Фортепьяно (джен)

Наш парк прекрасен в любое время года, но вот этот самый момент, когда «неспешно тают свечи на каштанах», всегда вызывает во мне особенный трепет. Глядя на них, хочется делать всё неторопливо: ступать по старым дорожкам, обходя беспечно ползущих дождевых червяков, разглядывать собак и их хозяев, пытаясь найти между ними сходство, прикидывать возраст лип, посаженных задолго до моего рождения.

Впрочем, ступать неторопливо невозможно, когда тебя за руку тянет взволнованная леди пяти лет. У неё красная курточка, красные брюки и серебристая сумочка на боку; тёмные кудри расчёсаны и развеваются на ветру. В последнее время она любит красное, что поделать? Ей хочется скорей похвастаться перед кем-нибудь (кто там будет на площадке?) новыми игрушками из киндер-сюрпризов, собранных за неделю: несколько ошалелых с виду Маш и один несчастный медведь-художник. Леди в красном по возрасту бодра и нетерпелива, и мне становится немного стыдно от невольного сравнения её с весёлым, юным пуделем, бегущим на поводке по соседней дорожке. Он тоже тянет свою хозяйку вглубь парка, к компании других собак, чтобы порезвиться. Поводок натянут, пудель нетерпеливо оглядывается, требуя ускорить шаг.

— Мам, пойдём быстрей!

Леди в красном — моя дочь Алиса.

— Беги сама, — я отпускаю руку и указываю в сторону детской площадки. — Там уже и Антоша гуляет, и Киу.

Алиса бежит, не оборачиваясь, посверкивая подошвами красных туфелек. В этот момент пуделя спускают с поводка, и он с громким лаем мчится к центральной поляне парка, потрясая кудрявыми ушами. Я тихо смеюсь, поглядываю на цветущие каштаны и ускоряю шаг.

Новая игровая площадка в парке разделена на несколько возрастных зон и издалека похожа на цветной улей. Во дворе моего детства не было ничего, кроме ржавой горки, скрипучих качелей и металлических лесенок, которые не сломаешь грузовиком. Мы играли в резиночки, классики, Али-бабу и штандер, но почему-то, когда выросли, не передали этих игр своим детям. Площадка, куда мы ходим с Алисой, по-своему чудесна: верёвки, лесенки, цветные горки и тоннели замысловатой конструкции, турники и даже небольшой замок. Если бы сюда привели пятилетнюю меня, я бы затерялась до темноты.

Антоша (лучший друг Алисы) сегодня гуляет с папой, а Киу (китайская подружка Алисы) — с няней, поэтому я лишь любезно киваю и отправляюсь на скамейку насладиться покоем. Когда весь день говоришь на работе и весь вечер общаешься с пятилетним ребенком, полчаса молчания вместо вежливой дружеской болтовни могут принести истинную радость. Нет, обычно я с удовольствием слушаю рассказы Лан, мамы Киу, об их жизни здесь и в Китае, и мы даже даём друг другу короткие уроки китайского и русского (надо сказать, Лан справляется намного лучше меня). И я не против послушать болтовню моей соседки Лиды, мамы Антона, о том, какие новинки предлагает нам рынок косметических услуг. Как и при общении с Лан, я пополняю свой словарный запас и расширяю кругозор (в бесполезную мне сторону, хотя кто знает?), выясняя детали про хайлайтеры, люминайзеры, шиммеры, праймеры, софтнеры и, пардон, антисер. Нет, антисерн — но я так и не запомнила, для чего он нужен. Кажется, он бывает в виде стика, то есть палки, и что-то маскирует на лице. Лиде наверняка скучновато болтать с такой отсталой невежей, как я. По её мнению, со мной что-то не так, потому что моё любимое косметическое средство — мыло для рук, а морщины, которых всё больше, волнуют меня всё меньше, но это не мешает нам общаться, пусть даже однобоко: она говорит, я слушаю. В общении что главное? Чтобы состоялся акт коммуникации. Обоим говорить необязательно.

Алиса поздний ребенок, и, положа руку на сердце, сейчас я сожалею, что не обзавелась детьми в более молодом возрасте. Это непременно случилось бы, если бы я раньше поняла, какое удовольствие можно получать от детей, если выключить родительский максимализм и паранойю.

Алиса хвастается своими новыми игрушками, друзья ей что-то показывают в ответ, и скоро три яркие фигурки скрываются в голубом тоннеле. Я достаю телефон и раздваиваюсь, перехожу в режим существования в двух мирах одновременно: реальном и виртуальном. Способность мозга к многозадачности никогда не перестанет меня восхищать: после небольшой тренировки он способен контролировать столько процессов сразу, что диву даёшься. Следить за ребенком, просчитывая возможную опасность, читать почту, отмечая важное и неважное, планировать ужин, замечать тупую боль в спине, отличать нотки канализационного амбре среди чудесных весенних запахов, ощущать и понимать свою самость, отделённость и одновременно принадлежность данному миру, как малому, так и большому, и ещё чёрт знает что — и это не напрягаясь. Ну разве не чудо? Правда, британские учёные утверждают, что мультитаск более типичен для женского мозга, но я им не верю. Я знала мужчину, который мог в одно и то же время смотреть новости, ужинать, отвечать на смс-сообщения, разбирать старые квитанции, переустанавливать винду и комментировать утиные губы телеведущей, и, я уверена, его самость и принадлежность нескольким мирам тоже никуда при этом не девались. А ещё я знавала мужчин, которые успешно встречались с несколькими женщинами одновременно (от двух до пяти), а это весьма непростая задача. Так что Дарвин с ними, с британскими учёными.

Наша площадка так хороша, что поиграть сюда приходят дети со всего района, поэтому большинство из них мне не знакомы. Читая вполглаза сообщения от коллеги, я отмечаю, что на мою скамейку с противоположного края подсаживается довольно взрослый мальчик с мороженым, а спустя минуту между нами садится девочка лет восьми: её ноги едва достают до земли, и она начинает рисовать что-то на земле носком ботинка.

— Сникерс будешь? — спрашивает мальчик у девочки, и я отрываюсь от экрана, чтобы незаметно взглянуть на щедрого джентльмена. Модная стрижка (короткая с краёв, по центру ёжик), айфон на верёвочке на шее, кожаный рюкзачок, из которого торчит ручка от ракетки для пинг-понга.

— А что, у тебя лишний есть?

Заметно, что привитые девочке правила приличия требуют отказаться, но это же сникерс. Мальчик достаёт из кармана целую упаковку и протягивает ей один. Она бормочет спасибо, и оба ненадолго умолкают, потому что их рты заняты.

— Я Славик, — говорит мальчик после паузы. — Хочешь, угадаю, как тебя зовут?

Девочка заинтригованно хмыкает.

— Серафима?

— Да ладно…

— Глафира?

Она возмущённо фыркает.

— Марианна?

— Что? — девочка тихо смеётся, начиная понимать, что это шутка.

— Гюльчатай?

— Тебе делать нечего? — наконец спрашивает она, дожёвывая орешек. Если бы не щедрость нового знакомого, она бы наверняка пересела на другую скамейку.

— Катя! — выпаливает он.

— Конечно, ты слышал, как меня папа зовёт.

— Ну и что? Хочешь, видос покажу?

Славик общителен и совершенно непоследователен. Они садятся ближе друг к другу и смотрят что-то шумное на экране его телефона: музыкальная группа ритмично барабанит и издаёт звуки, которые я бы не рискнула назвать пением.

— Я тоже так умею, — комментирует Славик, — и на голове крутиться.

— Круто. И волну по полу?

— Это вообще просто.

Подозреваю, что они обсуждают какие-то современные танцы. Меня мучает любопытство, но кто я такая, чтобы вмешиваться в чужой разговор? Катя вздыхает.

— И в теннис ты умеешь?

— Да, и на лыжах. Хочешь, в кафе сходим? — произносит Славик так искренне, будто у него в кармане золотая карта, а за углом ждёт машина с водителем.

— Нет, мне здесь надо быть. Меня папа должен передать маме из рук в руки. А то она рассердится.

Осторожно поднимаю голову и смотрю на детскую площадку в поисках Катиного папы. Мои подозрения падают на одиноко курящего мужчину с телефоном у уха.

— У них тоже совместная опека? — по-деловому спрашивает Славик. — У моих фифти-фифти.

— Не знаю, — Катя смущённо пожимает плечами. — А что это?

— Ну, ты с папой бываешь только по выходным или неделю тут, неделю там?

— По выходным. Мама больше не разрешает.

— Тогда у них совместная опека, но у мамы приоритет. Моя бабушка Тоня адвокат, я в этом шарю, — уверенно добавляет Славик. — У моих время напополам, потому что так решил суд. Мама один раз напилась, и папа нарочно вызвал милицию. Это ещё когда мы все вместе жили. Милиция это записала, и потом в суде это пошло маме во вред. Иначе бы я с ней жил почти всё время, а с папой только на выходных и каникулах.

— Мои родители тоже вызывали милицию, — делится Катя. — Только никто не пил. Они ругались из-за машины, мама её стукнула, но не нарочно, а папа говорил, что нарочно, и сломал её фортепьяно.

— Молотком? — восхищённо спрашивает Славик.

— Нет, ты что… Просто так, кулаком. А мамино фортепьяно стоит дороже машины. Оно вообще… красивое.

— Жуть. Выкинули?

— Нет, поменяли крышку.

Разговор этих детей больше не кажется мне забавным — я будто заглянула в дом к чужим людям, когда меня не ждали, в самый неподходящий момент. Проверяю, как там Алиса — она занята друзьями и канатной лестницей — и снова утыкаюсь в телефон.

— И как ты живёшь то у мамы, то у папы? — сочувственно спрашивает Катя. — Неудобно, наверное.

— Да нет, круто. У меня два велосипеда, два самоката, два стола, две комнаты… — вероятно, Славик мог бы ещё долго продолжать, но Катя его перебивает.

— А пап у тебя сколько?

— Один, естественно.

— Тогда хорошо…

— А у тебя два?..

— Ну, не совсем…

Они какое-то время молчат, обдумывая новый поворот. И я вместе с ними. Что значит «не совсем»?

— Мама дружит с дядей Гришей, но он же мне не папа. А ещё ей цветы дарил Сергей Иванович, с работы…

— Знаешь, ты это… — Славик выразительно жестикулирует, — бери всё в свои руки. Когда мой папа привёл тётю Марину, ну… решил завести себе новую жену... Она мне не понравилась.

— И что?

— Я её спровадил.

— Как это?

— Ну ты что, маленькая?

— Подсыпал что-то в еду? — робко спрашивает Катя. — Я в кино видела.

— Да нет, зачем? Я ночью просыпался, кричал, что мне снятся кошмары, будто умер Министр.

— Кто?

— Щенок мой, Миня, — поясняет Славик. — У меня две собаки, Министр и Премьер, одна у мамы, одна у папы. Потом у меня болел живот. А ещё я руку ударил, все думали, что сломал, возили в больницу…

— Помогло?

— Да отпала Марина, как бородавка.

— А как они отпадают? — удивляется Катя.

— Не знаю, так моя бабушка говорит. Вторая, мамина. Так что имей в виду. Иначе новые дети пойдут, а тебе это надо? — восклицает Славик громче, чем нужно.

— Братик или сестричка — это хорошо, — вполголоса отвечает Катя.

— А ещё сводный братик или сводная сестричка — это новые наследники, — уверенно продолжает он. — Моя бабушка Тоня столько дел о наследстве вела! Потому что она по семейный делам. Знаешь, сколько братьев и сестёр судятся? Она говорит, что они готовы придушить друг друга. Она рассказывала, что одна сестра подожгла квартиру, только чтобы она не досталась брату.

— Ну это уже слишком. Она просто дура…

— Это да, — соглашается Славик. — Её всё равно потом наказали. За поджог. За порчу.

— А моя бабушка Таня говорит, что на маму навели порчу.

— Это другая порча.

— Ну не знаю. Она даже к этой ходила… чтобы её снять.

— К гадалке? — подсказывает Славик.

— Ведунье, вот, — вспоминает Катя.

— Да это же прошлый век!

— Ну а как сделать, чтобы родители помирились?

Они снова умолкают, обдумывая очередную недетскую проблему.

— Ну, если тебе это так надо, — задумчиво произносит Славик.

Я уверена, что у него найдётся новый рецепт, и уже готова взять у Славика визитку и записаться к нему на приём.

— Очень, — с надеждой отвечает Катя.

— Ну, тогда нужно прикинуться сильно больной. Смертельно. Лучше живот. Когда болит живот, никто ничего не знает. Врачи не смогут разобраться не то что месяц — может, даже целый год. Когда ты будешь с мамой, зови папу, чтоб приехал. И потом держи их двоих за руки. Только не перестарайся, они же не тупые.

— Это я смогу!

— Главное, говори, что болит справа. Но по врачам побегать придётся. Меня даже зонд заставили глотать!

— Нет, зонт я не смогу, — испуганно шепчет Катя.

Я давно оторвалась от телефона и смотрю на площадку, бросая короткие взгляды на собеседников.

— Да не зонт, — смеётся Славик. — И вообще… Зачем тебе это надо?

— Что?

— Ну, чтобы они помирились?

— Как зачем? Вместе хорошо.

— А что хорошего?

Катя вздыхает, словно удивляясь, что кому-то нужно объяснять столь очевидные вещи.

— Ну, дома папа со мной играл, помогал с математикой. Он знаешь, как шарит в математике… Ого-го! Он даже пишет эту… Диссертацию. А ещё мы ездили на море.

— Это да, — подтверждает Славик. — На море весело.

— Мама не ходила вечером на свидания… А сейчас она говорит, что ходит по работе, но я-то знаю. Она красится по-другому и душится сильней.

— А ещё они ругались и сломали фортепьяно, — в голосе Славика чувствуется недетская ирония. — И вызывали милицию. Бабушка Тоня рассказывала, что на улице Кирова муж убил жену и выбросил в окно. Просто от злости. Так что вам, может, ещё повезло.

— Да ну? Придумки это.

— Нет, у бабушки Тони нет придумок. Она же адвокат. Об этом даже в новостях писали.

— Не знаю…

— Так даже лучше, — уверенно говорит Славик. — Пусть родители соревнуются.

— В чём?

— Кто из них лучше.

— Это как?

— Ну, кто чаще тебя в Макдональдс сводит или купит лучше подарок.

Катя обдумывает сказанное, снова пожимает плечами.

— Вообще-то мама сказала, что подарит мне на день рождения телефон, а папа сказал, что ноутбук…

— Вот и хорошо. Проси ещё самокат и велосипед. Если родителям на тебя плевать, то тут уже ничем не поможешь, только смертельной болезнью, и то ненадолго. А если они соревнуются, то всё в порядке. Вот ты куда с папой ходишь?

— В кино. На площадку.

— А ты попроси его, чтобы он водил тебя… на теннис. Или в бассейн. Или… куда ты там хочешь?

— Я танцы люблю.

— Вот. А ещё на выходные куда-нибудь слетать можно. Да хоть бы в Париж.

— Нет, в Париж он не согласится, — хихикает Катя.

— С деньгами проблемы, да?

— Не знаю… Раньше мы много ездили. На лыжах катались.

— А сейчас чем хуже? С папой едешь на лыжах, с мамой на море, каждые выходные в Макдональдс. Ещё сникерс будешь?

— Давай.

— Смотри сюда, я тебе прикольный видос покажу… Про собаку.

На площадку прибегает большая компания малышей, заглушающая не только пение птиц, но и звуки «видоса». Я снова проверяю Алису и бросаю взгляд на мужчину, которого раньше опознала как Катиного папу. Он больше не курит и не разговаривает по телефону. Рядом с ним стоит невысокая женщина очень симпатичной наружности — я бы даже сказала, красивой, — и что-то объясняет на повышенных тонах. Он отвечает весьма эмоционально. Какое-то время они спорят и машут руками, а потом отходят чуть в сторону, подальше от Кати и площадки. Катя всё это время сидит, склонившись над телефоном Славика, и хихикает.

Наконец неугомонный Славик вскакивает со скамейки.

— Пойдём, посмотришь, сколько раз я подтягиваюсь. Что ещё тут делать? Не с горки же кататься. Мой папа отъехал по делам, так что я тут застрял.

— Можем на скорость по веревочной и потом по верхним лестницам…

Они встают и, снисходительно обойдя малышню, идут к игровой зоне для старших, где по вечерам на качелях собираются подростки. Заметив маму, Катя машет ей рукой, но не подбегает.

— Мам, а можно мы к киоску, за мороженым? — спрашивает меня румяная, запыхавшаяся Алиса. — Мы быстро.

— Хорошо. И мне пломбир купите, — я даю ей деньги, и они втроём с Антошей и Киу бегут к мороженщице.

Алиса кажется мне совсем ребёнком — косички с лентами, куклы, одна конфетка после еды, сказка перед сном — и я думаю о том, как скоро она повзрослеет настолько, чтобы научиться манипулировать взрослыми совершенно незаметно для них. Мне интересно, какой житейской мудростью делится она с друзьями, какие советы выслушивает от своих старших двоюродных сестёр. Я снова нахожу взглядом Катю и Славика — они с беспечным видом качаются на качелях и выглядят так счастливо, так нормально.

— Привет, — раздаётся голос у меня за спиной.

— Ой, ты сегодня рано, — удивляюсь я.

Мой бывший муж стоит, переминаясь с ноги на ногу. Мы ещё не прошли ту стадию, когда в присутствии друг друга становится неловко только лишь оттого, что нужно изображать цивилизованное общение. Он выглядит усталым и слегка помятым.

— Ехал мимо. А где Алиса?

— За мороженым побежала. Пойду попрощаюсь, — я передаю ему пакет с вещами Алисы на два дня. — И пожалуйста, никаких цитрусовых…

— Я помню, — он вежливо кивает, пытаясь скрыть раздражение.

— И утром в садик…

— Постараемся не опоздать, — перебивает он. — А ты не забудь вовремя забрать.

Всего один раз я забыла забрать Алису, когда была моя очередь, но мой бывший муж будет напоминать об этом до скончания века. Он забирает пакет и с облегчением вздыхает, как только я разворачиваюсь и отправляюсь в сторону мороженщицы — я должна не только попрощаться, но и дать ценные указания на ближайший вечер, который Алиса проведёт с отцом.

Проходя мимо родителей Кати, я ловлю отголосок их разговора — что-то про квартиру и мебель — и мне становится невероятно жалко ни за что ни про что пострадавшее фортепьяно. В конце концов, оно, как и наши дети, ни в чём не виновато.