World of Darkness: Dark Side (джен)

Говорят, самое тёмное время суток — перед рассветом. Элайджа Майклсон мог бы с этим поспорить. Средь бела дня довольно часто совершаются самые жуткие, кошмарные преступления, вроде того, что произошло где-то прямо сейчас.

Запах свежепролитой крови — вот то, что отвлекло первородного от приятной прогулки по лесной чаще. Что именно заставило Элайджу двинуться в сторону этого притягательного аромата? Скорее всего, любопытство. Кто на этот раз? Зверь? Вампир? Оборотень? Человек? А может быть, ведьма? По мере приближения к месту смерти он отмёл почти все варианты, кроме одного — человек. Запах крови этого существа нельзя спутать ни с каким другим, ведь именно человеческая кровь помогала таким, как он, поддерживать жизнь.

Он не спешил, торопиться было некуда. Судя по звукам, слышимым с места происшествия, жертва умерла в тот момент, когда Элайджа сделал первый шаг в сторону, с которой шёл запах крови. А значит, там остался только убийца. Именно звук его сердцебиения, такой рваный и бешеный ритм, и привлёк внимание хищника. Элайджа бесшумно подошёл к поляне, на которой всё и случилось.

Тело жертвы лежало там, недвижимое, застывшее во времени. Первородный сразу узнал её. Подруга Елены, дочь шерифа Мистик-Фоллс — Кэролайн Форбс. Ещё теплая, но уже неживая. В золотых локонах запуталась травинка, глаза уставились в одну точку, а на совсем юном лице застыла маска ужаса. Он только грустно улыбнулся, продолжая наблюдать за суетой, совершаемой молодым человеком возле тела девушки.

«Совсем мальчишка», — отметил для себя первородный.

Громкий хруст разнёсся по лесу — Элайджа наступил на ветку. Случайно? А, может, специально, чтобы привлечь внимание «убийцы»?

Мальчишка прекратил суетиться рядом с телом Кэролайн и начал нервно оглядываться по сторонам. Достав из-за пояса брюк револьвер, взвёл курок.

Рваными, нервными движениями он повернулся на сто восемьдесят градусов, и его взгляд наконец-то наткнулся на неожиданного гостя. Элайджа понял — его не ждали. Первородный поднял руки вверх с мягкой, успокаивающей улыбкой, но то была маска. В душе Элайджи осталась лишь тьма, она ждала и таилась, но хищник сейчас хотел охоты. Настоящей погони — преследовать свою жертву, упиваться её страхом и беспомощностью. Он медленно приблизился к мальчишке, чувствуя, как тот дрожит всем телом.

В данный момент им двигали вовсе не чувство мести и не жажда справедливости. Кому они нужны? Кэролайн? Так она мертва. Её друзьям? Их тоже нет в живых, как и родных. Всё гораздо банальнее и прозаичней — чувство, которое заставило двигаться вампира в сторону мальчишки — это ГОЛОД. Первородный был просто голоден.

Мальчишка нервно пытался нажать на спусковой крючок, но палец, измазанный в крови Кэролайн, всё время соскальзывал. Холодная ладонь первородного спокойно накрыла руку, в которой был зажат револьвер.

— Тс-с, — Элайджа смотрел прямо в расширившиеся от страха глаза. Он улыбнулся и положил ладонь на шею мальчишки.

В глазах жертвы застыли непонимание и страх — ведь револьвер — это страшно, не так ли? Но мужчина, стоящий напротив, него явно не боялся и даже улыбался ему.

Элайджа улыбнулся и подтянул мальчишку ближе, он не спешил. Наблюдал за изменениями во взгляде и сердцебиении жертвы, которые происходили с ней в тот момент, когда на лице вампира проступили чёрные вены, а глаза заполнила тьма. Запах страха, даже ледяного ужаса, разнёсся по воздуху, Элайджа ощущал его вкус на кончике языка. Насыщенный и такой желанный, с легкой горчинкой — вот то, что он любил чувствовать — СТРАХ. От которого кружится голова, и его так приятно ощущать в крови, которая льётся из горла жертвы в его.

Первобытный, всепоглощающий ужас мальчишки от осознания того, что сказки, рассказываемые на ночь — реальность. Что чудовища, которые, по версии кинематографа и жалких писак, бродят по земле, существуют вовсе не на экране телевизора, а в реальной жизни и средь бела дня.

Именно от этих мыслей сердце убийцы гулко стучало. Именно от них его кровь наполнялась адреналином, разнося по всему телу приятное дополнение к металлическому вкусу крови, медленно поглощаемой первородным. Эйфория и восторг заполняли разум, даря чувство насыщения и безграничной свободы.

Он убрал руку с шеи жертвы ровно за секунду до того, как сердце мальчишки сделало последний рывок и остановилось. Завтра, а может быть, сегодня, или, возможно, никогда, два тела будут найдены случайными туристами. А пока… А пока первородный молча, не оглядываясь, покинул место происшествия. Происшествия, которое вряд ли останется в его памяти надолго — ведь жертвы для Элайджи ничего не значили.

Тёплые капли крови стекают по связанным рукам сидящей на стуле жертвы. На секунду на лице мучителя проявляются черты чудовища, но он снова берёт себя в руки. За тысячу лет привык. Привык, хоть и устал скрывать зверя за маской благородства, и сейчас ему очень хочется позволить монстру взять верх. Но он не может. Слабое дыхание со стороны жертвы говорит о том, что она ещё жива. Нужно быть терпеливым и не спешить. Ему нельзя оставлять следы. Нельзя, чтобы родные и жители города догадались о том, что по его улицам разгуливает монстр.

Несколько капель с глухим звуком падает на пол, привлекая внимание хищника к своей жертве. Судорожный вздох, и связанный открывает глаза. Мужчина подходит ближе. Игра затягивается, но ему всё равно. Здесь, на окраине города, в старом доме, стоящем в нескольких милях от жилых кварталов, в глубине леса, их никто не найдет.

— Пожалуйста, — слова даются с трудом. Возможно, если бы жертва видела улыбку на его лице, то промолчала бы. Но не видит. Её глаза застилает пелена. Мужчина проводит языком по пересохшим губам. Жертва дёргается, когда прохладный палец касается щеки. Прикосновение похоже на ласку, и мужчина проводит им вдоль скулы. Так хочется схватить за подбородок и сжать до хруста в костях, но не сейчас. Пусть ещё поживет.

Кровь на пальцах, но он не обращает внимание. Сотрёт потом, когда придёт время возвращаться назад и снова надевать маску, за которой спрячется его настоящее лицо. Пиджак где-то там далеко, в конце комнаты, лежит себе на стуле, рукава рубашки завёрнуты до локтей. Внешняя чистота всегда помогала ему обмануть окружающих.

— Не надо, — отчаяние в голосе жертвы вызывает у него улыбку. Это так приятно, когда они умоляют остановиться, понимая, что это бесполезно. Но так свойственно людям. Тонкое лезвие разрезает кожу на груди, и из раны выступает кровь. Он проводит пальцем вдоль раны, а затем слизывает с него ещё теплую каплю.

Опустившись перед жертвой на корточки, хватается за подбородок. Хочется заглянуть в глаза, и он осуществляет свою мысль. В глазах жертвы страх. Сколько ещё выдержит? Не пора ли заканчивать? Но он медлит. Из горла жертвы вырывается сдавленный хрип. Не первый и не последний за этот час. Он прислоняется прохладным лбом ко лбу жертвы, на губах блуждает улыбка. Сейчас ему плевать на то, что на одежду может попасть кровь. Переоденется, если что. Запасной комплект всегда с собой, а костюмов у него так много, что исчезновение одного-двух никто не заметит.

Запах тёплой крови разносится по воздуху, кружа голову, пробуждая в нём самое худшее. Не сдерживаясь более, проводит языком по щеке. Жертва пытается вырваться из жёсткой хватки пальцев на подбородке, но это бесполезно. Впервые за всё время Элайджа позволяет добыче рассмотреть, в чьи руки попала. Страх жертвы смешивается с запахом крови, и Элайджа улыбается. В улыбке нет ничего человеческого. От такой по спине связанного бегут мурашки, а в глазах отражается ужас. И ему это нравится.

Только вот всё хорошее, к сожалению, имеет свойство заканчиваться. Вот так и игра Элайджи с мышкой должна прийти к своему логическому завершению. Жалости и сожаления он не испытывает. Ни сейчас, ни раньше. Эмоции жертвы, её страх, который с каждой минутой пробирается под кожу, заставляя осознавать безысходность положения, в котором находится, приносят ни с чем несравнимую радость. Он никогда не скажет Никлаусу о том, что самый страшный монстр в их семье — это он.

Солнце начинает медленно клониться к горизонту, и время монстра на исходе. Взявшись за подбородок, Элайджа поворачивает голову жертвы в сторону. Да, монстр в нём любит причинять боль, чувствовать страх и ужас жертвы от осознания того, что её часы на исходе. А ещё он любит вкус крови с привкусом страха. Жертва дёргается, желая освободиться от хватки. Элайджа ловит испуганный взгляд и улыбается. Он прекрасно знает, как сейчас выглядит: чёрные глаза, по лицу бегут чёрные полосы — монстр на свободе. Зубы пробивают кожу на горле ровно в том месте, где бьётся пульс. Никакого внушения, только страх, боль и смерть, вот что может утолить голод. Звук пульса бьёт по перепонкам. Этот сумасшедший ритм с каждой выпитой каплей становится всё тише и почти совсем затихает. Только тогда он выпускает из захвата лицо жертвы. Только тогда он делает последнее, можно сказать, доброе действие в отношении своего ужина — снова ухватившись пальцами за подбородок, одним резким движением сворачивает шею.

Прикрыв глаза, вдыхает запах смерти, разнёсшийся по хижине. Теперь дело за малым — нужно избавиться от останков. Старый острый нож, лежащий до этого в бардачке машины, сейчас в его руке. Развязав сковавшие руки жертвы путы, он кладёт ее на пол и, опустившись на корточки, одним точным движением пробивает ножом грудную клетку. С его силой вампира рёбра крушатся легко. Один надрез, и лёгкие пробиты. Болото начинается совсем недалеко от хижины, и именно к нему он подтаскивает тело. Мутная вода этих мест прячет в себе многие его секреты, и сегодня к ним прибавляется ещё один.

Избавившись от самой главной улики, Элайджа возвращается в дом. Нож тщательно вытерт и убран в багажник до лучших времён. А в том, что они настанут и он снова выйдет на охоту, вампир ни капельки не сомневается. Выпачканная в крови одежда заменена на чистую. Все улики, как всегда, уничтожены. Да, он монстр, но он очень аккуратный монстр. В отличие от своей родни, Элайджа предпочитает не оставлять улик и повода заподозрить в себе чудовище. Прежде чем покинуть гостеприимное место на какое-то время, он оборачивается и оглядывает его, проверяя, не осталось ли чего. Следов смерти им не обнаружено, разве что запах, но он скоро выветрится.

Город встречает его привычным шумом и толпой. Люди, их сердца, их жизни, как же легко он может заставить их расстаться с ними. Представляя себе эту картину, он довольно улыбается. Вот и родной порог. Дом, полный чудовищ, которые живут рядом с людьми. Он не торопится, закрывает дверь, которая отделяет монстров от людей, и проходит во внутренний дворик. Вода в фонтане журчит. Семья вокруг него обсуждает какие-то дела. Малышка Хоуп, его племянница, как заводная носится по двору. Совсем недавно эта кроха научилась ходить, и вот теперь использует каждую возможность. Элайджа стоит совсем рядом. Тёплая улыбка появляется на губах, когда кроха врезается в него на полном ходу, и, не позволив приземлиться на попу, он берёт её на руки.

Казалось, его присутствие замечают только сейчас, но он знает, что это не так. Элайджа, с Хоуп на руках, подходит к родне. Хейли, обсуждающая что-то со своим мужем, отвлекается от разговора. Подойдя к первородному, она протягивает вперёд руки, и он спокойно передает племянницу матери. Забрав дочь, та возвращается к прерванному разговору, а он отправляется в свою комнату. Ему нужен отдых и сон, крепкий и здоровый сон монстра, который живёт уже тысячу лет. Завтра же будет новый день, который принесёт ему новые возможности и новые желания.

Никлаус всегда думал только о себе. Желания остальных членов семьи никогда не имели для него значения. Вот и сейчас он осуществлял свою мечту, забыв спросить Элайджу, а хочет ли он того же? Он бы хотел остановить брата, но не успел. Элайджа видел, как обескровленное тело Елены упало возле ног Никлауса. Глупые братья Сальваторе всё ещё стояли тут, не понимая, что кошмар только начинается. Он отчётливо слышал хруст смещающихся костей, крики Никлауса, пока его тело меняло форму. Элайджа лишь надеялся, что, так как не принимал участия в обряде, не убивал никого из троицы, то это его не коснётся. Деймон забрал Елену и брата и исчез с остальными, а он выжидал в темноте. Клаус почти перекинулся и должен был скоро уйти. Надежда, что исчезновение проклятья минуло его, рухнуло в тот момент, когда боль пронзила позвоночник и пошла дальше. Стоять стало невозможно.

Что последовало дальше, он плохо запомнил. Когда очнулся, брата рядом уже не было. Запахи резкие, сильнее, чем обычно — из-за волчьего обоняния — на какое-то время его просто оглушили. Ему пришлось выжидать, пока сознание прояснилось, и дышать стало легче. Только тогда он поднялся на все четыре лапы. Лапы, даже не верилось, спустя тысячу-то лет. Боль из суставов ушла, оставив после себя только напоминание где-то в подсознании. Он медленно, пока привыкая, подошёл к месту, где до этого лежала Елена и где Никлаус превратился в волка. Взять след с его нынешним обонянием было легко, как только он разобрался, как разделять запахи. Какое-то время Элайджа медлил: следовать за братом или пойти своим путём? В конце концов, он пошёл по следу Никлауса. Сказалась, наверное, привычка присматривать за младшим, защищать. Хотя защита ему особо-то и не нужна. Особенно теперь.

Первое время его немного шатало. Четыре лапы — это вам не две ноги, к ним надо ещё привыкнуть. Сколько времени прошло до момента, когда его шаг стал ровнее, и он, уже не задумываясь, шёл по следу, Элайджа не заметил. Полная луна всё ещё освещала его путь сквозь лес. На первую жертву ярости Никлауса он натолкнулся задолго до рассвета. Элайджа даже не стал рассматривать её, просто оттащил подальше в кусты. Глупо, наверное, ведь таких тел будет много. Запах свежей крови, её вкус на языке, пока он тащил жертву, и вот уже слюна стекала из приоткрытой пасти. Он привык сдерживаться, привык убивать только тогда, когда это было нужно. А вот сейчас ему захотелось впиться зубами в плоть и разорвать жертву брата на куски. С трудом, но он всё-таки справился с собой. И снова бег по следу и жертвы. Одна, другая. Никлаус явно не желал сдерживать свою ярость. Он утолял свой голод, убивая одного человека за другим.

За ночь он дико устал, а Никлаус всё не сбавлял темп. Убирать за братом, уничтожать все следы — это утомило Элайджу. Как не странно, но с восходом солнца желания сменить облик не появилось. Боль не дала о себе знать, и тело не требовало вернуть себе привычную форму. И он решил взять перерыв, надеясь, что брат тоже устал и сейчас где-то там, в лесу, отдыхает. Чтобы найти укромное место для сна, понадобилось время, но он справился. Устроившись где-то под кустом, он позволил себе погрузиться в сон.

А вечером… а вечером его ждали новый раунд и новые тела. От брата он предпочёл держаться на расстоянии. Слишком хорошо знал его взрывной характер.

Ночи сменялись днями, а те опять ночами. Элайджа точно не помнил, сколько именно дней он провёл вот так вот, на четырёх лапах, следуя за братом. Голод становился всё сильнее. Монстр внутри рвался с цепи, и Элайдже всё больше хотелось позволить ему взять вверх. Полнолуние прошло, а ни он, ни Никлаус не сменили облик. Он мог бы и дальше идти по следу, уничтожать улики, но ему это поднадоело. Остановив бег на одной из лесных троп, Элайджа свернул в сторону от пути, по которому следовал младший брат. В конце концов, пусть сам разбирается с тем, что натворил, а Элайдже не мешало бы поохотиться. Он уже более-менее научился ориентироваться по запахам, так что потом, если будет желание, найдёт брата снова.

Жертва не имела большого значения, просто желание утолить голод. Он пару раз натыкался на следы оленей, но преследовать их не спешил. Следы были не настолько свежими, чтобы тратить на них время. Луна, хоть и уже неполная, выглядывала из-за деревьев, освещая путь. Найдя свежий след оленя, Элайджа обдумывал, стоит ли преследовать эту добычу, как вдруг изменивший направление ветер донёс до него совершенно другой запах. Элайджа невольно облизнулся. Человек куда более желанная жертва, чем какой-то олень. Промедлив с пару секунд, он всё-таки выбрал второй вариант. В конце концов, в городе, в котором полно сверхъестественных хищников, устраивать прогулки по ночному лесу довольно глупо.

Следуя за запахом, он довольно быстро вышел на его источник. Лесная поляна, на которой стояла палатка, неподалёку от неё горел костёр.

Нападать он не спешил. Вначале нужно было узнать: человек здесь один или несколько. Насколько он знал — одиночки редкость. Так любят уединяться парочки. Устроившись в кустах, он наблюдал. К его удивлению, жертва оказалась в полном одиночестве. Похоже, её не пугали рассказы о нападении животных, которыми частенько пестрели страницы местной газеты. Рассмотрев сидевшую у костра жертву, Элайджа облизнулся. То, что это оказалось девушка, не изменило его планов. Она сидела возле костра, закутавшись в куртку и обняв колени. Тёмные волосы заправлены в хвост. Он наблюдал, выжидая, сам не зная чего. Жертва же казалась отрешенной от происходящего вокруг.

Атаковать можно было в любой момент, но Элайджа медлил. Убить он всегда успеет. По его ощущениям возле поляны он провёл около получаса, когда выбранная жертва поднялась и, осмотревшись, направилась к деревьям. Сама о том не догадываясь, она приближалась к нему. Смысла медлить дальше Элайджа не видел. Выждав, когда жертва приблизится достаточно, он поднялся на лапы. Шума почти не было, но, к его удивлению, жертва насторожилась. Вот теперь точно ждать не стоило. Рывок на сверхскорости в сторону девушки — и единственное, что та успела сделать, это шаг в сторону. Крик, когда зубы сомкнулись на руке жертвы, больно ударил по ушам, и, чтобы не оглохнуть, Элайджа прижал их к голове.

Она попыталась вырваться, и ей это почти удалось, а потом он сделал резкий рывок вперёд и челюсти снова сомкнулись на уже прокушенной руке. Упершись всеми лапами, он дёрнул головой, вынуждая жертву упасть на землю. Сопротивление, её нежелание сдаваться злило его всё больше и больше. На секунду он всё-таки разжал челюсти, и жертве этого хватило, чтобы резко вскочить на ноги и попытаться сбежать. Только вот он оказался быстрее. Зубы снова пронзили плоть. Новый крик боли — и прокушенная лодыжка, по которой уже стекала кровь. На этот раз он сжал челюсти чуть сильнее, и раздался хруст раздробленной кости.

Обычно Элайджа так не поступал. Не играл с жертвой. Предпочитал использовать внушение и отпускать, а если и убивал, то быстро. Но сейчас ему нравилось чувствовать страх, боль. Адреналин в крови давал специфический привкус, который приятной дымкой оседал на языке. Он снова разжал зубы и остался на месте, наблюдая за безуспешными попытками подняться. Рваное дыхание жертвы, испуганный взгляд — всё это нравилось ему. Вампиры всё чувствуют остро, но, похоже, сущность волка увеличила все ощущения в несколько раз. Нападать снова он не спешил. Дав жертве отползти, он двинулся следом. Девушка попыталась встать, но раненая нога ей этого не позволила. Вот теперь он, кажется, начал понимать, почему все жертвы брата, найденные в лесу, умирали долго и мучительно. И почему все места убийств были залиты кровью.

Девушка сделала последний рывок и выхватила из костра горящую ветку. Огонь не пугал Элайджу, только чуть опалил шерсть, когда тот снова атаковал. Кость предплечья хрустнула, и новый крик ударил по ушам. Сжав челюсти на плече, он снова дёрнул на себя. И она опять попыталась вырваться и снова безуспешно. Игра ему уже чуть приелась. В этот раз, выпустив руку, Элайджа сделал резкий рывок вперёд, и челюсти сомкнулись на горле, разрывая плоть. С каждой секундой сопротивление жертвы слабело, и настал миг, когда оно прекратилось. Сердце ещё билось, а кровь рваными толчками выплёскивалась из разорванного зубами горла. Земля под телом окрашивалась в красный, как и шерсть на морде, пока он слизывал тёмно-бордовые потоки с шеи жертвы.

Насытиться он успел ещё до того, как сердце сделало последний удар и остановилось. Внезапно наступившая тишина оглушила. Элайджа отступил от тела и осмотрелся. Теперь нужно найти Никлауса и вернуться в город и особняк. Тело он мог спокойно оставить здесь, всё равно спишут на нападение животных. Он уверен, некоторые жители города точно поймут, кого на самом деле стоит винить. Хотя с учётом того, что единственный гибрид, о котором тут известно — это Никлаус, то, возможно, и нет.

Огонь почти потух, и только слабый свет убывающей луны освещал поляну. До утра ещё оставалось много времени, снова шум леса, деревья вокруг и бег по лесным тропам. След брата он нашёл довольно легко. Точнее, вначале уловил запах. Стоило определить направление, в котором двигался Никлаус, и Элайджа тут же отправился в ту сторону.

Спустя время он понял, что они сделали круг, и он снова оказался на той полянеа, на которой всё началось. Никлауса здесь уже не было. Тот снова скрылся от него. Только вот запах уже изменился. Не волка, а человека чуял Элайджа. Его машина всё ещё стояла здесь, скрытая деревьями. Элайджа не захотел знать, где сейчас брат и что он делает. Эта погоня за ним по лесу, эта уборка трупов — всё это ему надоело. Даже если брат сейчас разрывает чью-нибудь глотку, ему плевать. Тело снова ломило. Он уже догадался, к чему это, и сейчас порадовался своей предусмотрительности. В багажнике покоилась сумка, наполненная вещами. Так что, вернув себе человеческий облик, он смог спокойно одеться и вернуться в город.

Никлаус обнаружился спящем в своей комнате в особняке. Элайджа по-тихому пробрался в свою. Свой маленький секрет он хранил тысячу лет и сейчас предпочёл бы, чтобы брат не узнал о нём. Хотя и не уверен, что это надолго. Рано или поздно Никлаус узнает, что Элайджа тоже гибрид. В конце концов, всё это не имело значения, ведь теперь правила игры изменились для них обоих.

Несколько дней пролетели незаметно. А потом в одном из выпусков новостей вышел репортаж о нападении неизвестного животного. В окрестных лесах полиция и граждане обнаружили несколько изувеченных тел. Элайджа в этот момент читал книгу и старательно делал вид, что новости его не интересуют. Тогда как Никлаус с улыбкой на лице и стаканом виски в руке всматривался в портреты убитых и в имена, что мелькали на экране. Краем глаза Элайджа заметил, как на одном из них брат замер, и почувствовал на себе его взгляд. Оторвавшись от книги, он посмотрел на экран. И реакция Никлауса сразу стала понятна. Эту девушку он узнал сразу. Тёмные локоны, молодое лицо. Та самая, которая попалась ему на поляне. «Хейли Маршалл» — значилось под портретом. Имя, которое он через секунды выбросил из головы. За тысячу лет она не первая и не последняя, кому суждено было принять смерть от его руки. Он снова повернулся к брату. Тот же, улыбнувшись, протянул ему бокал и снова облокотился о спинку кресла. Сделав глоток, он последовал его примеру. Никлаус ничего не спросил, но по довольной улыбке хищника Элайджа понял, что брат догадался обо всём. Кто знает, что их ждёт теперь.

«Возможно, однажды устроим совместную охоту», — погружаясь в чтение, подумал Элайджа.