Золотокудрый и голубоглазый (джен)

Уже несколько дней Кадис Этрама Ди Рейзел не мог найти себе покоя в своем же поместье. Что-то тревожило сердце Истинного Ноблесс. И тревожило весьма, весьма сильно. Что это за предчувствие? С чем оно связано? Тогда он еще не знал.

Так же, как и не представлял, чем себя занять в последние дни. Все сводилось к горьким мыслям, ничто его не отвлекало. А перепробовал он за это время многое. Сейчас он уже в шестой раз пытался читать. В шестой раз не выходило. Сегодня на душе было даже тяжелее обычного. Это предчувствие, желание вырваться к людям… Рейзел вздохнул. Его чувства никогда его не обманывали. Но зачем ему вмешиваться в людскую жизнь? Что он мог бы сделать?

Мужчина закрыл и отложил на столик книгу. Веки тяжело опустились, скрыв алые глаза. Ноблесс принимал решение: стоит ему прибыть к людям или нет? Чем же могло быть вызвано чувство тревоги? Может, пока он здесь, в жизнь в мире людей вмешались Благородные? Не должны, но… Кто их знает? Если его предположение верно, значит, нужно идти.

Мужчина элегантно поднялся и вышел на улицу. Ветер развевал его волосы. Нужно поторопиться. Рейзел сделал длинный прыжок…

* * *

Ноги Истинного Ноблесс принесли его куда-то в страны Европы. Сейчас взору его кровавых глаз открывалось селение. На улицах было тихо. Что здесь произошло? Обычно люди достаточно шумны, Рейзел знал это. Неужели здесь хозяйничает смерть?

Он направился в это селение. На самом входе в него Рейзел увидел женщину преклонных лет. Всего лишь сгорбленная угрюмая старушка, одетая в какие-то отрепья. Рейзел не думал уделять ей своего внимания — он пришел с иной целью. Старушка сама поймала его за рукав, чем все-таки привлекла его взор к себе. С испещренного морщинами старческого лица на Рейзела смотрели водянистые голубые глаза. Они были наполнены тревогой.

— Послушай меня, — заговорила старушка. — Там всюду смерть. Эта деревня проклята Богами. Не ходи туда, если тебе дорога жизнь.

Рейзел мягко высвободил край одежды из хватки престарелой женщины. Что-то подсказывало ему, что нужно пойти именно туда, куда не пускала эта старая леди. Что-то говорило, что именно там находится то, что его беспокоит. Мягко и с благодарностью посмотрев на старушку, он вошел в деревню.

Пусто. Тихо. Серо. Ни одной живой души. Теперь уже Ноблесс чувствовал смерть. Что это за место? Почему он попал именно сюда? Что влечет его дальше? Нужно что-то найти. А может, кого-то?..

Он ступал по пыльной дороге, теряясь в догадках, что же случилось с жителями. Изредка Истинный Ноблесс видел трупы, обезображенные багровыми и черными пятнами, что лежали прямо на дороге. В почти полной тишине, нарушаемой лишь тихим свистом ветра, до слуха мужчины донесся чуть слышный детский плач. Значит, кто-то остался жив в этом селении? Ребенок? Рейзел пошел на звук всхлипываний, решив найти этого человека. Чем дальше он продвигался, тем отчетливее слышались рыдания. Совсем скоро можно было понять, что они доносятся из одного из домов.

Недолго думая, Рейзел шагнул внутрь этого дома. Перед порогом лежало тело мертвого мужчины. Ноблесс проследовал дальше, желая найти то единственное живое существо, что издавало звуки. Под его ногами скрипнули половицы. Плач резко оборвался, и кто-то метнулся в сторону. Рейзел последовал в соседнюю комнатку вслед за беглецом. Первое, что бросилось Божеству в глаза — тело некогда красивой молодой женщины, ныне обезображенное смертью. Невольно Кадис всмотрелся в ее лицо и задумался о чем-то, ведомом лишь ему.

Из этого состояния его вывел едва различимый шорох, что донесся из угла. Рейзел перевел взгляд в сторону источника шума и увидел мальчика. «Золотокудрый и голубоглазый», — в первую же секунду вспомнились Рейзелу слова человеческого автора.

Не отводя внимательного взгляда, Кадис сделал шаг навстречу мальчику. Но, вопреки ожиданиям, тот лишь сильнее вжался в стену.

— Я тебя не обижу, — тихо произнес Ноблесс и сделал еще шаг. — Не бойся.

Мальчик неуверенно поднялся на ноги.

Маленький, хрупкий, беззащитный. У Рейзела защемило сердце. Все так же осторожно он двинулся навстречу. Их разделял лишь шаг.

Ноблесс опустился на корточки и приглашающе развел руки.

В голубых глазах скользнули тени неуверенности и сомнения. Словно не веря в происходящее, мальчик приблизился и прижался к груди Божества своим маленьким хрупким тельцем. Рейзел успокаивающе похлопал его по спине.

— Сэр… мои мама и папа… они ведь умерли?

— Мне жаль, дитя. И я не смогу уже ничего сделать.

— Пожалуйста, помогите мне, не оставляйте меня здесь одного.

Ноблесс едва заметно кивнул. Он его не оставит, не посмеет. Не из-за долга Ноблесс, нет. Он здесь играет не ту роль, что обычно. Кем, скажите, нужно быть, чтобы оставить невинное дитя, сироту, умирать в этом месте от голода и холода? Рейзел крепче сжал объятия. Почувствовал, как тонкие ручки обвиваются вокруг его шеи.

Рейзел поднял мальчика, поднялся сам и немного растерялся, не представляя, как ему вести себя дальше. Неожиданно он осознал, что никогда раньше не держал ребенка на руках и не имеет представления, как это делать. Он заглянул мальчику в глаза. Недоумение, сомнение, страх...

— Как тебя зовут, дитя?

— Франкенштейн, — ответ робкий, голос дрожит.

— Доверься мне, Франкештейн.

Мальчик успокоился, снова обвил шею Кадиса руками, положив голову ему на плечо. Рейзел погладил его по спине и вышел из дома — с Франкештейном на руках. Чувство тревоги испарилось, будто его и не было. Его сменило другое — чувство ответственности. За эту хрупкую жизнь, за это дитя. Вот только… Ему нужна полноценная семья, а не отчужденный Ноблесс. Придется искать. Но не сегодня, не сейчас. Нужно вернуться в Лукедонию. Остальное — потом.

* * *

Солнечные лучи наполняют теплым светом просторную комнату. Окно открыто, напротив него, в кресле, сидит темноволосый мужчина, любуясь утренней зарей. Он печально задумчив. Впрочем, как и на протяжении многих лет.

Кое-что вспомнив, он поднимается и поспешно выходит из комнаты.

"Нужно проверить, как он там?"

Идти недалеко — в соседнюю комнату.

Тихо скрипнула дверь. Он осторожно заходит внутрь.

Широкая кровать. На ней, свернувшись калачиком, спит Франкенштейн, тот спасенный мальчик. Вчера, прибыв в Имение, Рейзелу пришлось оставить его здесь. Мальчик уснул прямо на руках — аура Истинного Ноблесс приятная и успокаивающая.

Бесшумно пройдя ближе, Кадис сел на край постели и вгляделся в лицо Франкенштейна. Мягкие черты, заостренный подбородок, прямой носик. Он откинул лежащую на глазах мальчика золотую прядь волос. Потом дотронулся до щеки. Пальцы ощутили нежную детскую кожу. Во сне Франкенштейн прижался к руке. И почему он так похож на ангела? Губы Ноблесс тронула мягкая улыбка.

Франкенштейн тяжело вздохнул, не просыпаясь. Как же его жаль… Сам не до конца понимая, что делает, Кадис наклонился и невесомо поцеловал светлую макушку. Мальчик распахнул глаза и испуганно уставился на него. Некоторое время сохранялась тягучая тишина.

Франкенштейн не понимал, где он сейчас и с кем, сон это или реальность. Осознание не приходило. Как сквозь туман, он вспомнил вчерашнего гостя. Аристократа, что забрал его из мертвого селения. Он облегченно вздохнул.

— Господин? — попробовал он осторожно.

— Мое имя Рейзел.

— Рейзел-ним, где я сейчас?

— Это мое Имение.

— Я… Вы берете меня к себе?

— Да.

Кадис не понимал, что с ним происходит. Просто взял и пообещал свое поместье — в качестве крова над головой. Но отступать было поздно. Нельзя давать пустые надежды. Нельзя разбрасываться обещаниями. Но с другой стороны… кому он собирался доверить человеческого ребенка? Ответственность за него теперь на нем и только.

— Я буду ждать тебя внизу, — почти неслышно сказал он и вышел из комнаты.

Прикрыв за собой дверь, Рейзел пошел на первый этаж. Что он предполагал сделать дальше с человеком? Кадис сам не знал. Ровно, как и не знал ничего о жизни этих созданий.

Ноблесс умылся холодной водой, чтобы привести мысли в порядок. Сколько ребенок пробыл один? Что он ел и ел ли вообще? Вероятно, нет. Его нужно накормить. Что едят люди? То же, что и Ноблесс? Скорее всего. Сам Рейзел перекусывал фруктами, что брал у себя в саду. Возможно, Франкенштейну они придутся по вкусу.

Кадис подошел к корзинке. Пара персиков, несколько яблок, немного слив. Все плавными движениями укладывается на блюдо. Поставил его на стол и прислушался — осторожные шаги.

— Рейзел-ним! — через пару мгновений послышался звонкий оклик. — Я здесь!

Ноблесс лишь кивнул, рассматривая мальчика. Надо же, он не обратил внимания на его внешний вид. Поношенная грязная рубаха, такие же брюки. Надо исправить.

Взмах руки, и магия Ноблесс сделала свое дело — на Франкенштейне появились чистые новые брюки, белая рубашка, туфли с острым носом.

— А? Э-э-э… Спасибо, Рейзел-ним.

Кадис кротко кивнул. Теперь уж лучше. Сам же мальчик разглядывал столовую своими бирюзовыми глазищами. Кажется, ему сложно устоять на месте и не сорваться, чтобы рассмотреть все поближе.

Рейзел жестом пригласил Франкенштейна присесть и придвинул в его сторону фрукты. Теперь внимание ребенка переключилось на него. Он кивком предложил угощение. Мальчик смутился.

— М-м-м, — нахмурил брови. — Это мне?

Утвердительный кивок.

— Спасибо! — отчеканил Франкенштейн и схватил яблоко.

Все-таки пришлось по вкусу?

Рейзел подвинул себе стул и сел напротив, внимательно смотря на мальчика. Ему нужно узнать как можно больше о жизни людей, особенно о том, как жил Франкенштейн и какими были его родные. Уже сразу Кадис убедился, что оставлять у себя человеческое дитя было лишь абсурдной идеей. Что он мог дать? Да ничего. Поэтому мальчику оставаться с ним надолго не стоит. Нескольких дней должно хватить, чтобы Рейзел нашел ему подходящую семью. Он же все-таки не навсегда пообещал забрать.

— Франкенштейн.

— Да, Рейзел-ним?

— Расскажи о своей семье.

Свет в глазах у мальчика словно потух. Он уставился в одну точку, задумавшись, и прочистил горло.

— Ну… Мы не были богатыми, самыми обычными. Мои мама и папа любили меня. Я их тоже. Они были веселыми. Папка много работал, и чаще я оставался с мамой. Знаете, а она была самой красивой у нас в деревне. Все об этом говорили...

— Почему умерли все люди?

— Я не знаю, честно. Старшие говорили, нас прокляли. Сначала заболели чем-то Бекеры. Они первыми и умерли. Другие тоже стали умирать. А перед этим у всех была температура и лихорадка. Я плохо помню. Будто меня и не было среди других. Но последние четыре дня я, кажется, запомню навсегда, — на глазах уже проступили непрошеные слезы, но мальчик их сдерживал, — Умирала мама, папа уже был мертв. Она была горячая, кричала, вскакивала, плакала. А я… — его голос надломился. — Я не был рядом с ней в эти дни. Мне было страшно, и я не знал, чем помочь. И не мог... А вчера на рассвете у нее утихло дыхание. Вечером нас нашли вы, — некоторое время сохранялась тишина, но неожиданно мальчик поднял взгляд и посмотрел Рейзелу прямо в глаза. — Как вы это сделали? Как сумели отыскать меня и что делали в нашей деревне?

— Для меня самого это останется вечной загадкой.

— Как и для меня, почему остался жив только я один.

— Франкенштейн.

— Да?

— Прости, что спросил.

— Все в порядке, Рейзел-ним.

— Сколько тебе лет?

— Шесть.

— …

Ноблесс поднялся со своего места, решив, что ему нужно подумать в одиночестве. Когда он уже выходил, его догнал оклик:

— Рейзел-ним! Я… могу я взять еще яблок?

— Бери, сколько хочешь. У меня всего в избытке.

— Спасибо, Рейзел-ним!

— На здоровье.

* * *

За окном слышались раскаты грома. Сегодня Лукедонию настигла буря. Истинный Ноблесс лежал на своей кровати и смотрел в потолок. Он лег, даже не расправив постели и не раздеваясь. А вот Франкенштейна пришлось обеспечить ночной рубашкой. И зачем только людям все это?

А еще человек и правда оказался достаточно шумным и постоянно искал компанию. Каких-либо других живых существ в Имении не наблюдалось, поэтому мальчик хвостом ходил за Божеством. Даже если Рейзел оставлял его одного, через полчаса он оказывался рядом, причем сам Ноблесс даже не замечал появления этого чуда где-либо поблизости. Полчаса для человека — длительное время, или именно Франкенштейн не привык оставаться один? Впрочем, его присутствие не мешало, а лишь было непривычным для того, кто всю свою весьма долгую жизнь прожил в одиночестве.

Вдруг из соседней комнаты послышался крик, конец которого поглотил очередной раскат грома. Кадис вскочил. Франкенштейн. Но что случиться могло в его имении, еще и у него под носом?!

Через секунду он уже был возле кровати Франкенштейна. Тот метался в беспокойном сне. Рейзел схватил и слегка сжал худые плечи, немного встряхнул. Еще не до конца отойдя ото сна, мальчик повис у него на шее.

— Рейзел…ним? — Франкенштейн попытался прижаться сильнее.

— Что с тобой было? — спросил Рейзел, успокаивающе похлопывая его по спине.

— Страшный сон.

— Сейчас все в порядке?

— Да.

— Тогда я пойду? — он отстранился, заглядывая в глаза.

— Хорошо.

Рейзел укрыл его одеялом, погладил кудрявую голову напоследок и покинул комнату. Лег так же, как и до этого. Прислушался. По крыше барабанил дождь. Больше никаких звуков он не слышал. Во всяком случае, так было сначала. Сколько прошло времени, Рейзел не отметил, как вдруг услышал крадущиеся шаги за своей дверью. А потом тихий стук. Конечно, он понимал, что только одно существо могло проситься сейчас к нему. Приподнявшись на локтях, тихо произнес:

— Входи, Франкенштейн.

Дверь тихонько отворилась. Мальчик смущенно переминался на пороге, опустив голову.

— Тебе что-то нужно? — решил спросить Рейзел, понимая, что молчание, причиняющее дискомфорт обоим, может затянуться.

— Рейзел-ним… я не могу уснуть, мне страшно.

Снова громыхнула гроза, и Франкенштейн вздрогнул в подтверждение своих слов.

— Иди ко мне.

На лице Франкенштейна явно можно было прочитать его радость. Господин такой добродушный! Сорвавшись с места, мальчик подбежал и влез на кровать. Уже собирался обнять Кадиса, но тот поднялся. Франкенштейн непонимающе наблюдал за тем, как Рейзел подошел к какому-то шкафу и достал с верхней полки… плед?

— У меня здесь достаточно холодно, — пояснил он свои действия.

Франкенштейн кивнул. Рейзел сначала положил плед, потом опустился на край кровати сам и развернул его. Мальчик подобрался ближе и не двинулся, когда покрывало нежно не легло ему на плечи и спину.

Кадис занял место рядом, полулежа и похлопал по кровати, приглашая.

"Добродушный, но молчаливый", — отметил Франкенштейн. Он подобрался ближе, обнял Кадиса за талию, положил голову ему на грудь. Стало намного спокойней.

— Доброй ночи, Рейзел-ним, — тихий шепот куда-то в район солнечного сплетения.

— Доброй ночи, Франкенштейн, — легкое похлопывание.

Франкенштейн засыпал, слушая спокойное сердцебиение Божества.

Рейзел же, не нуждающийся в таком частом сне, что люди — он лишь изредка дремал, независимо от времени суток, — слушал бьющееся сердце ребенка и его тихое сопение, говорящие о том, что он заснул.

Их первый день совместной жизни был позади. Уже завтра Кадис Этрама ди Рейзел планировал начать поиски подходящей для человеческого дитя семьи.

Всю ночь, обнимая это хрупкое создание, он думал о том, что был счастлив, что помог ему, что оказался кому-то нужным на этом свете. Впервые. И он не замечал, что любуется мальчиком, доверчиво прижавшемся к нему во сне. Что перебирает длинные золотые прядки волос и заботливо время от времени поправляет съезжающий плед.

Этот человеческий малыш словно был особенным для отчужденного Ноблесс. В глубине души он искренне волновался за его будущее и искренне желал помочь встать ему на ноги.

Утро предлагало начать день с теплых солнечных лучей и пробуждения в чьих-то объятиях. Франкенштейн распахнул глаза.

— Доброе утро, Рейзел-ним! — отчеканил он сразу же.

— Доброе утро, Франкенштейн.

Неожиданно мальчик осознал, что господин полулежал, опираясь на спинку кровати, и прижимал его к себе. Франкенштейну стало стыдно за доставленное неудобство. Мальчик выпутался из пледа, поднялся и сел, подобрав ноги под себя. Рейзел внимательно рассматривал его.

Захотелось опустить голову, чтобы не встречаться взглядами. Но за подбородок ухватили тонкие белые пальцы. Непроизвольно пришлось поднять глаза.

Рейзел склонил голову набок, прожигая пристальным взглядом. Мальчишка внутренне поежился.

— Франкенштейн. Ты не причинил мне неудобства. Все в порядке.

— Правда?

Вопрос остался без ответа. Кадис сел на край постели и долго смотрел в одну точку. Трудно было сказать, обдумывает он что-то или же просто не выспался и теперь приходит в себя.

— Франкенштейн, — неожиданно позвал он. — Если я уйду на день, ты сможешь остаться здесь один?

— Как скажете.

Ни сказав больше ничего, Рейзел поднялся и вышел из комнаты. Франкенштейн тоже не стал надолго задерживаться. Нужно было переодеться и идти вниз, наверняка его будут ждать. Он осторожно опустил ногу на пол. Конечность ощутила ледяной холод. Немного помедлив, он все же спустился и рысью рванул к себе. За обувью.

Переодевшись, он сбежал вниз, где Рейзел уже занял положенное ему место, пребывая в умиротворенном ожидании. На столе, как и вчера, была только чаша с фруктами. Жаловаться на однообразие Франкенштейн не собирался — он вообще не привык жаловаться. Впрочем, ему, как и любому другому крестьянину на его месте, такой рацион был в новинку, казался необычным. И даже нравился.

Завтрак прошел в абсолютной тишине. Разве что было слышно, как шелестела листва и перекликались птицы на улице. По окончанию завтрака Кадис собрался уходить. Не говоря при этом ни слова.

— Рейзел-ним, чем мне заняться в ваше отсутствие?

— Чем хочешь. Можешь получше осмотреть мое Имение, — свои слова Кадис подкрепил многозначительным взглядом, после чего скрылся за входной дверью.

Франкенштейн остался один. Он поднялся в комнату господина, посмотрел через распахнутое окно на улицу. Его взору открылся красивейший пейзаж, — не зря Ноблесс столько времени проводил, любуясь им, — но мальчик тщетно силился найти стройную фигуру, облаченную в черное. Ее не было. Значит, мужчина уже далеко. Это было так странно. Как можно было скрыться из виду так быстро? Ведь не прошло и минуты.

Франкенштейн оторвался от окна и обвел взглядом пространство вокруг. Большое окно, шкаф, кровать, дверь. И это все? В общем-то, в комнате, выделенной ему, было не богаче. А другие такие же пустые?

Было разрешено освоиться в этом большом замке, и, осознав, что ему сейчас многое дозволено, он вышел, закрыв за собой дверь. Открыл соседнюю. Комната оказалась совсем заброшенной. И абсолютно пустой, если исключить комья пыли и неизменное окно. Франкенштейн чихнул. И еще раз. Пришлось выйти и плотно закрыть дверь за собой. Складывалось ощущение, что, как минимум, сюда не заходили лет сто. Для себя он решил, что в том случае, если удастся получить разрешение, обязательно выметет отсюда всю грязь.

Следующая спальня — уже третья в этом доме — оказалась обставлена почти так же, как и у Рейзела-нима. Убранство было лишь чуть-чуть богаче: широкая постель, кресло, шкаф, книжные полки, небольшой столик, стул, а фенестраму, что было непривычным и сразу привлекло внимание, закрывал плотный темно-бордовый тюль, почти черный. Только вот об этой спальне тоже давно забыли, о чем свидетельствовала та же самая пыль, дополненная паутиной. Это все в равных степенях отпугивало и завораживало. Хотелось рассмотреть все в комнате лучше, прикоснуться к этой древности, но в то же время и сбежать — на поиски более уютного местечка в замке.

Франкенштейн не был бы собой, если бы выбрал последнее. Его притягивали к себе книжные тома, просто завораживали. Но для чтения было слишком темно. Пришлось пройти и отдернуть тюль, который оказался довольно тяжелым. Да еще и гардина чуть не упала. Сколько же лет всему этому великолепию? Этот вопрос надолго не задержался в голове Франкенштейна. Он уже тянулся на носках, силясь взять с полки одну из нескольких книг. Удалось. И вот она у него в руках. Переплет — кожаный, черный. Книга так и притягивала к себе. Франкенштейн огладил обложку, перебрал своими пальчиками страницы. Подошел к кровати и опустился на ее краешек, отчего та противно скрипнула. Но ничто не могло отвлечь его в такой момент. С трепетом мальчишка открыл найденное сокровище. Запах пергамента, пожелтевшие страницы. Просто блаженство... Столько воспоминаний о былых днях пронеслось перед глазами... Только вот было одно «но»: Франкенштейн не знал того языка, на котором она написана. Совершенно не знал. Даже алфавит был ему неизвестен — не то латынь, не то иероглифы.

Читать он умел, несмотря на свое происхождение. То была история двух лет давности. К ним в деревню приезжала женщина из высшего общества. Цель своего пребывания в крестьянской глуши аристократка не поведала никому, но все знали, что она от кого-то скрывается. Франкенштейну же она с улыбкой отвечала на расспросы, что рассказала бы, но он маленький и не поймет. Слухов было много, равно, как и невероятных предположений, чем и кому она могла не угодить. Никто до конца не доверял женщине, но и в помощи ей не отказывали. Мальчик частенько тайком убегал к ней в гости. Она и научила его читать. Прошлой осенью бывшая фрейлина, ничего не объяснив, уехала, оставила бедное селение, сказав, что уже слишком надолго задержалась в нем. Прошло полгода с того дня, когда ему пришлось попрощаться с жизнерадостной, несмотря на свою тайну, женщиной. Но уроки не забылись, нет.

Только вот сейчас Франкенштейн прибывал в неком ступоре. А позже в пытливом уме зародились вопросы:

Что это за язык?

Как читал эту книгу Рейзел-ним и читал ли вообще?

В какой стране он оказался, если язык так сильно изменен?

Эти вопросы он решил оставить. Навсегда или, может, лишь до того момента, когда Рейзел-ним вернется, он еще не знал. Во всяком случае, сейчас не у кого было спросить что-либо. Разве что только у пауков. Хмыкнув, Франкенштейн вернул книгу на место.

Хорошо.

Теперь к себе притягивали все остальные книги. Хотелось узнать, на каких они написаны языках. Инстинктивно оглянувшись по сторонам, мальчик снова вытянулся на носках и достал следующую книгу. Такая же кожаная темная обложка, пергаментные листы.

Он открыл книгу. На сей раз ему повезло — родной немецкий. "Великие мифы и легенды древнего мира. Том 2", — гласило название.

"Раз есть второй том, значит, должен быть и первый", — нехитрое, но разумное умозаключение. Книга быстро возвращается на полку. Начинаются активные поиски первой части. Не то, не то, снова не то... Комнату наполняли звуки шуршания древних страниц, книги то и дело то снимались, то ставились обратно, поднялась пыль. Франкенштейна, так увлеченного поисками, мало что могло смутить.

И наконец повезло! Тяжелый фолиант, который мальчишка едва удерживал в руках. Резкий выдох через рот, поднятая пыль. Заветная надпись на первой странице: "Великие мифы и легенды древнего мира. Том 1".

Сколько времени он провел, читая и осмысливая написанное, Франкенштейн не заметил и сам. От книги его отвлекла лишь сильная усталость. Лениво он оторвался от пергаментных листков и, прищурившись, посмотрел в окно. Судя по положению солнца, время уже перевалило за полдень.

Сидеть на одном месте было уже невыносимо, еще и подступал голод. Вкупе все это сводилось лишь к одному: через еще какой-то короткий промежуток времени пришлось все же оставить чтение книги, принести оную к себе в комнату и спуститься вниз, чтобы немного поесть.

В общем, потом только сильнее потянуло в сон. Интерес к чему бы то ни было уже пропал полностью, усталость побеждала. Франкенштейн решил взяться за книгу когда-нибудь потом. Сейчас ему хотелось спать и ничего более.

* * *

Проснулся Франкенштейн от холода уже в своей комнате. Как он до нее добрался, к сожалению, не помнил. Пару-тройку часов назад ноги сами его принесли к кровати, требуя угомониться на сегодня и прилечь отдохнуть. Пока он спал, на улице уже начало темнеть. Худое тело пробила дрожь озноба. К ночи в поместье всегда сильно холодало.

Коченевшими руками мальчишка натянул на себя одеяло. Теплее не стало ни на грамм. Холод пробирался даже сквозь покрывало, затягивал в свои ледяные объятия. Сильная дрожь. Совсем уж сжавшись в комок, Франкенштейн собрал вокруг себя нехитрый кокон.

Немного согрелся и прикрыл глаза. Дома бы мама что-нибудь придумала. Сознание подкидывало воспоминания о суровой зиме. И пусть тогда на улице хозяйничали снега, метели и морозы. Дома, в кругу родных, было тепло и уютно. "Поскорее бы вернулся Рейзел-ним", — осторожно подкралась мысль.

Через несколько часов, тяжело громыхнув, закрылись за кем-то двери замка на земляном этаже, тем самым вывели из непроизвольной дремы. Более ничего не было слышно. Показалось? Наверное. Малыш спрятал в импровизированном домике и нос.

Как же холодно... Лето ведь, но так холодно...

Скрипнула дверь в комнату. Инстинктивно мальчишка поднял голову и посмотрел в проем, где сверкнули в темноте алым светом чьи-то глаза.

* * *

Вечером, когда уже совсем стемнело, Кадис Этрама ди Рейзел, довольно уставший и прозябший до костей, с растрепанными ураганом волосами вернулся в родное имение. Уже вторую ночь собирался бушевать Атлантический океан. Сегодня шторм ярился пуще обычного. Рейзелу не пристало задерживаться в мире людей, в тот час, когда перспектива не добраться до родных земель Лукедонии оказалась близка к возможной. И было бы все равно, где переждать эту ночь, если бы он не оставил ребенка одного в темном поместье. Но дома было тихо, никаких признаков недавно заселившегося человека. Его имение можно было назвать безопасным, ведь в этих лесах редко кто появляется. Почти век прошел, как его навещали главы кланов. Неужели заходили и обнаружили человека? Или же здесь побывали вервольфы? Но ничьей чужой ауры он, вроде, не чувствовал.

— Франкенштейн, — тихо призвал Кадис, но никакой реакции не последовало.

Вервольфы в его доме — бред. И даже если заходил Музака, он бы ничего плохого не сделал человеческому ребенку. "Значит, у себя", — заключил Рейзел и поднялся наверх. С тихим скрипом мужчина открыл дверь.

Он и сам не понял, как кто-то с громким "Ах!" предпринял попытку юркнуть куда-то за кровать. Реакция не подвела. Кадис оказался рядом за долю секунды, пресекая любую попытку спрятаться. Или подвела? Человеку не положено знать о силе Ноблесс.

— Франкенштейн.

— Р-Рейзел-ним? Это вы?

— Да, — Кадис хотел взять дрожащего ребенка на руки, но тот увернулся.

Рейзел молча уставился в пол. Напугал сам, больше некому. Виноват. Не надо было так быстро перемещаться. "Что сказать ему, чтобы успокоить?" Он ждал какого-либо провокационного вопроса от человеческого дитя, как ждали от него решений грешники. Но вместо того, чтобы задать вопросы, мальчик едва слышно прошептал:

— Ваши глаза светились в темноте...

"Так вот в чем дело. В коридоре непроглядная тьма, "включилось" ночное зрение, глаза засияли от подсознательного применения сверхчеловеческих способностей".

— Тебе показалось, — не получилось соврать так равнодушно, как хотелось бы. Да и лгать Истинный Ноблесс не умел и делал это впервые. Заметил ли дрогнувший от волнения голос Франкенштейн?

Кажется, не заметил вовсе, потому что приблизился и обнял за талию. Неужели можно так безропотно доверять едва ли знакомому существу — даже не человеку! Рейзел почувствовал мелкую дрожь, сотрясающее хрупкое тело. Совсем замерз, сильнее, чем он сам. И он обнял в ответ, чтобы просто помочь согреться, ничего более.

День поисков непонятно чего и пристальных — жаль, что пока пустых — наблюдений за родом человеческим вымотали Божество. Кадис планировал устроиться на кровати, хотя бы опираясь о ее спинку, и разместить на коленях дитя. Помешала книга. Его родителей. Которая хранилась ранее в их комнате, а сейчас оказалась на противоположном краю постели.

— Франкенштейн, — обращение сопровождалось строгим взглядом.

— Да? — мальчик поднял лицо, готовый выслушивать.

— Книга.

— Э-э-эм. А? — непонимающе переспросил Франкенштейн, метнул взгляд в сторону.

— Принадлежит мне.

— П-простите, пожалуйста. — Рейзел почувствовал волнение и раскаяние, исходящие от человека, даже некоторый страх. Наказывать за такую мелочь, как эксплуатация его вещей, он не собирался.

— Франкенштейн. Ты можешь брать, что хочешь, только возвращай туда, откуда взял. Пока что это мое единственное условие.

— Хорошо, я понял.

С этими словами мальчишка резво соскочил с места, подхватил с некоторым усилием фолиант и вынес его — возвращая на место. Рейзел проводил его взглядом. Выждав положенные несколько секунд, он поднялся и неторопливо прошел в коридор, поглощенный кромешной тьмой. Ничего не было видно, но способности применять нельзя. Хотя… из открытой двери лился мягкий свет. Рейзел подошел ближе.

Вот она — комната, куда он преградил себе дорогу когда-то давно. Все хранил воспоминания. Сколько лет уже прошло? Верно, уже больше, чем половина тысячелетия. Кадис прислонился к косяку, уйдя в тяжелые думы и не видя реальности, окружающей его. Но в настоящее его вернуло едва слышное смущенное:

— Рейзел-ним, здесь немного грязно, — нервный глоток. — Я могу прибрать?

Утвердительный кивок.

— И не только в этом месте, но и вообще.

Лениво Кадис опустил взгляд вниз, на Франкенштейна. Короткий, едва уловимый вздох. И такой же кивок. "До чего суетливые существа эти люди" Он бы отдыхал сейчас, если бы не это золотовласое чудо, так неожиданно свалившееся на его благородную голову. А как в нем много энергии! Мальчишка только что ведь мерз, а уже собрался убираться. Все ли люди такие?

— Франкенштейн.

— Да, Рейзел-ним?

— Я устал и не хочу шума.

— Ах, да, конечно.

— Не будет эгоистично выглядеть, если я уйду отдохнуть и оставлю тебя снова?

— Нет, конечно, это же ваш дом, вы меня пригласили и не я вправе вас беспокоить.

— Если вдруг я тебе буду нужен, ты можешь меня звать. Знаешь, где меня найти.

— Хорошо, я все понял.

На прощание, похлопав мальчика по плечу, Рейзел ушел к себе. В комнате с распахнутым окном было довольно холодно. Пришлось затворить его и укрыться одеялом. Интересно, а как человек будет переносить другие условия? Он ощущает все так же или иначе? И кто бы мог подумать, что эти существа, находящиеся внизу иерархической лестницы, так будут интересовать его, хранителя благородных и людей.

Рейзел слышал, как еще несколько раз человек проходил мимо. Чем-то занимался наедине с собой, но умудрялся шуметь. Не может найти себе место один, или что-то иное беспокоит? Вмешиваться в жизнь человека было нежелательным. Особенно с помощью контроля разума. Кадис постарался задремать, не беспокоясь ни о чем. Чью бы то ни было, негативную энергию он почувствует, приближение чужих услышит. Сейчас волноваться не о чем, ни ему самому, ни Франкенштейну — днем забот будет больше. У Истинного, так точно. Но без сна он не восполнит свои силы.

Наконец, когда Благородный почти провалился в умиротворенную дрему, дверь тихо скрипнула.

— Франкенштейн?

— Из-звините…

Ничего не сказав, Рейзел поднялся со своего места, неторопливо подошел. Мальчик стоял в ожидании. С ухмылкой Кадис поднял его на руки и унес к себе.

— Рейзел-ним? Зачем?

— Шумишь. Я просил тишины.

— Простите…

— Спи. Приказываю.

Еще долго Франкенштейн крутился по кровати где-то на другой половине. Мужчина уже потерял надежду на спокойный отдых этой ночью. Он бросил взгляд в окно. На небе светила полная луна — причина, по которой вкупе с выматывающим днем Божеству хотелось спать. А когда он спал в последний раз? Кажется, несколько позже битвы с братом? Как же тяжело сейчас одному. И еще тяжелее в тот час было осознавать, что сам у себя отнимает единственное родное существо. Хотя он не был родным, если поступил так с ним. В отличие от Рейзела, он был волен выбирать свою дорогу. И он сделал свой выбор. Кадису пришлось... Нет, это слишком опасное направление мыслей. Нельзя, слишком больно от этих воспоминаний. А ведь они были близнецами. И кем бы ты ни родился, Ноблессом или человеком, это особенно невосполнимая утрата.

Мужчина старался не думать больше ни о чем, не возвращаться в поросшее быльем прошлое. Сегодня уже слишком много воспоминаний посетили его. Были бы они счастливыми…

Пока Кадис Этрама Ди Рейзел сражался со своими эмоциями, ребенок свернулся калачиком у него под боком. "Все ведь из-за него", — мелькнула мысль с долей некоторой горечи. Но обижаться было бессмысленно. Ноблесс обнял Франкенштейна так, как если бы хотел уберечь от чего-то. Теперь, когда мальчишка спал рядом и оба были спокойны, Кадис мог позволить себе тот отдых, о котором он мечтал вот уже несколько часов. Не прошло и десяти минут, когда, очистив свой разум от тяжких дум, он погрузился в кратковременный сон.

Утро вновь проходило в величественном молчании, которое вызывало у Франкенштейна чувство дискомфорта. С подобным он мириться не хотел, но и на какую тему завести беседу, не знал. Более того — даже не догадывался, хоть и в столь юном возрасте кое-какой опыт уже имел.

Так же, как и вчера, Рейзел-ним покинул свой особняк сразу после завтрака. Так и не поняв причину быстрого исчезновения Кадиса прошлым утром, Франкенштейн вновь решил проследить за ним через окно. На этот раз он рванул на второй этаж, даже не дождавшись, когда за спиной господина захлопнется дверь.

К сильнейшему разочарованию мальчика, Рейзела снова нигде поблизости не было видно. Подобные странности уже начали вселять страхи глубоко в человеческую душу. По крестьянским деревням всегда ходили разнообразные байки о жутких ведьмах и колдунах. И истории эти не оставляли никого равнодушными. Быть может, Рейзел-ним был одним из них — колдуном? Вспомнив, что ему рассказывали старшие, Франкенштейн почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Нет, самого загадочного господина бояться было бы глупо, — Рейзел-ним спас его, что уже немаловажно. А если и было все так, как он понял, то господин не злой, а добрый. Могут же быть добрые колдуны?

Очередной вопрос остался открытым. А вскоре и вовсе забылся.

* * *

Средневековый город, кипящий жизнью. Тесные темные улицы, переполненные людьми. Такое большое количество лиц Кадис не видел никогда в жизни, не слышал столько разговоров. Сейчас идея найти подходящую для ребенка семью не казалась ему столь простой, как поначалу. Люди были далеко не такими, как Благородные. На материке у каждого своя семья, свои дети.

В Лукедонии в воспитании всегда принимал участие не только отчий клан, но также и большинство других. А сироту в любом случае кто-нибудь взял бы под крыло, как родного. Почему у людей все совсем по-другому? С какой только стороны Рейзел вчера не возвращался к этому вопросу, он не приходил ни к какому утешительному выводу. Сегодня Ноблесс беспокоила несколько иная проблема — Франкенштейна пристроить абсолютно некуда. Что в этом случае предполагается делать дальше? Никто, окажись на его месте, не дал бы ответа на поставленный вопрос.

Из задумчивости Рейзела вывели пронзительные женские крики, что доносились с соседней улицы. Он свернул за угол и увидел следующую картину:

Девушку окружала группа людей. Их было не так много — чуть более десяти человек. Но все были одурманены безграничной злобой, и Рейзел чувствовал, что вся эта слепая ненависть направлена на единственную их "жертву". Несчастную хватали за одежду в попытке куда-то утянуть. Некоторая часть одеяний уже была порвана. Волосы сильно растрепались. По лицу девушки лились слезы. Она изо всех сил пыталась сопротивляться и взывала к помощи.

Рейзел, используя силу, заставил всех лишних свидетелей как можно быстрее и дальше удалиться от этого места и приблизился, наблюдая со стороны. Но обезумевшие люди кричали что-то, перебивая друг друга, и никто не замечал присутствия древнего божества. Он сделал прыжок вверх, после чего приземлился, становясь живым щитом для смертной. Толпа расступилась и замерла.

— Все разом на одну-единственную леди? — холодно спросил он.

Люди, еще не до конца осознавшие, что сейчас увидели, кто к ним обращается и как он здесь оказался, молчали, всматриваясь в незнакомца.

— Зачем вы это делаете? — задал он следующий вопрос, удовлетворившись лишь тем, что на него наконец-то обратили внимание.

— Она грешна! Она занимается колдовством! Сам Господь наставлял забивать таких, как она, до смерти! — выкрикнули сразу несколько человек.

Кадис сжал ладони в кулаки, чтобы сдержать свое негодование от услышанного. Разбираться, кто такой этот человеческий "Господь" и как он мог наставлять кого-либо карать без его — высшего существа — ведома, Истинный Ноблесс не желал. Тем более, зная, что подобными "шуточками" могут разбрасываться не самые законопослушные лукедонцы.

— Я никому не давал подобного права, — молвил он, будучи полностью серьезным.

Но на серьезность эту никто из потенциальных нарушителей не обратил внимания. А бесценным спокойствием Рейзела люди и вовсе пренебрегли.

— Кто ты, чтобы раздавать нам права?! — выкрикнул один мужчина, выходя ближе к Кадису.

— Этого вам знать не положено.

— Что за нелепицу ты несешь? Здесь ты никто! Иди, куда шел, и не влезай в то, чего не знаешь!

На этом терпение без того уже утомленного Ноблесс закончилось. Столь неуважительного тона в свой адрес Рейзел не терпел никогда и ни от кого. Более этого — не позволял никому, кроме, разве что, Лорда Лукедонии, себе приказывать. А сносить подобное обращение от простого смертного тем более не собирался. "На колени", — произнес он, воздевая руку. Выступавший немедля пал перед ним. Остальные, сложив картину происходящего по-своему, немедленно взбунтовались. Посыпались обвинения невесть в чем. Благородный разобрал несколько отдельных возгласов:

— Нечистый!

— Он чернокнижник!

— Они заодно!

— Убить их обоих!

Рейзел даже не дрогнул. Элегантный взмах руки — теперь перед ним на коленях все, исключая разве что ту, кого меньше минуты назад называли ведьмой.

— Вы будете похоронены в своей же крови, — это было единственное, что изрек он.

Люди не успели даже найти смысла в его словах. Они почувствовали мощнейшую энергию, что накрыла их целиком и изнутри начала менять их тела. В небе, появившись, словно из ниоткуда, закрутилось более десятка красных воронок, стремительно опускающихся к земле. Все присутствовавшие услышали леденящее душу гудение.

Первый вопль ужаса резанул Благородного по ушам. За ним, словно по нарастающей, начали следовать остальные. Люди кричали, чувствуя, какое влияние на их тела оказывает неведомая им доселе магическая сила. Их разрывало на частички моментально. Одного за другим погибающих за доли секунды людей поглощали воронки, становясь все больше и объединяясь в единую кровавую баню. Когда потухла жизнь последнего человека, она поднялась туда, откуда и снизошла — к небесам.

На самом деле все закончилось, не успев даже начаться. Рейзел привычно провожал воронку Пространства Крови, что поглотила уже не одну сотню жизней за все долгие годы существования Кадиса, пустым взглядом, пока она не исчезла, развеваемая ветром и растерявшая всю свою мощь.

— Ч-что вы сделали? — он услышал дрожащий женский голос чуть позади себя и обернулся.

Казалось бы — привычный для всех жест, но девушка вздрогнула всем телом и отступила на несколько шагов назад, как от безжалостного убийцы. Был ли Рейзел им на самом деле?..

Он лишь промолчал, задумавшись, после чего приблизился почти вплотную. От девушки сильно повеяло страхом. Он заглянул ей в лицо. Как и во все времена, взгляд не изменился, моля лишь о пощаде. Только Ноблесс на этот раз карать не собирался. Со своим умением неощутимо проникать в сознание других и контролировать его он заменил последние события, в каких была замешана пострадавшая, на другие — более правдоподобные для человеческого восприятия. В ту же секунду девушка, словно она не была живой, покачнулась и начала падать. Рейзел подхватил бесчувственное тело на руки.

Оставаться посреди городской улочки, на которую снова начали стекаться люди, Рейзелу показалось не самой лучшей идеей. Чтобы не привлекать лишнего внимания, он, как и обычный человек, двигался пешим ходом. Все же полностью внимания избежать не удалось. Хоть никто из людей не догадывался, кто он, все провожали взглядами его и девушку, что он нес на руках. Словно не видя обстановку вокруг себя, Рейзел добрался до более скрытного места. Как раз к сему времени девушка, подвергнутая магическому влиянию, очнулась. И как только пришла в сознание настолько, чтобы понять, что рядом с ней прекрасный молодой мужчина, готовый, как истинный джентльмен, помочь в любую секунду, густо покраснела. Кадис же в это время решил проверить свою работу над разумом смертной.

— Мисс, вы помните, что произошло? — задал он вопрос.

— Ах, не совсем... — она призадумалась. — Кажется, у меня закружилась голова. Это вы помогли мне?

Ответом послужил утвердительный кивок.

— Благодарю вас, герр доктор⁽¹⁾, — скромно проговорила девушка.

Голову Рейзела посетила мысль о том, что сейчас он может пообщаться с человеком, обитающем на материке, и узнать, как здесь живут люди. Даже сама идея увидеть их быт поближе, не только посредством наблюдения издалека, привлекала его. Созрел нехитрый план.

— Позволите проводить вас до дома?

Девушка вновь зарделась, хоть и старалась сохранить свой невозмутимый вид. В конце концов, она согласилась на предложение и дала знак, с улыбкой кивнув. Рейзелу большего было и не нужно.

Почти всю дорогу оба обходились без разговора. Рейзел — по своему обыкновению, а девушка — не зная, что говорить. Однако она первая решила начать беседу, спросив имя Благородного. Рейзел назвался.

— А мое имя Адела.

Рейзел только внимательно посмотрел на смертную. Он и не знал, что люди говорят, когда только познакомятся друг с другом. Кажется, девушку не смутила его некомпетентная безответность.

— Кадис Этрама Ди Рейзел, а вы иностранец? — утвердительный кивок, — Путешествуете или по делу здесь?

Но ответить на свой же вопрос Адела не дала. "Вот и все. Мы пришли", — застенчиво улыбнулась она Рейзелу, рукой указывая на жилище.

Людская обитель оказалась совсем небольшой, выстроенной из дерева. Домишко ничем не выделялся среди многих других, разве что изображением птицы на нем. Кажется, кардинала. От внимательного Благородного не ускользнуло и то, что на всех домах изображения были разными⁽²⁾. Верно, для людей это что-то значило.

— Кадис Этрама Ди Рейзел, вы… можете войти…

Получив приглашение, Ноблесс тихонько проследовал за девушкой в дом. Убранство внутри совсем не было богатым и разительно отличалось от его, но было здесь что-то еще, чего не было в его имении. Человеческий дом был "живым". Рейзел это чувствовал.

Адела проводила Кадиса в маленькую комнатушку. В ней он увидел небольшой столик, на котором стоял двойной подсвечник, и постель, являющую собой деревянное сооружение без изголовья, застеленное тряпьем и соломой. Рейзел скромно опустился на краешек. "Простите, пожалуйста, что приходится принимать вас здесь, но этот дом не мой. Хозяева выделили мне лишь эту комнату, и то временно... — Адела словно оправдывалась. — Я сейчас вернусь, подождите немного", — пролепетала она и выскочила вон.

Прошли несколько минут, которые Рейзел провел в размышлениях. Дверь почти неслышно скрипнула, и в проеме появилась Адела. Девушка старалась выглядеть доброжелательно и не смотрела своему спасителю в глаза, поставив на столик кувшин молока и корку хлеба, — это было единственным, что она могла предложить гостю.

Кадис не притрагивался ни к чему. Он рассматривал одну из дочерей Евы. Адела была очень красива — для человека. Живые изумрудные глаза ее выделялись на отчего-то бледном лице, огненно-рыжие косы, ничем не покрытые после произошедшего, спадали на плечи. Аккуратные тонкие губы почему-то были искусаны.

Адела неправильно поняла его внимательный взгляд. Тяжело вздохнув и переведя взгляд на окно, она сказала совсем севшим голосом:

— Жизнь сложна в наше время. Это последнее, что есть у нас сейчас. Хозяйка вечером должна выменять еще еды. Они с супругом промышляют ремеслом, вот и могут хоть что-то получить. Но здесь нет иной пищи. Не только мы, все едят хлеб и молоко, — секунду помолчав, она перевела взгляд, полный тоски, на Ноблесс, и продолжила: — У некоторых и этого нет. В деревнях немного проще, — там никто не просит денег.

Рейзел склонил голову набок в немом вопросе. Адела нахмурила брови, подумала, после чего сказала:

— Я родственница Оттона Богатого⁽³⁾, дочь Зигфрида⁽³⁾, — она приостановилась, — герр доктор, вам о них доводилось слышать?

Кадис отрицательно покачал головой. Адела всматривалась в его лицо, как будто бы решалась на что-то или пыталась что-то понять. Рейзел снова применил свои способности и создал иллюзию защищенности. Девушка могла чувствовать себя рядом с ним в безопасности и доверить ему всю правду.

— Оттон Богатый граф Балленштендт до недавнего времени был герцогом Саксонии. Я есть его племянница, — начала Адела.

Рассказ ее был долгим и тяжелым, но Рейзел не смел его прерывать.

* * *

1131 год, сентябрь, 29-ый день.

Одетая в черную мантию с капюшоном Адела возвращалась в особняк. В сумерках она почти ничего не видела и постоянно озиралась, — не заметил ли кто ее. Казалось, все чисто. Наконец, она затворила за собой двери и, пройдя по длинному коридору, попала в гардеробную. Там девушка переоделась из ритуальной одежды в повседневную, вышла и направилась к своему мужу, на третий этаж.

Возле двери она на секунду остановилась и услышала голос одной из служанок.

— Господин, я своими глазами видела. Со мной были и другие. Кто угодно подтвердит, что супруга ваша занимается колдовством.

Сердце болезненно сжалось, а руки похолодели. Медленный выдох, чтобы успокоить дыхание. Адела морально подготовилась ко всему самому невероятному и распахнула дверь спальни. Служанка встрепенулась при виде своей госпожи. Максимилиан, — а именно так величали ее мужа, — встретил супругу ненавистным взглядом.

— Адела. Неужто ты одно из отродий бесовских, что идут против Господа?

Она не ответила ни слова. Что делать в сложившейся ситуации, как поступить правильно? Пойти на риск и сказать правду или соврать? Но если она расскажет все, ее накажут, казнят…

— Адела, что ты молчишь?! — муж был в ярости.

Решение пришло спонтанно. В руку Аделы словно сам собой лег подсвечник. Он в ту же секунду и был брошен в сторону Максимилиана. Одежда его тут же воспламенилась. А теперь — уходить отсюда, немедленно.

Пока муж мешкал, стараясь скинуть одежду с себя и затушить, Адела воспользовалась выигранным временем. Она оттолкнула прислугу, от чего та упала на пол, и кинулась за вещами. Вернее, сначала ей было нужно только одно: клинок, что Максимилиан никогда не прятал и всегда оставлял его где-либо возле себя. Схватив оружие, она выскочила из комнаты. "Остановите ее!" — услышала она голос супруга. Прямо в коридоре ей пришлось оборвать подол платья, чтобы не мешал быстрому бегу.

Она почти не помнила, как, перебегая из комнаты в комнату, старалась не встретиться с Максимилианом, который уже должен был справиться с огнем, или со слугами, чьи шаги она отчетливо слышала, пока собирала часть пожитков. В одной из комнат она увидела книгу — подарок ее матери. Посчитав книгу слишком ценной вещью, чтобы оставить ее Максимилиану, Адела прихватила и ее.

И последний шаг — беглянка заперлась в гардеробной. Туфли были заменены на более практичные сапоги. Платье — ритуальное: черное, без такого неудобного пышного подола и украшений. Поверх — мантия. В гардеробную уже начали ломиться. Выбив стекло, Адела без лишних раздумий выпрыгнула из окна.

Падение смягчили кусты, что росли как раз под окном. Выбраться из них не составило большого труда, и Адела помчалась без оглядки, не разбирая дороги.

Сколько она бежала, Адела не помнила. Отдохнуть себе она позволила только в лесной чаще — тут ее точно не найдет никто из особняка. Только сейчас она заметила, что все это время сжимала клинок в руке. Оплошность сия сразу же была исправлена, клинок оказался спрятанным в сапог.

Стемнело и стало прохладно. Адела решила, что не стоит надолго задерживаться посреди леса, и побрела дальше. Примерно через час она вышла к постоялому двору. В позднее время не получилось так легко добиться снисхождения хозяина двора. За крышу над головой пришлось немало заплатить. Раньше она бы не так уж и переживала из-за потраченной суммы, но сейчас, когда бюджет был максимально ограничен… Но иного выхода Адела не видела.

А со следующего дня начались ее скитания. Она хотела как можно дальше уйти от города, понимая, чем может обернуться беспечность в сложившейся ситуации. "Весточки" от Максимилиана не заставили себя долго ждать — горе-беглянку начали разыскивать почти сразу же. С каждым днем Адела была все дальше и дальше от своего особняка, но ее продолжали преследовать.

Метания от одного постоялого двора к другому... Мантия и платье пришли в негодность, в них впитались пыль и грязь. За каждую ночевку требовались деньги. Приходилось менять кое-что из вещей, унесенных с собой. Так, за золотое кольцо Аделе удалось получить одежду теплее той, которая была на ней. Она исхудала, и ей уже не везде можно было остановиться на ночь.

* * *

Холод. Первый снег. Мантия, одетая поверх льняного платья, уже почти не грела. Скоро зима. Загнанная нуждой в укрытии не на ночь, а на несколько недель, а то и месяцев, в какое-то селение, Адела нашла приют у крестьянской семьи, когда ноги уже отказывались двигаться с места от усталости и истощенности, а душевное состояние было напрочь подавленным. Первые несколько дней она провела, лежа в постели. Хозяева дома пытались привести ее в чувство, и у них это получилось. Как только она оправилась, ей предложили работать в обмен на еду и жилище. Адела была согласна на все.

К весне розыск добрался и до этой глуши. Аделе пришлось распрощаться с хозяевами и продолжить свои скитания. Снова она уходила как можно дальше от графства. Денег у нее не осталось. Бывшая аристократка была готова приняться за любую грязную работу, чтобы получить хотя бы еду. Все чаще ее гнали прочь, а если и удавалось подработать, она получала сущие крохи...

Путешествие на этот раз не продлилось столь долго. После месяца скитаний Адела пришла к небольшому поселению под скалистой долиной. Тут ей дала кров одна семья. Адела сама предложила свои услуги, но ей обычно наказывали следить только за домом и порядком в нем. Все чаще, оставаясь одна, она читала или проводила время с крестьянскими ребятишками.

Со временем Адела лучше узнала жителей этой деревеньки и смогла поведать им правду — пусть и не всю — о том, что привело ее сюда. И она с облегчением выдохнула, когда отношение к ней ни у кого не поменялось. Ее и ее проблему приняли совершенно по-людски, без осуждений.

Прошло два года.

Одной осенней ночью Адела все никак не могла уснуть, терзаемая мыслями. Она внезапно поняла, что не может надолго останавливаться на одном месте. Это только облегчит Максимилиану его задачу.

Она все еще не знала, может ли рассчитывать на защиту крестьян, если за ней приедут, поэтому этим же утром ушла, тепло попрощавшись со всеми. Зная, что где-то недалеко закладывается новый город, Адела направилась туда.

1) Герр доктор — уважительное обращение к мужчине, профессии которого не знаешь. Распространено в Германии.

Вернуться к тексту

2) Известно, что в средние века, когда не были придуманы номера домов, адрес находили по конкретному изображению.

Вернуться к тексту

3) Историческая личность

Вернуться к тексту

4) Историческая личность

Вернуться к тексту

— Так я оказалась здесь, — Адела завершила свой рассказ, — поймите меня, Герр Кадис Этрама Ди Рейзел. Я никогда даже не думала отрекаться от веры. Способность… перешла ко мне от матери, — слезы, застрявшие комом в горле, мешали ей досказать. — Отец всегда знал и не раз говорил об этом сам, — голос, в коем зазвучала безграничная боль, надломился: — За сей дар и не любил.

Рейзел был печально задумчив все время, что Адела вещала ему о своей жизни. Он не смог подобрать слов, чтобы выразить все чувства, которые обуревали его пламенное сердце. Вместо изречения каких-то бессмысленных фраз Благородный грациозно поднялся и подошел к Аделе.

Посмотрев ей прямо в глаза, он читал ее, словно открытую книгу. В ее взгляде отражались отчаяние и безграничная тоска, желание верить в лучшее и печаль, — от Ноблесс не смело утаиться ничего. Он разорвал зрительный контакт. Адела, понурив голову, смиренно ожидала, что он сделает с ней. Но за наружной покорностью было кое-что другое. Внутренне собравшись, только чтобы суметь защитить себя, подобно тигрице, загнанной охотниками в тупик, она не заметила, как до крови закусила нижнюю губу. Рейзелу было жалко девушку за нелегкие испытания, которые предоставила ей судьба. И он понимал ее. Ведь даже близко знакомому человеку, заслуживающему доверия, нелегко бывает рассказать что-то столь личное. Но она нашла в себе силы, пусть с помощью магии, и поделилась… просто с незнакомцем. Это не делало ее слабее, напротив...

Кадис искренне желал поддержать и успокоить Аделу, но не нашелся, что сказать ей, кроме как:

— Все будет хорошо, — почти шепотом, при этом стараясь мягко положить на хрупкое плечо свою ладонь.

В этот момент Адела не выдержала. Она резко отвернулась от него, закрывая лицо руками, и беззвучно заплакала. Смущенный Рейзел замер, не понимая, чем его слова могли обидеть. Он зашел сбоку, но Адела отвернулась снова. Рейзел тихо вздохнул — он тоже не любил показывать свою слабость другим.

«Люди… ей нужны слова? Я должен принести свои извинения?» — мысль быстрая, которую никто другой на его месте не заметил бы, но Рейзел решил последовать ей. Он побоялся прикоснуться к девушке еще раз, но не оставил попыток говорить с ней.

— Мисс, если я нечаянно навредил вам... прошу меня простить…

Адела, ломая мужскую логику, расплакалась еще сильнее. Неожиданно девушка развернулась.Рейзел застыл как истукан лицом к лицу с ней — так близко, что его обожгло теплое человеческое дыхание. Практически ничего не видя от собственных слез, Адела твердо спросила:

— Кадис Этрама Ди Рейзел, кто же вы?

Он ощущал давление на себя, но не был зол. Напротив, такое поведение его заинтересовало. Ноблесс отступил на полшага назад. Он смотрел сквозь Аделу и думал, что же мог бы ответить, при этом не раскрывая тайны существования Благородных. В комнатушке воцарилась звенящая тишина. Аура, не видимая простым смертным, засветилась вокруг Аделы. Несомненно, такая мощная энергия для дочери Евы была необычной, однако Кадис чувствовал, что она принадлежит ей с рождения. Он только собирался открыть рот, чтобы сказать, но не успел. Адела его опередила:

— Я вас поняла. Вы… не желаете мне отвечать. Но почему вы все еще так спокойны? Неужели вы меня нисколько не осуждаете после того, как узнали, какая я? Мне не верится, что я могла встретить человека, который спокойно отнесся бы к этому… Я ведь… Эти слезы… они от счастья…

На этот раз Рейзел вытянул руку, взял ее за острый подбородок, приподнял и стер слезы со щек. Адела слабо улыбнулась на проявление заботы. Как только Рейзел почувствовал, что та стала несколько спокойнее, он осмелился взять ее за руку и, ступая спиной вперед, направил к кровати, приговаривая:

— Мне и всем остальным не за что вас осуждать. Магия в вас не просто так запела. Это бесценный дар, который нужно использовать только по назначению. Я верю в ваше благоразумие, мисс.

Вместе они сели.

— Да, я понимаю. Я отличаюсь, поэтому должна помогать тем, кто слабее. Ведь для этого рождаются иными? На самом деле… я всегда считала, что ничего на этом свете не дается нам просто так. Что бы ни случалось, кого бы ни встретили, что бы ни обрели, все же должно рано или поздно привести к какому-то результату?

Рейзел медленно кивнул. Адела не сдержалась от очередного порыва чувств, едва-едва ощутимо прикоснулась к Божеству: сначала к его рукам, потом к щеке. Она все никак не могла поверить в то, что прекрасный благородный незнакомец — реальность, а не мир грез, который создает ее истерзанная чередой несчастий душа. Казалось, вот-вот взойдет солнце, и первые переливисто-золотые лучи развеют ее гостя вместе со сном.

Кадис в ответ широко распахнул глаза. Сначала хотелось возмутиться, но с места двинуться он не посмел, наблюдая перед собой проявления женской слабости.

— Я должна была убедиться, что вы не явились ко мне лишь видением, — Адела, которая не привыкла замечать никаких границ, сейчас впервые старалась оправдаться в проявлении своего характера.

Рейзел ничего не отвечал ей и снова смотрел сквозь, будто происходящее перестало его касаться вовсе. Адела, видя его спокойную отрешенность, пристроилась ближе и осторожно опустила голову ему на колени...

Кадис перенес руку на плечо Аделе и снова стал внешне отчужден, вспоминая события последних несколько дней и, в первую очередь, того, с кем ему выпала доля встретиться в мертвой людской деревне. Слова смертной, которую, видимо, тоже послали ему недаром, заставили его лучше подумать над событиями. Ведь и правда — судьба не шутит подобными вещами и ни с кем никогда не сведет без цели научить, или, в противном случае, наказать. Случайности в жизни — не случайны.

Все минуты, а может, и часы — Истинный Ноблесс уже давно перестал следить за течением времени, — где каждая из этих одиноких душ терзалась своей думой, сохранялась незыблемая тишина. Но только до того момента, пока Рейзел непроизвольно не кашлянул. Во рту у него появился уже неприятно-приевшийся за долгие столетия металлический привкус. В этот раз Благородному пришлось сглотнуть, ведь так хотелось сохранить идиллию, пусть для них двоих она и была только иллюзией тепла и понимания. Но Адела медленно приподнялась, чтобы увидеть его лицо. Немного погодя она спросила:

— Герр доктор, с вами все в порядке? — как будто знала.

Кадис кивнул, отводя печальный взгляд в сторону. Луч заходящего солнца, проникающий через оконное стекло, на миг ослепил его, что ознаменовало завершение настоящего дня.

Ему не хотелось задерживаться на материке, особенно теперь, когда его возвращения ждали, а состояние после встречи с теми людьми, которые решили приписать себе права Бога, оставляло желать только лучшего.

— Адела. Мне нужно вас покинуть.

— А? Хорошо, — она поднялась, тем самым дала возможность встать и Рейзелу.

Адела скромно стояла в нескольких шагах и ждала, чтобы проводить его из дому. Но он уходить не торопился, скользнул рукой в карман своего плаща и вытащил горстку золота — столько, сколько легло в ладонь. После чего сказал: «Надеюсь, что этого будет достаточно», — и ссыпал монеты на столик. Глаза Аделы расширились, она нахмурила брови и с удивлением посмотрела на Кадиса.

— Герр доктор… я же не могу от вас принять… эти деньги…

Рейзел молча склонил голову к плечу. Адела поежилась, но тут же пришла в себя.

— Зачем? — был ее следующий вопрос.

— У меня всего в избытке.

— Я не могу принять от вас эти деньги, — сказано было так твердо, что Рейзел внутри себя хмыкнул. — Вы не должны.

Ответом на пререкания послужило непроницаемое выражение глаз стоящего напротив Кадиса. Под пристальным взглядом она опустила голову и едва слышно пролепетала: «С… спасибо. Я буду… молиться до конца своих дней за вас, за ваше здоровье». Рейзел, казалось, проигнорировал слова благодарности. Он прошел мимо Аделы, даже не взглянув на нее, словно не замечал — или не хотел замечать. Только остановившись возле двери, он глянул на нее через плечо, немного подумал и изрек одно-единственное: «Не нужно, мне это не поможет».

Дверь бесшумно закрылась за спиной Рейзела, и Адела, еще не до конца осмыслившая происходящее, осталась одна. В ее голове снова и снова звучали его последние слова. «Как же он необыкновенен, — подумала Адела, — он молод и прекрасен, но взгляд его так глубок… он смотрит точно в душу. Словно он прожил уже не одно столетие. Кто же вы, Кадис Этрама Ди Рейзел? Кем бы вы ни были, вы стали моей надеждой и верой. Ваш образ и благородство навечно сохранит в себе моя душа».

* * *

Истинный Ноблесс, выйдя наружу, еще раз посмотрел на домик. Но долго он не хотел стоять — по крайней мере, не здесь. Рейзел сконцентрировался и запрыгнул на крышу, ту, что была ближе. Он сощурился, когда в глаза ему стали бить теплые лучи, но не уходил от них. Он ведь почти забыл, каково это — находиться под открытым солнечным светом. Наслаждаясь моментом, Рейзел мысленно прощался с миром людей. Не навсегда, но надолго, до того момента, пока долг не призовет сюда вернуться. Потому что в настоящее время у него больше не было причин сюда возвращаться.

Он не смог найти для Франкенштейна новый дом. Но это уже не имело смысла. Рейзел кое-что понял благодаря смертной, что сегодня встретил, — ничего не случается просто так. Что бы то ни было — рок или все же случайное стечение обстоятельств, оно привело его в эту мертвую деревушку. Приди он раньше — помог бы родителям мальчика. Но прошлое уже не повернуть вспять, не изменить сложившихся обстоятельств. Франкенштейн у него в особняке. Теперь он сам должен стать для ребенка чем-то вреде семьи. Защищать слабых. Когда-то он сделал это своим долгом. Оставить мальчишку на кого-то другого — значит, пренебречь долгом, предать свои принципы. Для Ноблесс это было бы непростительно.

* * *

Вернулся Рейзел поздно, когда его владения уже освещал диск полной луны. Не торопясь, он зашел к себе в дом. И сразу же услышал Франкенштейна, быстро спускающегося вниз по лестнице. А через пару мгновений и увидел его. Эмоции, что были прописаны на его личике, поразили видавшего многое за долгие века жизни, Истинного Ноблесс. Лазурные глаза мальчишки стали совсем-совсем яркие и светились, а столь радостной улыбки Кадис не видел ни у кого. От короткого забега мальчишка тяжело дышал, его грудь часто и неровно вздымалась, но это нисколько не гасило его счастья.

— Рейзел-ним! Вы вернулись!

Теперь на Благородного и вовсе попытались наброситься с объятиями. Помешала только значительная разница в росте. Однако искренняя улыбка тронула тонкие бледные губы. Он ласково потрепал волнистые волосы на макушке Франкенштейна.

— Уже так поздно. Почему до сих пор не спишь?

— Я вас ждал, Рейзел-ним… — немного виновато.

— Не стоило. Идем, я устал.

— Да, конечно.

Вместе они поднялись наверх. Как и прошлой ночью, Рейзел похлопал Франкенштейна по плечу в знак прощания и, не задерживаясь, развернулся. Уже заходя к себе в комнату, он услышал брошенное вдогонку:

— Доброй ночи, Рейзел-ним!

Второй раз за этот вечер губы Ноблесс дрогнули в улыбке. Он обернулся через плечо и сдержанно кивнул, прикрывая глаза. И только после этого вошел в свою комнату. Следом за этим захлопнулась дверь комнаты Франкенштейна — чуткий слух Благородного уловил это. Рейзел облегченно вздохнул и оперся спиной о дверной косяк. Он устало сомкнул и разомкнул веки, прежде чем подойти к постели и фактически упасть на нее.

Несколько минут он слушал, как через стенку от него переодевается и укладывается спать мальчик. Потом все затихло, и Рейзел смог, наконец, расслабиться полностью. Все-таки усталость взяла над ним верх — слишком много жизненных сил он потратил сегодня. Он закрыл свое сознание от внешнего мира, не желая ничего ни видеть, ни слышать. Дыхание выровнялось и стало размереннее. Приятно было ничего не чувствовать, кроме ощущения приятного томления. Непозволительная роскошь для главы столь могущественной расы, но иногда желание несколько часов побыть эгоистом становится непреодолимым.

Рейзел не ожидал, что его сердцебиение начнет замедляться, а это всегда было слишком ощутимо. Глубокий вдох, какой только позволяли легкие, и резкий выдох. Кадис открыл глаза и сел на кровати. Да, конечно, организм требовал гибернации, необходимой для восстановления его жизненных сил. Об этом не стоит забывать никогда. Ноблесс сам знал, что слабеет. Жить оставалось не так уж и долго. Он давно смирился с тем, что когда-нибудь он уснет и не сможет больше проснуться.

Чтобы снова не повторить одну и ту же ошибку за ночь, Рейзелу пришлось встать и пересесть в кресло. Стараясь отвлечься и разогнать сон, он взял книгу.

Первые несколько часов он все читал, сидя в кресле. Ложиться он, естественно, не решался, понимая, что пробудится только через несколько дней или даже недель. А это сейчас было крайне нежелательно.

«Франкенштейн, наверное, сейчас спит», — проскочила мысль, на которую Рейзел даже не обратил особого внимания. В сложившейся ситуации Кадис не нашел ничего более разумного, как пройтись по замку: так он мог убедиться в их общей безопасности, а заодно и проверить, изменил ли что-нибудь в его отсутствие человек. И вообще: когда последний раз ему приходилось проделывать путь длиннее, чем из спальни до гостиной?

Как и всегда, его земли были тишайшими и можно даже сказать, являли собой абсолютно мертвое место — равно как в Лукедонии, так и на Земле в общем. Как ни странно, Рейзел никогда этому не удивлялся. С самого начала он понимал, что владения «великого и ужасного» Ноблесс будут обходить стороной.

Он вышел на улицу. Лес, дорога, несколько троп. Звездное небо, луна, блеск черной воды. Все сейчас пребывало в спокойствии и безмятежности. Как нравилось это Рейзелу и как желал он подобной гармонии всегда и во всем мире — никто не смог бы ни описать, ни прочувствовать так же. Даже Лорд.

Честно сказать, Рейзелу иногда казалось, что Лорд — единственный, кто понимает его. Но это лишь иногда. Правитель так часто предлагал ему место на троне, искренне желая лучшего. Но что он мог исправить? Как он не видел, что Кадис с самого начала был обречен? Обречен на одиночество, на звание палача. Ноблесс — это тяжелое бремя, которое вынесет не каждый, и отказаться от которого Рейзел не мог, не допуская привлекательной идеи стать Лордом.

Подул холодный ветер. Времяпровождение на улице пришлось оставить и с новыми силами вернуться внутрь. Все-таки прогулки Кадис не любил.

Снова поднявшись наверх, он зашел не к себе, а к Франкенштейну. Последний, в свою очередь спал, разметавшись по постели. Подойдя ближе, Кадис смог заметить, что веки мальчишки подрагивают в беспокойном сне. Появилось желание проникнуть в сознание, дабы узнать, что может сниться человеку. Но Ноблесс пресек его сразу же — дар был послан ему не ради удовлетворения собственного любопытства. Кадис повернулся на пятках. Опустив голову, он рассматривал носки своих ботинок. Потом, так же резко развернувшись обратно, подошел и сел на край кровати. Ребенок вздрогнул во сне, но Рейзел мягко придержал Франкенштейна за плечи, после чего погладил по голове. Сил было совсем мало, но он хотел, чтобы хотя бы у кого-нибудь одного из них ночь была спокойной. Все так же продолжая придерживать человека, Кадис наклонился совсем низко и что-то прошептал на одном из древнейших языков. Сразу же после этого мальчик полностью обмяк, прекращая попытки возвратиться к метанию по постели. Рейзел поправил его волосы, которые все норовили упасть на лицо, и одеяло.

После этого, не задерживаясь, Благородный ушел в гостиную. С помощью магии он передвинул кресло из угла ближе к окну и резко в него опустился. Все равно этой слабости никто не видит, а на своих ногах Истинный стоять едва ли мог.

Рейзел по привычке посмотрел в окно. «Мир прекрасен», — уже в который раз произнес он внутри себя. Где-то за лесом, он не помнил, где точно, находился дворец Лорда. Вспомнив о нем, он вновь опустил руку в карман. На этот раз его ладонь сжала серебряную серьгу в виде креста. Сейчас еще рано. Но скоро... она пригодится ему.

Игнесс впутала пальцы в волосы и зарычала от негодования. Ее терпению пришел конец. Сколько же проблем могут доставить эти жалкие людишки! Почему они настолько ничтожны, что мрут как мухи?! Вот уже их опять можно лишь по пальцам пересчитать, хотя относительно недавно было пара десятков.

— Одно сплошное наказание! — крикнула она в пустоту чернеющего коридора, ругая собственную оплошность и стечение обстоятельств, при котором ее допустила.

Но Игнесс быстро пришла в себя. "Людей на материке еще много, все-таки они очень быстро размножаются. Так что у меня получится придумать с ними что-то интересное, только не в этот раз", — спокойно рассуждала красноглазая.

Она зашла в импровизированный карцер, чтобы убрать отсюда новый труп. Нелепый случай... Нет, ну кто мог подумать, что контракт, который — по обычаю — придает силы человеку, добьет эту умирающую окончательно?

Игнесс не брала в расчет, что человек все-таки мог погибнуть. Редко, только когда у него не было внутреннего потенциала, а контрактор оказывался слишком сильным. Единичные случаи, почти из раздела "лукедонских легенд".

Но что сейчас-то могло пойти не так? Насколько нужно быть ничтожным, чтобы не выдержать энергию еще не пробудившейся молодой наследницы клана?

Благородная с остервенением потянула тело, но тут же отпрянула.

— Какого дьявола?! — вырвалось вместе с судорожным вздохом.

Почему?! Игнесс же почувствовала, что их связь разорвалась, не успев толком завязаться! Связь, которая рвется только в случае смерти — либо Благородного, либо человека. Как тогда...

Женщина, которая, как показалось сначала, умерла, впилась ногтями в руку Игнесс своей, закоченевшей и ледяной. Как будто это был живой мертвец. Взгляд друг другу в глаза. Юная Кравей не обратила внимание на то, как радужка в очах человека постепенно наливается красным, придавая женщине сходство с ней самой.

С явным отвращением Благородная попыталась высвободиться из хватки и резко выдернула руку, но сделала только хуже: ногтями смертная расцарапала ее до самой крови. Сносить такое молодая Кравей не собиралась. Раны от человека! Со всей силы она ударила ногой женщину, что лежала перед ней на полу.

С поврежденной конечности Благородной прежде, чем рана успела затянуться, закапала кровь. Но Игнесс заметила это лишь тогда, когда загадочное нечто — а человеком "это" именовать стало затруднительно, — резко вскочило в попытке наброситься на нее и достать до кровоточащей раны.

Сбежать от полутрупа было достаточно просто. Игнесс с силой захлопнула за собой дверь. Дыхание сбилось, Благородная была напугана тем, что только что случилось. Ну и ну. А дело-то обретает интерес.

* * *

Закрылись тяжелые дубовые двери парадного входа. Глава клана Кравей наконец может насладиться ночью в стенах родного особняка. Лорд отправил его ненадолго отдохнуть после исправного исполнения обязанностей. Для каджу стало неожиданным нахождение в замке его дочери, которая не так давно — или уже много времени тому назад? — наведывалась в мир людей. Он снова забыл о близких и растратил всего себя на службу Лорду, службу на благо Лукедонии. Он горестно вздохнул, чем и выдал свое появление.

— Папа, ты пришел? — кажется, что Игнесс нисколько не переживает, она привыкла жить без родного отца и сейчас рада снова его увидеть.

"Это еще ничего не значит, я для нее чужой", — Роктис не решается озвучить правдивую мысль, говорит только себе, чтобы не озадачивать свою единственную наследницу.

Наследница клана Кравей... Каждый раз при подобной мысли Благородный горько ухмылялся. Этой "наследнице" невозможно будет доверить ничего из всех возможных обязанностей. И он сам такую взрастил. Все-таки из него вышел никудышный отец... Он через силу изрекает:

— Здравствуй, Игнесс. Давно ты вернулась? — ну вот, получилось слишком строго.

Он интересуется ее возвращением, просто чтобы знать, сколько минут он напрасно растратил, не находясь при этом рядом с ней, охраняя лишь покой Лорда...

Очень странно тому, чья однообразная жизнь сливается в десятки тысячелетий, задумываться о минутах. Но Роктис действительно ими дорожил больше жизни. Минуты, когда он видел свою Игнесс, когда говорил с ней. Редкие мгновения, в которые из ее уст он слышал не строгое "каджу", а родное, почти сокровенное "папа".

— Прошлой ночью, — Игнесс отвечает с улыбкой на устах.

— Все хорошо, не возникало проблем? — Роктис спрашивает бесцветным тоном, будничным, он уже устал от всего.

Юная Кравей поморщилась при воспоминаниях:

— Когда я сюда добиралась, сильно штормило и ветер был таким... пронизывающим. Не думала, что дотащу его.

При упоминании некого "его" Игнесс сияет.

Откуда только все эти ее сумасшедшие ухмылки? Его дочь снова задумала что-то ужасное. Но почему она стала такой? Что он упустил? Когда его маленькая дочурка успела превратиться в безумную барышню? Смешно размышлять над этим. Он упустил все, что только можно и сильно избаловал ее.

Пауза слишком затянулась.

— А хочешь, я тебе кое-что покажу?

Сейчас глаза молодой Благородной сверкают совершенно по-маньячи. Роктис сам пугается в эту минуту. Он не может больше сказать ни слова, поэтому просто медленно кивает.

Игнесс подбегает к нему и, подобно маленькой девочке, хватает своего отца за манжету на рукаве и куда-то ведет вслед за собой.

Роктису ничего не остается, кроме как последовать за ней. Игнесс приводит его к выходу в подвал и только тогда отпускает его. Сняв в ту же секунду со стены факел, она жестом указывает продолжать идти за ней. Что Роктис и делает.

Вместе они погружаются во тьму подземелий.

Игнесс живо сбегает по лестницам вниз, отчеканивая каблуками заводной ритм. Отец едва успевает за своей более резвой дочерью. Да тут и нечему было удивляться. Ведь в жилах Игнесс кипела новая кровь. В ее возрасте все много энергичнее, чем в возрасте Роктиса. Особенно, если учесть, что каджу идет, будто бы на казнь; ноги его были ватными и едва слушаются. Он с трудом переставляет их со ступени на ступень.

Очень скоро оба Благородных оказываются в подземельях замка. Это было место, где сотнями веков царили сырость и холод, постоянно борясь друг с другом за место лидера — малоприятный закуток особняка Кравей.

Вечный мрак здесь и сейчас рассеивает лишь тусклый факел, который прихватила с собой Игнесс. Но это ненадолго. Вот вдоль узенького коридора загораются все новые и новые огни. Меньше чем через минуту в стенах, куда никогда не проникал солнечный свет, становится светло, почти как днем. Почти.

— Люди. При свете их страх не так силен, — поясняет Игнесс с видом a`la невинность.

Роктис беззвучно вздыхает. Наследница не заметила этого. Перед ним распахнулась дубовая дверь. В камере — другим словом это замкнутое пространство глава клана назвать просто не мог — спит человек.

— Вот его я взяла с материка.

— Зачем? — Благородный спрашивает сухо, уже заранее готовый к из ряду вон выходящему ответу.

— Ну-у...они слишком быстро умирают.

"Неудивительно", — думает Роктис, вглядываясь в мужчину. Человек уснул на полу, устланным грязной соломой. Кажется, он уже познал вкус странных наклонностей будущей каджу Кравей. От того же, скорее, и закончили свой земной путь его предшественники. Люди, увы, не способны справиться с жизнью в таких условиях, какие Игнесс создавала для своих игрушек.

Да, именно так, они не использовались даже в качестве прислуги. Последним, как правило, доверяли и связывались с ними нерушимыми контрактами. Вместе — до конца. Игнесс же притаскивала с материка "интересную зверушку" и запирала в этом жутком месте. Что происходило в стенах сих, когда его дочь изредка спускалась сюда, Роктис не предполагал, да и знать не желал.

Глава клана не ведает, что нужно делать сейчас, стоя рядом с донельзя измученным человеком. Он не замечает, как Игнесс исчезла и вновь появилась рядом с ним, уже с какой-то склянкой в руках.

Он не в силах что-то сказать ей, или спросить, хоть как-то ее остановить. Просто не может. Ему приходится беспомощно наблюдать за тем, что она делает, пока все внутри него клокочет.

Его дочь склоняется над человеком и пытается что-то шептать ему. На ее губах играет нехорошая улыбка. Она так близко, что их лица практически соприкасаются. Не хочет, чтобы Роктис ее слышал. Реакции со стороны человека нет. Мужчина не понимал здешнего наречия.

Игнесс не слишком долго заморачивалась: взяла несчастного за руку, трансформировала коготь и с силой чиркнула по вене. Сопротивления не последовало. Слишком обессилен. Струйками потекла кровь. Стало понятно, для чего Игнесс вернулась за сосудом. Когда оный заполнился алой жидкостью, она поднялась.

— А теперь самое интересное! — выпалила она, забыв о том, что "пленнику" казалось бы, нужно помочь справиться с кровотечением.

Снова молодая наследница повела своего отца, и без того морально убитого увиденным, куда-то в глубь мрачных подземелий.

Как ни странно, дочь привела его к человеку. Или нет? Человеком оно было лишь визуально. Учуяв запах, существо, которое когда-то ранее можно было бы назвать людской женщиной, сразу же поднялось и кинулось в их сторону. Роктис сделал пару шагов назад. Игнесс же довольно ухмылялась.

— Не бойся ее, отец. Она нас не сможет достать.

Послышался металлический звон. Роктис вгляделся. Существо не могло приблизиться ни к кому из них из-за цепей, которые его удерживали. Игнесс сделала несколько шагов вперед и приставила к губам монстра сосуд с только что полученной человеческой кровью.

— Я не знаю, как это получилось, — начала она вещать, пока создание пыталось напиться, — но до этого она была настоящим человеком. После того, как я попробовала заключить с ней контракт…

— Что? — Роктис оборвал ее, не дослушав, — Хочешь сказать, ты пила человеческую кровь? Ее кровь?

— Это не так важно, никто не узнает. Никому даже не интересно.

— Я слушаю дальше, — на этот раз он стал строг по-настоящему.

— Дальше... Наша связь разорвалась в первую же секунду. Она пыталась на меня наброситься, когда почувствовала запах крови.

"Вот в чем дело. И сейчас "она" тоже пыталась напасть, только учуяв кровь. Вот что хотела показать ему Игнесс. Доселе человек, в отличие от Благородного, не мог питаться кровью по своей физиологии. Какая-то ошибка привела к мутации, — сразу понял Роктис, — Только вот, какая ошибка?"

Тем временем Игнесс продолжала:

— Сначала ее агрессия была мне непонятна. Но она убила нескольких своих сородичей из-за жажды. Я заметила, что чем больше она пьет, тем сильнее становится. И все никак не может насытиться. Пришлось приковать цепями, — Игнесс хмыкнула, — Слишком уж буйная попалась.

Некоторое время оба молчали.

— Отец...

— М?

— Она не похожа ни на кого из нас. Как будто бы... она обезумела, и единственной ее целью стало напиться новой крови, чтобы стать сильнее. Как ты думаешь, так будет вечно?

— Нет, — голос Роктиса был холодным.

— Почему?

— Люди... не способны жить вечность.

— Но я хочу посмотреть, что может выйти из этого.

— Делай, что хочешь, — тяжелый вздох.

Роктис положил руку на плечо Игнесс и слегка сжал. Она посмотрела на него и кивнула, давая понять: она показала, что хотела, и больше он не был ей здесь нужен. С облегчением нынешний глава клана покинул подземелья. Его дочь осталась там. Она не выйдет до самого утра, он знал это.

Кравей нагрел воды и заварил себе чаю. Он подошел к окну и посмотрел в даль, на свои земли. Все тихо, даже слишком. "Затишье перед бурей", — ласково прошептало подсознание, и Благородному стало жутко. Не отпуская тревожных мыслей, он опустился в кресло и отхлебнул горячий напиток с терпким горьковатым вкусом, вспомнил, что их Ноблесс любит пить сладкий чай. Завязался внутренний монолог:

Знает ли Рейзел-ним, что главы кланов ищут сахар на материке специально для Него? Нет, не знает. Ему все равно на такие вещи.

А про Игнесс они с Лордом могут узнать, поймут все незамедлительно. Такие преступления никогда не оставались без внимания. И спустя годы по острову снова пройдет слушок о Ноблесс Благородных, который явился вновь... но только чтобы покарать свой народ.

Невольно Роктис вспомнил, как Он наказывает нарушителей закона. Его кара — ужасна. Сопровождающие Ноблесс главы кланов неоднократно видели это. Рейзел-ним мог забрать что угодно, чего сам считал нужным лишить: от дара речи вплоть до жизни...

Отеческое сердце болезненно заныло, когда на месте одного из нарушителей он представил свою Игнесс. Нет, ее он никому не даст в обиду. Если будет нужно, он предаст Ноблесс, пойдет войной против Него и против Лукедонии, но не разрешит убить свою единственную дочь. Он поклялся себе, что будет защищать ее до последнего вздоха.

Тяжелая ночь оставалась позади, и утро начинало вступать в свои права. Где-то далеко-далеко на востоке всходило солнце, окрашивая линию горизонта в розовый цвет. Потрясающее зрелище. Роктис наблюдал за этим чудным явлением, сидя на ступенях особняка. Прямо перед парадным входом. Он услышал, как распахнулась тяжелая дверь. Благородный обернулся — позади него стояла их горничная.

— Да, Элис? — его голос был выцвевшим.

— Вы не собираетесь вернуться в особняк? Прохладно же… на улице.

— Нет, все в порядке. Возвращайся обратно.

— Слушаюсь, — она поклонилась в пояс и ушла внутрь замка, предварительно вздохнув.

Глава Кравей еще около часа смотрел на то, как рождается новый день.

С каждой минутой солнце поднималось все выше над горизонтом. И вот наконец его лучи пробежались по замку, башни которого возвышаются над кронами лесных деревьев, устремляясь к самому небосводу. Все замерло в ожидании.

* * *

Через несколько часов после Франкенштейн нашел Рейзела все в том же кресле. Со стороны могло бы выглядеть, что последний спит, однако это было не так. Благородный уловил звук шагов, но только повернул голову и внимательно посмотрел на Франкенштейна. Тот уже успел переодеться, явно следил за этим, однако спутанная густая грива волос все еще небрежно спадала на его плечи. Хоть и едва светало, только проснувшийся Франкенштейн не выглядел недоспавшим, а наоборот, бодрым и полным сил. Рейзел сдержал облегченный вздох. Он помог мальчику сегодня ночью.

— Доброе утро, — малыш улыбнулся.

Благородный устало кивнул, тщетно пытаясь выдавить из себя абы какое подобие взаимной улыбки. Увы, не получилось. Он не умел фальшивить и не знал, как можно показывать эмоции на лице, когда они не идут из сердца. К тому же, устал. Но правда, хотел. Ведь утро для Благородного стало точкой отсчета для его очередной — какой же она была по счету? — новой жизни. Наконец-то той, которую он начинал с начала, перед этим не потеряв кого-то, а обретя. Даже не просто. А приняв под крышу своего дома человека.

"Верно, это подарок".

Ведь Кадис раньше не мог позволить себе даже мечтать о сосуществовании рядом с людьми. Но сейчас, не отнимая глаз от мальчика, думал только о том, что у него есть целых несколько десятилетий на это. Время, чтобы увидеть, как люди могут взрослеть и почувствовать себя кем-то близким для человеческого дитя.

— Тебе что-то нужно? — полушепнул он.

Франкенштейн что-то ответил ему, но Рейзел пропустил мимо ушей. Собственная мысль, слишком громкая, о товарище, который разделит с ним время, заглушала слова. Но такого не будет в следующий раз. Ведь детям нужно внимание, верно? Он будет внимательным. Если не представляет, что такое воспитание, то просто будет рядом. Пока еще может.

Рейзел не спеша встал. На момент голова пошла кругом, перед глазами появились темные пятна. Он встряхнулся. Подошел к Франкенштейну. Раздался стук в оконное стекло. Не люди и не звери, то были существа, вовсе не имеющие материального облика. Только Ноблесс их слышал. Он опустился перед мальчиком так же, как при первой встрече, чтобы их глаза были были примерно на одном уровне, положил руки на плечики, впервые за эти дни отмечая, что они очень худые, даже костлявые, и слегка сжал.

— Франкенштейн. Я принял решение и сейчас хочу получить только твое согласие, — перед тем, как задать сам вопрос, Благородный помедлил: — Ты готов остаться здесь?

— Навсегда?

Утвердительный кивок.

На лице Франкенштейна мелькнуло недоверие, сразу же сменившееся безоговорочным согласием. Мальчик, копируя манеру общения Благородного, быстро кивнул, выражая его.

Вот и хорошо. Рейзел не знал, отчего, но его сразу же посетило ощущение, будто бы все становится на верный путь, хоть разум вместе со здравым смыслом настойчиво вторили о другом. Странно.

Форточка распахнулась, громко хлопнув при этом. Стекло задребезжало. Франкенштейн, вздрогнув, перевел взгляд, в то время как Кадис не обратил никакого внимания. Да, странно. Но необычайно спокойно. Он был готов сомневаться во всем, что сейчас произошло, но ему пока что не хотелось. И возвращаться к сему вопросу, казалось, уже поздно.

Они снова посмотрели друг на друга. Рейзелу не нужно было большего, чтобы понять, что Франкенштейн полностью доверился ему. Причем, слишком легко. Он вплел пальцы в волосы мальчика, чтобы распрямить несколько спутанных прядей, после чего прижался лбом ко лбу Франкенштейна.

Они оставались вдвоем, и об этом никто не знал. О своих делах Рейзел планировал сообщить Лорду и главам кланов потом. Но когда именно — он и сам не догадывался.

* * *

Вся оставшаяся часть суток проходила необычно, по сравнению с прежними годами. День чем-то напоминал их с Франкенштейном первый, когда Рейзел взял его.

Вопреки своим желаниям, Кадис еще несколько раз возвращался к переосмыслению последнего решения. Тревожные чувства начали навязываться несколькими часами позже, как это обычно и бывает, притом покидать Благородного они не собирались. Рейзелу приходилось долго слушать хор собственных мыслей. И ладно, если были бы они единогласны друг с другом...

Не помогало еще и то, что при каждом начинании рассуждать заново все больше находилось аргументов, опровергающих правильность его решения. Он вспоминал и встречу с Аделой, и ее слова. Слова, которые все-таки были сказаны очень правильно. Рейзел понял это сразу. Однако, находил разные лазейки представшего пред ним лабиринта сплетенных враз судеб и смотрел на истории: свою — долгую и наполненною разочарованиями, Франкенштейна — короткую, но уже печальную, и Аделы — быструю, полную событий, динамичную, по-разному. Кажется, суть их подобна раскрытой книге. Ноблесс не понимал лишь то, для чего сам встретился с двумя людьми, почему на его место не были посланы такие же, как и его новые знакомые, люди, и это делало раскрытую книгу написанной особым шифром, который понимал только автор сей истории.

Сколько он не старался, единого вывода голова делать не собиралась. Слишком многие подсказки еще не были получены. Когда он их получит? На протяжении скольких лет будет длиться их история? Все больше возникало вопросов.

По прошествии нескольких дней, а после и недель, ситуация не изменилась. Дополнением к загадке стали странности в поведении человека.

Как казалось сначала, мальчик был, по возрасту, активным и не терпел одиночества. Он много спрашивал, все время просил разрешения побыть рядом. Почему именно спрашивал, а не просто приходил и устраивался рядом — еще одна непростая задача. Однако Ноблесс не отказывал Франкенштейну ни в чем, начиная от обычных элементов проявления заботы до — что становилось бедствием для замкнутого Благородного — развернутых ответов на вопросы, которые приходилось давать таковыми во избежании нескольких дополнительных. Помогало не всегда. Особенно, когда он сам не знал, что сказать ребенку, а что — нет, и намеренно недоговаривал.

Отдельный случай выходил с тем, что за всеми действами Франкенштейна уследить было невозможно.

Но внимательностью Рейзела природа вовсе не обделила. Интроверт, он был склонен замечать мелкие детали в поведении окружающих и анализировал ситуацию. Благородный понял, что иногда, в моменты одиночества, когда он был уже уставшим и подолгу на мальчика никак не реагировал, тот был склонен "угаснуть" спустя какое-то время, — не хватало ли ему внимания? Порой Истинному становилось угнетающе видеть потерянный взгляд у того, кто проживал только седьмой год жизни.

Ночами рвало сердце другое. Иногда не спали оба. Несколько раз Ноблесс заставал мальчика, когда тот в полусонном состоянии укачивал сам себя; невольно Рейзел вспоминал события многовековой давности, когда тоже был в точно таком же состоянии; смотря на Франкенштейна в нынешнее время, он понимал, что это значит. Но чаще приходилось видеть человека, мучающегося беспокойным сном. Кажется, сон был слабым местом малыша. Постепенно из-за этого Кадис перебрался ночевать в комнату Франкенштейна.

Другому на его месте могло бы все надоесть. Но Рейзел слишком часто оставался один, обычно подолгу собирая части расколовшейся души воедино. Хотя, о чем речь? Он до сих пор бился в попытках собрать их, только вот… бесполезно. Чем дольше он нес свой крест, тем сильнее убивал себя изнутри... Рейзел слишком долго желал оказаться причастным к тому, что происходит в мире людей. За минуты, когда мечта становилась явью, он был готов отдать даже жизнь, не говоря уже о нескольких неспокойных ночах, когда нужно было охранять сон человека.

Он уже познал одиночество и не хотел, чтобы оно поглощало его, подобно бездне.