Письмо злейшему врагу (джен)

Питер Блад медленно вошел в уютный внутренний дворик губернаторского дома, который он избрал своей резиденцией на время пребывания в Маракайбо. День уже клонился к вечеру, и душная жара уступала место приятной прохладе. Капитан чувствовал себя очень усталым. Ночное сражение с эскадрой испанского адмирала дона Мигеля де Эспиноса-и-Вальдес, головокружительная победа, которая мгновенно сменилась поражением. А из-за чего? Из-за его собственной невнимательности. Надо было предусмотреть возможность атаки со стороны форта…

Блад знал, что занимается бесполезным самоедством, но эта мысль никак не хотела оставить его, то и дело всплывала в голове, вызывая досаду и раздражение.

Пребывание в госпитале среди раненых помогло ему успокоиться. Возбуждение после боя улеглось, и Блад надеялся, что, остыв, сможет придумать выход из сложившегося невеселого положения. Обязан придумать. Его люди надеются на это.

Капитан остановился, заметив, что во дворе, возле журчащего фонтана, сидел белокурый молодой человек, увлеченно записывающий что-то в толстую тетрадь, положив ее на мраморный парапет. Он был так поглощен процессом, что не заметил приближения Блада.

Капитан остановился, заглянув через плечо юноши, и некоторое время молча читал то, что тот написал.

— Вижу, у тебя очередной приступ вдохновения, Джереми, — сказал он, наконец, с добродушной улыбкой.

Молодой человек вздрогнул, и его перо поставило жирную кляксу. Охнув, он принялся промокать еe, пытаясь спасти запись.

— Придется переписывать, — с досадой сказал он, шмыгнув носом. — Не годится разводить грязь в судовом журнале.

Блад нагнулся, продолжая изучать текст, написанный красивым и четким почерком, которым его штурман заслуженно гордился.

— О, пишешь про наш ночной бой! — сказал он с мрачной улыбкой.

— Пока есть свободная минута, и детали свежи в памяти, — кивнул Джереми Питт, устраиваясь поудобнее.

— И, как всегда, всё обо мне, да обо мне, — вздохнул Блад, потянув тетрадь к себе, — а про себя упомянуть забыл!

— Да что там писать! — Джереми взмахнул рукой. — Гораздо важнее сам бой. Что бы там ни говорил этот идиот Каузак, ты провел его гениально.

— Но если бы ты не подбежал к штурвалу и не повернул «Арабеллу», чтобы вывести ее из-под огня форта, грош была бы цена моей гениальности, — Блад был неумолим. — Так что давай, друг любезный, пиши и про это. Я потом прослежу.

Питт поморщился, но потом обмакнул перо в чернила и снова склонился над журналом.

Блад стоял некоторое время, глядя на струю воды, мерно журчащую в фонтане, затем, приняв какое-то решение, направился в дом.

— Займусь-ка и я каллиграфией, — сказал он, многозначительно подмигнув своему штурману.

* * *

Примерно полчаса спустя капитан Блад снова вышел во двор и уселся рядом с Питтом.

Солнце уже скрылось за горизонтом, и штурман намеревался перебраться в дом, поближе к свету, чтобы закончить свою ежедневную запись в журнале.

— Ну-ка, Джереми, оцени мой труд! — сказал Блад, протягивая ему лист пергамента.

Штурман взял его и некоторое время взирал на строчки, написанные мелким и изящным почерком.

— Так это же по-испански! — с досадой произнес он, опустив лист. — Ты же знаешь, что я его почти не понимаю! Но почерк хорош, этого не отнимешь…

Блад забрал у него пергамент и начал читать:

«Его Высокопревосходительству, адмиралу испанского флота дону Мигелю де Эспиноса-и-Вальдес…»

— О! — протянул Джереми, цокнув языком. — Ничего себе начало!

— И это еще не все титулы, — ответил Блад многозначительно. — Постарался уместить их на одном листе. Ох уж эти испанцы!

— «Нынче утром Вы, Ваше высокопревосходительство, убедились, на что я способен, — продолжал читать Блад, когда с перечислением испанских титулов было покончено. — Несмотря на Ваше более чем двойное превосходство в людях, кораблях и пушках, я потопил или захватил все суда Вашей эскадры, пришедшей в Маракайбо, чтобы нас уничтожить. Сейчас Вы не в состоянии осуществить свои угрозы, если даже из Ла Гуайры подойдет ожидаемый Вами «Санто-Ниньо»…

 — Это точно, черт побери! — Питт ухмыльнулся, кивая. — Хорошую мы им задали трепку. И как они от нас удирали — любо дорого было посмотреть!

— Да уж, нужно редкое мужество, чтобы устоять перед видом нашего голого старого волка, — фыркнул Блад. — Немудрено, что испанцы предпочли выброситься на отмель, лишь бы избавиться от его кошмарного общества.

Он повеселел, вспомнив этот момент. Старина Волверстон, изрыгающий проклятия, бегающий с факелом по палубе своего маленького брандера в костюме Адама, о, да, это было то еще зрелище…

— Надеюсь, ты записал это в свой журнал? — спросил он у Питта.

Штурман приподнял брови.

— И это тоже?!

— Конечно, дружище! Уверен, наш старый волк будет польщен, когда узнает, что попал в историю… Удели ему страничку, не скупись! Но слушай дальше…

Блад откашлялся и поднес лист поближе к глазам, чтобы разглядеть текст в сгущающихся сумерках.

«Имея некоторый опыт, Вы легко можете себе представить, что еще произойдет. Мне не хотелось беспокоить Вас, Ваше высокопревосходительство, этим письмом, но я человек гуманный и ненавижу кровопролитие. Поэтому, прежде чем разделаться с Вашим фортом, который Вы считаете неприступным, так же как раньше я расправился с Вашей эскадрой, которую Вы тоже считали непобедимой, я из элементарных человеческих побуждений делаю Вам последнее предупреждение. Если Вы предоставите мне возможность свободно выйти в море, заплатите выкуп в пятьдесят тысяч песо и поставите сто голов скота, то я не стану уничтожать город Маракайбо и оставлю его, освободив сорок взятых мною здесь пленных. Среди них есть много важных лиц, которых я задержу как заложников впредь до нашего выхода в открытое море, после чего они будут отосланы обратно в каноэ, специально захваченных мною для этой цели. Если Вы, Ваше высокопревосходительство, неблагоразумно отклоните мои скромные условия и навяжете мне необходимость захватить форт, хотя это будет стоить многих жизней, я предупреждаю Вас, что пощады не ждите. Я начну с того, что превращу в развалины чудесный город Маракайбо…»

Когда Блад закончил чтение, Питт провел рукой по своей рыжеватой короткой бородке.

— Здорово написал. Вежливо и жестко. Все в меру.

— Мне тоже так кажется, — добавил Блад, опуская лист. — Как, по-твоему, оно произведет впечатление на нашего адмирала?

— В любом случае, мне нравится, — ответил Питт, но потом, нахмурившись, посмотрел на своего друга и командира: — А если он отклонит наши условия? Что тогда? Ты действительно сожжешь Маракайбо?

Блад посмотрел на него, и лицо его было невозмутимо.

— Джерри, дружище, запомни раз и навсегда: в таких делах не стоит давать обещаний и угроз, которых ты не сможешь выполнить. Иначе это будет неубедительно.

Питт смотрел на него, приоткрыв рот.

Питер Блад поднялся со своего места, теребя письмо в руке.

— Но я все же надеюсь, что до подобной крайности мы не дойдем. А сейчас мы проверим, как оно работает на нашем дорогом вице-губернаторе, — сказал он. — Прикажи привести сюда дона Франциско. Думаю, он оценит мой эпистолярный труд по достоинству…

Джереми Питт усмехнулся и, сунув судовой журнал подмышку, отправился исполнять его поручение…