Флэшмоб Филиуса Флитвика (джен)

До самого вечера слова и мотив "Волшебника-недоучки" словно отражались от всех стен Хогвартса. Эта песня была везде. Даже те совершенно далёкие от магической поп-культуры ученики, например, росшие среди маглов или оставившие своё сердце и внимание между страниц библиотечных книг, уже знали эти слова наизусть.

Мстительный Чарли Снаерс раструбил всем друзьям с других курсов и факультетов, а те, соответственно, своим об особом отношении профессора Локонса к Селестине Уорлок, и теперь, где бы ни ступила нога отважного борца с силами зла, его оглушал слаженный мужской хор, повторяющий одну и ту же песню. Уж слишком много мальчишек были уже давно рассержены на хвастливого павлина.

Здравомыслящая и относительно здравомыслящая девичья часть Хогвартса поддерживала, в свою очередь, обиженную Анну Шнайдер и честь самой Селестины заодно, демонстрируя везде и всюду, что её песни петь не стыдно, а какую именно ещё и модно. Остальные девочки и мальчики напевали песню за компанию. Ибо в Хогвартсе помимо уроков и междоусобиц заняться было особо нечем, а тут разнообразие.

Практически сразу дети то ли сговорились петь исключительно в присутствии профессора Локонса, то ли это было удивительное совпадение, но стоило ему появиться в коридоре, в котором до этого стояла тишина или лёгкий гомон, как минимум один звонкий голосок запевал, а к нему подтягивались.

Профессора Локонса, видимо, ученики очень любили...

Златопуст Локонс сначала пытался не замечать этого. Потом начал злиться. Потом метаться по всем уголкам замка. Во время обеда он был нервный и дёрганный, к ужину где-то достал беруши и пытался сидеть с невозмутимым лицом, но профессор Дамблдор разговаривал с ним, нужно было что-то отвечать, а, вынув беруши, он тут же уронил их в крем-суп, когда профессор Хуч промычала у него под боком "Даром преподаватели..."

— И ты, Хуч? — жалобно воскликнул он прежде чем вылететь из-за стола.

Поговаривали, что какой-то младшекурсник видел, как Локонс метался после отбоя по коридору, увешенному портретами, которые пели, и норовил сорвать их или спалить заклинанием, но поджигающее заклинание лишь подпортило ему мантию и он, с ожогами, был транспортирован Филчем в больничное крыло. Откуда у младшекурсника столь ценная информация, не уточнялось.

Однако, наутро Локонс был свежий, отдохнувший и бодрый. Возможно, это было результатом кучи зелий, которые он мог получить вместе с основным лечением, но никто не мог заявить этого с точностью.

За завтраком помимо привычных признаний в любви, прилично поубавившихся, он получил вопилер, который громогласно, на весь Большой Зал, пропел пресловутую песню. Притихшие ученики ожидали как минимум обморока. Но Локонс даже не поменялся в лице.

Флитвик мысленно аплодировал его выдержке, но всё же был недоволен.

— Коллега, а как вы к этому... относитесь? — наконец, спросил он.

— Что прошлое? — глубокомысленно ответил Локонс, подняв палец в знак особой значимости своих слов. — Прошедший день. Меня в нём нет, ведь я живу сегодня. А ныне всем былым обидам не уколоть меня.

С этими словами он величаво поднялся со своего места и буквально выплыл из Большого Зала, оставив на столе недоеденную яичницу и онемевших от удивления коллег.

— А что, коллега, не у вас ли профессор Локонс разжился успокоительным? — спросил Флитвик Снейпа, который невозмутимо резал тост.

— Насчёт успокоительного не скажу, — задумчиво ответил тот. — Ведь наш профессор Локонс лучше меня знает, как его отличить на вид, вкус и по составу. Но вот экспериментальное психотропное зелье он выпил точно и, вероятно, превысив дозировку. А антидот, к сожалению, ещё не готов.

Снейп тяжело вздохнул и продолжил трапезу.

— И каково его действие? — продолжил любопытствовать Флитвик.

— Как мы можем наблюдать на испытуемом, это диаметральные перепады настроения. Я разрабатывал зелье в надежде снять этот тревожный симптом у некоторых особо чувствительных юных леди. Но, видимо, что-то пошло не так, и благодаря помощи профессора Локонса это стало очевидно в самом начале работы. Что бы мы без него делали?

— Согласен, — кивнул Флитвик. — А что, долго продлится этот период подозрительного умиротворения испытуемого?

— Думаю, до следующей стрессовой ситуации, после которой он вместо стихосложения займётся швырянием молний, — пожал плечами Снейп и хмыкнул. — Не сорвал ли я вам случайно важный эксперимент?

— Да какой там эксперимент, — Флитвик махнул рукой. — Так. Флэшмоб небольшой с ребятами устроили.

— Ваша инициатива весьма интересна, — заметил Снейп. — Но, должен заметить, бесконечное повторение одной и той же песни начинает нервировать даже тех, к кому она не относится. Нельзя ли... Допустим, расширить репертуар?

— О, это я бы с радостью, — Флитвик потёр ручки. — Думаю, вам стоит намекнуть об этом своим ребятам на уроке, я намекну своим. Глядишь, жизнь станет веселее.

— О чём шепчемся? — поинтересовалась МакГонагалл, проходя мимо и заметив их предвкушающие лица.

— Минерва, а сколько песен Селестины Уорлок вы знаете? — спросил её Флитвик.

— Семь, — быстро подсчитала Минерва. — Нет, теперь уже восемь.

— А вам не кажется несправедливым, что ученики исполняют только одну? Вот какая ваша любимая?

МакГонагалл чуть потупилась.

— Филиус, не смущайте меня.

— Не говорите, что это какая-нибудь пошлость, — Снейп не удержался от комментария.

— У Селестины нет пошлостей, — пронзила его ледяным взглядом МакГонагалл. — Не уподобляйтесь профессору Локонсу, уж ваш-то интеллект это позволяет.

— Я очень уважаю Селестину, — Снейп примирительно поднял руки.

— Так вот Минерва, я к тому веду, что раз уж ученики заинтересовались пением, пусть будет разнообразие. Вон, у коллеги Северуса уже уши трубочкой сворачиваются от одного и того же мотивчика. Подскажете ребятам пару новых?

МакГонагалл поджала губы, взглянула на остывшую яичницу Локонса и, наконец, кивнула, пробормотав под нос что-то вроде "мальчишки".

— Ну-с, коллега, удачных вам уроков.

Расклянявшись, профессора разошлись с лёгкой улыбкой, каждый представляя себе лицо главного защитника школы и всех беззащитных волшебников в тот момент, когда они видели его услышавшим ненавистный хит.

После первого звонка по коридорам растеклись новые слова песен, которые ещё не пели.

— Зелье любимое моё, твоё именно зелье любимое моё, и непобедимая любовь моя... — напевала слизеринская семикурсница, дефелируя мимо Локонса и кокетливо поглядывая на него из-под ресниц.

Локонс споткнулся на ровном месте и едва не влетел в стену, запутавшись в мантии. Семикурсники уже практиковали извлечение воспоминаний на чарах, и этот момент демонстрировался в гостиной Слизерина всего за кнат с носа. Остальные факультеты завидовали: такой интересной демонстрации больше не было ни у кого.

С эпичностью ситуации сравнилось разве что хоровое "О, Мерлин, какой волшебник!", которым Локонса встретил на своём уроке по Защите четвёртый курс Гриффиндора и Слизерина, когда оба враждовавших ранее факультета смогли договориться и работать слаженно. Погром кабинета и истерику профессора любопытствующие могли только представлять со слов очевидцев, поскольку передавать воспоминания четверокурсники ещё не умели, а семикурсники не желали им помогать, чтоб не завести конкурентов.

После этого случая прямо во время обеда директор Дамблдор был вынужден обратиться к школе и попросить всех не петь хотя бы на уроках, чтобы не затруднять учебный процесс. Просьба подкреплялась угрозой потери баллов и отработок, так что детям пришлось только ворчать, что им испортили всё веселье и караулить Локонса в коридорах. К ужину это превратилось в спорт. Локонс покидал свой кабинет только по необходимости и изо всех сил пытался делать вид, что ничего не происходит.

На следующий день половина профессоров школы, которая прежде чуть ли не пряталась от Локонса под столами, рассылала ему записки с просьбой помочь им разобраться с той или иной проблемой. Человек, владеющий здравым смыслом, мог бы догадаться, что делалось это исключительно чтобы выманить Локонса из кабинета и подвергнуть его прослушиванию очередной песни. Тем более профессионалам подобного уровня вовсе не нужна была помощь. Но Локонс то ли не обладал этим самым здравым смыслом, то ли соблазнялся прекрасным шансом продемонстрировать свои выдающиеся способности. И шёл. Нацепив самое невозмутимое выражение лица, он выскальзывал из своих комнат или кабинета защиты и старался как можно скорее переместиться из пункта А в пункт Б. Знатоки творчества Селестины Уорлок его уже поджидали.

И тут начинался конкурс "кто быстрее выведет профессора тёмных искусств из душевного равновесия". Ученики блистали. Перебрав последние популярные песни, в ход пошли уже забытые хиты вроде "Хлопай метёлкою и взлетай" и "Больше гламура", малоизвестные "Остановите, Эрну надо выйти", "Про волшебные слова", а текст легендарной "Цвет волхования синий" старшеклассники умудрились даже постоянно менять в цвет мантии своего главного слушателя.

У Локонса дёргался глаз, тряслись руки, он перемещался между кабинетами со скоростью реактивных ракопауков, укушенных скоростной смердючкой. Но и во время уроков его самообладание подвергалось проверкам на прочность: старшекурсники регулярно и с большой ехидностью уточняли у него, как поживает его мужественность и интересовались способами сохранить собственное достоинство в трудной ситуации и не сильно ли его величие задевают легкомысленные девчачьи песенки. Они делали всё, чтобы любимый профессор не мог игнорировать ситуацию. Локонс старался достоинство не ронять, читал длинные самозабвенные речи и регулярно напоминал, что приз за самую обаятельную улыбку Ведьмополитена всё ещё при нём, а значит, все волшебницы страны считают именно его эталоном мужественности, и никого другого. Однако, после уроков он всё так же запирался у себя в кабинете, по слухам, рыдал, и опустошил все запасы успокоительного мадам Помфри.

Несколько самых преданных поклонниц попеременно дежурили у его кабинета, старались сопровождать его по коридорам и пытались делать замечания другим ученикам. Тщетно. Ученики хотели петь, а восторженное щебетание и нелепые комплименты вовсю старающихся девчёнок только ещё быстрее доводили профессора до точки кипения — хотя он держался молодцом и старался на них не срываться, даже постоянно завышал им баллы на всех своих уроках и по любому другому поводу.

Апофеоз случился через две недели, когда, казалось бы, волна популярности творчества Селестины начала понемногу стихать, Локонс уже ровнее реагировал на сопровождающее его пение, а добиться его яркой реакции стало в разы сложнее.

Во время завтрака тихий гул Большого зала внезапно прорезал душераздирающий вопль всеми так горячо любимого профессора, получившего утреннюю прессу. Он вылетел из-за стола и помчался прочь, нескольких страшеклассниц, бросившихся к нему для моральной поддержки, даже сбило с ног волной стихийной магии.

На преподавательском столе в тарелке с тостами, залитый крепким кофе со сливками, остался лежать свежий номер Ведьмополитена.

Приз за самую обаятельную улыбку отныне и весь год официально принадлежал Селестине Уорлок благодаря её усилившейся популярности среди активно голосующей молодёжи. В благодарность певица обещала дать две фанатские встречи в Хогсмиде и Косом Переулке в ближайшие выходные и новый тур благотворительных концертов по всей стране. Так же она делилась планами беспрецедентных выступлений перед каждой игрой школьного чемпионата по Квиддичу, чтобы отблагодарить и порадовать учеников, среди которых оказалось так много её поклонников, буквально заваливших её письмами с просьбами выслать автограф, тексты песен и почаще выступать на радио, приглашение в школу тоже поступило от них. Перед Рождеством она так же планировала провести презентацию нового альбома, в который войдет двенадцать прежде не исполнявшихся песен, одна из которых была вдохновлена именно самыми юными её фанатами.

Добило Локонса не это, а невинное замечание Снейпа, которое он бросил через плечо нервно читавшему коллеге:

— О, у нас теперь новый эталон мужественности?

Звуки истерики, которую Локонс закатил наведавшемуся к нему Дамблдору, ещё долго разносили по себе школьные коридоры. Или я, или она.

Школьники держали кулачки, но, в принципе, понимали, что преподавать им Защиту Селестина точно не будет, а без учителя, даже настолько выдающегося, в середине года директор их не оставит.

Тем же вечером в учительской произошёл небольшой сабантуйчик по поводу почему-то уже второго в этом году дня рождения профессора Вектор. Она накрыла отличный стол и регулярно поднимала тосты удивительной изобретательности профессора Флитвика. Оно и понятно: большой куш не сорвал никто, ведь все ставили на гораздо более старомодные формы мести.

А волшебный патефон весь вечер играл старинные музыкальные композиции без слов популярного в тридцатые годы гоблинз-бой-бэнда. Рядом лежала пластинка с альбомом Селестины Уорлок "Ты похитил мой котёл, но сердце не получишь". Так, на всякий случай, вдруг на огонёк забредёт принявший крепкое успокоительное коллега. Но она так и не пригодилась.

Запершись у себя в апартаментах, Локонс не вышел ещё неделю. Очень счастливую для многих обитателей Хогвартса неделю.