Находки Минервы (джен)

Сколько вещей... Как их перенести? Например, чары уменьшения — какой-нибудь большой ящик — чары увеличения. Да, но они уменьшатся в размере, отнюдь не в количестве!

Минерва Макгонагалл не считала себя ни модницей, ни любительницей безделушек или особого комфорта, а между тем за сорок лет жизни в Хогвартсе незаметно обросла скарбом. Он бы и не мешал, но гриффиндорскому декану приходилось покидать обжитые апартаменты: приказом нового Министра магии Шеклболта она назначена директором Школы чародейства и волшебства Хогвартс.

Бытовые заботы, утомительные в любое другое время, сейчас принесли чуть ли не радость. Возник законный повод, чтобы отставить в сторону мысли о непочатом крае работы, что навалилась на нее, о директорской речи, с которой предстоит выступать перед первокурсниками через каких-нибудь два месяца... и еще о том, что в директорском кабинете ее встретит жестокое напоминание о живом человеке — портрет Альбуса Дамблдора.

Кем был для нее Альбус? Умелым руководителем, мудрым советчиком, другом... да, но не только. Дамблдор, как все отчетливей понимала Макгонагалл, был опорой Хогвартса — надежным, удобным фундаментом. А когда его в одночасье вышибли из-под ног, все они повисли в пустоте, беспомощно барахтаясь, и барахтаются до сих пор.

Теперь ей предстоит сделаться для школы новой опорой. Хватит ли сил, опыта, характера? Тревога и сомнения не давали покоя, и Минерва, желая избавиться от них хоть на час, решила разобрать содержимое шкафов, бюро и тумбочек, чтобы не тащить весь хлам в директорский кабинет.

Выгребая теплое белье и шерстяные кофты из комода, на дне одного из ящиков она нащупала что-то небольшое и прямоугольное. О, да это же ее древняя, еще времен работы в министерстве, записная книжка!

Кожаный переплет потрескался от времени, обрез пожелтел. Макгонагалл открыла страницу наугад. Обрывочные фразы, невнятные короткие предложения... «Не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра», «Чужая душа — потемки. А своя?», «Сутулые мозги» ... В конце пятидесятых министерская молодежь организовала литературный кружок, где читали чужое и пробовали писать свое. Двадцатилетней Минерве казалось, что и у нее есть какие-то способности, она стала записывать фразы, приходившие на ум. Но дальше фраз дело не пошло. Впрочем, тут не только ее «афоризмы». «Величие пробуждает зависть, зависть рождает злобу, а злоба плодит ложь.⁽¹⁾ Таково вечное оправдание гордыни, когда она подчиняет себе разум».

Это же... да, это сказал Альбус. Вернее, чужая цитата с его комментарием. Воспоминание об авторе цитаты заставило ее содрогнуться.

Руки механически пролистали дальше, но больше записей не было. Из книжки, тихо звякнув об пол, выпала швейная игла, а поверх нее, кружась, опустился сухой лист мандрагоры.

И память, как отлаженный хроноворот, понеслась отсчитывать годы в обратную сторону...

1) «Гарри Поттер и Принц-полукровка». Глава 20 «Ходатайство Лорда Волан-де-Морта».

Вернуться к тексту

— Гриффиндор!

Наконец-то! Минерва Макгонагалл со вздохом облегчения соскользнула с табурета и поспешила к столу своего факультета. Над ее распределением Шляпа задумалась так надолго, что, казалось, уснула на аккуратно причесанной темноволосой голове.

Место за длинным столом нашлось не сразу: конец сороковых годов выдался обильным на одиннадцатилетних мальчишек и девчонок. Родители не скрывали облегчения, отсылая их из трудного послевоенного быта в Хогвартс — уцелевший и, по слухам, сытый.

— Привет, я Августа, — легонько толкнула ее локтем соседка справа, круглощекая кудрявая девочка. — А тебя как зовут?

Минерва охотно назвалась и продолжила бы общаться — улыбчивая Августа сразу ей понравилась, — но тут поднялся седобородый старик, сидевший на возвышении за преподавательским столом. Кругом зашикали: «Тише, директор! Слушайте директора!»

— Мама говорила, ему уже триста лет, — шепнула Августа.

Минерва задумалась. Вот ей через месяц исполнится двенадцать — и это, она полагала, довольно много. Правда, недавно выяснилось, что папе аж тридцать пять, а дедушке — вообще шестьдесят. Подумать только, как долго можно жить! Дедушка носил клетчатый плед, ходил с толстой суковатой палкой и, всякий раз, когда целовал внучку, колол ей щеки жесткой серой щетиной.

— Приветствую вас в школе чародейства и волшебства Хогвартс! — голос у директора оказался громкий, но какой-то скрипучий. — Для тех, кто видит меня впервые, представлюсь: Армандо Диппет, директор школы.

У Диппета не было ни пледа, ни палки. Он носил голубую, расшитую золотом мантию, по которой струилась его длинная белая борода, мягкая даже на вид. Наверное, когда дедушке исполнится триста лет, у него вырастет такая же... Погрузившись в свои мысли, она прослушала часть директорской речи, и вернулась к действительности, когда он уже представлял деканов:

— Профессор Филиус Флитвик — факультет Ровены Рэйвенкло, профессор Гораций Слагхорн — факультет Салазара Слизерина, профессор Альбус Дамблдор — факультет Годрика Гриффиндора...

— Профессора Флитвика из-под стола не видно, — хихикнула Августа.

— А профессор Слагхорн похож на бочонок с усами, — заметила Минерва. Ей захотелось придумать что-нибудь смешное и про декана своего факультета. Она пригляделась к нему, но ничего забавного или необычного в его облике не обнаружилось: лицо приветливое, не худой и не толстый, одет в нарядную мантию цвета топленого молока. Правда, темно-каштановые волосы у него чересчур длинные, ниже плеч, и пышные, как у женщины.

— Модник, — неожиданно для себя заключила Минерва. — Профессор Дамблдор — модник!

— Дедуля-модник, — подхватила Августа под согласный смешок новой знакомой.

Гриффиндорский декан носил рыжеватую бороду. Короткую и совсем не седую, но если она у тебя вообще есть, то кто ты? Правильно, старик.

«Модник» опроверг свое прозвище на следующий же день, явившись на урок трансфигурации в строгой синей мантии. Серьезности облику добавляли и неожиданные очки в виде двух маленьких полукружий. Они холодно поблескивали в солнечном свете, льющемся в окна.

Вообще тот день начала сентября выдался таким ясным и теплым, что никакой блеск очков и строгий голос не мог надолго привлечь внимание Минервы. Выросшая на просторе зеленых холмов, она засмотрелась на озеро и горы: где-то за ними родной дом, мама, брат, подруги... Голос учителя, говорившего о важности и сложности своего предмета, отдалился, сделался глуше. Не удивительно, что Минерва вздрогнула, когда, точно гром среди ясного неба, у нее над головой раздалось:

— Мисс Макгонагалл, пожалуйста, попробуйте превратить спичку в иголку.

После чего перед ее лицом возникли пальцы, держащие за кончик длинную кривоватую спичку.

— Зачем? — от неожиданности брякнула девочка и тут же прикусила язык: мама велела никогда не перечить учителю!

Но учитель, к ее величайшему удивлению, не рассердился. Минерве показалось, он даже обрадовался ее вопросу и весело переспросил:

— Вас интересует, зачем превращать спичку в иголку, если в мире и без того существуют иголки, верно? Давайте, вы все-таки попробуете совершить превращение, а потом мы постараемся ответить на этот каверзный вопрос.

Минерва кивнула. После слов профессора о важности и сложности трансфигурации она ждала какого-то более веского подтверждения сказанному. Ну, иголка из спички — что особенного-то? Произнеся нужную формулу, Минерва взмахнула палочкой.

Иголка вышла тоже неровной и почему-то без ушка. Дамблдор осмотрел ее со всех сторон, попробовал острие пальцем. Вокруг захихикали сокурсники.

— У меня плохо вышло, — заторопилась Минерва, — можно, я еще раз попробую?

Во второй раз ушко у иголки появилось и кончик производил впечатление достаточно острого.

— У вас получилась обычная швейная игла довольно скверного качества, каких полно в любой мелочной лавке, — прокомментировал Дамблдор. — Ради такого заурядного результата в самом деле не стоит изучать трансфигурацию. — Он легко сломал иголку и смял обломки в пальцах, высыпав на пол щепоть легкой серой пыли.

— Но ведь вы сказали, надо превратить в иголку... — растерялась Минерва.

— Похоже, вы невнимательно слушали мое объяснение сущности трансфигурации, — профессор взглянул на ученицу поверх очков. Минерва, давно заметившая, что глаза у него такие же голубые, как у папы, теперь обнаружила, что и его выражение сдержанного осуждения очень похоже на отцовское. — Эта дисциплина не превращает предметы, а преображает их. Требуется сделать из спички не простую иголку, а лучшую — самую острую, самую прочную, самую удобную... Только тогда вы сможете сказать себе, что не зря взяли в руки волшебную палочку.

— Я постараюсь, честное слово, постараюсь!

— Конечно. Не сомневаюсь, у вас получится, — улыбнулся профессор.

Минерва тогда и предположить не могла, что ей доведется еще много раз услышать эту фразу от Дамблдора. Не всегда слова сопровождались улыбкой, но для Минервы главным было то, что он, поверив в способности и упорство одиннадцатилетней девочки, пронес эту веру через всю свою жизнь.

...А иголка из спички у нее в конце концов трансфигурировалась наилучшим образом: блестящая, очень острая и тонкая, способная сама втягивать нить в свое ушко.

Рот наполнился вязкой горечью. Язык онемел. Минерва осторожно сглотнула, следя за тем, чтобы лист мандрагоры, лежащий под языком, остался на месте.

— И как теперь есть? — во рту у Августы лежал точно такой же лист

— И на уроках отвечать придется, — Минерва только сейчас поняла, с какими трудностями им придется столкнуться, но отступать было не в ее характере. Если они твердо решили стать анимагами, надо выполнить условия, описанные в руководстве.

Все началось с карточки от шоколадной лягушки. Полуголый тип с надменной физиономией не заинтересовал бы ее, если б не подпись: «Фалько Эсалон, Древняя Греция. Первый известный анимаг в мире. Мог превращаться в сокола».

Подумать только — в сокола! Минерве вдруг страшно захотелось поменять собственное тощее тринадцатилетнее тело на что-то легкое, сильное и изящное. Она поделилась мечтами с лучшей подругой, низенькой и пухлой. Теперь анимагами страстно желали стать двое.

— Вот бы мне сделаться львом, — расфантазировалась Августа, — то есть, львицей. Рычать буду... Как думаешь, трудно научиться рычать?

— Анимагу, наверное, не трудно, — в мыслях Минерва уже парила под облаками. — А я хочу стать птицей. Орлом или ястребом...

— Мы здорово будем смотреться вместе, — Августа прошлась по их общей спальне, пытаясь изобразить плавную и величественную львиную поступь. — Вот все ахнут, когда мы к ним выйдем!

Анимагия не считалась предосудительной дисциплиной, ее изучали в продвинутом курсе трансфигурации, но мадам Пинс сообщила, что вся литература по предмету выдается только с письменного разрешения преподавателя, только студентам соответствующих курсов и предложила прийти через два года. Раздосадованные подруги решили попросить помощи у декана, но, поразмыслив, поняли, что не стоит: он, как и все взрослые, начнет нудить насчет обязательности уроков, ненужности забегания вперед и тому подобного. Оставался единственный выход: поискать учебник вне школьной библиотеки.

Вскоре Августа через свою родню раздобыла книжку «Как я стал анимагом», и заговорщицы, таясь от всех, приступили к занятиям.

Первое задание из книги предписывало целый месяц — от полнолуния до полнолуния — носить во рту лист мандрагоры. Как раз подоспело очередное полнолуние, и мандрагора в теплицах Хаффлпаффа разрослась пышными кустами — рви не хочу. Эх, если б она еще не была такой горькой!

Ворочаясь в постелях и шепотом жалуясь друг другу на отвратительный вкус листьев, девочки кое-как уснули.

Утром каждая первым делом проверила, на месте ли лист.

— Может, надо было поменьше брать, или не такой мясистый, — предположила Августа, стоя над умывальником: похоже, о нормальной чистке зубов придется забыть. — И меня что-то подташнивает.

— Меня тоже, — призналась Минерва.

За завтраком они почти ничего не ели, а только пили тыквенный сок, пытаясь перебить невыносимую горечь.

К середине дня у обеих так скрутило животы, что пришлось бежать в Больничное крыло. По пути туда договорились ни в чем не признаваться Помфи, но опытный колдомедик мигом разоблачила их, почувствовав запах изо рта.

— Мандрагора? — Помфри грозно посмотрела на девочек и подставила им кювету: — Плюйте. Давайте-давайте, а то вместо анимагии просидите на горшках до конца триместра.

— Откуда вы знаете, что мы пытались... — кое-как выдавила из себя Минерва.

— Насмотрелась на умников и умниц вроде вас.

Уложив девочек на койки и выдав им лекарство, Помфри предупредила, что отправляется за Дамблдором. Несостоявшиеся анимаги совсем упали духом.

— Вы, дорогие мои, пошли по ложному пути, — покачал головой Дамблдор, усевшись между их кроватями в удобное кресло, походя сотворенное из двух пар девчачьих туфель. — Для овладения искусством превращения в животных нужна вовсе не мандрагора, а мыши. Ровно двенадцать штук. Связываете их хвостиками, вешаете на шею и так ходите целую неделю. Потом ежедневно прибавляете еще одну мышь... — Минерва и Августа в изумлении слушали своего декана, а тот, не меняя интонации, закончил: — и так продолжаете до тех пор, пока не поймете, что звание волшебника не освобождает вас от необходимости думать. Ну скажите на милость, с чего вы решили, что листья мандрагоры обладают магическими свойствами? Неужели вам профессор гербологии об этом говорила?

— Нет, она только про корни, — пролепетала пристыженная Минерва.

— Значит, вы заполучили книжонку Эмерика Бедоносного «Как я стал анимагом». Угадал? Нет, пора, определенно пора выносить на заседание Визенгамота вопрос о полном уничтожении ее тиража, пока кто-нибудь не отравился насмерть! Скажите спасибо мадам Помфри, она быстро поставит вас на ноги. Кстати, о ногах: потренируйтесь в трансфигурации на этом кресле, чтобы не остаться босыми.

Когда девочки поправились, Дамблдор пригласил обеих в свой кабинет. Раз уж вы так увлечены анимагией, сказал им декан, так и быть, не дожидайтесь перехода на старший курс, начинайте изучать ее прямо сейчас. Нет, никакой мандрагоры, слюны в фиале, полнолуний и прочего. Курс состоит из теоретической и практических частей. Первую пройдете у профессора Кеттлберна, он поможет вам выявить вашу анимагическую сущность. Затем начнутся занятия по трансфигурации облика. Все это придется совмещать с основной учебой. Времени и усилий потребуется очень много, так что подумайте, стоит ли торопить события, или лучше подождать два года. На размышление вам три дня.

Разговор состоялся утром, а к вечеру Августа призналась подруге, что львица — это, конечно, здорово, но тут не знаешь, как успеть все обычные уроки выполнить, а если еще дополнительные навалятся... В общем, ну ее, эту анимагию, лучше лишний раз в Хогсмид сходить.

Минерва колебалась. Хогсмид, «Сладкое королевство», веселые посиделки... И уроков им в самом деле задают столько, что едва справляешься. Наконец, два года — совсем небольшой срок. Все так, но тогда почему ей кажется, что она предает свою мечту?

Спустя три дня, так ничего и не решив, расстроенная ученица пришла к своему декану.

— Вас огорчает отказ подруги, не хочется работать одной? — подытожил Дамблдор, выслушав ее.

— Да, сэр... Вы говорили, что будет трудно, но, когда делаешь что-то вместе, всегда легче...

— Разумный довод. Что ж, подождите до шестого курса, и, полагаю, подруга к вам присоединится.

— Мне кажется, Августа передумала насовсем, — понурилась Минерва.

Дамблдор смотрел на нее с пониманием и сочувствием.

— Дружеское плечо, на которое можно опереться в трудный момент — это прекрасно. Но, как ни печально, самые важные решения в своей жизни нам приходится принимать в одиночку. И выполнять их — тоже.

Этот разговор разрешил ее сомнения. Минерва записалась на спецкурс к преподавателю ухода за магическими существами. На первом же занятии профессор Кеттлберн категорически заявил, что птицей ей не бывать. «У вас совсем другой магический тип, мисс Макгонагалл. Ваше животное передвигается по земле на четырех конечностях. Это небольшое млекопитающее. Хищное, в классификации Министерства магии не значится». Через неделю он вынес окончательный вердикт: домашняя кошка.

— Профессор Дамблдор, я передумала, я не хочу заниматься анимагией, — Минерва едва сдерживала слезы. — Это... это несправедливо! Ведь даже не низзл, а простая кошка... Я не буду кошкой!

Она расплакалась. Декан подал ей платок.

— Мисс Макгонагалл, у вас дома есть кошка?

— Есть... в амбаре живет.

— У меня в детстве был кот, я подолгу наблюдал за его поведением. Знаете, это удивительно смелое, ловкое и независимое создание. А еще очень красивое. С тех пор я повидал множество кошек, так что с уверенностью могу сказать: они все таковы.

— Вы хотите сказать, что...

— Любое живое существо прекрасно по-своему, мисс Макгонагалл, но кошка — одна из немногих, чьи достоинства признаются всеми.

И все-таки Минерва огорчилась, когда, после первой своей трансфигурации, увидела в зеркале заурядного серо-черного полосатика, да еще и с темными кругами вокруг глаз (Кеттлберн предупреждал, что постоянное ношение очков отразится на анимагическом облике). Она обиженно мяукнула, испытывая новые возможности гортани. Но Дамблдор смотрел на нее с восхищением.

— Вы блестяще справились с трансфигурацией, мисс Макгонагалл. Полное преображение с первой попытки — это превосходный результат.

За полвека их знакомства она в своей кошачьей ипостаси ни разу не потерлась о его ноги и не замурлыкала. А он не делал попыток погладить ее или почесать за ухом. Августа иногда шутила по этому поводу, но Минерва отвечала просто: «В любом моем виде он относится ко мне как к человеку».

Провал. Полный и безнадежный. И зачем она попросилась в Хогвартс! Работала себе в Министерстве, так нет же, захотела преподавать...

Первый урок трансфигурации запомнился как один нескончаемый позор. Ничего не смогла объяснить, заикалась, в довершение всего уронила свою любимую иголку. Следующие занятия проходили лучше, но ее не покидало ощущение невидимой, но непреодолимой стены, возникшей между ней и учениками.

Нет, преподавание — явно не ее призвание. Не выйдет из нее «профессора Макгонагалл».

Своими невеселыми мыслями Минерва поделилась с Августой, а та посоветовала, не откладывая, поговорить с Дамблдором. Бывший учитель с большим опытом — кто как не он способен понять трудности коллеги?

После истории с Макгрегором⁽¹⁾ между ними установились доверительные, почти дружеские отношения. Помня это, Минерва решилась за завтраком попросить о встрече. Дамблдор согласился, но, как ей показалось, в тот момент был занят какими-то своими мыслями, так что к вечеру вполне мог забыть об обещании. После отбоя, поднимаясь по лестнице, ведущей в директорский кабинет, она опасалась, что так и произошло.

Пролетом выше послышались шаги. Минерва подняла голову: от Дамблдора (других кабинетов в этой башне не было) спускался кто-то, от темени до пят закутанный в глухую черную мантию с капюшоном. Минерва вгляделась в незнакомое лицо и едва не споткнулась о ступеньку: на обтянутом бледной кожей черепе с тонким носом и косой прорезью рта двумя большими кровавыми ранами блестели глаза, смотревшие сейчас прямо на нее.

Жуткий гость (отталкивающее лицо определенно принадлежало мужчине) поравнялся с ней и вдруг остановился.

— Скажите, мадам, вы преподаватель? — Голос у него был высокий и такой ровный, что вопрос в конце предложения скорее угадывался, чем слышался.

— Да, — Минерва с трудом отвела взгляд от багровых сгустков, в которых плавали черные точки зрачков.

— Что же вы преподаете?

Этот непонятный допрос начал ее раздражать, и она ответила с вызовом:

— Трансфигурацию. А вам что за дело?

— Значит, трансфигурацию... Ваше счастье.

Скривив тонкие губы в подобии улыбки, он пошел дальше, легко скользя по ступеням.

Минерва не сразу вспомнила, куда и зачем идет. Что может быть общего у Дамблдора с этим красноглазым? И зачем он ее расспрашивал?

Дверь в директорский кабинет, обычно плотно закрытая, сейчас была полуоткрыта. Минерва осторожно заглянула в щель. Дамблдор сидел за своим столом ссутулившись, безвольно уронив руки, опустив голову, точно сломленный печалью и отчаянием.

Она робко постучала. Директор выпрямился и постарался придать лицу обычное спокойное выражение.

— Войдите… Минерва? Ах, да, вы же просили о встрече...

— Я не вовремя? — Ее так и подмывало спросить о красноглазом, но останавливало опасение, что вопрос будет сочтен неделикатным.

— Нет-нет, со временем у меня все в порядке. Садитесь вот сюда… Ну-с, я вас внимательно слушаю.

Собравшись с мыслями, Минерва начала говорить, стараясь быть обстоятельной и объективной. Но странное дело: чем дольше она рассказывала о своих проблемах с преподаванием, тем яснее видела, насколько они малы и легко разрешимы. И как она не понимала этого раньше?

Впрочем, Дамблдор слушал ее с самым серьезным видом и ни разу не перебил. Когда же она, окончательно смутившись, замолчала, сказал с грустной усмешкой:

— На одном из своих первых уроков я тоже уронил иголку. Хотел эффектно показать процесс превращения из спички, но не учел, что металл более скользкий по сравнению с деревом. Надо было перевести все в шутку, но я растерялся. Потом на меня нарисовал карикатуру один из учеников... — он вздохнул. — Да-а, с тех пор мои ошибки и промахи стали куда более крупными, и, увы, совсем не смешными.

Минерва была готова поспорить на что угодно: последние слова Дамблдора имели прямое отношение к бледному страшилищу. Оно чем-то сильно огорчило дорогого ей человека. Мгновение в ее душе боролись щепетильность и желание помочь, и последнее победило.

— Альбус, простите за навязчивость, но мне кажется, вы чем-то расстроены. Это из-за вашего посетителя? Я встретила его на лестнице...

Она опасалась, что Дамблдор отделается общими фразами, не желая обнаруживать собственную слабость, но он вместо того спросил:

— И как он вам показался?

— Ужасен.

— Между тем он десять лет назад окончил Хогвартс лучшим учеником и считался в то время первым красавцем. Том Риддл — не слыхали о таком? Профессор Слагхорн любит ставить его в пример ленивым ученикам.

— Неужели его так обезобразила отличная учеба? — попыталась пошутить Минерва.

— Да, только учился он не тому, чему следовало бы.

В тот вечер она впервые услышала имя «Лорд Волдеморт».

Дамблдор рассказал ей историю приютского сироты с выдающимися способностями, не стал скрывать и того, что, приведя мальчика в школу, больше им не занимался.

— Быть может, не попади он в Слизерин, или будь на месте Слагхорна другой декан, его судьба сложилась совершенно иначе… Впрочем, я далек от того, чтобы перекладывать на чужие плечи ответственность за нынешнего Тома Риддла. Я упустил его, а час назад из наставника и покровителя сделался для него врагом. Он желал преподавать в Хогвартсе — я отказал. Уверен, что поступил правильно, — Дамблдор помолчал и добавил: — для Хогвартса.

Минерва сидела в полнейшем замешательстве. Беды Дамблдора явно были не из тех, что рассеиваются от слов участия и поддержки. Он не просил сочувствия, а, скорее, размышлял вслух, видя в ней достойную собеседницу. Но она понимала также и то, что в школе побывал опасный для всех волшебник, который в любой момент может вернуться.

— Если этот Волдеморт совершил преступление, почему вы позволили ему уйти?! Может, еще не поздно сообщить в Аврорат?

— Это все равно, что запирать конюшню, когда конь уже украден. Нынешний Аврорат справился бы с Томом Риддлом, но Волдеморт ему не по зубам. Пожалуй, я мог бы с ним потягаться, но это означало бы бой не на жизнь, а на смерть. Убить или быть убитым — как вам такой выбор?

— Но, Альбус, я имела в виду не убийство, а…

— ... заточение в одном из подземелий замка? То есть не удалить опасность из Хогвартса, а просто спрятать ее поглубже?

Минерва почувствовала себя малолетней дурочкой, которая пытается найти простой ответ там, где не бывает простых ответов.

— Гибель Волдеморта таится в нем самом, — Дамблдор, словно заметив ее смущение, заговорил мягче: — Он заявил мне: «Величие пробуждает зависть, зависть рождает злобу, а злоба плодит ложь». Знаете, что это? Это гордыня, и богословы отнюдь не случайно поместили ее во главе списка смертных грехов. В этом отношении Том ничем не отличается от какого-нибудь монарха-деспота: так же подозрителен, и уверен, что окружен завистниками. И кончит так же — падет жертвой заговора или его просто хватит удар. Величие пробуждает зависть — таково вечное оправдание гордыни, когда она подчиняет себе разум. А разум Тома при всей его мощи рабски несвободен…

1) Подробнее тут: https://harrypotter.fandom.com/ru/wiki/Минерва_Макгонагалл

Вернуться к тексту

Декан Гриффиндора закрыла потрепанную записную книжку. После того разговора она до утра не могла уснуть, и даже сейчас воспоминания о нем взволновали ее. Дамблдор тоже не был чужд гордыне, с этим за годы общения с ним Минерва сталкивалась не единожды. Но его разум все-таки оставался достаточно свободен, чтобы осознавать ошибки и пытаться хотя бы не повторять их. Его опыт ей очень пригодится, несмотря на то, что она теперь на целых шесть лет старше, чем был Альбус, вступая в должность директора.

Как странно: три разрозненных воспоминания справились со всеми тревогами бывшего декана. Гору предстоящей работы они не уменьшили, но Минерва словно вновь обрела твердую почву под ногами, и поняла, куда идти дальше. Нет, она не будет стремиться во что бы то ни стало сделаться вторым Дамблдором, ей такое не по плечу, да и не по годам. Но вот смотреть на мир и на людей словно бы с двух точек — глазами порывистой юной идеалистки, верящей в людей, и взглядом умудренного и крепко битого жизнью старика — такое ей под силу. Первое обеспечит непредвзятость, второе придаст взвешенности суждениям.

А для взгляда со стороны обязательно надо время от времени звать на чай Августу Лонгботтом, которая знает госпожу директрису как облупленную. И речь на торжественном обеде перед ней отрепетировать.

Минерва вложила иголку и лист мандрагоры обратно в книжку, сунула свое сокровище в карман мантии, и с удвоенной энергией принялась за сборы.