Как наше слово отзовётся (джен)

— Мам, ну пойдём домой! Мам, ну пойдём домой! Мам, ну пойдём домой!

Лиза, кажется, могла так часами. Они прошли только половину «Ашана», а она за это время уже успела вспотеть, испачкаться, потерять стянутый с шеи шарф, устроить по этому поводу короткую истерику, найти шарф, потребовать немедленно дать ей сока, получить его, выпить немного, облиться им, потерять где-то недопитый пакетик — и вот, наконец, заныть. Почему, ну почему этим всегда всё кончается? Все походы с Лизой куда бы то ни было заканчивались её нытьём на тему «Мама, мне скучно, пойдём отсюда!» — иногда Наталье казалось, что дочь делает это нарочно. Назло. Не потому, что ей что-нибудь действительно не так, а просто чтобы разозлить её. Довести до белого каления, заставить в очередной раз сорваться, наорать, отшлёпать, а потом ходить и мучиться от стыда и вины за то, что она позволила четырёхлетнему ребёнку вновь взять вверх.

Каждый раз Наталья давала себе слово, что на этот раз она не позволит себе больше ничего подобного и будет вести себя ровно так, как советуют психологи: стоять и отстранённо наблюдать за тем, как её дочка истерит. И тогда в конце концов ей надоест, и, поняв, что её усилия больше не дают плодов, она делать это перестанет. Теоретически это должно было сработать, и Наталья не однажды представляла, как прекрасна станет её жизнь в результате, но такого никогда не происходило: Лиза всегда у неё выигрывала. Причём, похоже, с лёгкостью! Более того, малышке это словно доставляло удовольствие. И ведь никто, никто Наталии не верил, что её дочка — настоящий монстр! С другими людьми: с дедушкой и бабушкой, и с приходящим временами папой, и с дядей тоже Лиза была просто ангелом — шаловливым иногда, конечно, но вполне послушным. С матерью же она словно бы перерождалась, и Наталья недоумевала: как такой маленький ребёнок может быть таким притворщиком?

— Не капризничай, — раздражённо бросила Наталья дочери, дёргая её за капюшон. Сидеть в тележке Лиза не желала, а отпускать её от себя хотя бы на шаг Наталья не могла, потому что тогда ей бы пришлось ловить дочь по всему магазину — и продолжаться это могло и полчаса, и час, потому что бегала дочурка куда резвее матери.

— Мне жа-а-арко! — заныла Лиза, выворачиваясь из куртки.

В принципе, Наталья её понимала: ей тоже в куртке было жарко, и свою она сняла. Зачем они вообще всегда так сильно топят в этих супермаркетах? И почему она не надела на Лизу её любимое сиреневое худи? Тогда её можно было бы держать за капюшон и снять с дочки треклятую куртку. Потому что удержать Лизу за руку было нереально: она выкручивалась моментально, и начинались гонки по магазину. Завязывать же шарф Наталья опасалась — а ну как затянется случайно? Приходилось держать дочку в куртке — ничего, потерпит. Пар костей, в конце концов, не ломит.

— Пар костей не ломит, — привычно сказала дочери Наталья, пристально изучая полку с печеньем. Что бы взять такое? К чаю? Нервоуспокаивающее? Вот есть «Делоба» «Бальсен» — и какую выбрать, с красной смородиной или с черникой?

— Но мне жа-а-а-арко! — захныкала Лиза.

Стоящая чуть поодаль женщина в тёмной изумрудно-зелёной приталенной куртке повернулась и посмотрела на неё, и Наталья ощутила привычный стыд. И злость.

— Если ты сейчас же не прекратишь ныть, я отдам тебя той тёте! — пригрозила она дочери. На лице смотрящей на них женщины отразился интерес, губы тронула улыбка, и Наталья, ободрённая её поддержкой, тоже улыбнулась ей и спросила, надеясь, что та игру поддержит: — Видите, какая у меня дочка непослушная? Вы её не заберёте?

— Мам, пусти-и-и! — снова начала выворачиваться из куртки Лиза.

— Видите? — сокрушённо вздохнула Наталья — и выпустила капюшон из рук. — Она и сама так хочет. Правда, Лиз? — спросила она девочку. — Ты хочешь, чтобы тебя у меня забрали?

— Да! — на лице малышки появилось упрямое выражение, и она, отбежав в сторону незнакомки, остановилась совсем рядом с ней и, оглянувшись на мать, решительно протянула руку — и тут же, едва женщина шевельнулась, отбежала назад и спряталась за мать.

— Ну что же ты прячешься, — не сдержав ехидства, спросила Наталья, сделав шаг в сторону и, придерживая дочь, обошла её и встала сзади. — Иди к тёте! Мне такая непослушная девочка даром не нужна! Заберёте её? — спросила она у женщины, и та, кивнув, сказала:

— Заберу, коли не нужна.

У неё оказался красивый низкий голос, и сама она была красивая — хотя прежде Наталья этого не замечала. Наверное, внимания не обратила.

— Не нужна! — решительно сказала она, и подтолкнула дочку вперёд. Лиза засмущалась, заартачилась, и Наталья про себя возликовала: неужели наконец-то она нашла на дочь управу! Ну хоть ненадолго? А то ведь девочка совсем от рук отбилась: не боялась никого и ничего, ни врачей, ни полицейских… — Забирайте! — она снова подтолкнула Лизу к незнакомке. — Забирайте насовсем! Зачем мне такая девочка непослушная!

— Точно не нужна? — спросила женщина, неторопливо подходя поближе.

— Ма-ам, — Лиза попятилась и вцепилась в мамин рукав, но Наталья буквально вложила её ручку в руку незнакомки и сказала:

— Точно-точно. Забирайте насовсем! Не хочу такую дочку! — сказала она подчёркнуто обиженно. — Ты меня не слушаешь, — сообщила она дочери, — вот и будешь жить теперь с чужой тётей. Как все дети непослушные.

— Хочешь жить со мной? — спросила женщина, присаживаясь перед Лизой на корточки и протягивая ей невесть откуда взявшийся киндер-сюрприз.

Киндер-сюрпризы Лиза обожала — правда, у них дома они были под запретом. Наталья вообще считала, что нечего, во-первых, прививать ребёнку привычку играть с едой, а во-вторых, шоколад вообще вреден, а до пяти лет — особенно. Правда, переубедить собственную мать она так и не смогла, и дома у той Лиза киндер-сюрпризы получала исправно — и так набралась уже приличная коллекция игрушек.

— Это мне? — распахнула глаза Лиза и заулыбалась. И немного неуверенно потянулась к вожделенному яйцу, впрочем, всё же обернувшись к матери и спросив: — Мам, можно?

— Ты же знаешь, что нельзя! — возмутилась Наталья.

— А тётя говорит, что можно, — лукаво проговорила Лиза, склонив головку на бок.

— Так ты, значит, да? — Наталье стало вдруг действительно обидно. — Продаёшь мать за какое-то яйцо? Ну и уходи к той тёте! Забирайте её, — она вскинула голову и оттолкнула от себя дочь. — Не нужна мне такая непослушная девочка-предательница! — воскликнула она и, развернувшись, пошла прочь.

— И пожалуйста! — крикнула ей вслед Лиза. — И уходи! А я пойду с тётей! Она добрая!

Наталья дошла до края стеллажа, сглатывая комок в горле. Ей было по-настоящему обидно. Ну как так-то? Почему её родная дочка готова уйти от неё непонятно с кем? За какое-то шоколадное яйцо?! Завернув за стеллаж, тут же кинулась вперёд, расталкивая покупателей. Пробежав ряд до противоположного края, она осторожно выглянула, с некоторым стыдным злорадством предвкушая, как увидит растерянную и, наверное, уже хнычащую дочку — и…

Так никого не было.

Вернее, люди-то там были — разные: народу по субботам в «Ашане» всегда много. Только вот ни женщины в изумрудно-зелёной куртке, ни Лизы среди них не наблюдалось.

Глупо вышло… дочка, видно, побежала следом — и сейчас выскочит с той же стороны, с которой Наталья только что бежала. Она развернулась и заглянула в соседний проход — но и там ни женщины, ни дочки не увидела.

Наталья очень растерялась. Да ну, что за чушь? Куда они делись-то? Ладно, Лиза — с той бы сталось спрятаться, чтобы довести её до сердечного приступа. Но женщина? Она что, сидит на корточках, прячась за коробками с печеньем? Чушь какая. Впрочем, можно посмотреть… или, может, она просто сняла куртку, вот Наталья и не может её опознать? Что там на ней было? Свитер, вроде? Или блузка… вроде красная… или зелёная? Нет, точно не зелёная… наверно, бежевая? И не блузка, а… а… Нет, она не помнила. Шарф был, вроде… полосатый…

Ей вдруг стало очень неуютно. Кто вообще была эта женщина? Вдруг она, к примеру, из опеки? Ходит так по магазину и выискивает жертву? А она попалась… ох, что теперь будет!

— Лиза! — позвала она, быстрым шагом проходя вдоль стеллажа и оглядываясь по сторонам. — Лиза, это не смешно! Вылезай сейчас же!

Почти добежав до конца ряда, она обошла составленные в проходе коробки, заглянула в соседние проходы — никого. Ни женщины, ни Лизы. Господи… Да нет, глупости — ну это же Москва. Детей так не крадут! Она же не цыганке дочку отдала — нормальной женщине, блондинке… кажется, она была блондинкой? Или нет? Нет, вроде, у неё был русый хвостик — или… или погодите — какой хвостик? Стрижка! У неё была короткая и тёмная стрижка! Да ну что ж такое… как же так? Она же видела её так ясно, та стояла в двух шагах!

— Вы не видели тут девочку? — спросила она у какой-то полной женщины. — Четырёх лет, в зелёной с серым курточке? И в синих лыжных штанах? Светленькую такую? Кудрявую? С хвостиками? — на этом она всхлипнула.

— Смотреть за детьми надо, — буркнула женщина осуждающе и крайне недовольно. — А лучше оставлять дома с отцом. Взяли моду — таскаться…

Дальше Наталья, разумеется, не слушала. Некоторое время она лихорадочно металась по магазину, кидаясь к разным людям и спрашивая их про Лизу — и от овладевающей ей постепенно паники даже не вспомнив о том, что у неё же в смартфоне море фотографий дочери. Вспомнила она об этом только через полчаса, когда, измучившись и взмокнув, поняла, что точно дочку не найдёт, и кинулась к посту охраны.

Там она и поняла, что смартфон остался в сумке, сумка же — где-то в телеге. В зале.

Пришлось бежать за ней… Телега нашлась быстро — Наталья опознала её по своей куртке, брошенной поверх продуктов — вот только сумки там не оказалось.

А вместе с ней и смартфона с фотографиями.

Полицию охрана всё же вызвала — правда, далеко не сразу. Сперва они попытались справиться своими силами, несколько раз вызвав Лизу по громкой связи и попытавшись просмотреть записи с видеокамер, но когда выяснилось, что камеры напротив нужных стеллажей работают с перебоями и всё время идут рябью, сами позвонили в полицию.

Следующие несколько часов превратились для Натальи в какой-то нескончаемый кошмар. Полицейские откровенно не спешили, и хотя говорили вроде бы сочувственно, Наталье чудилось в их тоне некоторое то ли злорадство, то ли осуждение. Впрочем, может, ей казалось — она сама себя убить была готова. Повоспитывала дочку. Дошутилась. Как вообще ей могло в голову прийти отдать дочку не понять кому? Какой-то совершенно посторонней тётке?! Чем, вот чем она тогда соображала? О чём думала?

И как она всё это объяснит своим родителям? Брату? Отцу Лизы, наконец? Господи, что же она натворила-то?

Заявление у Натальи, как ни странно, приняли — она слышала когда-то, что такие заявления принимают только через трое суток, но нет, его приняли сейчас, только стребовали фотографию и велели переслать её по почте, а лучше самой принести в отделение.

И отпустили.

Жила Наталья у родителей, которые к её приходу уже тоже едва не вызвали полицию: оказалось, что с момента ухода в магазин прошло целых шесть часов. А тут ехать всего четыре остановки на автобусе, или пару — на метро… Наверное, паника и ужас, в которых Наталья так и пребывала, в некотором смысле помогли ей быстро и отчётливо объяснить родителям, что произошло — и они, к их чести, не накинулись на дочь с упрёками, а первым делом схватились за собственные смартфоны и за ноутбук.

Фотографии, конечно, нашли, и Наталья отнесла их в полицию, а вот описать ту самую женщину в зелёной куртке она так и не смогла. Даже цвет волос не вспомнила — только куртку эту треклятую, и больше ничего.

* * *

Как она здесь оказалась, в этой большой и светлой комнате, Лиза не помнила. Она вообще плохо помнила, что произошло после того, как она, обидевшись, схватила в одну руку шоколадное яйцо, а другой вцепилась в руку той красивой женщины. Помнила, как они шли по магазину, и та ей что-то говорила… а потом Лиза открыла глаза и увидела вот эту незнакомую комнату.

— Проснулась? — услышала она, и, повернув голову, увидела ту женщину. Красивую. — Долго ты спала. С добрым утром.

— А где мама? — растерянно спросила Лиза.

— Мамы нет… пока, — ответила ей незнакомка. — Она будет позже. Что ты будешь на завтрак?

— Почему? — Лиза села. Оказалось, что она лежит на большой и совсем взрослой кровати, застеленной белым бельём, что на ней надета белая в жёлтый цветочек рубашка, а рядом — большая кудрявая кошка. Кошка подняла голову, и Лиза вздрогнула от неожиданности: она-то думала, что кошка игрушечная! Лиза никогда не видела таких кошек, с волнистой шерстью, светло-кремовой и длинной. — Ой, — Лиза округлила глаза. — Она что, живая?!

— Конечно, — женщина улыбнулась. — Живая и очень добрая. Её зовут Алиса, а я — Анна. Можешь называть меня и тётей, если хочешь… будешь блинчики с вареньем?

Блинчики Лиза любила, вот только очень редко ела их на завтрак. Так что она радостно вскочила, попрыгала немного на кровати, косясь на Анну — та восприняла это спокойно, и даже, кажется, вполне благожелательно — потом подхватила кошку и потащила её с собой с кровати.

— Осторожнее, — предупредила Анна. — Алиса добрая, но всё-таки живая. Не стоит так её тащить — ты делаешь ей больно, и она может ответить.

— Ну и что! — привычно отозвалась Лиза, покосившись на Анну. Но та продолжала спокойно сидеть на краю кровати, и Лиза снова потащила кошку на себя. Та вдруг зашипела и вцепилась когтями в одеяло, Лиза попыталась отцепить одну из лап — и получила ею по руке. Было больно — очень больно, обжигающе, и на тонкой белой коже тут же вспухли, налились, а потом и пошли красными каплями глубокие царапины. Лиза тут же зарыдала и попыталась было ударить зловредное создание, но та увернулась и, отбежав в сторону, снова зашипела.

— Я же говорила: осторожнее, — сказала Анна, почему-то не кидаясь к Лизе, как должна была бы. Все взрослые всегда так делали, если она ранилась! А Анна всё сидела и смотрела — так спокойно, словно ничего и не случилось!

— Она плохая! — выкрикнула Лиза, плача и вытягивая пострадавшую руку по направлению к Анне. — Она меня поцарапала!

— Она лишь ответила тебе на приставания, — сказала Анна. — Кошки — живые существа, а не игрушки, их нельзя таскать, куда и как захочется. Идём, помажем твои царапины, — она встала и протянула Лизе руку.

— А где мама? — продолжая рыдать, Лиза подтянула к себе пораненную руку и поджала ноги, демонстрируя этим, что никуда не собирается идти. — Я к маме хочу!

— Она отдала тебя мне, — Анна подошла почти вплотную и, сев рядом, взяла Лизу за подбородок. — Помнишь? В магазине.

— Она же пошутила! — Лиза даже плакать перестала.

— Вовсе нет, — Анна покачала головой. — Она сделала это четыре раза — и ты тоже согласилась пойти со мной. Ты теперь моя, — она погладила её большим пальцем по щеке. — И ты будешь жить со мной. Думаю, тебе понравится.

— Я к маме хочу! — заревела Лиза в голос.

— Зачем? — спросила Анна и, слегка приподняв её голову, заглянула ей в глаза. И сказала: — Я должна открыть тебе одну тайну. Очень важную тайну.

— Какую тайну? — всхлипывая, спросила Лиза. И повторила задрожавшими губами: — Я хочу к маме!

— На самом деле, — медленно проговорила женщина, — твоя мама — я. Та женщина — не настоящая твоя мать.

— Почему? — спросила Лиза, от изумления перестав плакать.

— Потому что ты ошиблась при рождении, — серьёзно ответила ей Анна. — Перепутала, когда рождалась. И выбрала неправильно. Но теперь я тебя нашла и забрала, — она едва заметно улыбнулась. — И мы будем вместе.

— Вы всё врёте, — через несколько секунд сказала девочка, отодвигаясь от неё. — Неправда!

— Правда, — спокойно возразила Анна. — Это очень просто доказать. Видишь ли, — она опять взяла кончиками пальцев Лизу за подбородок, — я — ведьма. И ты тоже.

— Злая? — в голубых глазах Лизы промелькнул отчётливый испуг.

— Когда как, — усмехнулась Анна. — Ведьма — это просто ведьма. Злая или добрая — от случая зависит. Я давно тебя искала, — она погладила девочку по светлым кудряшкам. — И вот наконец нашла.

— Это всё неправда! — девочка насупилась, и на её глазах опять блеснули слёзы. — Вы не моя мама!

— Твоя, — Анна почему-то улыбнулась. — И та, ненастоящая мама, это знала. Как ты думаешь, почему бы она иначе отдала тебя мне? Она же отдала, ты помнишь?

— Она не взаправду, — прошептала Лиза.

— Если бы не взаправду, ничего бы не получилось, — сказала Анна. — Колдовство бы не сработало. Впрочем, — добавила она, — давай сделаем вот что. Сколько тебе лет?

— Четыре, — помолчав, всё-таки буркнула Лиза.

— Проживёшь со мной четыре года — ровно столько, сколько с ней, — и сама решишь, с кем хочешь оставаться, — сказала Анна. — Захочешь вернуться — я мешать не стану.

— Но я хочу к маме сейчас! — опять заплакала Лиза.

— Понимаю, — сочувственно проговорила Анна. — Мне очень жаль, но это невозможно.

Лиза продолжала плакать, обхватив себя руками и раскачиваясь. Анна сидела рядом, ничего не предпринимая, но и не уходя, а потом в какой-то момент, мягко обняв девочку, придвинулась к ней и привлекла её к себе. Лиза вырвалась — Анна её выпустила, однако продолжала сидеть рядом, и в конце концов девочка позволила себя обнять. И затихла постепенно, уткнувшись личиком в её колени и крепко обнимая подошедшую и улёгшуюся рядом кошку.

* * *

— Знаешь, мам, — проговорила стройная длинноволосая девушка, внимательно вглядываясь в собственное отражение, — мне порою кажется, что на самом деле я блондинка.

Она вытянула тонкую прядь своих тёмно-русых волос в сторону и перетянула ею лоб, как лентой. Затем обернулась на стоящую в дверях её комнаты женщину и рассмеялась.

— Может, и была, — ответила та, подходя поближе. — Впрочем, ты можешь выбрать любой цвет. Какой понравится.

— Я могу, конечно, — девушка отпустила прядку и положила ладони себе на голову, а затем, продолжая пристально вглядываться в своё отражение, очень медленно повела их назад, плотно прижимая к волосам — и те, что выходили из-под них, были светло-золотыми и кудрявыми. — Мне пойдёт, как думаешь? — спросила она, останавливая ладони почти на затылке.

— Начала — доделывай, — сурово сказала женщина, и девушка, смутившись, послушно продолжила, теперь разделив волосы на две части и очень медленно пропуская их через собственные кулаки. А когда она закончила, женщина добавила: — Никогда — ты слышишь, никогда! — не останавливайся посередине. Сперва закончи ритуал — потом можешь отменить, если так решишь.

— Да я знаю, мам, — девушка рассыпала по плечам кудрявые золотые пряди и улыбнулась. — Мне идёт? — спросила она снова.

— Ведьме всё идёт, — ответила ей женщина и села рядом. — Нам пора поговорить. Ты выросла.

— Вовсе нет, — девушка мгновенно развернулась к ней, и её волосы тут же распрямились, вновь став тёмно-русыми. — Мама, мне всего семнадцать!

— Вот именно, — женщина чуть улыбнулась. — Это значит, что ты взрослая, Елизавета.

— Мне не нравится, когда ты так меня зовёшь, — нахмурилась та. — Чем я провинилась?

— В данном случае ничем, — женщина… Анна улыбнулась ярче. — Но ты вправду взрослая. И теперь тебе пора решить, с кем и как ты хочешь жить.

— С тобой, разумеется, — тут же отозвалась Лиза. — Мне ещё учиться и учиться. Далеко не только в вузе.

— Ты можешь стать моей ученицей, — кивнула Анна. — Если хочешь этого. Но это будет трудно. Проще найти ту, кто выучит тебя, как учат всех чужих.

— Ничего, мы справимся, — уверенно сказала Лиза.

— Что ж, тогда, — медленно проговорила Анна, — тебе следует решить ещё один вопрос. Ты ведь знаешь, что я тебя не рожала.

— Ведьмы не рожают, — кивнула Лиза. — Им опасно. Знаю, да. И что?

— Они ищут девочек, рождённых ведьмами, и забирают их у матерей, — продолжала Анна. — Если те, конечно, отдают их. Девочку нельзя украсть или купить — только взять добром. По доброй воли матери.

— Да, я помню, — с лёгким нетерпением сказала Лиза. — Так и было — та женщина отдала меня тебе сама. Это я не очень помню, но, по-моему, мы были в магазине.

— Верно, — медленно кивнула Анна. — Девочка тоже должна согласиться пойти с ведьмой добровольно — и ты согласилась. Но теперь тебе пришло время вновь и окончательно решить, что делать с той, что родила тебя. Вашу связь следует или укрепить, или оборвать совсем. Решай. Я советовала бы первое — она кровная родня тебе и будет давать силу. Ты её совсем не помнишь?

— Я не знаю, — подумав, негромко проговорила Лиза. — Помню, может быть… мне жаль её, — она вздохнула. — Она ведь не знает, что произошло. И ждёт, наверное… как ты думаешь, она меня ищет?

— Это можно выяснить, — сказала Анна. — Ты и отыщи. Это будет твоё первое взрослое задание. Начать я советую с Москвы — тринадцать лет назад она жила там. Можем слетать в выходные.

— А если у меня не выйдет? — помолчав, спросила Лиза.

— Тогда я помогу, — пообещала Анна. — Что бы ты в итоге ни решила, её нужно отыскать. Так, как есть, теперь, когда ты выросла, жить нельзя. Во-первых, взрослой ведьме невозможно жить со связью, в которой она не вольна. Во-вторых, ты должна знать истинную дату твоего рождения. Твою кровную мать следует найти и раз и навсегда решить, кто она тебе.

— Найдём, раз нужно, — пообещала Лиза.

Ту женщину она почти не помнила. Сказать честно, она вообще о ней не вспоминала до тех пор, покуда ей не исполнилось семнадцать, и её мать, усадив Лизу перед собой — ух, как Лиза это не любила! Никогда, вот никогда ничем приятным такие разговоры не заканчивались! — не напомнила ей ту давнишнюю историю. С тех пор Лиза стала вспоминать — часто не сама, а с помощью различных ритуалов — и пытаться разобраться в том, что чувствует.

Выходило, что чувств у неё почти не было. Разве что некоторое любопытство: честно говоря, Лизе хотелось бы узнать, почему тогда её отдали. Что вообще может заставить женщину отдать своё дитя кому-то? Нет, конечно, её мать могла родить потом кого-нибудь ещё взамен — но всё же, всё же…

Но ей чем дальше, тем больше было интересно посмотреть на эту женщину. Почему-то же она когда-то выбрала именно её, чтобы родиться. Почему? Что в ней есть особенного?

Искать пришлось долго. Практика оказалась куда сложней теории, а помогать Лизе Анна отказалась.

— Это должна сделать ты, — категорично отвечала она на все просьбы о помощи. — В данном случае я вмешиваться не должна.

— Вот будет дочка у меня — я всегда ей буду помогать, — недовольно пробурчала в какой-то момент Лиза.

— Я надеюсь, что не будешь, — возразила Анна. — Если будешь ей хотеть добра и силы.

— Это всё-таки несправедливо! — не сдержалась Лиза. — Ведьмы должны рождаться у ведьм!

— Должны, — кивнула Анна. — И так бывает в половине случаев. Но что делать со второй? Что делать ведьме с обычным ребёнком? Даже если бы их можно было различить заранее — как мальчиков и девочек, к примеру — делать аборт ведьме слишком уж опасно. А родить и выбросить своё дитя немыслимо.

— Ну будет просто так ребёнок, — с нажимом проговорила Лиза. — Что такого?

— И как его растить? — покачала головою Анна. — Подумай, как ему будет обидно и тяжело. И ему ведь нужно всё совсем иное — обычная школа, кружки всякие, друзья… а мы почти половину года в лесах и полях проводим. Что обычному ребёнку делать там?

— Ну да, — Лиза вздохнула. — Поэтому ты говоришь, что ведьмы не рожают?

— Именно, — кивнула Анна. — А ещё ведь кто-то должен учить девочек вроде тебя. Вот мы и решили так: женщины забирают таких девочек к себе, если их родители согласны, а мужчины — мальчиков.

— А если не согласны? — быстро спросила Лиза.

— Если не согласны — учат так. Говорят с родителями, объясняют им… это сложно, — вздохнула Анна. — Порой и лгать приходится… и всё равно обучение идёт медленней и хуже. Впрочем, жизнь длинная, они могут нагнать после. Когда вырастут.

— А когда ты меня вырастишь, — склонила голову на бок Лиза, — ты возьмёшь другую девочку? А я?

— Мы можем взять её с тобой вдвоём, — предложила Анна. — Если тебе не захочется к тому времени жить одной. Ведьмы редко живут вместе, хотя бывает и такое. Поглядим. Тебе ещё учиться много лет, сейчас рано говорить о том, что будет. Пока что, если хочешь войти в силу, тебе нужно найти ту мать, что родила тебя. Ищи.

Что ж, надо — значит, надо. Лиза искала — и в конце концов нашла. И… растерялась.

— Я должна с ней встретиться? — спросила она Анну — и попросила почти жалобно: — Сходи со мной, пожалуйста!

— Схожу, — неожиданно легко согласилась та. — Но решение принимать тебе. Ты её уже увидела?

— В зеркале, — страдальчески проговорила Лиза. — И она такая… такая…

* * *

В тот день, когда пропала Лиза, время для Натальи будто бы остановилось. Почему-то она с самого начала не верила в успех поисков — хотя и ходила в полицию за новостями каждый день. Поначалу ей там вроде бы сочувствовали, но со временем её визиты стали следователя раздражать, и его всё чаще не оказывалось на месте. Но Наталья приходила всё равно — так же, как ходила в тот «Ашан» и стояла в тех рядах, постоянно прокручивая в голове свой последний разговор с дочкой и свои последние слова: «Не нужна мне такая непослушная девочка-предательница!»

Не нужна… Это было то последнее, что она сказала Лизе. Что та не нужна ей. Вот что её доченька запомнила — что она маме не нужна. Господи, она сама, сама, сама отдала её той женщине в зелёной куртке! Сама подтолкнула к ней! Сама. Она сама во всём виновата.

Кажется, её родители, и бывший муж, и даже брат считали так же, но Наталью, как ни странно, это почти не задевало: разве может кто-нибудь ранить тебя сильней, чем ты сама? Когда ты сама прекрасно знаешь, что собственными руками отдала единственную дочь не пойми кому, чем тебе навредит напоминание об этом? Если ты не забываешь о содеянном ни на секунду?

Кто-то ей сказал — или, возможно, она где-то прочитала — что от острого чувства вины заболевают раком. Как она тогда обрадовалась! Как искала у себя симптомы, как ждала, что с ней это случится! Но она была здорова — даже простужаться перестала. Как назло.

Куда она только ни ходила. И в церковь, и ко всяким экстрасенсам и гадалкам — все ей помощь обещали, но никто не сделал ничего. И только одна ведьма — так она себя и называла, ведьмой — ещё не старая и очень импозантная женщина, выслушав Наталью, обкурив её какими-то травами и раскинув затем карты, ей сказала:

— Я тебе не стану помогать. Уходи.

И деньги на стол положила.

— Вы знаете, что с ней? Скажите! — взмолилась Наталья. — Пожалуйста, скажите! — она попыталась схватить ведьму за руки, но та отшатнулась, и Наталья, промахнувшись, упала животом на стол, а потом сползла на колени и прошептала: — Умоляю вас… пожалуйста, скажите, что с моей доченькой?

— Она у ведьмы, — ответила та, помедлив. — И ты сама её ей отдала. Так что не ищи — не выйдет. Она больше не твоя.

— У ведьмы? — переспросила Наталья. — Но я же не всерьёз тогда… я же просто… все так делают… все… все… пожалуйста, — она жалко заглянула в лицо ведьме и тоскливо повторила: — Пожалуйста. Я вам всё отдам. Денег принесу ещё. И долю в квартире. Хотите мою долю? Четверть трёхкомнатной квартиры. Я перепишу. Скажите только…

— Я не стану помогать тебе против своей, — отрезала ведьма. — Однако, — её голос чуть смягчился, — кое-что скажу. Однажды твоя дочь придёт к тебе — чтобы окончательно порвать с тобой.

— Порвать? — помертвевшими губами пробормотала Наталья. — Порвать…

— Порвать, — кивнула ведьма. — Но если ты действительно захочешь быть с ней, можешь попробовать уговорить её сделать из тебя фамилиара.

— Я хочу, — торопливо выдохнула Наталья. — Именем, фамилией — не важно!

— Фамилиаром, — усмехнулась ведьма. — Запомни это слово. Фамилиар — это животное, которое сопровождает ведьму и ей помогает. Если согласишься — быть тебе животным девять жизней. Потом, может, и родишься снова человеком… если не забудешь, как это. Подумай, стоит ли того.

— Мне всё равно, — твёрдо сказала Наталья. — Фамилиар. Пусть. Я так виновата перед ней… я так виновата…

— Тогда жди, — пожала плечами ведьма и велела: — А деньги забери. И не ищи её. Сама придёт. В свой срок.

С тех пор вся жизнь Натальи превратилась в ожидание. Она нашла удалённую работу и почти, а потом и вовсе перестала выходить из дома — разве что спускалась иногда к подъезду и сидела на скамейке — опасаясь, что её дочь вернётся в тот момент, когда её не будет. Даже на свадьбу к брату не пошла, так же, как не ходила после и встречать из роддома его жену — за что все родственники на неё обиделись и с тех пор считали, кажется, немного чокнутой. И пусть — Наталье было всё равно. Она должна была быть дома в тот момент, когда вернётся её дочь.

А пока ждала — прочитала про фамилиаров всё. И теперь знала о них очень много — и да, да, она была готова стать одним из них! Вот только как это можно сделать, Наталья так и не узнала. Но, возможно, это знает её дочь… или та женщина, что увела её.

Должна знать, раз ведьма.

* * *

Тот звонок раздался днём в четверг. И хотя Наталья всегда думала, что сразу же почувствует, когда это произойдёт, ничего такого не случилось: она просто пошла открывать дверь, думая, что мать вернулась с работы почему-то слишком рано. И, открыв, недоумённо уставилась на стоящих за ней женщин — совсем юную, длинноволосую и темноглазую, и постарше, стриженую. Соседки, что ли, новые? Или ошиблись дверью?

— Здравствуй, мама, — сказала девушка, и лишь тогда Наталья её узнала.

Она охнула, прижала ко рту руки и сползла по стенке, во все глаза глядя на стоящую за порогом девушку. На Лизу.

— Зайди в дом, — сказала женщина, и Лиза послушно перешла порог, затем переступила через ноги сидевшей на полу Натальи и несколько растерянно остановилась.

— Лиза, — хрипло выговорила наконец Наталья, кое-как поднявшись. — Лизонька! — она шагнула, чтобы её обнять, но та попятилась, и Наталья замерла, словно оглушённая этим.

— Видишь — я жива, — сказала Лиза, отступая вглубь квартиры ещё на шаг. — Наверно, я должна сказать тебе спасибо за то, что ты тогда отдала меня.

— Что ты говоришь такое? — прошептала Наталья, болезненно зажмуриваясь. — Почему? Я же… Я так тебя ждала! Я так люблю тебя… Лиза, Лизонька…

— Мне бы всё равно пришлось учиться, — попыталась объяснить ей та. — Но тогда я начала бы обучение, будучи намного старше, и хорошей ведьмы из меня не вышло бы… или вышло — но намного позже. Так что всё к лучшему, — она улыбнулась немного деревянно и посмотрела, наконец, на мать. На Наталью.

— Но ведь ты скучала? — с безумной надеждой спросила у неё Наталья. — Ты же ведь пришла ко мне… значит, ты скучала?

— Я? Ну… — Лиза, смешавшись, почти в отчаянии глянула на пришедшую с ней женщину и, когда та кивнула, сказала: — Да. Немного. Но вообще-то я спросить хотела. Почему ты отдала меня?

— Прости меня, — пролепетала Наталья, мелко и часто замотав головой. — Прости, Лизонька… Я… Я искала тебя, я всё время тебя искала, девочка моя… и я знала… мне сказали, где и у кого ты! И я знаю всё про фа-ми-ли-а-ра, — продолжала она торопливо. — Я об этом думала, всё время… я согласна. Только бы с тобой. Я отслужу! Я всю вину свою отслужу, Лизонька!

— Фамилиаром? — изумлённо переспросила Лиза. — Кто тебе сказал?

— Сказали, — на лице Натальи на секунду отразилась довольная улыбка. — Я искала же тебя… и мне сказали. Я готова… стану, кем ты хочешь!

— Это не так просто, — сказала спутница её дочери. — Ты ведь понимаешь — это только в сказках человека можно в крысу превратить или в лягушку. В реальности тебе для этого придётся умереть… определённым способом. И родиться заново уже животным, которое Лиза заберёт себе.

— А я буду помнить всё? — с торопливой жадностью спросила Наталья.

— Всё не будешь, — возразила женщина. — Это всё-таки перерождение. Но кое-что ты сохранишь — свои чувства к дочери, к примеру.

— Я хочу! — Наталья прижала к груди руки закивала мелко и быстро. — Я согласна! Когда? Сейчас?

— Сперва должна согласиться Лиза, — сказала женщина. — Затем нужно будет подобрать родителей для будущего воплощения. И только после этого проводить обряд. В любом случае, у тебя будет довольно времени завершить свои дела.

— Я согласна, — повторила Наталья. — Я готова!

— Тебе девять раз рождаться тем же зверем, каким станешь, — сурово предупредила женщина, но Наталья махнула рукой:

— Я знаю! Знаю, я готова!

— И совсем не обязательно все эти жизни ты проведёшь с Лизой, — продолжала женщина. — Ей столько не прожить — а найдёшь ли ты её потом, я не могу сказать. Никто не может. Не найдёшь — будешь страдать и мучиться, сама не понимая, от чего.

— Это слишком, — возразила Лиза. — Так нельзя… я не хочу.

Сердце у Натальи замерло и ухнуло куда-то вниз. Если она потеряет этот шанс, она никогда больше дочку не увидит. Никогда!

— Но я хочу! — воскликнула она с мольбой. — Лиза, дочечка, пожалуйста! Это ничего, не страшно… А потом, я всё равно тебя найду! Всегда, — добавила она с абсолютной убеждённостью. — Лизонька, ну согласись! Пожалуйста!

— Ну, вообще фамилиар мне нужен, — не очень уверенно протянула Лиза и посмотрела на свою спутницу. — Ты поможешь?

— Помогу, — кивнула та в ответ. И сказала Наталье: — Запоминай, что нужно делать. Прежде всего, разберись со своим имуществом: если хочешь передать его кому-нибудь, то сделай дарственную сейчас, пока жива — а сначала получи у психиатра подтверждение о своей дееспособности. Завещание не пиши — это нужно сделать непременно, чтобы за тобой не потянулся «хвост» в случае споров о твоём имуществе…

* * *

— Что ж, — сказала Анна, когда они с Лизой вышли на улицу. — Теперь тебе осталось только выбрать, какой именно фамилиар будет тебя сопровождать всю — или большую часть жизни. Птица? Змея? Собака? Кошка?

— Конечно, кошка, — улыбнулась Лиза. — Чёрная пушистая. Хотя заранее ведь знать нельзя, каким родится котёнок?

— Можно, если найти подходящих родителей, — возразила Анна. — Проще всего породистых, конечно — тогда проще быть уверенным, что котёнок будет нужной стати.

— А у каких пород бывают чёрные пушистые кошки? — спросила Лиза.

— Сибирские, норвежские, турецкие, — без запинки ответила Анна. — Мейн-куны — хороший выбор, кстати. Ну и лапермы, конечно, — она улыбнулась.

— О, действительно, мейн-кун! — обрадовалась Лиза. — Точно, я хочу мейн-куна! Это замеча… постой, — она замерла, а затем заступила Анне дорогу. — Погоди. А что, Алиса…

— Моя мать, всё верно, — Анна вдруг беззвучно рассмеялась. — Её нынешняя жизнь — уже вторая из тех самых девяти. Думаю, они подружатся с твоей — да и им вдвоём не будет скучно. Пойдём, — она приобняла Лизу за плечи и повела по улице. — Поищем местные питомники мейн-кунов поприличнее — и с чёрными котами-кошками. Надо найти лучший — полагаю, она это заслужила. Как ты полагаешь? Всё же она тебя вырастила до нашей встречи и…

— Скажи, все фамилиары делаются так? — перебила её Лиза.

— Не все, конечно, — улыбнулась Анна. — Во-первых, далеко не все родители хотят стать животным. Во-вторых, не все дети хотят их видеть в этом качестве. Впрочем, в одном ты права: фамилиар всегда получается из той души, что на это согласилась. Чаще всего человеческой, конечно.

— Чаще всего? — недоумевающе переспросила Лиза. — Разве ещё кто-то может соглашаться? Кроме человека?

— Могут — иногда, — туманно ответила Анна. — Животные тоже любить умеют… но такие вещи умеют делать далеко не все ведьмы. С людьми проще.

— Ты меня научишь? — глаза Лизы засверкали.

— Научу, — во взгляде Анны промелькнула нежность. — Причём очень скоро. Ведьма всегда создаёт себе фамилиара лично. Так что начинай искать питомники, — она улыбнулась и добавила: — И побыстрее. Твоя мать ждала достаточно — не стоит её дальше мучить.

— Думаешь, она меня любила? — вдруг спросила Лиза, глядя куда-то в сторону.

— Думаю, она настолько утонула в своей вине, что забыла обо всём другом. И готова искупать её — любой ценой. Не грусти, — она погладила Лизу по тыльной стороне ладони. — Ей так легче. Она поняла уже, что за слова приходится платить, и она к этому готова. Даже если бы ты её простила и вернулась, вина выела бы её душу дочиста — со временем, конечно. А так она себя простит. Отслужит — и простит. И пойдёт вперёд — и, — она улыбнулась, — может быть, тоже однажды родится ведьмой.

— Как мы с тобой? — тоже улыбнулась Лиза, и Анна подтвердила:

— Да. Как мы.