Запах тлена. Записки на полях (джен)

В доме твоём скрипят половицы,

В доме твоём рассохлись ставни,

Усталые и злые картинные лица

И мышей под крышей летучих стаи.

Рабастан выбивает дверь тяжёлым ботинком с толстыми шнурками. Без палочки, словно бывший школьник — совсем не тот, кого можно всерьёз опасаться.

«Вот это я влипла», — думаю в который раз, не спеша показываться из-за широкой спины Рабастана.

Невилл жить не может без растений. Пожалуй, это уже все знают. А владелец «Кабаньей головы» не похож на садовода. И это тоже все знают. Тем не менее, в коридоре второго этажа у него стоят беспокойные флоксы.

Люди, умеющие сложить два и два, пишут донос, и на место отправляется Рабастан, взяв меня с собой, не особо спрашивая моего согласия, как котёнка за шкирку. Невилл вскакивает с продавленной тахты, вскидывая волшебную палочку, и кричит:

— Остолбеней! — но Рабастан уклоняется, и заклинание попадает в косяк, отбивая от него длинную щепку.

— Круцио! — визитная карточка Лейстренджей.

Иногда я забываю, что Рабастан — отмороженный на всю голову.

Они ведь не дураки: эти люди, пишущие доносы, и они знают, что беспокойные флоксы вянут, если хозяин с ними не разговаривает хотя бы сутки. Но они не подозревают, что Аберфорт — это связной, и что его фамилия — Дамблдор. И я не та, кто может им подсказать. Однако он и так себя выдал, укрывая Невилла...

Заклинания проходят мимо, а я шагаю вперёд, и мой Экспеллиармус попадает точно в цель.

Рука судорожно дрожит, но, если я проявлю жалость, то и на Неё падет подозрение. Всё, что я делаю — я делаю ради Неё. И мне, в общем-то, плевать, что Ей это нужно так же, как лесничему — десертная вилка.

Невилл кидается на Рабастана — уже без палочки, прямо с голыми руками, и тут-то его и настигает Петрификус.

Рабастан отчего-то взял шефство надо мной, и это очень странно. Ну, хорошо, будем с ним, как Бонни и Клайд: грабить и убивать. Эта мысль отчего-то приводит меня в такое шикарное расположение духа, что я хохочу, как ненормальная, согнувшись пополам и вцепившись руками в коленки.

Рабастан непонимающе смотрит на меня, и даже неподвижный Невилл скашивает свой взгляд.

— Чего ржёшь? — грубовато спрашивает Лейстрендж.

— Думаю, что мы могли бы составить конкуренцию Бонни и Клайду.

— Кто такие? — без интереса цедит Рабастан и недоверчиво смотрит на меня.

— Да так, бандиты.

— Ещё и маглы, небось?

— Конечно, а как же иначе?

— Выбрось эту чушь из головы, — Рабастан по-своему заботится обо мне. Я это ценю.

Он пинает Невилла в бок, и лицо у того краснеет от боли.

— Прекрати, ты же обещал не делать ему больно.

— Не помню такого, — скалится Лейстрендж в ответ, левитируя Невилла перед собой. Вываливает его на улицу под окна кабака, на травку. И уже оттуда вызывает патруль каким-то хитрым заклинанием. Я всё ещё не могу разобрать, где егеря, а где авроры — те, что теперь лично Яксли подчиняются. Но мне это без надобности. Я, если честно, просто пытаюсь размышлять о постороннем, чтобы не думать, что сейчас ощущает Невилл.

Рабастан сворачивает самокрутку из дым-травы и табака и смачно затягивается. Я слежу за сизым дымком, который поднимается над его сигаретой в ещё светлое небо, хотя зной уже по-вечернему отступает. В Запретном лесу щебечет какая-то птичка, и всё это прямо-таки напоминает буколическую картину, если бы не пресловутый ботинок Рабастана на толстой подошве, стоящий прямо на груди у Невилла, и это вообще всё портит. А ещё пьяные песни, доносящиеся из окна. Слава Мерлину, у Аберфорта хватило ума брякнуть, что он знать не знает никакого Лонгботтома, и мало ли тут всяких шастает.

Видели бы мои однокурсницы всё это. Не посмели бы ещё хоть раз спрятать мои туфли. Но тем, кто переживёт это лето, право, будет не до моих туфель.

На самом деле, и на это тоже плевать. Если бы всё оставалось, как прежде — было бы гораздо лучше. Но думать об этом нельзя. Тёмный видит всех насквозь.

— Рабастан, прекрати курить, все волосы провоняли, — капризно тяну я, устав мучиться угрызениями совести по поводу обездвиженного Невилла.

— Да-да, а то ни один фестрал к тебе не подойдёт, — насмешливо отвечает он, а я удивляюсь, как это он запоминает всё то, что я ему говорю, хотя, кажется, вообще меня не слушает.

И щелчком пальца отправляет окурок в полёт, ловким движением палочки испепеляя его прямо в воздухе. Вот такое пижонство — как же это типично для него.

К нам аппарирует сотрудник Министерства в кожаном поношенном плаще (совершенно не по погоде) и пожимает руку Лейстренджу.

— Кто такой будет? — брезгливо кивает он на парня, лежащего на земле.

— Лонгботтом, — безразлично отзывается Рабастан.

Я молчу. А что тут скажешь? «Дяденька, арестуйте и меня тоже? Я нравилась этому парню. И мы вместе хотели нести свет и добро. А потом я передумала и предала его». Не скажешь такого, вот я и молчу.

— Откуда знаешь? — это опять министерский.

Он выуживает из своего доисторического плаща свиток и сверяется с ним.

— Она его знает, — Рабастан легонько треплет меня по плечу. Но от его «легонько» меня мотает из стороны в сторону.

— Новенькая?

— Ага, с ним училась. Подтверди.

Я медленно киваю, министерский чиркает в свитке. Был мальчишка Лонгботтом — и не стало. Ну и влипла ты, девочка.

Наклоняется, подхватывает Невилла за грудки и аппарирует в неизвестном направлении.

— Скоро всех переловим и заживём.

— Как? — я не особенно вслушиваюсь в его слова — перед глазами всё ещё стоит Невилл.

— Как-как. Хорошо заживём, — раздражённо буркает Рабастан.

И я даже знаю, почему он бесится. Ведь что это за жизнь, половину которой ты проводишь в тюрьме, а когда выходишь — всякие наглые девицы тебя не слушают?

Мы аппарируем в Лютный переулок. Вообще-то мне ещё рано, семнадцатилетие только через две недели, но сейчас такая неразбериха, что Отдел по делам несовершеннолетних работает спустя рукава.

Время ужина как раз приблизилось, пока мы ошивались в «Кабаньей голове». А мужчины, даже самые воспитанные, звереют, если их вовремя не покормить. Даже Рабастан. Особенно он.

Мы припёрлись в его любимое кафе «Банши на болоте» — сами понимаете: какой контингент, такое и название. Но кормят здесь вкусно, что и говорить. Рабастан заказал себе хорошо прожаренный стейк с картошкой, а мне мороженое. Здесь его украшают мармеладными пауками, которые смешно сучат лапками и попискивают, когда их ешь. Впрочем, аппетит после сегодняшнего дня у меня отсутствовал напрочь. Но Рабастан таких отговорок не понимал, ему было просто не понятно, что у кого-то возможна тонкая душевная организация.

Я сдувала молочную пенку с кофе, пока он с аппетитом поглощал своё мясо. Хорошо хоть, за столом вел себя прилично, а то иногда можно было и вовсе позабыть, что имеешь дело с аристократом. Всё-таки школьная социализация не всегда на пользу.

— Сейчас пойдём за маггловским барахлом, — сказал он, прожевав очередной кусок.

Лестрейндж похлопал себя по мантии и выудил вырванные из глянцевого журнала листы. Я любила журналы, особенно папин. С интересом взяв помятые листки, я с сомнением протянула:

— И мы должны это надеть?

— Да, Снейп так сказал. Он же у нас эксперт по магглам.

— Думаю, профессору Снейпу будет неприятно, если ты будешь акцентировать внимание на этом.

— Мне, в общем-то, плевать, что там ему приятно, — беззлобно ответил Рабастан и покосился на листок.

На журнальных страницах были мужской и два женских (почти таких же, как мужской) костюма. Брюки, юбки. Судя по всему, делового стиля. Насколько я могла судить о маггловских пристрастиях в одежде.

— Скучнее, чем лекции профессора Бинса, — сказала я, глядя на женский костюм.

— Снейпу виднее, и не думаю, что в этот раз ты сможешь выкинуть что-то подобное, — сказал Лестрейндж и указал на бисерных божьих коровок, рассаженных по моей ярко-желтой мантии. Трансфигурированной, кстати, из старой школьной мантии Рабастана.

— А чем это тебе не угодили божьи коровки? — я негодующе свела брови.

Но брови-то были белыми и эффекта на Рабастана они не произвели никакого, и он оставил мой вопрос без ответа.

Мы прошли весь Лютный переулок, а потом и Косой, и вышли из кабака Тома, попав в какофонию звуков, которые издавали большие железные коробки. Кажется, машины, так? Сплошным потоком они проносились по улице, на которой притаился «Дырявый котел». Рабастан достал карту — тоже, по всей видимости, оставленную Снейпом, и, сверившись с названием улицы, на которой мы стояли, нырнул в соседний проулок. Я тащилась за ним, напевая новый хит Веллингтонских ведьм. Меня так увлёк этот процесс, что я чуть было не выскочила на проезжую часть, но была вовремя подхвачена железной рукой Лестрейнджа. Для него подобные мои выходки стали совсем привычными, а вот водитель покрутил у виска пальцем и проорал что-то совсем нелицеприятное в открытое окно. Рабастан зарычал и полез за волшебной палочкой.

— Не нужно, оставь, всё в порядке, — я вцепилась ему в руку, и он только недовольно зыркнул на водителя, но пошёл дальше.

Мы, наконец, дошли до огромного здания, напичканного магазинами, словно сотами.

— Пришли, — сказал Рабастан, смотря в карту и выглядя при этом донельзя растерянным.

Мы зашли в вестибюль, залитый ослепительным светом: стеклянные витрины и наряженные манекены, как необычно. По сравнению с Косым переулком, а тем более с Лютным, с их специфическим шумом, запахом и прочим, я видела просто вершину комфорта и целесообразности.

Посмотрев на всё ещё изумлённое лицо Рабастана, я подумала, что, наверное, тот в первый раз в жизни засомневался в полной победе Тёмного.

Мы зашли в первый магазин, где сухопарая продавщица смерила нас подозрительным взглядом. Особенно ей, видимо, не понравились божьи коровки.

— Милейшая, — Рабастан решительно шагнул к девушке, а полы его короткой мантии зловеще взметнулись.

«Милейшая» шарахнулась от него, как книззл от воды.

— Чем могу помочь? — выдавила она из себя натужную улыбку.

Рабастан вытащил из кармана злополучные листки и протянул их продавщице. Я хлопнула себя ладонью по лбу. Он был прямо-таки гением конспирации, да уж. И не будь я Луна, если нас вскоре не упекут в местное Мунго для сумасшедших, если он выкинет что-нибудь ещё.

— Нужно подобрать что-то в официальном стиле для вас и вашей дочери, мистер?

Если бы взглядом можно было убивать, то нетактичная продавщица была бы уже мертва. Рабастан побагровел и, сжав руки в кулаки, сделал шаг вперёд.

— А я говорила, что тюрьма не пошла тебе на пользу, — смеха ради брякнула я, а потом уже, в который раз за день, Рабастан сгрёб и меня, и листки у напуганной продавщицы и вывалился в вестибюль.

— Я убью тебя, Луна.

— Ой, да брось. Что я такого сказала?

— Лучше ты сейчас совсем помолчишь, — злобно предлагает он мне, и я благоразумно затыкаюсь.

В следующем магазине мы уже говорим с уверенными лицами, что нам нужна одежда в официальном стиле, и попадаем к стеллажам. Рабастан поочередно бракует на мне синюю рубашку с рисунком в мелкий штурвал, рубашку с огромной бабочкой на груди, и даже рубашку с жёлтыми рукавами-воланами. Мы покупаем нежно-голубую для меня и зелёную с бантом на груди для Неё. Потому что зелёный красиво оттенит Её огненные волосы. А потом ещё парочку белых блуз и дурацкие однотонные костюмы. Рабастан облачается в чёрный пиджак, чёрную же рубашку и брюки с прямыми стрелками, и мне становится немного тревожно за него, когда хорошенькая шатенка, которая помогает ему примерять все эти вещи, краснеет и чуть заикающимся голосом утверждает, что ему очень идёт. Даже соломенная бородка и отпущенные волосы выглядят как-то более благообразно при таком строгом облачении. Мы расплачиваемся фунтами, которые для нас предусмотрительно поменял Снейп, и мне приходится почти тащить Рабастана за руку, пока он не забыл, что вообще-то маглоненавистник и не должен строить глазки местным девушкам.

На улице я почему-то обиженно молчу, а он вышагивает с гордой улыбкой на устах, и мы добираемся до Косого, из которого уже можно трансгрессировать, в абсолютном молчании.

В мрачном поместье мы расходимся по своим комнатам.

Я бы хотела отправиться к Ней, поболтать или выпить чаю, но с каждым днём всё большая вероятность встретить у Неё Тёмного отпугивает. Я не знаю, что она сделала, чтобы заслужить его доверие. И мне даже думать об этом страшно.

В полной темноте я лежу на кровати, а беспокойная совесть подсовывает мне лицо Невилла с серьёзно сдвинутыми бровями и закушенной от боли губой. И я не могу сказать, что и на этот раз это проделки мозгошмыгов.