Пока ты во мне нуждаешься (гет)

Мне суждено увидеть смерть

Той, что всех близких мне дороже,

Не страшно будет умереть,

И жизнь не в радость стала тоже.

Шарлотта Бронте «На смерть Анны Бронте».

Случайной гостьей в этом страшном теле

Я как сквозь сон, сама себе кажусь.

А.А. Ахматова «Недуг томит три месяца в постели…».

Северус Снейп открыл глаза, стараясь понять, что с ним и где он находится. Последнее, что он помнил — он, затаив дыхание, в Визжащей хижине просил Гарри ещё раз посмотреть на него её глазами. Снейп умирал в надежде, что там, по ту сторону этого мира, он снова увидит эти поразительные глаза изумрудного цвета своей давно потерянной возлюбленной. Но он проснулся, затуманенным взглядом смотря в нависшее над ним беспокойное лицо, в карие глаза. Удивление сменилось разочарованием, разочарование — горячей пульсирующей болью, которая не позволяла ни пошевелиться, ни вымолвить хотя бы одно слово. Снейп снова закрыл глаза, предвкушая наступающую агонию, застонал точно раненый зверь, извиваясь в той адской дыре, в которой он сейчас находился. Нет, это не может быть раем — слишком много страданий и боли. И самое главное, Лили здесь нет…

* * *

Гермиона, тревожно закусив губу, покинула комнату, по узкому длинному коридору направляясь к телефону. Практически все пострадавшие в этой войне — с тяжёлыми ранениями или лёгкими царапинами и ссадинами — находились в Больнице Святого Мунго. Стоит ли говорить, что места там не хватало вовсе? Именно поэтому Гермиона настояла на том, чтобы оставить профессора Снейпа в своём доме, ведь по факту он не нуждался в какой-либо специфической медицинской помощи, но должен был находиться под постоянным наблюдением. Однако Гермиона в очередной раз звонила в Больницу, звонила и боялась, что Полумна, которая с недавних пор помогала целителям, придёт в бешенство, если Грейнджер в очередной раз оторвёт её от дел. Но Гермиона готова выдержать любой выговор, выслушать и принять какие угодно обидные слова, только бы его боль утихла. Ладно, пусть не сразу — хотя бы на несколько часов… Несмотря на то, что за последнее время отношения между ней и Полумной значительно улучшились, мисс Лавгуд ответила на звонок весьма сдержанно и безэмоционально.

— Я послала к тебе помощников из Больницы, они ещё не добрались?

— Да, да! Спасибо! Они переодели его, мне даже не пришлось ничего делать, — Гермиона на мгновение замолчала. — Послушай, он выглядит так, будто ему всё ещё больно… Может быть, я могу что-то сделать? Может быть, какие-нибудь лекарства? Я просто начинаю очень волноваться…

— Боюсь, мы пока бессильны. Единственное, что нам остаётся — ждать, пока он окончательно придёт в себя. Видишь ли, как только он приходит в сознание, боль возвращается — это очевидно. Но, Гермиона, в нём и так слишком много обезболивающего зелья. Прости, дорогая, но бóльшая доза может оказаться смертельной.

— Хорошо, — Гермиона резко обернулась к двери, услышав его сдавленный крик. — Дело в том, что… как бы я хотела сделать больше.

— Гермиона, ты сделала достаточно много. Ты единственная вернулась, чтобы забрать его, пока все остальные праздновали Великую Победу. Ему просто повезло, что он был всё ещё жив. Маленький огонёк жизни, бившийся в нём, разгорелся только благодаря твоей настойчивости и постоянной заботе. И это действительно чудо, что твоё противоядие обезвредило яд Нагайны. Конечно, потребуется время, чтобы полностью вывести яд из его организма. Дай ему это время!

Гермиона поблагодарила Полумну и положила трубку. Да, похвала — это меньшее, чего она сейчас хотела. Единственное, о чём она могла думать, — это боль и страдания человека по ту сторону двери. Тем более её намерение спасти его жизнь было бескорыстным лишь отчасти…

* * *

Через несколько часов Снейп проснулся снова; на этот раз боль немного утихла, и он смог ясно видеть. Никого не было ни перед ним, ни около него, и он окинул взглядом комнату, в которой, судя по всему, находился в течение нескольких дней. Сколько точно — он даже предположить не мог.

Скорее всего, это комната супружеской пары — их фотография висела на стене, но её обитатели, видимо, уже давно покинули дом: вся их одежда и другие вещи исчезли. Осталась только мебель и ещё одна фотография на прикроватном столике, изображение на которой волшебным образом исчезло. Белый тёплый свет, проникающий сквозь незанавешенные окна, помог понять время суток, но пыль, осевшая на тюле, сообщила ему, что эта комната, очевидно, открыта только недавно, причём специально для него.

Снейп, не обращая внимания на жгучую боль в левой руке и плече, приподнялся на кровати. Он не мог понять, как получилось так, что он остался жив. Он был готов умереть, и, когда пришла смерть, он приветствовал её, молясь о том, чтобы наконец встретиться с ней в загробном мире, если таковой вообще существует. Вся его жизнь, цель его жизни вела к этому. Если же жизни после смерти не существует, он, удовлетворённый тем, что выполнил своё обещание единственной женщине, которую любил, вполне готов был уйти в небытие. Но проснуться на этом свете, в чужой постели, никак не входило в его планы.

Он хотел знать, кто вмешался в столь детально продуманный сценарий, кто взял на себя смелость распоряжаться его жизнью (точнее, смертью) и помешал достичь цели, оставив его на милость человека, который, ко всему прочему, любопытно смотрел на него довольно знакомыми глазами…

Снейп повернул голову на звук открывающейся двери.

— Простите, я вас разбудила?

— Г-Грейнджер?

— Да, — Гермиона улыбнулась, радуясь, что он полностью проснулся, — это я, сэр.

Снейп ошарашенно уставился на неё, мысли беспорядочно закружились в голове. Гермиона осторожно подошла к кровати, внимательно осматривая его: щетина, спутанные от долгого пребывания в постели волосы, тёмные круги под глазами, глубокие морщины на лбу… Но страшнее всего были глаза, смотревшие на неё в упор, полные усталости, изнеможения, выдающие (как бы он ни старался это скрыть) сломленного и избитого человека.

— Как вы себя чувствуете, профессор? Вам больно? Хотите, я позвоню в Больницу? Может быть, вам что-то нужно?

— Я… э-э… как, что… как это случилось?

— Там, в Визжащей хижине, я дала вам противоядие, когда вернулась и обнаружила, что у вас всё ещё есть пульс. На самом деле это было несложно, учитывая результат всех лет учёбы в Школе. Шансов, конечно, было немного, но я скрестила пальцы, и… я надеялась, что вы выживете. Полумна очень много сделала. Вы ведь помните её? Сейчас она помогает целителям в Больнице Святого Мунго. Вы можете в это поверить? Кстати, мы победили, хотя я думаю, вы предполагали, что именно так всё и будет. Конечно, не обошлось без жертв: профессор Люпин, Тонкс, и… и Фред. И Гарри чуть не умер. Но в остальном — всё хорошо… ну почти. Я так рада, что теперь могу вычеркнуть ваше имя из списка погибших. Я ждала, что вы проснётесь. Полумна сказала, вам понадобится время, чтобы полностью встать на ноги. Не волнуйтесь, у меня были два помощника, чтобы очистить ваши раны и сменить одежду. Я не сделала этого сама — я не была уверена, что вам это понравится, — Гермиона замолчала, заметив, что он всё ещё смотрит на неё с тем же выражением крайнего, граничащего с шоком удивления, смешанного с какой-то болезненной усмешкой и, видимо, злостью. Она не понимала, о чём он думает, но решила, что ему нужно время, чтобы принять всё это. Очевидно, он совершенно не ожидал, что выберется живым из Визжащей хижины…

— Простите, я слишком много болтаю. Вы, наверное, голодны. И хотите пить. У меня, конечно же, нет домашнего эльфа, поэтому боюсь, вам придётся попробовать мою жуткую еду, — она улыбнулась, однако её улыбка была встречена всё тем же пустым выражением лица. Гермиона, немного помедлив, вышла из комнаты.

В течение следующих нескольких дней она только приносила ему еду, к которой он практически не притрагивался, и через время уносила тарелки, выходила, когда приходили целители из Больницы, чтобы оценить его состояние, сменить бинты и одежду, всё чаще находила его смотрящим в окно, но всё это время она отводила взгляд, боясь встретиться с его холодными глазами. Однажды она попыталась рассказать ему о своей семье, о том, что сейчас он находится в её родном доме, о том, как она перед войной стёрла все воспоминания о ней у отца и матери, чтобы они уехали. И они уехали. Вот только куда — она не знала. Гермиона чувствовала, с каким трудом ей даются эти воспоминания, но он выглядел так, будто ему всё равно, хотя, откровенно говоря, ожидать от него другого было бы слишком глупо… Но беспокоило даже не это: беспокоило то, что он не вымолвил ни слова, даже не попытался разбавить её рассказы своими колкими замечаниями. Он просто молчал и выглядел всё более и более уставшим от неё, или от своего состояния, или, может быть, от жизни в целом… Гермиона говорила по этому поводу с Полумной, но безрезультатно.

— Ты пробовала очистить его ауру?

— Я не думаю, что он страдает от нашествия мозгошмыгов, Полумна!

Гермиона сомневалась, сможет ли кто-нибудь помочь ему справиться с депрессией, поставить правильный диагноз. Они расписывают стадии. Этапы. Знаки, за которыми нужно следить. Говорят о том, как с ней бороться, как ею управлять, контролировать, держать в узде. Как запереть её в клетке, в далёком уголке своего разума, пока тот не приручит её. Но что вы будете делать, когда этот обезумевший зверь вырвется из оков и уничтожит всё, что вы знали о себе?

Она понимала, что, скорее всего, это накопленные годами злость и горе, которые изо всех сил старались выйти из него, которые она могла видеть в его глазах. Единственное, чего она не понимала — почему он не набросится на неё в своём стиле? Может быть, он всё-таки немного благодарен ей? Хотя, когда она пыталась помочь ему добраться до ванной комнаты, он отмахивался от её руки, отказывался от помощи, как бы тяжело не давались ему эти несколько шагов.

Один или два раза Гермиона поймала его взгляд на ноже для стейка и теперь всегда была крайне осторожна с острыми предметами вокруг него. Она боялась услышать звук разбитого стекла, громкий стук или что-то в этом роде, хотя и была уверена, что он не сделает подобных глупостей. Но это уже больше напоминало паранойю… Тем более, его палочка всегда лежала на прикроватном столике, но Гермиона не видела, чтобы он ею пользовался или просто имел на это силы.

Вместо этого она сосредоточилась на его глазах, которые, ничего не тая, говорили о многом. Ей нравились эти тёмные, почти чёрные, глаза. Такой своеобразный, будоражащий душу вид тьмы. Они всегда выглядели так, будто годами не видели сна. Возможно, с тех пор, как он увидел то, чего не должен был видеть. Она заметила, что всё чаще его глаза блестели так, словно собирались пролить слёзы. Раньше они были полны огня, который, казалось, способен выжечь её внутренности.

Гермиона не знала, когда и как это произошло, но его глаза интриговали её. Осмелилась бы она признаться даже себе в том, что привлекал её и сам владелец этих глаз? Возможно, вы хоть раз в жизни встречали такие глаза… Они сияют маленькими огоньками на серьёзном лице и гипнотизируют вас, заставляют поверить в то, во что не следует верить, говорят, что мысли, которые вы стараетесь утаить от посторонних, никогда не скроются от них — по крайней мере, долго прятать вы их уж точно не сможете! Иногда его глаза выглядели мученическими, а иногда и виноватыми. Иногда они были похожи на глаза хищника, а иногда на глаза десятилетнего мальчишки, каким он, наверное, был, когда с ним случились все эти ужасные вещи. Иногда он приоткрывал губы, будто собираясь что-то сказать, но останавливался. Но глаза не останавливались… Его глаза умоляли о помощи, но никто не обращал на это внимания, потому что все боялись. Все они боялись его тёмных глаз, потому что эти глаза говорили правду, а они были виновны. Они знали, что он был всего лишь ребёнком и ничего не мог сделать… Они могли бы проявить хоть каплю сочувствия, но не стали. По крайней мере, до его очевидной смерти. Они могли бы спасти его от зверя, который питался им годами, но ведь интереснее наблюдать, как всё это происходило.

Гермиона вздохнула. Возможно, она любила его тёмные глаза, потому что они кричали: «Это был ты!». Да, это была она, одна из многих, кто держался отстранённо, кто неправильно понял его, кто использовал его в своих интересах. Он научился оставаться невозмутимым, но глаза — нет. День за днём они, словно ударом молотка, объявляли каждого из них виновным. Всё это время его глаза были защитой и своей тьмой осуждали всех тех, которые скрывались годами. Гермиона дрожала, боясь чего-то неизвестного, и лишь работник Министерства, пришедший к ней, чтобы проверить состояние Северуса Снейпа и сделать новость о его выживании официальной, ненадолго отвлёк её от терзающих душу мыслей.

Как только волшебник сел рядом с кроватью, достал блокнот и перо, готовясь записывать ответы на свои вопросы, Гермиона не сдержалась:

— У него действительно не было надежды выжить… К счастью, зелье оказалось поистине эффективным! Мне удалось достать клык змеи и найти противоядие; в общем, это длинная история. Я полагалась только на удачу. Плюс тот факт, что профессор Снейп посвятил всю свою жизнь всеобщему благу. Я имею в виду… видимо, в этом мире всё же не осталось справедливости, верно? Он должен быть оправдан за всё, что делал ранее. Я уверена, вы уже знаете, что действовал он как двойной агент, неустанно работал с Дамблдором, чтобы довести эту войну до конца. Я могу с уверенностью сказать, что всё не получилось бы так, как есть, если бы не профессор Снейп. Вы не смеете обвинять его в каких-то идиотских преступлениях, которые он совершил будучи Пожирателем Смерти. Вы просто не можете! Ради всего святого, он действовал по приказу Дамблдора. Я считаю, что он как минимум должен быть награждён орденом Мерлина! Я не уверена, захочет ли он, чтобы магический мир узнал всю его историю, но… профессор МакГонагалл поручится за него. И Гарри тоже. У вас есть повод сомневаться в подлинности моих слов? Я осмелюсь обратиться с этим вопросом к спасителю всего магического мира мистеру Поттеру! Итак? Вы убеждены или мне стоит продолжить?

— Нет, нет, мисс Грейнджер, я думаю, вы сказали достаточно, — он неловко поправил галстук.

— Действительно.

В первый раз за неделю Снейп заговорил, и Гермиона поняла, что не сможет больше произнести ни слова. Она выпрямилась, быстро вышла из комнаты, оставляя их наедине. Как только работник Министерства ушёл, Гермиона, улыбаясь, вернулась в комнату. Снейп стоял у окна, вглядываясь в никуда.

— Он угрожал мне посвящением в рыцари, но я согласился на орден Мерлина первой степени, — Снейп, так и не обернувшись, впервые с тех пор, как он находился здесь, обратился именно к ней.

— Это замечательно! Вы можете начать жизнь заново. Вы можете вернуться в Хогвартс: уверена, все будут рады вас видеть, — сказала Гермиона и, будто решая, стоит говорить дальше или нет, всё-таки продолжила: — Я так горжусь вами. Я испытываю к вам уважение. Честно говоря, то, что вы сделали для Лили… это действительно душераздирающе и очень романтично.

Упоминание имени Лили заставило его вздрогнуть. Гермиона заметила, как тяжело он вздохнул, смотря себе под ноги.

— Я не намерен романтизировать разбитое сердце. Тогда это была своего рода смерть, но я был вынужден жить. И вот снова…

Он говорил о любви, о страданиях, которые эта самая любовь причиняет, о желании, чтобы никто и никогда не столкнулся с подобной болью, даже если это означало никогда не влюбляться. Теперь Гермиона поняла, почему его агония в первые дни была настолько сильной. Только нет, не агония. Всего лишь любовь…

Она сделала к нему шаг, протянув руку, но остановилась. Она поняла, что у него проблемы с новообретённой жизнью; он хотел исправить зло, которое совершал все эти годы, положить ему конец раз и, возможно, навсегда, добиться справедливости для своей возлюбленной, добиться… искупления. Но теперь, когда всё закончилось, он понял, насколько бессмысленно его дальнейшее существование. Он напоминал солдата, который, выполнив свой долг перед Родиной, чувствовал, что должен остаться на поле боя вместе со своими мёртвыми товарищами. Но она не могла этого допустить.

— Но ведь это не конец. Есть и другие вещи, которые могут наполнить жизнь смыслом.

Он обернулся, одарив её полным яростного презрения взглядом.

— И что же это? Любовь? — усмехнувшись, выплюнул Снейп.

— Почему вы так думаете? Вы живы, вы должны быть счастливы.

— Я не просил этого!

— Тогда мне жаль, что я не смогла удержать себя от столь гуманного поступка! Прости меня, Господи, за то, что я спасла жизнь человеку, которого знаю бóльшую часть своей жизни!

— Вы ожидали благодарности, мисс Грейнджер? Вы хотите, чтобы я остался перед вами в вечном долгу за то, о чём вас совершенно не просил? Так, что ли?

— Нет, нет и ещё раз нет! Тем не менее немного благодарности не помешало бы!

— Послушайте меня, мисс Грейнджер, — он будто нарочно растягивал слова. — Даже думать не смейте, что только потому, что вы оказали мне эту нежелательную любезность, вы имеете на меня право. Это моя жизнь, и я буду делать с ней всё, что мне вздумается!

Гермиона смотрела на него и чувствовала, как слёзы, горячие горькие слёзы, застилают глаза, но она держалась. Она боялась, что он может что-то с собой сделать, но разве она могла предотвратить это? Всё верно: она действительно не имела права распоряжаться его жизнью (Дьявол, разве можно так думать?). Всё, что она сейчас могла сделать — попытаться смягчить его гнев.

— Пожалуйста. Позвольте мне помочь вам.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, мисс Грейнджер!

— Это не значит, что вам она не нужна. Пожалуйста, я не могу смотреть на то, что вы с собой делаете…

— Для вас это слишком сложно?

— Да, слишком!

— Мне не нужна ваша жалость!

— А я не жалею вас! Неважно, что думают о вас другие, вы не такой на самом деле.

— Вы думаете, что видите меня насквозь? Вы слишком самонадеянны, мисс Грейнджер! Но я вижу вас. Вы делаете это исключительно для того, чтобы заслужить похвалу. Ещё одно звание после Героини войны. Девушка с добрым сердцем, которая не раздумывая бросилась спасать человека, которого всю сознательную жизнь ненавидела! Она сжалилась над ним, когда увидела, как беспомощно он истекает кровью и бьётся в агонии, умоляя себя спасти.

— В последний раз повторяю: я сделала это не из жалости!

— Тогда что вы здесь делаете? Удовлетворяете мои потребности? Почему вы не можете просто оставить меня в покое? В Больнице есть множество тех, кто действительно нуждается в помощи, почему вы выбрали именно меня? Я не очаровательный, не симпатичный и даже не милый! Вы живёте в заблуждении, что всё можно исправить, а я именно то, что вам нужно! Но я предлагаю поискать вам, мисс Грейнджер, другое благотворительное дело!

— Я не считаю вас благотворительным делом… — ошеломлённо проговорила Гермиона, но Снейп не дал ей продолжить.

— Нет, это именно то, что вы думаете. Ещё одно доброе дело в вашей бесконечной череде заслуг — подлатать его и отправить обратно в мир! Вас ведь только это волнует, не так ли?

Тишина, мучительная и безжизненная, заполнила комнату, слышалось лишь негромкое дыхание и чувствовалось бесконечное напряжение между ними. Они выглядели так, будто готовы уничтожить друг друга одним только взглядом. Гермиона, из последних сил сдерживая горькую и злую обиду, первой нарушила молчание:

— А это та часть, где вы извиняетесь…

— Это та часть, где вы уходите, мисс Грейнджер.

Снейп снова повернулся к окну, устремляя глаза куда-то вдаль. Гермиона хмыкнула, стараясь справиться с его грубостью и полным пренебрежением к её чувствам. В конце концов, она ушла, громко хлопнув дверью.

* * *

Снейп собрал свои вещи — то немногое, что у него было, решив навсегда покинуть этот дом. Он уже хотел уйти, но что-то заставило его остановиться. Ноющая боль всё ещё обжигала шею, отдавая и в затылок, и в плечо, но он всё же вышел в гостиную. Она сидела в одном из кресел, просто листая книгу. Когда он вошёл, Гермиона подняла глаза и невольно улыбнулась. Она успокоилась после их вечерней ссоры, подумав, что и он тоже успокоился и, скорее всего, пришёл извиниться. Ведь в глубине души она верила, что он действительно не такой, каким хочет казаться.

Он не ожидал увидеть её улыбку и проглотил всё, что было у него в голове, на случай, если снова начнётся вчерашний разговор. На самом деле, он не хотел быть жестоким к ней, ведь, в конце концов, он благодарен за всё, что она сделала для него. Он был бы рад расстаться с ней мирно, без лишних слов.

— Я ухожу, — это всё, что он сказал на прощание, улыбка растаяла на лице Гермионы. — Будем надеяться, что мы с вами больше не увидимся.

Она пристально смотрела на него, прекрасно понимая, что это всё, чего она могла ждать от этого человека. Теперь ей придётся проститься с ним, возможно, навсегда. Она сжала губы и молча вернулась к своей книге, так и ничего ему не ответив. Он был уверен, что в призрачной тишине дома он слышал, как её сердце разлетелось на осколки. Он понял, что она не вымолвит ни слова, и, немного постояв, тихо ушёл, чтобы больше никогда не вернуться.

_____

Но он ненавидел женщину, бессознательно ненавидел, инстинктивно презирал. Часто повторял он слова Христа: «Жена, что общего между тобой и мною?» Право, сам Создатель был как будто недоволен этим своим творением. Для аббата Мариньяна женщина поистине была «двенадцать раз нечистое дитя», о котором говорит поэт.

Она была искусительницей, соблазнившей первого человека, и по-прежнему вершила своё черное дело, оставаясь всё тем же слабым и таинственно волнующим существом. Но еще больше, чем её губительное тело, он ненавидел её любящую душу.

Ги де Мопассан «Лунный свет».

Я не наслаждаюсь более ни мясом, ни медовухой, а песни и смех стали для меня подозрительными незнакомцами. Я порождение горя, пыли и горьких желаний. Внутри меня есть пустое место, где когда-то было моё сердце.

Джордж Р.Р. Мартин «Песнь льда и пламени».

Мне теперь трудно назвать определённый час, или место, или взгляд, или слово, когда был сделан первый шаг. Слишком это было давно. И я понял, что со мной происходит, только тогда, когда уже был на середине пути.

Джейн Остин «Гордость и предубеждение».

— Я не понимаю, как это вообще могло случиться! Ты и… он? — Джинни озадаченно рассматривала Гермиону в зеркале.

— Я не знаю, понимаешь, не знаю, — ответила Гермиона, пытаясь скрыть лицо в букете цветов. Сегодня день свадьбы Гарри и Джинни, и Гермиона, будучи подружкой невесты, старалась не давать ей лишний повод для беспокойства. Джинни заметно нервничала по случаю предстоящей церемонии, тем не менее она была встревожена и заинтригована этим интересным поворотом в жизни лучшей подруги.

— Я не знаю, как и когда это произошло. Я просто, вроде как… но я ничего не могу с этим поделать. Я должна, как бы это лучше сказать, просто выбросить его из головы, но… — Гермиона растерянно оторвала лепесток. Наверное, впервые ей было трудно подобрать слова.

— Но, Гермиона, он ведь был… нашим преподавателем!

— Правда?! Я как-то не заметила! — моментально отреагировала Гермиона.

— И он намного старше!

— Я знаю, знаю, знаю, хорошо? У меня миллион причин не делать этого, но…

Джинни слабо представляла, какие чувства испытывает Гермиона, но борьба, происходившая между чувствами и разумом, отчетливо отражалась на её лице. Джинни не хотела снова говорить об этом. Конечно, хорошо, когда любовь взаимна, но любить безответно лучше, чем вообще не любить, ведь так?

— Хотя я прекрасно понимаю, откуда пошла эта симпатия, — в голосе Джинни слышались нотки иронии, — он обладает каким-то особенным шармом, и, как известно, девушки довольно откровенно заигрывают с ним. Не все, конечно, но время от времени это сложно было не заметить.

— Мне нравится его таинственность, — улыбнулась Гермиона, на мгновение воссоздав облик Снейпа в голове. — Такие люди, как он, сразу же занимают все твои мысли, как будто ты уже принадлежишь им.

Джинни наблюдала, как Гермиона погрузилась в собственный мир мыслей и воспоминаний, и улыбалась про себя.

— Почему ты никогда раньше об этом не говорила? — спросила она, в очередной раз расправляя свадебное платье.

— Я же говорю тебе, Джин, я даже не поняла, когда это случилось. Если бы я раньше осознала, что как дура влюбилась в него, думаешь, я не сказала бы тебе об этом?

— Эй, — Джинни развернулась, бросив на неё полный изумления взгляд, — мы уже называем это любовью?

Гермиона смущённо кивнула, удивляясь сама себе.

— Но теперь это всё не важно. Абсолютно всё! Кажется, он злится на меня за то, что я спасла ему жизнь, но сейчас я сожалею только об одном — я уже не надеюсь, что когда-нибудь… Нет, не то, чтобы я ожидала, что что-нибудь случится. Но дело именно в том, что…

— Сердце всегда надеется.

— Да, но всё это бесполезно. Он ясно дал мне понять, что не хочет иметь со мной ничего общего… Мерлин, ну и что мне теперь делать?

Джинни, поймав её грустную улыбку, повернулась, мягко сжала руку Гермионы в своей ладони:

— Я знаю, ты сильная, ты справишься с этим. Но я действительно переживаю за тебя. Ведь те, кто сдерживает желание, делают это потому, что их желание достаточно слабо, чтобы вырваться наружу. Но ты не из их числа...

— О, не волнуйся, со мной всё будет хорошо. В этом нет ничего особенного, — Гермиона уверенно махнула рукой, будто желая скорее закончить этот разговор, но через несколько секунд заговорила вновь, в очередной раз доказывая, что это всё, о чём она могла думать: — Ты не видела его после войны, Джинни… О Боже, что она с ним сделала! Я наблюдала за ним. День за днём наблюдала и видела последствия. Боль и скорбь — вот что осталось у него! Даже наша победа никогда не сможет загладить все его потери, а потерял он — просто поверь мне — действительно много! Его глаза давно утратили способность видеть, поэтому он просто смотрит на всё. Он никогда и никому не расскажет о том, что кипит в его душе, что съедает его изнутри. Он больше не умеет слушать, он только слышит. Отчуждение — вот его спасение, спасение ото всех. Он не желает возвращаться в мир. Он больше не видит в своей жизни смысла, но он вынужден жить. Дышать. Существовать. Я сделала это с ним, я позволила, нет, заставила его жить дальше! Та, которую он потерял, была для него всем. Я скорблю о ней — о его потери. Но больше я скорблю о нём. Его существовании и отсутствии одновременно. Но не так, как он это делает. Потому что я не могу объяснить свою потерю. Я не могу объяснить своё горе. Такое чувство, что жизнь просто ускользает от меня, а я вынуждена стоять и смотреть, не имея возможности что-то с этим сделать, как-то повлиять на ситуацию.

— О, дорогая, у тебя всё плохо, — Джинни сильнее сжала руку Гермионы мягкой горячей ладонью. — Действительно, очень плохо…

* * *

Гермиона наблюдала, как Гарри, её милый Гарри — один из самых близких ей людей, шёл по проходу между рядами стульев, чтобы встретиться с Джинни, обменяться обручальными кольцами, свадебными клятвами и обещаниями любить, оберегать, хранить верность, пока смерть не разлучит их. Гермиона улыбалась и искренне радовалась, украдкой вытирая непрошенные слёзы и время от времени погружаясь в свой маленький фантастический мирок. Рон, который был шафером, несколько раз, глядя на неё, то поднимал, то опускал брови, будто спрашивая, что случилось, но она только качала головой.

После того, как церемония закончилась, Гермиона прокралась к фуршетному столику, успешно избегая занятых приветствием гостей старших членов семьи Уизли. Да, многие хотели стать свидетелями исторической свадьбы Гарри Поттера, однако, чтобы защитить частную жизнь новоиспечённых Поттеров, список гостей был строго ограничен семьей и друзьями. Вместо того, чтобы обмениваться любезностями с малознакомыми людьми и улыбаться до боли в щеках, Гермиона поприветствовала нынешнего директора Хогвартса Минерву МакГонагалл. Приятная беседа плавно перешла к расспросам МакГонагалл о том, как вёл себя профессор Снейп после столь неприятного происшествия в Визжащей хижине, но Гермиона, стараясь как можно быстрее закончить этот разговор, ответила только, что он выздоровел, поблагодарил её и ушёл. Минерва нисколько не удивилась его резкости, ведь она прекрасно знала, каким может быть Северус Снейп.

— И чем вы сейчас занимаетесь, мисс Грейнджер?

— На самом деле, ничем. Но я планирую продолжить обучение, поработать над чем-нибудь. Гарри и Рон поступили в Аврорат, но, говоря откровенно, я никогда не хотела иметь ничего общего с Министерством…

— Что вы скажете, если я предложу вам стажировку в Хогвартсе? — сказала Минерва, откусывая спаржу.

Гермиона уставилась на МакГонагалл, не зная, как реагировать на это предложение. Она слышала, что Невилл уже поступил на отделение гербологии, и, с одной стороны, перспектива вернуться в Хогвартс, её второй родной дом, рождала тёплое ощущение в груди. Но с другой стороны — Гермиона поклялась себе, что намеренно не будет искать встречи с профессором Снейпом. Она сомневалась в том, что возвращение в школу, даже если его там вообще не будет, поможет ей забыть о нём.

— У вас есть несколько месяцев, чтобы дать мне ответ, так что подумайте об этом.

— Непременно, профессор.

* * *

Гермиона продолжала стоять у фуршетного столика, оценивая, как красиво смотрятся молодожёны в объятиях друг друга, медленно кружась под романтическую музыку, когда Рон коснулся её плеча:

— Потанцуешь со мной, Гермиона?

Он совершенно проигнорировал её отказ и, взяв за руки, закружил в танце. Гермиона даже не думала искать утешения в объятиях своего друга; после того печально известного поцелуя в Тайной комнате она чувствовала себя довольно неловко: очевидно же, что никто из них не собирался продолжать эти отношения.

— Ты в порядке? — спросил Рон.

— Да, я в порядке. Мы же уже всё решили, Рон. Наши чувства друг к другу коренились в нашей давней дружбе, не было ничего серьезного, чтобы можно было бы назвать отношениями. Мы же договорились, правда?

— Я не об этом, — нетерпеливо прервал её Рон. — Джинни рассказала мне.

«Чёрт возьми, Джинни!», — Гермиона на мгновение остановилась, но быстро придя в себя, попыталась отшутиться:

— Как будто тебе никогда раньше не нравился преподаватель! Я помню, как ты засматривался на мадам Розмерту. Да, она не наш учитель, но всё же…

— Я знаю тебя, Гермиона. Ты не похожа на меня. Думаю, мы оба знаем, что это не просто глупое «нравится»!

Гермиона не могла подобрать слов, чтобы ответить ему. Тишина повисла в воздухе, принося с собой довольно сильное чувство неловкости.

— О чём ты думаешь, Гермиона? — не вытерпел Рон. — Да, он спас нам жизнь! Да, он герой! Но… но это просто не... не укладывается у меня в голове! Ты влюбилась в этого старого мерзавца!

— О, прекрати, Рон!

— Я знаю, что ты никогда не хочешь слышать ничего против учителя, и вот тебе первое препятствие — он, чёрт возьми, был твоим учителем! И Снейп… ты совершенно чокнутая! Это самая большая ошибка в твоей жизни! Полнейшая чушь!

— Рон!

— Хорошо-хорошо, — он поднял руки в свою защиту. — Ты ведь знаешь, что я всё ещё люблю тебя, знаешь же? И двери Норы всегда открыты для тебя. Всё, что я хочу сказать, это… прибереги свои чувства для того, кто их оценит.

После того, как Рон ушёл, Гермиона долго думала над его словами, прекрасно понимая, что доля истины в них, несомненно, есть, но она не знала, что делать теперь. Гермиона никогда не верила в судьбу или пророчества, но недавние события подталкивали к тому, чтобы в корне пересмотреть свои взгляды; и каждый раз, задумываясь об этом, она усмехалась, мотала головой, строго для себя решив, что чему быть — того не миновать.

* * *

Прошло несколько недель. Гермиона всё ещё проводила время в родительском доме, читая для удовольствия или просто сидя в одиночестве, так и не определившись с выбором дальнейшего пути. Она старалась не вспоминать о словах Рона, но иногда они никак не хотели покидать голову. Но Гермиона быстро нашла выход — нужно просто чаще выходить из дома, не оставаться наедине с самой собой. Она несколько раз навестила семейство Уизли, однажды съездила к Поттерам… и теперь с уверенностью могла сказать, что эти весьма приятные визиты принесли много пользы. Однако день заканчивался, наступал вечер, за ним ночь…

Ночами было особенно трудно, так как Гермиона часто просыпалась в холодном поту от мучавших её кошмаров и больше не могла уснуть. Она хотела бы быть весёлой и счастливой, хотела бы общаться так много и свободно, но как она, находясь в пустом доме, могла выполнить эту задачу, если единственной её компанией был любимый рыжий кот?

На днях она получила приглашение на приём, устроенный Министерством Магии в честь героев войны, и с нетерпением ждала его, пока не узнала, что Гарри и Джинни не успеют вернуться из путешествия по случаю медового месяца. А кто ещё будет там, кого бы она хотела видеть? Но Гермиона уверяла себя в том, что это лучше, чем просто сидеть дома в полном одиночестве. Наверное, лучше…

Гермиона, подобрав довольно красивое, без излишеств платье, успешно закрыв длинными тёмно-синими перчатками шрам на внутренней стороне предплечья, прибыла на место. Каково же было её удивление, когда никто из не то чтобы друзей, а даже знакомых так и не приехал на этот приём.

Когда Гермиона вошла, весь зал, наполненный в основном теми, кто имел настолько косвенное отношение к этой войне, что их с бесчисленным количеством оговорок можно назвать участниками, казалось, повернулся в её сторону, не ожидая, что кто-то из настоящих героев войны действительно появится.

Гермиона сразу же пожалела о своём решении, как только присутствующие окружили её, желая познакомиться и расспросить о её жизни до, во время и после войны.

— Хватит, оставьте её, — Кингсли Бруствер наконец пришёл ей на помощь, рассеивая чрезмерно нетерпеливую толпу.

— Спасибо, министр.

— Гермиона, пожалуйста, зовите меня Кингсли.

— Боже, мне, наверное, не следовало приходить. Больше никто не пришёл... Я чувствую себя не в своей тарелке, — она покраснела, придумывая срочные, не терпящие отлагательств дела, которыми следовало заняться именно сейчас, но в голову не приходило ничего стоящего. К тому же она не хотела, чтобы министр магии посчитал её невежливой.

— О нет, не стоит. Профессор Слизнорт здесь, и, как вы можете заметить, он не отказывает себе в удовольствии посещать министерские приёмы. Он совсем недавно оставил должность преподавателя, выйдя на пенсию, и, боюсь, с его рвением он рискует сегодня напиться до смерти. И давайте посмотрим… о, Элфиас Дож. Я думаю, вы знаете Виктора Крама? И Северус Снейп здесь.

Гермиона ахнула от одного упоминания имени Снейпа и очень хотела бы провалиться под землю, ко всем чертям. Хорошо, нужно убираться отсюда сейчас же! Но не могла же она просто повернуться и уйти, это выглядело бы крайне нетактично с её стороны, но и чтобы он заметил её здесь (если уже не заметил!), она тоже не хотела. Гермиона вздохнула, взяла бокал шампанского и, стараясь привлекать как можно меньше внимания, направилась в сторону балкона. «Как настолько нелюдимый человек, коим являлся Северус Снейп, вообще оказался на этом вечере?» — хмурясь, спрашивала у самой себя Гермиона, пока, подняв голову, не заметила у перил того, от кого хотела убежать. О, конечно, интроверт приходит на приём и прячется от всех, чтобы ни с кем не разговаривать!

Снейп смотрел на тёмное звёздное небо, но, услышав приближающийся стук каблуков, обернулся, увидев застывшую на месте Гермиону.

— Ах, простите, сэр. Я не думала, что здесь кто-то есть.

Его брови нахмурились, уголки губ дёрнулись, будто ему было крайне неприятно находиться с ней в одном помещении, и Гермиона убеждала себя, что это действительно так. Но дело было не только в этом: он нашёл одну женщину, которую, несмотря ни на что, любил до сих пор. Гермиона была уверена, что и секунду назад, до её прихода, он думал именно о ней. Хотя, вероятнее всего, он думает о ней всегда…

Снейп окинул её холодным взглядом, и Гермиона, почувствовав странную дрожь в коленках, поняла — ещё немного, и она просто упадёт.

— Ненадолго. Я как раз собирался покинуть это место.

— Нет-нет, это я ворвалась! Я думаю, мне стоит уйти…

— Нет, мисс Грейнджер.

Они оба направились к двери, пытаясь выйти как раз в тот момент, когда Виктор Крам входил в неё. Гермиона, лицом к лицу столкнувшись с ним, едва не пролила содержимое бокала на мантию своего бывшего профессора. Он вряд ли посчитал бы это забавным, не так ли?

— Гермивона! Я надеялся, что ты придёшь, — улыбаясь, Виктор заключил её плечи в свои объятья, но Гермиона быстро отстранилась. — Потанцуешь со мной? Ну же! Как в старые добрые времена.

Снейп приподнял брови, одаривая Виктора уничтожающим взглядом, и, выразив своё отвращение яснее, чем когда-либо, развернулся и ушёл.

Гермиона не могла сказать наверняка, кому было адресовано столь яркое проявление чувств со стороны Снейпа — только Виктору, или только ей, или присутствующим на этом вечере, или вообще всем знакомым и не знакомым ей людям, но она знала, что ниже пасть в его глазах вряд ли возможно, и желание уйти прямо сейчас, невзирая ни на кого, наконец взяло верх.

— Нет, спасибо, Виктор. Мне не очень хочется танцевать… — она прошла мимо него, направляясь к выходу из зала.

— Да ладно тебе, — Виктор схватил её за руку, продолжая настаивать на своём. Несколько мужчин разного возраста последовали за ним, окружили Гермиону, желая вернуть на праздник. Она чувствовала, как толпа приближается к ней, и её слабые протесты тонули в громком шуме. Она беспомощно огляделась — вокруг не было ни одного знакомого лица, как вдруг услышала:

— Кажется, мисс Грейнджер сказала «нет».

Толпа расступилась, когда мужчина, одетый в чёрное, подошёл и обвёл яростным взглядом всех присутствующих, призывая прекратить столь бесцеремонное отношение. Гермиона думала, что он уже покинул вечер, оставив её на произвол судьбы, но, видимо, это было не так. Снейп подошёл к ней и сказал тихим, но настойчивым голосом: «Возьмите своё пальто!».

Гермиона была удивлена, но ей не требовалось повторять дважды. Он вывел её из толпы, вроде бы обняв рукой за спину, но на самом деле нисколько не касаясь, и она, схватив пальто с вешалки и на ходу надевая его, вышла из парадной двери.

Как только они оказались на улице и прежде чем Гермиона успела что-либо сказать, Снейп легко сжал её локоть, и с резким рывком они трансгрессировали прямо к её дому. Гермиона на мгновение сжала пальцами виски, приходя в себя не столько от неожиданного перемещения, сколько от того, что Снейп действительно помог ей сбежать, повернулась, заметив, как он, не говоря ни слова, оставил её.

— Профессор…

Но он так и не обернулся и, отойдя от неё на несколько шагов, трансгрессировал с глухим хлопком, не оставив никаких признаков того, что когда-либо был здесь. Гермиона вздохнула:

— Спокойной ночи, сэр… и спасибо вам…

_______

У каждого человека есть его тайные печали, о которых не знает мир; и часто мы называем человека холодным, когда ему всего лишь грустно.

Генри Уодсворт Лонгфелло.

Я скучаю по тебе, моя дорогая, впрочем, как всегда. Но сегодня особенно тяжело, потому что я чувствую, как ветер поёт мне, и это новая мелодия, которую я никогда раньше не слышал. Ветер меняется... возможно, надвигается шторм. Я чувствую запах полевых цветов, который напоминает мне о тебе. Эти вещи больше не доставляют мне удовольствия. Ты приходишь ко мне всё реже, и иногда мне кажется, что большая часть того, кем я являюсь, медленно ускользает.

Я плачу. До сих пор. Ночью, оставшись наедине с самим собой, я зову тебя, и, когда моя боль становится невыносимо сильной, ты находишь способ вернуться ко мне. Я вижу тебя во сне... Мы снова на том лугу, где впервые встретились. Ветер играет с твоими волосами, твои глаза, озорные, но такие нежные, твоя кожа ловит последний луч угасающего солнца… Ты прекрасна, когда поворачиваешься ко мне и улыбаешься. Я жду этого момента больше, чем любого другого. Я поднимаю руку и мягко касаюсь твоей щеки, а ты подаёшься вперёд, ловишь моё прикосновение. Мои руки холодные, а твоя кожа тёплая и нежная, и я на мгновение задумываюсь, не отстранишься ли ты, но нет, конечно, нет. Никогда не отстранялась. До тех пор, пока я серьезно не причиню тебе боль — не прикосновением, а словом.

Я понимал, какова моя цель в жизни. Но я не думал о том, что сделал. И я знаю, что бы ты сказала, если бы была рядом. Кажется, я уже слышал это от кого-то другого.

Каждый раз, когда мы стоим близко друг к другу, туман, белый, густой туман, появившийся непонятно откуда, застилает всё вокруг. Он медленно подкрадывается, обволакивает тебя, ограждая от меня, словно предотвращая твой побег. Я чувствую, как моё горло сжимается, не позволяя сделать вдох, а глаза наполняются слезами, потому что я знаю, что тебе пора уходить. Как бы я хотел ещё мгновение смотреть в твои глаза, сжимать твою руку, развеять эту чёртову мглу раз и навсегда, как бы я хотел остаться здесь с тобой! Но ты только отрицательно качаешь головой. Я чувствую твою печаль и моё собственное одиночество, я чувствую, как боль, покинувшая сердце, возвращается с новой силой в тот момент, когда ты отпускаешь мою руку. Тебе пора возвращаться, потому что твоё место там, а моё — здесь.

С раздробленным на кусочки сердцем я наблюдаю, как ты медленно растворяешься в этой дымке. Я пытаюсь сохранить в памяти каждый момент нашей встречи, каждое мгновение, связанное с тобой. Но скоро, всегда слишком рано, твой образ исчезает и туман рассеивается, оставляя меня одного на лугу. Тогда я склоняю голову и плачу, плачу, плачу…