Короткие истории из жизни польского короля Владислава IV Вазы, рассказанные Сыном Филифьонки (джен)

Сидеть здесь было скучно; взрослые куда-то ушли, оставили их вдвоём; зато можно долго болтать ногами, вертеться, качаться на стуле — никто не одернет, матушки рядом нет — не скажет: «что это ты, Миша — вертишься и вертишься — на месте не сидишь». Миша и покачался, и повертелся, извертелся весь, не зная, чем ещё заняться. Откинулся на стуле, сполз ниже, уперся сапожками в широкую перекладину стола напротив. Проводя пальцем по узорчатой тесёмке на штанах, исподлобья глянул на соседа, тоненького белобрысого парнишку чуть повыше его ростом, в красном кафтанчике со шнурками, сидящего неподвижно, как статуя.

В нарядной палате с узорчатыми потолками, где их оставили взрослые, они были одни. Миша забрался коленями на кресло, оперся руками и подбородком о спинку. Они встретились глазами.

Миша решил первым завязать разговор.

— А у меня кинжал есть, — сказал он, — Настоящий, черкесский, с серебром, с узорами и буквицами. Дядька привёз. Они с князем Оболенским на Кавказе были, во!

— А у меня — сабля, — охотно отозвался белобрысенький. Он повернулся, придвинулся ближе, очевидно тоже обрадовавшись прекращению молчания и наскучив молчаливым сиденьем и неловкостью. Он вполне чисто говорил по-русски, и, по-видимому, совсем не зазнавался из-за своего старшего возраста. — И забавки блащани… Жолнежа… — Видя, что Миша не понял его, со вздохом пояснил: — Солдатики… Млодше играют… Братья мои…

Они говорили вполголоса, наклонясь друг к другу, как будто боясь, что взрослые, что находились где-то в соседних комнатах, решали свои дела, придут и уличат их в чём-то незаконном.

Миша от души позавидовал незнакомцу. У него есть братья, с которыми можно играть!

— А у меня — Танька, — доверительно поделился он. — Сестра…

Но тут появились взрослые, пришли шумной толпой, разговаривая друг с другом, и, не обращая внимания на завязавшийся между ними разговор, развели их, забрали с собой Мишу. И они ещё долго потом не увиделись снова…

1618

Ночь под Москвой, темень, грязь, осенняя промозглая слякоть. Вокруг волнуются и шумят, переговариваясь, казаки. Владислав сжимает коленями бока коня, вглядываясь в холодную тьму. В висках возбужденно стучит кровь. Он должен бороться, сражаться с московитами, с наглым узурпатором Романовым и вернуть свой престол… Свой, законный русский престол, сейчас — или никогда!

— Ну, вроде дорога в восточном направлении свободна, ваше высочество! — сообщают казаки.

— Ну, с Богом!

И тронув коня, вглядываясь в темень, смело двинуться навстречу своему первому бою…

И где-то там, в темноте, за много вёрст, Миша точно так же с бьющимся сердцем вглядывается во тьму — тоже взведённый на борьбу, на бой со врагами; встретить и отбить их атаку, не сдать, защитить Москву…

1630-е

Кардиналы волнуются, шепчутся. По их мнению, нельзя так решить вопрос.

— Ваше Величество, — осторожно говорит один из военачальников, — Ваше решение… оно, э-э…

Да. Да, оно окончательное. Русская армия окружена под Смоленском. Взята в кольцо. Мы начинаем переговоры.

— Сейчас не время…

Наоборот, самое время прекратить кровопролитие и предложить мир. Можно было б разбить их окончательно и на правах победы диктовать свои условия. Но он предложит им взаимовыгодные условия, на которых мы подпишем мир. И тогда-то мы посмотрим, кто из нас вернее сдержит слово…

— Но… вы действительно решили то, что…

Да. Отказаться от титула русского царя — это не поспешное необдуманное решение. Он предложит этот свой отказ в обмен на их отказ от Смоленска.

— Но, Ваше Величество, это не решает вопроса с территорией. Проблемы…

— Проблемы с территорией можно решать без единого выстрела, — перебивает Владислав и встаёт из-за стола. — Я всё сказал. Мы начинаем переговоры.

Миша встаёт и выходит к столу — через весь зал, с независимым видом, принимая на себя достоинство и напускную простоватость. Договор с обеих сторон принят и ратифицирован. Осталось только подписать. Пункты подписания мира озвучены. Обе стороны обмениваются пленными без задержки и выкупа. Король Владислав отказывается от претензий на русский престол и снимает с себя титул «царя». Отныне польская сторона именует Михаила Федоровича не узурпатором власти, а великим государем московским. Россия отказывается от претензий на Смоленск и окрестные земли, оставшиеся за Речью Посполитой после Смутного времени. Речь Посполитая возвращает регалии и царские знаки, вывезенные из России при Сигизмунде Третьем…

Король стоит у стола; ждёт, чуть наклонив голову, и трудно узнать в его полноватой фигуре того худенького паренька в польском одеянии, с которым судьба свела Мишу на несколько минут в детстве.

Миша берёт перо и, чуть брызгая чернилами на скрипящую, хрусткую бумагу, подписывает договор.

— А ещё, — конфиденциальным полушёпотом добавляет король, — С нашей стороны последует предложение — чтобы двум государствам строить вместе флот и укрепляться на обоих морях.

Миша откладывает перо и поднимает взгляд на короля Владислава.

— И ещё, — прибавляет тот, — чтобы великий государь московский именовался бы царем не всея, а своей Руси; а король польский — своей…

Миша прямо смотрит на Владислава. В глазах короля дрожат огоньки, как искорки смеха; как напоминание о далёком дне детства.

«А у меня — сестра Танька…» «А у меня солдатики есть…»

Миша сжимает зубы и вспоминает: голод, осаду Кремля, всё, что им довелось пережить тогда с матерью; разорённые, дотла сожжённые деревни, где были перебиты все до одного жители с женщинами и детьми… «Нет, больше уж нас не обольстите…»

Ему ещё разбираться, кто виноват в этом поражении под Смоленском, проводить расследование с боярами и устраивать показательные казни…

— Вот что, Владислав Сигизмундович, — говорит он, твердо выговаривая отчество на латинский манер и не искажая его в «Жигимонтовича», — строй-ка ты свой флот сам…

Король молча отступает на шаг, чуть поклонившись; иронические искорки в его глазах затухают, сменяясь спокойствием.

«Ну, так и знал, конечно, что откажете. Но попробовать-то я должен был…»

— — —

Договор о ненападении они не нарушили.