Нелюдимые (джен)

— Простите!!! — Женя, запыхавшись, подбежала к ребятам, а затем согнулась, уперев ладони в колени. Мишка и Артур удивлённо обернулись на неё.

На пустыре под мостом, где они собрались, должны были быть ещё ребята, но пока что, видимо, пришли только эти двое. Артур Синицын, надевший широкие для его ног просторные шорты и огромную майку, уже распаковал сумку с баллончиками, а Мишка Панкратов непринуждённо сел рядом, на собственную куртку. Его школьный рюкзак был брошен неподалёку — у Мишки, видимо, только-только кончились уроки.

— Ну и где ты пропала?

— Дома, — коротко ответила Женя, выдохнув. Выпрямилась, оглядела друзей. — Кажется, сегодня я снова там не ночую.

— Опять пьёт? — сочувствующе спросил Артур, потряхивая баллончик с краской. Кажется, с зелёной, как выцветшая осенняя трава.

Женя коротко тряхнула рыжей головой.

— Пофиг на неё… Кого мы ждём?

Мишка поглядел на наручные часы.

— Сонька хотела с нами. Но у неё, может, опять с отцом проблемы.

— Тогда начнём! — с энтузиазмом воскликнул Артур, вскинув вверх кулак. — А они позже присоединятся. Ееей!

— Еееей! — Мишка вскинул кулак вслед за ним. — А что начнём?

— Ура-а-а! — Женя повторила их жест. — Да, а что мы начнём?

Повернувшись к широкой опоре моста, Артур снял колпачок с баллончика, и надел на лицо чёрную маску.

— Историю.

Возвращающийся с работы Сэт, заметаемый снегом и ветром, негодовал.

Он вообще часто негодовал на собственных соседей, однако сейчас негодование его пало на Роберта — тот по каким-то причинам сам не мог купить себе газировки, и попросил Сэта зайти в магазин.

Сэт прекрасно понимал, почему он так и не собрался спуститься до ближайшей «Пятёрочки»: погода была настолько отвратительной, что даже выход из подъезда казался подвигом.

«Что-нибудь ещё?» — написал Сэт в их общем чате, заходя в магазин и чувствуя, как оттаивает с мороза лицо, а с ботинок отряхивается мокрый снег.

Пока он брал «Доктор Швепс» с полки, пришла директива с номера одного из его соседей:

«Меланхолик котлеток хотела пожарить, так что можешь купить «Черкасовских». Мише ничего не надо.»

«Ну хоть он ничего с меня не требует…» — сердито подумал Сэт. На кассиршу он тоже случайно глянул сердито, так что та даже опешила.

— Что-то не так?

— Ничего, — чтобы не почувствовать себя глупо, Сэт продолжил хмуриться, пока молодая кассирша отбивала бутылку лаймового «Доктора Швепса» и пачку с замороженными котлетами.

— Извините, — буркнул он, расплатившись. Бросил купленное в рюкзак и вышел из магазина, окунув лицо в леденящую метель. Кассирша провожала его сочувствующим взглядом, кажется, даже немного пожалев.

«Что Миша делает?» — спросил зачем-то Сэт, направляясь к подъезду, расположенному напротив — через двор, засыпанный снегом.

«Стримит».

…В тёплом подъезде было приятно накурено, и слегка пахло сыростью. Совсем забыв про то, что у Миши скоро кончатся сигареты, Сэт мысленно поворчал на себя, что запамятовал, и на Роберта — что не напомнил.

А ведь если ничего не предпринять — Миша станет просить у него, вот ужас-то! Под вечер разразилась такая метель, что казалось, будто Ветродвинск вот-вот атакуют Белые ходоки. Так что тому, кому выпадет честь идти за сигаретами, явно придётся несладко.

Сэт вставил ключ, звякнув брелоками, и повернул его.

«Что ж, я готов пожертвовать Мише одну сигарету, чтобы больше сегодня никуда не выходить».

Войдя в тёмный коридор, он какое-то время молча пыхтел, закрывая дверь.

— Привет, — сказала ему Меланхолик негромко, появившись из комнаты. — Давай сумку, на кухню отнесу.

«Да, спасибо», — подумал Сэт — паа , протягивая ей рюкзак. Взяв его, Меланхолик без интереса заглянула внутрь и зашагала по длинному коридору на кухню.

— Робби, хорош хомячить! — послышался её голос. За ближайшей дверью раздавались редкие реплики вперемешку с музыкой.

Открыв дверь, Сэт осторожно заглянул в студию.

На экранах мониторов виднелась «Dark Worlds» — любимая Мишина игра.

— Да давайте, пацаны, хватит лажать…

— Мишань, — позвал Сэт тихо.

Тот выткнул из уха один наушник, повернув голову в тот угол комнаты, куда не доставала веб-камера. Приветственно вскинул руку и быстро вернул её на мышку.

— Слушай, я забыл, что у тебя сигареты кончаются…

— Ничего, — отмахнулся Миша. Он ненавидел, когда его отвлекали от стримов, и терпеть мог только разговоры с Сэтом. — Мне Алёна купила.

Алёна — это была Меланхолик. Очень стройная, худая в плечах девушка с короткими волосами, окрашенными в бледно-синий цвет. Её прозвище ей очень подходило: она очень редко смеялась и улыбалась, была очень чувствительной и ранимой. Запираясь в комнате, рисовала (и сама же озвучивала) анимированные мультики для собственного канала на YouTube, собравшего уже полтора миллиона подписчиков. От названия канала, кстати, и пошло её прозвище: он назывался «Melancholic-TV». Плюсом, это было имя её персонажа, так что Алёной её толком никто и не звал. Меланхолик была единственной девушкой, живущей здесь на постоянной основе.

Когда Сэт вошёл на небольшую кухню, на плите уже кипела кастрюля с водой, а Меланхолик ставила чайник. Здесь же сидел за ноутбуком Роберт: провод к нему чёрным удавом тянулся из розетки в коридоре.

— Не включай всё сразу, электричество побереги… — сухо сказал Сэт.

— Да, извини… Задумалась.

— Здоров, — протянув руку, Роберт поприветствовал Сэта и показал ему уже открытый «Доктор Швепс». — Спасибо.

— Сам бы шёл покупать, — сказал Сэт, садясь на одну из свободных табуреток. — На улице жопа.

— Да мы уж видели…

С начала снежного ноября у Роберта начался месяц «Швепса» — когда он целый месяц именно эту газировку предпочитал любым другим жидкостям, и пил её в невероятных количествах. Помимо неисчислимых хобби, Роберт умудрялся находить свободное время и вести свой собственный блог. Когда он писал, он обычно сидел на кухне и место у стены по праву принадлежало ему. Он несколько раз упоминал, что где-то даже подписал, кому эта седушка принадлежит. Но подписи никто не видел, потому что никто собственность Роберта не оспаривал.

Какое-то время Сэт слушал блаженное молчание: Меланхолик распаковывала принесённые им котлеты, Робби что-то печатал в своём блоге, а за окном мёл снег.

— Алён, налей чай, пожалуйста.

— Хорошо, сейчас.

— А попросил бы кто-нибудь другой — ты бы ощетинилась, — хмыкнул Робби негромко.

«Чистая правда», — подумал Сэт, а сам спросил:

— Про что пишешь?

Каждый раз, когда Роберту задавали такой вопрос, он с умным видом поправлял очки — эдакий великовозрастный ботаник, — и этот раз исключением не был:

— Рецензию. Недавно вышло «Дом на Дагестанской», такое днище… Ты видел?

— По телеку слышал, по Первому про него часто говорили.

— Да говно на говне, серьёзно, как такое вообще снимать можно?! Я сегодня скачал с торрента да глянул — блин, такое чувство, что там сценаристам платят, чтобы они писали как можно более лютую ересь.

— Мне тоже не понравилось, — поделилась мнением Меланхолик, кидая в кипяток для Сэта пакетик чёрного чая.

Учитывая то, что в кино она разбиралась гораздо хуже Роберта — видимо, у фильма были серьёзные проблемы.

— Так что с ним не так? — спросил Сэт, протягивая уставшие от ходьбы ноги.

— Да всё, — недовольно махнул рукой тот, возвращаясь к печатанию. — Рассказ про хороших русских и плохих таджиков. Блевать тянет. Стереотипы один — «э, жи есть?», — он показал рукой характерный жест, а голосом изобразил псевдо-кавказский акцент. — Брякинцева не хватало, ещё и этот вылез…

— Спасибо, — сказал Сэт, когда Меланхолик поставила перед ним на стол дымящуюся кружку.

Спустя время он спросил:

— Давно Миша стримит?

— Третий час уже где-то, закончит скоро…

— Ой, совсем забыла… — вспомнила вдруг Меланхолик, уже налившая в сковородку масло. — Сэт, тебе Гоша звонил.

— Какой, Гост?

Чай был крепкий и не сладкий, без грамма сахара — именно такой Сэт всегда пил.

— Да-а, он что-то говорил про то, чтобы ты написал ему.

— А чё он мне сам не написал?

— У тебя ж личка закрыта. Он говорит, в друзья не добавляешь…

— Ах ты ж, точно… Робби, у тебя его номер есть?

— Да, вроде был.

Достав телефон, Роберт продиктовал номер Сэту. Тот набрал, выслушал несколько гудков.

Георгий Стопарев, он же Гост, был уличным художником, всего себя посвящающим рисованию граффити. Сэт был плохо знаком с ним — они встречались всего несколько раз, и всё, что он о нём знал, — так это то, что Гост ненавидит пустые надписи на стенах, хоть матерные, хоть любовные, хоть заумные. Он говорил, что это пустая трата краски, и что «лучше бы эти деньги «ху*дожники» потратили на что-то полезное». Конечно, его собственные граффити выглядели как настоящие шедевры даже для Сэта, который в них нисколько не разбирался.

Вот только что ему вдруг понадобилось?

— Салам! — бодро поздоровался он, ответив на звонок.

— Здаров, это Сэт. Мне Роберт передал, что я вдруг тебе срочно понадобился.

— Ааа… Да, стопудово. Слушай, у вас на хате всё сплошняком занято?

Уже этот вопрос Сэту очень не понравился: мгновенно вычислив в голове всё, что только можно, он решил, что если Гост начнёт проситься к ним жить — повесить трубку.

— Да… — ответил Сэт не слишком твёрдо, на всякий случай оставляя себе простор для манёвра.

Меланхолик у шипящей плиты с любопытством повернула к нему голову.

— Блин, а чё, вообще никак, да? — спросил Гост.

— А что ты хотел?

— Ты не мог бы у себя девчонку приютить?

— Девчонку? — осторожно спросил Сэт спустя пару секунд. — Какую девчонку?

— Ну обычную. В школу ходит, волосы на башке, руки по бокам.

— И на кой-ляд она мне сдалась? — откинув голову назад, Сэт упёрся затылком в стену, подняв глаза в потолок.

— Слушай, ну на время. Чтобы хотя бы совсем по улице не шлялась.

— Ей что, жить больше негде?

— Бум. В точку.

Сэт потёр свободной рукой лицо: ситуация становилась сложнее. Встав со стула, он вышел с кухни в коридор, прикрыв за собой дверь. Шипение масла на плите тут же утихло.

— Объясни нормально, что происходит, — тихо попросил он.

Гост в трубке тоже понизил голос:

— Дом у неё сгорел на днях. Из родителей была только мать, и она… сгорела.

Сэт нахмурил брови.

— Жесть… Это не тот дом, что на Пролетарской?

— Ага. Видел?

— Проходил мимо. Дом до самых панелей выгорел.

— Вот-вот… Девчонка-то сбежала, я её на улице подобрал. Идти, говорит, некуда — ни бабушек, ни тёть, одна мать была. Отец хрен пойми где, друзья дали приют, на сколько могли, но у них у самих, по её словам, траблы. Теперь она ищет помощи у незнакомцев. А кто у нас добрый Самаритянин, дающий приют бездомным?

Сэт потёр переносицу пальцами, чувствуя, как медленно испаряются шансы отказать. За это он порой себя ненавидел: слишком чувствителен был к чужой беде, пусть даже совершенно незнакомого человека.

— Чел, сам подумай: что мы с ней делать будем? Куда её денем? У меня тут не приют, мать твою, — тихо говорил он. — Я и так впустил к себе три рыла, а ты ещё предлагаешь…

— Это на время, Сэт. Просто пока не найду ей дом.

— Ага, так ты и взялся искать.

— Тут без подвоха, парень: я реально попробую найти кого-нибудь из её родственников. Она нормальная, не буйная, не наркоманка… Пока что. Хрен знает, что будет, если ещё на улице проторчит, сам понимаешь.

— Оох… — и Сэт обречённо выругался.

Казалось бы: возьми и откажись. Скажи Госту: нет, парень, нет у меня места в квартире, ищи кого-нибудь ещё. Сэта так и подмывало сказать это, однако что произойдёт, если Гост так и не найдёт, куда её приютить?

— А сам-то? — спросил Сэт. — Всю эту неделю она у тебя жила, чё вдруг сплавить решил?

Гост взмолился:

— Чувак, мне завтра в Эл-Эй лететь нужно, а в квартире у себя я её не оставлю!

— В Эл-Эй?! Ни хрена себе, что у тебя там?

— Выставка. Очень-очень важная. Сэт, ну будь другом, насри кругом! Ну будь братом, насри квадратом! Ну будь сестрой…

— Я бросаю трубку.

— Не-не-не-не-не, стой! Ладно, серьёзно. Выручи. Пожалуйста.

Сэт издал долгий выдох носом. В коридор из комнаты выглянул Миша, кажется, закончивший стрим. Вопросительно кивнул Сэту — что, мол, стоишь? — на что тот повёл глазами, указав на телефон. Миша понимающе кивнул, отправившись обратно в комнату.

— Сэт, ты ещё там?

— Да. Я думаю.

Потерев лицо ладонью, Сэт спросил:

— Скажи, это терпит, ну… Час или около того?

— А чё потом?

— А потом я со всеми посоветуюсь и скажу тебе общее решение.

— Блин, Сэт, чё ты паришься, это ж твоя кварти…

Сэт сбросил вызов: квартира, где он жил, уже давно перестала быть только его.

Когда-то давно здесь жили его тётя с дядей. Но когда они съехали из Ветродвинска в Москву, родители разрешили Сэту переехать, чтобы квартира не пропадала. На момент окончания вуза, Сэту было уже двадцать шесть: он нашёл работу, и вполне мог себя обеспечивать. Он прожил, временами навещая родителей, около двух месяцев и однажды, вернувшись с работы, прямо в прихожей рухнул на пол, осознав, что больше так не может.

Около года назад он расстался с девушкой, с которой встречался долгое время. Друзья и знакомые после окончания университета постепенно рассосались, забыв про него. Изредка навещавшие его родители также не сильно исправляли ситуацию. Единственный лучший друг Сэта — парень по кличке Чой — уехал работать по специальности куда-то на Урал, и изредка писал письма, но они всё равно давно не виделись. Ежедневно квартира №68А встречала своего владельца холодным равнодушием, как бы намекая на то, как именно Сэт проведёт всю оставшуюся жизнь. Не выдержав, тот решил искать сожителей.

Первым к нему подселился Миша — невысокий парень с намёком на полноту, любивший фотосъёмку, видеомонтаж и компьютерные игры. По его рассказам, он часто стримил дома, зарабатывая на этом неплохие деньги, однако родители ни в какую не желали воспринимать его заработок всерьёз, говоря, что он просто сидит у них на шее и мается дурью. Сэт был вовсе не против такого заработка, если он действительно приносил деньги, так что с радостью согласился на то, чтобы Миша перенёс к нему свой компьютер, фотоаппаратуру, а также свёрток большой зелёной ткани — хромакей, как он сам объяснил.

Вскоре после него появился Роберт Липатов — старый знакомый Сэта со школы, которому просто осточертело жить со своей излишне тихой семьёй (которая, по его словам, не могла выносить огромного числа его занятий). На Роберта потребовалась целая комната, которую он в кратчайшие сроки завалил железом, чем был чрезвычайно доволен. Он частенько ворчал на всех вокруг — как и сам Сэт, — но в целом был довольно интересным собеседником. Когда вселился он, Сэт подумал, что жизнь налаживается, хоть и весьма странным образом.

Меланхолик возникла на пороге квартиры спустя примерно два месяца мирного сосуществования Сэта, Роберта и Миши. Сэт до сих пор помнил этот странный визит: худая таинственная девушка в спортивной куртке, кепке, чёрных очках, и с рюкзаком за спиной, спросила, не он ли давал объявление о том, что ищет сожителей. Только тогда Сэт подумал о том, что объявление стоит уже удалить — соседей ему хватало. Он хотел, было, сказать, что места закончились, но появление таинственной девушки настолько сильно его заинтересовало, что он впустил её внутрь и решил выслушать.

Меланхолик рассказала, что вот уже несколько лет жила с родителями и занималась YouTube-аниматорством: рисовала различного рода простенькие мультики (с участием её собственного персонажа — Меланхолики), собиравшие множество просмотров по всей Сети. По её собственным сбивчивым объяснениям, однажды кто-то из её недоброжелателей слил в Интернет её фото и домашний адрес. Жизнь нелюдимой художницы вмиг превратилась в ад: к ней постоянно стучали в двери, караулили у подъезда, узнавали на улицах, и — что бывало особенно часто — предлагали встречаться. Какое-то время она это терпела, но постепенно даже родители, с которыми она жила, начали от этого уставать. Пожалев их, Меланхолик сказала, что найдёт квартиру, и сбежала из дома.

Близких друзей в Ветродвинске у неё не было, так что пришлось искать квартиру через Интернет. Так она и оказалась на пороге №68А.

Вздохнув, Сэт решил, что не может отказать в помощи девушке, и спросил лишь, не против ли она жить в квартире с тремя парнями.

Меланхолик, немного подумав, согласилась и, по её словам спустя долгое время, ни разу не пожалела. С тех пор Сэт удалил объявление о поиске сожителей из Сети.

Прошло уже полгода: иногда в гости заходили родители, но больше в двери квартиры №68А никто не стучался.

*

— В общем… Есть базар, — сказал Сэт, позвав Мишу на кухню.

Он сел на диван рядом с Робертом, явно недовольным тем, что приходится отрываться от печати. Меланхолик лопаткой переворачивала котлеты на сковородке, разносящие по кухне приятный аромат.

— Это по поводу того, о чём Гост болтал? — спросил Роберт.

— Угу. Есть некая девочка, у которой сгорел дом и никого не осталось. Школьница, вроде. Жить ей, типа, больше негде… Мне самому не очень нравится эта затея, но я подумал, что лучше будет решить всем вместе, что делать, — и Сэт скрестил руки на груди.

Первой заговорила Меланхолик:

— Если ей некуда пойти… то лично я не против того, чтобы она была тут. Пусть живёт в моей комнате, не пускать же её к вам, оболдуям…

— А нас тут не слишком много? — хмуро спросил Роберт из-за ноутбука. — И где она спать будет? Решать, конечно, Сэту, но просто…

— Мы можем разобрать кресло, — сказала Меланхолик. — Там она уместится.

— Миш, а ты что думаешь? — спросил Сэт.

Миша зачем-то полез в холодильник. Неясно, зачем: продуктов там было не слишком много, и пожевать до ужина было нечего.

Он пожал плечами.

— Решать и правда тебе. Если она не будет мешать — то чего бы и нет. Сам посуди: идти ей реально некуда.

— Сэт, а ты сам-то что решил? — спросила Меланхолик.

Тот привычно потёр двумя пальцами переносицу.

— Робби прав, нас тут правда слишком много, а у меня тут не приют для бездомных.

— Похоже, что как раз приют, — Миша хлопнул его по плечу, выходя с кухни. — Кстати, Сэт, угостишь сигареткой, раз такое дело?

Закатив глаза к потолку, Сэт выудил пачку из кармана и протянул Мише.

Видя, что он не закончил свою реплику, Меланхолик выжидательно смотрела на него.

— …но я думаю, если мы на время впустим последнего человека, то можно будет и потесниться, — вздохнул Сэт.

*

Звонок в квартиру раздался в без пяти десять вечера.

Слегка взволнованный, Сэт открыл дверь.

На пороге стояли двое. Первый — уже знакомый ему Гост, в шапке, чёрном пуховике и толстых перчатках. Рядом с ним стояла невысокая светловолосая девочка с большими глазами и бледной кожей. Одетая в красный пуховик, варежки и непомерно большие ботинки, она в первую секунду напомнила Сэту эльфа. В следующую — Баттерса из «Южного парка» (потому что на ней была голубая шапка).

— Это Женя, — представил её Гост, оказавшись в прихожей, и хлопнул её по плечу. Женя вздрогнула, но ничего не сказала. — Женя, это Саша. Но все друзья зовут его Сэт, и ты тоже зови.

— Очень приятно, — спокойно сказала Женя.

— Взаимно… Разувайся и проходи вон в ту комнату.

Когда Женя прошла по коридору и зачем-то прошла на кухню, где в этот момент никого не было, Сэт недовольно посмотрел на Госта.

— Первый и последний раз. Больше я никого впускать не стану, мне соседей хватает…

— Спасибо, чувак, ты и меня, и её нереально выручил! — радостно сказал Гост. — Я как только что-то найду, сразу тебе скажу, о’кей? Вообще красавчик, по гроб жизни обязан…

— Проваливай уже, — хмуро сказал ему Сэт, изобразив самую хмурую из своих физиономий. — Если она будет мешать, мы её выкинем.

Но уходящий Гост на такое заявление лишь рассмеялся: он не верил, что Сэт хоть кого-нибудь смог бы выгнать на мороз.

*

Женя сидела на кухне, поджав под себя ноги, и тоскливо глядела на Сэта, который не совсем понимал, что с ней делать. Пройдя в кухню, он первым делом налил ей горячего чая.

— Тебя Женя зовут, да?

Девочка кивнула.

— Тебе сколько?

— Пятнадцать.

— Гоша мне рассказал всё. Очень тебе сочувствую.

Женя ничего не ответила — только внимательно смотрела на него. Она была одета в серый вязаный свитер, из-под которого высовывался воротник синей рубашки. Глаза у неё были красивые: немного узкие, но тёмные, с карими переливами.

— Хорошего жилья я тебе не обещаю, — сказал Сэт, хмуря брови. — Потому что нас тут и так много. Сейчас пойдём, я тебя со всеми познакомлю. Нас тут кроме меня — два парня и девушка. Тебя здесь никто не обидит, но, сама понимаешь, нас тут много, а всех прокормить я не могу. Каждый занимается чем может и зарабатывает как может. Тебе тоже придётся найти себе работу.

Женя нервно сглотнула.

— У меня паспорта… нет. С… сгорел.

«Вот это по-настоящему хреново».

— Придётся его восстановить. Без него никуда. Но на самом деле, можно и без паспорта. Например, Миша, он живёт с нами, стримит компьютерные игры, и на этом что-то зарабатывает. Ты умеешь?

Женя покачала головой.

— Может, рисовать умеешь?

— Неа.

Сэт поджал губы.

— Ты чай-то пей, пока не остыл. Замёрзла, наверное.

Женя немного отхлебнула из большой кружки, наверняка пропахшей кофе.

— В общем, ты меня поняла. За то, что ты здесь живёшь, ты должна что-то делать. Если не зарабатываешь — то помогай по дому, или что-то типа того.

— А как зарабатывать?

— Подумай сама, тебя никто не торопит. Просто знай, что у нас лишних ртов нет, и те, кто живут здесь, чем-то заняты для того, чтобы здесь жить.

— Хорошо, — сказала Женя спокойно. — Я поняла.

— Ну вот и славно, — Сэт хлопнул себя по коленям ладонями. — Пойдём, я познакомлю тебя со всеми.

*

— Когда-то давно четыре народа жили в мире. Но всё изменилось, когда народ Огня развязал войну…

Темноту комнаты разгонял только свет от экрана ноутбука, стоящего на возвышении из книг, чтобы всем было видно. Меланхолик, Робби и Миша лежали перед ним в ряд, будто на пляже. На тарелке перед ними лежали половинки жареного в тостере батона.

Переступив через каждого из них, Сэт сел с краю, нагло протянув ноги на спины троицы. Никто не был против — только Миша, лежавший посередине, недовольно на него покосился.

— Ну как она? — спросила Меланхолик, пока шла заставка.

Сэт протянул руку и ухватил поджаренный кусок.

— Неразговорчивая. Оно и понятно на самом деле. Я ей объяснил, что да как и она, кажется, спать легла.

— Напугал ты, наверное, девчулю, — хмыкнул Роберт

— Как будто я такой страшный.

— Иногда бывает.

— Да ладно вам, — удивилась Меланхолик. — Сэт вовсе не страшный. Женя просто только поселилась и… Ну, ей неловко что ли.

— Это какая серия, кстати?

— Третья книга.

Со стороны входа послышались неясные звуки — все разом повернули туда голову.

В проёме стояла Женя, опасливо на них поглядывая. В темноте её глаза сверкали, отражая свет от экрана.

— Хочешь с нами? Мы «Аватара» смотрим, — сказал ей Миша.

Женя перевела взгляд на экран и замерла.

— Садись, что за удовольствие смотреть стоя, — Роберт заворочался и подвинулся, освобождая место. Это привело в движение всю кучу — и Мишу, лежащего рядом, и Сэта, чьи ноги до сих пор покоились на их спинах.

Подойдя, словно напуганный зверёк, Женя присела на краешек матраса, впившись взглядом в экран.

— Ты смотрела?

Женя молчаливо кивнула.

— Нравится?

Кивнула ещё раз.

Меланхолик протянула ей тарелку, где осталось несколько сухариков: взяв кончиками пальцев один, Женя взяла его в рот и захрустела.

Пакетов дома не нашлось, так что для переноса пришлось употребить картонную коробку.

Серафима Голубева, идя по улице, то и дело пыхтела, держа увесистую квадратную коробку. На дворе царило лето, так что Фиме стало жарко в тот же момент, как она вышла из дома.

На протяжении всего её пути из-под картонных створок на неё смотрела обложка с Клайденом Смитом — супергероем вселенной «DEUS». Клайден всегда носил тёмную одежду и солнцезащитные очки, и когда его спрашивали, зачем он это делает, он глухо произносил:

«Свет глаза слепит».

В последнее время популярность Клайдена резко подскочила, потому что вышел сольный фильм. Но Фима Голубева полюбила Клайдена ещё задолго до этого. В далёком детстве, когда книг с комиксами нигде в помине не было, выходили плохонькие еженедельные детские журналы. В одном из них Фиму и поджидал Клайден по прозвищу «Зоб»: мрачный супергерой, способный в мгновение ока погрузить всё вокруг в темноту и стать в этой темноте невидимым.

В отличие от супергероев, которые явно гордились своим положением, Клайден вёл себя так, будто он просто выполняет свою работу. И этим он подкупил сердце восьмилетней Фимы, и она влюбилась в него всем сердцем, как только может маленькая девочка, только недавно научившаяся читать, полюбить бумажного персонажа.

Фима стала искать истории про Клайдена в Интернете, собирать комиксы. К несчастью, в мире Смит не был так популярен в сравнении с каким-нибудь Суперменом, Стальным Кулаком и Ра-мэном, поэтому с ним было не так уж много историй.

По крайней мере, до Абсолютной Черты.

Абсолютная Черта случилась в 2012 году. Это был громкий комикс кроссовер, в котором появилось множество супергероев из «DEUS», включая самого Клайдена. Фима была одной из первых, кто купил такой комикс. Книга была довольно увесистой, и Фима помнила, как, придя домой, она бросилась читать и не вылезала из комнаты до самого вечера. А, дочитав, она поняла, что в глазах её стоят слёзы.

Клайден Смит, смотревший сейчас из коробки, был для неё не просто супергероем с экрана. Он вдохновил её на простую мысль о том, что не обязательно быть сверхсильным, чтобы делать то, что тебе по силам. Что не обязательно стараться помогать всем — иногда стоит протянуть руку тому, до кого дотягиваешься. А ещё именно благодаря ему Фима поняла, что добро не обязательно должно быть милым и покладистым, и без старых-добрых кулаков в современном мире едва ли выживет.

Под первым комиксом, к слову, лежал толстый сборник из нескольких историй «DEUS», доставшийся Фиме по дешёвке на распродаже. Там она познакомилась с Гулей Ахматовой, тоже любительницей комиксов. Клайдена она не очень любила, зато другой супергерой, Ларс Гамбл, человек, способный превращаться в огромную птицу.

Там они и подружились.

…Фима встала на светофоре, поставила коробку на землю между двумя белыми кроссовками, и вытерла со лба капельки пота. Ей осталось совсем немного: восемьдесят семь секунд стояния, пятнадцать — перехода через дорогу, и ещё два квартала с тяжёлой коробкой.

Всего-то лишь.

Как и все, иногда Фима задумывалась о том, что, может, стоит надеть плащ и кого-нибудь всё-таки спасти? Доказать миру и самой себе, что Фима Голубева на что-то способна, даже несмотря на астму. Что она не бесполезна, не бесталанна, и что в жизни у неё всё-таки может быть смысл…

Но масочники в российской реальности долго не проживали, никогда не становились знаменитыми, и может, это было даже и к лучшему.

Когда Фиме исполнилось двадцать один, она съехала от родителей, прихватив всё нажитое наследство. Её молодой человек Сёма, с которым они сейчас и жили, не разделял её хобби, но допускал, что ей может быть интересна супергероика, и в этом нет ничего плохого.

«Я бы лучше футбол глянул…» — говорил он каждый раз, когда Фима звала его в кино на фильм от «DEUS». От его слов Фима лишь морщила нос и ворчала — «дурак».

А ещё где-то в коробке — может быть, на самом дне, может быть, где-то около — таилась «Красная мгла». Комикс, который подарил Фиме один из бывших парней, Костя. Он совершенно не разбирался в супергероике, считая всех её представителей «впавшими в детство маразматиками», но хотел сделать Фиме приятное — и так уж вышло, что купил комикс про анти-героя, которого Фима терпеть не могла.

«Красная мгла — это кодовое название секретного эксперимента Советских Войск, супероружие, оказавшееся в теле женщины Натальи Вакшиной. Обнаружив в себе необычайные способности, Наталья осознаёт, что теперь обладает мощью ядерной бомбы, и что имя ей теперь КРАСНАЯ МГЛА…» — примерно так звучал синопсис комикса на обратной стороне. Фима заучила его почти наизусть, потому что так и не отважилась открыть и прочитать хотя бы страницу. Ясно же, что эта Наталья не шла с Клайденом Смитом ни в какое сравнение…

День на улице стоял солнечный и ясный. Жаль, что Сёма был в глубочайшей депрессии: на днях его фирму распустили из-за финансовых сложностей, и он лишился работы. Теперь их с Фимой бюджет на следующие месяцы был под серьёзной угрозой — и, столкнувшись с ней, Серафима Голубева поняла, что куда там суперзлодеи — ей бы с кварплатой вовремя управиться!.. Только вот такой суперспособности ей никто не предоставил.

…Набрав в нос воздуха, Фима толкнула плечом дверь магазина.

— Здрасьте! Вы на продажу комиксы принимаете?

Фрост, лениво листающий телефон за прилавком, поднял на неё недружелюбный взгляд. С Фимой он был знаком, но явно не ожидал, что она придёт, чтобы продавать комиксы, а не покупать.

— И что это значит? — спросил он лениво, подперев голову ладонью. — У нас тут не барахолка…

Не слушая его, Фима подошла и бухнула коробкой на прилавок.

— Вот смотри. Тут есть «Абсолютная Черта», несколько выпусков «Зоба», где-то там внизу даже «Красная Мгла»…

— Кому ты это рассказываешь? Я спрашиваю о другом. Зачем ты всё это сюда приволокла?

— Чтобы ты мне за них заплатил, — ответила Фима таким тоном, будто то, что она объясняла, и дураку было понятно. — Вернул деньги. Кэшбек.

— И ты правда думаешь, что денежные отношения так работают? — со вздохом спросил Фрост, открывая коробку. — Ты уже купила их, — он потряс в воздухе верхним комиксом, взятым наугад. — А здесь на точке есть списки. Отчёты. Квитанции. Я не могу просто взять твои книги, поставить их на прилавок, а тебе за них заплатить. Мне начальник бошку оторвёт.

— А в качестве возврата товара? — не унималась Фима.

Фрост посмотрел на неё, как на умалишённую.

— Во-первых, такую продукцию никто нигде не возвращает. Во-вторых, ты чеков на всю эту хрень не напасёшься. В-третьих, почему бы тебе не обратиться на какую-нибудь барахолку или не выставить их в Интернете, как делают все нормальные люди?

— Интернет отрубили, понял?! — вспыхнула Фима. — Мне нечем за него платить, поэтому я и решила продать… — взгляд её упал на коробку. — Тут… может быть, пара тысяч наберётся.

Она отвела глаза в сторону.

— Пожалуйста, помоги.

После долгой паузы Фрост, постукивающий пальцами по прилавку, вздохнул.

— Фим. Давай с этого компьютера выставим в Интернете. Это всё, чем я могу помочь. Я не могу дать тебе денег, даже если очень захочу, здесь продажи и так ниже некуда.

Фима посмотрела на него.

— А можно…

— Будешь должна за пользование, — несмотря на то, что Фрост сжалился, он всё ещё изо всех сил старался изображать недотрогу. — Компьютер казённый. Наверное.

Подойдя к двери, он закрыл её на ключ, повернув табличку с надписью «ЗАКРЫТО». Тяжело вздохнул.

— Давай по-быстрому, иначе начальник меня повесит.

Зазвонил телефон.

— Привет, это я, — поздоровался Сэт, как только Меланхолик взяла трубку. — Ну что, как там Женя?

Он сидел за своим компьютером на работе. На экране были открыты бесконечные вкладки и окна с документами, которые Сэт никак не мог одолеть. Поэтому, дождавшись перерыва, он решил позвонить и спросить о чём-угодно — да хоть о благосостоянии их гостьи.

— Ааа, ну… Нормально…

— Из-за твоего тона мне кажется, что прямо сейчас происходит что-то страшное.

— Возможно, так и есть… В общем, она увидела, что Миша стримит, и решила, что он проиграет, поэтому она сейчас присоединилась и… И там явно что-то происходит, но я ни черта не понимаю, если честно…

— Что она сделала?! — негромко удивился Сэт. — Играет с Мишей?! Он ведь ни с кем…

— Да, с моего ноутбука. Только он не в курсе, наверное, и я сейчас молюсь всем, кому только можно, чтобы так и оставалось, иначе он её на месте придушит.

— Жесть, конечно… И как, у неё получается?

— Да я же говорю — не разбираюсь я в этих играх… Всё, с ней всё хорошо, вечером поговорим, давай, пока-пока, — и Меланхолик бросила трубку, не дав ему и слова вставить.

Сэт ещё какое-то время смотрел в экран, размышляя о том, к чему приведёт неожиданное Женино вмешательство, когда вдруг он снова завибрировал — зачем-то звонил Роберт.

— Да? Только давай по-быстрому, я в офисе…

— Ну это же не помешало тебе звонить Мелл…

— Аргумент. Чего хотел-то?

— Слушай, тут такое дело… У тебя на примете есть кто-нибудь, кто хотел бы вступить в театральный клуб? Или может, ты сам желаешь?

— Что, не нашёл более экстравагантной причины для звонка мне? — вздохнул Сэт после недолгой паузы, прикладывая ладонь к глазам. — Какой ещё, к чёрту, театральный…

— Долго объяснять, но у тебя, блин, круг знакомых в разы больше, чем у меня. Ну так что, есть?

— Откуда мне знать… Надо Фроста спросить.

— А если без его участия?

— А если без его участия — тогда шуруй лесом, я на работе и мне лень думать. Зачем вообще тебе? В актёры податься решил?

— Не я, а одна моя хорошая подруга. Но там не хватает народа, и его распускать хотят…

— Может, Женю туда пристроить?

— Кстати, не думал об этом…

Сэт встал, свернув щелчком мыши вкладки, и с телефоном вышел из офисного зала в коридор — на него уже начинали сердито озираться и шикать другие работники.

— Спроси у неё. Заодно и дело ей найдётся. А вообще, ну… Дай мне, в общем, время, я наберу Фроста, спрошу его.

— Давай… — и Роберт завершил звонок.

Выдохнув носом — как будто ему помимо работы занятий не хватало! — он поискал в списке номер своего знакомого бармена из «Киллфиш» и набрал его.

Фрост ответил спустя гудков пять или семь — не меньше. Не любил отвечать на звонки.

— Привет.

— Да, привет. Слушай, дело есть на сто рублей…

— Какого чёрта с меня все сегодня что-то требуют? Давай по-быстрому, мне пришлось закрыть точку.

— Бар?!

— В баре я послезавтра. Сегодня я в «Ракете».

Это был местный магазин комиксов: Фрост совмещал две работы.

— Что хотел?

— Это прямо очень странный вопрос, но не задать его я не могу. У тебя на примете есть кто-нибудь, кто хотел бы заняться театральщиной? И вступить в клуб?

Фрост помолчал и ответил ему точь-в-точь так же, как Сэт недавно ответил Роберту:

— А что, более крутой причины для звонка не нашлось?

— Я сам не в восторге. Но Роберту что-то зачесалось найти, вот он и спросил…

— Ну есть один… Покемон на передержке, — кажется, Фрост ухмыльнулся, но до конца было непонятно.

— В смысле, «покемон»? — переспросил Сэт.

— Да кличка у него — Бульбазавр.

— И чего он?

— Говорю же — на передержке здесь. Мой знакомый со школы. На год-два переехал откуда-то, чтобы потом — то ли в Москву, то ли в Питер, хер знает. Короче, круглыми днями дома жопу просиживает, работать идти не хочет, зато жалуется на то, как ему скучно. Вот его можешь затащить…

Сэт задумался. Такая характеристика не очень подходила для надёжного человека, способного ещё и играть на сцене, хоть и в любительском театре. С другой стороны, задумался он, нужен ли ему был именно надёжный человек? Ведь требовалось просто выполнить то, что от него просил Робби…

— Ладно, сойдёт. Хотя звучит так, будто ты просто решил над ним приколоться.

— Немного — да, — Фрост даже отрицать не стал, — но если он не захочет — то не поднимется. А вот предложить ему можно. И мне кажется, сейчас, без Стаи, он вообще за любую движуху…

— Он что, оттуда? За этим в Питер-то перебирается?

— Да кого там! Что-то связанное с работой его родителей. Ладно, мне идти надо. Я тебе номер Бульбазавра скину, ты его сам набери, а то я занят.

— Эй, погоди-ка!..

Но Фрост уже скинул звонок.

«Вот чертяка… — сердито подумал Сэт. — Как будто я, блин, здесь не занят, целыми днями сижу, всё, что можно, пинаю… И что мне ему сказать?».

Номер Бульбазавра Фрост прислал СМС-сообщением только минут через десять, когда Сэт снова сидел за офисным столом. Пришлось опять вставать и выходить в коридор. И только когда пошли гудки, Сэт понял, что не знает настоящего имени.

Или его так и стоит называть?

— Вы о-ши-блись! — произнёс вместо приветствия таинственный Бульбазавр.

— Ааа… Привет. Слушай, я от Фроста…

— От Фроста? Та-а-ак…

— Меня Сэт зовут.

— Кирилл.

— Привет… ещё раз. В общем, чего звоню…

Среди бушующей битвы, среди раненных и умирающих стояла величественная Императрица Евгения, вонзившая остриё клинка в грудь своего бывшего товарища. Тот хрипел от боли, не в силах поверить, кем был побеждён…

— Великое Древо моё! — кричала ему Императрица, наступив ногой на живот врага. — У вас был шанс принять нашу помощь, никчёмные торфоны! У вас был шанс заручиться нашей поддержкой! Но ты… Ты не принял моей помощи, Первый Снег! Так прими же свою смерть от моей руки!..

Раздался телефонный звонок.

— Привет, это я… — сказал Сэт. Меланхолик мельком взглянула на часы: видимо, у него был перерыв.

— Ну что, как там Женя?

Меланхолик растерянно посмотрела на неё, не зная, что ответить.

— Ааа, ну… Нормально…

«Как вообще до такого дошло?!» — в панике подумала она.

Несколькими часами ранее.

Сэт всегда просыпался рано, и не только потому что уходил на работу. В этот раз никаких исключений не предвиделось. Утро было тёмным, Меланхолик спала, так что чай пришлось заваривать самому. Пока он кипел, Сэт, успевший уже умыться, от безделья открыл Робертов ноутбук, оставленный здесь со вчерашнего дня.

Та самая рецензия на фильм, что он писал, кажется, была почти закончена, но Роберт, перед тем, как выпускать каждый свой текст, тратил как минимум день на его проверку и редактирование. Возможно, поэтому у его блога было так много читателей: иногда ему даже из газет звонили, просили дать его процитировать. Роберт соглашался, но только за плату.

Он писал не только рецензии на фильмы: также он хорошо разбирался в политике, и то и дело устраивал разносы властям Ветродвинска, а то и российской власти в целом по тому или иному поводу. Одна из самых громких его статей в блоге была про недавнюю Олимпиаду, и набрала больше тысячи откликов и репостов. Шумиха в Сети была страшная, Робби писали в личные сообщения, спорили, поливали его капслоком, унижали, старались оскорбить… С тех пор Роберт слегка слез с политики и шумных тем, стал делать упор на рецензии на выходящие фильмы.

От негативных отзывов это его, к сожалению, не спасало.

«Молодой человек, — гласил самый последний, оставленный сегодня ночью, который Робби, скорее всего, ещё не видел, — вы разбираетесь в кино точно так же, как я в астрофизике — совершенно никак, так что не лезьте не в своё дело. Ваше мнение — мнение петуха, слишком много о себе возомнившего; поверьте, нам без вас будет куда лучше. Снимите сначала своё, а мы вас покритикуем…»

Не став читать дальше, Сэт удалил отзыв, на мгновение даже рассердившись. Вспышка прошла мгновенно, но мысли остались — стоило ли?

Решив, что это было довольно глупо, Сэт обругал себя и закрыл ноутбук, оставив всё, как было — кроме того отзыва, о котором Роберт никогда не узнает. И, возможно, оно и к лучшему.

— Доброе утро… — в проёме появилась сонная Меланхолик, потирающая глаза.

— Доброе, — отозвался Сэт. — Тебе чай сделать? Я только скипятил.

— Не, не надо… — она широко зевнула.

— Как спала Женя? — спросил зачем-то Сэт спустя время.

Меланхолик повела плечами.

— Да вроде хорошо… Долго уснуть не могла, но не шумела.

— Робби, насколько я помню, сегодня уходит, а из Миши сиделка никакая, так что позаботься о ней если что, хорошо?

— Разве ей нужна сиделка? — спросила Меланхолик. — Она ведь довольно взрослая.

— Никакая она не взрослая. Сама же видела: всего боится и не знает порой, куда сунуться. Пообщайся там с ней, разговори… Может быть, у тебя лучше, чем у меня, получится.

*

Женя проснулась спустя час после того, как ушёл на работу Сэт. Помня о его наставлениях, Меланхолик, приготовившая омлет (хотя сегодня была очередь Миши готовить завтрак, но его кулинарным способностям она не доверяла), встретила девочку на кухне.

— Доброе утро… Сходи умойся, а я тебе бутербродов с майонезом наделаю. У тебя зубная щётка есть?

Женя коротко и безвольно кивнула, развернулась и отправилась в коридор. Меланхолик посмотрела на зимнее утро, солнцем расцветающее за окном.

Сегодня она планировала дорисовать ещё один выпуск, и занять студию, пока там не стримил Миша, чтобы всё озвучить. Поэтому приглядывание за Женей в её планы не входило. Но Сэт был прав: из Миши сиделка никакая, упрётся в планшет и ничего вокруг себя не видит.

*

Накормив Женю, Меланхолик объявила ей: занимайся чем хочешь, главное не мешай тому, кто чем-то занят.

— А лучше сама найди, чем заняться!

Женя послушно кивнула, чем Меланхолик осталась довольна. Когда девочка вышла из комнаты, она дотянулась до планшета и принялась рисовать…

Она была самоучкой: впервые ей дали в руки кисть в возрасте восьми лет, и с тех пор девушка рисовать не переставала. Не преуспев в графическом дизайне, она увлеклась анимацией, где и нашла своё призвание: больше, чем рисовать, Меланхолик нравилось только оживлять то, что нарисовано. Часто она ловила себя на мысли, что кроме этого ничего не умеет — но пожимала плечами, говоря, что не виновен тот пахарь, что способен только пахать. Каждый должен делать то, что умеет.

Когда она доделала мультик почти до конца, — осталось только вставить прощальную заставку со ссылками на канал — то время уже медленно подходило к полудню. Размяв затёкшие ноги, Меланхолик поднялась, сделала пару упражнений, покачавшись из стороны в сторону, чуть не уронила стопку Робертовых журналов (но вовремя их ухватила), и отправилась в туалет: биологические потребности давали о себе знать.

Лишь выйдя из него, она вспомнила про Женю.

*

Женя отыскалась в коридоре, у приоткрытой двери в студию. Она завороженно смотрела куда-то, чем немало заинтересовала Меланхолик. Осторожно подойдя к ней, девушка тронула её за плечо. Женя повернула голову без малейшего удивления.

Судя по звукам из комнаты, Миша опять стримил. Меланхолик припомнила: он, кажется, говорил про то, что в игре начался марафон, и он намерен взять высокое место.

— Что такое? — спросила она Женю. — Пойдём, Миша не любит, когда ему мешают.

Женя не двинулась с места; наоборот, вернула голову в прежнее положение. Проследив её взгляд, Меланхолик тоже заглянула в комнату.

Миша и правда стримил, как обычно. На экранах разворачивались какие-то стратегические баталии из «Dark Worlds».

— Спарки, спасибо за донат… Нет, рубашку не сниму, дома холодно, извини. Дааа, поднакоплю и ещё один портальный храм построю наверное, сплерохи покоя не дают…

— Он проиграет, — сказала Женя уверенным шёпотом. — Если он построит портальный храм — это подставит его под удар.

— Ааа? — удивилась Меланхолик. — Ты о чём? Ты что, разбираешься в этой игре?

Женя кивнула, взглянув ей в глаза.

— Портальный храм поможет против сплерохов, но там на другом краю карты — ярмохи на последнем издыхании, если он построит портальный храм, они захватят преимущество, а построить Стену Квилланда он уже не успеет…

— Погоди-погоди! Я вообще ни слова не поняла! — замахала руками Меланхолик. — Ты это всё вообще к чему?

— К тому, что он может проиграть, если построит портальный храм, — повторила Женя.

Меланхолик с сомнением посмотрела на неё, потом на Мишу — и снова на неё.

— Я предупрежу его, — Женя сунулась вперёд. Меланхолик едва успела ухватить её.

— Не смей! Миша ненавидит, когда к нему на стрим лезут посторонние. К тому же, там веб-камера и тебя увидят.

— Но он проиграет…

— Ну и что? Это не так и страшно. Может, ему в чате напишет кто-нибудь…

— Он практически не читает чат, когда занят игрой…

Женя внезапно стала куда разговорчивее, чем раньше. Неужели возможность проигрыша Миши настолько сильно её взволновала?

— Вы не могли бы скачать себе на ноутбук «Dark Worlds»? — спросила она спустя короткое время раздумий.

— У меня, вроде, есть, но я не играю…

— Ничего. Аккаунт есть у меня. Только нужно придумать, что сделать…

— Та-а-ак, ярмохов можно вообще не считать, — донёсся из комнаты голос Миши. — Двадцать процентов, они на ходу разваливаются…

Женя, услышав это, бросилась в другую комнату. Меланхолик устремилась следом за ней.

Отыскав иконку «Dark Worlds», Женя запустила её и вошла в клиент через свой аккаунт, вбив логин и пароль. Открыла список игр…

— Я не видела, какой у него ник?

Меланхолик пробежалась взглядом по играм:

— Вот этот. «Firstsnowofwinter».

Рядом с указанным именем значилось «9/9». Это означало, что пока что ни одна раса не выбыла из противостояния. Женя потёрла виски, бормоча про себя:

— Ярмы на двадцати процентах, значит, они вылетят первыми. Если я зайду в игру в этот момент, меня кинет на их место.

— Подожди, это так работает? — удивилась Меланхолик. — Но это же нечестно! Получается, на место убитых противников может прийти новый игрок и продолжить с тобой драться!

— Нет, — Женя покачала головой. — Каждый новый игрок, приходящий на место выбывшей расы, начинает с первого уровня и должен достичь пятнадцатого, чтобы сражаться за Кристальную Стену с другими. Чем дольше от начала игры, тем сложнее занявшему место победить других игроков, набивших уровень. Конкуренция постоянная, так что если ты занял место — чтобы не слили, тебе нужно очень напрягаться.

— А ты в этом шаришь… Но ты уверена, что Мише нужна помощь? Он долго в неё играет.

— Именно сейчас он совершает ошибку. Нельзя торфонам строить портальный храм только против сплерохов, потому что если на место ярмазонок придёт новый игрок — он получит стартовый набор построек, если продаст несколько из них, сможет легко построить Портальный Крест. Это такой артефакт, который способен несколько раз перенести ярмазонок туда, где стоят портальные храмы, при переходе получают прибавки ко всем статам…

— Могла бы и не объяснять, всё равно я ни черта не поняла… — вздохнула Меланхолик. — Но что ты планируешь делать? Неужели, выиграть?

Женя покачала головой.

— Если я займу место ярмов, когда они вылетят, и продержусь до конца игры, то никто не сможет занять моё место и построить Портальный Крест.

Одна из девяток сменилась на восьмёрку: место освободилось. Женя быстро щёлкнула по кнопке «подключиться к игре».

«Ожидание подключения…»

— Ярмазонки вернулись на позицию!

Торфоны — мускулистые люди, одетые в шерсть, и вооружённые огромными двухметровыми клинками — ломали одну за другой строения грижальнов. Пала мельница, за ней — кузница. Но вождь Торфонов, Первый Зимний Снег, вместо того, чтобы разгромить врага, приказал своему войску отступить, чтобы перегруппироваться: на путь к Кристальной Стене вышли гарманы.

— Портальный Храм почти завершён, сир! — доложил один из слуг вождя, склонив колено. — Скоро подлые сплерохи более не смогут досаждать нам!

На момент затишья вождь приказал отстраивать разрушенные здания и укреплять защиту движущегося города. Кристальная Стена была уже близко, и уже виднелось Великое древо, обещающее срубившему его господство над всеми расами. Если он, Первый Зимний Снег, покорит Великое древо, перед ним преклонят колени не только мужественные торфоны, но и вездесущие сплерохи, величественные гарманы, прекрасные ярмазонки, и даже непокорные крылатые ильканы…

— Портальный Храм достроен, сир! — доложил вождю хромой гонец. — Какие ваши указания?

— Мы нападём на гарманов, пока их город не ушёл далеко вперёд. Ярмазонок опасаться больше не стоит, только если… — и вождь, замолчав, глубоко задумался.

Ему пришла в голову мысль: что если на стороне ярмазонок окажется Портальный Крест? Тогда они могут оказаться в серьёзной опасности. С другой стороны, Портальный Храм обеспечивает надёжную защиту от бестелесных сплерохов, путешествующих между измерениями…

При этом ярмазонок точно нельзя упускать из виду. Теперь, когда город торфонов защищён от нападения сплерохов, только амазонки Ярма представляют для них серьёзную угрозу…

— Постройте рядом с Портальным Храмом Флекс-Бластер, — распорядился вождь.

Гонец неуверенно взглянул на него.

— Но сир, это же очень дорого и затратит почти все наши ресурсы…

— Это приказ, гонец. Построив его, мы будем наносить удары по ярмазонкам, и тем самым не дадим им напасть на нас.

— Позволю вам напомнить, — произнёс высоколобый Советник, одетый в храмовую красную рясу, — что для постройки Флекс-Бластера нам придётся остановиться на время. А промедление для нас — смерть. Другие города обгонят нас, и мы никогда не захватим Великое древо.

— Мы не отстанем! — Первый Зимний Снег хлопнул по столу. — Затратить всё на Флекс-Бластер! Остановить движение города!

— Ярмазонки только что напали на гальгенов! — доложили вождю спустя короткое время, когда огромные паукообразные клешни города торфонов прекратили движение, и громада замерла на месте. — Силы гальгенов в большинстве своём заняты ими!

— Это нам на руку, — кивнул вождь.

Среди всех рас лишь мерзкие слепые гальгены могли нападать на недвижимые города и имели над ними преимущество. Обычно застывший город укреплял оборону, и вместо движения тратил всю энергию на собственную защиту, так что взять его было практически невозможно. Однако гальгены, кротоподобные подземные существа, могли вырыть подкоп и атаковать замерший город, игнорируя его броню.

И если ярмазонки атаковали гальгенов, то теперь единственный противник вождя торфонов — это само Время.

— Советник, кто ближе всех к Кристальной Стене?

— Альмехи, сир. Они всего в дне пути. Судя по нашим данным, буровая установка у них почти завершена. Недалеко от них шагает город трифстонов, но не думаю, что у них есть шансы против альмехов.

— Если мы похитим энергию трифстонов, то с лёгкостью догоним и альмехов, — рассудил вождь.

— Сожалеем, сир, но у нас не хватает на это ресурсов, — доложил казначей. — Очень много ушло на строительство Флекс-Бластера, и…

— Совершенно нерационально! — возмущённо заявил Советник. — Я не вправе осуждать ваши решения, о Великий вождь, но…

— Да, — холодно отрезал Первый Зимний Снег, — ты не вправе. Мне не нужны ничьи советы.

Советник замолчал, поправляя очки пальцем.

Вождь направил взгляд туда, где располагалась Кристальная Стена.

— Великое древо станет нашим, будьте уверены.

*

— Гальгены отступают! — доложили слуги молодой императрице ярмазонок, Евгении Пятой.

Сидя на троне, та скрестила длинные пальцы перед собой, обдумывая следующий шаг.

— Есть ли поблизости те, кого мы можем захватить?

— Наши ярмазонки получили ряд ресурсов от города гальгенов, — сказал придворный учёный, пролистывая длинный список. — Этого хватит на две-три постройки B-класса…

— Тогда пусть это будет Соколиная Башня.

— Для Соколиной Башни необходимо Крыло Эфира, а племя ильканов, у которых Крыло находится, достаточно от нас далеко…

— Направьте город в их сторону. Крыло Эфира сейчас необходимо нам, как ничто.

— Ваши намерения столь жёстки, сколь таинственны, императрица, — придворный Советник подобострастно преклонил перед ней колени. — Как же Крыло Эфира поможет нам быстрее других достичь Кристальной Стены?

Губы Евгении скривились в усмешке.

— Оно не поможет, Советник. Потому что наша цель — не Кристальная Стена. Мы должны сделать всё, чтобы обеспечить проход к ней торфонам, с которыми я хочу впоследствии заключить союз.

— Императрица!!!

Двери тронного зала распахнулись, и одна из командующих ярмазонок вбежала на ковёр, опустившись на одно колено, как подобало ратной матери.

— Нас атаковали! Мы понесли значительные потери!

— Атаковали?! Кто?!

Ярмазонка подняла глаза.

— Торфоны. У них есть Портальный Храм и Флекс-Бластер.

Взгляды всех присутствующих перенеслись с ярмазонки на Евгению, застывшую в ужасе.

— Кажется, союз только что был нарушен, — вкрадчиво произнёс Советник, явно почувствовав собственную правоту. Императрицу это немало разозлило — но она взяла себя в руки.

— Что попало под удар луча?

— Казармы, императрица. Несколько десятков наших воительниц пало. Что прикажете делать?

Евгения сжала губы.

— Никаких изменений. Мы атакуем ильканов и забираем у них Крыло Эфира.

— Портальный Крест мог бы решить наши проблемы, мы могли бы нанести… — начал, было, Советник, но Императрица повелительно вскинула руку.

— Мы не будем строить Портальный Крест. Наша цель — ильканы. Точка.

*

В течение нескольких дней город ярмазонок поравнялся с летучей крепостью ильканов, и атаковал её. Крылатые рыцари не ожидали атаки от малочисленных воительниц, недавно вернувшихся на стартовые позиции, так что бросили все свои силы на защиту. Что, впрочем, не помешало ярмазонкам захватить Крыло Эфира с помощью особого навыка — «Хватки Лассо».

Гарманы оказались повержены сплерохами. Под их же удар попали альмехи, почти добравшиеся до Кристальной Стены — и оказались свергнуты. Бур сплерохов первым достиг энергии Великого Древа и начал вращаться, прокладывая себе путь.

В городе ярмазонок росли волнения: город часто подвергался атакам и тратил множество сил, чтобы отражать их. Из-за этого переставали строиться новые здания, а Кристальная Стена не становилась ближе. Императрице, казалось, и вовсе не интересен захват Великого Древа — она делала всё, чтобы обеспечить проход к нему торфонам.

— Наши дела плохи, Императрица, — обеспокоенно доложил Советник. — Мы не сможем пережить ещё одно нападение. Торфоны, которым мы так усиленно помогаем, продолжают атаковать нас, ещё одно нападение, и мы…

— Хватит ли у нас ресурсов, чтобы построить Портальный Крест? — спросила Евгения обречённо.

Все в изумлении уставились на неё.

— Только сейчас?!

— У нас нет иного выбора. Проникнем в город торфонов и уничтожим Флекс-Бластер, а затем вернёмся на позиции. Так у них не будет возможности атаковать нас. Гальгенов поблизости нет, так что мы можем остановить движение.

— Императрица, объясните, почему благополучие торфонов для вас дороже блага собственной столицы?! — отчаянно спросила Виерра, одна из самых отважных и вспыльчивых ярмазонок.

Императрица Евгения сжала пальцы на подлокотниках трона. Ей, владычице, непозволительно было говорить о том, что она выросла вместе с вождём торфонов, и она знала его настоящее имя, ещё до того, как ему присвоили титул Первый Зимний Снег. Родина для неё должна была стоять на первом месте, а на втором — детские привязанности.

— Такова моя воля, Виерра, и она неоспорима, — Евгения величественно поднялась с трона. — Я считала торфонов наилучшими союзниками, и хотела проложить им путь к победе. Но раз их воля такова — так пусть они познают горечь поражения! Велите строить Портальный Крест!

— Торфоны в дне от Кристальной Стены, Императрица! — доложили ей. — Если мы неожиданно нападём на них, то…

*

— Приготовить буровую установку! — громогласно приказал Первый Зимний Снег, когда до Кристальной Стены оставалось несколько сотен метров — ничтожное расстояние для огромной шагающей крепости. — Насколько глубоко уже продвинулись сплерохи?!

— Не очень, мы можем догнать их, сир! Их атаковали гальгены, и теперь сплерохи вынуждены защищать бурило!

— Превосходно! Начинаем бурить! Великое Древо будет нашим!!!

Неожиданно со стороны портального храма донёсся громогласный волчий вой. Первый Зимний Снег бросился к дворцовому окну и замер в ужасе, не в силах поверить своим глазам.

Их атаковали ярмазонки!

Когда казалось, что у них не остаётся ни сил, ни ресурсов на продвижение, они неожиданно нанесли удар по единственному месту, где был расположен портальный храм. Предводитель торфонов на короткий миг потерял бдительность — и за это оказался жестоко наказан.

— ТИИСССЭЭЭЭЭЭЙ!!! — раздался боевой клич ярмазонок, и воительницы в железных латах бросились сквозь арки портального храма с мечами наперевес, разрушая и взрывая всё вокруг себя.

Первый Зимний Снег схватил правой рукой спрятанный за троном огромный двуручный меч, а в левую взял неподъёмный бастионный щит. Он мог легко сражаться и тем, и другим, за что и снискал невиданную славу.

— Продолжать бурить, торфоны!!! — крикнул он своим воинам, выбегая на городскую площадь, где кипело сражение. — За Торфинию!!!

— За народ!!!

— За вождя!!!

Первый Зимний Снег сражался яростно и отчаянно, одну за другой он убивал ярмазонок, вставших на его пути. Глазами он искал их предводительницу — и нашёл. Он не знал её имени: взрослая женщина, одетая в лёгкие белоснежные латы, грациозная и изящная. Она сжимала в руках длинную изогнутую катану, а на голове её сидел круглый шлем.

Они увидели друг друга и сцепились в схватке. Зазвенела сталь: защита у вождя торфонов была неимоверная, зато ярмазонка превосходила его в реакции и напористости.

— Это всё ваша вина! — кричала она, нанося удар за ударом. Первый Зимний Снег только успевал что уклоняться и прикрываться щитом, а для удара выжидал время. — Вы не приняли… нашу благосклонность! Так примите же наш гнев! Ярм зацветёт и восстанет на ваших костях!

Тенью мелькнув за спиной вождя, Императрица нанесла удар — щит еле успел отразить его.

— Нам не нужна ваша помощь!.. — проговорил Первый Зимний Снег сквозь зубы. — Торфоны всегда всего добиваются сами! У нас нет даже богов — потому что они нам не нужны!

— Глупец, сейчас даже боги тебе не помогут! Разящий вихрь!

Пробив защиту мощнейшим ударом лезвия, императрица вонзила клинок в грудь своего бывшего друга, повалила его на землю и наступила на живот.

— Ты не принял моей помощи, Первый Снег! Так прими же свою смерть от моей руки!..

— Императрица! — крикнул ей кто-то из ярмазонок. — Ярм в опасности!!! Его атаковали гальгены!

— ЧТО?!

*

Женя очень долго и напряжённо смотрела в экран, выдающий, что она выбыла из игры. Меланхолик, отвлёкшаяся на полчаса, с интересом смотрела то на неё, то на экран, то снова на неё.

— Ну так… Что, ты помогла Мише?

— Ааа, ну… — неуверенно протянула Женя.

Она, кажется, не знала, куда деть глаза.

На фотографии профиля Соня Вахрушева держала в руках пистолет, ствол которого сунула себе в рот и сдавила губами, будто засасывая. Шлак наверняка не знал, откуда у неё пистолет, но догадывался: Соня была дочкой мента, который регулярно ей навешивал. И за фотографию в профиле, и за плохие оценки, за шляние в сомнительных компаниях, за алкоголь и периодическую наркоту, за непотребную (по его меркам) одежду, за бардак в комнате… Должно быть, за взятый без спроса пистолет он её ещё и трахнул в наказание, мрачно думал иногда Шлак. Чего ещё ждать от мента, от которого даже жена ушла, а дочке уходить банально было некуда.

«А у меня во дворе

Ходит девочка с каре…» — играло в наушниках.

У Соньки каре не было: чёрные с красными кончиками волосы она зачёсывала на правый бок, а левый висок сбрила. У неё были острые ключицы, обтянутые бледной кожей, и плечи, на которых то и дело мелькали чёрные кружевные лямки. Шлак никогда не упускал возможности зацепиться за них взглядом. Одинаково красиво выглядели и худые лопатки под прозрачной блузкой сзади, и две белые чашечки в горошек спереди.

Шлак застал момент, когда девушек, как Сонька, обзывали шлюхами и косились на них презрительно, будто на дешёвых проституток, — а потом внезапно звать перестали, потому что большая часть девушек стала именно такой. Прозрачность и открытость одежды стала привлекать внимание, а те, кто ходил в свитерах и джинсах без единого разреза или декольте, становились незримы для глаз.

Но Сонька Васнецова всё равно была среди всех особенной. Настолько, что Шлак её боялся.

Они учились в одном классе уже два года, и он не сказал ей ни слова, и ни слова не написал в Сети. Иногда он видел, как она курит за забором школы, как приходит в школу растрёпанной и пьяной, так что её даже охранники не пускают (по какой-то причине тогда за её выходку влетело всему классу), как срётся с одноклассницами, громко крича на весь школьный коридор, как сбегает из школы в слезах, или как громко хохочет на уроках, как, не стесняясь, переодевается на физкультуру прямо в классе…

Сонька, что бы ни делала, выглядела настолько своенравной, свободной и независимой, что, казалось, будто она вообще не признаёт никаких людских законов, и живёт лишь для собственного удовольствия, а то, что она ходит в школу, является частью какого-нибудь её злодейского плана. И Шлак постоянно думал, что, стоит Соньке хоть немного узнать о том, какой он человек, чем он живёт и о чём думает, — и она непременно разочаруется в нём (при том, что никогда не была им очарована), поставит его в один ряд со всеми остальными занудами, дебилами и извращенцами, что учились в их классе, и забудет, навсегда забудет про то, что Антон Шлаков вообще когда-то существовал. И Шлак от отчаяния проделает в самом себе разочарованную дыру, огромную, как раковая опухоль слона…

По крайней мере, так было, пока они случайно не заговорили. Тот день Шлак навсегда запомнил.

Тогда Соньку оставили на пятый урок, отрабатывать контрольную, которую она одна из всего класса завалила. Несколько «дноклов» прямо рвались остаться с ней в классе на сорок минут и «тоже что-то переписать», но Валентина Иосифовна, их класснуха, гнала их из школы вшивой метлой. Что Шлаку, на самом деле, даже нравилось, а попытки дноклов вызывали у него только отвращение. Сам он, конечно, ничего подобного выпрашивать не пытался, так что просто оделся и пошёл домой.

На дворе стояла тёплая, ничего такая весна. Шлак даже куртку расстегнул, слушая ту самую «Девочку с каре» в наушниках. Впереди метрах в ста него шагали Витька Патрушев и Лёня Свин, хлопали ногами по лужам и смеялись на всю улицу. Смеха, правда, Шлак не слышал, но эти двое всегда смеялись, когда были рядом.

Кто-то даже говорил, что педики.

Небо тогда было такое искренне-голубое, что хоть ослепни. Даже облака не портили вид. Шлак сделал несколько десятков шагов вдоль забора, как вдруг услышал голос Соньки:

— Э! Антон!

Даже шею сдавило от испуга. Заговорила! По имени назвала!

«Во жесть…»

Она выглядывала из закутка, где обычно курила. Шлак туда не совался, но в тот момент был готов, как никогда.

— Можешь подойти? — спросила Сонька.

Она никогда не говорила как-нибудь развязно или насмешливо, скорее — «нормально». Это лучшее слово, что Шлак мог подобрать для её манеры общения.

На слегка поватневших ногах он сделал несколько шагов к ней.

— Ну?

Сонька курила под козырьком, зажав тонкую сигарету между лакированными пальцами. Дым из сигареты шёл небольшими облачками, и пах какими-то тупыми ароматизаторами. Шлак и сам не знал, почему считает их «тупыми» — слово первое приходило на ум, и он автоматически морщился.

— Куда идёшь? — спросила его Сонька.

Шлак пожал плечами.

— Домой. А ты… типа… наказана же.

— Ага, — сказала Сонька так, будто это было что-то само собой разумеющееся. И замолчала, с наслаждением откуривая. Шлак потоптался на месте.

— Ты что-то хотела?

— Да, постой со мной, плиз.

— Зачем?

— Скучно.

Она снова выдохнула быстро растаявшее пепельное облачко.

— Что смотришь? Я не кусаюсь.

— Да не-не, я… не смотрю… — Шлак смутился.

— А чё не смотришь-то? Смотри, не жалко.

Шлак посмотрел.

Сонька была одета в кроссовки, клетчатые чулки, узкую синюю юбку, поверх белой рубашки была накинута чёрная кожаная куртка. На тонкой шее красовался кружевной чокер.

— Облака видел, какие? — спросила Сонька, видимо, от нечего делать.

Шлак с трудом оторвал от неё взгляд, поднял голову.

— Ага. Клёво сегодня.

— Да-а, вообще. Сейчас бы на скейте покататься.

— Умеешь?

— Да, когда-то гоняла в парке на этих... штуках для скейтеров.

— Ого, — искренне удивился Шлак. — А какой скейт у тебя был?

— В смысле, «какой»? — засмеялась Сонька. — Четырёхколёсный, прикинь. Разукрашенный в розовый с зелёным. Я его звала «Маргарита».

— Почему так?

— Я однажды пиццу на него уронила. Это была «Маргарита».

— Я больше с салями люблю.

— А я с беконом и грибами. Она клёвая.

— Да-а, она клёвая.

«Прямо как ты». Шлак автоматически подумал, что с них обеих у него иногда слюнки текут, но это было глупостью.

— Вон то облако, смотри! На что похоже? — спросила Сонька.

Шлак снова посмотрел на небо.

— Какое, вон то?

— Ага, вот это.

— Хэзэ, на кита или кролика…

— Почему всегда, интересно, люди в небе видят всяких зверей.

Сонька докурила сигарету, бросила на землю и потушила носком кроссовка, втоптав в снег. Сейчас, подумал Шлак, она попрощается и уйдёт — но Сонька скрестила руки на груди, и встала рядом с ним: кажется, не спешила на контрольную. А у Шлака было достаточно мозгов, чтобы её не торопить.

Потому что только дурак, оказавшись наедине с девушкой, которая сама тебя пригласила к разговору, будет гнать её туда, где ей тошно. По любым причинам.

— А ты какие облака больше любишь? — спросил Шлак первую глупость, что пришла к нему в голову, и тут же себя мысленно за неё обругал.

Сонька, впрочем, не засмеялась: у неё, видимо, был свой взгляд и на такое.

— Мне розовые с рыжим нравятся. Закатные. А тебе?

— Аааа, ну… П-перистые. Ничего такие.

А здесь Сонька прыснула.

— Перистые? Серьёзно? Может ещё — «кучевые» скажешь? Так ведь только географичка базарит.

— Не, — Шлак мотнул головой. — Кучевые говно какое-то.

И, замолчав, они оба рассмеялись.

Сэт лежал на кровати в темноте, глядя на мигающие гирлянды, развешанные по всей его комнате. Это постаралась Меланхолик, накупив украшений на заработанные со стримов деньги. Она и ёлку намеревалась поставить, но Сэт не позволил: искусственные вгоняли его в тоску, а настоящие не укладывались в их бюджет. А может, дело было и вовсе в другом.

Телефон показывал тридцать первое декабря.

Прошлый год Сэт отпраздновал один, и это мероприятие было тоскливым до невозможности. В этот раз живости празднику добавляли его соседи, но…

Вновь мысленно дойдя до этого самого «но», Сэт тяжело вздохнул.

Меланхолик, Роберт и Женя за стеной возились, готовя салаты и прочие вкусности на компанию из пятерых. Сквозь дверные щели уже сквозил аромат крабовых палочек и чего-то ещё. Женя обещала, что приготовит своё «фирменное мороженое». Что это такое — Сэт даже представить не мог, но мороженое любил, так что заранее пообещал попробовать.

«Ну же, — сказал себе Сэт, — хватит лежать. Поднимайся. Сотри с лица кислую мину. Как Новый год встретишь…».

Он поднялся, потёр глаза, в которых до сих пор мерцали отголоски света гирлянд, и оглядел свою тёмную комнату. Под стулом, накрытым плотным слоем одежды, были спрятаны подарки, купленные им на последнюю в году зарплату.

Подлый голос, противоположный тому, что заставил его подняться, прошептал на ухо:

«Всё равно легче тебе не станет…».

Но Сэт отогнал его взмахом мысленной руки.

Он поднялся, сделал несколько бесполезных разминочных движений и прошёл к двери.

С кухни доносились обрывки разговора.

— В общем, вот… Мы с ними домик на дереве построили, — рассказывала Меланхолик. Она стояла возле раковины и чистила картошку.

Сэт сразу понял, про кого её история.

— Мы гоняли туда по сотне раз на дню, пока один из нас не сдал взрослым его расположение. Те пришли и снесли бульдозером… С тех пор мы четверо совсем рассорились.

— А кто это был? — спросила Женя. Ей пока что дела не нашлось, и она стояла возле Меланхолик, всем своим видом намекая, что готова помочь при любой возможности.

— Выяснилось, что моя подруга — Флегматик. Она сделала это, потому что думала, что лазить на домик опасно. Но её никто не слушал. Один раз этот дурной Холи принёс страшенного плюшевого медведя и посадил туда. Ох и визгу было…

— Прямо как, когда мы «Проклятие» смотрели? — спросил Роберт. Он сидел за столом, нарезая крабовые палочки.

Меланхолик вздрогнула.

— Не напоминай… Это было наспор. А всё из-за Миши… Я потом ночь уснуть не могла.

— «Проклятие» ведь не страшное… — сказала Женя неуверенно, будто бы опасаясь, что обидит Меланхолик. Та посмотрела на неё с удивлением, которое постаралась быстро убрать с лица.

— Ааа, ну… К-конечно. Конечно, не страшное. Я и не испугалась вовсе.

Роберт едва сдержал смех.

— А в прошлом году у меня, кстати…

Сэт отстранился от дверного косяка (к которому до этого прислонялся плечом), прошёл по коридору и всунул ноги в тапки.

— Ты куда? — спросила, увидев его, Меланхолик с кухни.

Сэт махнул рукой:

— Покурить.

Выйдя в тапках в подъезд, он сунул сигарету в зубы, поднёс зажигалку ко рту и щёлкнул, высекая искру. Пошёл дым.

Шесть часов вечера. Скоро за окном должны были начать громыхать салюты, а столы в квартирах — постепенно накрываться едой. От одной мысли об этом Сэта захлёстывала тоска: ведь ничего не изменится. Ничего никогда не изменится, даже если вдруг изменится совершенно всё.

Затянувшись, Сэт зажмурился, стараясь выбросить из головы бессмысленные грустные мысли. Он почти докурил, когда соседняя дверь открылась и наружу выглянул мужик с густыми чёрными бровями и такой же бородой. Словом — нерусский. Вроде бы его звали Салик, но Сэт не помнил наверняка.

— Здравствуйте, — безразлично поздоровался он, — с наступающим.

— Ага, с наступающим, — кивнул Салик торопливо. — Слушай, ты компьютеры понимаешь?

Сэту думалось, что он более чем понимал, поэтому он кивнул.

— А что нужно?

— Письмо дочери отправить хочу. Электронное. Ни ч-чэрта не соображаю, помоги, а? — попросил Салик.

Докурив, Сэт потушил сигарету и кинул её в кофейную баночку от «Nescafe», стоящую рядом с дверью.

— Давайте.

Квартира Салика была маленькой и тусклой — главную комнату (которая не была кухней и ванной, но была всем остальным) освещала лишь одна лампочка на чёрном проводе, свисающая с потолка, словно проглотивший солнце змей. Пахло пловом, нестиранными вещами и чем-то ещё неприятным, но ёлка была даже тут: маленькая, тёмно-зелёная, стоящая на подоконнике.

На столе стоял старенький чёрный ноутбук, на котором был открыт поисковик браузера, открывший результаты поиска «писать электроное письмо».

— Вы в Почте есть?.. — спросил Сэт.

Салик странно посмотрел на него.

— Ну ходил недавно туда, надо паспорт?

— Вам нужно зарегистрироваться на почте в Интернете. Чтобы отправлять электронные письма.

— А, это да, это есть, — кивнул Салик. Порылся в бардаке, достал откуда-то сложенную пополам бумажку. — Во, дочка мне написала…

Введя логин и пароль, Сэт ждал, пока медленный аппарат, кряхтя, загрузит страницу, а потом открыл окно ввода и забил туда адрес дочки Салика.

— Теперь печатаете вот тут что хотите, — сказал он хозяину квартиры, — и нажимаете «отправить».

— И всё? — спросил Салик.

Сэт кивнул.

— И всё.

— Во, спасибо, — поблагодарил его Салик, садясь за компьютер. — А то дочке-то написать надо, Новый Год…

— Далеко она у вас?.. — поинтересовался Сэт.

— Да здесь, — Салик кивнул, не глядя на него, а наклоняясь к экрану горбатым носом. — С женой живут… Жена-то видеть не хочет меня, а дочке вон, пишу письма иногда… Она мне всё настроила, а тут чё-то обновление какое-то написано было, и у меня всё сбилось.

— Да, это бывает. Ладно, с наступающим ещё раз.

— Ага, салам алейкум, — Салик увлёкся письмом и, кажется, уже потерял к нему интерес, так что Сэт решил удалиться. Обуваясь в коридоре, он нашёл пустым взглядом лежащие на столе счета.

«Салик Рафаилович Захаров», — было его полным именем. Судя по бумагам, у него явно были просрочки по кредитам и по счетам за квартиру. Подумав о том, что ему вряд ли это когда-то понадобится, Сэт вышел и прикрыл за собой дверь.

Дома его отсутствие осталось почти что незамеченным. Но до своей комнаты Сэт дойти не успел, — вдруг зазвонил домашний телефон.

Для квартиры «68А» это было необычно хотя бы потому, что никто из самих её обитателей, кроме Сэта, не знал домашнего номера, а Сэт давал его единицам из множества знакомых. Кто это мог быть?

Будучи ближе всех к телефону, он поднял трубку.

— Алло?

— Сэт, здоров, с наступающим! Чего у тебя телефон недоступен?

Сэт выдохнул, слегка улыбнувшись.

— Привет, Паш. Я в комнате его оставил. Тебя тоже с наступающим. Как ты?

— Да более-менее, в шараге запариваюсь. Сессия, всё такое. Хвостов дохера.

— Маша тебя не пинает за них?

— Пинает, кусает, на голову прыгает, что только не делает… Если бы она ещё знала, сколько у меня их, я бы вообще не выжила. А ты сам-то как?

— Да как… Живу помаленьку, работаю. Соседей полный дом. Вон тебе Робби машет, привет передаёт.

— Задира-то? Ему тоже привет. Слушай… Ты в первых числах февраля сильно занят?

— Понятия не имею. А что такое?

— Там… у Стаи ситуация.

Сэт поморщился, отвернувшись от кухни и понизив голос.

— Ну и?

— Штейн передавала, что места сборов кто-то сдаёт Хантерам. Уже третий сбор у них срывается. Кто-то из Стаи явно крысятничает. Я-то к этому никаким боком, но мне просто передали, чтобы я передала тебе…

— А ты бы с этим не могла разобраться?

— Не-е-е, сорян, я ни за что. Мне разборок за молодость выше крыши.

— Ну какие разборки, там же никого не нужно будет убивать. Просто…

— Сэт. Нет. Если я в это влезу — я не вылезу, ещё и кого-нибудь ещё за собой втяну. Я знаю, как это работает. Так что нет.

— Хорошо, — тяжело вздохнул Сэт после недолгого молчания, — я свяжусь со Штейн, как смогу. Но не сегодня.

— Вот и отлично… Ладно, мы на каток погнали. Давай, с наступающим ещё раз!

— Ага… И тебя.

Сэт поставил трубку обратно в нишу и бессильно стукнулся лбом о стену. Это заметила Меланхолик — она всегда всё замечала.

— Кто звонил? — спросила она.

— Моя знакомая. Поздравляла с Новым годом.

— А чего ты такой кислый?

— Да там… Ситуация.

Роберт поднял глаза.

— Ты имеешь в виду…

— Ага. Но давай потом. Что вы готовите тут?

— Крабовый салат, скоро картошка сварится…

— Жень, ты вроде мороженое какое-то обещала сделать?

— Уже готово! — поделилась Женя радостно. — В холодильнике, но до вечера его трогать нельзя.

— Стоило мне переезжать, чтобы мне снова запрещали есть вкусности… — Сэт деланно возвёл глаза к потолку.

— Так, ну-ка не капризничай! — возмутилась Меланхолик. — Не можешь помочь — иди посмотри, чем там Миша занят, не мешайся.

— Вы, сударыня, такая обнаглевшая, я смотрю! — Сэт схватил её сзади, начав щекотать. Меланхолик, взвизгнув, вывернулась и несколькими пинками и затрещинами выперла его с кухни: ненавидела, когда её щекотали.

Миша в своей комнате, к слову, занимался кое-чем странным. Вместо сидения за компьютером и новогоднего стрима он сооружал возле подоконника что-то вроде большой рогатки из остатков швабры.

— И что это будет? — настороженно спросил Сэт, заглядывая к нему.

— Праща! — гордо сказал Миша таким тоном, будто в словах его не могло быть решительно ничего непонятного или противоречивого.

Сэт помолчал, потом уточнил:

— Праща?

— Да! Праща.

— Ты хоть знаешь, что такое «праща», задрот? Это же рогатка.

— Давай будем называть это «праща».

— Хорошо, и зачем она тебе?

— Ты не знаешь, зачем праща нужна?

— Очевидно, чтобы что-либо метать.

— Умница, Сэт. Соображаешь.

— И что ты собрался отсюда метать?

— Салюты! — сказал Миша гордо.

Сэт приложил руку к лицу.

— Салюты?

— Ну можно и петарды какие-нибудь, что угодно…

— Ты вообще знаком с пожарной безопасностью? Или чем-то подобным? Мы все тут взлетим на воздух, а если нет, то…

— НЕ БУДЬ ЗАНУДОЙ. Я сейчас одеваюсь и иду закупать фейерверки. Куплю целое ведро, вот увидишь.

— И откуда у тебя на него деньги, со стримов? — скептически спросил Сэт, глядя, как Миша влазит в толстые зимние штаны.

— Мне Кенсиро снова задонатил, — пыхтя, ответил тот, — двенадцать косарей, прикинь. Под Новый год, когда я в алмаз выбился.

— Иногда, глядя на вас с Мелл, я всерьёз хочу бросить свою работу и сидеть задротить. Мне уже всерьёз начинает казаться, что это гораздо более прибыльно.

— Прибыльно-то да, пока опытные и мудрые люди не скажут, что ты бездарная задница, просирающая жизнь.

— Опытные — это твои родители?

— Ага, и братец. Он в какой-то IT-фирме затесался в менеджеры, зашибает теперь по двести кусков…

*

В 68А был старый большой квадратный телевизор, оставшийся от прошлых владельцев. Обычно он стоял в комнате Меланхолик и выполнял функции подставки под разное, но теперь Сэт с Мишей вместе вытащили его на свет и вручили Роберту — чтобы он к наступлению Нового года смог подключить его к какой-нибудь из антенн. Тот немедленно этим занялся.

В самой просторной из комнат — Мишиной — ближе к полуночи накрыли небольшой стол, за который все и уселись. Сэт и раньше нисколько не сомневался в кулинарных способностях Меланхолик, но она — вкупе с Женей — таки смогла его удивить, умудрившись приготовить за короткое время четыре разных салата, да ещё и запечь картошку.

— Чую, с таким запасом мы отсюда ещё долго не выберемся…

— Ой, здесь не так уж и много. Видел бы ты, сколько мои предки под Рождество сжирают… Кстати, об алкоголе кто-нибудь позаботился?

— Все, кроме нас. Квартира моя, так что мне тут пьяные дебоши не нужны… — выждав драматичную паузу, Сэт извлёк из-под стола высоченную бутыль вина и бухнул ей об стол. — Расслабьтесь. Я тоже шутковать умею.

— Видимо, только под Новый год, а? — попытался поддеть его Миша. — Твоя норма — раз в полгода, а если будешь делать это чаще, то у тебя морда от смеха треснет.

— Очень смешно, заряди себя из твоей рогатки, пожалуйста.

— Это праща, сказал же тебе! Сейчас оливьехой промеж глаз получишь, будешь знать.

— Так, нахлебники! — угрожающе рявкнула Меланхолик. — Если хоть что-то из того, что мы с Женей готовили, полетит мимо ваших хавальников, мы с ней заставим вас это слизывать с пола!

Сэт хотел что-то сострить, но вместо этого комнату разобрал резкий шипящий звук. Кажется, Роберт подключил-таки динамик телевизора к нужному проводу.

— Заработало! — крикнул он, как только звук стих.

— Божечки негодные, как же громко…

— Ну откуда я знал, что здесь звук не отрегулирован, — Робби что-то подкрутил внутри телевизора, и из динамика донёсся монотонный голос:

— …год для нас был непростым… — и продолжил говорить общие слова.

Первой поморщилась Меланхолик.

Спросила:

— Мы что, правда будем его слушать?

Все замолчали, переглядываясь. Для каждого из них — как и для многих — ежегодно слушать монотонные ровные речи человека в костюме было почти что не слишком хорошей, но уже привычной традицией.

Сэт тяжело вздохнул.

— Миш. Доставай свои петарды.

— Чё, серьёзно? — тот округлил глаза. — Все?

— Я тоже его терпеть не могу, — сказал Сэт, кивнув на включённый телевизор. С самого детства одно и то же. Тошнит. Но есть одна идея…

— Ты ведь не собираешься взрывать петарды в квартире? — с подозрением спросила Меланхолик. — А то ты всё тут к чертям спалишь.

— В квартире? Нет, ты о чём, я же не идиот, — хмыкнул Сэт. — Слушай, Робби, помнишь, у тебя такой длиннющий фитиль был с метр длиной?

— Ну, до сих пор есть…

— Давайте подсуетимся, пока куранты не начались.

Пока шла пятиминутная речь, Сэт объяснил свою идею ребята разбежались по комнатам.

Спустя время в тёмной комнате они собрались вокруг телевизора. В суете Миша распаковал десяток-другой разномастных петард, салютов, хлопушек и фейерверков; Робби по-быстрому примотал каждый фитилёк к длинному зажигательному шнуру; массивный взрывоопасный «венок» поместили внутрь телевизора, человек внутри которого уже заканчивал своё безразличное говорение. Изображение на экране моргнуло и пошло рябью, но спустя секунду восстановилось.

— И что теперь? — шёпотом спросила Меланхолик.

— Теперь открывайте окно, — сказал Сэт.

Створки отворила Женя, оказавшаяся к окну ближе всех; в комнату скользнул холодный сквозняк, немного брызнул снег.

Телевизор с почти договорившим человеком в несколько рук уместили в нишу Мишиной пращи. Тонкий чёрный провод натянулся из розетки.

— Зажигай, Робби, — сказал Сэт, когда «праща» перед окном была натянута.

— Ты уверен?

— Давай! Мы слишком далеко зашли.

— Зажигалка-то у тебя, Сэт. Может, ты и зажжёшь? — предложила Меланхолик.

Вздохнув, тот вынул из кармана зажигалку, щёлкнул ей, едва найдя в темноте фитиль.

— С Новым годом, чуваки, — сказал он, высекая искру. — И тебя, скотина.

Как только фитиль загорелся, они выпустили натянутую до предела резинку, и квадратный ящик с запертым внутри человеком взлетел в воздух, вышвырнутый из окна квартиры 68А. В наивысшей точке фитиль догорел, поджёг все остальные, и ящик, на котором до сих пор виднелось старое, одутловатое лицо, разорвало изнутри разноцветным взрывом. Искры полетели во все стороны, масса салютов взмыла в воздух, наполнившийся хлопками и взрывами. Сэт не помнил, били ли в этот момент куранты — настолько оглушительную какофонию они создали. Взвыли где-то испуганные собаки, кто-то закричал, взревели сигнализации нескольких машин.

— Обалдеть! — радостно крикнула Меланхолик, кинувшись к подоконнику и случайно искупав ладони в свежем снегу.

Сэт никогда прежде не видел, чтобы она так улыбалась.

Дверь в комнату 121 — железно-бетонная. Не потому, что она сделана из железобетона, а потому что она из железа цвета свежего бетона. Салик Захаров думал об этом каждый раз, когда взглядывал на неё. Никогда не нравилась ему эта комната. Он невзлюбил её задолго до того, как понял, за что именно её можно не любить.

Комната 121 на три четверти своей высоты покрашена в зелёный, а остальная четверть побелена. Здесь почти ничего нет: узкая решётка под потолком, сквозь которую проникает свет, несколько стульев, допотопный, неизвестно, где взятый, деревянный широкий стол, стоящий посреди комнаты. И пустой шкаф в углу. Настолько пустой, что у него нет не только дверец, но и петлей — их для какой-то нужды выдрали.

Кроме большого деревянного стола эту комнату практически ничто не выделяет среди других помещений подвала ФСИН. С виду, конечно. Салик, проработавший здесь три месяца тюремщиком, старался обходить эту комнату стороной, но не всегда получалось. В здешних стенах дедовщина иной раз была жёстче, чем в армии — с той лишь разницей, что после смены можно было отправиться домой, а не делить кров с теми, кого терпеть не можешь.

В комнату 121 заключенных приводили, чтобы бить. И не только бить — это зависело от того, насколько «добрым» будет начальник смены. Стол существовал для того, чтобы класть на него нарушивших режим и бить, удерживая в несколько рук. В отдельных случаях пользовались наручниками.

Обычно дверь в 121 запирали изнутри, но теперь она была слегка приоткрыта. Звуки, которые раздавались оттуда, сложно было назвать хотя бы близко человеческими. Простые крики боли здесь уже были редкостью, а вот звуки ударов по телу и рычание заткнутых ртов — почти обыденностью.

Долгое время Салик стоял снаружи. Он старался привыкнуть и отгородиться от того, что слышал, но пытался не видеть, однако теперь ситуация была безвыходной: ему нужен был один из тех, кто находился внутри комнаты.

Из комнаты донеслись злые крики. Не заключенного, а тех, кто его бил. Затем снова удары. Салик вспомнил, как жарко ему становилось в первое время от самого звука столкновения дубинки с кожей и костью. Он не представлял, как делать это: бить по рукам и ногам скованного человека, ощущать, как удар откликается в твоей собственной руке, слышать раздающийся звук и наблюдать, как реагирует на удар чужое тело, и как — твоё собственное.

Салику это не нравилось, но он знал две вещи. Первая — он сделает это, если ему прикажут, потому что приказ есть приказ. И вторая — здесь бывают вещи страшнее, чем простые избиения дубинками.

Дверь отъехала в сторону и в коридоре показался Сокол. Тимофей Соколов, остроносый и скалозубый. Всегда, когда скалился, он становился похожим на гоблина. А скалился он часто.

— Ты чё? — коротко спросил он Салика. Крики из комнаты затихли: на время, пока дверь открыта, избиения прекратились.

— Мне подписать…

— Зайди.

Понятно, почему Сокол попросил: в коридоре могли застукать начальники.

Салик зашёл. Внутри комнаты были люди. Тот, кто ему был нужен — Вахрушев — стоял с дубинкой над распятым на столе заключенным. Всё его тело было в набухающих страшных синяках и кровоподтёках. Стол возле головы — в крови. Большего Салик не видел, потому что старался не смотреть.

— Мне подписать, товарищ лейтенант, — коротко сказал он, протягивая бумагу Вахрушеву. Тот, видимо, недовольный тем, что его отвлекают от работы, ещё раз размахнулся и врезал дубинкой по голове лежащего на столе, от чего тот дёрнулся и взвыл. Судя по звукам, рот у него был чем-то заткнут.

— Чё, на отпуск что ли? — спросил Вахрушев, рассмотрев бумагу.

— Так точно.

— У Матвеева был?

— Ну печать же…

— Был или нет? — повторил вопрос Вахрушев громче.

— Так точно, был.

— Вот так и надо… Держи этого пидора, — будто бы забыв про бумажку, Вахрушев снова начал бить заключенного, при этом зло матерясь.

— Ты кого козлом назвал, гнида?! Ты кого козлом назвал?! Что «извини», пидор?! Что ты извиняешься?!! — кричал он, нанося один удар за другим.

Салик терпеливо ждал, стараясь не смотреть на тело, сотрясаемое ударами. Ему просто нужна была подписанная Вахрушевым бумага — и всё. Проблема в том, что в этой комнате и намёка не было на ручку, и за ней Вахрушеву пришлось бы выйти. А выходить он не спешил.

— Ща подпишу, не ссы, — сказал он спустя десять минут, вытирая со лба пот. Бумагу Салика он всё это время держал в руке, так что она основательно помялась. — Пацаны, есть ручка?

Ручки не было.

— Бл*, ну… Ща схожу, — немного растерянно, Вахрушев вручил дубинку с потной рукояткой Салику. — Вьеби ему пока, я ща приду…

Салик промолчал, провожая Вахрушева взглядом. Выйдя за дверь, тот взглянул на Салика, не двинувшегося с места, и повторил:

— В* * *

и ему, я говорю. А то ничё не подпишу, понял?

— Так точно, — ответил Салик, сжав в руке мокрую от пота дубинку. Ему стало мерзко. Не от того, что его заставляют — или из-за этого тоже — а из-за того, как всё глупо обернулось. Вахрушев не сможет проверить, бил ли он заключённого, а вот Сокол, Фёдоров, Мартов и Швецов — последние трое сейчас держали на столе побитого мужика — наверняка это подтвердят. И плакал его отпуск.

— Ну и чё встал, — сказал ему Мартов, как только шаги Вахрушева за железной бетонной дверью стихли. — Бей давай.

— П* * *

и со всей силы! — поддакнул Фёдоров.

Салик опустил глаза на ставшую синей от синяков дёргающуюся спину, и пожалел, что сделал это.

— Да он и так уже весь… — попытался сказать он, но Сокол первее спросил:

— Ты чё, ссышь что ли? Бей давай. Иначе х** тебе, а не отпуск. Или ты чмошник?

Салик знал, что он не чмошник.

Он занёс руку с дубинкой, сжав тёплую рукоять изо всех сил, и ударил по спине. От звука удара по, кажется, уже сломанной кости, ему стало дурно, но его лицо ничего не выдало.

— Чёт настроения нет, мужики…

— Да ты чё как баба… — Сокол отобрал у него дубинку и врезал со всей дури. Мужик взвыл, задёргавшись, и явно пытался что-то сказать. Салик машинально отстранился, ничего не говоря.

Вахрушев появился спустя минут десять, с подписанной бумагой.

— Ну чё, этот жив ещё… На, держи, — он всунул Салику бумагу. — Чё, ты этого-то не стал пиздить?

— Да я это…

— Н-на нах!!! — разразился криком Сокол, ещё раз врезав по спине.

Прервавшись на полуслове, Вахрушев уже не вспомнил, о чем говорил. Вспомнив, он взглянул на Салика и скомандовал:

— Ну чё встал! Пиздуй давай!

— Так точно.

Когда он выходил, Сокол запрыгнул на стол и сел на мужика, от чего тот глухо закряхтел. Кажется, давился кровью.

Глядя на измятую и запачканную бумагу в руках, обеспечивающую ему отпуск, Салик всё ещё чувствовал в своей руке резиновую дубинку, которая нужна была для устранения беззакония — но по какой-то причине являлась её главным оружием.

«Я же не хотел», — подумал он.

Пальцы слегка дрожали.

Когда он дошёл до конца коридора, железобетонная дверь снова отъехала с долгим звуком.

— Давай, неси шланг! — послышался из комнаты 121 хрипловатый голос Вахрушева. Он отправил Мартова. При слове «шланг» у Салика сдавило внутренности. Он ясно слышал, как из комнаты раздается возня — с заключённого стягивали штаны, и он сопротивлялся.

Припомнив о том, что у кого-то в прошлый раз от опытов с пожарным шлангом разорвало внутренности, Салик поспешил удалиться из подвала.

*

Он помнил, как его чуть не вырвало в первый раз, когда он узнал, зачем недалеко от 121 комнаты хранится пожарный шланг, который можно подключить к напорному крану. И с каким чуть ли не равнодушием он относился к этому теперь, когда получил свой законный отпуск. Тошнотворные картины не выходили из головы Салика: он думал о том, что кому-то даже нравится смотреть, как голого, избитого и униженного человека разрывает изнутри сильным напором воды. Уладив все процедуры с отпуском и переодевшись в гражданку, он вышел на улицу и, выйдя за территорию ФСИН, закурил.

На улице цвела равнодушная и легкомысленная весна, разлившая в воздухе сладковатый запах талого снега и мокрого асфальта. Шагая по городу, Салик равнодушно смотрел на людей, гадая, стал бы кто-нибудь из них делать то же, что делал в подвале Вахрушев. А стал бы он такое делать?

У Салика не было однозначного ответа. Он боялся отвечать себе — а вдруг он ответил бы положительно?

— А ты знаешь, как казнили в Древнем Китае? — спросил парень свою девушку. Они стояли у светофора, ждали зелёного цвета. Салик стоял немного позади, и разговор их услышал случайно. Парочка жалась друг к другу так, будто они были всем, что у них осталось на целом свете.

— Сажали на бамбук, и он прорастал сквозь…

— Фу-у-у, мерзость! — девушка толкнула парня. — Дим, зачем ты мне рассказываешь, я ж спать не смогу!

Рассмеявшись, парень легко поцеловал её в висок. Загорелся зелёный, и они пошли через дорогу, а Салик почему-то с тоской смотрел на то место, где растаял поцелуй юноши.

А почему с тоской — он и сам не до конца понимал.

— Я прошу тебя по-человечески, вернись и найди нормальную работу, у отца сердце, он…

— Я зарабатываю, ты слышишь меня?! — возмущался Миша. — Мне со стримов приходят деньги! Я тысячу раз вам повторял, что…

— Да на кой-тебе сдались эти стримы, эти детские игрушки?! — мама чуть не срывалась на крик. — У Нади Галенцевой вон сын — устроился на нормальную работу, за него не стыдно! А ты! Живёшь непонятно где, днями напролёт играешь в компьютер, поди на наркотики уже подсел!

Мишина мама, Надежда Александровна Шипицына, в целом любила уходить в крайности. С самого рождения сына она старалась обеспечить его всем, что сама считала для него необходимым. Вот только когда Миша заявил, что клуб карате для него таким не является (как и золотая медаль за одиннадцать классов и высший балл на ЕГЭ) — она поняла, что что-то пошло не так. Всерьёз увлёкшись компьютерными играми, Миша начал проводить много времени за компьютером, а когда узнал, как можно жить и зарабатывать на стримах — ему и вовсе показалось, что вот она, его путёвка в жизнь.

В отличие от его родителей, которые хотели, чтобы он хоть иногда выходил из дома и хоть немного походил на образцового сына. Это и стало причиной раскола семьи Шипицыных, в кульминации которого Миша, не выдержав родительского давления, съехал на квартиру к Сэту.

Впрочем, в родительское «гнездо» иногда приходилось возвращаться — и мама каждый такой раз говорила ему, чтобы он «прекратил заниматься глупостями».

— Скажи хоть адрес, чтобы я не волновалась.

— Новостройка по Черняховского. В том районе.

— А этаж, квартира?

— Не скажу. Сэт гостей не любит.

— Кто?!

— Сэт.

— Это тот тип, у которого ты живёшь?! Господи, Миша, ты меня, ей богу, пугаешь! Это даже не людское имя! Это кличка, тюремная кличка! Если ты не вернёшься в квартиру — я объявлю тебя в розыск, в полицию пойду!

В момент, когда были произнесены эти слова, Миша стоял в коридоре, обувался и чувствовал, что вот-вот вскипит. И слова матери стали последней точкой.

— Серьёзно? — он спокойно посмотрел на неё. — В полицию? На меня?

— Ты не оставляешь мне выбора! — страшным голосом проговорила мама. — Ты живёшь непонятно где, непонятно, на что, с непонятными людьми…

— Да я же жив, блин!!! — закричал Миша, не выдержав. — Я жив и здоров! Я к вам не вернусь, хоть ты тресни!

И он, выбежав в коридор, хлопнул дверью. Мама что-то закричала вслед, но он поспешно надел наушники и стал спускаться.

Снаружи разгуливалась февральская метель. Было не слишком холодно, но дул ветер и снег летел влажными тёплыми мошками.

Выйдя из дома, Миша угрюмо оглядел заснеженный двор, в котором прошла чуть ли не половина его детства: качелями на цепях, ржавой горкой, о которую можно было расцарапать штаны, длинные асфальтовые дороги, идущие дважды перечёркнутой буквой «А». Он помнил, что когда-то давно здесь ещё стояла высокая резная фигура сказочного дракона, на котором постоянно лазала ребятня. А потом дракон исчез…

Pressure

Pushing down on me

Pushing down on you… — запели наушники.

На душе было гадко, скользко и тяжело. Миша знал, что ему ещё не раз, и не два, и не три предстоит вернуться в эту квартиру, пропахшую мокрыми обоями, сыростью и клеем: чтобы что-то спросить, что-то забрать или о чём-то поговорить… Но так не хотелось, что злоба брала. Не найдя в карманах мелочи на обратный проезд, Миша поскрёб пальцами щетину, похмурился и решил пройтись вдоль расположенной недалеко реки — всё равно было не слишком холодно. Заодно по пути можно было заскочить в мелкий магазинчик и купить там сигарет.

Миша так и сделал.

В магазине-однодневке, которому, видимо, даже названия не придумали, пахло свежезаваренным «Ролтоном», а пухлая продавщица в свете жёлто-зелёных ламп смотрела «Битву экстрасенсов» с маленького телевизора за прилавком. Больше никого не было.

— Можно синий «Уинстон», пожалуйста? — сказал Миша, шмыгнув носом и спустив наушники.

Продавщица неспешно отодвинула ящик с табаком, поискала нужную пачку, вынула, покряхтев (ей высоко было тянуться), и положила на прилавок пачку с угрожающей надписью «РАННЯЯ СМЕРТЬ».

«Дай бог», — мрачно подумал Миша, расплачиваясь.

— Восемнадцать-то есть? — равнодушно спросила продавщица.

— Девятнадцать уже, — ответил Миша, разворачиваясь и уходя.

— А? — донеслось ему вслед.

— Девятнадцать, говорю, уже!

— Ааа, — но продавщице, кажется, было всё равно.

Выйдя на улицу, Миша потратил какое-то время, борясь с ветром, чтобы зажечь сигарету. Бесполезно: на снегопаде было не зажечь, а стоять вблизи магазина не хотелось. Он почти сунул пачку в карман пальто — но почему-то остановил взгляд на надписи. «РАННЯЯ СМЕРТЬ»… По какой причине продавщица дала ему именно такую?

Вряд ли, конечно, она вообще выбирала. И если бы пачки сигарет использовались как пророчества — Мишиного деда давно бы схватил инсульт. Но нет, старик был живее всех живых и дымил как паровоз.

Миша закурил, лишь оказавшись в лесу, полном снега и голых деревьев. Были ещё, правда, старые низкие лавочки в компании оставленных пустых бутылок, но они встречались редко. А с правой руки — белоснежная непроглядная муть. Даже другого берега из-за снегопада было не видно.

Миша снял наушники и понял, насколько вокруг было тихо. Лес глушил любые звуки, которые город нёс ему снаружи. Даже ветер почти не свистел.

Погода навевала приятную и столь же неумолимую тоску. Интересно, чем сейчас занята Меланхолик? Снова что-то рисует, или готовит вместе с Женей? А Сэт? У него, должно быть, перерыв на работе. Может, стоит что-нибудь сделать на ужин? Миша кое-что мог готовить, но делать это опасался: слишком часто что-то делал не так, поэтому его еда то подгорала, то недоваривалась, пересаливалась или пересахаривалась. За это на него часто морщились, а Меланхолик однажды сказала, чтобы он не подходил к плите без её ведома…

Что-то на реке вырвалось из снежной пелены. Миша прищурился, увидев крохотную фигурку вдалеке.

Человек?

Миша сам не знал, почему остановился, разглядывая человека, идущего через реку. Он по необъяснимой причине казался ему таким одиноким в бесконечной снежной пелене. Куда он шёл? И почему именно через реку?

Неожиданно от человека отделилось что-то чёрное. Миша не понял, что это, а в следующий момент фигурка резко провалилась под лёд, оставив после себя тёмное пятно.

Мишу по рукам и ногам сковал страх.

Что он должен делать? Позвать кого-нибудь? Но вокруг никого не было. Самому бежать и спасать его? Но он не умеет плавать, и вода наверняка слишком холодна, да и лёд под ним может треснуть…

Сглотнув ком в горле, Миша не очень уверенно двинулся вперёд, сквозь снег, тут же набившийся ему в ботинки.

Он вышел на тропу, протоптанную человеком, и чем ближе он подходил к тёмному пятну, тем страшнее ему становилось. Что он должен сделать, когда подойдёт и увидит, что от человека ничего, кроме воды, не осталось?

Следы под Мишиными ногами становились чёрными, а сами ноги утопали во влажном льду. Идти дальше становилось все опаснее и, остановившись в нескольких метрах от пятна, Миша рассмотрел то, что отделилось от человека и до сих пор лежало на льду.

Это был рюкзак.

Припомнив школьные уроки ОБЖ, Миша наклонился и осторожно лёг животом на лёд. Задирая голову, он медленно, в обход, пополз вперёд.

«Лишь бы не провалиться, лишь бы не провалиться…».

Зажмурив глаза, он резко сунул руку в прорубь, пошарил в ней в поисках человека, но почувствовал, как под его собственным телом начинает прогибаться кромка, и поспешно отполз назад. Мокрая рука на холоде стремительно немела, а рукав куртки застывал. Тяжело дыша, Миша потянулся и кончиками пальцев схватил лямку рюкзака. Потянул к себе и принялся ползти назад.

Медленно развернув тело в сторону берега, Миша медленно приподнялся, решив встать на ноги — однако правая нога его тут же провалилась в холодную воду.

Он взвыл, с низкого старта рванувшись вперёд. Сил бегать в нём не было совершенно, зато был страх утопнуть, а ещё — пачка сигарет с надписью «ранняя смерть», о которой в такой напряжённый момент Миша почему-то отчётливо помнил. Он бежал так долго, что ему казалось, что он не добежит: лёд, проглотивший одного неизвестного человека, заглотит и другого, и неизвестно ещё, наестся ли…

С облегчением добежав до берега, Миша повалился в снег, чувствуя, как отваливаются ноги и как не хватает в лёгких воздуха. Тяжело дыша, он сидел, глядя на протоптанную им второпях дорогу, которую заметал вездесущий снег.

В руках его до сих пор была сжата лямка чёрного рюкзака, а в голове сидела только одна мысль, которую Миша озвучил на выдохе, ни к кому не обращаясь:

— Пи*дец.

Его трясло от холода, но холода он не чувствовал, наоборот — по лбу его стекала капля пота, из носа шло, а изо рта то и дело вырывались клубы тёплого пара. Кое-как поднявшись, Миша посмотрел на рюкзак, довольно лёгкий по весу, внутри которого что-то было.

Это оказалось две тетради и тонкий кожаный ежедневник на медной заклёпке. Тетради были подписаны: они принадлежали Михаилу Панкратову. Внутри одной были какие-то лекции, внутри другой — пустота. Миша сложил их в рюкзак, чувствуя, что ему слишком холодно, чтобы стоять и читать. Поэтому, выйдя на дорогу, он направился к первому дому, что был на пути, собираясь отогреться в его подъезде.

Именно там, прижавшись спиной к батареям, пахнущим влажной теплотой и канализацией, дрожащий Миша в тусклом свете лампочек пролистал кожаный ежедневник, довольно плотно заполненный ровным почерком.

Первая страница была датирована началом декабря прошлого года.

«Привет, будущий я или кто-то, кто это читает. Меня зовут Миша, мне 19 лет и я не знаю, для чего я живу.

…Тупое начало. Хотел бы получше написать. Но вырвалось. Видимо, глубоко оно во мне сидит. Будущий я, ты уже нашёл себе работу? А к психологу уже сходил? Если нет, то я разочарован. Мне давно уже пора, но… всё никак не решусь.

Мне сейчас так больно, будущий я. А тебе легче? Наверняка да, если ты порвал с Настей и с её ненаглядным Лёшей. Господи. У меня руки трясутся… Я ведь даже не замёрз. Е* * *

й тремор, — (слово было специально закрыто звёздочками). — Я слышал, что делать записи в дневнике помогает, но я понятия не имею, как это делать. Мне просто больно и я хочу, чтобы мне стало немного легче. А мир вокруг меня как будто не хочет, валит на меня всё новое и новое говнище… Я с каждым днём чувствую, что теряю равновесие. Будущий я…

Я просто надеюсь, что ты уже мёртв».

Первая запись обрывалась так, а Миша, сжимающий ежедневник за мягкие края, чувствовал, как сердце его пробирает холод. Неизвестно от чего. То ли от осознания, что незнакомый ему Миша Панкратов действительно умер, и больше ни строчки здесь не напишет. То ли от того, что теперь судьба этого человека в его, Миши Шипицына, руках. Или же…

…от того, что первая запись начиналась пугающе похоже на то, как он сам бы написал в дневнике, если бы вёл его.

Возле граффити под мостом Артур Синицын сидел один, в продуваемом всеми семью ветрами пуховике. Хотелось закурить или напиться — но на душе было мерзкое ощущение, что не поможет ни то, ни другое.

«Небо пахнет кровью… — пришло ему в голову. — И ещё чем-то. Может, отходами какими-то…»

Артур поднял глаза на небо. Серо-белое, безрадостное.

— Ну вот кто вас просил, а? — спросил он со вздохом, совсем не зло. — Ну могли бы… подождать чуток. Вместе бы пошли. Куда вы без меня-то? Мне ж совсем немного осталось. А потом вместе бы ушли. Эх вы… А ещё друзья, называется!

На телефоне было несколько пропущенных от Дашки Швецовой, но Артур не находил в себе никаких сил говорить с подругой. Да и вообще ни с кем. Он даже не знал, стоит ли оборачиваться на граффити, нарисованное всеми ими вместе, втроём.

Ни Женя, ни Миша ничего не знали про его болезнь. Думали, что он обычный весёлый парнишка со странностями. А может, задумывался иногда Артур, это он на самом деле ничего про них не знал. Вот и друзья, называется.

— Привет, — послышался голос.

До Артура не сразу дошло, что его зовут. С третьего раза до него дошло, что кто-то пришёл под мост. Он повернул голову и увидел Соньку Вахрушеву.

Сам он её знал плохо, но Женя и Миша как-то были с ней знакомы, так что приводили её под мост иногда. Сейчас позади неё неохотно шёл какой-то бледный и мутный тип в чёрном пуховике и серой шапке. Вообще без отличительных черт. Глазу не за что было зацепиться. Он был как деталь интерьера.

— Ты с кем разговаривал? — спросила Сонька вежливо. И от её вежливости Артура немного повело. Он потёр глазами переносицу.

— Привет, да… Да ни с кем. Глюк словил.

— Ого.

— Ага. А ты что тут делаешь?

— А, да я… Антону хотела наше граффити показать.

«Наше? — подумал Артур зло. — Да тебя ведь даже не было, когда мы заканчивали…»

— А ты чего один тут? — спросила Сонька. — Где Женя с Мишей?

— У Жени дом сгорел. Пропала без вести. Миша утонул, — коротко и спокойно отчитался Артур, глядя в пустоту. Закрыл глаза: не хотелось смотреть на эту мерзость.

Сонька, как была, медленно осела в снег.

*

Сидя в офисе, Сэт в третий раз заполнял один и тот же документ: отдел, куда он его отправлял, возвращал ему его по почте с правками по правилам, которые были известны только сидящим в отделе людям. Сэт об этих правилах знал крайне мало, но ложно думал, что достаточно осведомлён. Однако на третий раз он всерьёз задумался о том, что именно делает не так.

Пиликнуло сообщение на рабочем мессенджере: написала из соседнего офиса Ната Егорова.

«Если мучает Конюхова, то просто отправь ей то, что отправил на третий раз, и это прокатит».

Почесав висок, Сэт на всякий случай пробежал глазами по заполненному документу, не нашёл ошибок и переправил по прежнему адресу. Спустя время на почту вернулось короткое:

«ОК»

«Как это работает?» — написал Сэт Нате. Подумал несколько секунд о том, какой стикер прислать вдогонку, и выбрал собачку в коробке.

Ната прочитала сразу же. Сэт подумал о том, что у неё было открыто окно диалога.

«Конюхова не столько вредная, сколько дотошная. Возможно, она даже не читала твой документ, а просто заранее тебе его отправила, чтобы ты сам проверил на ошибки».

«Это разве не замедляет её работу?»

«Кто знает. Она так со многими новичками».

Сэт скучно подпёр ладонью щёку и поглядел на проход в другой зал.

Нату он видел несколько раз, привык с ней здороваться и часто списывался по рабочим вопросам. Она была чуть старше него самого, с симпатичными чертами лица, чаще всего одевалась в узкую чёрную юбку до колен и всегда наглухо застёгнутую белую рубашку. У неё была фамилия Новикова (так было английскими буквами подписано в мессенджере), а на её рабочем столе стоял небольшой манекен для рисования, которым она никогда не пользовалась.

Сэту она умеренно нравилась. Это значило, что он подмечал симпатичные черты её лица и приятное поведение, но не спешил идти на сближение, потому что не видел никакого исхода у этих попыток.

К тому же, один из худших его страхов в общении с людьми был страх кому-то надоесть.

«До меня был парень, которому Конюхова раз семь точно вернула документ. Только на восьмой перечит он заметил ошибку в шапке».

— Да сколько можно?! — выдохнул за одним из столов позади Лёша Увашов. — Одно и то же!.. Я за**ался!

Сэт молча покосился на него, выпрямился, поглядел в окно, за которым шёл не такой уж плохой день: небо было не серым, а белым, как снег, и ему это нравилось. Интересно, как там Меланхолик с её старыми друзьями?

«Видимо, он был тем ещё недотёпой», — написал он в ответ Нате.

*

Настроения стримить не было никакого. А надо бы: скоро деньги начнут подходить к концу.

Миша лежал, раскинув руки на кровати. Так как кровать была узкой, полноценно раскинуть не получалось, поэтому одна рука свисала с края, а другая упиралась в стену, изгибалась и уходила Мише за голову.

Утонувший парень никак не шёл из головы. Миша всё думал о том, стоит ли сделать что-нибудь. Если его уже нет, то пропажу должны заметить. Будут искать, опросят знакомых и родителей, узнают, где ходил, опросят свидетелей… Может быть, позвонить в полицию? Сказать, что некий Михаил Панкратов сейчас…

При мыслях о полиции Мише пришёл в голову недавний репортаж на «Шелесте» о пытках заключённых местной ФСИН. Желание связываться с этими людьми отбило моментально.

Ни в дневнике, ни в рюкзаке Панкратова не было никаких номеров, так что Миша нашёл его страницу в Сети. К счастью, имя было настоящее, а сам Панкратов заходил около месяца назад.

Написать кому-то из его друзей? Но кому? И что написать? «Эй, привет, твой друг утонул, пока»?

Миша отложил телефон в сторону и потянулся за дневником Панкратова.

Вторая запись была на следующей странице. Кажется, в плане заполнения дневника Панкратов был довольно аккуратным человеком:

«Каждый вечер огромная зияющая пустота гложет меня изнутри. Для чего я тут? Какой смысл в том, что я вижу перед собой каждый день, и в том, что я здесь пишу?

Я не пессимист. Я просто не понимаю.

Год назад я встретил Настю, и тогда мне казалось, что в моей жизни, наконец-то, появилась цель. Смысл. Желание существовать. А потом оказалось, что она встречается с Лёшей. Теперь я ненавижу тех, кого так зовут. Лёша. Что за имя такое.

Блин, мне так нравится этот дневник.

Не знал, что Лиза в «Миллион книг» работает. Она хорошая. Жалко, что это я тупой… Иначе познакомился бы с ней. А то одну чушь несу. Хххх…»

— Ми-и-и-иш-ш-ш-щ-щ-а-а! — прошипел Роберт из коридора, а затем осторожно постучал и заглянул к нему. — Спишь?

— Не, — Миша махнул свободной рукой. — Что хотел?

— Узнать, спишь ли ты.

— Тебе зачем?

— Ты сегодня наружу не собираешься?

Время от времени Роберт был ещё тем домоседом. Настолько сильно въедался в свою комнату, что любое пространство за пределами квартиры 68А превращалось для него в мистическое «наружу». Как будто они жили в пещере или каком-нибудь бомбоубежище.

— А что? — Миша потёр глаза.

— Думал, может, заглянешь в канцелярский? У меня скотч закончился.

— Зачем он тебе сейчас?

— Мои цели находятся далеко за пределами твоего разума.

— Ясно, ты снова делаешь наклейки.

— Если ты хочешь быть в доле, то я фиг тебе, — Роберт, кажется, сдержался от того, чтобы показать Мише язык.

Тот потёр глаза.

— А Сэта попросить?

— Опять будет ворчать, что я вечно у него всё прошу купить.

— Ну, он ворчит, но делает же… — лениво поднявшись, Миша отложил дневник в сторону и огляделся в поисках носков.

— Ну так что, купишь?

Неуклюже поднявшись, Миша повернулся к Роберту спиной, нашарил на батарее носки, но решил поискать ещё — эти пока что не высохли от снега.

— Куплю.

*

— Спасибо, приходите ещё!..

Лиза рассчитала женщину, купившую томик Хемингуэя, проводила её взглядом и устало потёрла пальцами глаза. Устраиваясь консультантом, она никак не ожидала, что ей придётся работать с кассой — но, сев за неё, поняла, что, в общем-то, очевидно было, что ей когда-нибудь придётся заменить кассира. Как оказалось, у Гены обнаружился какой-то внезапный и неожиданный талон к стоматологу, который совершенно точно нельзя было никак отложить…

Поэтому Лиза сейчас и сидела на его месте, жутко нервничая и боясь просчитаться. Пускай это и было просто — Лера ей всё объяснила — но всё-таки рассказы по поводу утерянных купюр и уволенных работников не выходили у неё из головы.

Колокольчики над дверьми звякнули. В помещение вошёл молодой человек в сером капюшоне, одетый в мятый пуховик и мешковатые штаны, с какой-то сумкой наперевес. Лиза внутренне напряглась, подумав, что будет жутко, если этот тип попытается сейчас её ограбить… Ещё и Арман, как назло, ушёл на обед.

Даже не глядя на книги, юноша подошёл к кассе, облокотился на неё и спросил:

— Ты Лера? Владелец?

Лиза мотнула головой.

Юноша обернулся по сторонам.

— А Лера тут?

Лиза ещё раз отрицательно мотнула головой.

— А что вы хотели?

— Эвакуировать магазин, — сказал юноша совершенно серьёзно, закусив щёку, будто что-то жевал. — Ненадолго.

Лиза округлила глаза.

— Чего…

— Слушай, можешь закрыть кассу, поставить сигналку и ненадолго выйти? — сказал юноша. — Просто потом, когда я буду выходить, могу прям карманы вывернуть. Убедишься, что я ничего не спёр.

— Я не могу! — наконец вырвалось у Лизы. — О чём вы вообще?! Что за шутки?

Юноша потёр пальцами переносицу.

— Вот поэтому я и хотел поговорить с Лерой. Можешь позвать её?

— Вы её знакомый? — спросила Лиза, потянувшись за телефоном.

— Ага. Напиши ей плиз, что Антон пришёл.

Сделав глубокий выдох носом, Лиза нашла в мессенджере Лерин номер и принялась ей писать. В это время колокольчики снова звякнули, но Антон остановил вошедших:

— Магазин временно закрыт! Трубу прорвало, скоро починим! Приходите через полчаса! — и он буквально насильно вытолкал покупателей назад, закрыв дверь. Глядя на это, Лиза даже вскочила с места:

— Что ты творишь?!

— Ты Лере написала? — спросил Антон, возвращаясь к кассе. — Где она?

Телефон издал короткую вибрацию. Лиза прочитала короткое:

«Пусть ко мне зайдёт».

Задумчиво почесав за ухом, Лиза скептически подняла брови.

— Пройди… вон в ту дверь, а потом по коридору и направо.

— Ага, спасиб… И тебе, кстати, реально лучше пойти, перекусить там, всё такое, — сказал Антон, двигаясь в указанную сторону. — Ты не подумай чего, просто тут может стать шумно.

Говорил он совершенно нормально, не как пьяница или укурок, и даже без наглой вальяжности или неспешности, как некоторые Лизины бывшие одногруппники. И именно своей нормальностью он вводил её в ступор. Как она может просто взять и уйти? Что может случиться такого, что он просто приходит и говорит выйти?

«Может, — подумала Лиза, — он Лерин парень и хочет с ней наедине побыть? Но что за радикальные методы такие, не могут что ли до вечера потерпеть… Мы и закрываемся-то не очень поздно…»

Короткое время спустя из двери, за которой исчез Антон, вышла одевшаяся Лера. К удивлению Лизы, она вынесла ей её куртку.

— Пойдём, — сказала она коротко. — Мы временно закрыты.

Они молча вышли и Лера заперла магазин на ключ, при этом предусмотрительно перевернув табличку на «ЗАКРЫТО». Всё это время Лиза не говорила ни слова, ожидая объяснений.

Лера закурила, и только после этого заметила озадаченный Лизин взгляд. Махнула рукой:

— Лучше не спрашивай…