Грани (гет)

Кто не понимает вашего молчания, едва ли поймёт ваши слова.

Э. Хаббард

Высшим выражением счастья или несчастья является чаще всего безмолвие.

А. П. Чехов

Они сидели на краю обрыва уже не первый час. Круто срывались вниз каменистые склоны. Врезались в скалу пенные волны, с шипением разлетаясь на брызги. Эрза наблюдала за этим, всё больше погружаясь в свои мысли. Она почти смогла убедить себя в том, что она здесь наедине со своими чувствами и размышлениями, но тишину нарушил негромкий вздох Джерарда.

Эрза вздрогнула: она сама позвала его, но вот уже больше часа молча сидела, наблюдая, как борется море со скальным уступом. Она собиралась так многое сказать Джерарду, так о многом спросить. Но невысказанные желания, чаяния, надежды, мысли и догадки, тысячи слов, что она прокручивала в голове целый день накануне, вдруг исчезли и растеряли весь смысл, просыпались песком меж пальцев.

Теперь она молчала, боясь оторвать взгляд от далёкого горизонта, заходящего солнца и переливающихся янтарём волн. Боялась взглянуть на того, кто сидел так близко, что при желании она спокойно коснулась бы его рукой. Боялась заглянуть ему в глаза и нарушить хрупкую тишину.

Эрза не знала, с чего начать: ведь любое слово, обронённое в этот омут молчания, повлечёт за собой волну. Одну, вторую, третью. Их будет уже не остановить. Любое слово, нарушившее эту тишину, качнёт чаши весов. Быть может, одно оно изменит их будущее. Эрза медлила, погружаясь в пучину нерешительности. Молчал и Джерард.

Ей казалось, что это безмолвие сродни тишине в камере, где узник дожидается приговора. Она не решалась взглянуть на того, кто поселил в её душе столь много противоречивых чувств: отчаяние и надежду, страх и веру, боль и трепет. Он стал для неё олицетворением её слабостей, и он же придавал ей сил. Лишь мысли о Джерарде помогали ей не раз подняться посреди, казалось, проигранного боя. Чувство вины, страх, сомнения и отчаянная вера — всё смешалось воедино. А потому, когда тот вздохнул, Эрза испугалась, что он разрушит неопределённость между ними. Уронит камешек в омут их обоюдного молчания и породит первую волну перемен, к которой она совсем не готова. Ведь ей столько ещё надо сказать, признаться, покаяться, высказаться. Но за вздохом не последовало ни звука, лишь гулко билось в груди сердце, с шорохом осыпалось каменное крошево, да по-прежнему шумели волны далеко внизу.

Эрза осознала, что задержала дыхание и тихонько выдохнула, словно опасалась, что этот звук может спугнуть обосновавшуюся рядом тишину. Но что-то изменилось, словно этот тяжёлый вздох стоил тысячи сказанных слов. Молчание между ними, до сих пор пустое и напряжённое, наполнилось призраками прошлого.

Отчего-то Эрзе очень важно было знать, о чём только что думал Джерард. О чём жалел больше всего. О чём хотел бы сказать, но умолчал. О чём хотел бы солгать, но не решился. Отчего-то так важно было увидеть его лицо сейчас, но она медлила. Опасалась выглянуть из-за брони, в которую заковала душу. Опасалась стать уязвимой и проиграть самой себе.

Момент был упущен. На смену трепетному волнению пришли разочарование и злость на собственную нерешительность. Сейчас, всего на миг, она перестала быть Титанией — стальной леди, несгибаемой, волевой и холодной. На миг она стала той маленькой девочкой, преисполненной страхов и сожалений, что бежала прочь, заливаясь слезами. Что так отчаянно хотела спасти самого дорогого ей человека, которого потеряла из-за своей слабости. Наивной маленькой девочкой, глупо, по-детски, но столь искренне влюблённой в прекрасного принца, которого поглотила тьма.

Эрза сожалела о многом, но лишь одно решение терзало сердце долгие годы. Лишь одна утрата из тысяч была невосполнима. Лишь один поступок она никак не могла себе простить. Она сбежала и предала его. Джерард боролся бы, Эрза верила: на её месте он боролся бы до конца.

«Его жизнь была пуста», — слова, сказанные перед смертью Азумой, задели старую рану. Глубокую рану, спрятанную под прочной бронёй выдержки и железной воли. Глубоко внутри за фальшивыми улыбками и непролитыми слезами. Она предала любимого дважды, позволила ему окунуться во тьму отчаяния. Стать пленником собственных страхов, сомнений и чувства вины за то, за что он был не в ответе.

Эрза помнила, как его чудом вернувшегося вновь уводили в темницу, взвалив на него груз сожалений и вины. Неподъёмный гранит, способный погрести под собой то малое, что ещё оставалось от прежнего Джерарда. Того самого, которого она до сих пор любила, кому она смогла бы простить что угодно, кого так сильно боялась вновь потерять. Того, к кому так стремилась и кого так отчаянно продолжала отталкивать.

Она помнила его мальчишкой. Так много лет они потеряли, так много лет болезненных воспоминаний и невысказанных слов. Эрза боялась. Проклинала собственную слабость и беспомощно смотрела, как вновь он исчезает во тьме.

Алый. Прекрасный алый закат. Он видел его день за днём из окон проклятой башни — его клетки и темницы для души. Джерард помнил всё в мельчайших деталях. Все эти годы, наполненные интригами, болью и тьмой. Чужие мысли, чужие чувства, чужие желания, затмившие само его существо. Чужие надежды, чужие чаяния, чужие мечты, вызывающие лишь трепет ужаса и отчаяние. Свою беспомощность и лишь маленький островок надежды в океане безумия. Этим островком была девочка с алыми волосами, глядя на которую, он находил в себе силы быть смелым и улыбаться, несмотря на ужасы, окружавшие их тогда.

Глядя на её робкую улыбку, он не переставал надеяться, что ещё есть шанс всё изменить. Эту тёплую и искреннюю улыбку он сохранил глубоко в душе. Но он оступился в своём безудержном стремлении к свободе. Желая подарить ей весь мир, он совершил ошибку. Сломался, поддался фальшивым и мимолётным мечтам и погрузился во тьму, потеряв себя.

Сколько боли он принёс ей. И всё же посмел цепляться за её образ, чтобы сохранить хотя бы частицу себя. Способна ли она простить его теперь? Способна ли понять? И имеет ли он право просить её об этом? Жалкий заблудший глупец, по счастливой случайности получивший второй шанс.

Джерард тяжело вздохнул, Эрза вздрогнула, словно проникла в его мысли и испугалась того, что там увидела. Всего на краткий миг ему отчаянно захотелось упасть перед ней на колени, моля о прощении. Но он не имел права. Он и не посмел бы возложить на её хрупкие плечи весь тот груз сожалений и надежд. Слишком поздно. Он проиграл войну когда-то давно под сводами проклятой башни, поддавшись искушающему ласковому шёпоту. Глупо мечтать о прощении, ещё более глупо надеяться на ответное чувство. Для неё он — предатель и надменный лжец, возжелавший власти, загубивший чужие жизни и судьбы дорогих ей людей.

Тишина вокруг них, словно живая колышущаяся вуаль, вновь переменилась. Не была она напряжённой. Не была преисполнена сожалений, страха и боли. Словно их тяжёлые мысли и переживания просочились наружу и растворились друг в друге, смешавшись. С шипением разбивались о камни волны. Прохладный ветер трепал волосы, тепло медленно покидало прибрежные скалы вместе с уходящим днём. Солнце плавно опускалась за алеющий горизонт. Они сидели меньше чем в метре друг от друга. Так близко и столь безумно далеко.

Солнце почти село, окрасив небосклон алым и золотым. На секунду закрыв глаза, собрав остатки воли в кулак, решившись на отчаянный рывок навстречу неизведанному будущему, Джерард повернулся и замер, так и не проронив ни слова.

Она смотрела на него. Растерянная, испуганная и растерявшая остатки решимости. На её ресницах дрожали слёзы, приоткрытые губы подрагивали. Именно такая. Его Эрза именно такая. Такой — живой и эмоциональной — он помнил её эти годы. Такую — слабую и хрупкую — он её и любил.

Джерард порывисто обнял её, припав к её дрожащим губам. Ему не важно было, что случится через годы, дни, часы. Не важно было даже, что произойдёт в следующее мгновение. Здесь и сейчас не существовало для них ничего важнее этого мига, наполненного чувственностью, откровенностью и хрупкими надеждами. Здесь и сейчас они нашли куда больше смысла в молчании, чем в словах о боли и страхах, о прощении и надеждах, о любви и ненависти и о той непостижимой связи, что однажды соединила их судьбы.