Сказ о том, как Яков Петрович верхом катались (джен)

Нельзя сказать, что столичный дознаватель, приехавший в Диканьку в компании писаря и его крепостного, был очень уж странным господином. Подумаешь, пальто красное. Мало ли какие моды нынче в столице приняты. А тростью, пусть даже и с таким вычурным навершием, местных помещиков и чиновников точно не удивить. Обычный столичный франт, каких Александр Христофорович в жизни своей уже встречал неоднократно. Он, может быть, вообще не обратил бы внимание на то, что Яков Петрович с удивительным постоянством и даже некоторым упорством обходит всех встречных всадников и лошадей как можно дальше, если бы не наблюдательный Тесак. Именно с его осторожного вопроса «Александр Христофорович, а чего это господин столичный дознаватель от конных будто шарахается?» и началась эта история.

Александр Христофорович, конечно, от вопроса Тесака в тот раз отмахнулся. Мол, не говори ерунды, показалось тебе. Но невольно начал присматриваться к Якову Петровичу чуточку внимательнее. Тот поведением своим больше раздражал, чем удивлял или настораживал. Разве что по деревне и окрестностям ходил исключительно пешком, хотя в день концы выходили немалые. Но всерьёз Александр Христофорович задумался после памятной прогулки на мельницу.

Началось всё утром, когда отвратительно бодрый Яков Петрович в сопровождении своего помятого и будто запуганного писаря явился в хату, выделенную под участок, и буквально с порога потребовал показать им мельницу. Александр Христофорович даже не сразу понял, что речь идёт о заброшенной мельнице в нескольких десятках верст от деревни. А когда сообразил, предложил проехать туда верхом. Чтобы быстрее обернуться. И моментально получил в ответ крайне вежливое, но твёрдое «Благодарю, Александр Христофорович, но нам пешком привычнее. Да и для здоровья утренний моцион полезен». Спорить желания не было и, взяв с собой Тесака да пару казаков на всякий случай, Александр Христофорович отправился со столичными гостями на мельницу.

Трудно сказать, насколько этот моцион оказался полезен, но хотя бы крылатку господина Гоголя отыскали. Озлившийся Яков Петрович шагал обратно в деревню, Гоголь торопливо спешил за ним, встряхивая крылатку, Александр Христофорович смотрел им вслед и пытался понять, что всё это вообще значит, а Тесак рассуждал словно бы про себя, но достаточно громко, чтобы начальство услышало:

— И чего было в эдакую даль пешими тащиться? Предлагали ведь лошадей взять...

— Сказано же было: прогулки для здоровья полезны, — попытался урезонить помощника Александр Христофорович.

— Ну да, как же... Сдается мне, неспроста Яков Петрович к лошадям близко не подходят. Не иначе как сам чёрт, а лошади они нечисть чуют...

— Тесак, ну что ты опять несёшь?! Какие черти, какая нечисть? Просто нравится господину дознавателю пешком ходить, — воззвал Александр Христофорович к здравому смыслу, но всё было без толку. Тесак всерьёз считал, что Яков Петрович Гуро не иначе как чёрт или бес какой. Не суеверный Александр Христофорович во все эти сказки не верил, но решил выяснить, чем же лошади так не угодили Якову Петровичу.

Возможность задать Якову Петровичу вопрос о трудностях его взаимодействия с лошадьми представилась вскорости. Александр Христофорович, возвращаясь со своей обычной конной прогулки, нагнал господина Гуро верстах в трёх от деревни. По всей видимости, тот осматривал окрестности в поисках улик, а может, и просто гулял. Решив, что более подходящий случай для беседы может и не представиться, Александр Христофорович послал коня вперёд:

— Добрый вечер, Яков Петрович! Как прогулка? — поинтересовался он, нагоняя Гуро.

Отреагировал тот на приветствие несколько странно: обернувшись на голос, будто вздрогнул и поспешил сделать несколько шагов в сторону. Александр Христофорович спешился, собрал поводья и попытался подойти ближе, но Яков Петрович почему-то побледнел и, выставив руку с тростью в защитном жесте, странным тоном произнес:

— Александр Христофорович, будьте добры не приближаться!

— Яков Петрович, с вами всё хорошо?

— Со мной прекрасно! А будет ещё лучше, если вы со своим скакуном не будете подходить ближе, чем сейчас.

Решив оставить этикет для более подходящего случая, Бинх поинтересовался:

— Это чем же мы с моим, как вы изволили выразиться, скакуном не угодили вам, Яков Петрович?

Ответа не последовало. Гуро молчал, настороженно переводя взгляд с Александра Христофоровича на его коня и обратно, но не уходил. Когда пауза стала откровенно затягиваться и Александр Христофорович уже всерьёз подумывал попрощаться и уехать, не пытаясь дознаться, в чём причина такого поведения, Яков Петрович наконец с явной неохотой произнес:

— Всем угодили, Александр Христофорович. Я просто ... лошадей несколько недолюбливаю.

Это простое объяснение Бинха несколько обескуражило, поэтому он смог только сказать:

— А Тесак уверен, что вы — сам чёрт.

В ответ на это Яков Петрович недоуменно нахмурился, а потом рассмеялся.

— Вы, стало быть, Александр Христофорович, в чертей не верите? — спросил Гуро, отсмеявшись.

— Солдатам, Яков Петрович, положено верить только в то, что они своими глазами увидеть могут. Что-то мне пока ни одного чёрта не встретилось.

— А помощник ваш в них, похоже, отлично разбирается, — отметил Гуро, несколько расслабившись и двинувшись в сторону деревни. Бинх, по-прежнему держа коня в поводу, пошёл следом, сохраняя некоторую дистанцию.

— Тесак, конечно, много всяких историй про местную нечисть знает, но вы тему не меняйте, Яков Петрович. Что за нелюбовь у вас к лошадям?

— Александр Христофорович, полагаю, с вас довольно и самого признания. Не считаю нужным откровенничать сверх меры.

— Обиделись, значит? Что в слабости вас уличил, — поинтересовался Александр Христофорович.

— Нет, просто не считаю необходимым сообщать вам такие подробности своей биографии, — отрезал Яков Петрович.

— А ходить пешком по окрестностям необходимым считаете? — решил с другой стороны подойти к вопросу Бинх.

— Во-первых, этого требует следствие. Во-вторых, прогулки благоприятно влияют на здоровье, уважаемый Александр Христофорович, вам ли не знать.

— А подозреваемого вы тоже на своих двоих ловить будете, если погоня случится? — перешёл к серьезным аргументам полицмейстер.

Яков Петрович ответил не сразу, помолчал какое-то время, потом спросил:

— Я что-то никак в толк не возьму, Александр Христофорович, вы куда клоните?

— Хочу вас от нелюбви к лошадям избавить, Яков Петрович.

Гуро это удивило настолько, что он даже остановился. Обернулся к собеседнику, внимательно, чуть прищурившись, посмотрел. Поджал губы, помолчал. Потом спросил:

— Вам-то что за интерес?

Александр Христофорович понял, что ему удалось почти невозможное: он удивил Якова Петровича!

— Считайте, что из любви к искусству, — развёл руками Бинх. — Ну, и чтобы пешком за вами не ходить. Мне, знаете ли, верхом привычнее, — он улыбнулся, наблюдая, как на лице Гуро отражается сомнение.

— Я обдумаю ваше предложение, Александр Христофорович. Обдумаю. Честь имею! — и, привычным движением подхватив трость под мышку, Яков Петрович направился в сторону постоялого двора

Обдумывал Яков Петрович поступившее предложение не особенно долго. Видимо, и правда рассудил, что бояться лошадей человеку его возраста, положения и рода деятельности не пристало. Так что на следующий день он явился к полицмейстеру и буквально с порога заявил:

— Ну что, давайте посмотрим, насколько сильно вы любите искусство!

Бинх даже не сразу понял, о чём идёт речь, и попросил пояснить:

— Вы, Яков Петрович, о каком искусстве сейчас речь ведёте?

— Явно не об изобразительном, Александр Христофорович. Или вы уже успели забыть о своём предложении лихого наездника из меня воспитать? — в тоне Гуро слышалась некоторая напряженность, какую обычно испытывают люди, не любящие признавать свои страхи и слабости.

Бинх невольно рассмеялся:

— Вы уж простите великодушно, но начинают обычно не с галопа. Или вам сразу нужен конь-огонь?

Следователь как-то неопределенно пожал плечами и неохотно произнес:

— Мне нужно, чтобы вы мне помогли верховую езду освоить, Александр Христофорович. Это вы хотели услышать?

Бинх покачал головой: — Нет, Яков Петрович. Я хотел услышать, что вы готовы попробовать и хотите научиться. И, кстати, вы в юности вообще занимались этим?

— Неудобные вопросы задаёте, Александр Христофорович, — процедил Гуро. Помолчал недолго и добавил: — Я к лошадям с двадцати лет не подхожу.

Бинх понимающе кивнул и уточнил: — Сбросили или куснули?

— Второе. Знающие люди говорили, что легко отделался. Но с тех пор этих четвероногих обхожу десятой дорогой.

— А сейчас отчего решились?

— Да уж больно долго выходит по окрестностям пешком передвигаться. Следствие затягивать нельзя.

— Всё для дела, да, Яков Петрович? — усмехнулся Бинх. — Ну ладно, довольно лирики. Раз решились, приходите часам к четырём. Начнём, благословясь, как говорится.

В назначенное время Яков Петрович, несколько нервно вцепившись в свою трость, пришёл к участку. Александр Христофорович как раз запирал дверь и, увидев Гуро, как будто даже обрадовался.

— Ну что, Яков Петрович, пойдёмте, — он приглашающе махнул рукой и двинулся в сторону крайних хат.

Они прошли по пустынной улице и свернули на одно из подворий. Покосившаяся хата обитаемой не выглядела, но за ней стоял крепкий на вид хлев, в который Бинх и шагнул вполне уверенно. Гуро потоптался на пороге, затем шагнул внутрь. Под соломенной крышей было темновато, пахло животными и, как ни странно, сеном.

— Александр Христофорович, потрудитесь объяснить, что мы забыли в этом сарае? — поинтересовался Гуро, наблюдая за тем, как Бинх, пройдя в дальний конец, совершает какие-то странные манипуляции то ли с конской упряжью, то ли ещё с чем-то, что с порога было не разглядеть. Послышалось короткое ржание, и полицмейстер, ведя в поводу лошадь, двинулся к своему великовозрастному ученику. Когда он подошёл достаточно близко, выйдя из полутёмного угла, Яков Петрович не сдержал негодования:

— Александр Христофорович, вы, никак поиздеваться надо мной решили?! — воскликнул он. — Предлагаете мне на этом животном азы постигать?!

Под уздцы полицмейстер держал лошадь, которую кроме как клячей назвать не получалось. Старая крестьянская савраска под седлом выглядела по меньшей мере странно. И смотрела на Якова Петровича такими печальными глазами, что ему моментально захотелось извиниться перед ней за беспокойство и откланяться. Бинх, похоже, ничего предосудительного в происходящем не видел.

— Именно что азы, Яков Петрович. Не на забор же для вас седло крепить. И потом, Галушка — лошадь спокойная, понимающая, брыкаться не будет. Кусаться — тем более. Думаю, вы прекрасно поладите.

Галушка всхрапнула, тряхнула головой, переступила передними ногами и заинтересованно потянулась к Якову Петровичу, который мужественно подавил в себе желание сделать шаг назад.

Бинх улыбался. Наблюдать за блестящим столичным следователем, робеющим перед крестьянской лошадью, было, по меньшей мере, забавно. Впрочем, смешной эту ситуацию Александр Христофорович не находил. Военная служба и практически постоянное взаимодействие с лошадьми дали ему отличное представление о том, насколько могут быть опасны эти прекрасные и удивительные животные. При этом лошадей Бинх обожал. Однако долго созерцать немую сцену было незачем. Тем более, что Галушка настойчиво тянулась к дознавателю, который очевидно чем-то её заинтересовал. А Яков Петрович старательно сдерживал желание отступить на большее расстояние.

— А что у вас в кармане? — поинтересовался Александр Христофорович.

— В кармане? Яблоко у меня в кармане, а какое это имеет значение? — не понял Гуро.

— О, так вы пришли к даме не с пустыми руками, — усмехнулся Бинх. — Что ж, угощение будет очень кстати. Доставайте, Яков Петрович, она всё равно его учуяла.

— В каком это смысле? — удивлённо поднял брови следователь, переводя взгляд с лошади на собеседника, но опустил руку в карман и достал яблоко.

— В обычном, Яков Петрович. У лошадей, как и у собак, прекрасное обоняние. А вы всегда яблоко в кармане имеете на всякий случай, или только сегодня так совпало?

На этот вопрос Гуро отвечать не стал, только взглянул коротко и чуть раздражённо и спросил:

— Дальше что?

— Угощайте даму, Яков Петрович, — усмехнулся Бинх. — На ладонь яблоко положите, протяните руку вперёд. Пальцы не сжимайте только. Она сама возьмёт, не бойтесь.

Удивительно, но рука у следователя не дрожала. Умел себя держать дознаватель из Третьего отделения.

Галушка снова переступила на месте, ещё больше вытянула шею, вбирая бархатными ноздрями яблочный дух, и через мгновение Яков Петрович с замиранием сердца ощутил, как его ладони коснулись тёплые, шершавые губы, забирая предложенное угощение. Он понял, что затаил дыхание, только когда раздался аппетитный хруст: Галушке яблоко явно пришлось по душе.

— Ну а теперь, Яков Петрович, можно и ближе подойти. Берите поводья, смелее. Вы ей, кажется, приглянулись, — заметил Бинх.

Вздохнув, будто перед нырянием в крещенскую прорубь, Гуро сделал шаг вперёд и взял поводья. Галушка косила глазом и прядала ушами, но стояла смирно. Очевидно, набравшись смелости, Яков Петрович поднял руку и осторожно попытался погладить лошадь. Сначала кончиками пальцев, потом уже увереннее. И улыбнулся:

— Она, кажется, и правда понимающая, Александр Христофорович. Осталось только выяснить, как эта дама отнесётся к моей попытке забраться в седло.

— Давайте проверим, Яков Петрович. С какой стороны подходить, помните?

Тесак обошёл уже почти всю деревню в поисках своего начальника. Не то, чтобы дело было важным, но обычно Александр Христофорович засиживался в околотке допоздна, возвращаясь после своих ежедневных прогулок. А сегодня куда-то запропастился. Не увел бы его леший. Уже почти отчаявшись найти полицмейстера, Тесак вдруг услышал голоса возле одной из крайних хат. Стараясь не привлекать к себе внимание, деревенский писарь подошёл ближе, осторожно выглянул из-за угла и увидел...

Как господин Гуро, приглушённо ругаясь сквозь зубы, нелепо подпрыгивает на одной ноге, стараясь оттолкнуться от земли, чтобы сесть, наконец, в седло. Лошадь, в которой Тесак не без труда опознал саврасую Галушку, по какому-то стечению обстоятельств приписанную к полицейскому участку, переступала на месте, не давая Якову Петровичу добиться желаемого. Александр Христофорович стоял неподалёку и, явно не собираясь помогать, наблюдал за происходящим.

Где-то с пятой попытки Яков Петрович, наконец, сумел взгромоздиться в седло, опасно покачнулся в бок, ловя, видимо, второй ногой стремя, но удержался. Тесак перекрестился, плюнул через левое плечо, рассудил, что его дело может и подождать, повернулся и осторожно отступил. Вряд ли Александр Христофорович с Яковом Петровичем обрадуются, если увидят его здесь.

Якову Петровичу было не по себе. Конечно, он ни за что в этом не признался бы, но сидеть на лошади было всё-таки некомфортно. Не потому, что седло было неудобным, а потому что упасть не хотелось. Да и седло неудобное тоже. Усилием воли подавив желание зажмуриться, Яков Петрович попытался послушаться советов Бинха и разобрал поводья. Сообразил, что правая нога слишком глубоко ушла в стремя, и попытался поставить её правильно. Опасно покачнулся, но усидел. А через несколько мгновений понял, что если он и дальше будет в такой позе находиться, то далеко не уедет. Сквозь шум в ушах он расслышал, как его настойчиво окликают.

— Яков Петрович, вы меня слышите вообще?! — Бинх, казалось, был обеспокоен. — Я вам говорю, что сидите вы неудобно. Выпрямляйтесь. Только стремя не теряйте опять.

Ещё раз старательно и глубоко вздохнув, Яков Петрович прислушался к своим ощущениям, поёрзал и, наконец, сообразил, как правильно нужно расположиться. Седло как-то сразу стало более удобным, ушло лишнее напряжение из ног и спины, дышать стало легче. Медленно и неохотно его тело вспоминало давно забытые навыки. Яков Петрович ощутил уверенность, что у него всё получится и с поставленной задачей он справится с присущим ему изяществом.

— Ну что, Александр Христофорович, давайте продолжим?

Два часа спустя Александр Христофорович был вынужден признать, что у петербургского дознавателя есть талант буквально ко всему. В том числе и к верховой езде. Яков Петрович оказался весьма способным учеником, как ни странно, старательно следовал всем указаниям и советам. И у него получалось. Страха Яков Петрович, похоже, уже почти не испытывал, наоборот, на его лице отразился радостный азарт, какой бывает, когда впервые оказываешься в седле и предвкушаешь полёт. При этом верхом на Галушке господин Гуро смотрелся гораздо менее нелепо, чем любой другой на его месте. Бинх даже позволил себе представить, что сказал бы по этому поводу Тесак, если бы увидел. Усмехнулся, вообразив выражение лица своего помощника и возможные комментарии. Впрочем, пора было заканчивать урок. Стоило подумать о непривычном к таким упражнениям Якове Петровиче, да и Галушка была не молодой кобылкой.

— Яков Петрович, останавливайтесь и слезайте. Что лошади, что вам нужен отдых. На сегодня хватит. Повод на себя потяните, назад подайтесь. Ну и шенкелями не забудьте намерение обозначить. Только мягко всё. Не рвите.

Подопечный полицмейстера, образцово выполнив все инструкции, благополучно остановился. И, не дожидаясь дальнейших указаний, решил спешиться самостоятельно.

В какой именно момент и что пошло не так Яков Петрович понять так и не смог, даже когда обдумывал ситуацию после. Он прекрасно помнил, как вполне уверенно и аккуратно остановил лошадь. Помнил даже, что заметил явное одобрение на лице Александра Христофоровича. И собственное желание самостоятельно и без подсказок спешиться тоже помнил. А вот как он оказался лежащим на спине, нелепо задрав одну ногу, застрявшую в стремени, и вытянув другую — уже нет.

То ли подвело собственное чувство равновесия, и он соскользнул в бок, то ли забытые навыки вспомнились не до конца. Или просто поскользнулся, поставив уже ногу на землю. Причина была уже не особенно важна, важен был результат. И результат этот Якову Петровичу совершенно не нравился. Перевёрнутый мир очаровывал сумеречным осенним небом, одинокой птицей, пролетевшей над деревней, неожиданным ракурсом лошадиных ног и хвоста. Впрочем, долго разлёживаться на земле в такой позе Якову Петровичу абсолютно не хотелось.

Подскочивший Александр Христофорович выглядел обеспокоенным и при этом, похоже, старался не рассмеяться в голос. И, признаться, было от чего. Яков Петрович хоть и успел уже вытряхнуть ногу из коварного стремени и теперь поднимал своё бренное тело с полтавского суглинка, вид имел довольно забавный: аккуратно причёсанные волосы растрепались, ворот сюртука съехал на бок, шейный платок сбился. В общем, выглядел господин Гуро натурально как птенец, выпавший из гнезда. Смотрел, правда, по всегдашней своей привычке грозно.

— Не расшиблись, Яков Петрович? — поинтересовался Александр Христофорович, внимательно оглядев пострадавшего, и протягивая руку для опоры. — Нога не болит?

Поднявшись и твёрдо встав на обе ноги, господин дознаватель как-то очень по-птичьи повёл головой, пригладил волосы, неловко отряхнул одежду и только после этого обратил внимание на Бинха:

— Благодарю, Александр Христофорович, всё в порядке. Но надо же... Какой пассаж! — усмехаясь и одёрнув ещё раз сюртук, Яков Петрович взял брошенные поводья, довольно уверенно перекинул их через голову по-прежнему смирно стоявшей Галушки, погладил лошадиную морду и обернулся к несколько озадаченному таким поведением полицмейстеру:

— Хотите что-нибудь сказать, Александр Христофорович? Не беспокойтесь, всё действительно в порядке. Нашу четвероногую даму, полагаю, надо вернуть в стойло?

Бинх кивнул, молча взял поводья и отправился устраивать Галушку на ночлег. В конце концов, размышлял он, ничего совсем уж страшного не произошло. Конечно, всё обошлось благополучно, но на будущее надо иметь в виду некоторую горячность Якова Петровича, проистекающую от его излишней порой самонадеянности. Если, конечно, он не пожелает уроки на этом прекратить.

Как выяснилось через несколько минут, Яков Петрович Гуро был твёрдо намерен продолжить обучение. А ещё — выпить чего-нибудь за успех совместного предприятия, о чём и сообщил Александру Христофоровичу, направляясь в сторону постоялого двора несколько напряженной походкой: два часа в седле и внезапная встреча с землёй давали о себе знать.