Ёлочка (джен)

Эпиграф:

Мы ёлку вынесли из дома.

Она стучится к нам в окно

И говорит: «Вы что, рехнулись?

Тут минус двадцать и метель!»

Зима в этом году выдалась снежной и холодной, и Леноре это нравилось. Вот таким и должен быть настоящий новый год: с сугробами, морозом и снующими вокруг кормушек птицами. Сугробы в этом году были высоченными, и она гадала, дорастут ли они до её окна, или же опять случится оттепель и превратит их в грязное невыразительно нечто? Впрочем, пока столбик старого термометра стабильно болтался где-то между минус семью и десятью градусами, а снег шёл почти каждый день, и шансы у сугробов были очень неплохи.

Ёлку Ленора всегда ставила незадолго до католического Рождества — не потому, что была верующей, вовсе нет, она ею не была, но отмечать ей этот праздник нравилось. Ёлку она всегда ставила живую и старалась выбрать не большую и не маленькую — метра два, не больше, лучше даже меньше — но пушистую, от которой по всему дому шёл вкусный хвойный запах. Оставалось закрепить её покрепче — чтобы Люциус не опрокинул и не поранился о разбитые игрушки, которые Леноре тоже было жалко — и украсить. Жаль, конечно, что без мишуры и дождика — потому что Люциус жевал их и заглатывал с такой жадностью, словно они были сделаны из курицы, а его самого не кормили пару суток, но такова уж доля всех кошатников.

Новый год Ленора традиционно встретила одна и, что называется, он-лайн. Верней, конечно, вместе с Люциусом, которому досталась праздничная перепелиная грудка, кусок любимого лаваша из тандырной у метро (Ленора специально сходила за ним вечером, потолкавшись в длиннющей очереди) и большая целая клубника, которую пушистый белоснежный котище сожрал, крепко зажав лапами и урча от удовольствия. Она уже не первый год отказывалась от настырных приглашений сына и встречала все праздники вот так — в спокойном и уютном одиночестве, не тратя предыдущий день на бесконечную готовку, а просто запекая для себя большую порцию жульена с лангустами и размораживая купленный заранее в «Икее» любимейший миндальный торт. Плюс традиционная клубника, сырная тарелка, бутылка «Моёта» — и, конечно, ноутбук. Что может быть лучше?

Тем более, что до начала фандомной битвы оставался всего месяц, и надо было уже и авторов, что называется, пинать — а то потом опять начнётся «Ленорка! У нас завтра выкладка, а арты ещё не готовы!» — и самой бы дописать или перевести какой-нибудь из текстов. В праздники писалось хорошо: не надо было ни свет ни заря вставать, не было учеников, да и общая атмосфера творчеству вполне способствовала — тем более, что в одном из её нынешних текстов речь тоже шла о Рождестве.

Впрочем, честно говоря, она всё равно скучала и по сыну, и по внукам. Нет, она всё понимала — кроме того, как ей удалось вырастить такого серьёзного и правильного мужчину, у которого образ жизни матери вызывал смесь недоумения и неловкости. Миша, Миша… Когда-то они вместе с ним читали «Гарри Поттера» и смотрели «Крёстного отца» и «Эдвард — руки-ножницы», но потом Миша вырос и всё это забыл, а она подзадержалась, что ли. И скрывать свои увлечения нужным не считала — перед кем стесняться? Перед сыном? Нет, конечно, на работу она толстовку с хроноворотом не носила, но дома-то?

Сына это раздражало — и ещё сильнее раздражала мамина реакция на это. Но что Ленора могла сделать, если её это смешило? Он ворчал, что она уже не девочка, и что все нормальные люди в её возрасте занимаются чем-нибудь серьёзным — кто в театры ходит, кто вяжет, кто, в конце концов, вон огород разводит и цветы сажает! А она как школьница какая — а ещё учитель! И вот хоть стеснялась бы — да как минимум бы ник взяла нормальный!

— Мам, ты даже на своих форумах «Ленора» — тебя же вычислят мгновенно, ты хоть понимаешь? И что будет?

— А что будет? — удивлялась она. — Я пишу отлично и, к тому же, только джен! Социалку, детективы...

— Да какая разница? — он всегда начинал на этом месте нервничать. — Мама, ты учитель! Тебя уволят, если вдруг узнают!

— Я же не эротику пишу, — пожимала она плечами. — А уволят — проживу учениками и переводами. Велика беда.

— Мама, ну как ты не понимаешь… а-а, — он махал рукой, и разговор заканчивался.

Впрочем, в остальном они дружили — хотя, честно говоря, с внуками Леноре было проще. Они с ними друг друга обожали, и дети охотно оставались у неё и на день, и на четыре, и на две недели — как бывало, когда их родители улетали в отпуск.

И сейчас, в ожидании их приезда, она радовалась бы — если бы позавчера не пропал Люциус.

Она уже всю себя изгрызла за то, что упустила его — но кто, кто мог знать? Он всегда охотно подбегал к двери, когда кто-нибудь звонил, но никогда прежде даже не высовывался наружу — но позавчера, когда курьер привёз очередные пакеты с его кормом, в тот момент, когда Ленора открывала дверь, на улице снова загремело от салютов, Люциус перепугался, запаниковал, прошмыгнул мимо растерявшегося курьера — и выскочил на лестничную клетку. Ленора кинулась за ним, и ничего бы не случилось, если бы в ту же самую минуту из подъезда не выходила гулять женщина с коляской. Люциус пронёсся между колёсами, и, когда Ленора смогла выбраться на улицу, кота там уже и след простыл.

До самой ночи она, наскоро одевшись, ходила по окрестностям и звала его, подманивая и любимой курицей, и даже купленным в каком-то мелком магазинчике «Кити-кэтом» — она много раз читала, что его запах очень привлекателен, и даже убедилась в этом, собрав с десяток местных кошек и котов… однако Люциуса так и не нашла. Ночью она распечатала кучу объявлений и развесила информацию о пропаже на всех ей известных форумах, от «ПиКа» до «ру-кэтс» в ЖЖ, а под утро отправилась развешивать напечатанные и вложенные в прозрачные файлы для защиты от снега — спасибо ученикам, от чьих работ этих файлов у неё скопился целый ящик — объявления по району. А потом снова до ночи ходила по дворах и улицам и звала кота — и снова не нашла.

Так что сына с внуками и невесткой она встречала усталой и расстроенной.

— Мам, да ну куда он денется, — сказал Миша, раздеваясь. — Найдётся. Испугался и сидит где-нибудь… Вылезет — придёт.

— Он же приметный, — подхватила Настя, расстёгивая шубку. — А вы пообещали приличное вознаграждение. Да вам всех окрестных белых кошек принесут за десять тысяч-то.

— Ба, а где ты такую футболку с Хэдвиг взяла? Я тоже хочу! — спросила Даша, едва дождавшись паузы во взрослом разговоре. Торопливо стянув розовую куртку — и почему у неё все куртки розовые? Остальная одежда у восьмилетней Дарьи была самых разных цветов, но куртки мать почему-то покупала ей неизменно розовые — девочка стянула сапоги и, подбежав к Леноре, крепко и с размаха обняла её.

На лице у Михаила возникло хорошо знакомое Леноре выражение досады и некоторого снисхождения. Вот сейчас он скажет…

— А другой футболки не нашлось? — а теперь… — Мам, ну ты же не пионерка уже. Вот Наталия Сергеевна… — привычно сослался он на тёщу, служившую для него образцом нормальности.

— Пионеры в таких футболках не ходили, — тоже привычно улыбнулась Ленора, обнимая внучку. — Как доехали?

— Нормально, Ленора Алексеевна, — Настя, переглянувшись с мужем, улыбнулась вежливо и скинула шубку с плеч ему на руки. — Хотя на дорогах ужас что.

— А мне нравится футболка, — заявил авторитетно десятилетний Максим, стягивая сапоги. — Хотя та, с Дарами, лучше.

— Я стол ещё не накрывала, — спохватилась Ленора. — Помогайте!

— Сделаем сейчас, — кивнул Миша. — Я стол раскрою и поставлю в зале, да?

Вечер прошёл весело и славно. Сын с невесткой даже не ворчали, как это бывало обычно, на её подарки внукам — видно, в честь пропажи Люциуса, а вечером сами всё собрали со стола, и Настя даже вызвалась помыть посуду.

Дети же с Ленорой отправились то ли гулять, то ли вновь разыскивать кота, и вернулись через полтора часа ни с чем.

Настроение у Леноры было на нуле, а тут ещё и сильно похолодало, и снег опять пошёл…

— Он замёрзнет там, — сказала она тихо, стягивая шарф.

— Ну что ты, мам, — Миша снял с неё пуховик и повесил на крючок. — Ты же говорила, что у вас открыты тут подвалы — он наверняка уже там. Сидит и греется. Или, может, подобрал его кто… Он красивый же.

— А если нет? — она вздохнула.

— Да всё нормально будет, — он приобнял её за плечи — а затем, переглянувшись с вышедшей к ним Настей, спросил: — Мам, мы тут подумали… там снегопад такой — может, мы останемся и заночуем? Если ты не против. А то сейчас ехать…

— Оставайтесь, — Ленора бледно улыбнулась. Всё-таки хороший у неё сын… и жена у него хорошая. Они не любили оставаться у неё, она это знала — тут она их понимала хорошо, сама всегда предпочитая ночевать в своей постели — но сейчас бросать одну не захотели. — Я вам в твоей комнате постелю, — предложила она, — а детям — в зале на диване.

— Я вам помогу, давайте, я сама нам постелю? — предложила Настя. — И я чай там сделала — пойдёмте потом пить?

— Пойдём, конечно, — вздохнул Ленора.

И пошла в зал — разобрать диван для внуков.

Ёлки не было. На её месте стояла вымытая и вытертая досуха подставка и две коробки с аккуратно сложенными игрушками.

— Мам, я ёлку выкинул, — сказал Миша, входя в зал и остановившись на пороге. — Тебе сейчас не до неё, а она уже сыплется вовсю. Всё равно праздники уже почти прошли — а я же тебя знаю: начнётся работа, тебе станет некогда, и эта ёлка так до весны и простоит. Пока мы не приедем, и я её не вынесу на восьмое марта, лысую и страшную. А ты потом будешь целый год иголки выгребать из всех углов.

— Спасибо, — честно говоря, Ленора слегка расстроилась. И ничего ёлка ещё не осыпалась! Так, немного… она всего-то две недели у неё стояла! С другой стороны, сын прав: начнутся будни, и она, конечно, ёлку так и не разберёт, та осыплется и будет торчать тут до весны… Да, это разумно.

Но ёлку всё равно было жалко. Мелькнула дикая мысль, что там холодно сегодня и такой пронизывающий ветер — а тут голая ёлочка прямо из тёплой комнаты… как она там будет? В холоде и темноте?

Она помотала головой. Нет, определённо, это уже профдеформация! Ленора грустно усмехнулась и, задёрнув шторы, пошла раскладывать диван.

…Они заканчивали пить чай, когда услышали настойчивый стук в окно. Сидевшая рядом с ним Настя откинула занавеску, и они увидели прижавшиеся к стеклу еловые ветки.

— Кто-то тоже ёлку выбросил, — сказал Миша. — Только из окна. Ну что за люди! Пойду на помойку оттащу, — он встал, — а то ведь так стучать и будет.

— Я с тобой, — тут же подорвалась Ленора.

Миша только вздохнул, но спорить не стал.

— Мы тоже! — подскочили было дети, но Настя отказала:

— Нет, вам уже пора готовиться ко сну.

— Мы быстро, — пообещал им Миша — и они с Ленорой пошли одеваться.

…Едва они вышли из подъезда, ветер бросил им в лицо горсть снега, и сердце у Леноры сжалось. Где-то там, под этим снегом, в холоде, под ветром сидел Люциус… Хорошо бы он попал в подвал, но кто знает, примут ли его там местные коты. А лучше бы его кто-то подобрал… и надо завтра найти у кого-нибудь цветной принтер и распечатать цветные объявления — чтобы в глаза бросались.

— Минь, — она тронула сына за рукав. — У вас на работе цветной принтер есть?

— А я говорил… есть, мам, — он вздохнул. — Скинь на почту файл — я утром съезжу, распечатаю. И скотча захвачу побольше — сходим днём, развесим. Неслабо вас завалило, — он заправил края брюк в носки, вздохнул снова и полез в сугроб под окном. Ленора двинулась за ним — и когда Миша дотянулся до одной из веток и потянул её на себя, дерево сказало недовольно:

— Ну что вы за люди такие. Холодно же у помойки!

— Смешно, мам, — кивнул Миша, продолжая тащить дерево к себе.

— Смешно ему, — проворчало дерево и, дёрнувшись, подпрыгнуло и на удивление легко перескочило ближе к рефлекторная отшатнувшемуся Мише. — Вот посидел бы под такой метелью.

— Мам, ну что за шутки идиотские?! — вспылил Миша, возмущённо оглядываясь на Ленору. — Зачем ты это вообще делаешь?

— Я не делаю, — тихо проговорила Ленора. — Я ничего не делаю.

— Ну конечно, — Миша, кажется, обиделся. — Мам, я понимаю — тебе…

— Тебе ж сказали — она ничего не делает, — сказало дерево, тронув веткой Мишу за плечо и укоризненно помотав макушкой из стороны в сторону. И попросило: — Пойдёмте уже домой, а? Холод же собачий!

— Правда, Минь, — негромко проговорила Ленора. — Идём домой. Холодно…

Она всё пыталась удивиться, но у неё ничего не выходило. Хотя бы тому, что она не удивляется. Ну, дерево, ну, разговаривает. Эка невидаль. Было же вон пугало у Миядзаки…

— Ну идём, — Миша недовольно и обиженно зыркнул на мать и пошёл к подъезду. Дерево поскакало следом — и, выбравшись из снега, запрыгало по асфальту, сбрасывая с себя налипший на ветви снег. — Мама, прекращай уже! — сердито крикнул Миша. — Ну какого ты…

— Миш, я ничего не делаю, — ответила Ленора. — Оно само.

— Он, — буркнуло дерево.

— Чего? — растерянно переспросил Миша у матери, но дерево ответило:

— Я — он. Мужчина. Ну пошли уже, а? — попросило оно… он жалобно.

— Мам, — Миша перевёл взгляд с матери на ёлку и обратно. — Мам, это… что?

— Не знаю, — ответила она и для выразительности даже пожала плечами. — Это ёлка. Он. Замёрзший. Пойдём домой?

— Вы же меня возьмёте? — спросил ёлка. — Я полезный, — добавил он просительно. — Я помогать могу… пол мести, носить чего-нибудь… держать… а летом могу комаров гонять и мошек! Возьмите, а? Очень неохота умирать, — проговорил он неожиданно тоскливо — и понурился.

— Пойдём, — кивнула Ленора и поманила его рукой.

— Мам, ты что? — ошарашенно спросил Миша, отступив назад перед радостно запрыгавшей к Леноре ёлкой. — Ты что, пустишь это обратно?

— Ну куда он в такой мороз пойдёт, — ответила Ленора, прикладывая магнитный ключ к замку и открывая дверь. Ёлка резво пропрыгал мимо Миши и, протиснувшись в подъезд, заскакал по ступенькам.

— Мам, но так же не бывает, — тихо проговорил Миша.

— Не бывает, — согласилась с ним Ленора и позвала: — Идём! А то вдруг он перепутает и начнёт стучать к соседям. Испугает их… пойдём, Минь.

— Мам, но это невозможно! — в подъезд Миша всё-таки пошёл. — Это же абсурд какой-то! Это невозможно!

— Невозможно, — согласилась с ним Ленора и, обойдя стоящее у двери в её квартиру дерево, отперла замок и пригласила: — Проходите. Оба.

— Мам, да подожди! — Миша рванулся вперёд, но не успел — ёлка резко впрыгнул в квартиру и, проскакав по коридору, исчез за приоткрытой дверью зала, откуда немедленно раздались удивлённые детские возгласы. — Ну ты рехнулась? — спросил Миша, кидаясь следом. — Там же дети!

— Ты куда в ботинках? — возмутилась было вышедшая из ванной Настя. — Ленора Алексеевна, чего случилось-то?

— Ёлка вернулся, — абсолютно честно ответила Ленора. — Он в комнату пошёл, а Минька — следом.

— В смысле «ёлка вернулся»? — озадаченно переспросила Настя и немного встревоженно посмотрела на Ленору.

— Холодно же там, — Ленора попыталась улыбнуться, чувствуя себя невероятно глупо. — Он замёрз и пришёл обратно. И я подумала — пускай живёт. Не жалко — места много…

— Ленора Алексеевна, — Настя теперь выглядела почти испуганно, — с вами всё в порядке?

— Мама! — крикнул Миша, распахивая дверь зала. — Убери его немедленно отсюда! Здесь же дети!

— Я им ничего не делал! — воскликнул дерево обиженно.

— Это правда магия! — раздался восторженный голос Максима. — Настоящая!

— Мама!

— Господи, что там такое? — нервно пробормотала Настя и почти что побежала в зал. Ленора двинулась за ней — и, войдя, увидела стоящего посреди комнаты ёлку, вокруг которого восторженно скакали, и до крайности возмущённого сына, пытавшегося ёлку ухватить за ветки, которыми тот виртуозно от него отмахивался. — Это что? — спросила Настя, побледнев.

— Ёлка, — Ленора вздохнула. Почему-то всё происходящее казалось ей вполне… естественным. Ну, ёлка. Ну, замёрз. Так холодно же. Может, потому что ещё в детстве, слыша всем известную песенку про замёрзшую в лесу ёлочку, которую взяли домой и нарядили, она думала о том, что ведь пройдут праздники — и она умрёт, засохнет, и её просто выбросят. Так чему все радуются? В лесу бы она жила себе, жила — пускай и мёрзла — а теперь что? Правда, повзрослев, Ленора и сама всегда покупала исключительно живые ёлки, однако ту песенку про ёлку недолюбливала, как и прежде. А теперь вот песенка вдруг разрешилась по-другому — и это было… правильно. — Он замёрз, — попыталась объяснить Ленора. — И попросился в дом. Сказал, что умирать не хочет, — добавила она негромко. — Я решила — пусть живёт.

— Мама, ну какой «живёт»?! — возмутился Миша. — Убери его отсюда счас же!

— Да пускай живёт, — вдруг сказала Настя. — Чем его кормить-то?

— Насть, ты что? — Миша обомлел, а дерево ответил:

— Водой. И удобреньями… немного.

— Ну видишь? — сказала мужу Настя. — И недорого. Всё, давайте спать уже, — велела она, подходя к детям. — Бегом в кровать!

— Насть, — Миша ошарашенно глядел на жену. — Ты считаешь, что это нормально?

— Ну не крокодил же, — пожала та плечами. — И даже не бойцовская собака. Дерево и дерево, что тебе не так?

— Но так не бывает! — Миша едва подбирал слова. — Настя, это ёлка! Дерево! Оно не может быть живым, ты понимаешь?!

— Глупости какие, — отрезала Настя. — Все растения живые. Пойдём спать уже, а? — попросила она, потянув мужа за руку. — Умираю — спать хочу. Ленора Алексеевна, я посуду там помыла, — добавила она, — и всё в холодильник убрала. Спокойной ночи.

— Но… — начал было Миша, но Настя утянула его из комнаты, и он, покрутив пальцем у виска, сдался и пошёл за ней послушно, лишь показательно вздыхая.

А Ленора осталась. С восхищёнными детьми и весьма, кажется, довольным деревом.

* * *

Утро вышло нервным. Люциус так и не вернулся, и никто по объявлениям не позвонил. Миша вышел из спальни хмурым — молча выпил кофе, молча собрался и так же молча уехал на работу — распечатывать Леноре объявления. Настя, правда, попыталась обстановку разрядить: обняла Ленору за плечи и сказала:

— Ну, вы же знаете, Миша вообще не любит странности. Не переживайте — он привыкнет. А мне он понравился, — добавила она.

— Кто? Дерево? — грустно улыбнулась Ленора.

Теперь она думала, что дерево пришёл к ней вместо Люциуса. Что-то где-то так замкнулось — и случилось маленькое чудо, и судьба дала ей нового питомца. Вместо убежавшего. Возможно, дерево ожил в тот миг, когда Люциус замёрз и умер…

— Дерево, — кивнула Настя. — Я с ним утром поболтала — он милый. И детям нравится.

— Наверное, — Ленора постаралась улыбнуться.

— Я уверена, что Люциус вернётся! — горячо сказала Настя. — Миша сейчас приедет — и пойдём развесим объявления везде. Впятером быстрее будет. Кто-нибудь увидит непременно!

Ленора не ответила — вздохнула только.

А потом пошла к себе, но задержалась в дверях зала, глядя на то, как ёлка играет с её внуками в скакалку, держа одну из её ручек. Другую держал Максим, а Даша радостно прыгала, считая вслух:

— Семнадцать… восемнадцать… девятнадцать… двадцать!

— Играете? — спросила Ленора.

— Ага! — бросил ей через плечо Максим.

Ленора вошла в зал и, присев на диван, задумалась, засмотревшись на игру. Словно так и надо: двое детей — и заметно осыпавшаяся ёлка. А ведь ему холодно, наверное, подумала она. Да и неприлично как-то…

…Михаил вернулся через три часа — и они сразу же, собравшись, отправились клеить объявления, а потом и просто разыскивать пропавшего кота, и вернулись, когда уже начало темнеть. Дети сразу побежали в зал, и Миша, постояв немного в коридоре, тяжело поглядел на мать — и пошёл за ними.

И, едва войдя туда, спросил с обидой:

— Мама, почему на нём мой свитер?

— Он тебе всё равно мал, — ответила Ленора и коснулась его плеча, но он дёрнул им и сказал ещё более обиженно и возмущённо:

— Мама, я не толстый!

Развернулся — и ушёл на кухню. И не услышал, как ёлка буркнул ему вслед:

— Я, вообще-то, тоже. И мне свитер идёт больше.

— Ты же никогда его не любил! — Ленора догнала сына и попыталась его утешить. — Ты же сам мне говорил, что свитера с оленями никто не носит!

— Ну и что! — губы Миши чуть дрожали от обиды. — Это всё равно мой свитер! Был. А ты отдала его… этому, — он резко отвернулся.

— Минь, — Ленора даже растерялась. Она совсем, вот совершенно не ожидала такой реакции. — Это просто свитер, я…

— Да делай ты, что хочешь, — он махнул рукой и ушёл в свою комнату.

Так вот и расстались — и только позже, размышляя вечером о том, что произошло, в компании притихшего ёлки, Ленора с некоторым удивлением осознала: сын… ревнует. Причём Люциуса он сначала тоже ревновал: бурчал, мол, делать тебе нечего, подбираешь не понять кого, смотри, подохнет же малявка, а ты будешь потом плакать, оно тебе зачем вообще надо? Но котёнок, подобранный Ленорой в тридцатитрёхградусную жару у какой-то грязной лужи в самом центре города, выжил, вымахал в почти семикилограммового пушистого голубоглазого кота, и постепенно Михаил к нему привык и даже полюбил по-своему. И теперь действительно переживал — Ленора это видела.

А вот ёлка только появился — да ещё и свитер этот…

— Он к тебе привыкнет, — пообещала она ёлке.

— Я ему не нравлюсь, — расстроенно проговорил тот.

— Он просто ревнует, — возразила ему Ленора. — Но это ничего — он привыкнет. Со временем. Привык же… эх, — она вздохнула и умолкла.

И почувствовала, как дерево осторожно погладил ветками её по плечам.

Так он и остался. Имени ему Ленора никакого придумывать не стала — ёлка и ёлка. А что мужского рода — так а кто сказал, что ёлка непременно должна быть девочкой? Её лично это не смущало.

Жить с ёлкой оказалось неожиданно удобно: за готовкой он ей подавал продукты, а после — мыл посуду, а ещё подметал полы и даже быстро научился включать стиральную машинку. С ним, опять же, можно было обсудить персонажей или даже поискать сюжетный ход: ёлка всегда рад был поболтать и никаких тем не чурался.

А ещё он заполнял ту пустоту, что образовалась в доме после исчезновения Люциуса. Вопреки всей логике, Ленора продолжала его искать, постоянно обновляя объявления и расспрашивая дворников и соседей. Он так и не нашёлся, но Ленора всё никак не могла убрать его игрушки, миски и лежанки. Ей казалось, что если она это сделает, то признает, что он больше не вернётся никогда, и предаст его. Но и видеть всё это ей было больно и еле выносимо — и, наверное, она бы так и мучилась, если бы однажды ёлка сам всё это не убрал. Сказав, что просто подготовит вещи для возвращения владельца — помоет их, почистит и проветрит. И Ленора, понимая, что ей так будет легче, и, наверное, так правильно, уцепилась за его слова и позволила ему это сделать.

Со временем с ёлки облетели все иголки, однако ветки его оставались гибкими, а ближе к весне вдруг стали снова обрастать на кончиках нежными зелёными побегами. А потом иголки начали проклёвываться и по всей длине ветвей, и к лету ёлка совсем позеленел, и теперь при неосторожном прикосновении кололся. Ленора списывала это на свои старания: она перелопатила буквально весь интернет, прочитав о выращивании хвойных всё, что смогла найти на двух языках, на русском и английском. Ёлка прижился — и незаметно, Ленора и сама не очень поняла, как это произошло, сдружился со всеми обитателями подъезда, а затем и дома. Он был просто нарасхват — он мог и прибраться, и продукты принести, и с ребёнком посидеть… помощник!

— Счастливая ты, Ленорка, — говорили ей соседки. — Это ж золотой мужик: не пьёт, не курит, не гуляет, даже носки с трусами не разбрасывает, а наоборот, твои стирает! Эх, счастливая…

Михаил привыкал к её новому жильцу долго и непросто. Ворчал, мол, это же позор какой, ну мама, как же ты не понимаешь, вечно эти твои штучки, сколько можно — голова уже седая, а туда же! Ты бы хоть соседей постеснялась! Но постепенно и его ворчание сошло на нет, а как-то осенью Ленора нечаянно услышала, как он говорит ёлке:

— Ты тут присмотри за ней. Одна же. Звони, если что. Я тебе номер тут на ветке записал.

И, конечно же, на следующий новый год Ленора никакую ёлку покупать даже не думала. А вот игрушки новые купила — деревянные, бумажные и тряпочные. Жалко будет, если ёлка размахнётся — да и разобьёт случайно. Сам же первый и расстроится: очень уж он вещи портить не любил.

К празднику — ехать к сыну Ленора снова отказалась, да и звать его к себе не стала, хотя он весьма прозрачно и настойчиво на это намекал — она привычно приготовила себе лангустовый жульен, бутылку «Моёта» и миндальный тортик из «Икеи», а ёлке развела в ведре самые любимые им удобрения, добавив к ним немного сахара — много их ему было нельзя, но сегодня, рассудила Ленора, можно. А ещё достала мишуру и дождик и приготовила их, чтобы нарядить ёлку, когда он вернётся от соседки, которой он помогал приготовить припозднившийся ужин для неожиданных гостей. Ленора прямо предвкушала, как ёлка будет скакать по дому от зеркала до зеркала и любоваться собой, и поправлять блестящий свой наряд — и гнала, гнала себя мысли о том, что сегодня в её доме нет ни свежего лаваша, ни перепёлки, ни клубники. Потому что есть их некому — и уже не будет. Никогда.

Было уже часов десять, когда у Леноры вдруг зазвонил телефон. Номер высветился незнакомый, но её это ничуть не удивило: она не знала телефонов родителей всех своих учеников.

— Алло! — сказала она, придерживая щекой трубку и набирая очередное сообщение на форум.

— Здравствуйте! — сказал женский голос. Вроде молодой. — С наступающим вас!

— И вас тоже! — отозвалась Ленора.

— Вы Ленора? — спросил голос.

— Она самая, — весело ответила она. — Чего изволите?

— Вы знаете, — голос явно заволновался, — я сейчас приехала на праздники к подруге, а у неё тут ёлка ваш… и вот он мне рассказал… она ничего не знала, не подумайте, — добавила она торопливо — а сердце Леноры вдруг бешено забилось.

— Да? — спросила она хрипло.

— Она как-то не спрашивала, а я не сказала ей, откуда, а она у меня так ни разу и не была, и его не видела… в общем, — голос засмущался, — это вы на прошлый новый год котика потеряли? Белого? Голубоглазого?

— Я, — выдохнула Ленора. — Потеряла. Я.

— Вы знаете, похоже, я его тогда нашла, — сказал голос. — У дороги. Я уезжала рано утром — я медсестра, пришлось на смену выйти — а он там сидел, на остановке… я остановилась там на светофоре — ну и вот… а сейчас ваш ёлка стал рассказывать — и я подумала, что… он ваш, значит? — грустно спросил голос.

— Мой, — прошептала Ленора. — Мой! — крикнула она. — Вы же мне его… вернёте? Да?

— Верну, конечно, — ответила девушка расстроенно. — Я только… можно, я вам буду иногда звонить? И спрашивать, как он? Я так… он такой хороший…

— Господи, конечно, можно! — Ленора стёрла потёкшие по щекам слёзы и так и бросила недописанное сообщение. Потом вспомнила — и, оборвав на полуслове прежний текст, написала капсом «ЛЮЦИУС НАШЁЛСЯ!!!» — и отправила. — И в гости можно… заходите в гости, когда будете тут! А он… он не с вами, да? — спросила она нетерпеливо.

— Не со мной, — ответили ей в трубке. — Но вы знаете… я на машине — хотите, съездим? Я не так уж далеко живу — тут минут, наверно, двадцать ехать, если не по пробкам.

— Хочу, — прошептала Ленора. — Спасибо вам… спасибо… господи, а у меня ни хлеба, ни грудки, ни клубники, — пробормотала она глупо.

— Что, простите? — недоумённо переспросили в телефоне — а потом её собеседница рассмеялась: — А, вы про Лунтика? Он правда любит хлеб и курицу, да, — она засмеялась. — Ой. А как его зовут на самом деле?

— Люциус, — Ленора засмеялась. — Лунтик, значит?

— Ой, вы любите ГП? — обрадовались в трубке. — В смысле, Гарри Поттера?

— Люблю, — ответила Ленора. И с нетерпением спросила: — А вы в какой квартире? Я сейчас приду к вам…

— Я на третьем этаже над вами, — сказали в трубке. — И я Лена. Приходите — и поедем.

И они поехали. И плакали, вдвоём, когда белый кот, выйдя в коридор, сперва остановился, растерянно глядя на вошедших двух хозяек, а затем подбежал к Леноре, постоял секунду и, громко замяукав, развернулся к ней высоко задранным хвостом… и вдруг от души написал на её сапог. Потому что как она посмела потерять его на целый год?! Хозяйка, называется!

Новый год они на этот раз отмечали вместе: Ленора, Люциус и ёлка, который так и не получил ни дождика, ни мишуры — зато получил кота, сразу же с хозяйским видом забравшегося на него и устроившегося среди ветвей.

А за окном шёл снег — падал крупными хлопьями на землю, и Ленора смотрела на него и думала, до чего же он похож на шерсть: словно кто-то наверху, там, далеко стрижёт белого огромного кота, такого же белого, как её уютно дремлющий среди ёлкиных веток Люциус.

И, наверное, такого же пушистого.