Историческая достоверность (джен)

— Так спали вы, в конце концов, с Элизой Клемен или нет?!

Их Сиятельство неторопливо оторвал взгляд от газеты — судя по заголовкам, французской — и поверх нее воззрился на своего растрепанного и доведенного до отчаяния автора. Которая немедленно стушевалась.

«Все-таки надо было не лениться и на ночь голову помыть, — мелькнула в сознании короткая мысль, немедленно сменившаяся другой: — И пижама дурацкая».

— Это бобёр, — словно оправдываясь, пробормотала она, когда изучающий взгляд фон Кролока остановился на ее животе.

— Мои соболезнования, — серьезно откликнулся тот. — У меня, разумеется, зародилось страшное подозрение, что это может быть он, однако я, признаться, не смог заставить себя поверить в подобное зверство.

— Что вы прикопались? Нормальный бобёр! Из мультфильма! — стараясь скрыть смущение, оскорбилась почти тридцатилетняя «писательница готических романов». — Вы от темы-то не уходите.

— И снова я вынужден напомнить, что твоя привычка ходить босиком может иметь печальные последствия. Особенно осенью, в замке, в котором и речи не идет о полах с подогревом.

Разговоры с Винцентом Родериком фон Кролоком «на его территории» способны были довести до нервного срыва даже очень терпеливого человека. Отчасти потому, что сам граф человеком не был и запасов терпения у него было в разы больше, отчасти — из-за того, что он имел отвратительную, с точки зрения автора, манеру с легкостью пропускать вопросы мимо ушей, когда не считал нужным на них отвечать. Особенно в те моменты, когда от него требовалось внести свою лепту в написание очередной главы.

— И откуда у вас информация о существовании полов с подогревом? — осведомилась автор и с укоризной констатировала: — Опять из моей памяти заимствуете. А мне потом со справочниками по тексту ползать и вымарывать анахронизмы! Вы вообще в курсе, что такое понятие, как «морг», появилось только в девятнадцатом веке?

— Помнится, у нас с тобой не хроника, а фэнтези с вампирами, — отложив газету в сторону, фон Кролок улыбнулся так, что стали видны кончики клыков. «Отрощенных», разумеется, исключительно с целью наглядной демонстрации. — Да и как прикажешь именовать это помещение? «Комната, в которой мы обезглавливаем трупы»? Излишне длинно, громоздко и неудобно, не находишь? Сойди с пола и сядь, наконец.

— Куда? — автор огляделась по сторонам, однако единственным «посадочным местом» в комнате являлся диван, на котором вольготно расположился сам граф.

— Это же твоя голова, — едва заметно пожав плечами, напомнил Винцент. — Создай себе что-нибудь. Или иди ко мне.

Он выжидательно склонил голову к плечу, а автор напомнила себе, что так отчаянно робеть перед плодом собственного воображения — уже ни в какие ворота не лезет. Одна часть ее души, полная смущения, жаждала сотворения кресла, однако другая часть — та, что отвечала за здравый смысл, гордость и чувство протеста, — такие компромиссы почитала равносильными позорному поражению. Поэтому автор, решительно «фыкнув», прошагала к дивану и, по любимой своей привычке, забралась на него с ногами.

— Вся в свою героиню, — насмешливо прокомментировал ее действия граф.

— Сон у меня сегодня, надеюсь, не эротический? — постаравшись придать лицу такое же ироничное выражение, поинтересовалась автор.

— Кто знает, — философски отозвался Кролок. Он наклонился вперед, провел кончиками холодных пальцев по ее щеке и повторил: — Это же твоя голова.

Отчаянно покраснев и подавив вздох, автор издала горлом звук, больше всего похожий на испуганный мышиный писк, а затем гневно и укоризненно уставилась на Их Сиятельство, плечи которого подозрительно мелко подрагивали.

— Слава женскому лицемерию. Ибо мало в веках найдется чего-то столь же постоянного и незыблемого, — откидываясь на подлокотник дивана, подвел своеобразный итог граф, глядя на автора оскорбительно-понимающим взглядом. — Я-то полагал, что как раз сейчас в заснеженных горах Румынии увлеченно охочусь на Фриду, и это полностью занимает твой деятельный разум. Так что я могу временно расслабиться и почитать. А тебя, оказывается, куда больше интересует степень близости моих отношений с Элизой.

— Не то, чтобы больше… — вздохнув, автор попыталась пригладить встрепанные, торчащие во все стороны волосы, однако, плюнув на эту безнадежную затею, решила, что, ввиду пижамы с Деггетом на пузе, выглядеть еще более нелепо из-за прически она вряд ли сможет. На фоне одетого «по-домашнему», но с известным изяществом фон Кролока она и так представляла собой зрелище, на которое только он, пожалуй, и способен был смотреть без смеха. Да и то не всегда. — Но интересует! В конце концов, реалии эпохи…

— А ты уверена, что имеешь о них верное представление? — перебил ее граф. — Рискую тебя огорчить, но мыслишь ты исключительно теми стереотипами, которые сложились в твоем веке о веке моем. Как я уже упоминал, у нас вовсе не исторический очерк. Так почему бы тебе самой не решить — спал я с ней или нет?

— Вам жалко, что ли, сказать? — понимая, что ее в очередной раз пытаются ловко «прокатить» с ответом, тем самым еще сильнее распаляя любопытство, спросила автор. Граф промолчал и она, в попытке стереть с губ своего же порождения эту загадочную, снисходительную усмешку, пихнула его босой ногой в бедро. Благо расстояние позволяло. Усмехаться фон Кролок не прекратил, зато с неким затаенным, прячущемся в глубине серых глаз весельем посмотрел на ее ногу. Которую автор тут же почла за лучшее поджать под себя. — Мне нужна максимальная достоверность!

— Ах, достоверность… — протянул Винцент. — Вижу, ты и впрямь решительно настроена на лекцию. Что ж, изволь. Однако не взыщи, но, раз уж ты гонишься за точностью, в мою биографию тебе придется внести несколько незначительных изменений. Во-первых, фройляйн Клемен было вовсе не девятнадцать. Ей было тринадцать.

— Сколько?! — уставившись на графа неверящим взглядом, взвыла автор.

— В крайнем случае — четырнадцать, — не меняя своего безмятежного тона, «сжалился» Кролок. — В эпоху позднего Ренессанса женщина считалась готовой к браку с момента полового созревания. А значит, в девятнадцать лет Элиза не только была бы женщиной замужней, но и, вероятнее всего, являлась бы матерью двух или трех детей. Во-вторых, я женился на Марии вовсе не в двадцать, а в тридцать: именно этот возраст во второй половине шестнадцатого века считался подходящим, чтобы сковать себя супружескими узами. До этого момента я преспокойно и весело развлекался с куртизанками, а возможно… — тут граф бросил на ошарашенного автора еще один насмешливый взгляд и, понизив голос до «интимного полушепота», добавил: — И с хорошенькими юношами тоже. Очень надеюсь, что ты проявишь благоразумие и не станешь сообщать об этом Герберту. Не хотелось бы впоследствии иметь дело с его бурным восторгом и целой лавиной крайне пошлых шуток на эту тему. В мое время содомия официально по-прежнему считалась грехом, но на деле… на деле она была распространена настолько, что в обществе ее считали едва ли не нормой. Более того, в некотором смысле, это было модно, и родители юношей даже поощряли их связи с мужчинами. Право, ты же в своем Университете, в рамках курса зарубежной литературы, читала «Декамерон». Тебя не насторожила та новелла, в которой муж, застав в постели жены молодого любовника, вместо того, чтобы закатить скандал, с энтузиазмом присоединился к их развлечениям? Посуди сама — в брак мужчины вступают довольно поздно, родители девушек весьма ревностно оберегают их невинность и благочестие… Где же и с кем, спрашивается, молодому человеку утолять свои вполне здоровые любовные аппетиты? Ответ: либо продажные или замужние женщины, либо представители своего же пола, «договориться» с которыми не в пример проще. Подобные отношения считались переходным этапом юности, который позволял набраться необходимого опыта перед вступлением в брак. Сначала молодой человек выполнял пассивную роль при более старшем партнере, затем, повзрослев, заводил себе более молодого, неискушенного любовника и становился «учителем» уже для него. И только потом, женившись, переключал все свое внимание на женщин. Общество же смотрело косо лишь на тех, кто продолжал такого рода связи и после брака тоже. Так что, вероятнее всего, эта сторона половой жизни того века и меня не миновала. Если же вернуться к тринадцати… хм, четырнадцатилетней Элизе, то я спал с ней в свое удовольствие. Более того, виконт Клемен, вероятно, вознес Господу хвалу в ту ночь, когда его дочь оказалась в моей постели. И, попроси я, даже не отказался бы подержать нам свечку. Видишь ли, согласно твоей версии, я был человеком весьма влиятельным и занимал высокое положение в обществе. А значит, имел достаточно возможностей, чтобы устроить брак куда более выгодный, нежели не слишком богатое и знатное венгерское семейство, — граф в притворном недоумении развел руками: — Выбрать род несколько ниже моего рангом, пообещать свое благорасположение и протекцию молодой семье… и вот уже тот факт, что Элиза — не девственница, перестает иметь хоть какое-то значение. И, поверь, ее муж даже не подумал бы протестовать, если бы я продолжал время от времени наносить визиты его юной очаровательной супруге. Так что же, ты по-прежнему уверена, что хочешь придать своим опусам максимальную историческую достоверность?

— Да кому она уперлась в вампирском-то романе?! — поднимая обе ладони вверх, примирительно и, пожалуй, чересчур поспешно воскликнула автор. — Это же, в конце концов, фэнтези!

— Именно так я и думал, — закидывая ногу на ногу, безмятежно откликнулся фон Кролок и добавил: — Что же касается твоих размышлений о том, сколько существует альтернативных способов доставить женщине удовольствие, не ставя при этом под угрозу ее физиологическую невинность… лично я их знаю множество, однако, боюсь, теоретический базис без практической компоненты бессилен полностью раскрыть эту тему.

— Думаю, мне на сегодня информации и так достаточно, — цепенея под нарочито медленно скользящим по ней взглядом, заверила графа автор, пытаясь найти в себе достаточно сил, чтобы подняться с дивана. — Поздно уже… да и вообще, вы тут мирно читали, а я нагло вломилась и вас отвлекла пустыми разговорами… Одним словом, прошу прощения за беспокойство, Ваше Сиятельство! Вы, как всегда, бесценный собеседник и очень мне помогли!

— Не стоит благодарности, — фон Кролок чуть заметно склонил голову в вежливом кивке, однако, не успела все-таки поднявшаяся на ноги автор, облегченно выдохнув, повернуться к выходу, как в спину ей донеслось: — Остальное подождет до следующего раза. Время и впрямь довольно позднее, а подобного рода образовательные процессы не терпят спешки и требуют крайне обстоятельного и вдумчивого подхода.

Почти подпрыгнув на месте, автор опрометью метнулась к спасительной двери, мысленно обещая себе больше никогда и ни при каких обстоятельствах не приставать к Их Сиятельству ни с какими вопросами вообще и стараясь убедить себя, что звучащий позади тихий смех — всего лишь еще один плод ее воображения.