Золотокудрый и голубоглазый (джен)

— Так я оказалась здесь, — Адела завершила свой рассказ, — поймите меня, Герр Кадис Этрама Ди Рейзел. Я никогда даже не думала отрекаться от веры. Способность… перешла ко мне от матери, — слезы, застрявшие комом в горле, мешали ей досказать. — Отец всегда знал и не раз говорил об этом сам, — голос, в коем зазвучала безграничная боль, надломился: — За сей дар и не любил.

Рейзел был печально задумчив все время, что Адела вещала ему о своей жизни. Он не смог подобрать слов, чтобы выразить все чувства, которые обуревали его пламенное сердце. Вместо изречения каких-то бессмысленных фраз Благородный грациозно поднялся и подошел к Аделе.

Посмотрев ей прямо в глаза, он читал ее, словно открытую книгу. В ее взгляде отражались отчаяние и безграничная тоска, желание верить в лучшее и печаль, — от Ноблесс не смело утаиться ничего. Он разорвал зрительный контакт. Адела, понурив голову, смиренно ожидала, что он сделает с ней. Но за наружной покорностью было кое-что другое. Внутренне собравшись, только чтобы суметь защитить себя, подобно тигрице, загнанной охотниками в тупик, она не заметила, как до крови закусила нижнюю губу. Рейзелу было жалко девушку за нелегкие испытания, которые предоставила ей судьба. И он понимал ее. Ведь даже близко знакомому человеку, заслуживающему доверия, нелегко бывает рассказать что-то столь личное. Но она нашла в себе силы, пусть с помощью магии, и поделилась… просто с незнакомцем. Это не делало ее слабее, напротив...

Кадис искренне желал поддержать и успокоить Аделу, но не нашелся, что сказать ей, кроме как:

— Все будет хорошо, — почти шепотом, при этом стараясь мягко положить на хрупкое плечо свою ладонь.

В этот момент Адела не выдержала. Она резко отвернулась от него, закрывая лицо руками, и беззвучно заплакала. Смущенный Рейзел замер, не понимая, чем его слова могли обидеть. Он зашел сбоку, но Адела отвернулась снова. Рейзел тихо вздохнул — он тоже не любил показывать свою слабость другим.

«Люди… ей нужны слова? Я должен принести свои извинения?» — мысль быстрая, которую никто другой на его месте не заметил бы, но Рейзел решил последовать ей. Он побоялся прикоснуться к девушке еще раз, но не оставил попыток говорить с ней.

— Мисс, если я нечаянно навредил вам... прошу меня простить…

Адела, ломая мужскую логику, расплакалась еще сильнее. Неожиданно девушка развернулась.Рейзел застыл как истукан лицом к лицу с ней — так близко, что его обожгло теплое человеческое дыхание. Практически ничего не видя от собственных слез, Адела твердо спросила:

— Кадис Этрама Ди Рейзел, кто же вы?

Он ощущал давление на себя, но не был зол. Напротив, такое поведение его заинтересовало. Ноблесс отступил на полшага назад. Он смотрел сквозь Аделу и думал, что же мог бы ответить, при этом не раскрывая тайны существования Благородных. В комнатушке воцарилась звенящая тишина. Аура, не видимая простым смертным, засветилась вокруг Аделы. Несомненно, такая мощная энергия для дочери Евы была необычной, однако Кадис чувствовал, что она принадлежит ей с рождения. Он только собирался открыть рот, чтобы сказать, но не успел. Адела его опередила:

— Я вас поняла. Вы… не желаете мне отвечать. Но почему вы все еще так спокойны? Неужели вы меня нисколько не осуждаете после того, как узнали, какая я? Мне не верится, что я могла встретить человека, который спокойно отнесся бы к этому… Я ведь… Эти слезы… они от счастья…

На этот раз Рейзел вытянул руку, взял ее за острый подбородок, приподнял и стер слезы со щек. Адела слабо улыбнулась на проявление заботы. Как только Рейзел почувствовал, что та стала несколько спокойнее, он осмелился взять ее за руку и, ступая спиной вперед, направил к кровати, приговаривая:

— Мне и всем остальным не за что вас осуждать. Магия в вас не просто так запела. Это бесценный дар, который нужно использовать только по назначению. Я верю в ваше благоразумие, мисс.

Вместе они сели.

— Да, я понимаю. Я отличаюсь, поэтому должна помогать тем, кто слабее. Ведь для этого рождаются иными? На самом деле… я всегда считала, что ничего на этом свете не дается нам просто так. Что бы ни случалось, кого бы ни встретили, что бы ни обрели, все же должно рано или поздно привести к какому-то результату?

Рейзел медленно кивнул. Адела не сдержалась от очередного порыва чувств, едва-едва ощутимо прикоснулась к Божеству: сначала к его рукам, потом к щеке. Она все никак не могла поверить в то, что прекрасный благородный незнакомец — реальность, а не мир грез, который создает ее истерзанная чередой несчастий душа. Казалось, вот-вот взойдет солнце, и первые переливисто-золотые лучи развеют ее гостя вместе со сном.

Кадис в ответ широко распахнул глаза. Сначала хотелось возмутиться, но с места двинуться он не посмел, наблюдая перед собой проявления женской слабости.

— Я должна была убедиться, что вы не явились ко мне лишь видением, — Адела, которая не привыкла замечать никаких границ, сейчас впервые старалась оправдаться в проявлении своего характера.

Рейзел ничего не отвечал ей и снова смотрел сквозь, будто происходящее перестало его касаться вовсе. Адела, видя его спокойную отрешенность, пристроилась ближе и осторожно опустила голову ему на колени...

Кадис перенес руку на плечо Аделе и снова стал внешне отчужден, вспоминая события последних несколько дней и, в первую очередь, того, с кем ему выпала доля встретиться в мертвой людской деревне. Слова смертной, которую, видимо, тоже послали ему недаром, заставили его лучше подумать над событиями. Ведь и правда — судьба не шутит подобными вещами и ни с кем никогда не сведет без цели научить, или, в противном случае, наказать. Случайности в жизни — не случайны.

Все минуты, а может, и часы — Истинный Ноблесс уже давно перестал следить за течением времени, — где каждая из этих одиноких душ терзалась своей думой, сохранялась незыблемая тишина. Но только до того момента, пока Рейзел непроизвольно не кашлянул. Во рту у него появился уже неприятно-приевшийся за долгие столетия металлический привкус. В этот раз Благородному пришлось сглотнуть, ведь так хотелось сохранить идиллию, пусть для них двоих она и была только иллюзией тепла и понимания. Но Адела медленно приподнялась, чтобы увидеть его лицо. Немного погодя она спросила:

— Герр доктор, с вами все в порядке? — как будто знала.

Кадис кивнул, отводя печальный взгляд в сторону. Луч заходящего солнца, проникающий через оконное стекло, на миг ослепил его, что ознаменовало завершение настоящего дня.

Ему не хотелось задерживаться на материке, особенно теперь, когда его возвращения ждали, а состояние после встречи с теми людьми, которые решили приписать себе права Бога, оставляло желать только лучшего.

— Адела. Мне нужно вас покинуть.

— А? Хорошо, — она поднялась, тем самым дала возможность встать и Рейзелу.

Адела скромно стояла в нескольких шагах и ждала, чтобы проводить его из дому. Но он уходить не торопился, скользнул рукой в карман своего плаща и вытащил горстку золота — столько, сколько легло в ладонь. После чего сказал: «Надеюсь, что этого будет достаточно», — и ссыпал монеты на столик. Глаза Аделы расширились, она нахмурила брови и с удивлением посмотрела на Кадиса.

— Герр доктор… я же не могу от вас принять… эти деньги…

Рейзел молча склонил голову к плечу. Адела поежилась, но тут же пришла в себя.

— Зачем? — был ее следующий вопрос.

— У меня всего в избытке.

— Я не могу принять от вас эти деньги, — сказано было так твердо, что Рейзел внутри себя хмыкнул. — Вы не должны.

Ответом на пререкания послужило непроницаемое выражение глаз стоящего напротив Кадиса. Под пристальным взглядом она опустила голову и едва слышно пролепетала: «С… спасибо. Я буду… молиться до конца своих дней за вас, за ваше здоровье». Рейзел, казалось, проигнорировал слова благодарности. Он прошел мимо Аделы, даже не взглянув на нее, словно не замечал — или не хотел замечать. Только остановившись возле двери, он глянул на нее через плечо, немного подумал и изрек одно-единственное: «Не нужно, мне это не поможет».

Дверь бесшумно закрылась за спиной Рейзела, и Адела, еще не до конца осмыслившая происходящее, осталась одна. В ее голове снова и снова звучали его последние слова. «Как же он необыкновенен, — подумала Адела, — он молод и прекрасен, но взгляд его так глубок… он смотрит точно в душу. Словно он прожил уже не одно столетие. Кто же вы, Кадис Этрама Ди Рейзел? Кем бы вы ни были, вы стали моей надеждой и верой. Ваш образ и благородство навечно сохранит в себе моя душа».

* * *

Истинный Ноблесс, выйдя наружу, еще раз посмотрел на домик. Но долго он не хотел стоять — по крайней мере, не здесь. Рейзел сконцентрировался и запрыгнул на крышу, ту, что была ближе. Он сощурился, когда в глаза ему стали бить теплые лучи, но не уходил от них. Он ведь почти забыл, каково это — находиться под открытым солнечным светом. Наслаждаясь моментом, Рейзел мысленно прощался с миром людей. Не навсегда, но надолго, до того момента, пока долг не призовет сюда вернуться. Потому что в настоящее время у него больше не было причин сюда возвращаться.

Он не смог найти для Франкенштейна новый дом. Но это уже не имело смысла. Рейзел кое-что понял благодаря смертной, что сегодня встретил, — ничего не случается просто так. Что бы то ни было — рок или все же случайное стечение обстоятельств, оно привело его в эту мертвую деревушку. Приди он раньше — помог бы родителям мальчика. Но прошлое уже не повернуть вспять, не изменить сложившихся обстоятельств. Франкенштейн у него в особняке. Теперь он сам должен стать для ребенка чем-то вреде семьи. Защищать слабых. Когда-то он сделал это своим долгом. Оставить мальчишку на кого-то другого — значит, пренебречь долгом, предать свои принципы. Для Ноблесс это было бы непростительно.

* * *

Вернулся Рейзел поздно, когда его владения уже освещал диск полной луны. Не торопясь, он зашел к себе в дом. И сразу же услышал Франкенштейна, быстро спускающегося вниз по лестнице. А через пару мгновений и увидел его. Эмоции, что были прописаны на его личике, поразили видавшего многое за долгие века жизни, Истинного Ноблесс. Лазурные глаза мальчишки стали совсем-совсем яркие и светились, а столь радостной улыбки Кадис не видел ни у кого. От короткого забега мальчишка тяжело дышал, его грудь часто и неровно вздымалась, но это нисколько не гасило его счастья.

— Рейзел-ним! Вы вернулись!

Теперь на Благородного и вовсе попытались наброситься с объятиями. Помешала только значительная разница в росте. Однако искренняя улыбка тронула тонкие бледные губы. Он ласково потрепал волнистые волосы на макушке Франкенштейна.

— Уже так поздно. Почему до сих пор не спишь?

— Я вас ждал, Рейзел-ним… — немного виновато.

— Не стоило. Идем, я устал.

— Да, конечно.

Вместе они поднялись наверх. Как и прошлой ночью, Рейзел похлопал Франкенштейна по плечу в знак прощания и, не задерживаясь, развернулся. Уже заходя к себе в комнату, он услышал брошенное вдогонку:

— Доброй ночи, Рейзел-ним!

Второй раз за этот вечер губы Ноблесс дрогнули в улыбке. Он обернулся через плечо и сдержанно кивнул, прикрывая глаза. И только после этого вошел в свою комнату. Следом за этим захлопнулась дверь комнаты Франкенштейна — чуткий слух Благородного уловил это. Рейзел облегченно вздохнул и оперся спиной о дверной косяк. Он устало сомкнул и разомкнул веки, прежде чем подойти к постели и фактически упасть на нее.

Несколько минут он слушал, как через стенку от него переодевается и укладывается спать мальчик. Потом все затихло, и Рейзел смог, наконец, расслабиться полностью. Все-таки усталость взяла над ним верх — слишком много жизненных сил он потратил сегодня. Он закрыл свое сознание от внешнего мира, не желая ничего ни видеть, ни слышать. Дыхание выровнялось и стало размереннее. Приятно было ничего не чувствовать, кроме ощущения приятного томления. Непозволительная роскошь для главы столь могущественной расы, но иногда желание несколько часов побыть эгоистом становится непреодолимым.

Рейзел не ожидал, что его сердцебиение начнет замедляться, а это всегда было слишком ощутимо. Глубокий вдох, какой только позволяли легкие, и резкий выдох. Кадис открыл глаза и сел на кровати. Да, конечно, организм требовал гибернации, необходимой для восстановления его жизненных сил. Об этом не стоит забывать никогда. Ноблесс сам знал, что слабеет. Жить оставалось не так уж и долго. Он давно смирился с тем, что когда-нибудь он уснет и не сможет больше проснуться.

Чтобы снова не повторить одну и ту же ошибку за ночь, Рейзелу пришлось встать и пересесть в кресло. Стараясь отвлечься и разогнать сон, он взял книгу.

Первые несколько часов он все читал, сидя в кресле. Ложиться он, естественно, не решался, понимая, что пробудится только через несколько дней или даже недель. А это сейчас было крайне нежелательно.

«Франкенштейн, наверное, сейчас спит», — проскочила мысль, на которую Рейзел даже не обратил особого внимания. В сложившейся ситуации Кадис не нашел ничего более разумного, как пройтись по замку: так он мог убедиться в их общей безопасности, а заодно и проверить, изменил ли что-нибудь в его отсутствие человек. И вообще: когда последний раз ему приходилось проделывать путь длиннее, чем из спальни до гостиной?

Как и всегда, его земли были тишайшими и можно даже сказать, являли собой абсолютно мертвое место — равно как в Лукедонии, так и на Земле в общем. Как ни странно, Рейзел никогда этому не удивлялся. С самого начала он понимал, что владения «великого и ужасного» Ноблесс будут обходить стороной.

Он вышел на улицу. Лес, дорога, несколько троп. Звездное небо, луна, блеск черной воды. Все сейчас пребывало в спокойствии и безмятежности. Как нравилось это Рейзелу и как желал он подобной гармонии всегда и во всем мире — никто не смог бы ни описать, ни прочувствовать так же. Даже Лорд.

Честно сказать, Рейзелу иногда казалось, что Лорд — единственный, кто понимает его. Но это лишь иногда. Правитель так часто предлагал ему место на троне, искренне желая лучшего. Но что он мог исправить? Как он не видел, что Кадис с самого начала был обречен? Обречен на одиночество, на звание палача. Ноблесс — это тяжелое бремя, которое вынесет не каждый, и отказаться от которого Рейзел не мог, не допуская привлекательной идеи стать Лордом.

Подул холодный ветер. Времяпровождение на улице пришлось оставить и с новыми силами вернуться внутрь. Все-таки прогулки Кадис не любил.

Снова поднявшись наверх, он зашел не к себе, а к Франкенштейну. Последний, в свою очередь спал, разметавшись по постели. Подойдя ближе, Кадис смог заметить, что веки мальчишки подрагивают в беспокойном сне. Появилось желание проникнуть в сознание, дабы узнать, что может сниться человеку. Но Ноблесс пресек его сразу же — дар был послан ему не ради удовлетворения собственного любопытства. Кадис повернулся на пятках. Опустив голову, он рассматривал носки своих ботинок. Потом, так же резко развернувшись обратно, подошел и сел на край кровати. Ребенок вздрогнул во сне, но Рейзел мягко придержал Франкенштейна за плечи, после чего погладил по голове. Сил было совсем мало, но он хотел, чтобы хотя бы у кого-нибудь одного из них ночь была спокойной. Все так же продолжая придерживать человека, Кадис наклонился совсем низко и что-то прошептал на одном из древнейших языков. Сразу же после этого мальчик полностью обмяк, прекращая попытки возвратиться к метанию по постели. Рейзел поправил его волосы, которые все норовили упасть на лицо, и одеяло.

После этого, не задерживаясь, Благородный ушел в гостиную. С помощью магии он передвинул кресло из угла ближе к окну и резко в него опустился. Все равно этой слабости никто не видит, а на своих ногах Истинный стоять едва ли мог.

Рейзел по привычке посмотрел в окно. «Мир прекрасен», — уже в который раз произнес он внутри себя. Где-то за лесом, он не помнил, где точно, находился дворец Лорда. Вспомнив о нем, он вновь опустил руку в карман. На этот раз его ладонь сжала серебряную серьгу в виде креста. Сейчас еще рано. Но скоро... она пригодится ему.