Sometime around midnight (гет)

Это случилось где-то около полуночи.

Магический мир отмечал первую годовщину победы. Всем было за что благодарить Мерлина, и практически каждому — кого помянуть. А мне так вдвойне. Шутка ли, в той мясорубке, которая началась в 1995 году, мало кто не потерял близких. А многочисленные Уизли живы-здоровы, даже Фред и Джордж, эти безбашенные олухи, бросавшие вызов Пожирателям самим фактом существования своего магазина, — и те остались невредимы, если не считать, конечно, уха Джорджа. Да, никто из моих близких не умер. И все же на этой войне я лишился кое-чего очень важного, поэтому и сбежал с праздничного ужина в Норе, высидев минимально приличное время, чтобы подумать, предаться воспоминаниям и устроить себе очередной сеанс самобичевания.

Меня приютил паб, открывшийся на месте кафе-мороженого Флориана Фортескью. Заведение это появилось здесь совсем недавно и еще не потеряло своей свежести и лоска. Деревянные стенные панели пока что пахли лаком, а не неизбежно пропитывающим подобные места прогорклым маслом, в выпуклых стеклянных боках ламп, висевших над барной стойкой низко-низко, какая-нибудь ведьмочка пока еще без особого труда могла поймать свое отражение и подправить макияж. Была тут и небольшая сцена, и даже собственная группа, «Вельветовые мантикоры» или, может быть, «Шелковые нунду»… Я так и не удосужился запомнить название, но именно из-за них в последнее время приходил сюда потосковать. Никогда прежде не слышал такой музыки! Даже «Ведуньи» с их расхваленными импровизациями на волынке и лютне рядом не стояли с этими ребятами. Мне кажется, все они — маглорожденные. Не поймите неправильно, просто ни один маг не умеет так обращаться с гитарой и ударными, выворачивая душу слушателя наизнанку. И, знаете, я готов голову прозакладывать, что через пару лет они будут давать концерты по всей волшебной Великобритании, а барчик, где они начали карьеру, переименуют в их честь.

Вот и тогда «Мантикоры», да, пусть будут «Мантикорами», исполняли что-то ритмичное и тоскливое одновременно, а я сидел на высоком барном стуле, ждал, когда ко мне присоединятся близнецы, и крутил в пальцах бокал с джином. На самом деле я не очень люблю этот напиток, да и алкоголь вообще — он заставляет меня тупеть, терять способность связно выражать свои мысли, но в тот день трепаться ни с кем не хотелось, а шуточек Фреда и Джорджа в любом случае было не избежать. Я тосковал, а маслянистый еловый аромат джина как нельзя лучше подходил моим мыслям, заплутавшим между стволов в одном очень памятном лесу…

Так вот, было около полуночи, когда, звякнув колокольчиком, в очередной раз открылись двери. Я бросил взгляд на скользнувших внутрь людей, надеясь, что наконец пришли братья, но вместо двух долговязых пижонов увидел молодую пару, юношу и девушку, судя по всему, не старше меня. Они стояли ко мне спиной, здороваясь с кем-то, но что-то знакомое сквозило в их силуэтах, что-то, кольнувшее иглой мимолетного узнавания. Люди вокруг них радовались, протягивали руки, стремясь прикоснуться к ним. Мне бы сразу понять, кто это, но ведь я никогда не отличался особой догадливостью, верно?

Белое платье девушки ярким пятном выделялось в полутьме паба. Оно плотно облегало ладную фигурку, открывая загорелую спину и стройные ноги. Каждый свободный мужчина не преминул задержать похотливый взгляд на ее аппетитной попке. Да и занятые последовали бы их примеру, если бы не боялись немедленной расправы от своих спутниц. Мне сцен ревности ожидать было не от кого, так что я позволил себе удовольствие как следует оглядеть незнакомку. Новоприбывшие наконец закончили раскланиваться с посетителями и направились к бару. Они ступили в пятно тусклого света, разлитого светильником по стойке и полу, отраженный подносом официантки луч скользнул по тонким лодыжкам девушки, поднялся по атласу платья и запутался в ее густых ресницах. Она сощурилась очень знакомо, будто пытаясь разглядеть мелкую надпись на школьной доске, и мое сердце затрепыхалось и сделало кульбит. Гермиона…

Я не видел ее так близко больше года. Да-да, с тех самых пор, как, поджав хвост, убежал и бросил вместе с Гарри в палатке. И вот она, родная и незнакомая. Волосы красиво струились по плечам, они-то и ввели меня в заблуждение, не дали сразу узнать ее. Раньше они торчали своенравными кудрями, лезли ей в глаза, а во время наших скитаний по лесам постоянно цеплялись за ветки и собирали мелкие листочки и прутики, пока Гермиона наводила защитные заклинания или бродила по лесу в поисках чего-нибудь съестного. Она стояла совсем близко, опершись на стойку, приоткрыв ярко накрашенные губы и постукивая тонкими пальчиками по полированному дереву, такая соблазнительная и такая чужая в этом проклятом платье с глубоким декольте. Я видел ее в платье всего пару раз — на Святочном балу и на свадьбе Билла и Флер, и каждый раз становился откровением. Гермиона и платье? В моем сознании они всегда были так же несовместимы, как Гермиона и Тролль по Трансфигурации. То ли дело — Лаванда или Парвати, они не упускали удобного случая продемонстрировать парням свои круглые коленки. А тут Гермиона и этот кусочек ткани, такой бесстыдно откровенный. Я еще раз пригляделся к ее лицу, а вдруг ошибся? Нет, это точно была она, только посвежевшая, загорелая и… счастливая?

Она, кажется, не заметила меня, все же я сидел в тени. А может, и заметила, но не подала вида. Ее сопровождал Гарри, возмужавший, хорошо одетый и тоже очень счастливый с виду. Он заказал выпить, подхватил бокалы и увлек Гермиону в самую гущу празднующих. Мне вдруг показалось, что повеяло холодом, хотя окна оставались закрытыми, да и на улице стояла теплая майская ночь. Я постучал по стойке, давая бармену знать, что не прочь повторить свой джин.

Группа заиграла что-то торжественное, кто-то провозгласил тост. Гермиона выпила и пустилась в совершенно дикий танец вместе с Гарри. Она кружилась, притопывала, извивалась в его руках, и мне казалось, что нет-нет да и поглядывала в мою сторону. Да, им было что праздновать, этот день принадлежал им…

Мерлин, ну конечно они стали парой, и у меня больше не найдется причин не верить статьям в «Пророке» и «Ведьмином досуге». Я опрокинул остатки выпивки в себя, вытряхивая из стакана все до последней капли в пересохший рот. А чего, собственно, я ожидал? Держал язык засунутым в задницу все эти годы, тратил время на Лаванду, вместо того чтобы набраться храбрости и признаться наконец, что влюблен в Гермиону, наверное, с четвертого курса… Потом оставил ее наедине с Гарри в смертельной опасности. Естественно, однажды они нашли утешение друг в друге. Если бы я только сумел вернуться, может, все было бы иначе. Рано или поздно она простила бы меня, я заслужил бы ее уважение, а потом и любовь… Но за сотню аппараций в разные части Британии мне так и не удалось найти их, они слишком хорошо прятались, и мои сорванные связки делу тоже не помогли, хотя боль в натруженном горле и приносила некоторое облегчение — я делал все возможное, чтобы вернуться. Однако ничто не могло указать мне путь. Я поддался слабости и сам вычеркнул свое имя из истории второй магической и, что гораздо обиднее, из их жизней. Из ее жизни…

В Нору тогда я так и не вернулся. Сначала жил у Билла и Флер в коттедже «Ракушка», потом вместе с остальными перебрался к тетушке Мюриэль. Никто не сказал мне ни слова, но я же видел их косые взгляды. Особенно Джинни. Клянусь своей волшебной палочкой, если бы она могла найти Гарри и Гермиону, она бы ни минуты не колебалась, лишь бы разделить их тяжкое бремя. Сестренка всем своим видом демонстрировала мне, какое я жалкое ничтожество, сижу в безопасности, пока мой друг и моя… любимая рискуют жизнями. Будто мне не хватало собственных угрызений совести! Но — надо отдать Гарри и Гермионе должное — они прекрасно справились и без меня. Собственно, зачем я им был нужен? Поныть о том, как хочется жрать, или испортить и без того дерьмовое настроение своей постной рожей? Они вдвоем оказались лучшей командой, чем наше трио. С ее умом и верностью, с его удачливостью и храбростью. И без моего сраного эгоизма. Об их дерзких вылазках не писали разве что ленивые, а я собирал все статьи, аккуратно вырезал каждую и сохранял, аппарируя иногда поближе к месту, где их видели в последний раз, надеясь, что они, как преступники из магловских детективов, вернутся туда еще раз. Хотя бы так я был с ними, хотя бы в мыслях.

Вскоре в помещении стало жарко от дыхания танцующих, от тепла их распаренных тел, но я по-прежнему мерз. Со своего места я четко видел капли пота, стекающие между голыми лопатками Гермионы. Мерлин, когда она успела стать такой невыносимо сексуальной? Такое невозможно вынести трезвым. Я поискал бармена, а когда поднял взгляд, чтобы еще раз полюбоваться своей бывшей подругой, то увидел ее так близко, что глазам стало больно от белизны ее платья. Кровь зашумела в моих ушах, комната закрутилась вокруг, а мы были центром ее вращения. Гермиона сделала пару легких шагов ко мне, присела на краешек барного стула рядом. Смяла салфетку, промокнула ей влажную шею, улыбнулась уголками губ.

— Здравствуй, Рон. Ну как ты?

Губы слиплись, и я, как последний идиот, промычал что-то невразумительное вместо ответа. Я же говорил, кому-то алкоголь развязывает язык, но только не мне. Гермиона прищурилась и наклонилась чуть ближе. Ее запах ударил мне в нос — аромат разгоряченной женщины, смешанный с жасминовым парфюмом. Все те же духи, которыми она пользовалась, начиная, кажется, с третьего курса.

— А ты здорово выглядишь. Сильно изменился, но в лучшую сторону.

Я вроде бы кивнул. Она сидела так близко, что в вырезе платья я четко видел крошечную родинку между ее грудей. Гермиона подняла руку, и пропавший было бармен тут же очутился возле нее с уже наполненным каким-то мудреным коктейлем бокалом.

— Честно говоря, я ждала, что ты придешь после победы. Ты ведь участвовал в Битве за Хогвартс?

Я снова кивнул. Да, сражался вместе со всей моей семьей. Носился по засыпанным битым гранитом и мрамором галереям замка, отбивая проклятья и посылая собственные, в надежде заметить Гермиону, защитить ее, пускай даже ценой собственной жизни, получить прощенье. Но я так и не нашел ни ее, ни Гарри до самой развязки. До тех самых пор, как Хагрид, роняя огромные слезы, принес на руках, казалось, бездыханное тело моего друга. Тогда я и заметил ее. Она стояла в первом ряду обороняющихся, крепко сжав губы и палочку, а во второй ее руке, отведенной за спину, поблескивал меч Гриффиндора. Я рванул к ней, утешить, поддержать, сразиться бок о бок, встретить вместе смерть, если понадобится, но в этот момент Гарри скатился с рук Хагрида, Гермиона молниеносно передала ему меч, а дальше все разом пришли в движение, толпа снесла меня, и я потерял их из виду.

Гермиона запустила руку в волосы — тугие локоны скользнули между пальцев — и наклонилась еще немного ближе.

— Жаль, что этого не случилось. Мне правда жаль.

Жаль — это не то слово. Я не нашел в себе сил, не мог справиться с мучительным стыдом и упустил последнюю возможность что-то исправить. Это не просто «жаль». Для меня это стало катастрофой, крушением надежд. Хотя на что вообще я надеялся после того, что натворил? Подумать только, вычеркнуть из наших жизней несколько десятков слов, и все было бы иначе! Я, а не Гарри, мог бы быть с ней в тот день в пабе, обнимать на глазах у толпы с полным правом победителя, целовать, размазывая эту гребаную вишневую помаду, припадать в темноте нашего с ней дома к крошечной родинке между грудей, обводить ее языком и шептать «моя»… Но я не смог. Не нашел сил, не справился со страхом и, когда потухли вспышки последних проклятий битвы, трусливо аппарировал в Нору. А потом они уехали в Австралию и не возвращались целый год. Я потерял всякое право даже просто находиться рядом.

Ожидая ответа, Гермиона дышала немного прерывисто, ее грудь поднималась и опускалась под тонкой тканью, а я не мог прогнать докучливое видение, как мои руки срывают с нее белый атлас, по-хозяйски сжимают загорелое тело, как ее пальцы зарываются в мои, рыжие, волосы. Сердце сжалось, и я не смог вымолвить ни слова. Гермиона досадливо сморщилась и повернулась к толпе, выискивая глазами, наверное, Гарри. Заметив, что она свободна, к нам тут же подскочил какой-то низкорослый хлыщ. Он скользнул по мне незаинтересованным взглядом и расплылся в предназначенной ей масляной улыбке.

— Мисс Грейнджер, пожалуйста, небольшое интервью для «Пророка» в честь первой годовщины Победы!

— Ох, право слово, мы только вернулись в страну! — Гермиона поморщилась, но затем все же кивнула. — Ладно, давайте только быстро, хорошо?

— Конечно, мисс Грейнджер, я не посмею вас задерживать ни минутой дольше необходимого.

Она легко соскользнула с табурета и шагнула к репортеришке. Потом будто вспомнила что-то, попросила его обождать и принялась шарить в сумочке, засовывая руку в нее практически по локоть. Хоть Гермиона и изменилась внешне, она оставалась все той же умной и предусмотрительной девушкой: наверняка на сумочку было наложено заклятие невидимого расширения, а в ней покоился стратегический запас всего необходимого на любой непредвиденный случай. Я сжимал в ладони пустой стакан, наблюдая за ней и ожидая с тоской и ужасом момента, когда она закончит и уйдет. Гермиона наконец нашла то, что искала, подошла ко мне и вложила что-то прохладное и тяжелое в мою ладонь. От прикосновения ее пальцев по руке к плечу побежали мурашки.

— Это твое. Ты, видимо, потерял, когда… уходил. Мы нашли его утром перед входом. В общем, я хотела, чтобы он был у тебя, как память, — она грустно улыбнулась. — Прощай, Рон, мне нужно идти.

Гермиона подошла к хлыщу-коротышке, и он тут же затараторил:

— Итак, я бы хотел поговорить о роли мистера Снейпа в победе. Он по-прежнему отказывается от интервью, но вы-то с Гарри можете рассказать об этом подробно?

— Я никогда не верила, что профессор на самом деле на стороне Волдеморта, и оказалась права! Мне удалось застать его врасплох в лесу Дин, когда он указывал Гарри путь к мечу Гриффиндора, обездвижить и обезоружить. Ну, ему просто пришлось рассказать нам правду, и дальше мы планировали свои действия уже вместе, хотя с его характером это и было нелегко. Честно говоря, он уберег нас от такого количества ошибок, что страшно подумать, что было бы, если бы не он… [1]

Они отошли в противоположный угол паба, подальше от танцующих и от меня, и больше наблюдать за ней не было возможности. Во мне поселилась высасывающая душу безнадежность, будто на соседний стул опустился дементор. Я разжал ладонь — в ней лежал мой потерянный делюминатор.

Не знаю, сколько тогда выпил. Наверное, со стороны я выглядел жалко — будто страдающий герой из дамского романа топил безответную любовь в алкоголе. Пошло, избито, скучно. Стоило бы отправиться домой, чтобы прекратить эту муку, но ноги не слушались, все мое тело противилось дикой идее — уйти, когда впервые за год она так близко. Впервые и, наверное, в последний раз. Решение все же уехать к Чарли в Румынию этой ночью только окрепло.

Она ушла первой. Легко прошагала мимо, обдав волной жасминового аромата, подхватила под локоть Гарри, ждущего ее у выхода, прильнула к нему всем телом, поцеловала в губы так, будто без его поцелуя и вовсе не могла дышать. Обернулась, нашла меня глазами и уже в следующее мгновенье растворилась в поджидавшей за дверью темноте.

Не знаю, от излишка алкоголя ли или от этого зрелища у меня свело желудок. Кровь побежала по венам быстро-быстро, повинуясь мощным толчкам одуревшего сердца, нестерпимо захотелось разбить кулаки о стены, только бы унять кипящую в жилах боль.

Занятый попытками сдержать рвущийся наружу рев, я не заметил наконец объявившихся близнецов, которые тут же принялись нести свою обычную околесицу.

— Эй, Ронни, что это с тобой? Выглядишь так, будто боггарта увидел. Как считаешь, братец Джордж, в таком респектабельном заведении могут водиться боггарты?

— Однозначно нет, братец Фред. Должно быть, Ронни узнал счет, с которым его обожаемые «Пушки Педдл» продули последний матч.

Я отмахнулся от этих клоунов, уронил голову на руки и прошептал, оставляя горячим дыханием пятно влаги на полированной поверхности стойки:

— Тут была Гермиона.

Фред и Джордж посерьезнели. Хоть я никогда и не говорил им прямо о… ней, они все понимали — эти двое всегда были наблюдательны, возможно даже слишком.

— Бармен, нам срочно нужно выпить!

Близнецы уговаривали не аппарировать. Они бы наверняка попробовали удержать меня силой, если бы сами могли твердо стоять на ногах. Я послал их к черту — перспектива расщепиться пугала меня гораздо меньше, чем возможность больше не увидеть ее, к тому же моему вдребезги разбитому сердцу не могло стать еще хуже. Мне повезло, я появился не совсем там, где рассчитывал, но все же недалеко от площади Гриммо, целый, и даже все мои ногти были со мной. Я шел вперед, покачиваясь, привлекая внимание редких припозднившихся прохожих, и стонал сквозь зубы. Идиот! Какой же я никчемный идиот! Безмозглый, ни на что не годный олух! Пригласи я ее тогда на бал… Пошли к чертям собачьим Лаванду… Сдержись в палатке… Найди в себе силы подойти к ней после битвы… Судьба давала мне столько возможностей повернуть в нужную сторону, исправить свои ошибки, а я просрал их все до единой и, видимо, исчерпал лимит ее благосклонности. Я столько раз обижал Гермиону, считал, что она будет рядом всегда и все в итоге кончится хэппи-эндом, наивный полудурок. Нет, не стоит больше тревожить ее спокойствие, пусть будет счастлива, и я постараюсь, как сумею. Просто взгляну на нее… еще раз.

Увидеть дом получилось без проблем. Наверное, они не озаботились тем, чтобы назначить нового Хранителя, — забыли или специально не стали этого делать? А может, у них и времени-то не было на это, они же уехали из страны практически сразу после победы. Кто знает… Точно не Рон Уизли, презренным предателям таких вещей не рассказывают.

В окнах первого этажа горел свет. Я подошел ближе, притаился и осторожно настолько, насколько позволяло мне выпитое, заглянул внутрь. Гермиона сидела на столе, такая радостная… Она освещала кухню своей улыбкой и проклятущим белоснежным платьем, болтала босыми ногами с этими узкими ступнями в воздухе, что-то возбужденно рассказывала Гарри, который в одних только джинсах суетился рядом, готовя сэндвичи. Он рассмеялся ее словам, встал между Гермиониных — Мерлин, дай мне сил — разведенных бедер, поддел пальцем капельку соуса из стеклянной банки и поднес ко все еще накрашенным вишневой помадой губам. Если бы я увидел что-то подобное года полтора-два назад, я бы взбесился, устроил отменный скандал, обозвал своих друзей последними словами, и все от стопроцентной уверенности — она может быть только моей. Но у меня больше не было никаких прав, так что я просто смотрел, вцепившись в шершавую стену дрожащими пальцами, как Гермиона лукаво улыбнулась и слизнула соус кончиком розового языка. Гарри схватил ее за бедра и подтащил к краю стола, прижался к ней настолько тесно, что между ними и ладонь бы не прошла, провел руками по ногам, задирая белую ткань так, как пару часов назад мечтал сделать я. Гермиона положила ладонь Гарри на затылок и притянула его голову к себе, раскрывая для него свои губы.

Я не выдержал. Сердце рвалось в клочья, хотелось швырнуть в окно что-нибудь, чтобы они расцепили свои объятья, оторвались друг от друга. Но, как на зло, крошечный островок газона под окнами дома не был богат ни на камни, ни на бутылки. В отчаянии я сунул руки в карманы — и тяжеленький металлический предмет тут же угодил мне в пальцы. Делюминатор… Бесполезный артефакт, бессмысленное напоминание о том, что когда-то я был частью чего-то большего, мог претендовать на счастье, которым теперь владеет Гарри. Нет, я не имел права злиться, ведь сам, своими руками свел их. Сухой щелчок делюминатора высосал свет из дома. Гермиона испуганно вскрикнула, торопливые шаги приблизились к окну.

Я быстро крутанулся на пятках.

И все же аппарировать пьяным нельзя — приземление на лужайку возле Норы вышло донельзя жестким, я больно и с хрустом приложился плечом о твердую землю. Из груди рвался стон, но не мое идиотское падение было его причиной. Делюминатор все еще оттягивал пальцы. В нем заключался свет, украденный мной из их дома, свет, еще минуту назад золотивший ее волосы и ласкавший кожу. Я закрыл глаза, представляя Гермиону снова такой, какой увидел через окно: немного растрепанной, загорелой, притягательной и лучащейся весельем. На секунду мне даже померещился ее голос, зовущий меня по имени. Это не могло быть правдой, Гермиона осталась на площади Гриммо, а у меня, вероятно, от выпитого просто начались слуховые галлюцинации. И все же я щелкнул делюминатором, выпуская шарик света на волю, чтобы оглядеться вокруг. Почему-то появившийся из артефакта свет оказался не желтым, а синеватым… Он будто бы приближался, слегка пульсируя, и я снова услышал такое знакомое: «Рон». Мне показалось, я был на волосок от того, чтобы сойти с ума.

— Хватит! У меня больше нет сил! — крикнул я, приподнимаясь на локте и отмахиваясь от странного света.

Пальцы прошли сквозь голубое мерцание, шар замер на секунду и медленно поблек. Кряхтя и ругаясь, будто постарел за ночь на полсотни лет, я встал и медленно побрел к Норе. Решение созрело быстро: до утра оставалось достаточно времени, чтобы собрать вещи, написать письма…

С первыми лучами солнца я вышел из родного дома. Впереди меня ждала Румыния, Чарли, тяжелая, опасная и низкооплачиваемая работа. И никакой Гермионы.

[1] Автор предполагает, что, когда Рон не смог вернуться, события пошли по другому сценарию, и автору захотелось, чтобы этот сценарий был позитивнее канонного. Поэтому многие погибшие у Ро выжили тут, в том числе Фред, Люпин и Тонкс. Уполз и профессор.