала. Теперь он смотрел на крестницу недоумеваще-обиженными глазами. Джон расхохотался.

— Рози тоже интересно.

— Избавьте меня от своего интереса! — прошипел Шерлок. И опять получил по лбу. На этот раз Рози засмеялась громче, звонче и веселее отца.

А Шерлок мигом перестал злиться. Как будто у него где-то в голове включился тумблер.

Джон решил, что шипение можно расценивать как положительный ответ. И поспешил воспользоваться моментом.

— Почему ты ее спас, Шерлок? Втайне от всех, даже брата обхитрил. Перестрелял террористов…

— Перерубил. У меня был тесак, но не было пистолета. Зато она его потом быстро достала… — тихо добавил Шерлок.

— Не знал, что ты умеешь управляться с таким оружием.

Шерлок пожал плечами, как бы говоря «ты многого не знаешь».

Джон немного помолчал. Шерлок снова отвлекся на Рози, показывая, как удобнее всего держать стек. Но в конце концов Джон не выдержал:

— И все-таки… она же играла тобой, шантажировала… и вообще ты…

Со страдальческим вздохом: «о боже!» Шерлок опрокинулся на спинку кресла. Рози упала на него.

Повисла выжидательная тишина. Впрочем, Джон уже не надеялся на какой-либо ответ.

— Что еще я мог сделать, Джон? — последовал тихий не-вопрос.

И Джон увидел. Увидел очевидное. То, что лежало, ходило, стреляло, скучало, бегало и делало всякую ерунду прямо перед его носом все эти годы. Увидел Шерлока Холмса. Этот человек не мог поступить иначе, не мог ничего не сделать, не мог позволить умереть женщине, потому что она проиграла игру, даже если игра была на его чувствах. Не мог, потому что не мог. Потому что он — Шерлок Холмс. И как Джон все эти годы мог думать иначе?

— У тебя чай остыл, — не поднимая запрокинутой головы, сообщил Шерлок через несколько минут потрясенного молчания.

— Ммм? — промычал Джон, не заинтересованный в чае.

Они очень спешат. В данный момент им нужно как можно быстрее скрыться с глаз минимум двух криминальных группировок и трех нарядов спецслужб Франции. Впрочем, по мнению Шерлока, слепые идиоты и те и другие, так что им нужно всего лишь действовать быстро и незаметно.

— Залезай! — кричит Шерлок, садясь на удачно подвернувшийся байк.

Но Ирэн была бы не Ирэн, если бы не спросила:

— Ты действительно хочешь, чтобы я села на байк в этом платье? — узком черном и длинном платье с вырезом до самого бедра.

— Я хочу остаться в живых! Залезай!

А Шерлок был бы не Шерлок, если бы его волновало платье.

— Ты умеешь ездить на нем? — шепчет она на ухо, устраиваясь поудобнее.

— Умею, — отвечает Шерлок с ухмылкой и выкручивает газ.

От внезапности Ирэн ахает и хватается за него.

В шуме перестрелки их никто не замечает.

Они несутся в темноте на невероятной скорости. Всем телом Ирэн прижимается к спине Шерлока, стараясь не открывать глаз, чтобы не видеть скорость, с какой мелькают деревья. Шерлок же не обращает внимания ни на что, кроме дороги впереди.

Когда выстрелы перестают быть слышны, а мигалки видны, он чуть сбавляет скорость.

Теперь можно отпустить себя и просто наслаждаться. Соленым морским ветром, обдувающим лицо, полной и абсолютной свободой.

Они едут по темной прибрежной дороге. Открыв глаза, Ирэн видит слева крутой спуск к черной шипящей бездне. Страх откатывает, и на его смену приходит внутреннее ощущение полной, безграничной свободы. Ей очень хочется разомкнуть руки и развести их в стороны. Еще ей хочется громко рассмеяться. Она вдыхает морской воздух полной грудью и отпускает Шерлока.

Ей хватает пары мгновений эйфории, пока Шерлок шипит сквозь зубы, что она дура. Глупый. Она не дура. Или дура, но это не имеет значения.

Шерлок снова чувствует ее руки. Сейчас он как никогда хочет, чтобы они не исчезали. Слышит ее тихий смех. Мысленно ругается. И начинает убеждать себя, что сердце так бешено стучит от погони. Или, в крайнем случае, от скорости. Черт побери…

Ее левая ладонь ложится аккурат на его сердце. И Шерлок буквально кожей чувствует ее улыбку.

Он так близко. Соленый ветер смешивается с чуть горьким ароматом его парфюма. Ирэн хочется поменять соотношение ветра и Шерлока. Она утыкается носом ему в шею. Так лучше. Так она даже может различить парфюмерный запах и его собственный, приправленный терпким адреналином. Его кудрявые волосы щекочут ей нос, и она снова смеется.

Его пульс зашкаливает, и Ирэн знает совершенно точно, что это из-за ее выходки. Но теперь она его ни за что не отпустит. Потому что ей не хочется даже на мгновение отрывать руки от его тела. Ей хочется сполна насладиться свободой и сексуальным Шерлоком Холмсом на брутальном байке.

…В какой-то момент Шерлок искренне жалеет, что под рукой оказался байк, а не пара велосипедов, к примеру. Их бы пристрелили, но это было бы значительно проще пережить.

Потому что следить за дорогой, когда ее руки оказываются то и дело в самых интересных местах, — задача из разряда практически невыполнимых. Шерлока это порядком раздражает. Только он пока не может понять, что же именно: ее руки или необходимость следить за дорогой. Или то, что его в принципе это волнует.

Пока он решает эту сложную задачу, Ирэн горячо дышит ему в шею, а затем кусает за ухо. Незначительное действие, но способное выпустить все воспоминания об ощущениях, которые за ним следуют. Нечестная игра. Впрочем, он другой и не ожидал. Шерлок понимает, что он все-таки такой же идиот, как она — дура, шумно выдыхает и останавливает байк.

…Крошки звезд с монотонным шуршанием осыпаются в черную бездну. Два пульса захлебываются в эйфории.

Они уже прилично отъехали от логова террористов на угнанном террористическом джипе, нашпигованном разными интересными игрушками, среди которых имелся и пистолет. Шерлок заблаговременно спрятал его в кармане своего безразмерного балахона. Там оставался один патрон.

Лунного света было вполне достаточно, чтобы различить дорогу, да и у Шерлока, который сидел за рулем, не было проблем со зрением. Поэтому фары он не включал, чтобы быть как можно более незаметными. Это все способствовало тому, что Шерлок против воли… нервничал. Эта Непредсказуемая Женщина сидела на заднем сидении. Тихо и незаметно, в черной одежде. Еще на заднем сидении лежал его тесак, который он пообещал вернуть одному добродушному синдху. Тесак и Эта Женщина в непосредственной близости друг к другу его даже немного пугали.

Они не сказали друг другу и слова с тех пор, как он прокричал «беги к машине!». И теперь Шерлок чувствовал себя полным идиотом, постоянно смотря на нее в зеркало заднего вида. Но ничего не мог с этим поделать. Неизвестность, что буквально лилась на него ледяными потоками с заднего сидения, очень раздражала и играла на разгоряченных недавней борьбой нервах. Поэтому он и смотрел. Только поэтому.

Вот она сидит, опустив голову.

А вот обхватила себя руками.

Вот глянула на окровавленный тесак. Улыбнулась. (Шерлок похолодел)

Но потом отвернулась к окну. (Шерлок выдохнул)

Вот смотрит в окно.

Вот…

Какого черта?!

У виска Шерлока оказался его же пистолет.

— Тише, тише, мистер Холмс, — мурлыкнул голос из темноты у него над ухом. — Не нервничайте.

— Какого черта вы делаете?!

— Девушка всего лишь хочет живой покинуть эту чудесную страну. Останавливайтесь и раздевайтесь — мне понадобится ваша одежда.

Прозвучал приказ. Шерлок не любил приказы. Но когда у женщины в руке пистолет — выбирать не приходится. Решив, что в процессе что-нибудь придумает, Шерлок остановил машину, демонстрируя истинную покорность.

— Какой послушный… — снова мурлыкнул голос, но теперь удовлетворенно.

— Но я же спас вас! — возмутился Шерлок.

— И моя благодарность не знает границ. Поверьте. А теперь выходите из машины.

— Вы не выстрелите в меня.

— Вы в самом деле хотите это проверить? Я знаю много мест, куда можно выстрелить.

Она сняла предохранитель, предупреждая, что шутить с Госпожой не стоит.

Вот бы дотянуться до пистолета… направить в сторону и нажать курок… но у Этой Ужасной Женщины в запасе был тесак.

— Ну же, мистер Холмс, не заставляйте меня огорчаться.

Шерлок вышел. Она вышла с ним.

Воздух был холодным, а песок все еще горячим. И Шерлоку не нравилось. Все не нравилось.

Они встали у капота. Он делал все, как можно медленнее. Развязывал, расстегивал, снимал… думал. Он думал непозволительно медленно!

И вовсе не из-за того, что, глядя на то, как он раздевается, Эта Безумная Женщина закусила губу и наклонила голову. Вовсе не из-за того, что она сейчас так восхищенно его разглядывает. Нет, просто его… нервирует. Пистолет. И она.

— Даже жалко оставлять вас в пустыне на людей вашего брата… — сказала она, подойдя ближе.

— Он не знает…

— У вас будет телефон. И он узнает. Полагаю, его это знатно повеселит.

Шерлок фыркнул, буравя ее взглядом.

Но ее взгляд медленно проскользил вниз по всему телу Шерлока, на котором осталось одно белье. Потом обратно. Она смотрела в его глаза. А он в ее.

— Мистер Холмс… — тихо и очень близко. Пистолет, впрочем, оказался у подбородка. Но Шерлок про него почти забыл, завороженный ее взглядом. — Если я прикажу вам сейчас поцеловать меня под дулом пистолета, вы рискнете пойти против моей воли? — она улыбнулась, как тогда, у камина.

И Шерлок придумал План.

Поднял руку и опустил пистолет на уровень сердца.

— А вы рискнете меня поцеловать, мисс Адлер?

Она улыбнулась широко и хищно, и глаза заблестели лунным светом. Шерлоку понравилось, как она улыбнулась. И Шерлок отругал себя за это. А затем склонился к ней, чтобы поцеловать. Одна его рука легла на ее затылок, вторая так и осталась на руке с пистолетом.

«Что ж… она… умеет…» — подумал Шерлок, когда смог вспомнить, как думать. А потом — зачем он вообще это затеял.

— Нет, нет, нет, — она отстранилась, когда просчитала его план. — Эту милую вещицу я вам не отдам.

Ну, Шерлок и не надеялся, что все будет так просто.

— …она мне еще понад…

Он снова накрыл ее губы своими, не дав договорить.

На этот раз обе его руки легли на ее талию и притянули женщину ближе. Она вздохнула и положила свободную от пистолета руку ему на спину. Холодная ладонь на разгоряченном теле ощущалась очень ярко и остро. И приятно. Настолько, что пистолет под ребрами перестал быть только опасностью, а стал интересной деталью к происходящему.

Он быстро стянул с ее головы черную чадру, освободив длинные волосы и проведя по ним пальцами. Она тоже запустила пальцы в его волосы, улыбнувшись в поцелуе. Давняя мечта? Воспользовавшись моментом, Шерлок развернул ее и посадил на капот машины. Дуло смотрело ему в голову. А Эта Женщина, прищурившись, нагло улыбалась. Просчитав приказ без слов, Шерлок стянул с ее ступней миниатюрные туфли. Повел руками вверх по щиколоткам, коленям, беспардонно задирая наряд.

Решив спасти Эту Женщину, Шерлок понимал, что встреча может пойти по любому возможному и невозможному сценарию, а потому был готов ко всему. В самолете он подробно прочитал пару книг по интересующему его вопросу, а затем даже посмотрел несколько обучающих видеороликов. Так что Шерлок знал, что делать.

А делал он следующее: немного грубо сжимая пальцами кожу на ее бедрах, он целовал внутреннюю поверхность и ловил ее сладкие стоны. Затем нетерпеливо снял с Этой Женщины черное тряпье, открывая взору уже знакомые очертания. Но знакомые до этого момента только визуально. Теперь же у него появился шанс изучить ее всеми известными способами.

Холодный пистолет прижимался к его спине, добавляя остроты вместе с вцепившимися в его волосы пальцами. Она дрожала, когда он пробовал на вкус ее соски и кусал шею. Руки скользили по всему телу и сильно, жестко сжимали кожу. Он изучал каждый миллиметр. Пальцы вырисовывали на ее коже замысловатые формулы… опиаты, стимуляторы, афродизиаки… Не то, все не то. У нее был чуть солоноватый вкус и восхитительный запах. Ей нравилось. Он видел. И слышал. Ему… он…

Когда она со стоном запрокинула голову от наслаждения, Шерлок резко прижал ее спиной к капоту и зафиксировал руки так, что дуло смотрело точно в сторону. И отчетливо увидел ужас в глазах. Неужели она испугалась его?.. Он бы никогда…

Шерлок наклонился и поцеловал ее в губы. Мягко, неторопливо, успокаивающе. Эта Женщина выдохнула и, закрыв глаза, чувственно ответила, обнимая его бедра ногами.

Теперь Шерлок сам не смог сдержать стон.

Она проникла в его мозг, а он проник в ее тело. Это правильно… И… хорошо. Слишком хорошо. Что-то подобное он испытывал, когда находил ответ. Все быстрее и быстрее он разгонялся, как разгонялся его мозг, во власти загадки или кокаина. Она… была его загадкой… и его наркотиком. Но всякий раз, когда он находил ответ, он был один… всегда один… А здесь и сейчас он совершенно точно не был один. Как будто они вместе… нашли ответ… вместе…

Крупная судорога прошла по всему телу Женщины.

— Шерлок!

И раздался выстрел.

Шерлок выгнулся и застыл на несколько мгновений. А затем с тяжелым дыханием накрыл собой Эту Женщину, отпустив ее руки. Пистолет тут же был выброшен.

А она засмеялась.

Когда к Шерлоку вернулась способность мыслить и оценивать окружающую обстановку, он приподнялся и непонимающе посмотрел на нее, нахмурив брови.

— Давно… надо было… взять в руки пистолет, — смеясь почти истеричным смехом, объяснила Эта Женщина.

И Шерлок засмеялся вместе с ней. Окончательно приходя к выводу, что ему понравилось.

Секс ночью в пустыне, на капоте машины, под дулом пистолета, снятого с предохранителя… О, конечно ему понравилось!

— Кажется, ты собиралась сбегать, оставив меня посреди пустыни? — иронично спросил Шерлок, все еще прижимая ее к себе.

Шерлок пил чай в кресле, когда пришло сообщение:

— Бесчестно заставлять девушку так сильно желать тебя трахнуть.

И подавился.

— А что ты делаешь, когда хочешь меня?

Чай был основательно забыт.

— Можешь не отвечать, я и так знаю.

Настал тот случай, когда Шерлок неистово хотел ответить.

— Уходишь в работу с головой.

Но понял, почему он ее… она ему… в общем, он все понял.

— Ты любишь заниматься сексом с собственным мозгом. Очень эгоистично.

Но иногда то, что она умна, очень раздражает.

— Всегда хотела посмотреть на тебя, когда ты находишь ответ. Это должно быть очень сексуально.

Шерлок ухмыльнулся.

— А ты бы хотел посмотреть на меня за работой?

Чай кончился неожиданно и очень некстати.

— Впрочем, тебе бы больше хотелось не смотреть, как я работаю, верно? Испытать все на себе, поставить эксперимент над собой.

Шерлок сжал челюсти. То ли от упрямства и раздражения, то ли от того, что она права.

— Тебе бы понравилось. И я знаю, что именно бы тебе понравилось.

Шерлок задумался буквально по инерции. Он сам не знал, откуда она знает?!

— Это очень легко.

И тихо выругался.

— Ты уже ушел в свою спальню? У тебя удобная постель.

Застыв посреди кухни, Шерлок выругался еще раз.

— В день нашего знакомства ты пошел во дворец в простыне. Это потому что тебе было нечего надеть или потому что было лень одеваться?

Шерлок закрыл дверь спальни и слегка улыбнулся.

— Сейчас в Лондоне полночь, тебе пора спать. Раздевайся.

Помедлив, Шерлок решил, что не станет изменять привычке и потянулся к пуговицам рубашки.

— То белье, на котором я спала, ты постирал сразу же?

Он вспомнил, как долго его преследовал запах ее духов…

— Во что я одета в твоей голове? Впрочем, тоже можешь не отвечать. Это очевидно.

Закатив глаза, Шерлок вздохнул и снял рубашку.

— Мне нравится.

Он даже вздрогнул и осмотрелся по углам — нет ли здесь камеры.

— Если хочешь знать, в моей голове ты одет так же.

Очевидно.

— Иногда в бондаж.

Еще более очевидно.

— У тебя в шкафу я нашла стек. Ты любишь бить им только трупы? Тебе нравится брать его в руки и представлять рядом меня?

Расстегнув брюки, Шерлок застыл. Как она…

— На коленях.

Сглотнул.

— Перед тобой.

Задержал дыхание.

— Я знаю, что ты читаешь каждое мое сообщение. И что пульс у тебя сейчас зачастил.

«У нее тоже».

— У меня тоже.

Сняв с себя одежду, Шерлок усмеханулся их одинаковым мыслям.

— Ты уже возбужден. Как ты хочешь меня?

Стоя посреди спальни, Шерлок назвал себя идиотом. Потому что она, черт побери, права.

…

Тишина.

…

Телефон перестал стонать. Она хочет, чтобы он написал. Черта с два!

…

Как на кадрах кинопленки перед глазами проносится, нет, не вся шерлокова жизнь, а все, что бы он хотел сделать. С ней сделать. Вдвоем.

— Не можешь выбрать, да?

Чуть не швыряет телефон в окно.

— Я бы послушала твои варианты. Все. У тебя хорошая фантазия.

Но сдерживает себя. Ему любопытно, что еще она напишет. Просто любопытно.

— Кровать — это скучно. Ты бы хотел взять меня на окне? Я помню, высота окна в твоей спальне идеально подходит.

Шерлок становится у окна и проводит по нему пальцами. Усмехается. Действительно, подходит…

— А в кресле? Я хочу привязать тебя к нему. Надеть маску на глаза и заткнуть уши. Чтобы ты мог меня только ощущать кожей.

Прикрыв глаза, Шерлок медленно вдыхает воздух.

— У тебя телефон с водостойким чехлом?

Уже перестав задаваться вопросом, как она, черт возьми, это делает, Шерлок просто идет в душ. Потому что, да, с водостойким!

— Обычно ты принимаешь холодный душ. В таких случаях. Включи погорячее.

Шерлок думает специально включить ледяной душ. Такой, чтобы сводило пальцы. Но включает горячий…

— Расслабься, дорогой. Здесь никого нет.

Здесь — да. Физически. Но…

— У тебя напряжены плечи от долгой работы за столом. Подставь шею под горячие струи.

Да, хорошо. Так хорошо.

— Ты умеешь представлять. Где сейчас мои руки?

«Везде» — быстро возникает мысль, и Шерлок ее тут же раздраженно гонит прочь.

— Я стою за твоей спиной и медленно веду ладонями по груди и животу. Кусаю в шею. Тебе нравится.

Нравится. Даже слишком.

— Я прижимаюсь к тебе всем телом. Руки спускаются ниже туда, где тебе будет особенно приятно их чувствовать.

Держать чертов телефон уже становится проблематично…

— Ты хочешь, чтобы я встала на колени?

...

...

— Да.

— Я становлюсь перед тобой и долго смотрю в глаза. Ты сам притягиваешь меня для поцелуя. Я кусаю тебя за нижнюю губу и тут же за шею.

…

— Я помню, что ты тоже умеешь стонать. И помню, как тебе нравилось слышать мои стоны. Поэтому ты до сих пор не сменил сигнал.

…

— Я на коленях перед тобой. Тебе хочется взять меня за волосы?

Нестерпимо.

— Бери. Я разрешаю.

…

— Запрокинь голову и подставь грудь под горячую воду. Я слышу твой стон. Мне нравится, я хочу услышать еще.

…

— Ты хочешь быстрых движений. Но я не даю тебе собой управлять. Языком я ласкаю тебя медленно, да, специально. Специально так, как тебе понравится больше всего.

Ммм…

— Мои ногти царапают кожу на ягодицах. И ты шипишь.

…

— Кроме желания кончить, в твоей голове нет ни единой мысли. Я сжимаю пальцами основание члена. И ты почти готов меня умолять.

…

— Обхватываю губами головку и втягиваю. Еще раз. Еще.

М-м-м-м…

— Да, я ждала этот стон. Хочу услышать его еще раз.

…

— Ну же. Не упрямься.

Черт…

— Не угадал. Впускаю тебя глубоко. Еще глубже.

М-м-м-м-м…

— Так-то лучше. Я отпускаю. Ты свободен в действиях.

Ммм…

— Тебе хорошо. Я знаю.

Да…

— Настолько, что ты не понимаешь, где начинается реальность.