Огонь Владыки (гет)

Со стороны могло показаться, что Винтерфелл замерз окончательно. Превратился в кусок льда, как и все вокруг — настолько выглядел он белым и неживым. Но жизнь все еще теплилась в нем, хоть и слишком слабая для того, чтобы противостоять Королю Ночи.

В Винтерфелле слишком мало людей, а у людей слишком мало дров и провизии — хорошо, если запасы не закончатся до прихода армии мертвецов. Стена и Ночной Дозор теперь не сдерживают их, но… нет, одной магии Короля Ночи даже вместе с оживленным драконом недостаточно, чтобы разрушить Стену. Что-то должно было ослабить ее защиту — что-то, носящее на себе Его метку.

Что-то — или кто-то. И этот кто-то наверняка сейчас в Винтерфелле.

Кто?

Мелисандра кутается — скорее по привычке — в красную шаль и внимательно оглядывает всех в полуразрушенном Великом чертоге. Пусть Джон Сноу и запретил ей появляться на севере, но ее долг перед своим богом — быть здесь и помочь одолеть Великого Врага. Ее помощь определенно понадобится, и молодой король понимает это, поэтому и не изгнал до сих пор. До последнего времени она была бессильна — даже определить подсыла Врага не могла — но теперь ее уверенность росла день ото дня.

Тем, кто пронес Его метку на себе и пропустил Зло за Стену, мог быть только один человек.

Брандон Старк. Калека. Чудом выживший за Стеной и побывавший там, куда не ступала нога смертного человека.

Мелисандра понимает, что может ошибиться, но все указывает на него. Возвращение оттуда, откуда не возвращался никто, отрешенность от людей, ограниченность в пище и сне (ей самой пища и сон тоже не требовались, но она черпала силы в Р’Глоре, в то время как молодого Старка, скорее всего, питал Враг), даже изменение в характере — Враг может менять людей до неузнаваемости. Оттого-то и нет молодому Брандону дела до семьи, оттого он и сидит целыми днями в богороще и возвращается в комнату только по ночам, когда стужа становится невыносимой для живых — за Стеной, среди льдов и белых деревьев с кровавыми глазами, Враг силен, и через лед и деревья держит связь со своими приспешниками. Точнее, с приспешником.

К счастью, у Мелисандры есть верный способ убедиться. Если подарить тому, кто носит Его метку, хотя бы немного огня Р’Глора, носитель метки падет. Правда, придется потом как-то объясняться с Джоном Сноу и прочими… но об этом Мелисандра предпочитает не думать.

Она приходит в покои молодого Старка глухой ночью; комната неожиданно протоплена жарко, до духоты, а ее хозяин отчего-то лежит на постели, а не сидит, как обычно, в кресле у очага.

— Зачем вы пришли, миледи?

В голосе молодого Старка нет ни гнева, ни удивления — ничего, кроме смертельной усталости. Кажется, что он знал о ее приходе, и теперь ему не терпится от нее избавиться.

— Не думаю, что смогу вам помочь.

— Вы видите прошлое и будущее, неужели вам так тяжело увидеть мои мысли? — Мелисандра потягивается и одним движением выскальзывает из шелкового платья; так когда-то давно, в прошлой жизни, делала совсем другая женщина в покоях совершенно другого мужчины. — И боюсь, что помощь нужна не мне, а вам, лорд Брандон.

Она скользит на постель, прогибаясь в спине, демонстрируя бедра и груди, и откидывает меха и тяжелое одеяло; молодой Старк не шевелится, но внимательно за ней наблюдает. Пальцы путаются в завязках исподнего, но Мелисандра с ними справляется; чуть приспустив белье, приникает к мужскому естеству молодого Старка губами — и чувствует, как тот вздрагивает.

Теперь главное — не переборщить.

Мелисандра проводит языком по всей длине члена, чуть урча посасывает головку и нежно, почти невесомо, ласкает яички; молодого Старка очень скоро начинает бить крупная дрожь. Говорят, будто калеки немощны, но его естество восстает; Мелисандра выпускает его изо рта — от подушек доносится сдавленный полустон-полувсхлип — и, перебросив ногу, медленно садится сверху. Она уже давно не была с мужчиной, поэтому вспышка саднящей боли внизу оказывается неожиданной; молодой Старк выгибается на кровати так, как только позволяет ему тело — судя по всему, он впервые совокупляется с женщиной. Он не может задать темп, не может даже подстроиться, но Мелисандре этого и не нужно — она делает все сама, как тогда с бастардом Роберта на Драконьем Камне.

— Вам не слишком жарко, лорд Брандон? — Она скачет на нем, как на породистом жеребце, уперевшись руками в грудь и выписывая бедрами восьмерки. — Не боитесь сгореть? Владыка Света милостив: отрекитесь от Великого Иного, и Владыка позволит вам возродиться в его сия-а-ах…

Пика они достигают одновременно. Мелисандра не удерживается и падает на грудь молодому Старку; тот отчего-то притягивает ее к себе, вонзаясь до упора, и, изливая в нее свое семя, рвано выдыхает:

— Ш… Шира…

И Мелисандра не может подняться, цепенея. Не от отвращения или усталости — от страха.

То ли перед тем, что тело под ней не рассыпалось в прах, получив огонь Владыки.

То ли перед тем, что глаза молодого Старка на бесконечно долгое мгновение вспыхивают красным, а в лице проступают знакомые — и почти забытые — черты.

То ли перед тем, что тот, кого она считала Брандоном Старком, называет ее именем давно покойной матери.