От судьбы не уйдёшь? (джен)

За пару дней путешествия по лесу Иван не раз похвалил себя за то, что салфетку-самобранку прихватил — на одних-то грибах да ягодах долго не продержишься. Можно было бы птичьи гнезда разорять или зайцев пострелять, вот только жалко было.

С зайца-то всё и началось — попался Ивану силок, в который заяц угодил. Да вот только Иван руку протянул, как заяц заплакал, ровно ребенок маленький, да и говорит Ивану человеческим голосом:

— Отпусти ты меня, Иван-царевич, а я тебе ещё пригожусь!

Ну, Иван не выдержал да и отпустил косого. Тот бежать со всех ног бросился, только и видели, а Квася ругаться начала.

— Иван, — говорит, — это не имя, это судьба такая. Дурак как он есть. Ты сейчас всех сирых да убогих спасать да подбирать будешь?

— Ага, — буркнул Иван, — одну вот уже спас, себе на голову. Тебе в том зайце какая корысть? Ловишь себе комаров да мошек — и лови. Зайчатинки, что ли, захотелось?

— Дурак, — озлилась лягушка, — так вот на тебе всякий встречный-поперечный и будет выезжать. Этот ушастый вон даже не поблагодарил, а сейчас небось смеётся — как он ловко дурачину-простофилю облапошил.

— Слушай, Квася, — вздохнул Иван, — чего ты злая такая?

— Будешь тут злой, — надулась лягушка, — когда одни дураки вокруг.

— Ладно, — примирительно сказал Иван, — пойдём вон к берегу Смородины, хоть рыбы наловим.

Удочки из гибкого ивового прута делать его ещё в детстве дядька выучил, царство ему небесное, так что Иван, весело насвистывая, повернул к реке.

— Не свисти, — ворчливо одёрнула его лягушка, — а то денег не будет.

— Не ворчи, — отмахнулся Иван, присматриваясь к растущим по берегу Смородины ивам, — не жена пока что.

Квася только квакнула недовольно.

* * *

Хорошо летним днём на речном берегу! Прохладно, тихо, от деревьев на лицо кружевные тени ложатся, река негромко плещет, стрекозы летают...

Квася сиганула с его плеча и принялась бодро ловить мошек — проголодалась, похоже, а потом громко заквакала, обнаружив парочку сородичей. Да с таким важным видом, будто батюшка Дормидонт Прокопович перед послами заморскими.

Иван споро удочку изготовил, место хорошее присмотрел, червяка насадил на крючок да и забросил в воду. Поклёвки ждать.

И тотчас же удочка в его руках задёргалась: большая рыба наживку заглотила.

— Тащи скворее! — азартно потребовала Квася. — Уйдёт же!

Иван и тащил — хоть и не любил, когда под руку квакают.

Здоровенная щука вылетела из воды, так что Иван с трудом удочку в руках удержал.

— Квакая рыбина! — восхитилась Квася. — Глуши давай!

Иван нагнулся за камнем — и тут бьющаяся на берегу щука вдруг заговорила:

— Отпусти меня, Иван-царевич, к малым детушкам! А я тебе службу потом отслужу!

— Детей сиротить — последнее дело, — Иван подхватил рыбину (тяжеленная, чуть не с полпуда будет), да и зашвырнул её обратно в реку.

— Квак же ты, дурак, до своих лет-то дожил? — сердито сказала Квася. — Тебя же квуры и те заклюют!

— Ладно тебе, — ответил Иван, — чай, не последняя рыбина в реке.

Рыбина и впрямь была не последней — с десяток пескарей Иван наловил за четверть часа. Слава богу, пескари были рыбами нормальными и говорить с ними не пытались.

Он развёл небольшой костерок, рыбку пожарить да чая попить, и только поесть успел, как услышал:

— Хлеб да соль!

— Едим да свой! — скандально заявила Квася. — А ты на ногах постой!

— Проходи, дядька Леший, — обрадовался Иван, протягивая краюшку хлеба, — не побрезгуй угощением.

Леший благодарно улыбнулся и вгрызся в краюшку — видать, не слишком-то его подношениями баловали в последнее время. Грибы с ягодами всем нужны, а вот хлеба лесному хозяину оставить ума не у всех достанет. А потом ещё и ругаются — мол, с пути сбились, ягодных мест не нашли, грибы все червивые попались…

— Хороший ты парень, Ваня, — сказал насытившийся Леший.

— Дурак толькво, — сердито добавила Квася.

— Дурак, — согласился с ней Леший, — умный бы с тобой связываться точно не стал.

Квася сердито отвернулась в сторону, к речке.

— Путь-то в Алемандию держишь? — повернулся Леший к Ивану.

— Туда, — согласился Иван, — давно на матушкину родину посмотреть хотел.

— Шёл бы ты, Ваня, лучше в Голштинию, — посоветовал Леший, — там хорошо, колбаски с капустой от пуза поешь, пива попьёшь.

— Так потом и в Голштинию можно будет, — пожал плечами Иван, — мы уж вон почти до алемандской границы дошли. Не вертаться же назад!

— Неладно там нынче, в Алемандии, — сумрачно сказал Леший, — уж на что мы, лесной народ, в людские дела не лезем, а и то узнали.

— Неладно? — удивился Иван. — Недавно вон послы от дяди Людовика приезжали. На свадьбу приглашали — дядюшка старшего сына на Антуанетте Штирийской женить надумал.

— Народишко там бунтовать начал, — ответил ему Леший, — мол, денег в казне нет, налоги задрали, так ещё и со Штирией родниться — последнее дело. Только и долдонят, ровно глухари на токовище — «Либертэ! Эгалитэ! Фратерните!» Тьфу, пропасть.

— «Свобода, равенство, братство», — перевёл Иван, — хорошие же слова!

— Слова-то хорошие, вот только их к делу не пришьёшь — а дела там неладные творятся, — сердито сказал Леший, — как бы большой кровью не кончились.

— А нам-то что? — возмутилась Квася.

— А ты бы вообще помолчала, — осадил её Леший, — там, в Алемандии, таких, как ты, вообще едят. Под майонским соусом.

— Квак?! — ахнула Квася и даже посерела от огорчения.

— В сумку полезай, — сказал ей Иван, — и не высовывайся. А то ещё живо кому на стол попадёшь.

Квася, обычно любящая настоять на своём, на сей раз спорить не стала.

— Не ходи, Иван, — ещё раз попросил Леший, — добра там тебе не будет.

— Схожу да посмотрю, — упрямо сжал губы Иван, — я ведь не заяц, чтобы от каждого шороха в кусты нырять.

Порой он сильно походил на покойную маменьку — Жоржетта Людовиковна, если уж ей что втемяшивалось, успокоиться не могла, пока по её хотению не выйдет.

— Ну смотри, коли так, — махнул рукой Леший, — не маленький, чай.

* * *

Границу с Алемандией перешли легко — лесной тропой, указанной дядькой Лешим.

В котомке Иван для Кваси дырочки проделал — чтобы лягушка не задохнулась да за дорогой смотреть могла. После батюшкина Тридевятого царства Алемандия Ивану чужой казалась — деревеньки беднее, зато дороги лучше, а в придорожном трактире вместо чая вино кислющее. Да суп луковый вместо кислых щей, и чёрного хлеба днем с огнём не сыщешь. А так ничего, жить можно.

До городка Дижона шли они с Квасей без особых приключений — то пешком, то в невиданном чуде — дилижансе, или, как Квася его обозвала, "нележансе". Едет не то карета, не то просто повозка, людей везёт... Которые побогаче — те внутри сидят, ровно аршин проглотили, а кто победнее — на крыше едут, воздухом дышат с пылью дорожной пополам. Или на козлах сидят с кучером рядом.

Иван сразу наверх полез — как только голову внутрь засунул да воздух в дилижансе вдохнул. Ой, не зря маменька духами себя каждый день поливала — видать, с детства приучилась! Не любили, видать, в Алемандии бани. Крепко не любили... Так что лучше уж сверху ехать.

Вот так, потихоньку, они чуть не половину пути до столицы Алемандии и одолели. Высадил их дилижанс, не доезжая до Дижона пару вёрст — денег у Ивана на большее не хватило, и пошли они дальше — Иван по сторонам глазеет, Квася на плече устроилась — нет же пока никого, а в сумке ей до того надоело! Тут им чуть не на головы с неба ворон и свалился.

Раненый.

С крылом подбитым.

— Суп и жарквое, — мрачно прокомментировала Квася, — что стоишь? Добей его да ощипывай, — скомандовала она Ивану.

Ворон только каркнул хрипло.

— Сдурела? — возмутился Иван, — какое тебе ещё суп да жаркое?

— Хреновое, — ответила лягушка, — лучше бы квурица, квонечно, но и этот сойдёт.

— Кто бы говор-рил, — зло каркнул ворон, — давно я лягушечьих лапок жар-реных не пр-робовал!

— И не попробуешь, — сердито заявил ему Иван, — гурман недоделанный! Проваливай отсюда, мизерабль.

— Пр-рости, добр-рый человек, — повинился ворон, но на лягушку зыркнул не с добром, — не хотел я тебя обидеть.

— Меня обижать у тебя здоровья не хватит, — Иван был человеком отходчивым, — кто ж тебя приложил-то?

— Тот, кого и поминать не след, — нахохлился ворон.

— Кощей, что ли? — брякнула Квася.

— Молчи, дур-ра! — недовольно каркнул ворон. — Накличешь, не р-ровен час!

— А откуда он тут возьмётся? — озадаченно спросил Иван. — Мы ж от Тридевятого царства-то далеко ушли?

— Ой, дур-рак, — вздохнул ворон, — где бар-дак твор-рится да р-разные непотребства, там и вход в царство Кощеево отыщется. Вроде цар-рский сын, а всё р-ровно неуч!

— Ты зато шибкво умный, — заступилась за Ивана Квася, — крыло подбито, добрым людям чуть не на голову упал, а туда же — клюв разевает!

— Хватит, — оборвал начавшуюся перепалку Иван, — не мешайте!

Крыло птичье он осмотрел — ровно ледяной стрелой пробито, промыл холодной ключевой водой да постарался сложить ровно, как царёв конюх дядька Сувор учил. Тот вечно всякую живность увечную подбирал да лечил, ну и Ивану показывал.

— Летать тебе пока не стоит, — посмотрел он на понурого ворона, — пусть подживёт крыло.

— Сейчас и этот начнет про малых детушек говорить, — предрекла надувшаяся Квася, — мол, не оставьте в беде!

— Ты в уме ли, амфибия? — буркнул ворон. — Какие малые детушки? Один я, как пер-рст! Сир-ротинушка гор-рькая, беспр-риютная!

— Ну, пойдём тогда с нами, — предложил Иван, — садись вон на плечо ко мне, сиротинушка. Зовут-то тебя как?

— Невер-рмор-р, — каркнул ворон, перебираясь на Иваново плечо. Слева.

— Эк тебя припечатали, — фыркнула лягушка, — по мне, так и Ворюга бы подошло.

— Ну, и язык же у тебя, — покачал головой Иван, — у тебя точно гадюк в родне не было?

Отвечать Квася сочла ниже своего достоинства, прыгнув Ивану на правое плечо, раз уж ворону левое досталось.

— Ты, Иван, — посоветовал ворон, — пр-ро то, что цар-рский сын, лучше помалкивай. И пр-ро р-родство своё со здешним кор-ролем тоже. Неладные здесь дела твор-рятся, чую, пир-ровать тут скор-ро вор-ронам досыта!

— Да брось ты, — не поверил Иван, — это же Алемандия, культурная страна! Чай, не дикие дангуты живут, что друг дружку режут или хребты ломают, тут вон и свобода, и братство, и равенство!

Ворон презрительно прищурил янтарный глаз, по говорить ничего не стал. Задремал вроде.

И пошли они в алемандскую столицу — навстречу здешним свободе, равенству да братству.

Втроём.