Добро пожаловать в Солнечное Логово (джен)

"Добро пожаловать в "Солнечное Логово"! Райский уголок, лучшее из мест для отдыха. Приезжайте сюда на праздники!"

Яркий рекламный буклет пах типографской краской и глянцево блестел под утренними солнечными лучами. Домик, изображенный на гладких страницах, казалось, сошел со страниц какой-нибудь сказки. Он был небольшим, но выглядел очень уютным и светлым. Комнаты в стиле прованс, полы из беленого дуба, плетеные кресла на веранде.

Дорога, виляя между холмов, поросших кленами, спускалась в низинку, молочный туман стекал на нее, но Лора — риэлтор, взявшийся помочь Саше с поиском дома на уик-энд, — уверенно вела машину. Казалось, она наизусть знает каждый поворот, каждый пригорочек. Сразу было видно: сюда она ездила часто.

— Солнечное Логово — хит продаж, — дружелюбно сказала Лора, мельком глянув на Сашу. То, с каким скепсисом клиентка рассматривает буклеты и фотографии дома, утонувшего в изумрудной зелени, не укрылось от нее. — Тихо, тепло, солнечно. Местные не беспокоят. Домик чистый, все блага цивилизации. Дорога с автобусной остановкой рядом. Только положительные отзывы от клиентов.

— Почему тогда так дешево? — с сомнением в голосе произнесла Саша, поправляя непослушную прядь, выбившуюся из прически. — В чем подвох?

Лора рассмеялась — слишком громко для того, чтобы можно было выдать смех за беззаботный.

— Это же не пятизвездочный отель, — ответила она, снова бросив один из своих острых внимательных взглядов на Сашу. У Лоры были темные глаза, узкое смуглое лицо с тонкими губами и каштановые волосы, гладко зачесанные назад и собранные в жгут. — Просто небольшой дом. Но вам понравится.

Это было сказано таким безапелляционным тоном, что Саша стушевалась и почти расхотела задавать какие-либо вопросы. Но все же в ней остался еще дух противоречия, так просто сдаваться настырной Лоре она не собиралась и выложила напоследок свой козырь:

— Я слышала, там поблизости местные пропадают на болотах, — неуверенно произнесла Саша, рассматривая карту с отмеченным на ней городком. Но и этот аргумент не смутил риэлтора, Лора насмешливо фыркнула, нервно дернув плечом.

— Ну вы же не полезете на болото, — снисходительно произнесла она так, словно разговаривала со слабоумной. Как будто втолковывала прописную истину человеку, с трудом ее понимающую. — И кто такие эти ваши гипотетические местные? Одна бездомная одинокая сумасшедшая старуха? Ее даже опознать не смогли. Она пришлая, не местная. В каждом городе кто-то когда-то умирает, и что теперь, не жить там? И какое отношение эта история имеет к вам?

Саша неуверенно пожала плечами и умолкла. Лора решительно отметала все ее отговорки, все предлоги, которые Саша придумывала, чтобы не ехать в навязываемый ей "рай", и оставалось только одно — добраться до места и там уже сказать свое твердое "нет". Не нравится.

Лора, кажется, угадала и эти мысли Саши и снова улыбнулась, неприятно, насмешливо, так, словно была уверена в своей победе.

"Редкостная проныра, — с неприязнью подумала Саша. — Такая в игольное ушко пролезет, вывернет наизнанку кого угодно".

Под внимательным взглядом риэлтора она почему-то почувствовала себя неуютно, как нашкодившая девочка в кабинете директора. Ощущение, что риэлтор везет ее в это Логово против ее воли, только усилилось, Саша сердито насупилась и, скрестив руки на груди, глубже уселась в кресло.

Саша не знала, что именно хочет. Просто она мечтала найти уютное приятное местечко, где можно недельку отдохнуть, спрятавшись ото всех. Явившись в агентство, она долго перебирала предлагаемые ей улыбчивыми сотрудниками варианты, но все было не то. Чего-то не хватало, или Саша была просто не уверена, что именно вот этот вариант ее устроит во всем.

И тогда появилась Лора, просто отодвинув коллег плечом.

— Я знаю, что вам подойдет! — сказала она безапелляционным тоном. — Поедемте, я вам покажу поистине райский уголок!

Саша, скуксившись, уже было хотела отказаться, но Лора ее словно не слышала.

— Прекрасная погода, почему бы не прокатиться? — говорила она, и каждое слово Лоры было словно вбитый по самую шляпку стальной гвоздь. — Если вам не понравится, никто ничего подписывать не заставляет. Но этот дом нравится всем.

Ее голос, командные интонации создали словно кирпичную стену между Сашей и остальным миром, и та и глазом моргнуть не успела, как уже сидела в автомобиле Лоры, пристегнутая ремнем безопасности, а сама Лора, посасывая сигаретку и пуская дым в щель над слегка опущенным стеклом, лихо крутила баранку.

Лора Саше совершенно не нравилась, совсем.

Помимо отталкивающей внешности — длинная, тощая, одетая в черное, делающее ее похожей на остро отточенный карандаш вредной учительницы математики, — у Лоры, кажется, был еще и прескверный характер. Этакая представительница трущоб, выбившаяся в люди, цепкая, хваткая, жестокая хищница. Наверняка в детстве доставляла родителям кучу проблем, баловалась наркотой, водила знакомства с дурной компанией. Вцепится в глотку и глазом не моргнет. Всучит то, что тебе и даром не надо. Заставит подписать.

Догадки Саши о трудном детстве Лоры подтверждали и руки риэлтора, сжимающие руль. Смуглые тонкие запястья, частично видные из-под длинных рукавов черной водолазки, были испещрены белыми полосами разной длины и ширины — старыми шрамами, оставшимися после порезов. Вскрывала вены? Привлекала внимание главаря их компашки, доказывая свое бесстрашие? Пускала кровь, вырезая имя любимого? Пальцы покрыты еле заметной сетью старых рассечений — ее били по рукам?

К тому же, на правой руке Лоры не хватало безымянного пальца. Отчаянная девица...

Раз, два, три,

Слезы утри.

Кто ворует и лжет,

Того розга по пальцам бьет...

— Это не то, что вы думаете, — снисходительно сказала Лора, заметив взгляд Саши. Она затянулась в последний раз и щелчком отправила выкуренную наполовину сигарету в окно, неторопливо подняла стекло, и ветер перестал трепать ее тщательно уложенные волосы. — Это моя мать. У нее были свои взгляды на воспитание.

Саша смутилась, словно ее застигли за каким-нибудь постыдным занятием — за подглядыванием, например, — но все же взглянула на руку Лоры. Та подняла повыше рукав и поднесла истерзанное запястье, покрытое рубцами, почти к самому лицу Саши, и она судорожно сглотнула, заметив старые потертости от ремней, когда-то связывающих эти руки.

— Бытовое насилие, — произнесла Лора беззаботным голосом, поправляя рукав и вернув руку на руль. Ее профиль остался безмятежным, но темные глаза были злы, ноздри трепетали. — Побои за малейшую провинность. Наказания. Привязывания. Никаких капризов, никаких желаний, никаких подарков на дни рождения. Мне и голоса-то подавать нельзя было. Когда мне исполнилось четырнадцать, я сбежала из дома. Всего добивалась сама, — Лора разразилась неприятным лающим смехом, с каким-то злым презрением глянув на Сашу. — Сама училась, сама пробивалась в жизни — о, мамочке надо отдать должное, она научила меня постоять за себя!

— И что теперь с ней? — почему-то спросила Саша, не зная, как реагировать на эти внезапные откровения попутчицы.

Лора слегка пожала плечами.

— Она умерла, — ответила она с нехорошим удовлетворением в голове, в очередной раз глянув неприятным, колючим взглядом на Сашу. — Совсем недавно, в одиночестве. Говорят, она пошла за какой-то вещью в кладовку, дверь за ней захлопнулась, и она не смогла самостоятельно выбраться, — по губам Лоры скользнула злобная усмешка — по всей вероятности, она находила такую страшную смерть достойным возмездием. — Она под старость стала совсем немощна и слаба. Дорого бы я отдала за то, чтобы быть с ней в последний год ее жизни... Чтобы посмотреть в ее глаза...

Не щеках Лоры, напряженно смотрящей на дорогу, заиграли желваки, пальцы сжали оплетку руля с такой силой, что кожа жалобно заскрипела.

— Зачем? — совершенно искренне удивилась Саша.

— Как зачем? Теперь мы поменялись бы местами, — елейным голосом ответила Лора. — И я наглядно объяснила бы ей все прелести ее методов.

От ярости, сквозившей в голосе Лоры, Сашу передернуло. Женщина, с таким удовольствием смакующая мысли о мести, об издевательствах над больным и старым человеком, стала ей отвратительна. И эти взгляды, полные издевки и не особо скрываемого превосходства... "Избалованная зажравшаяся дурочка — вот как Лора думала о ней, о своей клиентке", — догадалась Саша, и щеки ее залил румянец стыда, когда она вспомнила свое поведение в агентстве. Капризничая и небрежно перебирая варианты, она заставила стольких людей плясать вокруг себя, и в этом, в общем-то, не было ничего плохого, ведь, в конце концов, кто платит, тот и заказывает музыку...

Но Лора, вероятно, наблюдая за привередливой клиенткой издалека, думала иначе. Наверное, кривила брезгливо губы, глядя, как девушка со скучающей гримаской на лице отказывается от того, чего сама Лора долгое время была лишена. Наверное, ее израненные руки просто чесались от желания треснуть чем-нибудь Сашу по голове и вышвырнуть ее прочь, чтобы больше не слышать капризов и томного "ну я не зна-а-аю...", которое следовало за каждым новым предложением...

— Столько времени прошло, — осторожно заметила Саша, возвращаясь к рассказу Лоры и прогоняя мучительный стыд, — уже давно пора простить...

— Простить? — Лора снова расхохоталась своим неприятным металлическим хохотом.

— Я бы простила, — упрямо сказала Саша. Нет, она не была уверена в том, что смогла бы это сделать, просто ей почему-то хотелось досадить чем-нибудь Лоре. Ее история совершенно испортила Саше настроение, ехать с ней никуда не хотелось, Саша тихо злилась на Лору и ругала ее почем зря. Кто так ведет дела?! Она всем клиентам рассказывает эти гадости?! И кто после этого подпишет с ней договор?!

— Не думаю, — со смехом отозвалась Лора, резко выворачивая руль. — Почти приехали.

— Да это просто чудо какое-то!

Дом, как и предсказывала Лора, Саше понравился.

Понравился с первых же минут, с того самого момента, когда дорога в последний раз вильнула и из-за поворота, окруженный нежной весенней распускающейся зеленью и утренним жемчужным туманом, показался он — самый солнечный дом в округе, полностью оправдывающий свое название. Под покатой крышей, крытой яркой черепицей, была маленькая мансарда, и солнце золотом играло на отмытых до блеска стеклах окон, насквозь пронизывало спальню наверху. На крыше под порывами ветерка вертелся изящный ажурный флюгер.

Саша даже захлопала в ладоши от восторга, мгновенно позабыв и свою неприязнь к риэлтору, и ее страшную историю, и свой стыд. Лора, глядя на искренний восторг клиентки, тоже улыбнулась, подруливая к маленькой, словно игрушечной калитке.

— Невероятно!

Забор тоже был маленьким, декоративным, из совсем коротких белых штакетин, через которые взрослый человек мог без труда перешагнуть, поэтому Саше показалось особенно забавным то, что калитка оказалась заперта. Лора, выудив из сумочки маленький серебристый ключик, вставила его в замочную скважину и со звонким щелчком открыла замок. Калитка отворилась, чуть слышно скрипя, и Лора поспешно придержала ее. Так держат калитки, чтобы пес, живущий во дворе, не выскочил на улицу.

Этот жест и сама мысль, что у Лоры может быть собака, позабавили Сашу, она мысленно захихикала, представляя себе огромную лохматую псину, похожую на клубок спутанных шерстяных ниток, встречающую Лору дома.

К дому от калитки вела дорожка, вьющаяся по газону и выложенная светлыми плоскими отполированными до гладкости камешками, под окнами был разбит крошечный палисадник — кто-то заботливыми руками посадил там нарциссы, и цветы уже распустили свои белоснежные венчики.

Было видно, что дом ухожен, выкрашен и выбелен с особой любовью и заботой, и нет ни единой небрежной, лишней или мусорной детали во всем его окружении. Саша с восторгом взбежала по трем скрипучим лесенкам на веранду, раскрыла дверь в холл и буквально была ослеплена потоком света, затопившего дом.

Лучи солнца лились в раскрытые окна, бликами играли на белых полах и отражались от полированной крышки старого рояля. Свет дробился на радужное сияние в декоративных стеклянных плитках, украшающих стену между столовой и гостиной, плясал пятнами на каминной полке, заставленной изящными безделушками, игрушками, блестящими фигурками и портретами в светлых деревянных рамочках.

Портретов было вообще очень много — не только на каминной полке, но и на стене вдоль лестницы, ведущей на второй этаж, и в столовой. Лора, проходя мимо, тенью следуя за восторженной Сашей, аккуратно поправила одну рамочку, криво висящую, и ласково, почти как любимое животное, погладила отполированные светлые деревянные перила.

— Как здесь здорово! — воскликнула Саша, кружа по комнатам. От восторга захватывало дух, ей казалось — она сама стала невесомой в этом царстве света и пляшет теперь в прозрачном воздухе вместе с невидимыми пылинками.

— Я же говорила, вам тут понравится! — снисходительно заметила Лора, прислонившись плечом к косяку и наблюдая за девушкой.

— А это кто? Владельцы дома?

Саша осторожно взяла с каминной полки один из портретов. На нем, в солнечный осенний день, была запечатлена пожилая женщина. Она забралась с ногами в плетеное кресло на веранде, заложив пальцем книгу, и улыбалась в объектив. Ее испещренное морщинами лицо, темные пигментные пятна на лбу и руках, узловатые пальцы говорили о том, что лет ей немало, но, несмотря на это, одета она была очень молодежно — в рваные джинсы, яркую футболку с принтом, — в ушах ее были крупные серьги, а абсолютно седые волосы были модно и креативно острижены и уложены.

Женщина выглядела абсолютно счастливой, и Саша прониклась к ней каким-то теплым чувством, губы ее тронула улыбка.

— Это одна из клиенток, — беззаботно ответила Лора, — все, кому тут нравится, с удовольствием фотографируются на память. Вы позволите?

В руках у Лоры как по волшебству появился фотоаппарат, и Саша поспешно уселась за рояль, открыв полированную крышку.

На фото вид у нее вышел немного ошарашенный и удивленный — словно она действительно попала в сказку и не верила этому. В ее светлых сияющих глазах застыл восторг, она сидела неестественно прямо, словно ученица за партой, замершая перед школьным фотографом.

— По-моему, мило, — сказала Лора, рассматривая фото на экране фотоаппарата. — Я распечатаю и поставлю здесь же, вместе с остальными. Не возражаете?

Саша не возражала.

— Пожалуй, съезжу в город за рамочкой, — продолжила Лора, рассматривая фото. — Вы поедете со мной? Посмотрите окрестности. Ну, и узнаете, где магазины и все, что вам может понадобиться... Вы же останетесь тут?

Саша счастливо закивала головой. Конечно, она останется! Какие могут быть сомнения?

Вот только ехать никуда не хотелось. Больше всего на свете Саше захотелось остаться тут одной, влезть с ногами в кресло на веранде и просто послушать весеннюю тишину. Здравый смыл подсказывал ей, что в город все же надо съездить, но... так не хотелось!

— Езжайте одна, — беззаботно ответила Саша. — А я отдохну, осмотрю дом. Вы же вернетесь?

— Ну, разумеется, — серьезно ответила Лора. — Я привезу вашу фотографию. И нам еще нужно будет подписать договор! — она улыбнулась и вышла.

У калитки она замешкалась, и Саша рассмеялась, глядя, как Лора запирает игрушечную калитку своим ключом.

После ее ухода Саша почувствовала себя лучше. Уверенней, что ли. Лора, конечно, не одергивала ее и не кричала, но Саша подсознательно чувствовала, что каких-то вещей нельзя касаться, нельзя трогать. Риэлтор хмурила брови и закусывала тонкие губы от досады, когда клиентка рассматривала, например, красивые статуэтки и безделушки или подходила к старинным настенным часам, висящим на стене лестничной площадки между вторым и первым этажами. Словно ей надо было срочно бежать по своим делам, а потому тратить время на то, пока Саша налюбуется красивыми вещами, попросту было жаль.

— Бука, — весело сказала Саша, адресуя это обидное слово уехавшей Лоре, и направилась на веранду.

Погода была отличная.

Солнце светило сквозь тонкое кружево молодой листвы, было не жарко, но и не прохладно.

— В самый раз, чтобы вздремнуть, — пробормотала Саша, забираясь в кресло и удобнее устраиваясь на подушках. От них пахло лавандой — наверняка они некоторое время лежали в комоде, переложенные ароматными саше. Еще один штришок, приятная мелочь, говорящая о любви и заботе к дому и вещам, наполняющим его.

Сон пришел сразу, путаный, тревожный и странный. Сначала снился лес и топь, и Саша инстинктивно отпрянула от черной волнующейся воды с танцующей на поверхности ряской, затрясла головой — нет, нет! Место выглядело обычно, ничего зловещего, просто топь за лесом, сгнившие трухлявые стволы, торчащие на болотных кочках, но отчего-то Саша испытала дикий ужас, иррациональный страх, погнавший ее прочь, сквозь лес, куда глаза глядят.

Потом привиделся дом, только был он... грязным и старым. Игрушечная калитка была выкрашена некрасивой бурой краской и поскрипывала на ветру. И внутри все было не так. Все было темным, липким, засиженным мухами — их гадкие следы были повсюду, на пыльных серых стеклах, на коричневых обоях с кремовыми королевскими лилиями, на стекле настенных часов. Маятник на них не качался, они были давно мертвы, сломаны, и к ним на площадку вела лестница, застеленная выцветшим, вытертым старым ковром. Его ворс был совершенно непонятного цвета от втоптанной в него грязи, крошек еды, мусора, он морщился складками, за которые цеплялись словно налитые свинцом ноги, и злой старушечий голос бубнил, задыхаясь:

— Они убили меня!.. Они!..

Почти дойдя до лестничной площадки, Саша оглянулась и увидела ее — старуху. Ничего страшного в ней не было, обычная немощная женщина в длинной ночной сорочке, еле перебирающая ногами, опирающаяся на клюку дрожащей рукой с узловатыми корявыми пальцами. Но выглядела она неряшливой и изможденной, а в ее скрипучем голосе перемешивались отчаяние и лютая злоба. Маленькие гнойные глазки щурились, словно отвыкли от света, даже такого тусклого, который давала крохотная пыльная лампочка под потолком.

— Они!.. Они! Они! — твердила она, яростно тыча палкой куда-то вверх, указывая на часы. Ее костлявые пальцы вцепились в перила, она поставила ногу на ступеньку, намереваясь подняться по лестнице вверх, к Саше, но тут словно кто-то злой дернул за ковер, вытягивая его из-под ног старухи, и та упала, сильно ударившись затылком об дощатый пол. Саша ее не видела, только слышала ее жалобный и отчаянный вой где-то внизу, в темноте, но и тот вскоре затих.

— Эй? — окликнула она старуху, вглядываясь в темноту под лестницей. — Что с вами?!

Вместо ответа раздалось какое-то звериное сопение, старуха, передвигаясь по ступенькам на четвереньках, выскочила из густой тени так неожиданно, что Саша отпрянула и громко завизжала, зажмурившись от ужаса.

— Тьфу, ну и приснится же такое!

Саша проснулась от собственного крика, едва не свалившись с кресла.

Сердце колотилось в груди, перед глазами все ещё стояла эта картина — грязная лестница и карабкающееся по ней страшилище с одержимым взглядом. Кажется, рассказы Лоры об утонувшей в болоте неизвестной старухе дали свои плоды.

"Нервы ни к черту", — подумала Саша, резкими рывками выпутываясь из-под небесно-голубого пледа.

Пока она спала, погода испортилась, ветер нагнал серых грязных туч, по крыше постукивал мелкий дождик. Солнце спряталось, а вместе с ним исчезла, испарилась эйфория, и вернулись тяжёлое раздражение и усталость, от которых Саша и хотела бежать, спрятаться в тихом загородном домике.

От долгого пребывания в неудобной позе, кажется, затекли ноги, Саша с трудом сделала несколько шагов. К тому же хотелось есть. Саша поняла, что голодна до тошноты, до спазмов в желудке, до такой степени, что едва сдержалась чтобы не сунуть в рот гусеницу, выползшую на перила.

Хоть что-нибудь.

Съесть.

"В доме наверняка что-нибудь есть, — подумала она, пожалев, что не поехала с Лорой в город. — Поищу на кухне".

В доме было темно, тихо, мрачно. Вместе с солнцем исчезло очарование комнат, стены, покрытые светлыми обоями, словно налились темнотой, полые прозрачные плитки из стекла казались пожелтевшими от времени и мутными, кое-где треснувшими, радуга уже не играла в них. Саша с удивлением заметила, что там, под обоями, стены очень неровные, с многочисленными щербинками, вмятинами в штукатурке, с длинными бороздами, словно кто-то рвал их ногтями... Теперь, когда солнце ушло и комнаты наполнил полумрак, все эти шероховатости налились мглой и проступили сквозь нарядную светлую бумагу... вместе с грязными пятнами королевских лилий, вдруг начавшими просвечивать сквозь обои...

Мигнув, Саша ещё раз пристально присмотрелась к стенам — да нет же, черт! Все это лишь казалось ей, какая нелепость! Они были гладкими и чистыми, но какая-то часть сознания с маниакальным упорством изображала этот чистый уютный дом грязным и жутким... Словно накладывая старые воспоминания на чистый образ.

— Какая чушь, — бормотала Саша, неосознанно затирая ладонью привидевшееся ей во сне изображение. — Чушь!

Призрачная лилия пропала, но ладонь сохранила гадкое ощущение. Это было словно понимание, что под красивой оберткой таилось что-то мерзкое и гнилое.

— Подсунула мне старую развалину, — бормотала Саша, лихорадочно обшаривая стену ладонями.

Зачем она это делала? Она и сама не могла понять. Повторяя пальцами длинные призрачные борозды, скрытые светлой бумагой, нащупывая рытвинки, сколы на штукатурке под обоями, она словно искала тайник и даже пару раз постучала костяшками пальцев, надеясь услышать пустоту.

— Что я делаю? — прошептала Саша. По ее лбу катился болезненный холодный пот, от голода подгибались ноги, она едва стояла. Но вместо того, чтобы пойти на кухню и поискать что-нибудь съестное, Саша почему-то продолжила лихорадочно обшаривать, обыскивать все кругом, а кто-то чужой ее губами лихорадочно твердил: — Нужно бежать. Прочь отсюда.

Почему бежать — Саша тоже не могла сказать. Бежать — и все. Кто-то другой думал за Сашу, кто-то чужой руководил ее действиями, заставляя ослабевшие руки лихорадочно перебирать вещицы на полках, выдвигать ящики мебели, забитые каким-то странным старым ржавым барахлом, гремящим и лязгающим. Это были погнутые половники, сломанные медные ручки, замочки, вырванные из выкинутых на свалку сумок, связки ржавых ключей, мотки проволоки, разномастные ложки и вилки, тупые столовые ножи, ненужный и грязный хлам, кое-как припрятанный от чужих глаз. Ему давно уже не было применения, и все это хранилось, припрятанное по тайным местечкам, лишь потому, что было частью дома... тайной частью, такой же мерзкой, как исцарапанные в му́ке стены дома, и такой же неотъемлемой, как прокуренные легкие или потроха живого организма.

От вида этих старых, никому не нужных вещей, заполняющих ящички светлых нарядных комодов, иррациональный тошнотворный ужас накатился на Сашу. Ее руки задрожали, она едва не упала, но сумела устоять, вцепившись пальцами в лакированное нарядное дерево. Кто здесь жил, маньяки?! Зачем они хранят перепачканные в чем-то давно засохшем и почерневшем столовые приборы?!

— Они убили меня, — внезапно произнесла Саша не своим, каркающим и скрипучим голосом. — Они убили меня! Нужно найти ключ. Нужно уйти...

Этот голос, эти слова, принадлежащие не ей, еще больше напугали Сашу, она с криком отпрянула от комода, оттолкнув его от себя.

— Ключ, — настойчиво повторила Саша, и ее слабое тело, вихляясь и ковыляя, против ее воли побрело к лестнице на второй этаж.

— Нет-нет, стой, подожди! — заверещала Саша, чувствуя, как ноги против ее воли переступают, шаг за шагом приближая ее к лестнице. — Не надо, нет!

Но тело не слушалось ее. Шатаясь, оно наперекор Саше доковыляло до лестницы, и та едва нашла в себе силы, чтобы поднять одну руку, вцепиться ею в перила и попытаться остановиться.

Но вторая ее рука, безжалостно и хладнокровно, явно со знанием дела, словно делала это не раз и не два, по одному отцепила хватающиеся за дерево пальцы, ломая их, несмотря на боль и крики сопротивляющейся Саши.

— Дура, — шипела Саша не своим голосом, одной рукой яростно выкручивая собственный палец другой руки, все еще отчаянно цепляющейся за перила. — Ты только мешаешь! Отпусти! Отпусти!

Ухватив слабо сопротивляющуюся руку, Саша, повинуясь злой воле существа, захватившего ее тело, несколько раз ударила собственную кисть о перила, нисколько не заботясь о том, что может переломать пальцы, и не обращая внимания на собственные крики и разбитую в кровь ладонь.

Где-то недалеко послышался звук мотора, он приближался, разрастался, и Саша закричала изо всех сил, так, чтобы во дворе наверняка ее услышали:

— Помогите, помогите!

"Вероятно, это Лора возвращалась из города", — мелькнуло в голове у Саши, и она отчаянно ухватилась за перила снова, той самой рукой, которая не слушалась ее, и заставила ватные, трясущиеся от голода ноги сделать несколько шагов вниз по лестнице.

— Помогите!

Лора спасет ее, стоит только выползти на веранду.

Преодолевая сопротивление монстра, завладевшего ее телом, Саша, ковыляя и вихляясь, медленно переступая, настойчиво двигалась по направлению к выходу. От напряжения в глазах было темно — казалось, что ей за спину привязали груз или десяток рук удерживает ее, вцепившись в одежду. Собственные руки, словно взбесившиеся, хлестали ее по щекам, от одного из метких ударов лопнула губа, и Саша громко взвизгнула, но руки вместо того, чтоб прижать, пожалеть раненое место, яростно вцепились в горло, тряся девушку.

— Не смей орать, не смей орать, — злобно пыхтело чудовище Сашинами губами. — Не то я тебе рот зашью, поняла?!

Три, четыре,

Четыре, пять,

Не мешай родителям спать.

Кто в постели кричит и ревёт,

Тому мама заштопает рот...

— Помоги-ите, — пробулькала Саша, багровея от удушья. Монстра это разозлило. Невидимое сопротивление вдруг исчезло, словно удерживающая рука разжала пальцы, и Саша, в очередной раз дернувшись изо всех сил, от собственного толчка рванулась вперёд и, запнувшись, рухнула во весь рост, ударившись лбом об угол нарядного комодика.

— Молчи, гадина, молчи! — шипел монстр.

Одна из рук Саши помимо ее воли дёргала, выдвигала ящики с гремящим барахлом и ощупывала все внутри, раня пальцы о гвозди, зубья вилок.

В подушечку пальца что-то остро кольнуло, больно и коварно, глубоко, чуть не до кости, выдавив капельку крови, что-то мелкое, но опасное и хищное. Оно цеплялось за кожу зазубринами, и монстр, зажав это неведомое в кулаке, подтянув воющую Сашу ближе к комоду, рывком заставил ее сесть, прислонившись спиной.

— Закрой свой рот!

Собственные разбитые, распухшие, плохо гнущиеся пальцы безжалостно впились в лицо, стиснули до боли губы, прижимая их крепко, а в другой руке — нет, невозможно! — Саша, воя от ужаса и суча ногами, увидела маленький рыболовный крючок, грязный, с крупицами песка и засохшим черным кусочком приманки — вероятнее всего, частичкой червяка.

Острие крючка, быстро и без колебаний проткнув губу, выскользнуло наружу, и Саша, вывернувшись из собственных рук, издала дикий вопль. Прокол наливался тяжёлой болью, пульсировал, Саша мотала годовой, но разве можно сбежать из собственных рук?

Второй прокол пришелся на самое нежное место в нижней губе, в глянцевую внутреннюю поверхность, Саша завизжала, чувствуя, как металл рвет ее губы, скреплённые неудобно, криво, и как при малейшей попытке открыть рот крючок впивается хищной зазубриной и рвет до крови кожу. Во рту стало мокро и солоно, рот наполнился кровью, и Саша с содроганием поняла, что голодный монстр торопливо пьет эту кровь, жадно сглатывает, стараясь заглушить мучительную голодную боль в желудке.

Второй крючок монстр загнал одним движением, не особенно заботясь об удобстве Саши. Рот был стянут, Саша могла лишь поскуливать и мычать, и чудовище удовлетворённо вздохнуло, руки, терзающие девушку, упали, расслабились. На мгновение Саше показалось, что монстр сам испытывает боль, проделывая все это с ней, но это почему-то не останавливает его.

Меж тем монстр снова приступил к своим поискам. Подскочив на ноги, чудовище снова принялось копаться в ящиках, раня руки, загоняя под ногти острые колючки, мыча от злости и роняя слезы бессилия.

Вот зачем был нужен весь этот хлам. Это были как охранные амулеты. Тот ключ, что искал монстр, тоже был частью дома, крохотной металлической вещицей, и старое, никому не нужное барахло охраняло его, не позволяя чудовищу найти его и освободиться...

Поиски ни к чему не привели, лишь Сашины руки были изрезаны и исколоты в кровь. Ключа не было. Монстр мучительно соображал, куда же можно было спрятать этот проклятый ключ, Саша слышала его мысли как свои собственные, но и он тоже слышал ее мысли. И потому клочок ее сна — яркий, вспыхнувший в мозгу зарницей, — монстр увидел так же ясно, как и сама Саша.

Часы. Старые сломанные часы из ее сна, к которым неведомая сила не пустила старуху.

Саша глянула наверх — покачивая маятником, часы громко тикали, отсчитывая мгновения, словно наблюдая сверху за мечущейся в потемках девушкой. А на самих часах, тускло поблескивая, что-то стояло, какая-то старая плоская вазочка, больше похожая на глубокую медную миску с отлитой на ее боку оскаленной львиной мордой.

Тайная часть дома.

Такая же старая, как хлам в ящиках.

Выставленная напоказ, но незаметная.

С минуту монстр просто смотрел на эту вазочку, не шевелясь, не пытаясь сделать к ней и шага, даже не дыша, и Саша в наступившей тишине, нарушаемой лишь тиканьем часов, отчётливо услышала, как около калитки притормозила машина.

Теперь это точно Лора.

Ещё пять минут, и она появится в доме. Она поможет! Саша замычала, попробовала затопать ногами, чтобы привлечь внимание Лоры, которая наверняка неторопливо собирала покупки. Краешком сознания Саша поняла, что монстр не хочет, чтобы Лора нашла Сашу. Он готов был утащить ее в подвал, готов был заставить ее нырнуть в выгребную яму и притаиться там, лишь бы не попасться на глаза Лоре.

"Он не справится с нами двоими!" — поняла Саша и отчаянно затрепыхалась, но тщетно.

Собственная рука влепила Саше хлесткую пощечину, тело само отшатнулось к стене, словно его кто толкнул, рука крепко вцепилась в волосы и пару раз с силой ударила Сашу головой о стену. Сознание Саши помутилось, и она наверняка упала бы, если б не страшный подселенец. После этой экзекуции он завладел телом почти потерявшей сознание Саши полнее, стал двигаться ловче, увереннее и взобрался на лестничную площадку к часам очень быстро.

Часы висели слишком высоко, и монстр прыгал около них, повизгивая как собака, стараясь дотянутся перепачканной в крови и ржавчине рукой до вазы. Кое-как ему это удалось, Саша почувствовала пальцами холодное прикосновение металла, и ее рука подпихнула вазу к краю. Опасаясь уронить ее и создать ненужный шум, а также до дрожи боясь потерять ключ, который мог отлететь куда угодно и затеряться окончательно, монстр потянулся на цыпочках изо всех сил, так, что спину свело судорогой, и жадной рукой залез в вазу. Пальцы тотчас нащупали что-то твердое, сухое, какой-то металлический ободок, и монстр с победным мычанием ухватил этот предмет, стиснул, трясясь от предвкушения.

Но оставив часы, крепко став на ноги и разжав пальцы, на своей ладони Саша с омерзением увидела совсем не ключ.

Это был коричневый полуистлевший скрюченный палец с надетым на него колечком с синим камешком. Кольцо присохло — вероятно, когда-то оно было испачкано кровью, — ноготь был черный и искривлённый, и Саша с накатывающим на нее ужасом поняла, осознала — да это же палец Лоры...

Лора притащила ее в свой дом!

Вот почему монстр не хочет встречи...

Словно наяву Саша услышала издевательский смешок Лоры, сыгравшей злую шутку с призраком, когда-то бывшим ее матерью, и сознание снова затуманилось, перед глазами все поплыло.

Монстр, рыдая и воя, уже почти не таясь, отшвырнул палец и кинулся, как безумный, на стену.

Сквозь дурноту и полуобморочное состояние Саша слышала, как чудовище лихорадочно что-то ищет, простукивая стену, царапая обои, яростно вцепляясь ногтями и вырывая целые длинные бумажные ленты с яркой светлой поверхности. Какая-то дикая то ли надежда, то ли догадка двигала ослабевшими руками, придавала чудовищу сил. Под оборванными обоями было дерево — старое, источенное червями, покрытое чешуйками облупившейся бурой краски, — и Саша заметила на потемневшей поверхности следы от ручки, разбитые старые гнезда, откуда едва ли не с мясом вырвали шурупы.

Дверь. Кто-то оторвал ручку и постарался скрыть эту дверь от посторонних глаз. Чтобы никто ее не открыл. Никогда.

Тут, рядом с часами, была дверь, и за ней что-то было упрятано, что-то жуткое, мерзкое, такое отвратительное, отчего даже беспощадный одержимый подселенец начинал дрожать и поскуливать. Ему тоже было страшно, но желание выбраться, уйти пересиливало страх, и чудовище продолжало рвать обои, освобождая дверь.

— Ключ, — мычало чудовище сквозь сколотые губы, захлебываясь безумным отчаянием и болью. — Нужно найти ключ...

Меж тем, как показалось Саше, внизу, на веранде, послышались шаги Лоры. Монстр отвлекся от своей разрушительной деятельности и молниеносно обернулся, уставился Сашиными глазами вниз, на лестницу, прислушиваясь к звукам внизу. Саша почувствовала дикий ужас, охвативший чудовище, отчаяние и почти безумную надежду на то, что оно успеть завладеть спасительным ключом до того, как откроется входная дверь и на пороге появится Лора.

Обламывая ногти чуть не до крови, засаживая занозы, подселенец кое-как подцепил плотно прилегающую к косяку дверь и распахнул ее. Воющая от ужаса Саша влетела в каморку под часами так, словно ей наподдали хорошего пинка.

Внутри было пусто, совсем пусто, если не считать полок, кое-как приляпанных на голые стены, и еще чего-то, валяющегося на полу бесформенной кучей.

Повинуясь воле чудовища, захлебываясь слезами, Саша почти уткнулась лицом в эту пыльную серую кучу и в полутьме с ужасом разглядела оскаленные в смерти зубы, обтянутый коричневой иссохшей кожей череп.

"Да это же мать Лоры!"

Разглядывая высохший труп, стиснувший на груди черные мумифицированные руки, Саша заметила тонкую тусклую цепь, тянущуюся от стены к лежащей куче костей. Цепь, серая и неприметная, скрывалась под истлевшим подолом и крепилась к кандалам, обхватывающим тощую лодыжку.

Лора что-то говорила про то, что ее мать умерла в одиночестве, не смогла выбраться из кладовки, но с цепью на ноге это не так-то просто сделать, не правда ли?

— Они убили меня, — промычала с ненавистью старуха.

— Кто? — прошептала Саша. — Кто?!

— Я и Дом, — ответила Лора, появляясь в дверном проёме. — Вижу, вы уже познакомились?

Саша сидела в старом инвалидном кресле, а Лора, неторопливо повязав фартук, разбирала покупки.

Над кухонным столом, под глухим абажюром, горела лампа, свет был теплый и уютный, и тем страннее и дико выглядело все происходящее.

Лоре не составило никакого труда справиться с ослабевшей от голода Сашей, вытащить ее из каморки, усадить в кресло и крепко привязать к нему — на вытертых подлокотниках, обтянутых крошащимся от старости дерматином, были приспособлены ремни с широкими крепкими пряжками, они глубоко впивались в кожу, когда Лора фиксировала руки скулящей Саши.

— Пора ужинать, мамочка.

Лора выглядела очень спокойной и расслабленной, двигалась плавно, словно в глубокой задумчивости. Подкатив Сашу к столу, она оставила ее на кухне одну, а сама вернулась к часам.

Там она заботливо поправила вазочку на часах, прижалась к дверям, покрытым узкими полосками рваной бумаги — все, что осталось от обоев, — и ласково погладила старое дерево.

— Ничего, ничего, — бормотала она, прижавшись щекой к двери так, как прижимаются к родным людям, — я всё исправлю. Ты ведь не отпустишь ее, правда? Никогда?

Она долго возилась на лестнице, Саша слышала, как гремит ведро, как Лора сметает рваную бумагу и упаковывает ее в мусорный мешок.

Затем она вернулась к Саше, вытирая мокрые руки о фартук.

— Наклеила новые обои, — зачем-то сказала она.

Крючки, стягивающие сашины губы, Лора сняла, откусив кусачками хищный зазубренный конец.

У самой Лоры была маленькая белая точка в углу рта, а когда она улыбалась, становился видным белый тонкий неровный шрам. Видимо, губа порвалась...

— Будем кушать, — ворковала Лора как ни в чем не бывало, тщательно промывая цветную капусту и споласкивая крупные куриные яйца.

При виде этой немудреной еды у Саши голодной болью загорелся желудок, до жжения, до слез и рвотных позывов, она без сил свесилась с коляски, содрогаясь от выворачивающих ее наизнанку спазмов, но желудок был абсолютно пуст.

Саша понимала — она чувствует страдания человека, умершего от голода. То отчаяние, ту надежду на освобождение и страх, нечеловеческий ужас от одной только мысли, что дверь открыть не удастся.

— Послушай, — произнесла Саша как можно твердо, стараясь унять дрожь и придать своему голосу уверенность. — Послушай, это ваши дела, ваши разборки. Я тут совсем не при чем. Я не при чем тут, ясно?!

Саша не выдержала, ее голос сорвался на крик, руки вцепились в поручни, рванув ногтями дермантиновую обивку. Но Лора осталась так же безмятежна и спокойна, хозяйничая у плиты.

— Зачем тебе я?! — проорала Саша, чувствуя, как по горячим щекам ползут слезы. — Я тебе зачем?!

— Ну как же, — беззаботно отозвалась Лора, по очереди разбивая в блендер пару яиц. У Саши забурчало в животе, она скорчилась, стиснув зубы, пережидая приступ. — Смерть — это покой. Это конец, это предел страданий. А жизнь, — она обернулась к Саше и улыбнулась, — это страдания. Это боль. Это голод. Знаешь, как приятно видеть, как она страдает?

— Но я тут не при чем, — заскулила Саша, содрогаясь от рыданий. — Почему я?!

— А почему нет? — удивилась Лора. — Ничего личного. Тебе просто не повезло.

Она взбила в блендере яйца и принялась крошить туда цветную капусту, словно хотела приготовить омлет.

— Она была, — задумчиво произнесла Лора, не вдаваясь в объяснения, — жуткой свиньёй. Дома постоянно был бардак, хотя я и мыла полы раз в неделю. Она разбрасывала вещи, стряхивала пепел на пол, если готовила, обязательно роняла что-нибудь на пол, подбирала и отправляла в общий котел. Есть ее стряпню было невозможно. Но если я отказывалась, она умела заставить. Например, запирала меня на пару дней в чулане. После я съедала все, да ещё с удовольствием! Даже несмотря на то, что тарелка простояла на столе эти дни, и из нее уже поели мухи и тараканы. Дому тоже это не нравилось. О Доме она тоже не заботилась, и однажды он запер ее и уже не выпустил.

— Ты сумасшедшая, — прошептала Саша, — ты ненормальная! Я видела цепь — это ты ее убила!

— Я?! — совершенно искренне удивилась Лора. — Нет. Меня проверили — я была на другом конце страны. Я тут абсолютно не при чем. Я же говорила, что очень хотела бы увидеть, как она умирает, но... Приходится довольствоваться вами.

— Вами? — переспросила Саша, и в ее глазах мелькнуло понимание. Она обвела взглядом многочисленные портреты, с которых на нее смотрели улыбающиеся лица женщин, и ее затрясло, заколотило так, что коляска загремела своими металлическими частями. — Они все?..

— Ага, — беззаботно ответила Лора, поставив перед Сашей новое фото. Ее фото.

На цветной фотографии Саша сидела за пианино, только вот лицо ее... оно выглядело постаревшим, осунувшимся, хоть и счастливым.

— Твое время кончается, — весело сказала Лора, но ее голос потонул в крике и вое Саши, отчаянно бьющейся, старающейся освободиться от ремней, впившихся с ее запястья до багровых полос. — Но я дам тебе шанс. Я его всем даю, вы же не виноваты, в конце концов.

Саша заскулила, но это был не ее голос. Это чудовище, забравшееся в ее тело, выло от отчаяния.

— Сейчас я покормлю тебя, — ворковала Лора. — ты же хочешь есть?

Она побросала куски цветной капусты в блендер и нажала на кнопку, месиво превратилось из жёлтого в мутно-зеленое, но и на него Саша смотрела с жадностью.

— Последний штрих, — Лора взяла белоснежное полотенце, развернула его. Там лежала мертвая птица, сухие сжатые в смерти лапки, испачканные испражнениями перья... — Это ничем не грязнее, чем все эти мухи и тараканы, бегающие по моей еде.

Саша и крикнуть не успела, как птица оказалась в блендере, и тот перемолол ее, наполнив смесь рубленными перьями, мелкими косточками. Тонкая кишочка мазнула по стеклу и лопнула отвратительным коричнево-болотным цветом.

Саша, рыдая, отвернулась. Голод становился невыносимым, но съесть это?..

— Вкуснятина, — оценила свое творение Лора. — а теперь приправы. Ты хочешь съесть это?

Привязанные к креслу руки Саши дернувшись, потянулись к блестящей чаше. Страдающее от голода существо все равно было готово съесть что угодно.

— Так сильно хочешь? — сочувственно произнесла Лора. — А мне кажется, что нет. Ты проявляешь недостаточно желания. На что ты готова, что можешь отдать, чтобы получить еду? А, у тебя же ничего нет...

Взгляд Лоры упал на дрожащие руки Саши, по ее лицу скользнула страшная ухмылка.

— Кто-то забыл собственные Правила, установленные в этом доме: никаких украшений! — зло произнесла Лора, демонстрируя собственную покалеченную руку.

Она решительно шагнула к своей пленнице, резко рванула ремни, стягивающие запястья. Ухватила руку с колечком на безымянном пальце, в другую руку вложила нож и отошла — словно хотела увидеть все как можно лучше.

— Режь, — велела она жестоко. — Не то не будет тебе еды. Что смотришь? Режь. Хочешь есть? Режь.

— Нет-нет-нет! — заверещала Саша, чувствуя, как от ужаса горячая влага начала пропитывать ее джинсы. С кресла закапало на пол, но занявшая ее тело старуха размахнулась и решительно воткнула острие лезвия в сустав пальца, отчленила его от руки. Боль огнем обожгла руку, Саша завыла и засучила ногами, стараясь вырваться, но это было бесполезно, и ей пришлось помогать, давить на нож, чтобы только поскорее эта пытка закончилась.

Саша орала и рыдала, но какая-то сила удерживала ее трясущуюся руку на месте, а вторая рука безжалостно отрезала какие-то ниточки, на которых повис палец, кромсала кожу.

— Тебе нужны белки — кажется, так ты всегда говорила, да? — проворковала Лора.

Она накинулась на маленький кусочек плоти как на добычу, схватила его и бросила в блендер, и палец в мгновение ока был перемолот, смешан с тошнотворной жижей.

— Пей!

Саша выла и захлебывалась рыданиями, но ее собственные дрожащие руки ухватили блестящую стеклянную чашу, губы жадно припали к краю. Она, давясь рыданиями, пила тошнотворную смесь, едва справляясь с рвотными позывами, глотала царапающие горло мелкие осколки, щекочущие перья. Изголодавшемуся существу, захватившему ее тело, было все равно; старуха была настолько голодна, что даже пульсирующая боль в отсеченном пальце не шла ни в какое сравнение с разламывающей тело слабостью.

— Ну и отлично, — Лора вырвала почти опустевшую перепачканную кровью чашу из рук Саши, — а теперь к делу. Ты же помнишь, ты должна помнить, что от калитки было два ключа. Один вот он — у меня, — в второй висел на тонком шнурке... я носила его на шее, помнишь? Ну, разумеется, нет. Ты никогда не придавала значения таким вещам. Он был на мне в тот день, когда ты меня наказала за то, что я убежала на речку купаться. Помнишь? Ты пыталась утопить меня в старой ванне. Он теперь лежит в сливном колене. И всегда там был. Все это время. Если бы ты помнила все, что ты со мной творила, ты бы давно выбралась отсюда.

Но ты искала только там, где плохо было тебе.

Саше было плохо, болел переполненный едой живот, отчаянно не хотелось двигаться, глаза закрывались. Хотелось лечь и уснуть, но Лора была непреклонна. Она отвезла Сашу на инвалидном кресле к какой-то неприметной двери, — Саша видела, как их путь отмечает дорожка из капель крови, капающей из обрубка ее отрезанного пальца.

Когда Лора вывалила ее на холодный кафель, прямо в лужу ржавой, пахнущей протухшей рыбой воды, Саша почти не почувствовала боли и холода.

Тонкой струйкой текла в старую чугунную ванну вода, капала с облупившихся эмалированных бортов. Веселый перестук капели сливался с грозным тиканьем часов — их тут было много, словно в часовой мастерской, всяких разных, висящих на кафельных грязных стенах и стоящих на полочках.

— Продержишься здесь час — свободна. Не больше, ни меньше — час, — сказала Лора, и дверь за ней закрылась.

Саша, борясь с дурнотой и сонливостью, еле поднялась. Палец горел огнем, она прижимала раненую руку к животу, пачкая кровью одежду. Второй рукой, той самой, что предавала ее столько раз сегодня, попыталась найти сливное отверстие в ванной — ледяная вода по самое плечо ухватила ее, сжала, покалывая острыми иглами, в нос шибанул отвратительный запах, пальцы нащупали толстый слой грязи на том месте, где должно было быть сливное отверстие.

Меж тем вода прибывала.

От любого движения Сашиной руки в грязной ванне она целыми потоками выливалась ей на ноги, обжигала ледяным холодом колени. Пальцев на ногах Саша уже не чувствовала, зубы выбивали звонкую дробь, рука, казалось, отмерла, и даже если в слежавшейся за годы грязи Саша до крови сорвала, обломала ногти, переломала пальцы — она этого не чувствовала, усердно пробираясь к отверстию.

На минуту вытащив руку, чтобы как-то отогреть, вернуть ей чувствительность, Саша оглянулась и заметила, что воды в ванной уже почти по колено ей. Казалось, она сочилась отовсюду — из щелей между засиженными мухами плитками, капала с полочек из расслоившейся от сырости фанеры с сердито тикающими на них часами, тонкими струйками змеилась по грязному кафелю.

Сашу накрыла паника. Она поняла, что Лора и не собиралась ее отпускать так просто. Час времени, продержаться здесь час — в ледяной воде, которая наполняет комнату? Даже если Саша не замерзнет тут, то наверняка утонет!

К тому же, к ужасу своему, Саша вдруг поняла, что не знает, сколько уже времени провела тут. Все часы, абсолютно все, показывали разное время, их сердитое тиканье вразнобой становилось все громче, все отчетливей, словно маленькие молоточки били в голову. Час, час наказания! Когда он истечет, кто знает?! Может, он уже на исходе, а она еще не нашла ключ!

Саша в панике кинулась под ванну — для этого ей пришлось встать на колени, полностью погрузиться в обжигающую ледяную воду, — и рванула сливное колено, выворачивая его. С третьей попытки ей удалось сдвинуть с места трубу, она, рыча, выволокла ее на поверхность воды, вынырнув. Оказалось, что воды уже по пояс. Ноги от холода сводило мучительными судорогами.

Саша потрясла трубу, из нее полилась жидкая грязь, шлепались слипшиеся черные листья, трава, камешки, какая-то веревка... Саша в последний момент успела ухватить ее, сжать искалеченную руку в кулак, и маленький грязный ключ закачался над волнующейся водой.

— Нашла! — радостно взвыла Саша, уже не различая, кто это радуется — она или старуха, запертая в ее теле.

Она кинулась к дверям, с трудом переставляя непослушные ноги в ледяной грязной воде, но дверь была заперта. Сколько б она не крутила и не дергала ручку, дверь не поддавалась.

Час, ни больше, ни меньше.

Вода, очень быстро наполняя маленькое полутемное помещение, добралась уже до груди, сжимая ледяным обручем, не позволяя вздохнуть, и Саша, трясясь, оглядывалась на часы, все еще надеясь угадать, когда же минует час.

Час — это сколько? Когда он пройдет?

Некоторые из часов уже погрузились под воду, стрелки их останавливались, сердитое тиканье глохло, в комнате становилось все тише и тише.

Саша еще дергала ручку двери, с головой погружаясь в ледяную темноту, зажимая в замерзшем кулаке спасительный ключ, но смертельное спокойствие уже наливало ее тело, стирало ужас, заменяя его спокойствием и безразличием.

"Смерть — это покой, — думала она, в последний раз выныривая из воды, которая залила уже всю комнату, оставив небольшое пространство под потолком. — Жизнь — это страдание и боль..."

Чужие мысли еще крутились в ее голове, старуха кричала и плакала, сыпала проклятьями. Именно она раз за разом всплывала и погружалась, именно она боролась, потому что знала — очередная смерть не принесет ей покоя, будет еще чья-то жизнь, и еще мучения, которые никак не насытят мстительную душу ее дочери. Никогда так близко она не была от свободы, никогда еще ключ не был в ее руках, и теперь ей хотелось выдержать испытание как никогда. Выдержать, выйти и освободиться.

Поэтому она отчаянно боролась, она кусала искалеченный палец, но Саша все равно засыпала. Ей уже не было холодно, и очередной вдох, наполнивший ее легкие водой и рвущей болью, она приняла как благо...

— ...Ты же никогда не отпустишь ее?

Лора любовно гладила отмытый до блеска белый кафель.

Ванная была отчищена от грязи, листьев, тухлой воды и светла, солнечные зайчики играли на стенах, краны блестели, слив был починен.

Небольшой пластиковый мешок с телом лежал у дверей.

Оставалось только вывезти его подальше и утопить надежнее, не как в прошлый раз.

Никто и никогда не опознает старуху с изорванным ртом и искалеченной рукой, даже если найдет в болоте у города, но мало ли...

И только фотография — пожилая счастливая леди у пианино, с тонкими узловатыми пальцами, лежащими на клавишах,— останется в доме, помнящем, кто она такая на самом деле.