Гермиона Грейнджер и то, чем можно гордиться (джен)

Гермиона Грейнджер никогда бы не призналась в этом вслух, но она ужасно гордилась собой. Точнее сказать, не просто гордилась, а чувствовала свое Чрезвычайно Огромное Превосходство над окружающими, но в этом она никогда не призналась бы даже не вслух. Любые отголоски сомнений на этот счет Гермиона старательно игнорировала, отодвигая на задворки сознания. Она с остервенением читала, изучала, зубрила все, что попадалось ей на глаза, и с удовольствием принимала комплименты преподавателей своей целеустремленности, любознательности и уму. О том, что ее успехи вызваны не только целеустремленностью и любознательностью, Гермиона предпочитала не задумываться и страшно оскорблялась, когда кто-нибудь, точнее профессор Снейп, называл ее самовлюбленной честолюбивой выскочкой. Оскорблялась страшно, но ненадолго, потому что гнев на профессора Снейпа был хоть и праведным, но абсолютно непродуктивным. Профессор Снейп постоянно говорит гадости, тут уж ничего не попишешь, таков он есть. Такая же данность, как то, что солнце встает на востоке, Дамблдор помешался на сладостях, а у Гарри Поттера талант не только к поиску смертельных приключений, а еще и к защите от Темных искусств. Есть вещи, с которыми можно только смириться.

Помимо чувства Чрезвычайно Огромного Превосходства, была еще одна вещь, в которой Гермиона Грейнджер никогда бы не призналась. Это чувство Преступно Приятного Ликования, которое она ощутила, когда выяснилось, что в этом году профессор Снейп наконец-то добился своего и занял вожделенную им должность преподавателя защиты. Пока все вокруг перешептывались, гадая, падет ли Снейп очередной жертвой проклятия, благодаря которому ни один «счастливчик» не продержался на этой должности дольше года, или является ли он тем, кто это проклятие, собственно, и наложил, Гермиона предвкушала. Предвкушала свой будущий триумф на уроках зельеварения, когда, свободная от снейповских неприятных комментариев, она, наконец, добьется справедливой оценки своих трудов. Не то чтобы Снейп занижал ее отметки, но перспектива пополнить песочные часы в Главном зале некоторым количеством дополнительных рубинов нарисовалась перед мысленным взором Гермионы как никогда отчетливо. Изо всех сил сосредоточившись на видении рубиновых водопадов, Гермиона Грейнджер пыталась убедить себя, что ее Преступно Приятное Ликование вызвано только этим, а не тем, что профессор Снейп придирается к Гарри больше, чем к ней, а следовательно, талант к защите от Темных искусств ему на уроках в этом году вряд ли поможет обойти ее в отметках. Это была ужасно, ужасно, ужасно неправильная и совсем не гриффиндорская мысль, и Гермиона, сгорая от стыда, задвинула ее на периферию сознания, туда же, где плавали ехидные и возмутительные замечания Снейпа.

В общем-то, все получилось так, как предсказывало чувство, в котором Гермиона Грейнджер никогда себе не призналась бы. Уроки защиты от Темных искусств превратились в уроки защиты Гарри Поттера от Северуса Снейпа, и к этой защите у него талантов явно не наблюдалось. Закон вселенского равновесия не был нарушен, и рубиновые горки, выраставшие в гриффиндорских часах благодаря целеустремленности и любознательности Гермионы на зельеварении, таяли так же быстро, как росли, стараниями мальчика-который-вышел-на-тропу-войны на ЗОТИ. Зарабатывать очки на уроках Снейпа Гермиона, конечно, тоже не могла, зато свои «превосходно» за разного рода письменные работы стабильно получала, и все, казалось бы, вышло совсем неплохо, если бы не одно большое но.

Но заключалось в том, что на небосклоне зельеварения неожиданно зажглась новая звезда. Гермиона наивно полагала, что ее главным соперником в борьбе за звание лучшего ученика курса будет Драко Малфой, и готова была зубами выгрызать себе первое место в ожесточенной схватке. Драко Малфой, хоть никогда особо и не кичился своими знаниями, предпочитая козырять деньгами, связями и собственным отцом, уступать пальму первенства на зельеварении всяким зазнайкам сомнительного происхождения тоже явно не собирался, но жизнь полна сюрпризов, и получилось так, что ни он, ни Гермиона оказались неспособны тягаться с гением по имени Гарри Поттер.

Гений проявился с первого же занятия. Пребывая в мятежном состоянии духа после урока ЗОТИ, Гарри Поттер, как полагается истинному творцу, презрел все незыблемые устои и делал что хотел: вдохновенно выдавливал, вместо того, чтобы резать, резал, вместо того, чтобы толочь, и в порыве творческого хаоса бултыхал свою бурду в котле в разные стороны безо всякой системы. У Гермионы темнело в глазах, стучало в ушах и кололо в сердце при виде такой преступной халатности, она весь урок держала палочку наготове, чтобы не упустить момент взрыва и не погибнуть нелепой смертью, но все обошлось. Котел не взорвался, никто не умер, а Гарри Поттер сварил идеальное зелье, да еще и самым первым.

— Талант! Истинный талант! Материнская кровь! — восхитился профессор Слагхорн.

— Это что такое сейчас было? — спросил Рон.

А Гарри Поттер довольно улыбнулся, запихивая в карман флакончик зелья удачи, и пообещал рассказать потом.

Вскоре выяснилось, что головокружительный успех Гарри Поттера вызван отнюдь не отсутствием подавляющей ауры Снейпа, как полагали все, а банальным жульничеством.

— И никакое это не жульничество, — обиделся мальчик-который-сварил-лучшее-зелье. — Считаешь, следовать инструкциям — это мухлеж? А ты тогда чем занимаешься?

— Но это неправильные инструкции, Гарри! — сказала Гермиона.

— С чего бы это они неправильные?

— В учебнике сказано, что зелье надо варить по-другому.

— Да ладно, Гермиона, откуда, по-твоему, берутся инструкции в учебниках? Или воображаешь, что в них тысячу лет назад были точно такие же рецепты, как сейчас? Их ведь постоянно совершенствуют, и бывший владелец этого, — Гарри потряс книгой в воздухе, — явно чертов гений, раз додумался до такого. Не вижу причин не следовать его советам.

— Но это может быть опасно! Мало ли кто этот Принц-Полукровка! Вспомни дневник Джинни на втором курсе!

— Боже, Герм, это же обычный учебник!

— Гермиона, ты просто злишься, что у Гарри зелье вышло лучше, чем у тебя, Принц-Полукровка тут ни при чем, — заметил Рон странным тоном. То ли торжественным, то ли скучающим, будто бы он сам не определился, неожиданное это событие или же привычная рутина.

— Ничего подобного, — возмутилась Гермиона, которая слишком увлеклась смыслом слов друга, чтобы обратить внимание на подозрительный тон его голоса, поэтому градус ее негодования был немного меньше, чем мог бы. — Вы оба спятили, если считаете, что следовать всяким сомнительным советам из сомнительных источников — хорошая идея.

— По-моему, эти сомнительные советы прекрасно сработали. Не хочешь — не пользуйся. Можешь откопать дощечку с письменами времен Мезозоя и варить зелья по ней, — рассердился Гарри. — Вот уж не думал, что ты такая зашоренная.

— Я не зашоренная, а осторожная. И в Мезозойскую эру не существовало никаких табличек с письменами, не говори ерунды.

Гарри в ответ безо всяких признаков стыда за историческую безграмотность сообщил, что ему на это глубоко плевать и что, если Гермиона решила сбить его с толку, цепляясь к словам, у нее ничего не получится, ха.

— Что еще за Мезозойская эра? — спросил Рон. — Это какое-то магловское изобретение?

— С ума сойти! Изобретение! — Гермиона покачала головой. — Всегда говорила, что в волшебном мире проблемы с образовательной системой. Сначала они преподают в Хогвартсе всякий бред вроде прорицаний, а потом люди спрашивают, что такое Мезозойская эра, и воображают, будто мир создал Мерлин.

Гарри засмеялся, и Гермиона подумала, что зря начала с ним ссориться.

— Прости, Гарри, — сказала она примирительно, — я не хотела тебе грубить. Просто мне кажется, что это может быть опасно. Давай я хотя бы поищу что-нибудь в библиотеке… Сам же знаешь, у нас на каждом шагу какой-нибудь подвох.

Гарри не стал с ней спорить и даже дал проверить учебник на признаки всяких зловещих чар и проклятий, но диагностика Гермионы ничего не выявила. Не то чтобы это ее успокоило, ведь наверняка оставалась еще куча неиспробованных методов (стоит заглянуть в Запретную секцию как можно скорее!). Однако книгу пришлось вернуть. Пока что. И молиться, чтобы там действительно не было никаких коварных чар.

— Сколько же тут информации! — восторгался Гарри, листая учебник с таким благоговением, будто держал в руках драгоценный скрижаль. — Даже жалко, что зелья в этом году ведет не Снейп, я бы дорого заплатил, чтобы увидеть его реакцию на мой «Феликс Фелицис». Небось удавился бы собственными патлами от злости.

— Если бы зелья вел профессор Снейп, ты бы там не присутствовал, — недовольно проворчала Гермиона. Она сердилась, потому что ее друзья вели себя легкомысленно и не думали об опасности, а еще потому, что Рон был не так уж далек от истины, когда сказал, что Гермиона завидует. — Хватит с тебя ЗОТИ! До сих пор не могу поверить, как у тебя только язык повернулся заявить Снейпу такое! «Не обязательно называть меня «сэр», профессор»! — процитировала она с ужасом. — Подумать только!

— Согласись же, это было неплохо, — ухмыльнулся Гарри. — Правда, я удивлен, что он меня не убил.

— Это вовсе не неплохо, это ужасное хамство… Тебе повезло, что у него такое самообладание.

— Ага, самообладание, как же, — саркастически протянул Рон. — Готов спорить, он уже составил план, как будет отыгрываться весь оставшийся год. Припомните мои слова, когда Гарри падет жертвой какого-нибудь мерзкого неведомого проклятья.

— Надеюсь, Снейп сам падет жертвой проклятья, — мрачно сказал Гарри. — И как только Дамблдор дал ему вести защиту? Он же повернут на темной магии, хуже фальшивого Муди… Видали картины, которые у него по всему классу развешаны? Не удивлюсь, если Снейп их сам с натуры рисовал.

— Хватит нести чушь, — отрезала Гермиона. — То, что профессор Снейп по-настоящему разбирается в темной магии, только плюс. Сам же видел, Пожиратели не будут «Ступефаями» сражаться! Он правильно сказал, у нас ни разу не было нормального преподавателя… ну, кроме Люпина. И тебя. Не время воевать с профессором, лучше бы нам всем у него поучиться.

— Мы и без него неплохо справлялись. Можно подумать, он — нормальный преподаватель! Чему он нас научит, сакральным чарам грязной головы?

Рон громко захохотал, а Гермиона окончательно рассердилась.

— Я не собираюсь с тобой спорить из-за Снейпа. Если тебя это так возмущает, иди и спрашивай у профессора Дамблдора, почему он его назначил. Пора бы перестать дуться как ребенок и абстрагироваться от своей глупой ненависти. Снейпведет себя ужасно, но ты мог бы не поддаваться на провокации, будто не знаешь, что он только тому и рад. Как бы профессор Снейп тебе ни не нравился, но он гораздо более сильный маг, чем мы, и стоило бы воспользоваться этой возможностью и поучиться, вместо того, чтобы тратить время на идиотские перебранки. Я иду писать эссе по чарам, — заявила она и быстро ушла, не успев выслушать кучу новых претензий в адрес Снейпа, которые уже вертелись у Гарри на языке.

Рон пылкие чувства Гарри к его «любимому» профессору полностью разделял, поэтому писать эссе по чарам не ушел, а поддержал друга от всего сердца. В конце концов, с тем, что Снейп явно не создан для преподавания, было сложно поспорить. Однако, когда поток непечатной лексики со стороны Гарри несколько поутих, Рон осторожно выразил согласие с Гермионой.

— Все-таки она в чем-то права насчет Снейпа. Он, конечно, тот еще гад, но свое дело знает.

— Да в курсе я, — хмуро вздохнул Гарри. — Просто он мерзкий и бесит меня.

Рон понимающе кивнул. Лицо он при этом скорчил такое, что, будь он призраком, прославился бы не иначе, как сэр Сострадание.

Когда Гермиона Грейнджер пыталась воззвать к голосу разума и убедить друга отринуть прошлые обиды, она, конечно же, не рассчитывала, что это на самом деле произойдет. В конце концов, постоянство (кое-кто из преподавателей назвал бы это ослиным упрямством) всегда было одной из добродетелей Гарри Поттера. А более постоянное явление, чем неприязнь мальчика-который-выжил к профессору некогда зельеварения, а ныне защиты от Темных искусств Северусу Снейпу, в Хогвартсе вряд ли существовало. Справедливости ради стоит отметить, что чувства Гарри были более чем взаимны, но это Гермиону Грейнджер отнюдь не утешало.

Снейп никогда не пользовался популярностью, и даже слизеринцы испытывали к нему явно не любовь, а, скорее, нечто сродни благоговейному трепету перед кем-то значительным, но ужасным. Вроде Волдеморта. Очевидно, в качестве декана факультета Снейп был неплох, но на конкурсе «лучший учитель» у него бы явно не нашлось шансов. Гермиона, как девушка достаточно флегматичная и рациональная, изо всех сил стремилась к объективности и Снейпа искренне уважала за его очевидный интеллект и талант (она не раз натыкалась на статьи за его авторством во всяких журналах типа «Зельеварение сегодня» или «Зелья сквозь века», или «Вестник зельевара»), а также роль в их общем деле, ведь как ни крути, Снейп был членом Ордена Феникса, и Дамблдор ему безоговорочно доверял и высоко ценил его мнение. Но даже такая сознательная особа, как Гермиона, не могла отрицать, что у слизеринского декана исключительно мерзкий характер и находиться в его обществе — не самый приятный способ провести свой день. А так как журнал «Зельеварение сегодня» и другие подобные ему периодические издания кроме Гермионы, судя по всему, почти никто из студентов в глаза не видел и про Орден Феникса не знал, репутация Северуса Снейпа в школе была вполне определенной. Сам он этим откровенно упивался и не упускал ни единой возможности вывести кого-нибудь из себя.

В случае с Гарри Поттером Снейпу даже особенно не приходилось напрягаться. Тот начинал заводиться при одном только виде профессора, а пара-тройка ехидных замечаний приводила его в нешуточную ярость. После смерти крестного Гарри Поттер постоянно пребывал во взвинченном состоянии и возненавидел Снейпа пуще прежнего, так как был убежден, что он сыграл не последнюю роль в этом трагическом событии. Как бы друзья ни пытались его переубедить, Гарри упрямо стоял на своем. За лето его чувства не притупились, и, хотя он больше не громил в приступах бешенства все вокруг себя, как это было в кабинете Дамблдора в конце прошлого курса, вина, гнев и скорбь сделали его угрюмым, раздражительным и мрачным. К тому же душевный раздрай способствовал тому, что у Гарри Поттера появились навязчивые идеи, которые весьма беспокоили его друзей.

Первой такой идеей стал Драко Малфой. Гарри был уверен в том, что тот если еще не вступил в шайку Пожирателей, то вот-вот сделает это, и постоянно пытался убедить Рона и Гермиону в необходимости пристальной слежки за слизеринцем.

— Малфой что-то замышляет, — говорил он в очередной раз. — Точно вам говорю, у этого слизняка есть какой-то план.

Или:

— Готов поклясться, у этой белобрысой скотины что-то темномагическое на уме.

Или:

— Ребята, Малфой странно себя ведет. Вы заметили, как он мерзко лыбился сегодня на завтраке, а потом резко куда-то слинял? Держу пари, это неспроста.

Разубедить Гарри в его подозрениях не было никакой возможности, поэтому Рон только сопел, начинал нарочито громко и как-то не очень смешно шутить и украдкой закатывал глаза, когда друг заводил очередной разговор на эту тему, а Гермиона как могла старалась перевести беседу в безопасное русло или резко вспоминала про незаконченные домашние задания, которые им всем срочно и непременно стоило доделать.

Малфой вел себя в меру отвратительно: не более, а, может быть, даже чуть менее отвратительно, чем обычно, и лучшие друзья мальчика-который-что-то-подозревает искренне не видели в этом причин для беспокойства. Однажды Гермиона поделилась с Роном своими соображениями о том, что Гарри таким образом вымещает отрицательные эмоции, пытаясь направить их в деятельное русло, и если ему так важно постоянно подозревать Малфоя и следить за ним на каждом шагу, если Гарри так действительно чувствует себя лучше, то ради бога, и не стоит ему мешать, так что, Рон, пожалуйста, давай постараемся быть более терпимыми к Гарри, ему сейчас нелегко. Рон согласился, что в словах Гермионы определенно есть смысл, но добавил, что ему это определенно не нравится, и все-таки, Гермиона, стоит проследить, чтобы все не зашло слишком далеко, потому что Гарри прямо-таки помешался на Драко чертовом Малфое и подозревает его уже даже больше, чем Снейпа; а ты ведь сама понимаешь, Герм: Гарри, который поставил Снейпа не на первое место в списке неблагонадежных подонков, которым нельзя доверять, — это какая-то аномалия и ни к чему хорошему не приведет, точно тебе говорю. Гермиона в ответ выразила искреннюю надежду, что Гарри скоро успокоится и жизнь войдет в прежнюю колею. Рон в свою очередь выразил не менее искреннюю надежду, что Гермиона права, ведь если Гермиона в чем-то вдруг окажется не права, значит, мир и правда сошел с ума и его уже не спасти.

Второй навязчивой идеей Гарри Поттера стала, как ни странно, такая прозаическая вещь, как зельеварение. Казалось бы, ничего ужасного не произошло и стоило бы порадоваться, что друг нашел серьезное и полезное увлечение в жизни, но Гермиона так не считала, потому что речь шла, в конце концов, о Гарри Поттере. Все знали, что Гарри Поттер испокон веков являлся адептом глупого махания палочкой, а вовсе не тонкой науки зельеварения.Так было, так будет, и так должно было бы быть, не попадись на его пути имущество сомнительной личности по прозвищу Принц-Полукровка (наверняка это крайне тщеславный и заносчивый тип, Гермиона могла бы представить его ясно как день).

Учебник Принца-Полукровки стал для Гарри настоящим Священным Писанием. Каждую свободную минуту он зарывался в затхлые страницы, и глаза его при этом излучали нешуточный азарт. Гермиона обшарила всю библиотеку в поисках способов обнаружения разной темномагической дряни и проверила книгу со всех сторон, но так ничего и не нашла. Поиски какой-либо информации о людях, известных под этим странным псевдонимом, тоже ни к чему не привели. Единственной подозреваемой оказалась некая Эйлин Принц, чистокровная, словно сам Мерлин, и потому эту улику Гарри и Рон отвергли (как не выдерживающую никакой критики, притянутую за уши), и вообще, Гермиона, успокойся, это просто старый учебник по зельям, а не темный артефакт, в самом-то деле, сколько можно.

Рон и Гарри оказались правы, это действительно был совершенно обычный учебник, но Гермиона все равно подозревала, что этот Принц хоть и редкостный умник, но что-то с ним не то. И уж тем более не стоило бы бездумно использовать всякие подозрительные заклинания, которые обнаружились на полях страниц помимо заметок по зельям. В библиотеке об этих заклинаниях не было ни словечка, поэтому Гермиона пришла к выводу, что владелец учебника выдумал их сам (ну или записал с чужих слов). Наверное, не стоило говорить этого друзьям. Гермиона была уверена, что Гарри поймет: раз эти заклинания не известны науке, то и неизвестно, чего можно от них ожидать, и воздержится от их использования, но Гарри отреагировал совершенно противоположным образом. Он пришел в восторг, в очередной раз восхитился своим кумиром и исполнился явных намерений изучить все заклинания как можно быстрее.

— Я просто поймал счастливую звезду, когда нашел этот учебник, — сказал мальчик-который-сиял-от-радости, и Гермионе оставалось только горестно вздохнуть.

На зельеварении Гарри блистал. Не было ни одного зелья, которое он бы не сварил лучше всех, и профессор Слагхорн неустанно рассыпался в витиеватых комплиментах. Рон тихо и грустно завидовал, Гермиона с неудовольствием замечала за собой чувства, похожие на досаду, и пыталась как могла от них избавиться. Воспользоваться советами из книги Гарри ей не позволяла гордость, и она с упорством Сизифа следовала инструкциям в своем учебнике, правильным, официальным инструкциям, разработанным уважаемыми зельеварами, а не каким-то выскочкой-шестикурсником, и ее зелья всегда были безупречны, но все равно недостаточно хороши. Слагхорн хвалил ее и даже позвал в свой клуб Слизней, но Гермиона видела, что в котле ее друга зелья лучше, действительно лучше, и чертов Принц-Полукровка, наверное, действительно прав, и она не могла понять, как к этому относиться.

Гермиона обложилась всеми книгами по зельеварению, какие ей удалось раздобыть, но не нашла там ничего похожего на заметки на полях учебника Гарри, и это было просто возмутительно. Слагхорн разливался соловьем о том, что стоило дожить до седин, лишь бы быть учителем у такого самородка, как Гарри Поттер, сам Гарри Поттер неловко улыбался, а Гермиона вознамерилась сварить лучшее зелье хотя бы раз. Почему это так важно, она не могла сформулировать, но необходимость растоптать Принца-Полукровку посчитала своей целью номер один на ближайшее будущее.

Однажды Гермиона Грейнджер стала свидетелем занимательной беседы. Она шла по коридору после урока древних рун и по пути обдумывала домашнее задание, достаточно сложное, чтобы был повод поторопиться в библиотеку и забронировать там одну довольно редкую книгу, которая постоянно была у кого-то на руках. За размышлениями Гермиона совершенно не смотрела по сторонам и опомнилась, только когда услышала вдохновенный голос Слагхорна, доносившийся из-за поворота.

— …не жалею, что вернулся к преподаванию, истинное наслаждение видеть подобный талант! Вы только представьте, чисто-голубой цвет и никакого осадка! Хотязачем вам представлять, вы ведь сами в свое время меня приятно удивляли такими потрясающими результатами. Даже не помню, был ли кто-нибудь после вашего выпуска… У мальчика дар, это совершенно очевидно! — с этими словами Слагхорн вышел из-за угла, и Гермиона увидела, что обращался он к профессору Снейпу.

— Неужели, — скучающе сказал профессор Снейп, не глядя на собеседника. — Что-то я не заметил, чтобы этот дар хоть чем-то проявил себя за те пять лет, что мне приходилось учить Поттера.

— Ну вы же понимаете, Северус, иногда таланты раскрываются совершенно неожиданно, а этот юноша определенно талантлив, прямо как Лили! Вам бы стоило это увидеть!

Преподаватели почти поравнялись с Гермионой, и следующую реплику Снейпа она услышала очень отчетливо.

— Неужели, — повторил профессор Снейп, смотря при этом прямо перед собой, туда, где как раз находилась Гермиона, и лицо его при этом выражало крайнее отвращение.

Хотя Гермиона прекрасно понимала, что эмоции Снейпа не имели к ней никакого отношения, ей стало очень неуютно, и она поспешила убраться за угол. Голоса учителей стихли вдали. Речь шла о зелье, известном как «Слезы наяды», они варили его на недавнем занятии. Ничего особенного за этим поэтическим названием не таилось. Просто одно из лекарственных зелий, успокоительное, правда, очень сильное. В учебнике было написано, что должен выпасть осадок в виде мелких серых кристаллов, но у Гарри никакого осадка не выпало, и Слагхорн так поразился, что едва не зааплодировал. Он сказал тогда, что это настоящее мастерство, чуть ли не чудо, и что он знал всего несколько человек, которые могли бы добиться такого впечатляющего результата. Очевидно, одним из этих людей был профессор Снейп. Гермиона решила, что эта мысль стоит того, чтобы обдумать ее отдельно. Снейп презирал Гермиону, ее друзей и весь Гриффиндор в придачу, но при этом был хорошим зельеваром (ведь про неважных зельеваров не станут писать в «Вестнике зельевара», не правда ли), и Снейп, как выяснилось, умел варить «Слезы» без осадка, и кто знает, что еще Снейп умел и сколькому он мог бы научить, если бы захотел…

Эта мысль определенно стоила того, чтобы обдумать ее еще раз.

Каждую пятницу после ужина Парвати и Лаванда устраивали в своей комнате девичник, где коллективно обсуждались последние недельные сплетни, косметика, парни и происходила прочая подобная вакханалия. Ради этого священнодействия девчонки отменяли все свои дела, даже свидания, что уж говорить о домашней работе.

— У вас впереди два выходных дня, а нарушать великую женскую традицию Гриффиндора ради всякой ерунды — просто кощунстенно и неприлично, — говорила Парвати, отчитывая опоздавших. Каким образом так называемая традиция, которой дай бог пару лет, успела стать великой, никто не спрашивал. Гермиона могла бы задать этот вопрос из чистого ехидства, но не задавала: в конце концов, если девочки хотели почувствовать себя матерями-основательницами не хуже Ровены и Хельги, кто она такая, чтобы им мешать. Тем более что свои роли главных на этом празднике жизни они играли весьма убедительно.

Вечеринку посещали, конечно, не все. Чтобы получить право присутствовать, каждая претендентка, сама того не подозревая, проходила тщательный отбор (Лаванда и Парвати обсуждали между собой, достаточно ли девочка стильная и крутая, и не является ли она слишком раздражающей, чтобы они могли терпеть ее общество), после чего ей делалось официальное приглашение. Гермиона не знала, могла ли она считать себя крутой по меркам Парвати и Лаванды (скорее да, чем нет, если учитывать лучи славы Гарри Поттера, которые падали и на нее), но она явно не отличалась особой стильностью и готова была поклясться, что занимает одну из самых высоких позиций в рейтинге раздражающих их людей. По всему выходило, что торжественное приглашение на девичник она бы вряд ли когда-либо получила, но это была и ее комната тоже, поэтому каждую пятницу с мстительным удовлетворением Гермиона оставалась в комнате и наблюдала за собранием элитного общества гриффиндорских модниц.

И уж конечно Гермиона Грейнджер никогда бы не призналась, что остается не только из чувства противоречия, а еще и потому, что ей это нравится. Поэтому каждый раз, демонстративно забираясь на кровать с кучей книг и пергаментов и выражая всем своим видом глубочайшее презрение к праздности, Гермиона совершенно непреднамеренно прислушивалась к непринужденной веселой болтовне девчонок, а Парвати и Лаванда никогда не подавали виду, что прекрасно знают, как Гермиона улыбается их неприличным шуткам и глупым сплетням. В конце концов, они вовсе не были дурами, и если соседке так нравилось играть в эту игру, ничего не стоило ее поддержать и изобразить ответное высокомерное безразличие.

Гермиона была бы сильно удивлена, если бы вдруг узнала, что вовсе не является нежеланным гостем на девичнике. Но она совершенно не умела дружить с девчонками, особенно с Парвати и Лавандой, поэтому вряд ли ей представился бы случай об этом узнать.

После бурного обсуждения практически обязательной в еженедельной программе темы под названием «преимущества и недостатки магловской косметики перед магической» Лаванда взмахнула руками, призывая к тишине, и торжественно объявила:

— Приближается Хэллоуин!

Гермиона тихо фыркнула: шла всего-то третья неделя сентября. Остальные девочки (кроме Парвати) недоуменно и с интересом уставились на Лаванду.

— Да! — подхватила Парвати, обводя взглядом всех собравшихся так, будто вещала с трибуны перед целым стадионом поклонников. — Хоть до праздника еще больше месяца, подготовку стоит начать уже сейчас: сами не заметите, как пролетит время, а мы просто обязаны выглядеть божественно. У нас с Лавандой есть отличная идея.

Они переглянулись (длинные, чудесные волосы Парвати при этом скользнули по ее спине красивой волной, а аккуратные локоны Лаванды задорно подпрыгнули; Гермиона почувствовала горечь в сердце) и, выдержав паузу, которая была достаточно длинной, чтобы подчеркнуть значительность момента, но не настолько длинной, чтобы стать претенциозной, сказали хором:

— Мы предлагаем на хэллоуинский бал всем одеться в едином стиле!

Надо же, «бал», подумать только. Надо было быть кем-то вроде Парвати или Лаванды, чтобы окрестить праздничный ужин и некоторую суматоху в Большом зале балом. Гермиона подумала, что это даже, наверное, замечательно — так радоваться повседневным мелочам. Лаванда и Парвати тем временем продолжали щебетать.

— Это, конечно, не то чтобы бал как на Рождество, но все же праздник, и мы подумали, что для некоторых из нас, — они посмотрели в сторону трех семикурсниц, — это последний Хэллоуин в Хогвартсе, и вообще, получится круто, только представьте, какое впечатление мы произведем, если все девочки Гриффиндора будут выглядеть одинаково элегантно!

— Конечно же это не значит, что все придут в совсем одинаковых нарядах, как в форме. Нет, мы имеем в виду общий стиль, нужно выбрать тематику и мантии сделать в единой гамме, но чтобы они отличались в мелочах, в длине или в рукавах и так далее, для каждой по фигуре, и Парвати могла бы помочь с прическами, и можно придумать какие-нибудь общие элементы, как символы, или… — Гермиона была готова дать голову на отсечение, что на слове «прически» Лаванда покосилась в ее сторону — кто бы сомневался.

— Младшекурсниц тоже нужно попросить, только представьте, как замечательно они бы выглядели в каких-нибудь милых шляпках…

— Мы всех поразим! Поэтому нужно все подробно обсудить и заранее подготовиться, чтобы все было и-де-аль-но.

Гермиона подумала, что идея и вправду неплохая, а секундой позже осознала, что понятие «все девочки Гриффиндора» включает и ее, и даже если им не удастся уговорить всех, то от нее Парвати и Лаванда ни за что не отстанут, ведь это и ее комната тоже… Оставалось только молиться, чтобы они не решили вырядиться во что-то экстравагантное, потому что все остальные девчонки выразили бурное одобрение и уже начали делить обязанности по вовлечению в подготовку младшекурсниц и всех остальных, кто не находился в комнате в данный момент. Перед мысленным взором Гермионы почему-то возникли сцены из магловских авангардных модных показов, которые летом крутили по телевизору. После попытки представить себя в костюме из павлиньих перьев и полиэтилена ей стало дурно, хоть она и понимала, что это полный бред и ничего подобного не произойдет. Хотя профессор Дамблдор со своими кошмарными мантиями, несомненно, выразил бы энтузиазм. Невероятное везение, что Дамблдор не вхож в клуб гриффиндорских старшекурсниц.

Девчонки начали расходиться по своим спальням, Лаванда что-то со скоростью света строчила на пергаменте (наверняка организационные идеи), а Парвати ходила по комнате, устраняя беспорядок с помощью бытовых чар, которые ей всегда удавались блестяще. Если подумать, Парвати довольно многое удавалось блестяще.

Гермиона вспомнила свои прошлогодние жалкие попытки привлечь хоть одного сторонника в свою кампанию по защите прав эльфов и ощутила весьма тоскливое чувство. Ну почему какую-то ерунду вроде хэллоуинских мантий, которых еще даже не существует, наверняка уже с восторгом воспевает каждая захудалая первокурсница, а на важные вещи вроде освобождения эльфов всем плевать. Да что там освобождение — даже значок никто не хотел носить. Наверное, его не носили бы, даже если бы Гермиона за это доплачивала. Нужно было попросить Лаванду с Парвати организовать благотворительный вечер в честь домовых эльфов.Как пить дать, все бы пришли туда не только в значках, но и в наволочках, даже слизеринцы. Даже Филч.

Просто волшебно.

Было уже достаточно поздно, скоро Гермионе предстояло совершить вечерний обход по замку и проследить, чтобы никто не шатался после отбоя. Гермионе нравились ее обязанности старосты, а еще ей нравилось делить эту должность с Роном, но она не могла не замечать в этом значительную долю иронии: ведь все эти годы именно они с Роном и Гарри были теми, кто постоянно шатался по замку после отбоя. Что ж, теперь двое из них могли делать это вполне официально и даже без мантии-невидимки.

Гермиона спустилась в гостиную. Ей нужно было кое-что передать Рону, но стоило сначала убедиться, что он никуда не подевался. Как и ожидалось, Рон сидел у камина и играл в шахматы с Дином Томасом, параллельно что-то увлеченно ему рассказывая и размахивая свободной рукой. Гермиона осторожно подошла сзади и встала у него за спиной, наблюдая за доской из-за его плеча. Выждав момент, когда Рон взял одну из фигур, чтобы ее подвинуть, она наклонилась и негромко сказала ему на ухо:

— Рон, у меня для тебя сюрприз!

От неожиданности Рон вздрогнул, почти что подпрыгнув в кресле, и выронил фигуру; она снесла еще несколько с доски, и все они начали гневно верещать, потрясая маленькими кулаками. Дин Томас захохотал, а Рон схватился за голову и горестно воскликнул:

— О нет, я же почти выиграл!

Дин картинно возвел руки над головой и упал на колени перед Гермионой, распластавшись в шутливом подобострастии.

— Падаю пред вами ниц, госпожа, вы спасли меня от позорного поражения, буду служить вам до самой смерти! Дайте лобзать ваши руки!

— Иди лобзай что-нибудь другое, — Рон отпихнул его ногой и обернулся к Гермионе. — Что за сюрприз?

— Ко мне тут прилетела сова… От родителей.

— Не шутишь?! — Рон обрадовался так, будто она только что сообщила ему, что он выиграл в лотерею мешок галлеонов.

— Не шучу, — улыбнулась Гермиона. — Я сейчас их принесу.

Это радовало и удивляло Гермиону: после памятного разговора о мезозойских табличках Рон все-таки добился от нее объяснений и пришел в полный восторг.

— Маглы действительно все это выяснили? И это изучают в магловских школах?

А после того, как Гермиона непринужденно обмолвилась, что маглы бывали на Луне, Рон просто потерял дар речи.

— Гарри, ты знал, что маглы летали на Луну? — неверяще спросил он у друга.

Гарри знал. А Рон всерьез загорелся идеей изучить магловскую историю.

— Просто ужасно, что, пока мы слушаем идиотские истории Биннса, маглы преспокойно разгуливают по Луне, — говорил он с чувством уязвленного самолюбия. — Скоро они доберутся до другой галактики, а мы так и будем сидеть и рассуждать, чем одно восстание гоблинов отличается от другого. Можно подумать, кому-то на это не наплевать! Да еще во времена основателей всем было плевать на это!

С того дня Рон решил, что обязан выяснить, чем еще занимались маглы все эти годы, и Гермиона пообещала ему попросить родителей прислать в Хогвартс ее энциклопедии и учебники. Сегодня незадолго до ужина наконец прилетела сова, нагруженная книгами. Гермиона поднялась обратно в свою спальню, взяла книги и отдала их Рону, который посмотрел на яркие обложки с благоговением.

— Здесь не все, — сказала Гермиона извиняющимся тоном, — в основном мои учебники из младшей школы и несколько журналов… Они довольно детские, но сова не смогла бы унести все книги разом. Родители пишут, что в следующий раз пришлют остальное. Надеюсь, пока этого хватит: там есть интересная информация.

— Мерлин, Гермиона, это просто клад, — заявил Рон, любовно поглаживая учебник для второго класса по корешку. Гермиона впервые видела, чтобы он так трепетно относился к какой-либо книге (кроме коллекционного издания «Квиддича сквозь века», который был предметом его гордости и личной святыней). В ее душе разлилась нежность.

— Надеюсь, тебе понравится. Я попросила родителей прислать остальные как можно скорее. А где Гарри?

— Не знаю, — Рон потер подбородок. — Я с ужина его не видел. Пойдем на обход? Может, наткнемся на него. Снимем кучу баллов. — Он коварно захихикал, потирая ладони. — Подожди только, я книжки в спальню отнесу. Спасибо, Гермиона!

Они почти всегда делали обход вместе, хотя периодически приходилось разделяться в ветвистых коридорах. Гермиона ценила эти моменты: ей нравилось бродить в тишине замка, болтая с Роном обо всякой ерунде и подшучивая друг над другом или просто молча. После шумных, суматошных дней, наполненных учебой, многоголосыми перерывами, ссорами, снятыми и заработанными баллами, эти вечерние прогулки здорово отвлекали от суеты и успокаивали, мысли приходили в порядок, и Гермиона всегда хорошо засыпала. А еще ей нравился Рон: она чувствовала, как он неуловимо изменился со временем, стал серьезнее, спокойнее, он больше не походил на смешного и обидчивого мальчишку,обрел уверенность в себе, при этом не растеряв задора и добродушия. Рядом с ним было уютно и весело, и Гермиона наслаждалась временем, проведенным с ним наедине. И ей казалось, что и Рон наслаждается этим временем.

Обойдя верхние этажи и разогнав группку хихикающих третьекурсников с Рейвенкло по спальням, Рон и Гермиона спустились по узкой лестнице вниз, прошли через тайный ход в галерее портретов, о котором давным-давно узнали благодаря карте Мародеров, и оказались в коридоре, который вел к знаменитому туалету Плаксы Миртл.

— Может, заглянем? — предложил Рон, шутливо толкнув Гермиону в плечо. — Тряхнем стариной? Ностальгия, все дела. Скорбь по утраченной юности…

— Говоришь, как старик, — хихикнула Гермиона и галантно отворила дверь: — Добро пожаловать, мистер Уизли, будьте как дома!

— Спасибо, дорогая внученька, — прошамкал Рон и медленно прошел мимо нее, шаркая ногами и сгорбившись. Одной рукой он держался за поясницу, а другой поглаживал воображаемую бороду.

Гермиона вошла вслед за ним, покосилась на раковины, скрывающие вход в Тайную комнату, и, вздохнув, сказала:

— Будто бы это было только вчера, правда? Помнишь, мы варили зелье вон в той кабинке? — она прошла вглубь помещения и остановилась рядом с дверью, на которую указывала.

— Прямо здесь! — И она распахнула дверь. Секунду помолчала и воскликнула в неподдельном удивлении: — Гарри?!

— Н-дааа, — сказал Рон, — а у тебя ностальгия похлеще нашей, дружище.

Заброшенный женский туалет на втором этаже был одним из тех мест, в котором можно встретить что угодно, например, василиска. Но столкнуться здесь с Гарри Поттером, который заперся в кабинке наедине с полным котлом кипящего зелья, — это было уже слишком даже для такой обители зла, как туалет Плаксы Миртл. Это просто не лезло ни в какие ворота.

— Гарри, ты что, варишь тут зелье? — Гермиона задала идиотский вопрос просто ради того, чтобы хоть что-то сказать, и мысленно пнула себя за это.

— Ну да, — ответил Гарри и вымученно улыбнулся. Потом взял лопатку и помешал зелье по часовой стрелке три с половиной раза.

Рон сказал:

— Охренеть.

Повисла неловкая пауза. Она становилась все более неловкой с каждой долей секунды; Гермиона кожей ощущала, как неловкость сгущается вокруг нее, будто липкий туман. Еще немного, и она завязнет в этой неловкости навечно. Стоило спасать положение, чтобы не оказаться запеленутой в кокон неловкости до скончания времен.

Рон, наверное, почувствовал то же самое, потому что он сказал:

— Ставлю галлеон, что это оборотное! — и это должна была быть шутка, но почему-то было совсем не смешно.

— Нет, — сказал Гарри. — Не оборотное.

— Ну вот, я проспорил галлеон, — сказал Рон, и это прозвучало еще хуже, чем все, что было произнесено до этого.

— Что ты варишь? — спросила Гермиона противным высоким голосом, которому сама ужаснулась. Она подумала: как же так получилось, что между ними возникла такая напряженность, которая, казалось, звенит, будто электрический ток? Ведь ничего не произошло, они не ссорились, но все вдруг стало так... никак. Как будто они совсем не лучшие друзья. Как будто они не общались уже десять лет и внезапно встретили друг друга на улице, и не знали, что сказать.

Она почувствовала себя ужасно.

Она захотела, чтобы заброшенный туалет для девочек на втором этаже был замурован, чтобы она никогда не входила сюда и не встречала здесь Гарри, который варит зелье, и не испытывала этого странного чувства, будто она вот-вот потеряет что-то очень дорогое, но не может понять, что именно.

Гарри не ответил на ее вопрос. Вместо этого он сказал:

— Что с тобой, Гермиона? Ты смотришь так, будто я умер. Герм, ты чего? Что-то произошло?

Гермионе показалось, будто огромный воздушный шар, наполненный тревогой, внутри нее вдруг сдулся и превратился в мягкую резиновую тряпочку. Будто тяжелый, удушливый газ, который проник в нее в этом дурацком заброшенном туалете для девочек на втором этаже, вырвался изнутри на свободу вместе с дыханием и испарился без следа. И Гарри Поттер снова самый-самый лучший друг ее и Рона. И ей стало действительно интересно, что он варит. И она подумала, что шутка про оборотное зелье была и правда забавной. И она поняла, что совершенно не хочет, чтобы туалет Плаксы Миртл был замурован. И не могла понять, почему она вдруг решила, что хочет этого.

Ведь Гарри улыбался ей абсолютно нормально, и на самом деле вовсе не было никакой неловкой паузы. Зачем же она ее придумала?

— Что ты варишь, Гарри? — повторила она, и голос был совсем не высоким, а ее обыкновенным.

— А, ну… — он замялся немного. — Это костерост.

— Тебе нужен костерост? — испугалась Гермиона. — Гарри, ты подрался с кем-то? Упал?

— Нет-нет, — заторопился Гарри объяснить, — он мне не нужен. В смысле, я ни с кем не дрался. Я ничего не сломал, мне не нужен костерост. Я просто варю его, ну… Мне показалось, будет интересно сварить костерост.

Он поправил очки и улыбнулся совершенно обезоруживающе.

Рон вытаращил глаза.

— То есть ты хочешь сказать, что ты притащился сюда посреди ночи с котлом и всеми этими корешками и вершками и прочей дрянью, чтобы сварить костерост, который тебе не нужен, потому что это интересно? — медленно повторил он. — Гарри, покажи шею?

— Шею? — переспросил Гарри.

— Ну, знаешь… — Рон неопределенно помахал ладонью. — Шею, да. Я должен убедиться. Там должны быть следы, потому что, ну, я знаю, как это передается, ну, то есть, тебя же укусил Снейп? И теперь ты не спишь и варишь зелья по ночам в мрачной, склизкой, слизеринской, подземной Тайной комнате. Ну, то есть я не то чтобы думаю, что мой лучший друг превращается в Снейпа, но я должен быть уверен, ладно?

Гермиона не выдержала и рассмеялась; Гарри тоже фыркнул и легонько толкнул Рона в грудь.

— Знаешь, маглы обычно в таких случаях плюют через плечо, типа чтобы не сглазить, — сказал он. — Лучше бы и тебе это сделать, если не хочешь завтра обнаружить, что я решил, будто с сальными волосами я буду выглядеть круче.

— Серьезно, маглы так делают? — удивился Рон и сразу добавил: — Не отвечайте. Представляешь, Гарри, родители Гермионы как раз прислали мне кучу книжек про маглов. Скоро я буду суперэкспертом в этих делах и вы уже не сможете застать меня врасплох. Я буду во всеоружии, как долбанный Верховный Магл.

— Вряд ли там есть такая информация, — сказала Гермиона. — Но если хочешь, книжку про суеверия тоже можно достать.

— Еще спрашиваешь, Герм. Я хочу быть уверен, что маглы не заплевали через плечо всю Луну или что-то типа того, знаешь ли.

Они рассмеялись хором; Гермиона подумала, что у нее лучшие в мире лучшие друзья.

— Одно не могу понять, — произнесла она после небольшой паузы (уютной, а вовсе не неловкой), наблюдая, как Гарри помешивает зелье, — почему ты варишь его здесь. Я хочу сказать, мы ведь уже не второкурсники, чтобы воображать, будто сюда никто, кроме нас, не заходит. Есть ведь Выручай-комната, почему ты не пошел туда?

— Обычно я как раз хожу туда, — ответил Гарри, не отрывая взгляда от котла, — но сегодня дверь не появилась, кто-то уже...

Гарри прервался, чтобы переждать, пока Рон прекратит громко стонать от слова «обычно», потом продолжил:

— Ну и мне не хотелось терять время, знаешь, для этого зелья ведь нужна свежая наперстянка, а Луна и так потратила весь вечер, чтобы ее собрать, и не хотелось, чтобы она пропала…

— Луна! — снова вклинился Рон. — Луна Лавгуд?!

— Ну да, она часто гуляет в Запретном лесу и очень выручает с некоторыми ингредиентами… Что? — спросил Гарри, заметив, что Рон пялится на него, уронив челюсть.

— Луна Лавгуд гуляет в запретном лесу и собирает тебе там как ни в чем не бывало Мерлин ее подери свеженькую наперстянку для того, чтобы ты «обычно» варил зелья, про которые мы с Гермионой ничего не знаем, в Выручай-комнате, и ты спрашиваешь — что?

— Тебя так возмущает, что мне интересно варить зелья? — вспылил Гарри. — В мире есть вещи и помимо квиддича, если ты об этом.

— Нет, нет, Гарри, ты неправильно понял, прости, — засуетился Рон, выставив ладони вперед в защитном жесте. — Я имею в виду, ну, типа это странно, знаешь: ты и зелья, и Лавгуд, блин… Короче, это, ммм, неожиданно, Гарри. Вот. Я не осуждаю, просто это в стиле — эээ — в стиле Гермионы, вот. — Он умоляюще посмотрел на друга. — И ты мог бы нам рассказать… По крайней мере, ты ведь предупредишь нас с Герми, когда вступишь в гильдию зельеваров или типа того? — пошутил он.

Потом помолчал немного, чтобы убедиться, что Гарри не сердится, и добавил пораженно:

— Лавгуд гуляет в Запретном лесу, просто блеск!

— Типично для нее, в общем-то, — сказала Гермиона, приложив усилие, чтобы тон ее голоса не был неодобрительным.

Луна Лавгуд не нравилась Гермионе. Даже несмотря на то, что она здорово им всем помогла в прошлом году, и была совсем мирной, и вообще, с-какой-стороны-ни-посмотри, хорошей, Гермиона все равно не могла усмирить свою неприязнь. Луна Лавгуд постоянно говорила странные вещи и была сама по себе очень странной. Абсолютно чокнутой, если быть точнее. При этом ее сумасшествие было совершенно в ее личном оригинальном стиле: будто она жила в отдельной вселенной, где все такие, и вовсе не была сумасшедшей, просто каким-то образом оказалась здесь, на Земле, в Хогвартсе и вынуждена приспосабливаться к чужому миру. Джинни Уизли дружила с Луной, но Джинни Уизли могла найти общий язык с кем угодно. Она бы смогла подружиться с дементорами, если бы захотела. Гермиона не была уверена, были ли у Луны Лавгуд друзья помимо Джинни.

Гермиона не любила глупых людей — Луна не была глупой. Гермиона не любила несдержанных, шумных людей (по правде говоря, близнецы Уизли, Фред и Джордж, были из таких, и она едва их выносила) — Луна была тихой и почти незаметной. Гермиона не любила людей нелогичных — Луна была логичной, в своей непостижимой логике.

Луна Лавгуд раздражала Гермиону, а еще Гермиону раздражало то, что она не могла точно сформулировать, почему. Несмотря на недостатки (у всех ведь есть недостатки, а у Луны их было, пожалуй, меньше, чем у многих), она не имела явных причин вызывать такую антипатию. Но вызывала.

Черт возьми, Луна Лавгуд раздражала Гермиону даже больше, чем Малфой: потому что Малфой вел себя по-скотски и был в этом смысле кристально понятным.

Луна Лавгуд была непонятной.

Если бы Гермиону попросили написать эссе «Почему тебе не нравится Драко Малфой», она бы развила тему на гору пергаментов. В сочинении про Луну Лавгуд она бы смогла написать не больше пяти строк. И это притом, что Гермиона была способна без особого труда написать свиток на абсолютно любую тему, вообще.

Если бы в Хогвартсе изучался предмет под названием лавгудоведение, Гермиона Грейнджер бы ни за что не стала лучшей ученицей курса. Если бы этот предмет вел профессор Снейп, Гермиона Грейнджер бы растеряла все годовые очки Гриффиндора за одно занятие.

— Ну так вот, — продолжил Гарри, отвлекая Гермиону от мрачных мыслей,- так как кто-то застрял в Выручай-комнате, я решил по-быстрому сварить зелье здесь.

— По-быстрому? — переспросила Гермиона. — Но ведь костерост готовят по трое суток.

Гарри расплылся в торжествующей улыбке, будто действительно вступил в гильдию зельеваров и сейчас собрался во всеуслышание об этом заявить.

— Есть один потрясающий способ сократить время настаивания до трех часов! Представляешь?

Гермиона не стала спрашивать, откуда ему это известно. Принц-Полукровка, кто же еще. Одна из его гениальных идей.

Она была буквально на волоске от того, чтобы не разразиться укоризненной тирадой про то, как опасно следовать советам из этого учебника. Но в душе вдруг всколыхнулось то мерзкое чувство, как будто воздушный шарик внутри нее вновь наполняется газом неловкости, и она практически наяву увидела, как между нею и Гарри вырастает стена тумана, и Гарри растворяется в ней, и она почти теряет его из виду.

Поэтому Гермиона сказала только:

— Здорово! Расскажешь? Это может пригодиться. Вообще, откуда ты берешь ингридиенты?

Гарри отвел глаза, это явно был вопрос, которого он хотел бы избежать.

— Ну, как я уже говорил, с частью помогает Луна. Часть я заказал совиной почтой, а некоторые, хм, приходится брать у Слагхорна.

— Ты ограбил Слагхорна? — воскликнул Рон восхищенно. — Ну ты даешь, вот теперь я узнаю дружище Гарри!

— Вообще он был бы не против, в смысле, изначально он сам предложил мне пользоваться его лабораторией…

— Почему же ты отказался? — изумилась Гермиона.

— Я хотел! Но там постоянно крутится Снейп, варит там черт знает что, это просто кошмар.

— Чего?! — Рон выглядел возмущенным. — Этот упырь теперь сидит на двух стульях? Нахрена ему варить зелья, он же так мечтал сменить работу.

— Боже, Рон, ну что за глупость ты несешь, — сказала Гермиона. — Профессор Снейп известный ученый, у него гора исследований в области зелий. Очевидно, они ему нравятся, просто он не хочет учить зельеварению нас.

— В любом случае, — подвел итог Гарри, — он там торчит, и не могу представить, чтобы я хоть три минуты провел там вместе с ним. Выручай-комната отлично подходит, ох, вы бы видели, как я там классно все устроил! — он мечтательно закатил глаза. — А когда пойдем в Хогсмид, я надеюсь купить кое-что… И вообще, я хочу сварить Феликс Фелицис! Только представьте, как было бы круто иметь его про запас, а не только этот жалкий флакончик от Слагхорна.

— Все-таки, Гарри, может покажешь шею, а? До сих пор не могу поверить, что все это говоришь ты.

— Знаете, — сказала Гермиона, — один мой друг увлекся зельями, а другой решил стать профессором магловской истории, я не удивлюсь, если сейчас из соседней кабинки выйдет Волдеморт и станцует канкан.

Это была одна из тех шуток-про-Волдеморта, которые могли быть грустными или веселыми в зависимости от ситуации. Наверное, магический мир, который от одного только имени Волдеморта впадал в священный трепет, услышав подобные святотатсвтенные шутки, погрузился бы в длительную кому, но Гарри считал, что раз уж он является Жертвой №1, они имеют полное право говорить все что угодно. Иначе и свихнуться недолго.

Волдеморт, конечно, из соседней кабинки не вышел, но зато вошла Луна Лавгуд, точнее ее голова, потому что на ней была мантия-невидимка.

— Не хотела бы вам мешать, но сюда идет Филч, — мечтательно сказала голова Луны Лавгуд.

— Блядь! — с чувством выругался Гарри. — Луна, иди сюда, закроемся с котлом… Ребята, вы же старосты — может кто-нибудь выйти проверить, что он собрался делать?

— Я схожу, — согласилась Гермиона и вышла, Рон пошел за ней, но остановился у двери.

Филч, конечно, внутрь туалета входить не стал, просто просеменил мимо вслед за своей кошкой, неодобрительно покосившись на значок старосты на груди Гермионы. Она выждала некоторое время после его ухода и вошла обратно.

— Он ушел, все в порядке.

Луна снова завернулась в мантию-невидимку, оставив на обозрение только голову. Гермиона не успела рассмотреть, какой из ее безумных ярких нарядов надет на ней сейчас, но, по крайней мере, никакой редиски в ушах у нее не болталось: на Луне вообще не было серег.

— Здравствуй, Рон, здравствуй, Гермиона, — сказала она, улыбнувшись каждому из них в отдельности.

— Ты что, все это время была здесь, что ли? — Спросил Рон.

— Я была в коридоре, смотрела, чтобы предупредить Гарри. Простите, что пришлось войти к вам.

— Да не за что извиняться, — не понял Рон.

— Я не хотела, потому что Гермиона не рада меня видеть, — непринужденно пояснила Луна и выскользнула обратно в коридор.

Гермиона едва удержалась, чтобы не заскрипеть зубами на весь этаж. Это было еще одно раздражающее качество Луны, о котором Гермиона Грейнджер написала бы в своем пятистрочном сочинении на второй строке, сразу после «странная». Луна была совершенно, абсолютно, невыносимо, ошеломляюще беспардонной.

Рон и Гарри болтали о чем-то, Гермиона не слушала — у нее совсем испортилось настроение. Она подождала минут пятнадцать, чтобы это не было похоже на бегство, и сумела выдавить из себя улыбку.

— Я, пожалуй, пойду? Уже поздно, Гарри, прости, не смогу дождаться зелья. Завтра нумерология с утра. Расскажешь потом, что за способ ускорения? — и ушла в Гриффиндорскую башню прежде, чем Гарри успел что-то ответить.

Все преподаватели Хогвартса приветствовали учеников по-разному.

Профессор Макгонагалл деловито входила в класс, складывала идеально ровную стопку пергаментов на стол (она всегда носила их в руках — никогда не использовала заклинание левитации для подобных мелочей, и вообще пользовалась магией в повседневных делах гораздо реже других учителей) и, сухо поджимая губы, не менее сухо говорила: «Здравствуйте».

Профессор Слагхорн, как правило, оказывался в классе раньше учеников, поэтому, когда они входили, он уже стоял у своего стола и, широко улыбаясь и благостно разводя руками, произносил что-то вроде «Доброго всем дня, дорогие!» или «Рад снова вас видеть!». И интересовался делами у отдельных студентов.

Профессор Флитвик постоянно опаздывал (это служило поводом для целой горы беззлобных шуток на тему его роста и маленьких ножек, которые делают маленькие шажочки), и, пыхтя, взбирался на табурет, а потом говорил: «Простите, что снова вас задержал! Ну что ж, начнем!».

Профессор Спраут обычно стояла у входа в теплицу, по-матерински провожая каждого входящего ласковым плавным жестом за спиной, будто пересчитывала выводок утят. Ничего особенного она не говорила, урок начинался как-то сам собой.

Профессор Вектор и профессор Синистра были в этом отношении похожи: они обе нейтрально произносили что-то вроде «здравствуйте» или «добрый вечер», не утруждая себя дополнительным ритуалами.

Хагрид (в те годы, когда Гермиона еще посещала его уроки), сопровождал приветственные возгласы шумным пыхтением и сопением, что сводило на нет все его попытки принять важный профессорский вид.

Как здоровалась Трелони, Гермиона не помнила, потому что бросила прорицания едва только они появились. Наверное, таинственно глядела в пространство внутренним оком или что-то вроде этого.

Профессор Снейп никогда не опаздывал и не приходил раньше. Он врывался в класс секунда в секунду с началом урока с таким яростным видом, будто приходил не вести занятие, а устраивать массовую резню, и отрывисто рявкал: «Молчать!», хотя все и так молчали. Если кто-нибудь из студентов и рассчитывал, что со сменой предмета профессор Снейп сменит и манеру приветствия, его надежды явно не сбылись. С другой стороны, если бы Снейп однажды действительно изменил традиции и поздоровался нормально, это дало бы повод к серьезным подозрениям, не находится ли он под Империо. А кто-нибудь, возможно, упал бы в обморок от потрясения (например, Невилл).

Бедняга Невилл, его страдания были неизмеримы. Никто не выражал бурных восторгов, что Снейп ведет защиту, но Невилл был просто в отчаянии. Гермиона однажды услышала, как в гриффиндорской гостиной Невилл сетовал, что, видимо, в прошлой жизни он был отъявленным грешником, раз в этой Снейп его преследует даже теперь, когда он искренне ликовал, что избавился от необходимости изучения зелий навсегда. Детский страх перед злобным преподавателем трансформировался у Невилла в нервозную тревожность. Он был совсем неплох в защите, но на уроках Снейпа так волновался, что однажды чуть не покалечил Блейза Забини случайным заклинанием. Снейп тогда просто превзошел себя в выборе оскорблений; Гермиона успела всерьез поверить, что вот-вот станет слушательницей неплохого факультатива по обсценной лексике. К сожалению или к счастью, не прозвучало ни одного нецензурного слова, несмотря на то, что был использован крайне масштабный арсенал брани цензурной. Интересно, стоило ли понимать сей примечательный факт как лишнюю демонстрацию снейпова самоконтроля? Если, конечно, доведение студента до нервного припадка можно расценивать как проявление самоконтроля.

Гарри потом поделился наблюдением, что это даже близко не походило на настоящее снейповское бешенство, очевидцем и жертвой которого ему в прошлом году пришлось стать на незабвенном уроке окклюменции. Гермиона одновременно с восторгом и с ужасом призналась, что почувствовала внутри себя зарождающийся исследовательский азарт и самоубийственное желание однажды хоть одним глазком увидеть весь спектр проявляемых Снейпом эмоций. Гарри предложил ей спрыгнуть с Астрономической башни прямо сейчас, чтобы не мучиться понапрасну, а Рон выразил крайне мудрую мысль о том, что в мире есть вещи, которые лучше не знать даже тем, кто претендует на звание самой эрудированной ведьмы во вселенной.

Хоть диапазон возможных эмоций профессора Снейпа и являлся тайной для Гермионы Грейнджер, по крайней мере, с его неудовольствием и презрением она была знакома не понаслышке. Видеть на сегодняшнем утреннем занятии студентов шестого курса Слизерина и Гриффиндора (особенно Гриффиндора) профессор горел желанием, очевидно, не больше, чем студенты — видеть его.

Снейп с порога снял по двадцать баллов с Парвати и Лаванды за «вопиюще неадекватный вид» (Парвати и Лаванда до утра шептались, обсуждая свои хеллоуинские планы, поэтому к приходу Снейпа лежали на партах с настолько изможденными лицами, будто их всю ночь били камнями), а после весь урок с особым наслаждением прохаживался по умственным способностям «толпы необразованных, нелепых кретинов, которые только по благословению Господа умудрились дожить до своего возраста, сохранив все конечности». Сегодня даже у Малфоя на лице не наблюдалось привычной глумливой улыбки, видимо, исключительно прекрасное расположение духа любимого декана проняло и его. Вишенкой на торте стало настолько кошмарное домашнее задание, что даже Гермиона испытала легкий приступ паники.

«Я не собираюсь тратить время на ленивых болванов, которые неспособны ответить даже на элементарные вопросы, — сказал Снейп. — То, что все эти годы вас обучали полные дегенераты, не дает вам права воображать, что можно им уподобляться и игнорировать учебную программу. К следующему занятию жду свитки с кратким изложением всех тем, начиная с четвертого курса, а от вас, Поттер — с третьего, считайте это наказанием за дерзость».

Все это привело к тому, что на уроке гербологии, который был следующим после защиты, студенты показали непревзойденное рвение, с мрачной удовлетворенностью отрезая секаторами побеги плотоядного плюща и воображая на их месте пальцы Снейпа.

Профессор Спраут осталась в полном восторге: плющ еще никогда не бывал так качественно и быстро подрезан.

После окончания занятий и ужина друзья сидели в Выручай-комнате, чем они занимались практически каждый свободный вечер с того дня, как Рон и Гермина застукали Гарри в компании котла и Луны Лавгуд в туалете Плаксы Миртл. Хотя у Гермионы было подозрение, что Гарри проводит в этой комнате не только вечера, оно оставалось лишь подозрением, потому что доподлинно выяснить не удалось: по ночам Рон спал так крепко, что его бы не разбудила даже военная сирена, не то что исчезновение из спальни мальчика-который-решил-переехать-в-выручай-комнату. А проверять свои сомнения самостоятельно Гермионе не хотелось, все равно лучшее, что она смогла бы сделать — это устроить Гарри очередную (по его мнению) нотацию, и в итоге они бы просто поцапались. А Гермиона всерьез решила не ссориться с Гарри и не раздражать его упреками, потому что, проанализировав свои странные ощущения от той ночной встречи в туалете, она поняла, что больше всего на свете боится разрушения их дружбы.

Преодолеть свою неприязнь к Принцу-Полукровке и всем его изобретениям она все равно не сумела, несмотря на то, что Гарри-таки выучил парочку заклинаний из учебника, и они оказались весьма полезны. Гермиона решила частично успокоить свою совесть тем, что будет присутствовать хотя бы при части экспериментов Гарри с зельями, чтобы быть рядом, если очередной рецепт окажется не полезной модификацией, а изощренным способом убийства посредством взрыва котла с какой-нибудь ужасной дрянью.

Рон к тревогам Гермионы относился со скепсисом, но молчал: видимо, решил не лезть между двух огней. Лишь однажды он прямо посоветовал ей перестать себя накручивать: «По крайней мере, Гарри хотя бы не выслеживает Малфоя целыми днями как влюбленная четырнадцатилетняя курица, уже спасибо. Странная ты, Герм, ты же типа сама пять лет подряд пыталась привить нам любовь к образованию — и вот Гарри учится как проклятый, а ты и не рада совсем».

Слабое утешение, учитывая, что все это время Гарри шпионил за перемещениями Драко Малфоя по карте Мародеров, которую он раскладывал прямо возле котла.

Пока Гермиона писала катастрофическое эссе по ЗОТИ (она прикинула и поняла, что если она хочет успеть до следующего занятия осветить действительно все темы, как приказал профессор Снейп, ей надо начать прямо сейчас, и это с учетом того, что одну ночь, скорее всего, придется не спать вовсе), Гарри и Рон костерили Снейпа на все лады. Гарри кипел хуже зелья у него в котле, а Рон аж побагровел от злости. Гермиона подумала, что факультатив по обсценной лексике для нее сегодня так или иначе состоялся, хотя у нее почему-то была уверенность, что проводи его профессор Снейп, он мог бы добавить таких выражений, которые Гарри и Рону даже не снились. Казалось, что познания Снейпа в лингвистике не хуже, чем в зельях (или в темной магии).

— Я напишу это блядское эссе только ради того, чтобы кинуть его ему прямо в его мерзкую сальную рожу! — психовал Гарри, яростно швыряя в котел жабьи потроха, отчего брызги дурно пахнущего зелья летели ему прямо на мантию. Одна из порций кишок пролетела мимо котла и приземлилась на карту Мародеров, оставив на ней склизкий след.

— Гребанное дерьмо! — заорал Гарри и с отвращением отшвырнул лопатку. — К херам это зелье, и Снейпа к херам!

Он уничтожил свое варево исполненным ненависти «Эванеско» и уселся на диван, скрестив руки на груди и яростно глядя исподлобья.

— Я потратил на него последние драконьи чешуйки, и все впустую, потому что Снейп — конченная скотина! — хмуро провозгласил он. — Эти чешуйки были ценнее, чем вся его чертова жизнь.

Рон обреченно вздохнул. Гермиона подумала, не предложить ли Гарри выпить слез-наяды-без-осадка, который он сварил на прошлой неделе, но потом решила, что это плохая идея, и начала без энтузиазма рассматривать комнату, надеясь, чтобы буря поутихла сама собой.

На самом деле, тут было на что поглядеть. Выручай-комната обеспечила юному экспериментатору настоящую лабораторию с кучей котлов, мензурок, пробирок и прочего зельеварческого арсенала. Вдоль одной из стен стояли стеллажи (почти пустые) с ворованными, купленными или добытыми в Запретном лесу ингредиентами и пузырьками с готовыми зельями, а вдоль другой — с книгами (на самом деле книг по зельеварению — Гермиона проверила это в первую же минуту, как пришла — там почти не было: транслировать книги из библиотеки Выручай-комната, похоже, была не в состоянии, поэтому полки были забиты всем подряд, что студенты закидывали сюда на протяжении веков, но выглядели шкафы благодаря этому весьма внушительно). В отличие от сумрачного класса зелий, который даже Слагхорну не удалось сделать повеселее, здесь было светло, тепло и комфортно. В центре стоял длинный стол для нарезки с несколькими парами весов на нем и площадка для разведения огня, а у третьей стены, у камина — диван, пара кресел и письменный стол, за которым Гермиона делала свою работу. Рон развалился на полу у огня, прислонившись спиной к креслу, и механически вертел в руках одну из гермиониных исторических книжек, которую собирался читать до того, как оскорбления Снейпа заняли первостепенное значение на повестке дня.

— Ладно, — произнес Гарри через некоторое время, проведенное в тягостном молчании. — Не собираюсь больше тратить свой вечер на воспоминания об этом уроде. На следующей неделе — в Хогсмид! Идете, ребята?

— Еще спрашиваешь! — оживился Рон. Видимо, его тоже утомило браниться на Снейпа.

Гермиона постаралась сдержать стон облегчения — ее негодование было не таким бурным и испарилось еще до ужина, и все оставшееся время она сдерживала себя, чтобы не высказать Гарри и Рону, как ей надоело выслушивать их жалобы. По ее мнению, часы, проведенные в праведной ярости, можно было бы потратить с куда большей пользой, например, начать выполнять то самое злополучное домашнее задание.

— Боже мой, Хогсмид, — сказала Гермиона. — Если честно, я бы с удовольствием туда не ходила. Парвати с Лавандой совсем помешались на своем Хеллоуине, они стопроцентно заставят меня помогать им подбирать дурацкие ленточки, пуговки и прочую ерунду в «салоне миссис Стоунс, где такой отличный выбор фурнитуры, просто глаза разбегаются!» — передразнила она Лаванду писклявым голосом. — Как будто мне есть до этого какое-то дело…

— Зря ты так, по-моему, девчонки хорошо придумали. Джинни в восторге, можешь себе такое представить? Я слышал, даже Макгонагалл одобрила, — сказал Рон. — Даже обидно, что нам они даже не предложили.

— Идея то может и нормальная, но я не хочу носиться с этим — мне и без того есть чем заняться! По рунам столько дополнительных материалов, просто жуть! То, что они мои соседки по комнате, не значит, что я подписалась им помогать… И каждый вечер Парвати пристает ко мне и спрашивает, какую прическу я бы хотела, чтобы она мне сделала. Этот вопрос надо вносить в список непростительных рядом с круциатусом: клянусь, натуральная пытка!

— Хочешь, пойдешь в Хогсмид в мантии-невидимке? — предложил Гарри. — Так они точно до тебя не доберутся.

— Ты плохо знаешь Лаванду и Парвати, — хихикнула Гермиона. — Они меня в любом случае достанут. Знаешь, наверно, Рон прав. Зря я так распсиховалась из-за ерунды. Буду нести свой крест храбро и с честью, я же все-таки гриффиндорка!

— Вот это правильный настрой! — одобрил Рон. — Мы подождем, пока тебя перестанут пытать пуговицами, а потом пойдем все вместе в Три метлы. Не знаю, как вы, а я собираюсь выпить столько сливочного пива, чтобы потом тошнило до следующего похода в Хогсмид. Так его ожидание будет не столь мучительным.

— Слагхорн как-то упомянул, что в Хогсмиде есть лавка, где продаются первосортные жуки-скарабеи, — мечтательно протянул Гарри.

Рон демонстративно закатил глаза.

— Заглянем туда всенепременно, дружище. В первую же очередь.

Все оставшиеся до похода в Хогсмид дни стали для Гермионы сущим кошмаром.

После очередного пятничного собрания Парвати и Лаванда развернули по-настоящему бурную деятельность. Лаванда достала откуда-то целую гору эскизов, которые, как выяснилось, она рисовала все это время, и развесила их по всем свободным поверхностям. Парвати по почте пришел уменьшенный магией сундучок, в котором обнаружилось несколько огромных рулонов ткани, которые она разрезала на части и разбросала по всей комнате в каком-то одной ей ведомом порядке. Вдобавок ко всему, каждый день с утра до вечера в их комнату начали ходить девчонки — на примерку. Оказалось, что праздничные мантии для всех Парвати собралась шить сама: ее дедушка был достаточно успешным портным, и она решила пойти по его стопам. При виде того, как Парвати ловко в одиночку или, иногда, с помощью Лаванды управляется с огромным разнообразием различных швейных чар, у Гермионы едва не отвисла челюсть. Она читала про магическое швейное дело, но никогда не видела процесс.

Это заставило ее задуматься о том, что она на самом деле ничего не знает даже о Парвати с Лавандой, хотя живет с ними шестой год в одной комнате, что уж говорить о других ребятах с факультета. Она всегда считала соседок легкомысленными дурочками, потому что они не уделяли учебе даже на четверть столько времени, сколько она, и постоянно болтали о мальчиках и моде. А оказалось, болтовня о моде была не просто болтовней: они разговаривали о том, с чем всерьез хотели связать свое будущее.

Гермиона почувствовала себя уязвленной, когда Парвати в ответ на ее заинтересованные расспросы о подробностях швейного дела в магическом мире спросила о том, чем собирается заняться после школы она сама. Потому что Гермиона понятия не имела. Она постоянно думала об учебе и — чуть реже — о грядущей войне, но никогда не задумывалась о том, чем хочет заниматься в жизни. Она выбрала для изучения в этом году так много предметов, сколько могла — потому что не могла определиться, какие из них ей нужнее и интереснее.

В ее воображаемом списке планов на ближайшее будущее помимо заметок о куче повседневных дел и учебе и особо подчеркнутой задачи о торжестве над Принцем-Полукровкой появилось еще два пункта: почитать что-нибудь про швейные чары и подумать о карьере.

Последний пункт представлялся достаточно важным, чтобы его не только подчеркнуть, но еще и обвести в кружок.

Наблюдать, как Парвати сосредоточенно колдует над тканью и та постепенно превращается в наряды, похожие на то, что изображено на красивых рисунках Лаванды, было действительно завораживающе — в первые два дня, пока Гермионе окончательно не осточертело то, что их спальня превратилась в проходной двор.

Ее дополнительные задания по рунам оказались куда сложнее, чем она предполагала, и она потратила на них непозволительно много времени, не сделав даже и половины. А еще оставалось то кошмарное снейповское эссе, проект по трансфигурации и куча другой работы. Гермиона всегда обожала учиться, но в этот раз всерьез забеспокоилась, что не успевает сделать все. По крайней мере, о Принце точно придется забыть на ближайшую неделю.

Девчонки в комнате так громко хихикали и суетились, что не спасали никакие заглушающие чары на кровати. Днем, в перерывах между уроками и на обеде Гермиона постоянно торчала в библиотеке, обложившись целыми штабелями книг, а вечером после отбоя и дежурства ходила продолжать учиться в Выручай-комнату к Гарри и черт-ее-побери Луне Лавгуд, которая в последнее время завела раздражающую привычку тоже туда наведываться. Ее присутствие Гермиону чрезвычайно нервировало, но руны были важнее.

Субботу, воскресенье и всю ночь перед понедельником Гермиона маниакально посвятила Снейпу. Она дописала свои свитки: все темы с четвертого по шестой курсы. Со всеми подробностями, сносками и гигантским списком использованной литературы. Это была Идеальная Домашняя Работа.

Гермиона знала, что остальные просто напишут конспект учебника — если не того меньше.

Гермиона знала, что конспекта учебника могло бы быть достаточно.

Но она не привыкла довольствоваться малым, если дело шло о домашнем задании.

Гермиона была ужасно довольна собой, потому что у нее была лучшая работа, лучше, чем у всех остальных, лучше, чем кто-то из них мог бы себе представить.

И уж конечно, Гермионе стоило бы быть готовой к тому, что Снейп в любом случае найдет повод втоптать ее в грязь. Ведь Снейп всегда так делает, не так ли?

Однако она едва смогла сдержать слезы обиды, когда после занятия в понедельник Снейп, смерив высокомерным взглядом кипу исписанных пергаментов, которые она ему протянула, мерзко оскалился и произнес:

— Краткость — понятие, незнакомое вашему разуму, мисс Грейнджер, не правда ли? Вы всерьез полагаете, что я собираюсь тратить свое время на то, чтобы читать всю эту графоманию с целью удостовериться, что вы достойны очередной превосходной оценки, как подобает истинно невыносимой всезнайке? Забирайте это и выметайтесь. Принесете, когда оно будет как минимум вдвое короче.

В тот момент Гермиона ощутила, что она почти ненавидит профессора Снейпа. Почти — потому что она не винила его в смерти своего и чьего-либо еще крестного. Почти — потому что она знала, что он был бы весьма доволен собой, если бы она и вправду его возненавидела, а она не хотела давать ему этой радости. Почти — потому что она верила, что чтобы заслужить ненависть, нужно совершить что-то худшее, чем быть отвратительным, злобным и предвзятым учителем.

Но она не могла поручиться, как долго сможет продержаться, если Снейп будет продолжать в том же духе.

Следующее занятие по защите от темных искусств было в четверг, но Гермиона решила, что тянуть с переделкой до тех пор — ниже ее достоинства. Снейп все равно будет недоволен, когда бы она к нему ни обратилась. Но если уж играть в его грязные игры, то, по крайней мере, на своих правилах. О, он точно будет взбешен, если она принесет ему работу заранее. Что ж, она принесет ее завтра. Переписывать собственную работу должно быть быстрее — не понадобятся снова все эти огромные пыльные книги, ночи должно хватить. Гермиона не спала уже почти тридцать шесть часов и ужасно устала, но она не будет спать хоть трое суток, если понадобится. Уступать она не собиралась.

Снейп сказал «как минимум вдвое короче». Это заставило Гермиону задуматься. Если она сократит работу ровно наполовину, Снейп точно не удержится от того, чтобы не съехидничать по этому поводу. Если она сократит сильнее — он придумает другой способ ее раскритиковать. Скажет, что работа слишком короткая. Скажет, что она лентяйка. Гермиона как наяву могла представить его лицо в этот момент: губы самодовольно и гаденько искривляются, а глаза смотрят сквозь нее, будто она — пустое место. Она поморщилась и решила сократить работу в два с половиной раза.

На секунду ей пришла в голову мысль переписать все слово в слово, просто более мелким почерком, но она ее отогнала. Это было бы вызывающе и дерзко. Гермиона хотела поступить вызывающе, но это было бы слишком. Гарри Поттер, несомненно, на ее месте поступил бы именно так. Но она не была Гарри Поттером.

Гарри Поттер, к слову, в очередной раз собирался уклониться от вечеринки Слагхорна, сославшись на свой любимый аргумент — квиддич. Гермиона почти жалела, что у нее нет такого аргумента. Почти — потому что если выбирать между двух зол, вечеринки Слагхорна были меньшим. Если не принимать во внимание клубящиеся пары напыщенности, исходившие от некоторых присутствующих, там было вполне терпимо. Иногда можно было узнать что-нибудь интересное. Джинни иногда туда ходила: было с кем посидеть рядом. Да и Блез Забини, в общем-то, неплохой парень, молчаливый. Почти не излучает ауру самодовольства. И любимые слагхорновы засахаренные ананасы были не так уж плохи, ну, то есть, чуть лучше, чем лимонные дольки. В общем, если постараться, в этих собраниях можно найти плюсы. Найти плюсы в квиддиче Гермиона не могла.

Чертов квиддич, это же значит, что Джинни сегодня тоже не придет. Чудесно. Еще один жирный минус в бесконечном списке жирных минусов квиддича — за похищение компании в лице Джинни Уизли.

Гермиона подавила желание застонать.

Можно было просто не пойти на вечеринку, но она уже внесла ее в свое расписание, а это означает, что пропустить вечеринку Слагхорна — все равно что прогулять урок. А уроки Гермиона не прогуливала никогда.

Там и правда оказалось вполне сносно. Профессор Слагхорн пригласил какого-то своего бывшего студента, который достиг достаточно высокого положения в Министерстве, и тот рассказывал о своей работе в отделе Магической Безопасности. Гермиона подумала, что, возможно, Магическая Безопасность могла бы и ей прийтись по душе. Стоило на всякий случай почитать об этом в библиотеке.

Еще она нашла непринужденный способ наконец-то спросить у Слагхорна насчет слез наяды, давно пора было это сделать. Выяснилось, что он тоже входил в то число избранных, кто овладел искусством обходиться без осадка — но, как он, весело хохотнув, признался, ему не каждый раз доводилось добиться достаточной стабильности зелья. Слагхорн расхваливал Снейпа: «Северус был первым моим студентом, кому это всегда блестяще удавалось, дорогая Гермиона, и совершенно без чьей-либо помощи! Не знаю, как именно он этого добивался, мальчик никогда не делился секретами, но его зелье было превосходно, хе-хе, я всегда знал, что этот молодой человек достигнет больших высот!».

Гермиона озадачилась, была бы она так же безмятежна, как профессор Слагхорн, если бы знала, что кто-то из ее учеников-школьников способен варить зелья лучше нее. По всему выходило, что она бы почувствовала себя как минимум неловко и всеми силами пыталась бы восстановить пошатнувшийся авторитет. Возможно, в возрасте профессора Слагхорна она будет смотреть на вещи иначе.

Упоминание профессора Снейпа не добавило Гермионе настроения, и после окончания слагхорновского собрания она на всех парах полетела в Выручай-комнату, вооруженная угрюмым азартом и жаждой мщения. Пусть он будет хоть трижды гением зельеварения, но снова отмахнуться от ее домашней работы она ему не позволит.

Гарри не было, видимо, тренировка еще не закончилась. Слава Богу, Луны тоже не было: сейчас она была последним человеком, которого Гермиона хотела бы видеть рядом с собой. Рон был на тренировке вместе с Гарри, так что Гермиону встретила священная лабораторная тишина. Они все договорились, что даже в отсутствии Гарри, приходя в Выручай-комнату, будут представлять именно его лабораторию, чтобы в любой момент каждый из них мог бы беспрепятственно туда войти, а не топтаться в коридоре.

Гермиона разложила свои пергаменты и начала яростно строчить, прервавшись только тогда, когда ввалились Гарри с Роном, возбужденные и веселые после тренировки.

— Как там Клуб Слизней? — поинтересовался Гарри. — Старина Слагхорн не плакал без меня?

— Ничуть, — ответила Гермиона и скучающе добавила, скрестив руки на груди, — мир не вертится вокруг Знаменитого Мальчика-со-шрамом, как бы вам того ни хотелось, Поттер.

Рон засмеялся:

— Великий Мерлин, Герм, только не говорили, что и тебя Снейп покусал! Я этого не переживу! Это было очень похоже, правда.

— Я просто переписываю его задание, — мрачно сказала Гермиона, мотнув головой в сторону стола. — Собираюсь отдать его завтра ему прямо на завтраке, как думаете, не перебор?

— Оооо, крепко же он тебя достал! Честно: перебор, но я бы душу продал, чтобы увидеть его лицо, так что я всеми руками голосую за, — сказал Рон. — Даже если он тебя проклянет, ты останешься в памяти Хогвартса навечно.

Гарри фыркнул и, ничего не сказав, направился раскладывать свои котлы. Гермиона решила, что его молчание стоит расценивать как знак одобрения. Она сама не понимала, откуда в ней взялось столько наглости, чтобы по своей воле вступать в противостояние со Снейпом, но мятежная гриффиндорская сторона ее души жаждала решительных действий.

С удвоенной яростью она вернулась к своим пергаментам.

К утру, когда Гарри и Рон уже давным-давно вернулись в Гриффиндорскую башню, ее работа была готова.

Гермиона посмотрела в трансфигурированное из чернильницы зеркало и пришла к удручающему выводу, что видит в нем нечто ужасное. Под глазами образовались устрашающие складчатые мешки, белки покраснели, уголки губ самопроизвольно стремились вниз. Она выглядела непривычно взрослой и очень измученной. Гермиона попыталась улыбнуться, чтобы исправить хотя бы что-то, но это не помогло: теперь из зеркала на нее смотрела печальная женщина, которая сохраняет кротость несмотря на тяготы, которыми наполнена ее жизнь, и встречает каждое новое испытание со смиренной покорностью. Гермиона почти физически ощутила, как начинает чувствовать тихую скорбь, будто бы действительно прожила с десяток несчастных лет, наполненных только тяжелой работой и лишениями без надежды на лучшее. Она спешно расслабила губы, стряхивая с себя наваждение, и они вернулись в изначальное положение. Она все еще выглядела усталой — и недовольной, но это было лучше, чем усталой и грустной, как какая-нибудь тоскливая сиротка Мэри. Во-первых, она действительно была устала и недовольна, а во-вторых, такой ее вид будет вызывать у людей желание убраться с дороги, а не приставать с дурацкими расспросами. Печально улыбающаяся Гермиона в зеркале выглядела просто жалко, можно хоть сейчас представить, как кто-нибудь вообразит себе невесть что и попытается проявить благотворительное сочувствие и заботу. Гермиону аж передернуло от отвращения. Нет уж, спасибо, нет ничего хуже, чем выглядеть жалкой.

Она повела плечами, гордо выпрямилась и собрала растрепанные волосы в такой тугой хвост, что кожа на лбу и висах натянулась. Благодаря этому мешки под глазами чуть-чуть пригладились, но это не то чтобы спасало ситуацию.

Гермиона обшарила лабораторные полки в поисках бодрящего зелья. Ее немного мучила совесть за то, что она копается в вещах Гарри без разрешения, но она знала, что друг не был бы против. Скляночки и бутылочки под ее пальцами стучали и звенели, и там было все что угодно, кроме стимуляторов. Гермиона почувствовала почти раздражение. На полноценное чувство у нее было недостаточно сил: даже целеустремленная ярость, которая поддерживала ее ночную активность, куда-то испарилась. В ее сознании царила апатичная пустота и немного разочарования оттого, что от неприятных последствий двух бессонных ночей избавиться не удастся. Придется еще какое-то время терпеть черные точки перед глазами, мешающие сфокусировать взгляд, и мерзкое ощущение того, что нужно прикладывать физическое усилие, чтобы моргать.

Гермиона всегда отличалась склонностью к планированию, ее повседневная жизнь была упорядоченной и соответствовала заранее составленному расписанию. Контроль во всем и четкий график — вот и весь секрет успеха. Гарри и Рон искренне недоумевали, как это подруге удается переделывать столько дел за короткое время, и пели льстивые дифирамбы, когда клянчили списать домашнюю работу. Очередную домашнюю работу, которую они не успели сделать, потому что полдня праздно шатались и занимались черт знает чем. Никакой самодисциплины, это ведь элементарно — составить план и следовать ему. Чувство Чрезвычайно Огромного Превосходства, в котором Гермиона не любила признаваться, примерно на треть подпитывалось ее гордостью за умение организовывать свою жизнь.

Действительно, было чем гордиться: за все шесть лет учебы в Хогвартсе Гермиона ни разу не халтурила с домашними заданиями, ни разу не пропускала занятия без уважительной причины (прорицания не в счет, такая смехотворная пародия на науку — просто плевок в лицо общественному вкусу), изучала кучу дополнительной информации и при этом умудрялась находить время и на нормальный сон, и на развлечения. Она впервые настолько сильно выбилась из графика, что пришлось не спать две ночи подряд. На третьем курсе Гермионе приходилось туго, но у нее был хроноворот, который она иногда использовала не только чтобы посещать дополнительные уроки, но и чтобы спать. В пределах разумного, конечно. И ни разу — без крайней нужды. Еще один повод греховно восхититься собственной дисциплинированностью.

Сонливости Гермиона не чувствовала, только опустошение. Период, когда организм настойчиво требовал отдыха, когда глаза слипались, а строчки плыли перед глазами, давно миновал. Это как с голодом: стоит перетерпеть критический момент, как обнаруживаешь, что есть вроде бы уже и совершенно не хочется, а через несколько дней падаешь в обморок от истощения. А теперь не хочется спать несмотря на усталость — несколько таких заходов и привет, бессонница, а там и до психических расстройств недалеко.

Восхитительная перспектива, и все из-за Снейпа. От злости Гермиона ощутила небольшой прилив энергии и уверилась в своем намерении продемонстрировать Снейпу свой несломленный дух.

Время близилось к завтраку, и стоит прийти туда заранее, если хочешь исполнить свои намерения. Гермиона знала, что Снейп всегда убирается из-за стола как можно раньше, если вообще приходит в Большой зал, не стоит и надеяться, что удастся перехватить его после завтрака. А подходить к нему в самом разгаре трапезы на глазах у всей школы — не вариант: Гермиона просто хотела устроить маленькую акцию протеста, а не стать причиной кровопролитной гражданской войны в стенах родного замка. Поэтому нужно успеть как можно раньше, без толпы свидетелей в виде учеников, но при этом при свидетелях в виде преподавателей (это будет служить гарантией того, что профессор Снейп не убьет ее на месте).

Впоследствии, оглядываясь назад, Гермиона не могла взять в толк, по какой причине ей вообще пришло в голову всерьез вынашивать план оскорбления преподавателя и почему это казалось ей здравой идеей.

Все, вроде бы, прошло неплохо. Переодевшись и умывшись в гриффиндорской башне, Гермиона поспешила на завтрак и, как и предполагала, застала там Снейпа. Из студентов были несколько уткнувшихся в какие-то книги когтевранцев, парочка слизеринцев с младших курсов и одинокая девочка с Хафлпаффа. Поспешив исполнить свое намерение до того, как подтянется еще кто-нибудь, Гермиона подошла к преподавательскому столу, протянула Снейпу свои пергаменты («Доброе утро, профессор, это моя исправленная домашняя работа») и напряженно замерла, рассматривая его закаменевшее лицо. Казалось, он исполнен равнодушия, но Гермиона не могла так легко обмануться, она видела, как едва заметно трепещут его ноздри и как белеют костяшки пальцев, сжимающих кубок.

Снейп был взбешен и, судя по всему, прикладывал титанические усилия, чтобы не швырнуть ей пергамент в лицо прямо посреди Большого зала. Было ли это нежелание привлекать к себе внимание немногочисленных студентов или стремление избежать вмешательства ранней пташки Спраут и особенно Дамблдора, сидевшего рядом, Гермиона не знала, но предполагала, что доли примерно равны. Наконец, Снейп выдохнул и сказал обманчиво спокойным голосом:

— Кажется, требовалось приготовить сочинение к следующему занятию, а не к завтраку?

Гермиона знала, что открыто дерзить Снейпу в лицо она не сможет, поэтому решила, что лучшая тактика — притвориться идиоткой.

— Вы сказали принести его после того, как я его перепишу, сэр. Я подумала, что нужно сделать его как можно быстрее. Простите, видимо, я неправильно вас поняла.

— Да, Грейнджер. Вы, видимо, неправильно меня поняли.

Тон Снейпа не оставлял ни единого шанса поверить, будто он не видит ее насквозь. Гермиона не знала, что сказать, а ее протянутые руки уже начали немного подрагивать, ведь Снейп работу так и не взял, а положить ее на стол перед ним было бы, очевидно, не менее самоубийственно, чем обозвать его в лицо сальным подземельным слизнем. Положение спас Дамблдор, с интересом наблюдавший за развитием событий.

— Полноте, дорогой Северус, — сказал он беззаботно, — думаю, произошло маленькое недоразумение. Мисс Грейнджер всегда серьезно относится к работе. Я уверен, это замечательное сочинение достойно того, чтобы быть сданным заранее.

Снейп мучительно поморщился и дернул краем рта, как будто услышал какой-нибудь отвратительный скрежещущий звук прямо над ухом. Он не сделал ни единого движения в сторону директора и продолжал сверлить Гермиону глазами, словно надеялся, что она рассыплется в прах прямо сейчас.

— Кажется, там уже подошли ваши друзья, мисс Грейнджер, — сказал Дамблдор. Снейп резким движением вырвал пергамент из рук Гермионы. У нее не было ни малейшего сомнения в том, что он представлял себе на месте пергамента ее сердце.

— Да, директор, спасибо, — произнесла Гермиона. — Прошу прощения, что отвлекла вас, профессор Снейп.

Прежде чем удалиться, Гермиона кинула быстрый взгляд на Дамблдора и была готова поклясться, что он изучающе ее разглядывал. Идя к гриффиндорскому столу, она испытывала ощущение, будто кто-то смотрит ей в спину и отчего-то надеялась, что это Снейп, а не директор. Хотелось то ли съежиться, то ли оглянуться, но Гермиона не сделала ни того, ни другого и позволила себе немного расслабиться только когда уселась на свое место. За столом уже сидели несколько второкурсников, Невилл Лонгботтом и Синди Стивенс, поклонница Лаванды с четвертого курса, которую Гермиона знала по имени исключительно потому, что на пятничных посиделках она вела себя наиболее раздражающе, и остальные девчонки хором хихикали «о Мерлин, Сииииндиииии!» в ответ на очередную ее низкопробную шутку.

Заспанные Гарри и Рон объявились одними из последних, когда Гермиона уже собиралась уходить, не дождавшись приятелей.

— Кошмарно выглядишь, Гермиона, — сказал Рон.

Гермиона ощутила непреодолимую тягу надеть ему на голову тарелку с яичницей.

— Как думаешь, Гарри, если раздавить у кого-нибудь яйцо на голове, будет ли это похоже на вытекающие мозги? — непринужденно обратилась она к другу.

Мальчик-который-пережил-Аваду был на волосок от того, чтобы не погибнуть трагически подавившись тостом.

— Думаю, не особенно, а что? — спросил он, отдышавшись.

— Да так. Думала, вдруг это поможет кое-кому создать хотя бы видимость наличия мозга в черепной коробке. Прости, Рональд, ничего не получится.

— Эй, я не хотел тебя обидеть! Просто ты выглядишь ужас… — Рон заметил угрожающе прищуренный взгляд Гермионы и запнулся. — Ужасно. Усталой. Ужасно усталой, — нашелся он. — Извини.

— Конечно же я устала, я всю ночь писала эссе, — сказала она негромко, но рассерженно и покосилась в сторону преподавательского стола.

— Так ты сейчас пойдешь к Снейпу? — воскликнул Рон.

Гермиона заметила как Симус и Дин, сидевшие недалеко от Рона, а также какие-то третьекурсники заинтересованно взглянули в его сторону, и зашипела:

— Тише ты! Зачем так орать? Я уже ему его отдала.

Гарри застыл с куском тоста во рту, а Рон вытаращил глаза.

— Ты… уже ему его отдала? — переспросил он.

— В смысле? — Гермиона озадачилась. — Ты думал, я пойду туда при всем честном народе? Я же не совсем спятила. Я подошла, когда еще не все собрались.

Гарри и Рон переглянулись. Гермиона ощутила, что начинает терять терпение.

— Что? Чего вы так смотрите? Вы что, серьезно так думали?

— Мы думали, — сказал Рон слабым голосом, — что ты шутила.

— Что ты вообще к нему не подойдешь, — поддакнул Гарри. — В смысле, за завтраком.

— Чего?! Вы же сами меня вчера поддержали!

Гарри очень странно на нее посмотрел. Гермиона переводила взгляд с лица одного друга на другого и видела там только что-то подозрительно похожее на сочувствие.

— Мы думали, ты просто ругаешься. — Сказал Гарри. — Ну, понимаешь… От тебя это звучало как план, хм... Для тех, кому нечего терять. Ну, как триумфальная шалость близнецов в прошлом году. Чтобы уйти красиво. — Он неопределенно помахал вилкой.

— Он сильно разозлился? — участливо спросил Рон. — Сколько баллов снял?

У Гермионы и так не было аппетита из-за недосыпа, но сейчас она ощутила отчетливый приступ тошноты. Она грубо отшвырнула ложку и поднялась из-за стола.

— Он не снял баллы.

Просто превосходно. Она не Гермиона Грейнджер, если друзья не смотрели на нее сейчас как на буйнопомешанную. И из-за чего — из-за какого-то идиотского эссе. Они что, думали, что заучка Гермиона неспособна на…

Гермиона застыла посреди коридора.

Ну да. Заучка Гермиона явно неспособна на то, чтобы грубо и целенаправленно нахамить самому злобному и мстительному преподавателю Хогвартса, настолько злобному, что даже в ставке Волдеморта, среди убийц и психов, наверняка чувствует себя как дома. Он же ей теперь житья не даст. Чем не способ самоубийства.

Что, черт подери, она наделала?!

Весь оставшийся день Гермиона накручивала себя. У нее и без того было просто отвратительное настроение, а от усталости, казалось, совершенно пропало самообладание и она раздражалась по любому поводу, а тут еще и это. Снейп прав, когда говорит, что на Гриффиндор принимают безмозглых. Только полный кретин мог вообразить себе, что это отличный план. Чем она только думала?

Аппетита не было совершенно, вместо обеда Гермиона сидела в пустом классе и пыталась читать параграф по чарам, то и дело ловя себя на том, что не помнит, о чем идет речь в предыдущем предложении и заставляя себя перечитывать одну и ту же фразу по несколько раз. На трансфигурации она до того расстроилась, что вместо черной мышки у нее получилась темно-серая, что чуть не заревела прямо посреди урока; в перерыве успела поругаться с Роном, который хотел ее успокоить, и наорала на какую-то младшекурсницу, неудачно подвернувшуюся ей на пути, а в довершение всему во второй половине дня Гермиона начала понимать, что боковым зрением ей мерещатся какие-то тени.

Еле дотерпев до конца занятий, она поспешила в гриффиндорскую башню и, наплевав на все, легла в кровать, благо, сегодня была не их с Роном очередь для вечернего обхода. Лаванда принесла Гермионе кусок пирога и персик с ужина, но застала соседку уже спящей.

Гермиона проспала тринадцать часов, но проснулась такой разбитой, будто прошло не больше двух. Она поклялась себе никогда больше не бодрствовать так долго: все можно пережить, но галлюцинации — это уже точно перебор. Хорошо, что слабость довольно быстро прошла и к началу занятий Гермиона почувствовала себя вполне бодрой.

Первым делом стоило бы извиниться перед друзьями, особенно перед Роном, за свое вчерашнее отвратительное поведение, чем девушка и занялась. Потом она нашла время поблагодарить Парвати и Лаванду за проявленную заботу и вообще решила весь день делать добрые дела. Может быть, небеса смилостивятся над ней и сотрут Снейпу память.

Чем больше она думала о своей вчерашней маленькой повстанческой кампании, тем меньше она ей нравилась. Конечно, сейчас-то, с ясной головой, она понимала, что никакие зловещие кары Снейп ей на голову не обрушит и преследовать ее до скончания дней не станет, но в том, что он найдет способ подпортить ей кровь, сомневаться не приходилось. То, что он не снял с нее баллы сразу же, только подтверждает то, что он явно вынашивает план отмщнения.

Рон с типичной для него философией момента посоветовал ей не переживать понапрасну: что сделано, то сделано, и нечего дергаться, Снейп ведь не убьет ее и тем более не исключит, а со всем остальным можно справиться — и не с таким справлялись. Гермиона решила, что он прав и заставила себя выбросить мрачные мысли из головы, в конце концов, проект по трансфигурации сам себя не закончит, да и проблема серых мышек вместо черных так и не устранена.

Всю среду и даже утро четверга ей удавалось сохранять бодрое расположение духа, но чем ближе подкрадывался урок по ЗОТИ, тем сильнее колотилось сердце. Когда же момент истины наконец настал, Гермиона поняла, что выражение «подгибаются ноги» вовсе не фигуральное. Еще никогда в жизни она не хотела так сбежать с урока, как сегодня. Призвав на помощь всю гриффиндорскую отвагу и усилием воли заставив себя ровно смотреть на преподавателя, Гермиона храбро ожидала возмездия.

Но ни гром, ни молния не поразили ее, Снейп едва ли скользнул по ней равнодушным взглядом и все занятие игнорировал — как и всегда. Рон и Гарри посылали ей ободряющие улыбки, но Гермиона не спешила праздновать: со Снейпа станется приберечь сладенькое напоследок. И оказалась права, потому что в конце урока Снейп левитировал кучу проверенных эссе на парты, всем, кроме нее, и сказал:

— Куча бездарной макулатуры, хотя ничего другого я и не ожидал. Но по крайней мере, уровень первого курса вы освоили, это не может не обнадеживать.

Потом он помолчал немного и вкрадчиво добавил, устремив взгляд прямо на Гермиону:

— Работу особенно отличившихся студентов я бы хотел обсудить отдельно, скажем, в одиннадцать утра в эту субботу, что скажете, мисс Грейнджер?

— Но, профессор, в субботу Хогсмид… — послышался чей-то неуверенный голос слева, Гермиона не различила, чей, потому что ей казалось, что тьма взгляда Снейпа пробирается ей прямо под кожу.

— Ах, — сказал Снейп, продолжая пристально смотреть ей в глаза, — действительно?

В конце концов, когда солнце клонилось к горизонту, когда все проклятия и утешения друзей были выслушены, все ободряющие хлопки по плечу и объятия были приняты, Гермиона пришла к выводу, что унизительная — и первая в жизни — отработка вместо Хогсмида — не такая уж и большая потеря и что ожидать наказания оказалось куда мучительнее, чем его получать.

Ведь ничего страшного не может случиться с ней на этой отработке, не так ли.

— Очень жаль, что ты не сможешь пойти завтра в Хогсмид, — сказала Парвати. Гермионе почудилось обвинение в ее голосе.

— Ну уж извините, что у меня отработка в выходной день! — огрызнулась она. — Не то чтобы я о ней мечтала всю жизнь.

Парвати не заметила или проигнорировала ее недружелюбный тон.

— Снейп — скотина, — теперь ее голос звучал огорченным. Гермиона попыталась услышать там нотки злорадства или еще какой-нибудь подтон, но ничего не обнаружила — только раздражающе искреннее огорчение. — И чем ему так не понравилась твоя работа?

— Понятия не имею, — соврала Гермиона и принялась наблюдать за зачарованной щеткой, которая пыталась смести обрывки ниток и разбросанные лоскутки в одно место. Гермиона подумала, что в этом нет смысла, потому что их комната в последние недели в любом случае похожа на свалку, и ниткой больше, ниткой меньше — нет никакой разницы. Но Парвати каждые несколько часов зачаровывала щетки, чтобы они сметали мелкий мусор с ковров.

Сегодняшнее девчоночье собрание прошло на удивление спокойно и быстро. Никаких сплетен или визгливых смешков, только Хеллоин, Хеллоуин, Хеллоуин. Гостьи с восторгом разглядывали синие и голубые мантии, в которые им совсем скоро предстояло облачиться. Просто удивительно, как много уже было сделано.

Сейчас, когда все ушли, Парвати сидела поперек постели, привалившись спиной к стене, и отдыхала. Лаванда лежала, устроившись животом на ее бедрах, и сосредоточенно изучала какой-то журнал. Парвати рассеянно гладила подругу по спине. Гермиона пыталась читать.

— Осталось только твое платье, — сказала Парвати. — Ты бегала от нас всю неделю. Ты же понимаешь, что у тебя все равно не получится отвертеться?

— Я. Не. Бегала. — Ответила Гермиона, не отрывая глаз от щетки. — У меня много работы, а тут совершенно невозможно сосредоточиться. Вечно кто-то шляется и шумит.

Парвати была невозмутима.

— Раз ты не занята, я могла бы снять мерки прямо сейчас.

— С чего ты взяла, что я не занята? По-моему, я читаю.

— По-моему, ты делаешь вид, что читаешь. Ты вообще не смотришь в книгу! А до того пялилась на одну страницу десять минут.

— Если бы кое-кто меня не отвлекал, я бы не пялилась на нее так долго, — сварливо ответила Гермиона, но отложила книгу и встала.- Ну? И что мне делать?

— Сними этот кошмарный свитер и убери волосы. И брюки тоже сними.

Гермиона послала ей максимально оскорбленный взгляд. Она любила свой неказистый свитер, потому что он был теплым и удобным. Хотя откуда Парвати знать об удобной одежде: она никогда не носила каблуки ниже десяти сантиметров, а ее платья всегда были до такой степени затянуты в талии, что Гермиону удивляло, как она умудряется дышать и наклоняться.

Парвати сказала:

— Не злись. Твой свитер действительно кошмарен.

Она выбралась из-под Лаванды, оценивающе оглядела Гермиону сверху вниз, обошла ее кругом и добавила:

— У тебя красивые ноги и спина. Лаванда была совершенно права насчет фасона.

Лаванда, услышав свое имя, наконец оторвалась от журнала и посмотрела на Гермиону взглядом «я-всегда-права». Гермионе захотелось прикрыться, особенно когда она заметила, что Лаванда смотрит на ее грудь, как Гермионе показалось, скептически. «Наверняка сравнивает с собой, — зло подумала она. — Корова! Гордится своим выменем так, будто это ее личная заслуга!». Гермиона подавила смущение, выпрямилась, расправив плечи и выпятив грудную клетку вперед, и посмотрела на Лаванду с вызовом. Лаванда не обратила на это никакого внимания, потому что начала объяснять:

— Ты довольно худая и высокая, у тебя длинные ноги, их надо будет подчеркнуть. Тебе пойдет короткое платье, верхняя часть будет закрытой, с рукавами до локтя, а сзади наоборот: верх будет открыт, но подол будет длиннее, вот, смотри, — она отлевитировала Гермионе в руки листок с эскизом. — Еще будет накидка, если вдруг понадобится прикрыть спину. Мы выбрали синюю гамму, ты немного смуглая, тебе пойдет темно-синий цвет. А отделка будет золотом, хорошо подойдет к твоим волосам. Ну как тебе?

Гермионе понравилось то, что изображено на листе, но Лаванду она слушала в пол-уха. Когда она услышала вопрос, то сказала только «хорошо» и постаралась улыбнуться. Видимо, получилось, потому что Лаванда обрадовалась.

— Здорово, что тебе нравится! У тебя есть подходящие туфли? Или можешь взять мои. У меня есть милые босоножки, которые сюда подойдут. Какой у тебя размер? В пределах двух можно подогнать чарами. Или можно будет попросить у других девочек. Парвати не сможет одолжить, у нее крошечные ноги...

Гермиона молча ждала, пока Лаванда обсудит все сама с собой: ответы ей, очевидно, не требовались. Парвати тем временем обходила ее с мерной лентой и диктовала результаты перу.

— Почему ты не зачаруешь ее, как раньше? — спросила Гермиона. Она видела, как лента сама обвивалась вокруг девчонок, когда Парвати снимала мерки в предыдущий раз.

Парвати пожала плечами:

— Разницы нет, но иногда хочется сделать это самой. У меня еще не так много опыта, поэтому так даже лучше. Ты же понимаешь, что невозможно что-то сшить, просто используя чары. Они убыстряют процесс, но все равно необходимо иметь представление о формах. Маглы снимают мерки руками, а потом строят выкройки на бумаге. Я могу чертить прямо по ткани сколько угодно раз, не боясь ошибиться, ведь все следы легко убрать, но мне все равно так или иначе придется их строить.

Гермионе стало неловко, что Парвати делает все это для нее совершенно бескорыстно, и она немного устыдилась того, что грубила ей.

— Может, я могу чем-то помочь?

Парвати стояла сзади и Гермиона ее не видела, но могла представить, как она покачала головой, потому что ощутила, как длинные распущенные волосы Парвати мягко скользнули по ее спине.

— Не стоит, мы с Лавандой должны сделать все сами. Жаль, что ты не сможешь пойти с нами в Хогсмид. Придется тебе положиться на наш вкус.

Гермионе показалось немного странным это слово, «должны», но она решила не придавать этому значения. Парвати виднее, пусть поступает как хочет. Тем более что Гермиона предложила помощь только из вежливости, на самом деле она совсем не хотела этим заниматься.

— Ну вот и все, — сказала Парвати, записав последнее значение. — Можешь одеваться. Пока твое участие не требуется, но не смей опять от меня скрываться, когда придет время для примерки!

Гермиона поспешила убраться в гостиную. Ее совсем не удивило, что Рон и даже Гарри были там, а не пошли в Выручай-комнату. Они весь день не отступали он нее ни на шаг, видимо, пытались оказать моральную поддержку, чтобы она не расстраивалась из-за Хогсмида. Гермиона думала, что это смахивает на последнее свидание осужденного на смерть перед казнью. В компании Гарри и Рона обнаружился также Невилл Лонгботтом со своей апатичной жабой Тревором. Гермиону всегда поражало, как он умудряется постоянно его терять, потому что Тревор всегда выглядел так, будто вот-вот издохнет. Казалось невероятным представить, что он может по своей воле куда-то сбежать. Невилл и Рон о чем-то спорили, а Гарри сидел рядом с немного рассеянным видом. Гермиона проследила за его взглядом и обнаружила, что он устремлен на группку девочек, в числе которых была Джинни Уизли. Гермиона хмыкнула про себя. Милый, милый Гарри Поттер.

Первым, кто заметил ее приближение, оказался Невилл.

— О. Гермиона! — воскликнул он. — Рассуди-ка нас. Рон утверждает, будто магловское оружие опаснее волшебства.

Гермиона поморщилась.

— Нашли о чем спорить. Магловское оружие действительно опасно…

— Вот видишь! — торжествовал Рон.

— Вы оба неправы, — осадила его Гермиона. — Магловское оружие опасно, потому что может поразить с очень большого расстояния. Но если волшебник будет видеть противника, он сможет легко защитить себя от пуль… а от Авады защититься нельзя, только увернуться. Кроме того, у маглов нет возможности накладывать отсроченные проклятия… Но зато у маглов есть такое оружие, которое сможет убить одновременно огромное количество людей. Издалека. Не знаю, есть ли такая магия… Слушайте, я не собираюсь об этом думать.

— Ну да, — вздохнул Невилл, — отработка у Снейпа… Это пострашнее любого оружия.

Гермионе показалось, что он говорит вполне серьезно.

— Я сто раз был на его отработках, — авторитетно заявил Гарри. — Ничего там нет такого. По крайней мере, получше, чем отработки у Амбридж.

— Не знаю, — сказал Невилл с сомнением. — Снейп никогда не назначал мне отработки лично, обычно отправляет помогать Филчу. Наверное, не хочет подпускать меня к своим вещам. Или боится, что не удержится от убийства.

— Слушайте, Гарри, Рон, может сходим прогуляемся по замку? До отбоя еще есть время, — прервала его Гермиона. Ей совершенно не нравился этот разговор. Черт возьми, почему из всех тем во вселенной обязательно понадобилась обсуждать именно Снейпа?!

Гарри Поттер бросил тоскливый взгляд в сторону Джинни, что не ускользнуло от внимания Гермионы, но не стал возражать. Троица друзей покинула Гриффиндорскую гостиную и направилась в сторону совятни.

— Хочу отправить письмо родителям, — объяснила Гермиона.

На подходе к башне они столкнулись с Малфоем, который окинул их неприязненным взглядом.

— Грязнокровки, психи и нищие предатели крови — лучшее завершение дня, — процедил он сквозь зубы, но, как показалось Гермионе, без особого энтузиазма. Гарри сразу вскинулся и полез за палочкой, а лицо Рона начало покрываться красными пятнами. Гермиона дернула обоих друзей за руки.

— Не смейте устраивать драку! Катись к черту, Малфой, — презрительно обратилась она к юноше, который посмотрел на нее с нервной вымученной усмешкой. Гермиона ожидала ответного оскорбления, но Малфой, к ее удивлению, промолчал и просто прошел мимо, не преминув, правда, задеть Гарри плечом.

— Какой-то он дерганный сегодня, — заметил Гарри. Гермиона поняла, что не ей одной ухмылка Малфоя показалась странной.

— Только не говори, что он опять что-то замышляет, — умоляюще сказал Рон, увидев, что Гарри уже разворачивает карту Мародеров. — Он просто злобный придурок, ничего необычного. Наверное, мамаша прислала недостаточно галеонов назавтра, вот он и расстроился.

— Угу, — промычал Гарри, уткнувшись в карту.

Гермиона начала подниматься по лестнице совятни, не сомневаясь в том, что Гарри бросится в погоню за Малфоем. Она не ошиблась. Через некоторое время Гарри извиняющимся тоном пробубнил что-то о том, что Малфой не направляется в подземелья и что это подозрительно и смылся, несмотря на то, что Рон пытался ему объяснить, что сегодня очередь Слизерина дежурить по замку и нет ничего странного в том, что Малфой не возвращается в спальню.

Гермиона привязывала письмо к лапке большой пестрой совы и слушала недовольное сопение Рона за своей спиной.

— Знаешь, Гарри нравится твоя сестра, — сказала она, обернувшись. Рон хмуро посмотрел на нее исподлобья.

— Да ну, а мне казалось, что он сохнет по Малфою.

— Надеюсь, ты не будешь вмешиваться в их отношения, — серьезно сказала Гермиона, проигнорировав его недовольную реплику. — Я не хочу, чтобы вы ссорились. А вы обязательно поссоритесь.

— Джинни может делать что хочет, я ей не нянька, — проворчал Рон, глядя в сторону и несильно пиная стену башни носком ботинка.

— Хорошо, — Гермиона внимательно на него посмотрела и добавила мягким голосом, — они неплохо друг другу подходят.

— Может быть. — Рон поймал ее взгляд. — Прогуляемся до галереи?

Следующим утром Гермиона проснулась очень рано несмотря на то, что был выходной. Она долго лежала в кровати и рассматривала полог, размышляя о предстоящей отработке. На завтрак она не пошла, потому что не хотела встречаться с возбужденными студентами, предвкушающими прогулку в деревне. Рон и Гарри, без сомнения, попытались бы снова ее подбодрить, а она была сыта по горло этим повышенным вниманием. Почему-то тот факт, что Гермиона Грейнджер получила отработку, всех очень интересовал. Как будто она не имеет права нарваться на отработку, в самом-то деле! Ей казалось, что даже ее окаменение на втором курсе не делало ее такой популярной. Когда она вчера посетовала на это Гарри (до того, как его охватил приступ дракомании), он глубокомысленно заметил, что «сначала ты работаешь на имя, а потом имя работает на тебя».

Гермиона вылезла из постели только после того, как Лаванда и Парвати ушли. Она неторопливо оделась и постаралась привести волосы в порядок. Почему-то ей казалось, что ее объемная копна чрезвычайно раздражает профессора Снейпа. Не хотелось бы давать ему дополнительный повод для упреков, он и так постоянно был не в духе.

Без пяти минут одиннадцать Гермиона стояла перед дверью класса защиты от темных искусств. Она уже готовилась постучать и войти, как сзади неожиданно раздался голос, от которого она вздрогнула.

— Мисс Грейнджер, — сказал Снейп.

— Доброе утро, профессор, — поздоровалась Гермиона, повернувшись к нему лицом. Снейп стоял очень близко и буквально нависал над ней, хотя был совсем не высоким. Его излюбленная беспроигрышная тактика устрашения.

— Этот кабинет нам не понадобится, — заявил он, отступив на шаг, и резко развернулся. Край его мантии ударил Гермиону по ногам. Снейп стремительно удалялся по коридору, не утруждая себя лишними приглашениями. Гермиона пошла за ним, прикладывая усилия, чтобы не отставать.

Снейп вел ее знакомыми коридорами, которые неожиданно сворачивали в необычных местах. Гермиона подозревала, что это какие-то специальные преподавательские ходы, но спрашивать не решилась. Она не сомневалась, что ей они все равно не откроются. Когда они оказались в подземельях, Гермиона уже запыхалась. Они прошли мимо класса зельеварения и свернули в третий справа проход. Поднявшись по небольшой лестнице, прошли по узкому коридору, который оканчивался развилкой, свернули влево, где оказалась еще одна лестница, на сей раз ведущая вниз. После нее шла какая-то тускло освещенная галерея, украшенная колоннами, статуями и светильниками в виде змеиных голов. В конце ее обнаружилась простая деревянная дверь, которая показалась Гермионе чуждой среди вычурного убранства коридора.

— Ждите здесь, — приказал Снейп. — Мне необходимо забрать некоторые бумаги.

Он скрылся за дверью, которая открылась перед ним без пароля. Прежде чем дверь захлопнулась, Гермиона успела разглядеть внутри спинку кресла, подсвеченную теплым светом камина. Она догадалась, что находится перед личными комнатами профессора Снейпа. Очевидно, он так и не перебрался из подземелий, несмотря на то, что сменил предмет. Хотя ничего странного, — тут же поправила себя Гермиона, — он же остался деканом Слизерина, логично, что он продолжает жить в подземельях.

Гермиона гипнотизировала дверь взглядом, пока она резко не распахнулась перед ней, снова заставив ее вздрогнуть. Гермиона отскочила в сторону, чтобы ненароком не оказаться у Снейпа на пути. Он держал в руках стопку пергаментов и какие-то папки с потертыми корешками. Скользнув по девушке ничего не выражающим взглядом, Снейп сказал:

— Идите за мной.

Они прошли обратно тем же путем, в этот раз Гермионе показалось, что Снейп идет еще быстрее. Интересно, он всегда носится так, будто за ним гонятся, или специально делает это при студентах? Может ли эта походка быть очередным способом подавления чужой воли? Или Снейп просто невротик? Гермиона не успела как следует об этом подумать, потому что они достаточно быстро пришли к лаборатории, которая находилась неподалеку от класса зелий. Профессор распахнул дверь и ворвался внутрь, оставив проход открытым. Гермиона рассудила, что, вероятно, это стоит расценивать как приглашение.

Гермиона вошла и замялась неподалеку от двери. Она никогда не бывала внутри личной лаборатории школьного зельевара, хоть и знала, где та находится. Соседняя дверь вела в хранилище, откуда Гермионе приходилось воровать шкурку бумсланга несколько лет назад. В стене, как раз примыкающей к хранилищу, Гермиона заметила еще одну дверь. Очевидно, в него можно было попасть как из коридора, так и отсюда.

Здесь было очень много шкафов, одни из которых доверху были забиты какими-то склянками, а другие имели тяжелые деревянные дверцы, так что оставалось только гадать, что находится внутри. Повсюду лежали всевозможных размеров котлы из различных материалов, Гермиона заметила среди них несколько золотых. В противоположной от входа стене был большой камин, в настоящий момент нерастопленный, письменный стол, за которым Снейп перекладывал свои бумаги, стоя спиной к Гермионе, и большой, вычурный диван с пышными расшитыми подушками — не иначе, как инновация Слагхорна. Гермиона не могла себе представить, чтобы профессор Снейп сидел на подобном монструозном диване. Она попыталась представить диван, который бы подошел для Снейпа, но в голову упорно лезли только аскетические деревянные скамьи. Она незаметно улыбнулась, вспомнив, что в гриффиндорской гостиной до сих пор ходили шутки, будто Снейп отдыхает, вися вниз головой на потолочных балках.

— Долго вы собираетесь там стоять? — спросил Снейп, прервав ход ее мыслей. Гермиона торопливо подошла к его столу.

— Итак, — продолжил Снейп, повернувшись к ней лицом. Он стоял, немного облокотившись на столешницу, и придерживал ее край одной рукой. Второй рукой он обхватил себя за корпус. — Не сомневаюсь, вы предполагаете, почему вы сегодня оказались здесь, в то время как ваши друзья, — при этом слове он скривился, — развлекаются в Хогсмиде?

— Профессор Снейп, я прошу прощения, — сказала Гермиона, стараясь смотреть ему в лицо. Смотреть в глаза было сложно, поэтому Гермиона уставилась на его губы. — За то, что оскорбила вас. Я не хотела…

— Да нет, хотели, — спокойно сказал Снейп. Гермиона вспыхнула от стыда и потупилась. — Но я позвал вас поговорить не об этом. — Он хмыкнул. — По этому поводу, как я вижу, вы уже достаточно и сами себя накрутили. Я хотел бы поговорить о вашем эссе.

— С ним что-то не так? — тихо спросила Гермиона.

— Ваше эссе, Грейнджер… — Снейп сделал паузу, а потом добавил тоном, которым с тем же успехом мог бы кого-нибудь морально растоптать, — превосходно.

Гермиона с удивлением подняла на него глаза, но не увидела на лице профессора ничего, кроме плохо скрываемого раздражения. Видимо, он не привык произносить такие слова, а особенно в адрес гриффиндорцев. Гермиона предположила, что единственная причина, по которой он похвалил ее труд вслух, заключалась в том, что этого никто больше не может услышать. Хотя его тон мало походил на похвалу, скорее уж на грязное ругательство.

— Однако, — продолжил Снейп, одновременно протягивая ей один из листов ее домашней работы, — потрудитесь объяснить, что это значит? Прочтите. Вслух.

Гермиона недоуменно посмотрела на абзац, обведенный красными чернилами, и начала читать:

— Среди темных заклятий в отдельную группу можно выделить так называемые заклятия искажения жизни, которым посвящен труд Космия Вивиана Четвертого «Безумие времени». Эти заклятия позволяют управлять жизненным циклом человека, заставить его постареть раньше времени или задержать развитие ребенка, а также эмбриона, на определенном этапе. Заклятия этой группы считаются крайне сложными и требуют значительной силы мага, применяющего их… Это неверно? — обратилась Гермиона к Снейпу, дочитав.

— Это верно, — шелковым голосом сказал профессор, глядя на нее, не мигая, и постукивая средним пальцем по столешнице.

— Я не понимаю…

— Дело не в том, что вы написали, Грейнджер, и насколько это верно или неверно, — перебил ее Снейп. — Дело в том, что вы вообще написали это. Предполагалось, что студенты, особенно подобные вам, не имеют доступа к информации о темной магии такого уровня. Это чрезвычайно редкая и опасная книга, и в библиотеке Хогвартса экземпляра авторства Космия Вивиана Четвертого нет, как нет и никаких упоминаний о нем — все это было изъято из запретной секции много лет назад. Откуда вы взяли эту книгу?

Снейп говорил спокойно, но Гермиона чувствовала, что не стоит даже пытаться ему солгать. Он казался действительно озабоченным этим вопросом. Гермиона нашла эту книгу еще прошлым летом, во время уборки дома на площади Гриммо. Тогда они под руководством Молли Уизли выкидывали кучи барахла и подозрительных вещей, накопленных поколениями Блэков, игнорируя горестные вопли Кричера, который всеми силами пытался защитить имущество своих любимых хозяев. Попадались среди них и зловещие книги в кожаных и темных обложках, которые Сириус без сожалений кидал в мусор: «От этих дьявольских книг так и прет темной магией, — говорил он с отвращением. — Любимое чтиво моей сумасшедшей мамаши». Гермиона не могла спокойно смотреть на подобное варварство и втихаря выкрала книги, засунув их в свой школьный чемодан. Темная ли или светлая магия, но книги — это святое. Она просто обязана была их спасти. Была ли эта книга действительно так опасна? Она не показалась таковой Гермионе, которая прочла ее от корки до корки, но Снейп, казалось, знал, о чем говорил.

— Я нашла ее в доме Блэков, — сказала Гермиона.

— В доме Блэков, — повторил Снейп. — Конечно, мне стоило догадаться. — Он снова побарабанил пальцем по столу. — Вы цитируете эту книгу… Не поверю, что вы вызубрили ее наизусть, хотя, признаться, это было бы в вашем стиле. Вы привезли ее в Хогвартс, мисс Грейнджер? Она и сейчас у вас?

— Д-да, — пробормотала Гермиона.

— Великолепно, — произнес Снейп так, что Гермиона не могла ни на секунду усомниться в том, что это совсем не великолепно. — Послушайте, мисс Грейнджер, — начал говорить он так, будто объясняет очевидные вещи слабоумному, — книги, которые вы отважились выкрасть из родового гнезда Блэков — о, конечно, я уверен, что это не единственная книга, которую вы прибрали к своим маленьким всезнайским ручонкам, — вполне могли бы убить вас при попытке вынести их за пределы дома. Каким-то необыкновенным образом вам повезло, видимо, легендарная удача Поттера передалась и вам. Полагаю, вы уже успели все подробно исследовать и мне поздно говорить вам, что могло бы быть смертельно опасным открывать и читать эти книги?

Гермиона кивнула, не глядя на Снейпа.

— Ну разумеется. В таком случае, я хотел бы предупредить вас о том, что не стоит распространяться где ни попадя ни о чем, что вы успели там вычитать. Научные изыскания Космия Четвертого — не самое худшее, что вы могли бы там обнаружить, но и этот раздел магии является незаконным. Даже не думайте о том, чтобы попробовать что-то из любых — любых! — заклинаний и чар, которые вы нашли. Поверьте, Азкабан — не худшая перспектива, которая может вас ожидать в результате применения подобных заклятий. Вам это ясно?

— Да, сэр. Я не собиралась использовать…

Снейп скептически приподнял бровь.

— Для вашего же блага будем на это надеяться, хотя я не уверен, что вы способны обуздать ваше неуемное любопытство. Блэки, мисс Грейнджер — старинный чистокровный род. Для всех волшебных семейств свойственно накладывать защиту на свое имущество. Для большинства из таких волшебников, как Блэки, свойственно также накладывать особую защиту от таких волшебников, как вы. — Снейп определенно снова намекал на ее происхождение, Гермиону это коробило, но она не могла не согласиться с его правотой. Судя по портрету Вальбурги, в ее стиле было бы наложить на каждую паршивую статуэтку в доме какое-нибудь проклятие, испепеляющее грязнокровок на месте.

— Я настоятельно рекомендую вам сто раз подумать, прежде чем прикасаться в следующий раз к книгам Блэков, а лучше посоветоваться с кем-то опытным и сведущим. — Снейп дождался ее кивка и добавил. — А теперь вы приступите к своей отработке. Не думайте, будто ваше отвратительное поведение сошло вам с рук. Полагаю, вам не составит труда проверить домашние работы первокурсников, — Снейп показал ей стопку пергаментов на краю стола, а сам направился в центр комнаты, видимо, планируя заняться каким-то зельем.

Гермиона уселась на стул и осмотрелась. Не обнаружив в пределах досягаемости ни чернильницы, ни пера, она начала шелестеть бумагами, перекладывая их с места на место, в надежде обнаружить искомое под завалами.

— Чего вы там возитесь, Грейнджер? — рявкнул Снейп. — Мне казалось, я попросил вас проверить работы, а не копаться в моих документах!

— Здесь нет пера, сэр, — ответила Гермиона, стараясь не показать раздражения. Ее крайне задело то, что Снейп подозревает ее в шпионаже.

Снейп в мгновение ока материализовался перед столом.

— Вот, возьмите.

Гермиона ошалело уставилась на перьевую ручку со сменным чернильным блоком, которую Снейп достал из складок мантии и протянул ей.

— Вас что-то шокирует? — ехидно поинтересовался Снейп.

— Сэр, это…

— Неужели маглорожденная студентка никогда не видела перьевых ручек? Я дал бы вам шариковую, но боюсь, что для проверки работ это будет несколько неуместно.

Гермиона пораженно посмотрела в его лицо.

— Вы пишете шариковыми ручками, сэр?!

— Не на пергаменте, — сказал Снейп. — Но я не понимаю, что вас так потрясло? Разве вы не думаете, что это гораздо удобнее перьев, или, быть может, вам нравится торчать в Средневековье?

— Но это ведь магловская… То есть, Слизерин… Чистокровные волшебники же…

— Что вы там мямлите, Грейнджер? — скривился Снейп. — Я правильно вас понимаю, что вы считаете, что чистокровные волшебники неспособны или недостойны использовать вещи маглов или не имеют о них понятия? Ваше самомнение, Грейнджер, просто поражает воображение!

— Вовсе нет! Я… — начала Гермиона, но Снейп остановил ее жестом.

— Достаточно. Я не собираюсь дальше слушать чушь, которую вы несете. Проверяйте работы и не смейте отвлекать меня без веской причины. Надеюсь, вы знаете, как пользоваться великим изобретением маглов, которое держите в руках.

Гермиона начала выполнять приказанное, но мысли ее при этом были не о том. «Дура! — корила себя Гермиона, — выставила себя полной идиоткой! Но кто бы мог подумать, что Снейп пишет ручками… Черт возьми, а ведь в классе он всегда использует перья! Вам что, нравится торчать в Средневековье, профессор? Вот же слизеринская сволочь… Но черт возьми, как удобно… Почему я не додумалась использовать перьевую ручку? Неужели все так делают? Почему тогда все пишут перьями? Или это только Снейп такой хитрый? Почему тогда он рассказал это мне? Черт, как же удобно! Нужно попросить маму прислать ручек… Видимо, тут еще какие-то чары самонаполняемости… Надо поискать в библиотеке. Неужели те книги действительно так опасны? Это же просто книги… Черт, все-таки это гораздо лучше дурацких перьев!».

Гермиона отвлеклась и посмотрела на Снейпа. Он сосредоточенно глядел в котел и периодически записывал что то шариковой ручкой в магловском перекидном блокноте. Зрелище показалось Гермионе сюрреалистичным. У нее и самой были обычные магловские ручки и карандаши — она использовала их для черновиков и любых записей, не относящихся к учебе (потому что «торчать в Средневековье» ей было действительно не по душе, особенно ее нервировали свечи. Гермионе нравился магический мир, но больше всего на свете она скучала по электричеству). А до перьевой ручки она не додумалась и почему-то была уверена, что необходимо обязательно использовать настоящие перья.

«А он не выглядит сердитым, — продолжала она размышлять. — Даже ничего не сказал насчет того случая… Даже не орал. И работу дал нормальную. Никогда бы не подумала — профессор Снейп и магловские ручки… Может, спросить его про зелье? Вроде бы у него хорошее настроение сегодня».

Спустя некоторое время Гермиона закончила с проверкой и принялась наблюдать за профессором, сомневаясь, что окончание работы является достаточно веской причиной для того, чтобы его отвлечь. Однако он, видимо, почувствовал ее взгляд, потому что сам оторвался от котла и посмотрел прямо на Гермиону.

— Вы закончили?

— Да, профессор.

— Тогда можете идти. И не забывайте, о чем я вас предупредил.

Гермиона встала со стула, оправила мантию и пошла к выходу. У двери она замедлила шаг, колеблясь, но в конце концов собрала волю в кулак и решилась:

— Извините, профессор Снейп, могу я задать вам вопрос?

Снейп стоял, сложив руки на груди и иронично смотрел на нее.

— Я вас слушаю.

— Сэр, это касается зелий… Я хотела бы знать, как можно избежать выпадения осадка в зелье «слезы наяды».

— Разве у вас нет преподавателя зелий? — притворно удивился Снейп. — Я думаю, профессор Слагхорн вполне мог бы удовлетворить ваше любопытство.

— Я обращалась к профессору Слагхорну, сэр, — ответила Гермиона. — Он сказал, что ему не удается всегда добиться стабильности зелья. И посоветовал спросить вас.

Снейп хмыкнул.

— Профессору Слагхорну не удается добиться постоянного результата потому, что он идет сложным путем. Профессор Слагхорн пытается контролировать процесс вступления экстракта полевой семихвостки в реакцию с порошком из панциря скорпиона. Для этого необходима предельная концентрация и скорость помешивания точная до сотых долей секунды, к тому же многое зависит от исходных ингредиентов, например, панцирь самки скорпиона уменьшает шансы на успех, в отличие от панциря самца. Все эти ухищрения ни на что не влияют, потому что качество этого зелья не зависит от наличия или отсутствия в нем осадка. Единственное преимущество того, чтобы получить чистый раствор заключается в возможности продемонстрировать собственное мастерство.

Некоторое время Гермиона обдумывала сказанное. Снейп говорил совсем не так, как на уроках зелий, точнее, слова могли бы быть теми же самыми, но тон… На уроках Снейп разговаривал так, будто необходимость общения с идиотами доставляет ему невыносимые муки, и всем своим видом выражал истовое желание оказаться в другом месте, как можно дальше от недоумков, кретинов и лентяев. Сейчас же он рассказывал так, будто перед ним нет ни единого кретина и он не сомневается в том, что его слова не будут пропущены мимо ушей.

Гермиона почувствовала что-то, что было ею опознано как удовлетворение. Она медленно произнесла:

— Сэр, вы сказали, что профессор Слагхорн идет сложным путем. Есть более простой способ прийти к схожему результату?

Снейп внимательно посмотрел на нее, постукивая указательным пальцем по щеке и ухмыляясь.

— Есть. Только не представляю, зачем вам о нем знать. Разве я не сказал, что осадок не оказывает влияния на качество зелья?

— Профессор, я хотела бы узнать в любом случае. Я много думала об этом. Меня интересуют зелья, и это…

— Какая же вы лгунья, Грейнджер, — оборвал ее Снейп. Гермиона недоуменно распахнула глаза. Снейп смотрел на нее в упор с исключительно глумливой гримасой.

— Вас совершенно не интересуют и никогда не интересовали зелья, Грейнджер, — продолжал он. — То, что вам удается справляться со школьной программой на высоком уровне не говорит ни о чем, кроме того, что ваш интеллект не находится на отметке ниже среднего. Но единственной причиной вашего интереса сегодня является ваше, мисс Грейнджер, непомерное честолюбие! Ваше раздутое эго было уязвлено тем, что всеми любимому Гарри Поттеру удалось вас превзойти, не так ли? И только поэтому вы хотите узнать способ — не потому, что вам интересно зельеварение, а потому, что так вы снова будете иметь повод кичиться собственной исключительностью!

Гермионе показалось, что она умерла, а каждое новое слово профессора Снейпа — это лишний гвоздь в крышке ее гроба. Она стояла перед ним вся красная от стыда, ее щеки горели и она почти молилась, о том, чтобы Снейп ее выгнал. Но он продолжал говорить.

— Я скажу вам способ, мисс Грейнджер, раз уж он вам так необходим. Все проще простого: достаточно добавить восемь капель масла солнечного ореха на третьей стадии, и в момент заключительного этапа помешивать дважды против часовой стрелки после семи раз по часовой в течение трех минут. Масло замедлит реакцию, а такая схема перемешивания будет дополнительным препятствием кристаллизации. Запомнили?

— Да, сэр, спасибо, — пробормотала Гермиона. — Вы позволите мне уйти?

— Что же вы, мисс Грейнджер, неужели у вас закончились вопросы? Насколько я помню, следующим зельем по программе у вас будет идти парализующий яд и противоядие к нему. Я мог бы научить вас неплохому способу предупреждения побочных эффектов после принятия противоядия.

Гермиона мечтала провалиться сквозь землю и всерьез жалела, что не обладает талантом терять сознание по заказу. Как чудесно было бы сейчас отключиться и не стоять перед Снейпом, купаясь в лучах позора. Как он может быть таким ядовитым? Сколько еще он собирается насмехаться над ней? Ужасно. Просто ужасно. Ужасная кульминация ужасной недели. И зачем она только спросила об этом чертовом зелье? Все ведь было нормально. Снейп был нормальным. А теперь он снова ее презирает.

Снейп все еще говорил, но поток его красноречия был прерван совершенно неожиданным образом. В лабораторию ворвался серебряный феникс и голосом профессора Дамблдора произнес:

— Северус, срочно подойдите в больничное крыло, студентка в опасности.

Феникс растворился в воздухе, оставив после себя мерцающее серебристое облачко. Снейп, с лица которого в мгновение ока сползла ядовитая усмешка, буквально вытолкнул Гермиону из помещения, и, как только она оказалась снаружи, хлопнул дверью и пронесся мимо со скоростью света в черном смерче своей зловещей мантии.

О несчастье, которое произошло с семикурсницей Кэти Белл, Гермиона узнала от друзей. Гермиона уже почти час сидела в гостиной Гриффиндора с идиотской книгой «1000 и 1 секрет обольстительной ведьмы», которую кто-то позабыл на кресле, и пыталась с помощью старых добрых мысленных циничных комментариев, которыми она встречала каждый новый сомнительный совет обольщения, отвлечься от воспоминаний об унизительном завершении своей отработки, когда в комнату ввалились Гарри и Рон в совершенно растрепанных чувствах. Гермиона так перепугалась, что даже забыла праведно возмутиться тому, что Гарри снова использовал сомнительное заглушающее заклинание из арсенала своего обожаемого полукровного кумира. Рон был не на шутку взволнован и сопровождал свой сбивчивый рассказ отчаянной жестикуляцией. Гарри стоял за его плечом, словно хмурый телохранитель, и периодически подтверждал его слова мрачными кивками.

— Мы только что от Макгонагалл, — закончил Рон, рассеянно потирая шею. — Все так переполошились, просто кошмар! У подружки Кэти натуральная истерика, Макгонагалл повела ее к Помфри.

— А Дамблдор опять куда-то запропастился, — недовольно проворчал Гарри.

— Профессор Дамблдор? — удивилась Гермиона. — Он, наверное, в больничном крыле, вместе с профессором Снейпом. Я видела, как он прислал Снейпу патронус. Когда была на отработке. Профессор Снейп прямо сломя голову побежал... — Гермиона испуганно округлила глаза. — Господи, надеюсь, с Кэти все будет в порядке…

— Ну, если Дамблдор там, то он все исправит! — убежденно сказал Рон. — Это же Дамблдор!

— Странно, — пробормотал Гарри,- а на завтраке его не было…

— Да ну, большое дело! — отмахнулся Рон. — Может, старик просто решил вздремнуть подольше. Гермиона, лучше ты теперь расскажи, как ты пережила пытку?

— Знаете, на самом деле все было не так уж и плохо, — осторожно сказала Гермиона. О последних минутах отработки она решила благоразумно умолчать. — Снейп был вполне… сносным. Он дал мне проверять работы первокурсников.

— О, мерлинова задница! — воскликнул Рон трагически. — Нет в мире справедливости! А меня он в последний раз заставил сортировать гнилую жабью печенку и глаза. Они аж растекались, фу! И так воняли… — он передернулся. — Меня чуть не стошнило, а Снейп еще и издевался, мол «мистер Уизли, еще один такой мерзкий звук, и коробка с паучьими лапами тоже станет вашей». Этот гад стопроцентно знает, что я ненавижу пауков!

— Ну, сейчас-то он не преподает зельеварение, может быть, ему больше нельзя назначать отработки с ингредиентами, — предположила Гермиона. — Хотя мы все равно были в лаборатории. Он там что-то варил. Господи, вы знали, что Снейп пользуется магловской канцелярией? Он дал мне ручку…

Гарри пожал плечами.

— Никогда не обращал внимания, если честно.

Рон поинтересовался, что такое ручка, а после объяснения долго веселился, что Салазар Слизерин наверняка вертится в гробу при виде такого кощунства. Гермиона мстительно подумала, что Снейп был неправ насчет осведомленности как минимум одного чистокровного волшебника. Хотя вряд ли профессор имел в виду ее друзей, когда заявлял, что все нормальные, образованные люди в курсе про магловские штуки. Вряд ли он вообще имел в виду кого-либо, кроме себя, когда речь заходила о нормальных образованных людях.

Гостиная понемногу наполнялась студентами, возвратившимися с прогулки, и гулом их оживленных голосов. Прислушавшись, Гермиона поняла, что новость о Кэти Бэлл уже разлетелась по школе. Гермиона ничего не знала о Кэти, кроме того, что та входила в команду Гриффиндора по квиддичу, поэтому ее тревога за девушку не приобретала личностной окраски. Гермиона пыталась начать размышлять о том, кому на самом деле могло предназначаться проклятое ожерелье, но ничего не вышло, потому что Гарри принялся настойчиво развивать свою теорию о несомненной виновности Драко Малфоя, не обращая никакого внимания на то, что его домыслы не находят ни малейшей поддержки у друзей.

Они долго пререкались, и в конце концов Рон не выдержал.

— Святой Годрик, Гарри! Может, хватит уже? Макгонагалл же ясно сказала, что долбанный Малфой не был в Хогсмиде!

— И что? Он мог специально подстроить так, чтобы ему назначили отработку, чтобы обеспечить себе алиби! Вспомни, он вчера отправлял кому-то письмо! И выглядел так, будто… будто… Подозрительно выглядел в общем!

— Да у него мозгов бы не хватило на такое! Гарри, ты себя-то слышишь вообще? Письмо, подумаешь! Ему что, письма нельзя писать?

— Не стоит недооценивать противника! — зашипел Гарри.

Рон закатил глаза и сделал движение рукой, как будто пытался отодвинуть слова Гарри от себя. От Гарри не укрылось его пренебрежение и он зло посмотрел на друга.

— Думаешь, я спятил, да? — угрожающе спросил он, сжав руки в кулаки. — Гарри Поттер рехнулся, так ты думаешь? — он повернулся к Гермионе. — А ты? Ты тоже? Чего ты молчишь, Гермиона? Прекрасно! Каково это, быть друзьями мальчика-который-свихнулся? Ну? Да пошли вы!..

Гарри резко развернулся и бросился вон из гостиной, едва не сбив с ног в проходе рыдающую Лаванду. Гермиона проводила его страдальческим взглядом и растерянно всплеснула руками.

— Рон…

— Не переживай, Герм. Он быстро отойдет. Хочешь, я пойду извинюсь перед ним? Гермиона, хочешь? — он схватил ее за руки и заглянул в глаза. — Не расстраивайся, пожалуйста…

Рон выглядел по-настоящему огорченным.

— Не стоило мне на него наезжать, мы же договаривались, — пробормотал он, неловко приобняв подругу за плечи.

Гермиона покачала головой.

— Нет, ты прав, Гарри совсем зациклился. Рано или поздно все равно пришлось бы… Просто я так устала. Не понимаю, что с ним творится…

— Обещаю тебе, я с ним помирюсь, — серьезно сказал Рон. — Пусть только остынет немного. Знаешь, — весело добавил он, недолго помолчав, — в Хогсмиде какой-то третьекурсник с Хаффлпафа на спор выпил столько сливочного пива, что Розмерте пришлось левитировать его к себе в каморку и отпаивать какими-то настойками. А всех его приятелей она выгнала. Так орала! Говорит, была б ее воля, таких идиотов бы до совершеннолетия без мамки гулять не отпускали.

Рон так талантливо передразнивал рассерженную кабатчицу, что Гермиона, не удержавшись, хихикнула.

— А сам-то! — нарочито строго сказала она, — помнится, кто-то собирался выпить столько сливочного пива, чтоб потом месяц на него смотреть не хотелось!

— Я переоценил свои финансовые возможности, — важно откликнулся Рон. — Выяснилось, что чтобы достигнуть такого эффекта, мне придется потратить состояние не меньше, чем у малфоевского папаши. А так как я всего лишь жалкий Уизли, я обречен вечно любить этот божественный нектар.

Шутки Рона помогли Гермионе немного поднять настроение. Остаток дня они скоротали за игрой в подрывного дурака с Невиллом и парой каких-то незнакомых Гермионе мальчиков с четвертого курса. Точнее, день скоротал Рон, потому что Гермиона в дурака не играла, а сидела рядом и наблюдала, периодически отвлекаясь от утомительного перевода по рунам.

С Гарри они не виделись до самого ужина, где он демонстративно отсел от Рона и Гермионы на противоположный край стола. Там сидели первокурсники, и черноволосая голова Гарри резко возвышалась над ними, привлекая внимание окружающих.

— Что это с ним? — недоуменно шепнул Невилл Гермионе, неловко перевалившись через стол и сбив стакан с тыквенным соком.

Гермиона неопределенно помычала, притворившись, что чрезвычайно поглощена накидыванием бумажных салфеток на растекающуюся по столу оранжевую лужу.

— Гарри, эй, Гарри! — завопил Дин Томас, размахивая руками, чтобы привлечь его внимание. — Садись сюда, тут еще есть место!

Гарри посмотрел в его сторону, потом перевел взгляд на Рона, сидящего рядом с Дином, скорчил кислую мину, отвернулся и уставился в свою тарелку с таким заинтересованным лицом, будто фасоль и спаржа на ней устроили театральное представление.

— Вы что, поссорились? — удивился Дин.

— Не бери в голову, приятель, — ответил Рон и засунул в рот огромную ложку картофельного пюре, дав этим понять, что продолжать беседу не намерен.

Дин пожал плечами и вернулся к прерванному разговору с Симусом. Улучшившееся было настроение Гермионы снова скатилось в низ измерительной шкалы и теперь балансировало на грани отрицательных чисел. Чтобы избежать соблазна бросать на Гарри печальные взгляды чаще, чем раз в две минуты, Гермиона уставилась на стол преподавателей, пытаясь по их лицам определить, насколько серьезно произошедшее с Кэти. Но то ли Гермиона Грейнджер не обладала выдающимися способностями распознавания эмоций, то ли, напротив, преподаватели обладали даром эти эмоции скрывать, потому что ничего определенного девушка не выяснила. Профессор Макгонагалл, судя по всему, вела непринужденную беседу с профессором Флитвиком; Дамблдор был увлечен десертом, равно как и мадам Помфри; а профессор Снейп по своему обыкновению бросал хищные взгляды на столы факультетов с неизменной гримасой брезгливого превосходства, уродливо искажавшей его и без того не слишком привлекательные черты лица. Не дожидаясь, пока пронзительный и неприятный, как сверло бормашины, взгляд Снейпа достигнет гриффиндорского стола, Гермиона отвернулась и знаками попыталась дать Рону понять, что ей не терпится убраться отсюда. Рон ее пантомимы не оценил и, судя по его удивленной и обеспокоенной физиономии, решил, что Гермионе плохо. Что ж, так или иначе, Гермиона добилась своего, и они покинули Большой зал. Гарри продолжал целеустремленно таращиться в противоположную сторону.

После ужина Гермиона еще немного посидела в общей гостиной, тренируясь с Роном в трансфигурации мышей. С тех пор, как Гермиона выспалась, у нее получались исключительно идеальные, угольно-черные, упитанные мышки с милыми мохнатыми мордочками, чего не сказать о мышах Рона, которые были больше похожи на тощих грязных хомяков. Наконец, когда после серии тщетных попыток Рону все-таки удалось получить потрепанный, но вполне приличный выводок мышей («гляди, как они копошатся, Герм, вон та, жирная, — наверняка самая главная»), Гермиона объявила, что устала и хочет полежать.

Она уже миновала пару лестничных пролетов, как Рон окликнул ее:

— Эй, Гермиона, стой! Вернись на минутку!

Обреченно вздохнув, Гермиона повернула назад. Ей совершенно не хотелось туда-сюда таскаться по лестницам, но перекрикиваться на всю гостиную ей хотелось еще меньше. Что бы ни понадобилось Рону, Гермиона надеялась, что это достаточно важно, чтобы так вопить. По крайней мере, немного важнее, чем очередная забавная мышка.

Рон, казалось, был чем-то смущен. Он порылся в карманах мантии и достал оттуда небольшую помятую коробочку. Потом увеличил ее заклинанием и протянул Гермионе.

— Вот, держи… Я купил их для тебя в Хогсмиде, но со всеми этими… ну, делами… совсем про них забыл. Ну вот, я коробку раздавил, надо было зачаровать как-нибудь... Но должно быть съедобно. Это из «Сладкого королевства», знаешь… Я подумал, тебе понравится.

Рон немного покраснел и неловко потер нос. Гермиона приняла у него из рук коробку, от которой отчетливо доносился запах ванили, и, приподняв белую с синими колокольчиками крышку, обнаружила внутри около двух десятков небольших разноцветных пирожных. Все они были выполнены в форме разнообразных цветов, которые нельзя было бы отличить от настоящих, не будь некоторые из них неловко помяты: несколько нежных кремовых лепестков размазались, оставив отпечаток на крышке коробки.

— Это очень красиво, спасибо! — от всей души поблагодарила Гермиона. Ей действительно очень понравились пирожные, несмотря на то, что не все из них добрались до нее в целости и сохранности.

Рон просиял.

— Они должны несколько дней оставаться свежими, — сообщил он, — по крайней мере, так было написано… Эм. Ну вот. Прости, что не отдал сразу.

— Не говори глупости, — сказала Гермиона. — Мне правда нравится. Спасибо!

Она послала другу благодарную улыбку и поднялась в спальню, хотя уже через минуту пожалела об этом, потому что внутри царила невероятно гнетущая атмосфера. Лаванда плакала, безуспешно пытаясь заглушить свои рыдания подушкой, рядом с ней на постели сидела напряженная Парвати и семикурсница, подружка Кэти Белл, имени которой Гермиона не помнила. Она была спокойна, но ее опухшие и покрасневшие глаза выдавали, что успокоилась она совсем недавно.

Гермиона запоздало отметила, что ни Парвати с Лавандой, ни безымянная девочка не появлялись на ужине. Вероятно, они просидели в спальне с самого возвращения из Хогсмида. Кажется, Кэти была довольно близкой подругой Лаванды. Но неужели Лаванда до сих пор плакала?.. Она рыдала, когда они поссорились с Гарри, но с тех пор прошло несколько часов!

Гермиона почувствовала ужасную неловкость. Она вопросительно посмотрела на Парвати, которая выглядела вполне нормально, по крайней мере, по ней не было похоже, что она в трауре, но та в ответ только молча покачала головой. Гермиона решила, что это означает что-то вроде «не обращай внимания» или «потом поговорим».

Гермиона с ногами забралась на кровать и открыла толстую энциклопедию волшебных растений. Снейп заявил, что ее никогда не интересовали зелья, да что он, черт возьми, понимает? Он пять лет игнорировал ее на занятиях, откуда ему знать, что ее интересует, а что нет?! Стала бы она за две недели занимать очередь в библиотеке на все эти книги, если бы ей было наплевать на предмет…

Сердитые мысли не давали как следует сосредоточиться. Гермиона со вздохом отложила книгу и принялась писать письмо родителям. Стоило попросить прислать перьевых ручек и новых книг для Рона. Подумав о Роне, Гермиона непроизвольно улыбнулась. Он так нервничал, когда отдавал ей пирожные, неужели это было нечто большее, чем утешительный презент невезучей подруге? Стоп-стоп-стоп! Не стоит думать об этом, а то можно додуматься до черт знает чего! Лучше просто попробовать пирожные. Дописав письмо, Гермиона покосилась на соседнюю кровать. Наверное, стоит и девочкам предложить. Лаванда, вроде, уже не плачет.

Гермиона чарами вскипятила маленький чайник, который имелся в каждой комнате, и достала четыре чашки. Заварив свой любимый чай (черный, с лимоном и медом), она поставила на небольшой столик открытую коробку сладостей и повернулась к соседкам и гостье.

— У меня тут пирожные из «сладкого королевства». Угощайтесь…

— Это Рон, да? — сдавленным голосом спросила Лаванда, шмыгнув носом. — Я видела, как он выбирал… Это Рон тебе подарил?

Гермиона кивнула. Лаванда снова шмыгнула и несколько раз быстро моргнула, отведя взгляд. Гермиона заметила, что Парвати обеспокоенно посмотрела в сторону подруги, как будто опасалась чего-то.

— Попробуй вон то, в форме фиалки, — сказала Лаванда. — Я пробовала такое в прошлом году, меня угостил Даниэль, рейвенкловец, знаешь… Короче, не важно. Оно очень вкусное. Попробуй.

Фиалка и правда оказалась очень вкусной. Лаванда и подружка Кэти (из разговоров Гермиона отметила, что ее зовут Лианна) немного оживились, Парвати тоже выглядела чуть более расслабленной. Видимо, наблюдать чужие слезы ей было также неловко, как и Гермионе. Парвати была смешливой, но довольно сдержанной, Гермиона не помнила, чтобы хоть раз видела ее плачущей, в отличие от эмоциональной Лаванды, которая всегда очень бурно выражала и радость, и горе.

На ночь Лианна осталась у них в спальне. Парвати и Лаванда сдвинули свои кровати, чтобы можно было лечь втроем. Они долго шептались, снова и снова обсуждая Кэти, и в конце концов Лаванда опять расстроилась до слез. Парвати обнимала ее сзади, поглаживая по плечу; Лианна уснула, а Гермиона до поздней ночи читала книгу по зельям, подсвечивая себе палочкой. Она не стала устанавливать заглушающие чары (отчего-то это казалось неуместным) и долго вслушивалась в сопение и тихие всхлипы Лаванды, пока не уснула сама.

То, что воскресенье не задалось, Гермиона Грейнджер поняла сразу же как проснулась, потому что проснулась она оттого, что кто-то громко стучал дверцами шкафов. Не успела Гермиона обрадоваться, что стук прекратился, как раздался грохот, который один в один напоминал звук от двигаемого по паркету стула. Это было уже слишком. Гермиона отдернула полог и убедилась в том, что подозрения ее не обманули: Парвати, одна рука которой была занята чашкой с чаем, волокла второй рукой за собой стул из одного угла комнаты в другой.

— Кажется, чары левитации проходят на первом курсе, нет? — кипящее раздражение Гермионы можно было бы потрогать руками, но Парвати не была бы собой, если бы ее это хоть на каплю смутило.

— Извини, — сказала она без тени раскаяния в голосе.

Гермиона бешено задернула полог, наколдовала вокруг себя незаконные принцевские заглушающие чары (это было почти предательство собственных убеждений, но дело не требовало отлагательств: обычные заглушающие чары все-таки заглушали не так качественно, как эти — еще одна вещь, которую Гермиона ни за что не согласилась бы признать в чужом присутствии) и издала громкий вопль бессильной ярости.

Стало чуть-чуть легче: настолько, что Гермионе, когда она вылезла из кровати, хватило выдержки удержаться от оглушительного хлопанья дверью в ванную комнату, хотя и с некоторым трудом.

Выйдя из ванной, Гермиона обнаружила, что лимит раздражающих звуков на это утро еще не исчерпан: Лаванда вернулась с разведки в больничном крыле. Лианны с ней не было (наверное, ушла переодеваться к себе), но Лаванда вполне справлялась за двоих. Право слово, это уже начинало нервировать! Дурное настроение Лаванды всегда развивалось по одной и той же схеме, независимо от того, что было причиной — обида, злость или горе. Сначала она плакала (этот этап мог быть растянут от нескольких минут до бесконечности — на третьем курсе у Лаванды умерла бабушка и она прорыдала трое суток), потом начинала ныть и раздражаться (как минимум несколько часов), а заключительным этапом становилось на редкость вызывающее поведение: Лаванда красилась в два раза ярче и одевалась в два раза откровеннее обычного и всем своим видом демонстрировала исключительно воинственный настрой и агрессию. На этом этапе она, как правило, ссорилась с очередным своим ухажером (навечно) или с Парвати (ненадолго), хотя последняя со временем выработала достаточно стойкий иммунитет.

Сейчас Лаванда уже не лила слезы и полностью перешла во вторую стадию: начала ворчать, раздраженно стонать и вздыхать. Тумбочка стоит неровно, на Рейвенкло учатся сплошные дебилы, даром что умники, а Гермиона слишком долго торчит в ванной, вообще-то она тут не одна живет, если что. Парвати являла собой живое воплощение непробиваемого спокойствия, а Гермиона без лишних слов схватила свое вчерашнее письмо и поспешила убраться из комнаты, поклявшись себе, что отныне никогда не будет пренебрегать чарами тишины на ночь. Пререкаться с Лавандой в таком состоянии — пустая трата времени, хоть и очень хочется. Урок, усвоенный еще на первом курсе.

Уходя, Гермиона успела услышать, как Лаванда сердито выговаривает Парвати, что та потеряла ее любимый крем для век. Гермиона не сомневалась, что он найдется через десять секунд в лавандиной бездонной косметичке, но Лаванда к тому моменту успеет придумать десять причин, по которым он там никак не должен был оказаться — по причине за секунду.

Все-таки стоит отдать должное — у Парвати железная выдержка. А может, все дело в особых ароматических палочках.

По воскресеньям завтрак был на три часа позже обычного, но Рон все равно никогда на него не ходил, предпочитая валяться в кровати как минимум до обеда. Войдя в Большой зал в гордом одиночестве, Гермиона с неудовольствием обнаружила, что Гарри снова уселся среди малышей. Очевидно, никакого чудесного ночного примирения не произошло. Ну и отлично, не было ночного — значит, будет утреннее. Гермиона решительно опустилась на скамейку прямо напротив Гарри, не забыв извиниться перед пухленькой второкурсницей, которую ей пришлось немного подвинуть.

— Доброе утро, Гарри!

Пустые надежды! Утреннему примирению осуществиться было не суждено, потому что вместо ответа на приветствие Мальчик-который-смертельно-обиделся встал и ушел, прихватив с собой огромный сэндвич. Сидя в окружении младшекурсников, которые после этой сцены уставились на нее любопытными глазами, Гермиона чувствовала себя круглой идиоткой. Будто бы снова вернулся позапрошлый год. Только тогда Гарри с Роном дулись друг на друга, а теперь Гарри дуется еще и на нее. И было бы из-за чего! Из-за Малфоя! Вот уж кто бы позлорадствовал, если бы знал, что из-за него знаменитая троица друзей рассредоточилась на две неравные части. Только вот Малфой счастьем вовсе не лучился, а совсем даже наоборот — Гермиона взглянула на слизеринский стол и обратила внимание, что Драко имеет вид крайне унылый и будто бы чем-то удрученный. Он смотрел в одну точку, не замечая Панси Паркинсон, которая пыталась ему что-то втолковать, а его синяки под глазами, наверное, можно было бы заметить даже с противоположного конца Большого зала. Гермионе подумалось, что Малфой бы неплохо смотрелся рядом с Лавандой, которой сегодня не помог вернуть цветущий вид даже ее хваленый лосьон из цветков папоротника.

В течение дня Гермиона и Рон предприняли еще несколько совместных и одиночных попыток поймать Гарри, но это так ни к чему и не привело. Мальчик-который-игнорирует-друзей за пять с лишним лет своих криминальных подвигов наловчился не только выслеживать других, но и скрываться сам, в том числе и от подельников, ускользая у них прямо из-под носа. В итоге Гарри окончательно смылся в Выручай-комнату (Рон и Гермиона не проверяли, но в этом не приходилось сомневаться) и даже не явился на ужин.

А после того, как Джинни задергала всех бывших членов Отряда Дамблдора с вопросом, не видел ли кто из них случайно Луну Лавгуд, стало очевидно не только где находится национальный герой, но и с кем.

— Ах, ну Лавгуд-то несомненно поддержит теорию «Малфой — неуловимый убийца»: достаточно безумно для того, чтобы ей понравилось. Будут теперь выслеживать его вдвоем, как Шерлок Холмс и доктор Уотсон, — голос Гермионы был до такой степени насыщен ядом, что профессор Снейп снял бы перед ней шляпу, если бы мог это слышать, но Рон сарказма не оценил.

— Зря ты так, Герм, — укоризненно сказал он. — Луна в жизни не назовет Малфоя убийцей. Она даже эту психованную Беллатрису оправдывала, мол, она не хотела, это все нарглы.

— Ну да, и у Малфоя наверняка тоже нарглы. А уж Волдеморт ими прямо кишит, с мозгошмыгами в придачу.

Рон болезненно поморщился, как всегда делал, если кто-то произносил имя Волдеморта в его присутствии, и строго посмотрел на Гермиону.

— Тебе не нравится Луна! — обличительно произнес он.

Обсуждение с Роном Уизли своего отношения к Луне Лавгуд был последним делом, которому Гермиона хотела бы посвятить остаток выходного, поэтому она решила, что проще будет не вдаваться в детали.

— Ох, — вздохнула она и торопливо добавила, заметив, что Рон уже открыл рот, чтобы попытаться что-то сказать, — послушай, я не хочу это обсуждать. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Я знаю, что Луна хорошая девушка. Это личное, ладно?

— Личное? — изумился Рон. — Вы с ней, что — поруга…

— Боже, нет! Рон! Никто не ругался. Господи. Просто забудь, хорошо?

Рон не выглядел удовлетворенным ответом. Гермиона не сомневалась, что позже он попытается выведать подробности ссоры у сестры. Ее это не беспокоило: она никогда говорила о Луне с Джинни да и вообще с кем-либо. Да и нечего тут обсуждать — все, что Гермиона имела сказать по поводу морщерогих кизляков и прочих экзотических животных, она говорила Луне совершенно открыто.

Рон за прошедший год проникся к Луне большим уважением и изо всех сил старался быть ей хорошим товарищем. Гермиона знала — ему было сложно. Луна продолжала оставаться чокнутой Лавгуд, и Рон не мог не посмеиваться над ней иногда — и ужасно этого стыдился. Терзаемый муками совести, он был готов бросаться на защиту Луны со рвением верного рыцаря; он честно любил и уважал Луну, но воспринимать ее всерьез и не смеяться над ее фантазиями — не мог. Джинни могла — но не ее брат. Единственная из всех, Джинни могла быть с Луной по-настоящему свободной и искренней, единственная из всех, она не испытывала стыдливого чувства неловкости после бестактных и странных реплик подруги. Остальные в таких случаях молчали — потому что не знали, что сказать, а потом спешно продолжали разговор, усиленно делая вид, будто ничего не произошло, будто Луна ничего не говорила. Гермионе же никогда не удавалось удержаться от того, чтобы не прокомментировать очередную сумасбродную выдумку Лавгудов, несмотря на то, что друзья не одобряли эти бессмысленные споры: Луна была абсолютно непрошибаемой и любые доводы отскакивали от ее таинственной улыбки, как от стены, что заставляло Гермиону бурлить от раздражения, а атмосферу — накаляться сверх меры.

Как-то раз на одном из подпольных прошлогодних уроков ЗОТИ Чо Чанг вскользь, ни к кому прямо не обращаясь, обронила, что иногда людям лучше бы держать язык за зубами. Гермиона, да и все остальные, конечно, поняли, в чей огород это был камень. Это было оглушающе неприятно. Гермиона не привыкла, что ей так грубо — и до того похоже на Снейпа — затыкают рот, что девушка не стала тогда тратить время на раздумья. Снейп был предвзят — это все знали, а Гермиона была права — это тоже знали все, всем было ясно, что никаких морщерогих кизляков не бывает, что в саду Лавгудов не растет никакая клубника-оживика, исцеляющая неизлечимые недуги... Тогда Гермиона молча проглотила обиду и сделала вид, что не поняла намека Чанг. Ведь она была права, права, — это не она рассказывала глупые сказки, в которые никто в здравом уме не поверит! Как может Чанг — рейвенкловка! — осуждать ее за развенчание идиотских мифов и бредовых фантазий? И до чего некстати Гермионе тогда вспомнилось слово будто из прошлой жизни и застучало в голове рефреном: «зануда, зануда, зануда»…

— Ладно-ладно, — буркнул Рон. — Но ты ошибаешься насчет Малфоя! Все, молчу. Расскажи тогда, что еще за… ээээ… доктор Шелдон.

Гермиона обрадовалась смене темы и следующие полчаса были отданы посвящению Рона в подробности приключений магловского аврора Холмса.

В целом день прошел неплохо. Гермиона успела не только сделать все домашние задания (даже проект по трансфигурации) и войти, наконец, в свой прежний рабочий график безо всяких там осложняющих факторов в лице профессора Снейпа, но и примерить по просьбе Парвати свой будущий хеллоуинский наряд. Она осталась крайне довольна своей уже почти совсем готовой синей мантией и крайне недовольна Лавандой, которая весь процесс подгонки сопровождала сопением и бурчанием. Не очень-то хотелось сейчас возвращаться в спальню. Интересно, Лаванда уже перешла к заключительной стадии своей истерики или еще нет?..

Впрочем, проверка настроения соседки по комнате немного откладывалась, что давало Гермионе дополнительный шанс не застать кульминацию лавандиного брюзжания: сегодня снова была очередь Гриффиндора дежурить по школе. «Да уж, — подумала Гермиона, — замечательная картина складывается: ты так рада проводить время в библиотеке, в гостиной, в Выручай-комнате, да даже в коридорах — лишь бы не в собственной спальне. Маленькая бродяжка-Гермиона. Так держать, подруга!».

С тоской она подумала о своей уютной, тихой, замечательной комнате в родном доме. Комнате с большим зеленым ковром, на котором можно было валяться, словно на траве; с узкой кроватью, на которой она спала еще совсем малышкой; с книгами, перечитанными по сто раз; с письменным столом у окна, в ящиках — милые безделушки и стопка писем от Мелиссы, единственной подруги из магловской школы, которая давным-давно, еще до Хогвартса, магии и всего этого безумия, переехала, но все равно продолжала писать… Сколько раз Гермиона их перебирала — не сосчитать. От самых первых, написанных корявым почерком вчерашней первоклассницы, со смешными рисунками и наклейками, до последнего, пришедшего в тот август, в последний август ее магловской жизни. В этих письмах — глупые истории, глупые новости, глупые обещания дружить навсегда. Хранит ли Мелисса гермионины письма? Они больше не писали друг другу. Совы не должны летать к магловским девочкам. Гермиона звонила несколько раз — на каникулах, летом, но с каждым разом звонки были короче и труднее, и голос на том конце трубки — почти незнакомый. Кем стала сейчас Мелисса, тихоня со смешными косичками? Первой красавицей школы? Скромной пай-девочкой? Оторвой из уличной банды? Кем стала Гермиона, бойкая непоседа, девочка, которая всегда хотела знать больше других, стать лучше других? Узнали бы они друг друга сейчас, что сказали бы друг другу?

Ее прошлая жизнь — в ящике стола, в наивных детских письмах, сложенных в коробку из-под печенья. Волшебный мир, который так заворожил ее, одиннадцатилетнюю, яркими красками, пестрыми искрами, тыквенным соком в вычурных серебряных кубках — он здесь, вокруг нее, она внутри него, но ее дом — там, на зеленом пушистом ковре-травке, в маленьком двухэтажном коттедже. Там — ее память, фотографии в рамках над лестницей, родители, бестолковые приятели — вздорные мальчишки-хулиганы с соседней улицы, так похожие на... А здесь, в другом мире, — ее лучшие друзья, ее борьба, радости и заботы. Гарри так любит Хогвартс, так радуется каждый год возвращению сюда, Хогвартс стал его домом, настоящим, родным и единственным. Гермиона тоже любит старый замок, но это лишь волшебная школа, очередная школа — и только. Когда придет время, она расстанется с ней с ностальгией, но без сожаления. Когда Гермиона была совсем маленькой, она хотела стать волшебницей. И вот — она волшебница. Кем она хочет стать теперь?

Когда она приезжала домой на каникулы, вся магия, все ее приключения казались удивительным сном, и с каждым днем все сложнее было продолжать верить, что это все по-настоящему. Даже учебники казались просто забавными книгами, так странно и чуждо они смотрелись под холодным электрическим светом настольной лампы. Школьная мантия и волшебная палочка превращались под ним в дурацкий карнавальный наряд. Живоглот — просто кот, не купленный в волшебной лавке в переулке из сна, а обычный злой кот, который мог бы жить с ней с детства.

И только стоя на вокзале Кингс-Кросс, видя своими глазами надпись, которой не может быть, не должно было быть — «платформа 9 3/4», Гермиона избавлялась от чувства, будто она выдумала этот мир и себя в нем. Когда к ней подбегали друзья — радостный Рон, ликующий Гарри, — она избавлялась от чувства, будто не может очнуться от сна. Когда она видела недовольную мину Малфоя, который смотрел на нее свысока — такое презрение просто не может быть фальшивым, — она избавлялась от чувства, будто вокруг нее дурацкая костюмированная вечеринка.

Иногда ей казалось, что есть две Гермионы, Гермиона-волшебница и Гермиона-магла, но это неправда. Гермиона одна, это все — она одна, и ей так сложно, потому что нельзя, непозволительно, непростительно потерять и забыть ту, первую Гермиону, и невозможно бежать от второй.

Гермиона посмотрела на Рона, который бодро шагал рядом с ней, исполненный веселого стремления застать врасплох какого-нибудь незадачливого нарушителя правил, и совершенно не подозревал о том, как на самом деле подруга ему завидует. Рон не знал другого мира, кроме этого, ему не приходилось задумываться о выборе. Он узнавал о мире маглов из книг, как Гермиона могла бы читать о какой-то экзотической стране, в которой ей вряд ли придется оказаться, просто из любопытства. Его ничего не связывало с этим миром. Он не был вынужден круто менять свою привычную жизнь в одночасье и никогда не чувствовал себя предателем из-за этого. Его семья и все его воспоминания были с ним. Внутри него не было Рона-магла и Рона-волшебника. Был просто Рон Уизли, цельный, всегда на своем месте.

— Почему змееныши так редко попадаются, эх, в чем их секрет? — сказал Рон вдруг разочарованно. Они как раз проходили по слизеринским подземельям.

— Редко?

— Ну да. Я ради интереса веду статистику, знаешь. Какой факультет чаще разгуливает после отбоя. Лидирует Рейвенкло, на втором месте наши, а слизеринцы — на последнем.

Гермиона удивленно приподняла брови.

— Статистику?

— Я сначала думал, может они только в нашу очередь прячутся по норам. Но у Эрни тот же результат. Сама вспомни, когда мы в последний раз ловили слизеринца? Они как будто чуют! У них точно есть какой-то секрет.

Гермиона призадумалась. Действительно, слизеринцев после отбоя они видели в замке крайне редко.

— Почему сразу секрет! Ты не думал, что они просто соблюдают правила школы?

— Ха-ха-ха, Гермиона, сама-то в это веришь? Никто не соблюдает правила школы! Но даже на фоне хаффлов, которые на предпоследнем месте, и не так уж и отстают от наших, слизеринцы — настоящие паиньки. На пять хаффлов — один слизеринец. Это просто нелепо.

— Думаешь, профессор Снейп их лично учит скрываться от старост? — усмехнулась Гермиона.

— С него бы сталось. Но нет, тут что-то другое… Может, какое-то специальное заклинание или карта, как у Гарри…

— Ага, еще скажи, мантия-невидимка. Глупости какие-то. Скорее уж, они просто выходят позже. Или вообще утром. И в подземельях наверняка полно ходов, о которых мы не знаем. Профессор Снейп меня притащил вчера к своим комнатам — я вообще впервые там была, какая-то странная галерея.

— Ну прямо-таки кредит доверия! — хохотнул Рон. — Гордись, ты, наверное, единственная гриффиндорка в истории человечества, побывавшая в логове Снейпа. И наказание он тебе какое-то символическое придумал. Слушай, может, ты ему нравишься? — Рон уже откровенно ржал.

— Идиот, — беззлобно отозвалась Гермиона. — Еще что придумаешь?

— Ну а что! Снейп что, не человек что ли? Он так-то еще не старый. И умный. И ты умная. И не старая! Смотри, сколько у вас общего!

— Ага, — подхватила Гермиона, — смотри: профессор Снейп мужчина — и ты тоже. И у вас обоих прямые волосы. И вы чистокровные! У вас еще больше общего. Значит, Снейпу нравишься ты! А пауков он тебе давал, чтобы был повод завести беседу!

— Думаешь, мне надо быть настороже?

— Не то слово, Рональд. Берегись. Ходят слухи, что слизеринцы весьма изобретательны и коварны.

— Буду иметь в виду, Герм, спасибо, что предупредила. Чуть не попался в ловушку! Слушай, а с чего ты взяла, что Снейп чистокровный?

Гермиона озадачилась.

— Думаешь, нет? Он же декан Слизерина как-никак.

— Пф, и что, сам Сама-Знаешь-Кто вон полукровка — и ничего. Не факт, что Снейп чистокровный. И ни о каких других Снейпах я в жизни не слышал, кстати. Это не то чтобы доказательство, просто говорю.

— Может и так, — задумчиво сказала Гермиона. — Мне почему-то казалось… Черт, я даже не думала об этом! Ты ведь прав.

— Да может и чистокровный, кто его разберет, — сказал Рон, тем не менее явно довольный собой. — Просто не из известного рода. Или из другой страны. Какая вообще разница, плевать на него.

Разговор себя исчерпал, но мысль о нечистокровности профессора Снейпа Гермиону странным образом вдохновила. Казалось, это бы сделало его каким-то более человечным, понятным, земным. Человечный профессор Снейп! Ха-ха!

Гермиона и Рон вернулись в свою башню глубоко за полночь. Все уже разошлись по спальням и только одно кресло не пустовало. В нем сидел Гарри Поттер.

При виде вошедших он поднялся на ноги и неловко улыбнулся.

— Привет!.. А я вас ждал.

— Гарри! — воскликнула Гермиона. Рон молчал.

— Я хотел извиниться, — сказал Гарри. — Вел себя как придурок. — Он взъерошил волосы и немного нахмурился. — Простите?

— Ты и есть придурок, дружище, — заметил Рон. — Мы два дня пытались помириться с тобой. А ты бегал. Признавайся, кто тебе вправил мозги? Варил какую-то настойку мыслителя и надышался парами?

— Было бы неплохо иметь такую настойку, — сумрачно ответил Гарри. — Это все Луна.

— Луна! — воскликнул Рон и триумфально посмотрел на Гермиону взглядом «я же тебе говорил!».

Гермиона мысленно закатила глаза.

— Да, — продолжал Гарри, — она сказала, что мои мозгошмыги плодятся прямо на глазах. Заполонили всю комнату. Что так бывает, когда ведешь себя, как идиот. Ну, она не так сказала, но смысл был такой. Хотя про мозгошмыгов так и сказала… В общем, суть в том, что я идиот.

Настала очередь Гермионы бросать триумфальные взгляды. Рон в ответ закатил глаза отнюдь не мысленно.

Кажется, воскресенье все-таки задалось. Хотя технически был уже понедельник.

Снейп рвал и метал.

Не то чтобы это было каким-то неожиданным поворотом, потому что даже самые последние первокурсники знали, что в рейтинге главных психов Хогвартса уважаемый профессор зельеварения (и защиты от темных искусств), а по совместительству декан Слизерина Северус Снейп занимает почетное третье место после Трелони и Филча. Странным было не то, что Снейп взбесился, а то, что он взбесился именно сегодня, а не в понедельник, когда Гермиона ожидала этого гораздо больше.

Видимо, воскресный день для профессора выдался приятным, раз ему хватило выдержки продержаться в сносном настроении аж до четверга. Зато теперь он решил оторваться по полной программе, за все упущенные возможности разом.

Снейп как раз жестоко измывался над Невиллом у доски, когда Рон, сидящий между Гермионой и Гарри, прошептал со знанием дела:

— Маглы верят, что в Хеллоуин активизируется вся самая мерзкая и отвратительная нечисть. Кажись, они знают, о чем говорят.

Конечно, именно тогда, когда смеяться нельзя ни при каких обстоятельствах, любая шутка становится в сто раз смешнее. Гермиона почувствовала, что вот-вот не выдержит. Она спряталась за книгой, изо всех сил щипая себя за бедро в попытке отвлечься, но это не помогало. Ее буквально распирал хохот, она дергалась, надув щеки, и безо всякого зеркала знала, что от напряжения покраснела до корней волос.

Гермиона больно пихнула Рона локтем, потому что он продолжал что-то нашептывать, подводя ее к неумолимой гибели. Засмеяться на уроке Снейпа — худшего исхода нельзя и вообразить. Особенно когда он в таком настроении. Особенно когда ты несколько дней назад опозорилась на его отработке.

Гермиона мучилась и задыхалась, уткнувшись в свой учебник, и понимала, что еще секунда — и она не просто засмеется, а натуральным образом заржет на весь Хогвартс. Да простит ее Невилл Лонгботтом.

Гарри Поттер, который страдал точно так же, как и она, не выдержал первым. Он глухо булькнул, и с Гермионы сразу как рукой сняло все веселье. Потому что поток унижений, извергаемый Снейпом на Невилла, сразу же оборвался. Гермиона осторожно выглянула из-за книги и увидела, что профессор смотрит прямо на них. Точнее, прямо на Гарри. Который все еще дергался в попытке унять хохот.

— Вам весело, Поттер? — прошелестел голос Снейпа в гробовой тишине. Все студенты замерли, напряженно наблюдая за развернувшейся сценой. Невилл, потрепанный, как после схватки с мантикорой, теребил палочку в дрожащей руке. — Можете пройти на свое место, Лонгботтом, — сказал Снейп, продолжая сверлить Гарри прищуренным взглядом.

Невилл поспешил убраться за свою парту, едва не споткнувшись о собственную мантию.

— Я спросил, вам весело, Поттер? — повторил Снейп тихо, тоном, который не предвещал ничего хорошего.

— Нет, — ответил мальчик-которому-не-повезло. — Сэр.

И вот тут, наконец, грянул гром.

— Встать, когда я с вами разговариваю! — заорал Снейп дурным голосом, и Гарри Поттер резко поднялся из-за парты, как догадывалась Гермиона, вовсе не по своей воле. Книги и перья покатились на пол, неловко задетые его рукой в попытке сохранить равновесие. Рон смертельно побледнел, видимо, обвиняя себя. Гарри сощурился не хуже Снейпа, его ноздри подергивались; Гермиона поняла, что друг еле сдерживает гнев.

— Мистер Поттер считает себя самым умным, — сказал Снейп, переводя взгляд на аудиторию. — И позволяет себе развлекаться на занятии. Поэтому сейчас мы проверим его знания. Выйти вперед! — рявкнул он, вновь обращаясь к кипящему от ярости Гарри. Тот дернул плечом и начал пробираться между рядами парт. В это время Снейп, мановением руки согнав испуганных хаффлпаффцев с передних рядов, отодвинул магией их парты к периметру класса, освобождая больше пространства.

Гарри вышел и встал в центре, нахально глядя прямо на Снейпа.

— Невербальные заклятия, Поттер, — сказал Снейп. — У вас было достаточно времени, чтобы научиться. Более чем достаточно, судя по вашему веселью, — и, не делая паузы, он послал в сторону Гарри красный луч заклинания.

Гарри, не успев среагировать, окаменел.

— Отвратительно, — сказал Снейп, отменяя заклятие. — И это хваленый великий маг Поттер. Удивительно, каких ничтожеств готовы превозносить люди, — не успел он договорить, как в Гарри устремился уже новый луч невербального заклинания, на этот раз зеленый.

Гарри, отшатнувшись, точно как и на первом занятии, во весь голос заорал:

— Протего!!! — и выставил щит такой силы, что отраженным заклятием Снейпа едва не сбило с ног.

— Невербальные заклинания, Поттер! — взревел тот, задыхаясь от гнева, и послал новый луч; Гарри увернулся, кинувшись влево, бросил в сторону профессора какое-то заклинание, на сей раз невербально, тот без труда его отразил и отлевитировал в сторону парту, которую Гарри собирался использовать, как прикрытие. Гарри снова атаковал, тщетно, потому что Снейп отбивал все его заклятия с глумливой усмешкой. Профессор издевательски отступил назад, опустив палочку, словно приглашая Гарри снова выйти в центр импровизированной арены. Гарри с гордым и дерзким видом не преминул воспользоваться приглашением.

— Сражаетесь хуже первокурсника, — ехидно сказал Снейп и небрежно, с видом невыносимой скуки, откинул в сторону слипшуюся от жира прядь волос. — Достойный сын для своего…

— Не смейте упоминать моих родителей! — воскликнул вдруг Гарри; ученики, неотрывно следившие за боем, вздрогнули, Гермиона в ужасе прикрыла глаза, уже представляя, что сейчас произойдет. Никто не смеет повышать голос на Снейпа. Никто.

Снейп оскалился, будто разъяренный зверь.

— Как смеете вы, — он перемежал слова с заклинаниями, которые вылетали из его палочки с молниеносной скоростью, — веселиться, — Гарри едва увернулся от красного луча, — в такой… — продолжал Снейп, неумолимо наступая на взбешенного Гарри и посылая в него заклятие за заклятием.

Он не успел договорить свою фразу. Одно из заклинаний Гарри столкнулось с лучом, посланным Снейпом. Раздался громкий хлопок, ударной волной Гарри Поттера отбросило к стене, он ударился спиной о парту и рухнул на пол. Флаконы с зельями, которые Гарри с недавних пор повадился таскать в карманах своей мантии, разбились, по классу разнесся резкий запах мяты.

Гермиона перестала дышать. Она не знала, какими именно зельями Гарри набил карманы на этот раз — он постоянно варил что-то новое — но прекрасно понимала, что что бы там ни было, вряд ли это входит в список зелий, которые обычный школьник может носить с собой, не вызывая подозрений. Особенно у бывшего преподавателя зельеварения.

Снейп медленно подошел к Гарри, по мантии которого растекалось предательское мокрое пятно, и вкрадчивым голосом спросил:

— Мистер Поттер?

Гарри поднял на него злые глаза.

— Мое зелье разбилось. Профессор.

— Зелье сна-без-сновидений, судя по запаху?

— Да, — ответил Гарри.

— Ну конечно, — сказал Снейп. — Вы все время таскаете с собой пятилитровый котел зелья сна-без-сновидений? Под вами такая лужа, что этим зельем можно было бы опоить половину Хогвартса.

— Я очень плохо сплю, профессор, — сказал Гарри.

— Поднимайтесь, — приказал Снейп. Гарри оперся левой рукой о пол для опоры и сдавленно вскрикнул, напоровшись ладонью на осколок разбитого флакона.

— Эванеско, — произнес Снейп, уничтожая остатки разлитых зелий.

Гермиона тихо выдохнула. Повезло. Страшно представить, что было бы, если бы Снейп решил проверить состав. Вдруг Гарри сварил что-нибудь запрещенное? Гарри тем временем поднялся на ноги, держа поврежденную кисть ладонью вверх, чтобы кровь не лилась на пол. Снейп без предупреждения схватил его за руку и внимательно осмотрел порез.

— Зелье могло попасть в рану. К мадам Помфри, — вынес он вердикт. — Сейчас. И не смейте сами залечивать. Если не собираетесь уснуть на неделю. Отработка завтра в восемь.

Гарри направился к своей парте, намереваясь, видимо, собрать вещи, но Снейп остановил его сердитым рыком.

— Вы оглохли, Поттер? Я сказал, сейчас! Не беспокойтесь, вряд ли ваши друзья собираются похитить ваши учебники.

Когда дверь за Гарри закрылась, Снейп обвел класс могильным взглядом.

— Кто-нибудь еще готов продемонстрировать навыки невербальных заклинаний?

* * *

— Я думала, что они друг друга поубивают, — сказала Парвати, накручивая волосы Гермионы на массивную круглую щетку. — Снейп выглядел как бешеный бык. Что это с ним сегодня?..

— Маглы верят, что в Хеллоуин активизируется самая жуткая нечисть, — процитировала Гермиона роковую ронову шутку, хотя сейчас это уже не казалось ей таким уж забавным.

Парвати замерла на пару секунд, а потом громко рассмеялась.

— Похоже на то.

Она аккуратно взбила волосы Гермионы руками, порытыми мягкой приятно пахнущей пеной, а потом прошептала какое-то заклинание, проведя палочкой у нее над головой.

— Готово. Нравится?

Гермиона посмотрела в наколдованное зеркало и вздохнула. Ей нравилось.

— Спасибо, Парвати, — сказала она искренне. — Очень красиво.

— Хочешь, научу потом этим чарам. Ничего сложного, на самом деле.

— Спасибо, — еще раз поблагодарила Гермиона.

— Иди одевайся, — сказала Парвати, кивнув головой в сторону, где на кровати Гермиону дожидался ее праздничный наряд. — Через час собираемся на третьем этаже, где арки. Колин должен нас сфотографировать, как раз успеем до ужина.

Гермиона не стала уточнять. В конце концов, нет ничего странного в том, что Парвати и Лаванда хотят запечатлеть на колдографии плоды своих трудов. Там и в правду было что запечатлеть. Гермиона примеряла свое платье вечером во вторник, и оно было замечательным. Действительно потрясающим, она подумала, что выглядит в нем даже лучше, чем на святочном балу четвертого курса. У нее даже как будто бы появились женственные формы, кто бы мог подумать! А уж сама Парвати, которая уже давно успела нарядиться, выглядела и вовсе шикарно.

Да и вообще, — подумала Гермиона часом позже, дожидаясь своей очереди на фотосессию в коридоре третьего этажа, — все выглядят замечательно. Парвати сшила платье даже для Макгонагалл — с ума сойти можно! И надо сказать, профессор в своем строгом темно-синем наряде (в шотландскую клетку, конечно же), напоминающем магловский деловой костюм, выглядела весьма достойно.

Колин снимал всех и вместе, и по курсам, и по парам, и каждую девочку в отдельности; Гермиона думала, что это никогда не закончится. Лаванда руководила, помогая неловким моделям вставать в необходимые позы, ребята с других факультетов, случайно проходившие по коридору, оседали на стенах, чтобы поглазеть. Парвати стояла в углу, скрестив руки на груди, явно довольная собой. После завершения бесконечной фотосессии, на которой Гермиона чувствовала себя одновременно гордой и униженной, все наконец-то направились в Большой зал, где уже были накрыты столы, а Дамблдор приготовился толкать речь.

Они вошли в зал почти строем, Парвати и Лаванда шли впереди вместе с Макгонагалл и смотрели только прямо, как будто их ничего не заботило. Проходя мимо слизеринского стола и изо всех сил стараясь не споткнуться в сумасшедших лавандиных босоножках, Гермиона не удержалась и бросила туда быстрый взгляд, успев заметить, как вытянулось лицо Панси Паркинсон, которая бесцеремонно пялилась на нее, не донеся до рта салфетку. Гермиона почувствовала, как настроение стремительно ползет вверх и поспешила отвернуться.

«Страшно представить, что творится на душе у Лаванды, — подумала она, — если даже я ощущаю такое. Нам сюда только оркестра с фанфарами не хватает».

Гермиона постаралась выглядеть непринужденной, усаживаясь между Роном и Гарри, которые смотрели на нее с двух сторон, разинув рты.

— Ого, Гермиона… Ты выглядишь… круто, — сказал Гарри, запнувшись.

— Ага, — поддакнул Рон. — Шикарно выглядишь… И все вы… — он прокашлялся и торопливо уткнулся в кубок с тыквенным соком.

— Спасибо, — сказала Гермиона, улыбаясь.

В целом, не было никакого смысла так выпендриваться ради Хеллоуинского вечера, думала она. Хеллоуин в Хогвартсе не был каким-то великим торжеством. Ученики остальных факультетов оделись как обычно, и наряженные как на бал гриффиндорки выглядели красиво, но как-то не слишком уместно. Лаванда и Парвати, конечно, всегда любили привлекать внимание, но не настолько же! Здесь явно крылось нечто большее, чем просто желание быть королевой вечеринки. Тратить столько сил (и денег!) на наряды для всего факультета ради того, чтобы попрыгать под музыку очередной волшебной группы, приглашенной Дамблдором, и поймать несколько завистливых взглядов слизеринок?.. Странно.

Впрочем, это не ее дело. По крайней мере, даже если они и в правду выглядят нелепо — она не единственная нелепо выглядящая девочка в зале. Чувство общности успокаивало Гермиону, и это ей не нравилось. Как если бы ей была какая-то великая забота до того, что все подумают о ней. Нет, конечно, Гермионе никогда не было совсем плевать на свой внешний вид, но… но…

Она не хотела превращаться в Лаванду!

Гермиона под столом раздраженно потерла одной ногой о другую, как будто это лавандины босоножки так влияют на нее. Было бы утешением, если бы это оказалось правдой.

Лаванда и Парвати слева от нее хихикали, как ни в чем не бывало. О, они, конечно, всегда заботились о том, чтобы выглядеть идеально, и всегда с удовольствием пожинали плоды своих стараний. Гермиона подумала о том, что Лаванда и Парвати ни за что бы не почувствовали себя неловко даже если бы были единственными неуместно разодетыми девочками на весь мир. Кажется, чувство неловкости в принципе не входило в их диапазон эмоций.

Интересно, удобно ли это?

Музыкальная группа, которую профессор Дамблдор пригласил выступать, была по традиции кошмарной. Гермиона подозревала, что у волшебников вообще не бывает нормальной музыки, потому что все, что она слышала за пять с лишним лет в Хогвартсе или по радио у миссис Уизли, было на редкость ужасным и примитивным. Жаль, что нельзя притащить с собой в школу свой плеер с любимыми кассетами. Хотя Колин как-то зачаровал свою камеру. Пока они фотографировались, Гермиона успела разглядеть, что это не волшебный фотоаппарат, как она думала раньше, а обычный магловский Сони, не слишком хорошо замаскированный. Может, можно и плеер зачаровать? Интересно, кто помог Колину с чарами, ведь он с первого курса фотографирует все, что под руку подвернется. Надо спросить у него. А может, у Флитвика. Библиотека тут вряд ли поможет.

Гермиона размышляла обо всем этом, наблюдая за танцами и не испытывая никакого желания присоединяться. Перспектива переломать ноги в своей обуви, которая выглядела так красиво, а на деле являлась чем-то вроде пыточных колодок, не слишком прельщала, поэтмоу она вежливо отклонила предложение друзей пойти потанцевать. Гарри, который уже давно отошел от своей схватки со Снейпом, и Рон веселились с Дином и Симусом Финниганом, устроив между собой соревнование на самые идиотские танцевальные движения. Тот, кто засмеялся первым, должен был изображать клоуна следующим. Остальные ребята, заинтригованные, по одному подключались к игре, и в конце концов их четверка разрослась до огромного кольца. Присоединились даже несколько слизеринцев — подумать только!

Гермиона специально поискала взглядом Малфоя — как и ожидалось, тот смотрел на забаву с видом оскорбленного достоинства. Как пить дать, кое-кого на Слизерине сегодня ждет беседа со старостой. Наверное, в глубине души Малфой и сам бы не прочь подрыгаться как придурок, да чистокровная спесь не позволяет, — подумала Гермиона мстительно. Ха-ха.

В конце концов, Гарри начал танцевать свои безумные танцы в паре с Джинни Уизли. Гермиона заметила, как Рон смерил друга скептическим взглядом, а потом послал ему за спиной ухмылку. Выйдя из круга, Рон направился к гриффиндорскому столу.

— Скучаешь? — спросил он.

Гермиона хотела было соврать, но потом передумала.

— Вообще-то да. Классно танцуешь, кстати, — добавила она с улыбкой.

Рон смутился.

— Мы просто придуривались…

— Я знаю, конечно, — перебила его Гермиона. — На самом деле, замечательная игра. Очень весело.

— Дин предложил.

— Ага, — согласилась Гермиона. — Здорово придумал.

Они помолчали. Гермиона заметила, как Рон пару раз открывал рот в намерении что-то сказать, но после поспешно делал вид, что занят конфетами. Наконец, когда рядом с ним образовалась внушительная горка пустых оберток, он предложил:

— Может, пойдем отсюда? Гарри не будет скучать.

Гермиона радостно согласилась. Ей давно уже надоело торчать в Большом зале, но уходить без друзей не хотелось.

— Можно заглянуть на смертенины к Почти Безголовому Нику, — сказал Рон. — Он каждый год их отмечает, хотя и не с таким размахом, как в прошлый раз. Все-таки то был юбилей.

— Там просто отвратительно, — заметила Гермиона.

— А то! — согласился Рон.

— Пошли! Мы обязаны там быть, — рассмеялась она и, схватив Рона за рукав, потянула в подземелья.

Вскоре им пришлось сбавить шаг, потому что быстро ходить в лавандиных босоножках было слишком рискованно, а Гермиона никогда не отличалась склонностью к суициду. Время отбоя приближалось, но спешить было некуда — Ник обожал день своей смерти и закатывал призрачные вечеринки до самого утра. Рон и Гермиона неторопливо прогуливались по пустому замку и хихикали, обсуждая профессора Макгонагалл, которая весь вечер откровенно красовалась своим новым платьем.

— Знаешь, — серьезно сказал Рон, — ты действительно шикарно выглядишь сегодня. Не в смысле того, что обычно ты выглядишь мерзко, — поспешил добавить он, — хм… Блин, я не то имел в виду, я, в общем…

— Стой! — успокоила его Гермиона. — Я поняла. Правда, спасибо.

— Но не так шикарно как Макгонагалл! — заявил он, ободрившись, и они снова засмеялись, изо всех сил стараясь не хрюкать на весь коридор.

— Куда нам всем до нее, — подхватила Гермиона. — Может быть, когда-нибудь…

Она не договорила, замерев.

— Гермиона?

— Ш-ш-ш, — Гермиона пихнула Рона в бок локтем. — Тихо. Мне показалось… Стой! Мне не показалось! — воскликнула она шепотом. — Черт, там Снейп! Слушай!

Рон послушно прислушался и через мгновение округлил глаза.

— И правда, — прошептал он. — Сматываемся отсюда. Не очень охота встречать этого упыря после того, что он сегодня устроил на защите.

Голос Снейпа неумолимо приближался. Гермиона красноречиво покосилась на свои ноги.

— Мы не успеем, — проговорила она еле слышно. — Эти каблуки цокают на всю Британию. Лучше переждем, пока он пройдет мимо.

Они забились в крошечную нишу за гобеленом с изображением средневековых баталий и постарались слиться со стеной. Спустя несколько секунд Снейп и его спутник приблизились настолько, что стали различимы их слова и шаги. Судя по голосу, Снейп был явно не в духе. До сих пор. Неудивительно, что он не явился на ужин.

— Это невыносимо, — услышала Гермиона. — Проклятый день, я даже слушать не желаю все, что вы скажете. С меня хватит этого дерьма, каждый год.

— Ну-ну, Северус, — раздался второй голос, и Гермиона увидела, как беззучно двинулсь губы Рона. Дамблдор. — Прости старика.

Снейп громко фыркнул.

— Я чуть не спятил сегодня, — сказал он, понизив голос. — Вы это хотели узнать? Я опозорился на весь проклятый Хогвартс, я просто не могу выносить эти его ебаные улыбочки, — Рон вытаращил глаза, — в ЭТОТ день, понимаете, вы?

— И вы хотите, — продолжал Снейп, — чтобы я вам помог, — последнее слово звучало с горькой, неприкрытой издевкой. Они как раз проходили мимо гобелена, где притаились Рон и Гермиона.

— Северус, не стоит, — предупредительно сказал Дамблдор, и голос его прозвучал совсем рядом. Гермиона перестала дышать и надеялась, что их сердца не колотятся слишком громко. Этот странный разговор явно не предназначался для чужих ушей — особенно для их ушей. Лучше бы они просто убрались подальше. Или пошли навстречу, как ни в чем не бывало. Они имели полное право ходить по замку, в конце концов, даже по снейповским подземельям. В отличие от права подслушивать. Господи, только бы не попасться сейчас.

— Альбус! — передразнил Снейп. — Это вы говорите — мне? Может, это вам не стоит? Я каждый день думаю, что я полный идиот, что согласился на такое. В этом нет никакого смысла, это…

— Северус, успокойся, пожалуйста, — сказал Дамблдор еще раз и, судя по шороху, взял Снейпа за плечо. — Не стоит. Не сейчас.

Яростный вопль — Гермиона никогда не представляла, что возможно шепотом так кричать, она почувствовала ужасное напряжение в собственном горле от занывших при одном только воображении голосовых связок — разнесся по пустынному коридору.

— Да катитесь вы к дьяволу, Дамблдор! Провалитесь нахрен! Надеюсь, я сдохну до конца года, припасу вам в аду котел поудобнее!

Раздался шум, Гермиона почти видела, как Снейп резко сбрасывает руку Дамблдора со своей мантии, почти видела его искаженное от бешенства лицо, перекошенный, оскаленный, как у собаки, рот. Быстрый и резкий звук удаляющихся по коридору шагов, тяжелое, надрывное дыхание, затихающее вдали.

Шаги одной пары ног. Дамблдор все еще здесь.

Гермиона с силой сжала руку Рона в своей ладони, чтобы тот не вздумал пошевелиться. Но Рон, конечно, и сам все понимал.

Наконец, спустя несколько мгновений, показавшихся вечностью, раздались другие шаги.

— Хогвартс хранит много тайн, — пробормотал Дамблдор. — Чрезвычайно важных и чрезвычайно опасных.

Шаги старика постепенно утихли. Даже после этого Рон и Гермиона еще несколько минут провели, не смея вздохнуть, в нише. Наконец, когда стало совершенно очевидным, что всякая опасность миновала, они вылезли в коридор, совершенно обессиленные, как после марафона.

— Ебаный Мерлин! — выругался Рон. — Ебаный. Мерлин.

— Он знал, что мы здесь, — сказала Гермиона серьезно и мрачно. — Дамблдор. Он намекал, чтобы мы не трепались о том, что услышали.

— Да уж, — сказал Рон. И снова негромко помянул Мерлина.

Желание идти на праздник к Нику пропало.

Гермиона Грейнджер очень жалела о том, что у нее больше нет маховика времени. Будь он при ней, она могла бы вернуться в прошлое и хорошенько дать себе по лбу. Проблему бы это никак не решило, но, возможно, она бы перестала чувствовать себя самой паршивой подругой на свете. Она ведь сразу заметила! Заметила, но не придала никакого значения, даже обрадовалась, идиотка. Еще и Рона не восприняла всерьёз, а ведь он зрил в корень. То, что он и сам еще тогда не понимал, насколько был близок к истине, совершенно не утешало.

Гермиона окинула беспомощным взглядом кучу книг по зельям, проклятьям и чарам, которые она натащила из библиотеки за последние несколько дней, и приняла капитуляцию. Она ничего, совершенно ничего не сможет тут поделать, и тянуть дальше некуда. Наверное, рано или поздно ответ бы нашелся где-то в глубинах запретной секции, но у нее нет времени, чтобы копаться там веками.

А может, и не нашелся бы. Гермиона не знала наверняка, но интуиция, к голосу которой она никогда не прислушивалась, предпочитая домыслам факты, упорно нашептывала, что во всем повинен один конкретный учебник зельеварения. Доказательств не было: проклятый Принц-Полукровка записывал формулы заклинаний, рецепты зелий, но не давал абсолютно никаких пояснений. Была ли эта какая-нибудь «сектумсемпра», пафосно озаглавленная как «заклятие от врагов» или что-то другое, из списка «для врагов» или из десятка других списков подозрительной писанины, обозначенной цифрами, аббревиатурами, невнятными символами или вовсе ничем не помеченной, — кто знает? Проверять на практике неизвестно откуда понадерганные заклинания и зелья типа, у которого, судя по всему, была целая толпа врагов, Гермиона не собиралась. С нее хватит и того, что она уже невольно почти вызубрила все принцевские записочки наизусть, пока рылась в этом учебнике.

И все же это домыслы. А факты таковы: у Гарри Поттера серьезная проблема, решить которую они с Роном не в силах, и не остается ничего другого, как пойти прямиком в логово зверя, и чем раньше, тем лучше.

— Идем вместе, — безапелляционно объявила Гермиона похоронным голосом.

Рон кивнул с обреченностью смертника; на лице его был написан суеверный ужас.

* * *

Рон и Гермиона ничего не рассказали Гарри о сцене в подземельях, невольными свидетелями которой они стали в Хеллоуин. Не только потому, что Дамблдор тонко намекнул держать язык за зубами (в конце концов, не мог же старик всерьез рассчитывать на то, что друзья не поделятся с Гарри чем-то важным! Он прекрасно знал, что их троица всегда вместе), но в первую очередь потому, что эта информация не дала бы Гарри ничего, кроме очередного повода для раздражения и неприязни. Конфликты между ним и Снейпом и без того давно уже вышли за пределы терпимого.

Профессор Снейп и Дамблдор явно что-то затеяли. Что-то, что Снейпу совсем не по душе, но от чего он не может отказаться. Это наверняка связано с Волдемортом, но то, как он ругался… Это должно быть что-то настолько неприятное, что Гермиона боялась вообразить. Конечно, никто никогда не думал, что профессор на досуге занимается вышиванием, но что-то, что настолько претит человеку, вроде как привыкшему копаться в грязи… Три варианта: либо они с директором всегда так общаются, либо речь идет о чем-то действительно вопиющем, либо у Снейпа просто-напросто сдают последние нервы. Гермиона не знала, какой вариант хуже, но третий казался вполне реалистичным. Честно говоря, она всегда, с тех пор как узнала правду, поражалась тому, что такой несдержанный и выходящий из себя по любому поводу человек, как Северус Снейп, был шпионом. Он постоянно срывался на учеников, Гарри откровенно ненавидел и совершенно того не скрывал, с Сириусом они лаялись как две цепные собаки, он целеустремленно подначивал и доставал Люпина на Гриммо, он пререкался с мадам Помфри, он, черт возьми, откровенно орал на самого Дамблдора! Может, Гермиона просто насмотрелась магловских фильмов, но образ секретного агента и Снейп совершенно не хотели укладываться в одно целое.

Рона не особенно впечатлил смысл слов этих двоих, зато форма ударила его в самое сердце. Его несложно было понять: сам факт того, что Дамблдор позволяет кому-то разговоривать с собой в таком тоне, поражал всякое воображение. Бедняга Рон испытал настоящий культурный шок и неустанно твердил:

— Поверить не могу, что он послал Дамблдора нахрен! Он обматерил Дамблдора, и того это полностью устроило, даже ухом не повел! Скажи, что я не спятил.

— Ну, Гарри же сам рассказывал, что тоже психовал при нем… — возражала Гермиона без особого энтузиазма.

— Думаешь, Гарри тоже посоветовал ему сдохнуть и убираться в ад? Мерлиновы яйца, он же так и сказал: «Проваливай в ад!». Я точно спал и видел сон.

Гермиону не слишком заботила эта тема, она давно уже заметила, что профессор Снейп не привык выбирать выражения. Грязные секреты, хранимые им, были гораздо важнее его грязного языка. Что-то в последней фразе не давало покоя. «Надеюсь, я сдохну до конца года». Это случайное выражение или… Гермиона всерьез сомневалась, хочет ли знать наверняка, но назойливый тонкий голосок дурного предчувствия в ее голове зазвенел особенно громко именно на этом моменте. Неужели снова что-то должно произойти в конце года? Что-то, о чем эти двое знают заранее, что-то, что очень не нравится профессору Снейпу.

Зря они с Роном остались в том злополучном коридоре. Поводов для тревоги о будущем и без того было предостаточно. Воистину, меньше знаешь — крепче спишь.

В конце концов после нескольких дней напряженных раздумий она пришла к выводу, что Дамблдор сам посвятит их в свои планы, если ему это потребуется. А до тех пор это его со Снейпом дела, лезть в которые по меньшей мере не слишком разумно, а вообще-то — просто опасно. Совершенно не хотелось, чтобы Снейп обрушил свой гнев на их любопытные головы. Гермиона вздрогнула от одной мысли о том, что произойдет, если профессор прознает, что они наблюдали за ним в таком состоянии.

Не факт, что Хогвартс переживет эту бурю.

В конце концов, с чего она вообще взяла, что они говорили не об учебной программе?..

* * *

Трансфигурация всегда была одним из самых любимых предметов Гермионы, потому, когда в начале ноября зашла речь о том, что всем студентам шестого курса необходимо в ближайшее время определиться с выбором направления, которому они посвятят свою двухгодовую исследовательскую работу, Гермиона не долго раздумывала. Конечно, идеально было бы взять несколько дисциплин, но она понимала, что иногда стоит притормозить. Учеба и обязанности старосты и без того отнимали практически все ее время, и впихнуть в свой график даже один новый проект будет не так-то просто. Рон, конечно, не заморачивался и выбирал из соображений «что попроще». Колеблясь между защитой от темных искусств, где он отлично успевал, но которую преподавал Снейп, и заклинаниями, которые получались так себе, но учителем на них был добродушный Флитвик, Рон в итоге остановился на заклинаниях.

— Придется ведь ходить на консультации к преподу, не очень-то улыбается оставаться наедине со Снейпом лишний раз, — пояснил он скептически настроенной Гермионе.

Она совершенно не одобряла такого подхода к делу, но запретила себе комментировать выбор друга, чтобы не ввязываться в перепалку и не слушать очередную порцию нытья.

А Гарри, единственный из гриффиндорцев, выбрал зельеварение, и было бы неправдой сказать, что Гермиону или Рона чем-то удивило его решение. Несмотря на потрясающие успехи в защите на протяжении всех этих лет, представить Гарри, работающего над проектом под руководством Снейпа, было решительно невозможно даже в самом кошмарном бреду. И, как ни странно было это понимать, зелья ему действительно нравились. Пусть толчком к этому открытию и послужил так ненавистный Гермионе Принц-Полукровка со своими подсказками, но Гарри Поттер нашел себе дело, в которое нырнул с головой, с удовольствием и азартом первооткрывателя. За него можно было только порадоваться. А защита… После того хеллоуинского скандала, судачества о котором до сих пор можно было услышать то тут, то там в коридорах Хогвартса, Снейп оставил свои замашки по любому поводу цепляться к Мальчику-которого-он-терпеть-не-может и будто бы вовсе перестал его замечать, а сам Гарри вел себя до невозможности тихо и только бросал напряженные хмурые взгляды в сторону преподавателя. Настоящая идиллия, если можно употребить такое слово по отношению к этим двоим.

Направляясь на первую встречу с Макгонагалл по поводу курсовой работы, Гермиона уже хорошо знала, какую тему она хочет исследовать. Она не первый год задумывалась об этом и даже рылась в библиотеке в поисках материала. А после чтения похищенных (точнее спасенных, — поправляла она себя мысленно) книг из дома на площади Гриммо, любопытство вспыхнуло с новой силой. Главное, чтобы профессор Макгонагалл не возражала.

Профессор Макгонагалл возражала.

Вообще-то Гермиона и сама подрастеряла свою уверенность, переступив порог кабинета декана. Она понимала, что ее идея весьма амбициозна и даже дерзка, но какой толк от ученого, если он боится смелых задач? Однако строгое лицо Макгонагалл не особенно воодушевляло, и тон Гермионы оказался не таким решительным, как ей бы хотелось. Пока она говорила, глаза профессора Макгонагалл становились все шире, губы все тоньше, а голос Гермионы — все выше и тише, до тех пор пока не превратился в вялый писк. Она почти возненавидела себя за это жалкое блеяние.

— Мисс Грейнджер, — сказала профессор Макгонагалл, помолчав, — это невозможно.

— Но законы трансфи…

— Я понимаю, о чем вы говорите, — перебила ее Макгонагалл, — и я не сомневаюсь в том, что уже вы нашли информацию о прецедентах, хотя даже знать не хочу, где. Это невозможно не потому, что невыполнимо, а потому, что это незаконно. Я не могу позволить вам исследовать эту тему, ни Министерство, ни попечительский совет, ни коллеги такую работу не примут. Забудьте об этом.

— Но меня инетерсует только теория! Я не собиралась… Я знаю, что в колдомедицине…

Ее вновь перебили.

— Мисс Грейнджер, что в слове «незаконно» вам непонятно? Вы хотите выйти из школы прямиком в Азкабан? Дело, конечно, ваше, но у меня несколько другие планы на жизнь.

Гермиона нахмурилась и покачала головой. Профессор Макгонагал грозно смотрела на нее несколько мучительно долгих секунд, а потом ее лицо смягчилось.

— Послушайте, Гермиона, — произнесла она, пододвинув ближе свое неизменное блюдо с имбирными тритонами, — я правда ценю ваш энтузиазм и не сомневаюсь в чистых намерениях. Но это не тема для школьного проекта. На исследования трансфигурации подобного уровня нужна лицензия и особое разрешение Министерства. Вся литература по этой теме находится под особым контролем, вы просто-напросто не имеете пока права даже ссылаться на нее. Если вам это действительно интересно, вы сможете официально заняться этой темой в будущем, но пока — нет. К тому же, — добавила она, немного помолчав, — мне удивительно, что студентка, борющаяся за права домовых эльфов, готова заниматься трансфигурацией человека.

Гермиона почувствовала себя лучше, когда поняла, что профессор не собирается ее отчитывать. Она даже назвала ее по имени вместо «мисс Грейнджер» — значит, вовсе не сердится. Гермиона позволила себе немного расслабиться в кресле и даже взяла одного маленького тритончика. Профессор Макгонагалл тем временем призвала чайный сервиз из своего небольшого буфета и поставила перед ученицей чашку с ароматным напитком.

— Я не хочу заниматься этим, — сказала Гермиона, прижимая пальцем хвост тритона к столу, чтобы тот не убежал. — На практике. Я хотела разобраться в теории. История, первые эксперименты, этическая сторона вопроса и возможные перспективы. Я понимаю, что это спорная тема. В магловском мире есть подобные исследования — и они тоже вызывают массу вопросов в обществе, но волшебники продвинулись дальше. И, — она смущенно отвела взгляд, — мне просто всегда было любопытно. Мы превращаем шишки в ежей и стаканы в крыс. Можем ли мы превратить шишку в человека? «Нельзя трансфигурировать животное в человека», — процитировала она закон Гэмпа, вызубренный еще на первом курсе. — Поначалу я думала, что это значит, что превращение в человека невозможно вообще. Но ведь это не так. Речь только о трансфигурации животных.

Ну вот, выдала все, что хотела. Словно гора с плеч. Гермиона отпустила, наконец, хвост тритона из плена, но только затем, чтобы откусить ему голову. Пристрастие волшебников к бегающим сладостям изрядно нервировало ее на первом курсе, она даже боялась поначалу есть шоколадных лягушек, испытывая к ним иррациональную смесь жалости с отвращением. Сейчас же в том, чтобы отправить в рот нечто, что выглядит, как живое существо, и бегает, как живое существо, не было ничего такого. Сахарная голова тритона таяла во рту, и Гермиона сделала глоток горячего чая из чашки.

Профессор Макгонагалл наблюдала за ней пытливо и постукивала указательным пальцем по губам. Как всегда, она выглядела собранно и строго, из тугого пучка на ее затылке не выбивалось ни единого волоса, а узкая темно-зеленая мантия с высоким глухим воротом не имела ни одной лишней складочки, которая могла бы намекнуть на то, что ее обладательница хоть ненамного может отклониться от идеала неприступной каменной статуи. Ни лишних движений, ни суетливой походки, ни на градус склоненной спины — никогда. Профессор Макгонагалл не давала волю эмоциям и ей не нужно было повышать голос, подкрадываться или шипеть, чтобы поддерживать на своих уроках идеальную дисциплину. Достаточно было одного ее присутсвия, чтобы даже у отъявленных лоботрясов и хулиганов пропадало всякое желание повеселиться. Лишь иногда на ее губах можно было увидеть скупую улыбку или сдержанный гнев в глубине серых глаз, и храни Господь того несчастного, кому не повезло увидеть второе. Однако за фасадом ледяного спокойствия скрывалась азартная натура, и это было ясно любому, кто хоть раз видел Минерву Макгонагалл на квиддичном матче. И Гермиона могла бы поклясться, что сейчас в глазах ее невозмутимой преподавательницы холодная сталь сменилась еле уловимым теплым огоньком лукавства.

— Знаете, Гермиона, — произнесла она наконец, — вы напоминаете мне себя в молодости. Впрочем, эта тема испокон веков притягивала любопытство всех, кто хоть немного интересовался трансфигурацией. Но, конечно, для большинства из них это осталось не более, чем мимолетной идеей.

Одним из пунктов в тайном списке поводов для гордости Гермионы Грейнджер являлась ее способность замечать детали и вычленять важную информацию в куче воды. Поэтому для нее никогда не составляло труда продираться даже сквозь самые древние книги, авторы которых считали, что их работа будет не закончена, если они не напихают в свой текст массу метафор и отвлеченных рассуждений о вечном и суетном. Наверное, догадывалась Гермиона, это как-то связано с практически полным отсутсвием в волшебном мире художественной литературы. Лишь какой-то жалкий век назад волшебники обнаружили, что книги можно читать и писать не только ради науки, и всякие Гилдерои Локхарты повылезали как грибы после дождя, завалив прилавки книжных магазинов тонной историй различной степени паршивости. У несчастных писателей прошлого же не было иного выбора, нежели развивать свой творческий потенциал в написании текстов о влиянии фазы луны на силу магического импульса или толщине стенок котлов.

Мотивы, конечно, понятные и даже похвальные, но в результате библиотека Хогвартса оказалась завалена горами неоправданно толстых томов с описаниями цвета луча заклятия на десяти страницах. Рону или Гарри порой хватало одного взгляда на эти книги, чтобы испустить горестный вопль отчаяния, но Гермиона не сдавалась так просто. Цепкое внимание и натренированный взгляд позволяли ей безошибочно находить важную информацию и не тратить силы и время на разбор полета фантазии очередного древнего графомана.

Так и сейчас ее мысль зацепилась за самую суть.

— Из них? — повторила она и увидела, как уголки губ Минервы Макгонагалл на мгновение приподнялись в тени улыбки.

— Вас не зря хвалят, Гермиона, — сказала она. — Уникальная внимательность — ценное качество.

Гермиона зарделась от похвалы, а профессор тем временем продолжала:

— И сейчас, пожалуйста, воспользуйтесь им и внимательно выслушайте все, что я вам скажу. Я говорю это вам лишь потому, что я уверена в том, что вы не будете использовать полученные знания во вред — себе или кому-либо. Вы разумная девушка, но и чрезвычайно любопытная и к тому же, — она немного нахмурилась, — склонная к авантюрам и нарушению правил. Я прекрасно понимаю, что никакие мои запреты не остановят вас в вашей тяге к знаниям и секретам. Как они когда-то не останавливали и меня.

На этом моменте брови Гермионы непроизвольно поползли вверх. Представить, что всегда такая чопорная профессор Макгонагалл нарушила в своей жизни хоть единое самое захудалое правило, было сложно. Заметив реакцию Гермионы, профессор усмехнулась.

— Я не всю жизнь была вредной старухой и деканом Хогвартса, знаете ли, — съехидничала она с притворной сварливостью. — Вы все верно поняли: меня тоже увлекала эта тема. Настолько, что я посвятила ей часть своей жизни. Вы уже знаете, что гомункулы задействованы в волшебной медицине и не только. После университета я больше десяти лет работала в отделе трансфигурационной инженерии. В подразделении, отвечающем за создание и изучение гомункулов. И за их ликвидацию, конечно, — добавила она, глядя прямо в широко распахнутые от удивления глаза ученицы.

Насладившись за чашечкой чая растерянным видом Гермионы, которая все таращила глаза, Макгонагалл вернулась к беседе.

— В моем распоряжении достаточно литературы, чтобы удовлетворить все ваши вопросы. И я дам вам с ней ознакомиться. Но с одним условием: читать книги вы будете при мне, и, конечно, никакой практики. Пообщещайте мне это и знайте, что я поверю вашему обещанию.

Это означает «не смейте меня обмануть» — поняла Гермиона. Конечно, она дала самое горячее обещание. Она и правда не собиралась практиковаться, по крайней мере, точно не сейчас, не тогда, когда она учится в школе. Макгонагалл неспроста выделила пункт про «ликвидацию» — Гермиона не была уверена, что готова пойти на такое, пусть даже речь идет о бессознательном существе в человеческом обличии. Тема и правда была щекотливой, и Гермиона уже получила гораздо больше, чем могла рассчитывать и была искренне поражена и благодарна предложению декана.

— А для проекта выберите другую тему. У вас есть время, поэтому хорошенько подумайте, что будет вам интересно. Вы можете взять косвенно связанную тему, например, трансфигурацию частиц. Это сложно, но, думаю, вам по плечу. Или, если хотите, можете заняться анимагией — в теории или на практике. Вообще-то обычно студенты выбирают мой предмет именно с этой целью, — хмыкнула она.

— Большое спасибо, профессор, — поблагодарила Гермиона. — Я дам ответ через неделю.

Макгонагалл сухо кивнула, и они попрощались. Гермиона направилась в башню, все еще пребывая в растрепанных чувствах.

Кто бы мог подумать, что профессор предложит такое после ее грозных предупреждений о незаконности! Под маской строгой педантичной леди, кажется, скрывается та еще любительница риска. Маховик времени на третьем курсе Гермионе выдали тоже по протекции профессора Макгонагалл, а теперь еще и это! Уму непостижимо. Гермиона улыбнулась своим мыслям. Может быть, они с профессором и правда похожи.

Гермиона пожелала доброй ночи Гарри Поттеру, который был занят сосредоточненным чтением руководства по невербальным заклятиям в гостиной Гриффиндора, и поднялась в свою спальню. Честно говоря, разговор с профессором Макгонагалл изрядно ее измотал.

Погребенная под завалами домашней работы по рунам, заботами о трансфигурации и выматывающими последние нервы разборками со студентами третьего курса, которые будто бы по заказу, шагнув всей толпой в переходный возраст, сорвались с цепи организованной преступной группировкой, Гермиона Грейнджер не заметила, как пролетели очередные две недели. Ей казалось, что она за это время не отдыхала ни минуты, и, возможно, это было недалеко от правды. У неё совершенно не было времени ни на что, кроме учёбы, и даже за обедом она сидела либо уткнувшись в книгу, либо погрузившись в раздумья о том, в какую книгу стоит уткнуться в следующую очередь. К тому же, никакими яркими событиями, за исключением кошмарных выходок младшекурсников, общественная жизнь Хогвартса за это время не отметилась, из-за чего дни слились в однообразную карусель.

Даже Рон, казалось, наконец взялся за ум, а Гарри вспомнил, что помимо зельеварения существуют и другие предметы. Гермиона была в хорошем смысле ошарашена, когда в первый раз увидела его поднятую руку на уроке защиты. Толку от этого было немного, потому что его ответами никто так и не поинтересовался, но поднятая рука с тех пор стабильно маячила на горизонте. Даже Лаванда и Парвати как будто бы стали меньше хихикать по вечерам, хотя возможно, что от усталости у Гермионы просто не было сил обращать на это внимание. Ну, по крайней мере с самыми животрепещущими проблемами — арифмантикой и рунами — Гермиона расправилась, и в последние пару-тройку дней у неё наконец появилась возможность вздохнуть свободнее и расслабиться.

Именно этим она и занималась, оккупировав в гостиной своё любимое кресло. Добыв из глубин чемодана вязальные спицы, Гермиона старалась освоить новые горизонты вязания, что-нибудь посложнее эльфийских шапочек и шарфов, когда Рон подошёл и сказал, что у него есть разговор. Вид у него при этом был серьёзный, так что Гермиона сразу же выбросила из головы все свои амбициозные планы по покорению свитера в косичку.

— Гарри странно себя ведёт, — без обиняков заявил Рон, присев на соседнее кресло и убедившись, что никого нет в достаточной близости, чтобы слышать беседу.

Гермиона молча приподняла брови в ожидании продолжения.

— Целыми днями ходит какой-то насупленный, в спальне как приходит, сразу залезает под полог и не высовывается. Постоянно сидит пялится в свою карту.

— Он весь год в свою карту пялится, за Малфоем следит, — заметила Гермиона.

— Ага, — сказал Рон. — Я сначала тоже так думал, а потом обратил внимание, что он смотрит в карту даже когда Малфой на соседней парте сидит. Ты, Гермиона, была жутко занята и не знаешь, но он даже зелья свои проклятые забросил. В Выручай-комнате теперь тренирует невербальные заклинания, как будто собрался самого Мерлина превзойти. На защите руку тянет — ты видела?! Я чуть на месте не сдох.

— Видела, конечно, это же здорово, учёба…

— Тянет. Руку. На уроке. Снейпа, — перебил её Рон скептическим тоном, делая эффектную паузу после каждого слова.

Гермиона стушевалась.

— Ты прав, это действительно необычно. Ты говорил с ним?

— Пытался, конечно. Он уходит от ответа, городит какую-то хрень про то, что у него нет настроения и голова болит. Будто я идиот и куплюсь на это. Какая голова — у него вся тумбочка забита зельями на все случаи жизни! — Рон фыркнул. — Нет, тут что-то другое. На тренировках ведёт себя так, как будто ему вообще плевать на игру и на команду. Думает о своём. Они с Джинни из-за этого поссорились… Ну как поссорились — Джинни на него орала, а ему хоть бы что, стоял с невозмутимым видом, как будто и не слушал даже. Она с тех пор на него дуется, даже не здоровается.

— Шрам?.. — испуганно предположила Гермиона. — Опять сны? Как в прошлом году…

— Возможно, — кивнул Рон. — Я тоже сразу подумал об этом. Но он отнекивается. Да и… Не знаю. Вид у него какой-то… Знаешь, — он отвёл взгляд. — Если бы он не встречался с моей сестрой, я бы подумал, что он страдает о какой-то девчонке. И следит за ней по карте. Бред, скажи?

— Это… — Гермиона замялась. Могло ли такое произойти? Если бы Гарри решил расстаться с Джинни, ему было бы неловко перед Роном, это точно. — Это возможно, конечно, — продолжила она осторожно, — но мне кажется, он бы не мог так резко…

— Ага, — согласился Рон, — тоже так считаю. Да и причём тут невербальные заклинания, ха. Я вот подумал, может ему Дамблдор какую-то новую информацию подсунул? Какой-нибудь особо мерзкий секрет из жизни Сама-знаешь-кого?

— Это он бы нам точно рассказал, — уверенно сказала Гермиона.

— Как мы ему всё рассказали, да? — ехидно заметил Рон.

— Это совсем другое дело! — возмутилась Гермиона. — Нет, точно нет. Я думаю, дело в шраме. Я… Сама ещё попробую поговорить с ним. И как я могла не заметить, — она всплеснула руками. — Просто ужас!

* * *

Разговор с Гарри не состоялся. Понаблюдав некоторое время и убедившись, что Гарри и впрямь ведёт себя весьма подозрительно, Гермиона словно заправский манипулятор несколько раз пыталась подвести беседу к нужной теме, но Гарри Поттер за годы тренировок научился ускользать не только от Волдеморта и его шайки, но и от неудобных вопросов и щекотливых тем. В конце концов, не выдержав, Гермиона оставила попытки ухищрений и прямо в лоб задала все интересующие вопросы. Услышав ее обеспокоенность и зловещие теории о своём шраме, Мальчик-который-не-умеет-врать фальшиво изобразил беззаботный смешок и категорически отклонил все предположения, а на вопрос о своём самочувствии ответил, что у него просто дурное настроение, много учёбы и вообще серая полоса в жизни.

Короче говоря, заставил Гермиону беспокоиться в три раза сильнее.

Рон предпринял попытку выяснить что-то у своей сестры и Луны Лавгуд, но тоже не добился особого успеха. Джинни заявила, что знать не знает никакого Гарри Поттера, а Луна сказала таинственным тоном, что рано или поздно все нарглы сами выползут наружу, после чего добавила:

— Знаешь, мой дедушка был на сорок пять лет старше моей бабушки, и все говорили, что не встречали пары чудесней!

В ответ на это Рону не оставалось ничего, кроме как поблагодарить её за ценную информацию.

Предположение Рона о какой-то угнетающей истории из лекций Дамблдора тоже не подтвердилось. Подробностями бурной молодости Тома Реддла Гарри в любой момент делился с ними весьма охотно и не было похоже, что он что-то утаивает.

Впрочем, вскоре стало очевидно, что на сей раз дело обошлось без козней Волдеморта и шрам и впрямь ни при чем. Хотя альтернатива была не то чтобы намного приятнее.

Первый звоночек прозвенел, когда Гермиона заметила, что на уроке защиты Гарри гипнотизирует преподавателя мрачным взглядом. Само по себе это не было особой проблемой, учитывая особые отношения этих двоих, и сначала Гермиона подумала, что Гарри злится на игнорирование его вечно поднятой руки. Однако потом выяснилось, что гипнотизирует Снейпа Гарри не только на уроках, но и на обеде, и в моменты случайных пересечений в коридорах. При этом взгляд не то чтобы всегда мрачный, а чаще скорее задумчивый. Звоночек в голове Гермионы начал звонить беспрестанно, а когда до них с Роном дошло, что свою карту Гарри Поттер разворачивает только тогда, когда на горизонте не маячат сальные патлы прославленного профессора зелий и защиты от тёмных искусств, зазвенел уже не звоночек, а настоящий поминальный колокол.

— Гермиона. Видит Мерлин, я не хочу этого говорить и даже думать об этом. Но кажется, Гарри помешался на Снейпе, — сказал Рон с лицом человека, которому толпа дементоров высасывает душу прямо сейчас.

Вот так и получилось, что главным приоритетом в жизни Гермионы Грейнджер стало изучение связующих проклятий, заговоров на одержимость, приворотных зелий и прочих занятных вещей.

* * *

Толку от Рона в скоростном прочесывании библиотеки было немного, поэтому на него перелегла большая часть гермиониных обязанностей старосты, а ещё он был назначен личным надсмотрщиком и телохранителем злосчастного Гарри Поттера, чтобы тот ни дай бог не прокололся в присутствии посторонних людей. Если эта сплетня разлетится по школе, то можно только догадываться, какими интересными подробностями обрастет история, и на репутации и спокойной жизни можно будет поставить крест до конца своих дней. Кроме того, в его задачи входило также обезвреживание Джинни путем введения её в курс дела, а также особое спецзадание по захвату учебника Принца-Полукровки, в котором, Гермиона была уверена на восемьдесят процентов, и таился корень зла и источник всех проблем на их головы.

Достать книгу усилий не составило, потому что Гарри и правда совершенно забыл о своих зельях и недавняя святыня больше не представляла для него никакой ценности. Он без раздумий просто одолжил учебник Рону при первой просьбе, даже придумывать ничего не пришлось. Правда, к сожалению, волшебного молниеносного решения загадки Гермиона в нём так и не нашла. Не то чтобы она надеялась увидеть там страничку, озаглавленную чем-то вроде «Пять проверенных действенных способов проклясть Гарри Поттера с особым цинизмом», но все неизвестные заклинания на полях книги не сопровождались никакими пояснениями, а в рецептах зелий ещё предстояло хорошенько разобраться. Вопрос об искреннем участии и чистоте помыслов, естественно, даже не стоял. Вселенную, в которой Мальчик-который-выжил проникся бы интересом к мерзкому типу вроде Снейпа невозможно было себе вообразить даже в самых фантастических бульварных романах Лаванды.

Тем временем, ситуация не улучшалась. Периодически объявлялся Рон с мрачными новостями о том, что Гарри все сложнее держать себя в руках и скрывать свое неадекватное состояние.

— Гарри пропускает мимо ушей половину вопросов, обращённых к нему, — рассказывал Рон. — Ребята уже активно заинтересовались его здоровьем.

— Ромильда Вейн распускает слухи о том, что Гарри и Джинни расстались. Якобы Гарри на самом деле влюблён в неё. Джинни превратила её рот в куриный клюв и Макгонагалл сняла с нее кучу баллов.

— Симус узнал от своей подружки, что девчонки шушукаются о том, что Гарри целовался с Ромильдой в каморке для метел.

— Говорят, они там же и переспали.

— Прямо на глазах у Джинни.

— И у мадам Хуч.

— Теперь говорят, что он переспал с мадам Хуч.

— Такими темпами и до Снейпа дойдут! — ужаснулась Гермиона.

На волне обсуждений всех этих историй кто-то вспомнил про знаменитую прошлогоднюю сплетню о том, что Гарри Поттер чокнутый, и она заиграла новыми красками. Малфой от этого был в особенном восторге, и прилипшая к нему в последние месяцы неизменная унылая мина сменилась старой доброй мерзкой ухмылкой. Он так откровенно веселился, что тут же оказался главным подозреваемым, и брат и сестра Уизли единым фронтом выступили за то, чтобы срочно пойти и выбить из него признание с помощью проверенного веками средства — мордобоя. Гермиона, наблюдая ехидную рожу Малфоя и слушая его мерзотненькие комментарии, которыми он сыпал как их рога изобилия при каждом удобном случае, и сама была не против пару раз повторить свой подвиг времён третьего курса, но справедливости ради пришлось признать, что Малфой ни при чем. Будь он реально виновен в проклятии Гарри Поттера, уж точно не стал бы молчать и держать в тайне скандальные подробности. Малфой вместе со своими дружками был амнистирован, но руки у воинственно настроившихся Рона и Джинни всё равно чесались. В конце концов, за все прошедшие годы набралась такая гора его выпадов в сторону семьи Уизли, что Малфою впору было запасаться целым котлом костероста, да и сломанный в поезде нос Гарри Поттера до сих пор так и не был отмщен.

Гермиона чувствовала себя ужасным человеком, но сказать по правде, она была даже рада тому, что у её друга есть репутация психа. Раз уж сплетни все равно начали разлетаться и остановить их нереально, то выбор между тем, чтобы все мусолили нелепые истории про мадам Хуч и правдой очевиден.

Сам Гарри же на все перешептывания, взгляды и подначки отвечал непробиваемым равнодушием.

Путем мозгового штурма и сопоставления фактов Рон, Джинни и Гермиона пришли к выводу, что мозги Гарри Поттера оказались запудрены самое дальнее за неделю до Хеллоуина, учитывая довольно медленное, постепенное увеличение количества симптомов. В Хеллоуинскую ночь и несколькими днями позже Гарри ещё во всю флиртовал с Джинни и вёл себя вполне нормально, а вот позже началось неотвратимое угасание интереса к жизни за пределами класса защиты от тёмных искусств.

Особое подозрение вызывал тот эпизод с распсиховавшимся Снейпом и разбитыми зельями. Несмотря на то, что Гарри непроверенные плоды своих экспериментов никогда не пил, звоночки в голове Гермионы прямо-таки трезвонили, что разгадка кроется в одном из разбитых пузырьков.

Но как выяснить наверняка? На сплетни Гарри внимания не обращал, но вот зато при любых вопросах, хотя бы косвенно связанных со Снейпом, сразу ощетинивался, поэтому очевидный метод — просто спросить, что за дрянь была в его карманах в тот злополучный день — не увенчался успехом. Подвергнутся очередному допросу с пристрастием Луна Лавгуд ничего не знала. Гермиона и Джинни также обшарили все поттеровские полки в Выручай-комнате и перенюхали все склянки и котлы, но не нашли среди аккуратно подписанных пузырьков ничего подозрительного. Потом они, уличив момент, пока в спальне мальчиков никого не было, обшарили ещё и легендарное хранилище в тумбочке, но тоже ничего не нашли. Хотя Джинни, до сих пор не знавшая о реальных масштабах зельедельческой кампании своего парня, была впечатлена увиденным.

Возможно, то разбитое на уроке зелье с диким запахом мяты было и правда банальным зельем для снов без сновидений, но Гермиона интуитивно чуяла, что что-то здесь не чисто.

В конце концов, не оставалось ничего другого, кроме как продолжать искать зацепки в библиотеке.

* * *

Выйдя из душа, Гермиона обнаружила своих соседок по комнате, увлеченных разглядыванием пачки колдографий. Их сияющие лица не оставляли сомнений, что на них изображено. Действительно, Колин наконец проявил плёнку с Хеллоуина. С интересом присоединившись к перебору колдоснимков, Гермиона обнаружила, что во второй половине стопки находятся обыкновенные, неподвижные фото, дублирующие каждый из волшебных снимков.

— Отличная работа, — искренне похвалила Гермиона. — У вас получилась прямо-таки модная коллекция. И кадры вышли чудесные. Но зачем вы сделали столько магловских фотографий? — удивилась она.

Лаванда и Парвати переглянулись.

— Эээ… На всякий случай. Вдруг ты или ещё кто-то захочет показать их кому-то из своих друзей маглов или вроде того, — беззаботно ответила Лаванда, накручивая на палец длинную кисточку от покрывала своей кровати. Гермиона удивлённо подняла брови. Она знала, что обычно Лаванда подобным образом теребит предметы, когда волнуется или врет. Казалось странным даже предположить причину, которая бы могла заставить её обманывать в ответ на столь будничный вопрос, однако Гермиона не стала развивать тему.

— Понятно, — откликнулась она, с наслаждением запрыгнув на свою постель и развалившись в позе морской звезды. После очередного набега на библиотеку спина просто отваливалась. Гермиона потянулась и издала протяжный довольный стон, ощутив, как хрустнули позвонки. Лаванда перестала вертеть кисточку, как только поняла, что других вопросов не последует.

— Мы попросили Колина сделать экземпляры для всех участников, так что эти для тебя, — она кинула Гермионе запечатанный белый конверт, подписанный её фамилией. Гермиона так и лежала пластом и даже не сделала попытки его поймать, поэтому конверт приземлился ей прямо на лицо. Парвати хихикнула.

— Там копии всех фото, за исключением одиночных кадров других девочек, — продолжила Лаванда.

— Спасибо, — приглушенно поблагодарила Гермиона из-под конверта. — За фотографии и за платье.

— Обращайся, когда понадобится платье для свидания, — сказала Парвати. — Или не только платье, — ехидно добавила она.

— Какого ещё свидания? — не поняла Гермиона.

— О-о-о, — протянула Парвати, — не придуривайся, крошка, ты не обманешь отличниц по прорицаниям, мы видим тебя насквозь. Мы же знаем, что ты встречаешься с Роном! Ходите вдвоем, шепчетесь по углам. Смотрите друг на друга, пока думаете, что никто не видит! Да вокруг вас как будто ангелочки в веночках летают, ха-ха.

— Признавайся, уже опробовали с ним вдвоём ванную старост, мммм? — оживилась Лаванда. — Будь я старостой, не вылезала бы с Френком оттуда, — мечтательно протянула она. — Говорят, там настоящий рай! Это же просто идеальное место для свиданий! Или вы предпочитаете Выручай-комнату? — она довольно захихикала.

Гермиона от удивления очнулась от анабиоза и резко уселась на кровати, уставившись на соседок широко распахнутыми глазами.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — медленно проговорила она.

— Ой, да не будь ты такой скро… — Парвати замерла на полуслове, впечатленная её выражением лица. — Стоп. Стоп, стоп. Вы что, и правда не встречаетесь? — она громко расхохоталась. — Не могу поверить!

— Мерлин всемогущий, — присоединилась Лаванда. — Вы же сохнете друг по другу, это видно невооружённым глазом, тут и хрустальный шар не нужен.

— Я…

— Гермиона, — перебила её Лаванда, наставительно подняв палец вверх. — Если видишь, что парень тормозной идиот, значит первый шаг обязана сделать ты.

— Именно, — поддакнула Парвати с экспертным видом. — Иначе этот шаг кто-нибудь сделает за тебя и пиши пропало.

Гермиона окончательно смутилась.

— Боже, да что вы такое несёте!

— Ага, покраснела! — ликующе воскликнула Парвати. — Говорим же, сохнешь по нему! Срочно бери быка за рога, а то будешь потом плакать, каяться и мешать мне спать. Место королевы драмы в этой комнате уже занято, вторую она не переживёт.

Лаванда шутливо пихнула подругу в бок.

Гермиона начала терять связь с реальностью.

— Какого ещё быка…

Лаванда всплеснула руками.

— О, небо! Гермиона, ты вроде бы умная, но при этом такая дура! Совсем не знаешь парней. Будешь тянуть, Рона у тебя из-под носа уведут как теленочка на верёвке. Посмотри вон на Гарри! Уж на что Уизли штучка, но стоило один раз моргнуть, как он уже с Ромильдой!

— Гарри не… — начала было Гермиона, но Лаванда отмахнулась.

— Просто поверь моему опыту, у мужского пола мозги недоразвиты, они побегут за первой юбкой! А Рон, между прочим, не последний парень в Хогвартсе. Он вообще-то популярен. Так что не тормози, подруга.

Гермиона начала сердиться.

— Не болтай ерунды. Никто никуда не бегает. Рон не из таких. И Гарри. И вообще, я не собираюсь обсуждать это!

— Ах! «Не из таких», — рассмеялась Лаванда. — Ну-ну. Это ты в библиотеке вычитала в сказках про принцесс и принцев? Слушай, — продолжила она уже не смеясь, — если не собираешься с ним встречаться, так и скажи. С удовольствием сделаю это за тебя, заодно и посмотришь, кто из каких, наивная ты наша невинная душа.

— Просто заткнись, — яро выпалила Гермиона с пылающими щеками.

— Ух, как рассердилась! — ухмыльнулась Лаванда. — Представила, да? Вот и не надо тогда отнекиваться, мол я не такая, Рон не такой… Не тормози, глупая! А то оглянуться не успеешь, как его девушкой стану я.

— Рон не стал бы встречаться с такой… — она осеклась, но было уже поздно. Из глаз Лаванды улетучилось всё веселье. Она опасно сощурилась.

— Ну? Продолжай. С какой?

— Прости, — сказала Гермиона. — Я не…

— Нет, — резко ответила Лаванда. Кисточка вновь оказалась в её ладони. — Лучше ты заткнись. Знаешь, мне это уже надоело. Я может и хреново учусь, но я не тупая. Будто я не знаю, как ты ко мне относишься. Видит Мерлин, я пыталась быть с тобой милой, но с меня хватит! — на последней фразе её поначалу сдерживаемый гнев вырвался криком. Одним грубым движением она оторвала многострадальную кисточку от покрывала и уставилась на неё.

— А знаешь, — продолжила она мгновением позже уже обманчиво-спокойным голосом. — Раз уж у нас тут милый вечер откровенности, то теперь моя очередь. Думаешь, ты лучше нас всех, вечно строишь из себя, вся такая серьёзная, правильная… Примерная ученица, староста. Да пошла ты. На самом деле ты просто высокомерная сука.

С этими словами Лаванда отшвырнула кисточку и вылетела из комнаты, смерив Гермиону на прощание взглядом, от которого ей стало невыносимо горько.

Гермиона беспомощно посмотрела на Парвати, но та отвернулась. Спустившись с кровати, она аккуратно поправила подол своего шёлкового халатика и молча последовала за подругой.

Гермиона опустила руки и глубоко вздохнула, пытаясь угомонить бешено стучащее сердце. Взгляд упал на белый конверт с фотографиями. Её фамилия была обрамлена кривоватой фестончатой рамкой с расходящимися во всё стороны черточками-лучами. Один из лучей оканчивался чернильной кляксой. В носу защипало.

Оставалось несколько книг, которые ей точно не мешало бы проверить. Утерев рукавом мокрые щеки, Гермиона Грейнджер полезла в свой чемодан.

— Опять ничего? — больше утвердительным, чем вопрошающим тоном произнесла Джинни Уизли, заметив, как Гермиона с несвойственной ей грубостью обрушила на стол очередной пыльный том сборника «Магия: величайшие достижения и нижайшие злодеяния в тридцати шести томах». Сама Джинни давно уже сдалась и в настоящий момент развлекала себя раскачиванием на стуле в безуспешных попытках сохранить баланс на задних ножках. Двадцать девятая часть сборника, изучение которой она так и не закончила, валялась на столе посреди исписанных блокнотов и кусков пергамента, на которых девушки делали заметки.

— Опять, — вздохнула Гермиона. Джинни наморщила свой красивый веснушчатый носик. Стул с резким стуком приземлился на все четыре опоры, что заставило Гермиону вздрогнуть и нервно оглянуться, не приближается ли к ним разгневанная мадам Пинс.

— Знаешь, я за всю жизнь столько не прочитала, сколько за последнее время. У меня уже вся голова забита херней из этих книг, — Джинни брезгливо отодвинула ближайший пергамент. — Даже ночью снится библиотека. После такого Гарри будет обязан носить меня на руках по гроб жизни.

— Вообще-то у него и выбора теперь не будет, учитывая, сколько информации обо всяких мерзких приворотах у меня теперь здесь, — добавила она, фыркнув и постучав себе по виску перьевой ручкой, которую вертела в руках. Благодаря Гермионе они прочно вошли в моду на старших курсах Гриффиндора и уже начали находить отклик и на других факультетах.

— Я ценю твою жертву, — кивнула Гермиона.

— Весь магический мир оценит! — Джинни подняла кулак с ручкой вверх, как факел. — Но вообще, — добавила она тише, — мы топчемся на месте. Может все-таки пойдём к мадам Помфри, а?

— Нет смысла, — вздохнула Гермиона. — Она всё равно его позовёт, так что проще сразу пойти к самому Снейпу. Это не обычное проклятие, тут какая-то тёмная магия. Вообще-то я ходила сегодня к профессору Дамблдору… Но его нет.

— Блядский Дамблдор! — уныло выругалась Джинни. — Вечно он куда-то пропадает.

Гермиона фыркнула. Джинни, как и её старшие братья, ругалась как сапожник. При этом, в отличие от них, она не имела рыцарских замашек и даже не пыталась сдерживаться и вести себя как благовоспитанная леди. Рон на первом курсе жутко смущался и краснел, когда неосторожно поминал части тела Мерлина в пределах слышимости Гермионы. Сейчас он уже давно перестал стесняться в выражениях при ней, но в присутствии других девушек всё ещё старался выбирать слова. Близнецы же всегда выбирали выражения настолько двоякомысленные, что лучше бы уж они говорили прямо. Хотя очевидно, в этом и заключался весь смысл.

Пффф. Гермиона всегда ухмылялась про себя, наблюдая подобное джентельменство или, напротив, жалкие попытки смутить её нежную натуру. Её репутация отличницы и примерной ученицы многих, кажется, заставляла думать, что её круг общения до Хогвартса составляли воспитанницы пансиона благородных девиц. Знали бы окружающие, насколько это далеко от правды, впали бы в шок. Впрочем, Гермиона и сама никогда не стремилась развенчивать этот образ. Сама она не имела привычки материться по любому поводу, как Рон, но и табу на ругательства себе не ставила. Просто не часто выпадал случай блеснуть знаниями в этой области.

А вот Джинни было наплевать, насколько её речь или поведение могут оскорбить чьи-то эстетические чувства. Времена краснеющей от одного упоминания о Гарри Поттере пигалицы давно прошли — она делала что хотела с полнейшей уверенностью в себе.

— Рон то же самое сказал, только слов было раз в пять больше, — ответила Гермиона. Она и сама в сердцах помянула директора нелестным словом, хотя больше корила саму себя за промедление. Надо было сразу к нему пойти, а не тянуть резину. Как на зло, ни одной встречи Гарри сам директор в последнее время тоже не назначал. Шансы на успех разобраться в ситуации своими силами у друзей таяли с каждым днём.

В книгах с площади Гриммо Гермиона ответов не нашла, зато нашла очень любопытное старое заклинание для определения тёмной магии и постороннего влияния на волшебника. Заклинание выглядело вполне безопасным, но довольно сложным и, судя по тому, что никаких упоминаний о нем где-либо ещё, кроме книги из арсенала семьи Блеков, она не встречала, Гермиона имела серьёзные подозрения насчёт того, стоит ли им вообще пользоваться, особенно учитывая зловещие и не лишённые справедливого зерна наставления профессора Снейпа. После некоторых довольно изматывающих споров с собственной совестью Гермиона решила все же проверить. По крайней мере, никакой угрозы для объекта заклинание не представляло со стапроцентной точностью, так что Гарри Поттеру хуже не будут в любом случае, а у них появится хоть какая-то информация.

Объединившись с Роном, они наплели Гарри Поттеру, что это заклинание она якобы изучает для дополнительных заданий с Флитвиком и ей нужна практика в чтении чужого магического фона. Гарри не возражал; он вообще мало чему возражал в последнее время, и Гермиона предполагала, что заявись сюда Волдеморт и дружески попроси его сдаться с потрохами, Гарри бы не особенно сопротивлялся.

Продемонстриров действие заклинания для начала на Роне и не почувствовав ничего особенного, она приступила к изучению ауры своего второго подопытного, сама не зная, чего ожидать, потому что толком в книге описания работы заклинания не было, а фраза «чародей, заклятие творящий, узреет гнусь и смрад, не слышимые прочим» особо света на ситуацию не проливала.

Оказалось, это была вовсе не метафора, как думала Гермиона. Едва с её губ сорвалось последнее слово магического речитатива, как в нос ей ударила такая мерзкая вонь, что Гермиону едва не вывернуло на собственные туфли. В ужасе зажав рукой рот, она смотрела на клубящиеся вокруг шокированного Гарри Поттера клубы чёрного дыма. Всё его тело, казалось, покрывала какая-то склизкая жижа, и когда парень дёрнулся, намереваясь прийти на помощь скрючившейся в рвотном спазме Гермионе, дым по инерции устремился в её сторону, принеся с собой волну ещё большего смрада. Гермиона рефлекторно отшатнулась, дыша ртом и изо всех сил пытаясь удержаться от тошноты. Её лицо покраснело от напряжения, на глазах выступили слезы. Не выдержав, она глухо пробормотала извинения и бросилась за дверь, в ванную.

— Кажется, у меня какие-то проблемы с магическим фоном, — медленно произнёс Гарри Поттер отстолбеневшему Рону.

* * *

Будь Гарри Поттер в своём уме, этот примечательный эпизод занимал бы его мысли дольше, но Мальчик-которому-на-все-плевать не долго переживал и, удовлетворившись предположением о том, что во всём виноват его шрам, переключил своё внимание на излюбленную тему — карту Мародёров, оставив Рона и Гермиону наедине с мрачными мыслями. Рон, до глубины души впечатлённый представлением и изнывающий от ужаса, перемешанного с завистью, заставлял Гермиону в красках расписывать все подробности пережитого, пока она не прикрикнула на него и не предложила самому пойти и провернуть ту же схему, раз ему так хочется острых ощущений. Постоянные симптомы тошноты, пусть и не такие сильные, все ещё преследовали её; она не могла есть практически ничего, кроме огурцов и подобной ерунды, потому что одна мысль о плотном обеде вызывала отвращение; и старалась обходить Гарри Поттера десятой дорогой, потому что в его присутствии дурнота усиливалась, хоть уже и без оптических спецэффектов. Совместные с ним уроки были сущей пыткой, благо их расписания не слишком частно пересекались и они с Гарри, который с пониманием отнёсся к проблеме подруги, усаживались максимально далеко друг от друга, отчего некоторые сокурсники косились на них, явно предвкушая очередную сплетню. Гермиона даже знать не хотела, что они могли выдумать. Ну, по крайней мере, стало предельно ясно, почему это заклинание не пользуется популярностью в широких кругах.

Перелом наступил на очередном уроке защиты. Гермиона отсела подальше на другой конец аудитории, поэтому могла только беспомощно наблюдать за тем, как Гарри, не удовлетворённый игнорированием его поднятой руки во время устного опроса, решил напомнить Снейпу о себе по-другому.

Он просто встал.

— Может, спросите меня, профессор? — выкрикнул он, сложив руки на груди.

Слизеринцы, сидящие справа от Гермионы, зашушукались. Рон, чьи уши запылали так, что даже ей было видно, дёргал Гарри за рукав в напрасных попытках утянуть его на место, и что-то бормотал. Гермиона не слышала, но по движением рта было похоже на что-то вроде «что ты творишь, придурок». Гарри двинул локтем и сбросил его руку. На Снейпа Гермиона отказывалась смотреть принципиально, но судя по гробовой тишине с его стороны, зрелище было не из приятных.

— Ну так что? — произнёс Гарри и, сделав паузу, издевательски добавил: — Сэ-э-эр.

Если бы стыд за другого человека был осязаемым и поддавался измерению, то сейчас Гермиона сказала бы, что он весит тонну или две. Он навалился тяжёлой плитой и просто раздавил её. Гермиона закрыла глаза, мечтая оказаться где-нибудь на другой планете, в тишине и благостном умиротворении. Обычно в такие привычные их троице моменты, когда всё шло не по плану и мир катился куда-то в очередную дыру, её мозг начинал работать в турборежиме, чтобы найти выход из положения, решить очередную загадку или выбраться из смертельной западни, но сейчас — нет. Может быть, она просто устала, она много читала, много думала, волновалась и мало ела, не говоря уже об этой мерзкой тошноте. Хотя скорее это было ее сознательное решение не думать. Всё. С неё хватит. На планете спокойствия всё хорошо и чудесно.

И надо было уважаемому профессору Снейпу раскрыть свой рот. Хрупкий мирок Гермионы треснул и рассыпался, когда в него проникло одно-единственное спокойное слово:

— Вон.

Её выдернуло обратно в реальность, где куча подростков в красных и зелёных галстуках синхронно, как заведенные болванчики, поворачивали головы, жадными глазами наблюдая за представлением, а лицо Рональда Уизли слилось по цвету с его знаменитыми волосами.

Гарри Поттер сказал:

— Прекрасно!

И вылетел из класса, оставив за собой на миг звенящую тишину после оглушительного хлопка дверью. Через мгновение все отмерли и одновременно забормотали, наполнив помещение возбуждённым гулом.

— Молчать, — произнёс Снейп, по-прежнему не повышая тона, но это сработало. Словно ничего не произошло, он продолжил опрос, перемещаясь по классу в своей обычной манере. Как только Рон оказался вне его поля зрения, он выразительно посмотрел на Гермиону и провёл рукой себе по горлу в красноречивом жесте. Его губы беззвучно сложились в нецензурное слово, и Гермиона кивнула в ответ.

Это и правда был полный пиздец.

* * *

Тем же днём ею было принято волевое решение пойти к Снейпу за помощью. Рон скорчил такую унылую мину, что Гермиона подивилась тому, насколько велики возможности человеческого тела, но мужественно согласился сопровождать её в «логовище тьмы», как он выразился. Гермиона усмехнулась такой театральности, но почувствовала облегчение. Вместе спокойнее. На обитателя логова тьмы Снейп, при всех своих талантах в этой области, все-таки не тянул (хотя судя по всему отчаянно к тому стремился), но идти к нему в одиночку ей все-таки очень бы не хотелось. На самом деле страшно было даже представить, как он отреагирует на эту потрясающую информацию. Гермиона твёрдо решила не зацикливаться на этих фантазиях и жить моментом, поэтому задвинула их в голове подальше, в самый пыльный угол, куда-то между воспоминаниями о том случае в младшей школе, когда она так сильно смеялась, что намочила штаны, и ещё более позорном эпизоде её биографии, когда в третьем классе она написала любовную записку учителю английского.

Если бы её приятели пронюхали о том, что Локхарт не был её единственной страстью с драматической разницей в возрасте, то эпизод с промокшими от смеха штанами рисковала бы получить половина Хогвартса.

Они дождались, пока Джинни вернётся с отработки у Филча, которую она заработала за очередную ссору с Ромильдой Вейн, в результате чего последняя навсегда лишилась заметной части своих красивых волос, а сама Джинни обзавелась поросячьим хвостом, рылом и ушами, от которых не могла избавиться целых пять дней. Теперь обеим приходилось быть в рабстве у Филча до самого Рождества, но Джинни ни о чем не жалела, кроме того, что ей не удалось обстричь Ромильду полностью. Свиное рыло вместо носа ничуть её не смущало: до тех пор, пока оно не исчезло, она носила его с гордостью словно боевой трофей и даже не пользовалась маскирующими чарами. Мало кто осмеливался над ней насмехаться, и в конце концов это только добавило ей популярности. Гермиона была в восторге от её достоинства и немного завидовала, вспоминая, как выпив зелье с кошачьим волосом на втором курсе, боялась показаться на глаза даже собственным друзьям. Сейчас она уже не была такой робкой, но всё равно не осмелилась бы выйти на публику с поросячьим пятачком и встретить чужие насмешки.

Оставив Гарри на попечении своей волевой девушки, Рон и Гермиона выдвинулись навстречу неизбежности. Несмотря ни на что, Гермиона была настроена решительно; едва отважившись на этот шаг, она поняла, что это правильное решение, которое стоило принять уже давно. Рон был менее оптимистичен, но тоже держался. Он отобрал у Гермионы сумку, набитую её записями на тему проблемы Гарри, и закинув её на плечо, бодро шагал рядом. Не то чтобы сумка была тяжёлой, но Гермионе был приятен этот джентельменский жест, ранее ее другу совсем не свойственный.

Спустившись в подземелья, они на всякий случай заглянули в класс зельеварения и лабораторию, но там никого не оказалось. Гермиона со времён своей злополучной отработки довольно неплохо запомнила дорогу к покоям Снейпа, но воспоминания о том дне немного приглушили её воинственный настрой. В мрачном молчании они дошли до развилки, где пришлось притормозить.

— Почти пришли. Я не помню, в какую сторону свернуть, — призналась Гермиона.

— Придётся проверить всё, — легкомысленно отмахнулся Рон. — Сейчас бы, конечно, карту.

— Гарри в жизни с ней не расстанется, — хмыкнула Гермиона. — Наверняка и сейчас следит за профессором. И знает, что мы к нему идём.

— Очень надеюсь, что Джинни его отвлекает, — скривился Рон. — Прикинь, что он себе напридумывает? Р — е — в — н -… — начал он по буквам со смешком, но Гермиона поспешила перебить.

— Ужас. Лучше молчи, мне и так не по себе, — она внимательно обвела взглядом коридор со сводчатым потолком, в который они свернули, и сказала: — нет, это не то. Нам не сюда.

Они вернулись к развилке и свернули в соседний проход. Гермиона прошла вперёд и огляделась.

— Оно? — спросил Рон.

— Да, — заключила она удовлетворённо, указав на стену. — Оно! Я помню эту глупую пустую картину.

Не успел Рон ничего ответить, как раздался незнакомый мальчишеский голос.

— Глупая и пустая тут только твоя башка, дура!

Они подскочили от неожиданности. Рон рефлекторно схватился за палочку, озираясь, но вокруг никого не было. Раздался смех. Обернувшись на звук, они поняли, что он исходит из висящей над дверью картины.

— Это что, говорящее кресло? — удивился Рон.

— Это что, говорящий осёл? — откликнулась картина издевательским тоном.

— Ты кто такой? — заинтересованно спросила Гермиона, рассматривая старинную раму, покрытую вензелями.

— Салазар Слизерин, — ехидно ответил невидимый мальчишка с картины.

Рон фыркнул.

— Ага, а я Хельга Хаффлпафф.

— Странно, по-моему, больше похож на чучело, — откликнулся голос.

— Не припомню, чтобы спрашивал твоего мнения, приятель, — Рон тоже подошёл к картине поближе и пристально вгляделся в интерьер. — Может, сначала вылезешь? Прячешься за занавеской как крысеныш.

Неожиданно на картине появилось движение и из ниоткуда показалась рука, медленно развернувшая средний палец в сторону Рона.

— Слышали что-нибудь про мантию-невидимку, придурки?

— Невероятно! — восхищённо воскликнула Гермиона, проигноровав оскорбление. — Никогда не читала о портретах в мантиях-невидимках! Рон! Ты знал о таком?

— Ну раз уж даже ты не читала, — ответил он, скользнув по руке с портрета неприязненным взглядом, — откуда тогда мне знать.

— В «Истории Хогвартса» про это точно ни единого слова!

— «Историю Хогвартса» писали такие же идиоты, как вы, — вставил голос с картины. — Может, даже ещё более тупые.

— Замолкни, — посоветовала Гермиона, до глубины души оскорблённая за свою первую и любимую волшебную книгу.

— А то что? Наколдуешь мне такую же кошмарную причёску, как у тебя? — мальчишка гадостно захихикал.

Теперь рассердился уже Рон.

— А ну заткни свою пасть! Иначе…

— Ой, боюсь, боюсь, щас от страха умру, — издевалась картина. — И что ты сделаешь, заплачешь, суча ножками?

— Заткну тебя навечно, — мрачно пообещал Рон, вскинув палочку.

— Рон! — ахнула Гермиона, переживая за сохранность имущества школы, но не успела его остановить. Впрочем, Рон наколдовал всего лишь Силенцио.

Вспышка заклинания погасла, воткнувшись прямиком в центр спинки нарисованного кресла, где располагалась предполагаемая голова мальчишки. В ответ на это картина взорвалась громким хохотом.

— Вот блядь, — пробормотал Рон. — На других картинах работает.

— На портрете Вальбурги тоже не работают никакие чары, — резонно заметила Гермиона.

— Ну и дубина! — с картины всё ещё доносилось ржание. — Думаешь, ты первый до этого додумался? Да пока я вишу в этом замке, меня только ленивый не пытался заколдовать!

— И давно висишь? — спросил Рон.

— Так говоришь, будто считать умеешь! — фыркнул наглый портрет. — У тебя мозгов не хватит обработать эту цифру. Расслабь булки, чучело, тебе от меня не избавиться. Что-то не устраивает — можешь валить и порыдать в уголке.

— А ты можешь снять мантию? — поспешила Гермиона увести разговор в сторону заинтриговавшей темы.

— Могу.

— Иии?..

— Что «и»? Дохера хочешь. Может, тебе ещё пятки облизать?

— Приступай, — согласился Рон.

— Ослам слова не давали.

— Да он просто боится, — заключил Рон, скрестив руки на груди. — Снять мантию. Он, наверное, лысый карлик.

— Кого мне бояться, тебя что ли? — фыркнул мальчик, но Рон не отреагировал, продолжая подначки.

— Он ни за что не вылезет, просто стесняется своей морды.

— На свою морду бы сначала посмотрел, — огрызался портрет; Рон подмигнул Гермионе, повернувшись к картине спиной.

— Забей, Гермиона, дохлый номер. Даже хорошо, что мы его не видим. По-любому, мерзкий уродец, каких свет не видывал. Наверняка художник согласился рисовать его только под угрозой Авады.

Гермиона поняла, к чему он клонит, и подключилась:

— Думаю, ты прав, — вздохнула она. — Видимо, Бог уберёг нас от этого зрелища. Пойдём, Рон, нам уже пора, — она демонстративно сделала шаг в сторону выхода.

Это сработало. Уязвленный обитатель портрета откинул капюшон мантии и взглядам Рона и Гермионы открылось миловидное худое лицо парнишки лет тринадцати с перевязанными лентой темными кудрями и карими глазами, метавшими молнии.

— Ну и кто из нас уродец, чучело? — прошипел он.

Рон пристально посмотрел ему в злые глаза и медленно, растягивая слова на манер Малфоя, произнёс:

— Ну, положим, не ты… Но умом ты явно не блещешь. Повёлся на слабо как жалкий первокурсник, — он рассмеялся и махнул портрету рукой. — Бывай, приятель! Нам и правда пора. Было не очень приятно познакомиться, но всё равно удачно тебе повисеть.

Он взял Гермиону за руку, потянул за собой в сторону выхода и они покинули коридор с дружным смехом под громкую ругань портрета.

* * *

Перепалка со вздорным кудрявым мальчишкой придала Гермионе сил и бодрости духа, поэтому, добравшись наконец до логова профессора Снейпа, она решительно и без колебаний постучала в массивную чёрную дверь.