Лемегетон (гет)

Я пронесу тебя над бездной,

Ее бездонностью дразня.

Твой будет ужас бесполезный -

Лишь вдохновеньем для меня.

— Александр Блок

«Демон»

Я находил неописуемую красоту в безумстве глаз великого царя Соломона, когда тот бросал в реку старый, разрисованный замысловатыми символами, кувшин. В тот момент не существовало понятия иерархии: растрёпанный мужчина стоял на берегу, босой и напуганный, а за его спиной сиял Вавилон — огромное царство, принадлежащее ему; в тяжёлом старом кувшине на дно озера падали короли, герцоги, принцы и простые легионеры Ада. Бог всегда особенно изощрённо наказывал гордецов.

Тяжёлый медный кувшин тонул медленно, и Соломон не прекращал дрожать всем телом, пока его тёмные очертания не скрылись под водами великого озера. Царь упал на колени и заплакал — но слёзы эти не выражали ни счастья, ни горечи. Это были слёзы животного ужаса, сковавшего мудрейшего из смертных перед лицами тех, кого он заточил в кувшин и бросил в воду. Я видел в его широко раскрытых, немигающих глазах раскаяние и покорность — он боялся и робел перед последствиями своих действий. Глядя на зеркальную поверхность озера, царь начал молиться Всевышнему. Он молил о прощении, молил о спасении души и о смерти. И Господь смиловался над ним — он умер.

В ту ночь Израильское царство навеки простилось с великим царем.

И вместе с ним погибла тайна старого медного кувшина, утонувшего в озере под Вавилоном.

Но не признающая никаких границ человеческая жадность возвысилась над спасительным замыслом Соломона. Много лет спустя вавилоняне нашли этот сосуд и, сочтя, что в нём золото, разбили его.

Так человек освободил семьдесят два великих демона Ада и подвластные им многотысячные легионы адских духов, разбив великую печать царя. Мир был спасён лишь потому, что каждый великий демон имел собственную сигилу, в которую был заключён и он, и его подданные. Древние вавилонские семейства поклялись хранить сигилы, не позволяя содержащемуся в них злу пробраться в мир живых. Но из семидесяти двух печатей лишь сорок одну удалось сохранить — тридцать одна была утрачена. Некоторые из них были спрятаны в разных уголках планеты, и слуги ада покорно ожидали человека, который их освободит. Некоторые, обманув своих хозяев, уже много веков бродили по земле, а по пятам за ними бродили страх и разрушение.

Проходили годы, столетия, эпохи. Древние вавилонские семьи покинули родную землю, Соломон был забыт, Вавилон пал, история, от которой зависела судьба человечества, превратилась в легенду, которую отец передавал сыну, а позже и вовсе была забыта. Великие рода угасали, а их имущество, среди которого зачастую находилась содержащая великое зло сигила, распродавалось. Великая миссия постепенно теряла своих деятелей, и мир так же постепенно тонул в собственной крови.

До конца девятнадцатого века совсем немногие заботливо сохранили свою историю. Я много лет наблюдал за семьей, которая с начала восьмого века нашей эры обосновалась в Японии и взяла себе имя Учиха. Древний вавилонский род, из которого происходила женщина, принёсшая в клан свою историю и запечатанное великое зло, давно угас. И именно эта семья поклялась закончить начатое и вечно хранить ужасную тайну.

В 1892 году Фугаку Учиха, узнав об местонахождении одной из сигил, перевёз свою семью в Новый мир. Америка в то время была синонимом новизны, открытий и свободы. Я любил эту страну, несмотря на то, что её жители, обретая свободу, предавались пороку. Их не нужно было принуждать — они грешили, не уступая самым ужасным демонам. И любили свой порок.

А ещё я любил семью Учих. Они так сильно отличались от каждого, кто когда-либо держал в своих руках древнюю печать. Люди давились гордыней, считая себя частью чего-то великого, но только не они. Учихи веками берегли свою ношу, изучали древние гримуары, делились знаниями с потомками и хоть и были потомственными гордецами, но гордость их никак не связывалась с сигилой. Они чтили свой род, свою историю и были достойными потомками своих предков.

Фугаку с двумя сыновьями — тридцатилетним Итачи и двадцатитрёхлетним Саске — предстал перед обществом Нового Орлеана в мае 1892 года. Вся местная знать пребывала в приятном оживлении из-за известия о переезде этой древней и очень состоятельной семьи в их город. А поскольку каждый из Учих был холост — Фугаку овдовел много лет назад, — они сразу же стали самыми желанными гостями в самых знатных домах.

Это было самое интересное поколение Учих. Фугаку свято верил в древние семейные предания, чем вызывал у младшего сына регулярное закатывание глаз, пока старший с почтением к интересам отца неодобрительно относился к не скрывающему своё презрение Саске. Они были подчёркнуто разными людьми, хотя внешне мало чем отличались. Все трое — высокие, черноглазые, темноволосые и прекрасно сложенные. Фугаку всегда коротко стригся, много часов проводил взаперти вдали от лучей солнца, от чего выглядел слегка болезненно, но не менее привлекательно. Он не слыл добряком, но и никто не мог назвать его неприятным: как и Итачи, он умело сочетал в себе чувство собственного достоинства, спокойствие и доброту.

Итачи носил длинные волосы, собирая их в низкий хвост. Он был выше всех в семье и выглядел бы здоровым, если бы не вечные синяки под глазами от недосыпа — он много учился, готовясь стать адвокатом.

Из всей этой компании сильнее всех выделялся Саске. Он был подчёркнуто красив и так же подчёркнуто горд. Люди любовались им, но чувствовали себя ничтожно в его компании. Он умел и любил красиво вуалировать своё презрение и преподносить его каждому, кто осмеливался нарушить его душевный покой. Саске отдалился от отца и брата после смерти матери, ещё будучи ребёнком, и с тех пор его общество — по молчаливому согласию — было признано невыносимым.

Он больше всех протестовал против переезда в Америку, высказав Фугаху многоминутную тираду-монолог о глупости его увлечения эзотерикой и демонологией, назвал того старым фанатиком, а Итачи — тупым подпевалой. Но всё же переехал вместе с ними, оставив в Токио единственного переносящего его дурной нрав человека — Узумаки Наруто. Последний, к слову, неделей позже присоединился к нему, решив погостить в их огромном доме в Новом Орлеане несколько месяцев.

— Хочу себе жену-американку! — авторитетно заявил Наруто, стоя у окна. Он глазел на гуляющих по улице девушек в модных летних платьях.

Саске лежал на полу, рассматривая потолок, отделанный в стиле эпохи Возрождения.

— Ну что за бред этот потолок, — вздохнул он и сморщил нос в знак отвращения, — Это как на грязную и немытую шею нацепить жемчуга.

— Ты когда-нибудь перестанешь ворчать? — засмеялся Наруто.

— Когда у моего отца появится вкус.

— Я знал, что эта комната будет твоей любимой, — произнёс только что вошедший Итачи. Он был обнажён по пояс, а в левой руке держал смятую белую рубашку. — Наруто, рад видеть.

Узумаки Итачи очень нравился, хоть и дружил он с Саске, поэтому эта встреча принесла ему большое удовольствие. Они обнялись, опустили ещё несколько шуток по поводу лежащего на полу брюзжащего эстета Саске и восхитились красотой потолка.

— А где Фугаку? — спросил Наруто.

— Уехал к одному коллекционеру, — ответил Итачи и тихо усмехнулся осознанию того, что Саске за его спиной уже наверняка корчит какую-то гримасу.

Наруто заметил и гримасу, и мимику Итачи, от чего громко захохотал, чувствуя прилив любви к обоим братьям.

Они не отходили друг от друга до самого вечера, ожидая возвращения опаздывавшего к ужину Фугаку. Бродили по новому дому, оценивая помещения и их отделку. Саске систематически ворчал из-за того, что очень ненавидел синтез модерна и каких-нибудь других течений. Итачи и Наруто добродушно отшучивались, уже давно привыкнув к подобному ходу беседы.

— Это мой кабинет, — сказал Итачи, приглашая в просторное помещение, которое было обставлено с большим вкусом. — Здесь ворчать не на что.

На эти слова рассмеялся даже Саске и принялся бродить по кабинету, пока Итачи рассказывал Наруто историю происхождения какого-то там раритетного пистолета в стеклянной коробке.

Весь стол был завален еще не разобранными бумагами, и Саске невольно остановился перед ним, рассматривая некоторые книги и рукописи. Его взгляд привлекла к себе небольшая стопка рисунков, очевидно, авторства самого Итачи. На них простым карандашом изображались очень жуткие картины: сразу на нескольких — уродливый кот с человеческим телом, играющий на трубе, и танцующие рядом с ним крысы; на некоторых — этот же кот, но верхом на, очевидно, мёртвой лошади, вокруг которой была целая армия крыс, играющая на разных духовых инструментах. Рисунков было много, на каждом изображалось это уродливое существо в окружении грызунов и других животных. Но лишь на одном из листов Саске разглядел человека — красивую девушку, с огромными глазами, пухлыми губами, маленьким носом и широким лбом. Её длинные ровные волосы прикрывали обнажённую грудь, а под ногами девушки толпились всё те же крысы с музыкальными инструментами. Она была красива настолько, насколько красивой должна быть женщина, чтобы привлечь внимание требовательного Саске. Он не мог оторваться от больших глаз, твёрдо смотрящих на него из-под широких бровей. Она вызывала в нём странное чувство желания встречи, да и примитивного животного желания обладать ею.

— Кто ты?.. — Саске сам не осознавал того, что говорил это вслух, — Где тебя найти?.. Кто ты?..

— Эй, ты что там нашёл?

Наруто среагировал на помешательство Саске и подошёл к нему, взяв у него из рук лист бумаги. Итачи остался на своём месте и сделался очень бледным.

— Ого, Итачи, это ты рисуешь такие пошлости? — Наруто громко и добродушно рассмеялся, на что тот ответил лишь неловкой натянутой улыбкой. Саске продолжал смотреть теперь уже на пустую руку и очнулся, лишь когда Наруто снова его окликнул.

— Ой, а это что за уродство, — тот взял в руки остальные работы и демонстративно поморщился. — Фу, это просто кошмар! Лучше рисуй голых красоток!

Он, будто бы не замечая атмосферы помешательства и угнетения, воцарившейся в комнате, громко засмеялся и продолжил бродить по просторному помещению, расспрашивая совершенно рассеянного Учиху о его вещах. Саске всё это время не сводил с того подозрительного взгляда.

А за окном тем временем погода, как это обычно бывает в мае, разительно изменилась: заметно потемнело, поднялся сильный ветер, начала блистать молния — город потихоньку готовился к сильной грозе.

Через несколько минут юноши покинули комнату и отправились в просторную столовую с кучей больших окон, где за накрытым столом уже сидел Фугаку. Вид у него был не то болезненный, не то испуганный — он смотрел в одну точку, постоянно что-то шептал себе под нос и казался очень-очень бледным.

— Фугаку! — Наруто с беспечным видом подлетел к нему. — Очень рад видеть, что ж вы опаздываете!

Но Фугаку не ответил, он даже не перевёл взгляд на Наруто и продолжал что-то шептать. Его сыновья, одинаково нахмурившись, подошли к столу и остановились за спиной Наруто.

— Отец, — позвал Итачи, но и на его зов никто не откликнулся. Юноши мрачно переглянулись, и Саске поймал себя на мысли о том, что здесь наверняка замешано семейное помешательство на оккультизме и прочей чепухе.

Он вечно свято верил в то, что все, на чей алтарь отец положил жизнь, — ненужные глупости. А рисунки Итачи послужили доказательством того, что и он сошёл на эту фанатичную дорогу, чем очень разочаровал и даже разозлил Саске.

— Отец! — зарычал Саске, и Фугаку наконец ожил. Он, будто бы испугавшись, подпрыгнул на стуле и испуганно посмотрел на сына.

— Арс... — Фугаку отчаянно пытался что-то сказать, но что-то будто сдавливало его горло, он глотал воздух открытым ртом, словно рыба, его широко раскрытые глаза начали краснеть и слезиться.

— Отец! — вскрикнул Итачи, упав на колени перед ним. Наруто поднял шум в доме, слышался многочисленный топот ног прислуги, кто-то уже был послан за доктором. А Фугаку продолжал задыхаться, будто от душившей его невидимой руки.

— Арс.. — он протянул руку, в которой крепко сжал главную ценность собственной жизни — ту самую древнюю реликвию: небольшой почерневший медальон, напоминающий круглую шкатулку, весь в мелких надписях и выцарапанных символах.

Саске стоял в двух шагах от Фугаку и пытающегося ему помочь Итачи и чувствовал, что не может двигаться. Он лишь смотрел в испуганные глаза и понимал, что отец обращается именно к нему.

— Арс... — он протянул медальон, а в глазах его была мольба о том, чтобы Саске принял эту вещь, — Арс... Арс Алмадель.

Произнеся эти слова, Фугаку внезапно перестал дышать и с грохотом упал на землю. Саске не замечал суеты вокруг себя, он не чувствовал ни горя, ни страха, лишь смотрел на сжатую в руке покойника побрякушку и всё ещё не мог пошевелиться.

Следующим, что запомнил Саске, был диван в гостиной, на котором он лежал, пока мрачные Итачи и Наруто смотрели на него, сидя на диване напротив.

Очнувшись, он быстро принял сидячее положение и вопросительно уставился на молчаливых юношей.

— Отец... — прошептал Саске, наконец-то вспомнив главное событие дня.

Итачи лишь коротко кивнул, а Наруто принял свой самый соболезнующий в мире вид. В последний раз его видели таким на похоронах своей матери. Разумеется, Саске сильно любил отца и чувствовал не менее сильную боль от осознания утраты. Но с молниеносной скоростью возникающие в голове вопросы сразу же отвлекли его сознание от скорби — произошедшее было слишком ужасно и слишком странно.

Но больше всего он не мог понять собственное состояние — его невозможность двигаться, минутное помешательство и провал в памяти. А теперь эти странные взгляды со стороны дивана напротив.

— Что со мной было? — спросил он.

Минутное молчание прервала яркая вспышка молнии и сильный гром, из-за которого начали дрожать окна. Наруто как-то странно поморщился и съёжился, а Итачи выглядел серьёзнее обычного. И оба они смотрели не в глаза Саске, а на его грудь. Он опустил взгляд и обнаружил на себе ту самую реликвию — старый медальон. По телу сразу же пробежала мелкая дрожь и вспотели ладони, а к горлу подступал приступ тошноты — ему хотелось сорвать с себя эту бесовскую подвеску и убежать от неё подальше. Но она почему-то ощущалась им как его собственная часть, и убегать от неё было — всё равно, что убегать от своей ноги.

— Как это...

— Ты нацепил её и проткнул мне руку вилкой, когда я попытался её забрать, — в доказательство своих слов Наруто поднял левую руку, демонстрируя перебинтованную ладонь.

— Я не... — ошарашенно бормотал Саске, — Я не мог... Господи, прости меня... Что за бред...

— Сними это, — твёрдо произнёс мрачный Итачи. Перепуганный Саске сразу же повиновался воле брата и отбросил подвеску подальше от себя — на столик.

— А ещё ты что-то шипел то ли на иврите, то ли на греческом, то ли на латыни, — продолжил Узумаки, — Я не эксперт, но это не нормально...

Саске, дрожа всем телом, вопросительно смотрел на Итачи, надеясь на опровержение слов Наруто, большого любителя тупых шуток. Но Итачи был мрачен и очень серьёзен, он не сводил взгляда с Саске и, очевидно, о чём-то усиленно размышлял.

— Я знаю... — осторожно начал Итачи, но замялся. — Я знаю, что ты человек других убеждений. Но я пригласил к нам священника. Отца привезут из морга где-то утром, организуем похороны завтра же... А пока что нам не помешает присутствие в доме духовного лица.

С этими словами он поднялся и вышел из комнаты. Наруто и Саске молча смотрели друг другу в глаза и потихоньку переваривали новую информацию. Учиха вечно клялся и божился, что никогда не заговорит со служителем церкви, но в этот момент он готов был самостоятельно броситься в объятия Христа, лишь бы произошедшее никогда не повторялось.

Он всегда относился к оккультизму с подчёркнутым презрением, посмеивался над отцовским помешательством и немым уважением Итачи. Но, оказавшись в этом странном положении, теперь ощущал себя беспомощным перед высшими силами куском мяса. Мозг даже не пытался найти рациональное объяснение произошедшего — на уровне ощущений и эмоций Учиха поверил в сверхъестественность ситуации.

— А что-то вменяемое я говорил во... Во время этого... — спросил он.

Наруто продолжал недоверчиво смотреть на Саске и, порывшись в неприятных и чертовски пугающих воспоминаниях, ответил:

— Что-то про то, что кто-то там что-то там тебе обещал... — он замолчал и, заметив недовольное лицо Саске, продолжил: — "Ты обещала. Ты поклялась" — ты это много раз повторил.

А это ль не победа? Ведь у нас

Осталось то, чего не может Он

Ни яростью, ни силой отобрать -

Немеркнущая слава.

Джон Мильтон. Потерянный рай.

Люцифер обращается к своим братьям.

Саске не спал вот уже вторые сутки. Отца в спешке похоронили, и на похороны эти, как ни странно, сошлась половина города. Итачи по непонятным причинам за всё это время сказал младшему брату не более десяти слов. Как и Наруто, который, впрочем, всё равно от Учихи не отходил, хоть и прежней болтливостью более не отличался.

Погода оставалась прежней, священника из дома Итачи так и не выпускал. Это был служитель протестантской церкви по имени Хатаке Какаши — японец по происхождению. Он был слеп на один глаз, хотя этот дефект совершенно не портил хоть и поседевшего, но всё ещё крепкого и приятного с виду мужчину лет пятидесяти. Какаши так и не получил внятного ответа на вопрос о том, почему семья так нуждается в духовном лице в доме. Сначала ему казалось, что всё дело в трагической кончине отца, но совсем скоро он начал замечать странные взгляды прислуги и самих господ, которые они часто бросали на бледного и мрачного Саске.

Медальон так и лежал на том же месте, куда его бросил Учиха, и больше никто не осмелился к нему прикасаться. Несколько человек из прислуги уволились, а остальные старались держаться подальше от господ и от гостиной, в которой умер хозяин и всё ещё лежала та странная вещь.

Саске ни на секунду не оставался в одиночестве. Присутствие Наруто буквально спасало его от постоянной тревоги, и спустя некоторое время он более-менее вернул душевное равновесие.

Чем всё это время был занят Итачи, никто не знал: он почти всегда был вне дома, и Какаши предполагал, что тот просто решает семейные вопросы.

Хуже всех себя чувствовал впечатлительный Наруто. Он шугался из-за каждого шороха и, будучи хорошо знакомым со старыми страшилками семьи Учих, решительно отказывался спать в своей спальне. К молчаливой скрытой радости Саске, они оба спали в одной из гостиных, не выключая свет. Откровенно говоря, свет в этом доме на ночь не выключал даже ничего не подозревающий Какаши.

Эти люди по своей природе не были малодушны: просто они, как и все остальные, чувствовали нарастающее напряжение чего-то нехорошего в стенах этого дома и никак не могли понять, откуда ждать беды и как обороняться.

Саске проснулся ночью, во время бушующей за окном грозы. Он не сразу осознал, что комнату освещают не свечи, а молнии. Он принял сидячее положение и попытался разглядеть на другом диване мирно спящего Наруто, но ему этого не удалось — Узумаки нигде не было.

Учиха мысленно выругался, вооружился злобой вперемешку с нарастающим внутри раздражением и отправился бродить по дому в поисках своего лучшего друга. К своему удивлению, он обнаружил все комнаты и коридоры неосвещёнными: его самого былая тревога уже отпустила, но суеверная прислуга не уставала исповедоваться священнику и зажигать повсюду свечи. Он миновал несколько больших комнат, отправился на второй этаж — в спальню Наруто, затем обошёл весь третий этаж, проверив кабинет Итачи и свою собственную спальню — в доме, очевиднее всего, никого не было.

Саске закатил глаза и направился в спальню старшего брата. Он не сильно хотел идти с ним на контакт — из ниоткуда образовавшаяся между ними стена его разозлила — он не видел причин для этого холодного обращения. Однако Учиха посчитал необходимым проверить наличие старшего брата в доме, поэтому направился к нему.

Отворив тяжёлую дубовую дверь, он вошёл в просторную спальню, где вместо кровати прямо напротив двери стоял большой закрытый гроб. Саске нахмурился и, захватив с ближайшей тумбочки старинный подсвечник, начал медленно подходить к волнующему его предмету, не забывая при этом оглядываться по сторонам.

К своему немалому удивлению, он обнаружил, что гроб оказался кое-как заколочен кривыми гвоздями — они торчали по всему периметру крышки. Первая мысль сразу же опровергла любую логику — Саске на секунду решил, что Итачи не похоронил отца, а притащил к себе и зачем-то заколотил его тело внутри. Но полное отсутствие запаха гниющего тела, да и логики в общем заставили Саске выбросить из головы эту бессмыслицу. Вторая мысль — Итачи таки поверил в отцовские бредни и сейчас, наверное, возомнил себя графом Дракулой. Но и эта теория опровергалась заколоченной крышкой и святой верой Саске в интеллект старшего брата.

Он снова почувствовал себя жутко, осознавая необъяснимость сложившейся ситуации и разозлился ещё сильнее. Уж очень он не любил вещи, которыми не мог управлять.

Раздражение его совершенно внезапно дошло до точки полного безразличия к происходящему. Саске решил плюнуть на всё и отправиться обратно спать, а уже утром устроить взбучку тупым шутникам. Он развернулся и направился к выходу, поставил подсвечник на место, но как только он открыл дверь, комната наполнилась грохотом грома. Саске быстро повернул голову, дабы окинуть взглядом помещение в последний раз, и застыл, увидев в свете молнии ниоткуда взявшееся зеркало перед уже открытым гробом. Он широко раскрыл глаза и почувствовал, как внутри всё больно сжалось. Первым и, следует заметить, правильным порывом было бежать отсюда. Но Учиха, будучи человеком не особо пугливым и уж слишком скептично настроенным, вернулся к гробу и попытался рассмотреть его содержимое.

Благодаря очередной вспышке молнии он обнаружил гроб пустым и невольно повернул голову, чтобы взглянуть в стоящее перед ним высокое зеркало.

Внезапно комнату наполнили громкие звуки оркестра. Саске подскочил от неожиданности и начал суетливо оглядываться по сторонам. Он ощущал присутствие невидимых музыкантов, слышал музыку так близко, будто играли у него в голове, но комната оставалась пустой. Краем глаза брюнет заметил в отражении зеркала какое-то движение и понял, что оттуда на него смотрел тот самый кот с человеческим телом.

— Пройдёмте, пожалуйста, в следующую гостиную, — оживлённо щебетал Наруто, — У нас так много дел навалилось, засыпаем прямо здесь.

Учиха с трудом открыл глаза вопреки неописуемой головной боли и обнаружил себя лежащим на облюбованном диване в лучах полуденного солнца. Наруто бросил на него быстрый вызывающий взгляд и провёл неизвестных хихикающих дам в следующую комнату. Он вернулся спустя минуту.

— Ты почему ещё не встал, я тебя сто раз будил! — громко шептал Узумаки.

— Что такое и кто это вообще? — Саске поморщился от боли и попытался унять её, массируя виски.

— К нам пришли гости, — Наруто тараторил очень быстро и оживлённо, — Японцы по происхождению, знатные, богатые, у них две молоденькие дочки-красавицы, и они пришли чтобы выразить своё соболезнование и предложить бедным сиротам дружбу!

Наруто разразился хохотом и начал тянуть его за рукав с целью поскорее привести его в чувство.

— Мне... — начал Саске и вдруг застыл, вспоминая жуткие подробности своих сновидений, — Мне какой-то бред снился...

— Саске, там в соседней комнате настоящая красотка, бегом поднимайся, — прошептал Наруто и выбежал.

Учиха решил воспользоваться случаем и занять себя хоть чем-то, лишь бы не думать о том, что он видел во сне и о том, насколько это было реально. Только вид уродливой кошки с человеческим лицом, звуки духовых инструментов и дикая мигрень по этому поводу никуда не исчезали. Саске наспех умылся, оделся и вошёл в большую гостиную к гостям.

— А вот и он! — защебетал Узумаки и подмигнул одной из довольно миловидных девушек.

Саске быстро поклонился, поцеловал несколько рук, ответил на рукопожатие мужчины и только после этого принялся рассматривать своих гостей.

Перед ним стоял длинноволосый парень, ему было около двадцати пяти. Хоть он и был невысоким, но казался весьма крепким и выглядел мужественно. Резкие черты лица смягчали большие светлые глаза — благодаря этой своей особенности Неджи Хьюга прослыл красавцем. Впрочем, как и его сестра — застенчивая темноволосая девушка. Те же глаза, те же ровные волосы, даже в чертах лица при желании можно было найти сильное сходство. Но в Неджи все чувствовали строгость и силу, Хината же была кроткой и очень застенчивой. Её компаньонка Тен-Тен, напротив, казалась весёлой и оживлённой. В отличие от необычной внешности своей подруги, её внешность была на удивление традиционной — она даже собирала свои темно-каштановые волосы в два высоких пучка и постоянно носила с собой веер с японскими иероглифами.

— Очень рад, — Неджи коротко кивнул и присел на предложенный ему стул. — Наша матушка посчитала необходимым нанести вам визит и выразить наши соболезнования. В день смерти господин Фугаку у нас гостил. Мама тоже хотела быть здесь, но она сейчас слаба здоровьем.

Саске, наблюдая за своим гостем, слишком увлёкся анализом и даже растерялся, поэтому не сразу ответил. Его в очередной раз спасла болтливость Наруто и его очередная шутка, обращённая к хихикающим дамам.

— Я весьма благодарен, — холодно ответил Саске. — Мой старший брат, увы, вне дома.

— Мне выпало счастье видеться с ним этим утром.

Учиха, услышав эти слова, задумчиво нахмурился. Помимо того, что в особе Неджи он очевидно нашёл достойного противника в плане презрения к окружающим, его заинтересовала информация про встречу с Итачи. Последний, вероятнее всего, зачем-то проводил время с людьми, которые общались с отцом в день его смерти. Саске хотел поинтересоваться об обстоятельствах, при которых Хьюга виделся с его старшим братом, но застыл в ужасе, даже не открыв рта.

Тен-Тен держала за цепочку тот самый медальон и с интересом его рассматривала.

— Какая прелесть! — завизжала она. — Такой старинный... Вы, судя по всему, любители подобных вещей?

Она обращалась к Саске, а тот, не отвечая, лишь наблюдал за бледными как мел Неджи и Хинатой. Наруто, к слову, был в предобморочном состоянии — его эта вещь серьёзно пугала. Проанализировав реакцию гостей, Саскесделал вывод о том, что им отлично известна специфика предмета и сами они, вероятнее всего, тоже принадлежат к семье безумных фанатиков. Всё это касалось его отца и в этом, увы и ах, участвовал теперь и Итачи.

— Тен-Тен, осторожно положи его на стол и больше не трогай, — строго произнёс Неджи. — Он очень старый и наверняка дорог вашей семье, она не хотела его повредить.

Хьюга злобно взглянул в глаза Саске, даже не скрывая своего негодования. В этот момент у того не осталось совершенно никаких сомнений — он определённо всё знал и, к тому же, был таким же фанатиком.

— Очень. Отец из рук его не выпускал, — Учиха бил пальцем в небо. — Он, кажется, нашёл такого же любителя раритета в лице вашей матушки.

Хината и Тен-Тен испуганно глядели то на Неджи, то на Саске и только бедный Наруто никак не мог понять причину очевидной и нескрываемой вражды между парнями.

— Специфика увлечений моей матери отличается от увлечений вашего отца, — сквозь зубы процедил Неджи, — У них нет ничего общего. Они просто старые знакомые. Спасибо за то, что приняли нас в такое печальное для вашей семьи время. Надеемся на ответный визит.

Хьюга быстро поднялся и поклонившись, покинул дом в компании мертвенно-бледных девушек.

— С Хьюгами подружился? — спросил Саске только что вошедшему в свой кабинет Итачи.

Сразу после того, как незваные гости покинули их дом, Саске направился в кабинет старшего брата, уселся за стол и просто сидел, рассматривая злополучную вещицу у себя в руках. Предыдущий мандраж давно прошёл, и Саске больше не чувствовал ничего жуткого в этом предмете, а посему спокойно изучал странные выцарапанные на поверхности знаки.

— А ты уже успел разрушить любую возможность этой дружбы? — атаковал Итачи его в ответ, совершенно не удивившись поведению брата. Он подошёл к столу и опустил на него тяжёлую старинную книгу, которая норовила вот-вот рассыпаться в пыль. Это была очень древняя рукопись без обложки, очевидно, на иврите и с большим рисунком замысловатого квадрата на первой же странице.

— Ты за книгой к ним ходил? — Саске вопросительно вскинул бровь.

— К кому я только за ней не ходил.

Учиха-старший выглядел болезненно и до жути уставшим. Он снял пиджак и жилетку, оставшись только в свободной белой рубашке и брюках, снял лакированные туфли, попутно расстёгивая верхние пуговицы, и упал на небольшой диванчик рядом с окном.

— Только не говори, что ты тоже пустился по этому пути фанатиков, — фыркнул Саске.

— Пустился, — тихо ответил Итачи и тон его возражения не терпел. — Пустился. И что?

— Ты никогда в это не верил, — пожал плечами младший брат.

— Я и сейчас не верю. Я проверяю, — Итачи накрыл глаза ладонью и тяжело вздохнул. — Тебе советую сделать то же.

И сколько бы Саске не боролся сам с собой в тот момент — всё равно ему не хватило сил не спросить о том, что действительно интересовало. Он уже думал о том, что тот уродливый кот мог присниться под влиянием живописи Итачи и сильного стресса, но что-то внутри взывало к действиям.

— Твои рисунки... — начал он, — они тоже из этой оперы?

Итачи убрал ладонь с лица и с испугом в глазах посмотрел на младшего брата, но быстро взял себя в руки и снова принял спокойный вид.

— Мне снятся кошмары... Иногда.

— Тебе снится кот с человеческим телом в окружении играющих на трубах крыс? — скривился парень.

— А ты удивительно детально запомнил композицию.

— Хорошая память.

Итачи с минуту помолчал, пытаясь рассмотреть что-то в младшем брате. Хоть он и знал это каменное лицо до мельчайшей подробности, ничего конкретного не было замечено. Вот только всё в его поведении вызывало сильную тревогу и вопрос этот был задан не интереса ради.

— Я просматривал отцовские книги и записи, — Учиха делился этой информацией на свой страх и риск, — Это Белет... Один из царей ада.

Саске шумно выдохнул, приподнял брови и медленно встал.

— Бросай это, — холодно произнёс он.

— Саске...

— Я тебе напоминаю, — Саске сильно повысил голос, перебивая старшего брата, но продолжил уже тише, своим привычным тоном: — Я тебе напоминаю, что отец прозевал болезнь и смерть собственной жены из-за этого фанатичного бреда. Не давай мне повод презирать тебя так же, как я презирал его.

С этими жестокими словами он покинул кабинет Итачи и направился на первый этаж, где наверняка функционировал Наруто, освещая эти мрачные стены своим хохотом и добрым нравом.

Саске медленно спускался вниз по широкой лестнице, засунув руки в карманы, и остановился между первым и вторым этажом, где на стене над одним из пролётов висел их старый семейный портрет — Итачи на нём почти взрослый, а Саске ещё совсем ребёнок, и мать была ещё жива.

— Вы многое потеряли, но у вас всё ещё есть семья, — произнёс появившийся из ниоткуда Какаши.

Учиха быстро обернулся и встретился взглядом со спокойными глазами седовласого мужчины. Один из его глаз был совсем белый, но отвращения не вызывал.

— Спасибо Всевышнему за это, — будто оканчивая чью-то молитву, ответил он.

— Вы гневаетесь, это нормально, — Какаши шумно выдохнул, — Но...

— Но вы здесь не ради моего душевного равновесия, отче, — прошипел Саске и повернул голову обратно к картине, — а ради спокойствия суеверной прислуги.

— В вашем доме произошло что-то сверхъестественное? — голос Какаши заметно исказился, утратив свою мужественность.

Саске нахмурился и ровно секунду обдумывал глупость этого вопроса, поскольку Какаши было известно абсолютно всё о произошедшем. Он повернул голову, намереваясь сказать что-то язвительное, но никого не увидел. Какаши просто испарился, хоть с этой точки нельзя было уйти настолько быстро и скрытно. Учиха сделал несколько неуверенных шагов вперед и продолжал осматриваться по сторонам. На одной из ступенек наверху он увидел медальон, который, вероятнее всего, просто обронил. Саске быстро поднял его и развернулся, чтобы продолжить свой путь на первый этаж, но прямо перед ним возникла фигура того самого кота с человеческим телом, и громкие звуки труб снова начали разрывать его голову.

Так падший ангел говорил, скорбя,

По виду чванясь, но на самом деле

Отчаяньем глубоким истомленный...

Джон Мильтон. Потерянный рай.

Саске не испугался — он разозлился. Разозлился ровно настолько, насколько зол должен быть человек, чтобы начать действовать.

Очнулся он на том же месте, где стоял до встречи с уродливым котом, — перед семейным портретом. А напротив всё так же стоял Какаши и вёл монолог о том, как важна семья и семейные узы.

Учиха, вероятно, пережил самые жуткие секунды в своей жизни, а в итоге оказалось, что он даже не сдвинулся с места. И его охватила ярость, а не страх. Ярость — потому что этого ханжу очень раздражало всё, что происходило без его молчаливого одобрения, а одобрять эти фокусы он ни за что на свете не стал бы.

Саске бесцеремонно, не соизволив даже дослушать тираду Какаши, сорвался со своего места в кабинет отца, в который они всё ещё не заходили. На большом письменном столе не было ничего лишнего: чернильница, лампа, записная книжка и очки.

Саске всю свою жизнь игнорировал любые упоминания о древних семейных легендах, а посему не имел ни малейшего понятия о "миссии" своей семьи и свойствах медальона, который, кстати говоря, он всё ещё крепко сжимал в правой руке.

Начав с записной книжки, Учиха обнаружил там лишь общие пометки, среди которых числились имена Хьюг, ещё несколько совершенно незнакомых имён, длинный список названий книг, куча странных знаков и надпись "Апокалипсис идёт" на полях одной из страниц.

Перебирая вещи отца, Саске разозлился ещё сильнее и окончательно решил, что сходит с ума из-за стресса и всё это сказки. А доказать это можно было лишь одним путём — самостоятельно во всём разобраться и плюнуть на всё это с горы своей правоты после.

Он выпотрошил шкаф, наполненный кучей оригинальных гримуаров и их переводов, которые Фугаку выполнял самостоятельно. Среди старых книг была книга под названием "История рода". Читая её, Саске осознал, что речь идёт о его собственной семье и именно здесь он найдёт всё, что когда-то отказывался слушать от отца.

Книга была очень старая и очень толстая, первые её страницы, очевидно, были написаны пару сотен лет назад, поскольку старый японский диалект Саске понимал лишь через слово. Он сделал вывод о том, что речь идёт о царе Соломоне и какой-то посудине, которую он утопил в каком-то водоёме. Внутри посудины было что-то ужасное, но люди её нашли и разбили, выпустив зло на волю. А его собственный род много веков сохраняет у себя какую-то часть этой посудины, которая скрывает в себе великое зло.

Невозможно было сосчитать, сколько раз Саске закатил глаза при прочтении. Он суетливо перевернул кучу страниц, чтобы сразу же добраться до своего поколения и до отцовских записей. Последние главы были намного проще для понимания.

Фугаку писал о том, что какое-то там пророчество об Апокалипсисе начинает сбываться, что нужно как можно быстрее собрать воедино все оставшиеся семьи с печатями и уничтожить их, пока не поздно. Последняя страница содержала в себе информацию о полном смещении приоритетов Учихи-старшего: он более не хотел уничтожать принадлежащую его семье сигилу. Фугаку верил в то, что заключенная в ней королева ада Белет со своими легионами адских душ должна собрать под своими знамёнами всех демонов и вернуть их обратно в ад, а поэтому её нужно освободить.

— И этот идиот — мой отец... — прошипел Саске, с грохотом захлопнув книгу.

Его можно было понять: Фугаку утонул в своих исследованиях, совершенно позабыв о семье в период, когда он был нужнее, чем когда-либо. Мать была смертельно больна, и семилетний Саске пережил её кончину только благодаря присутствию Итачи. Он не мог позволить и старшему брату окунуться в это безумие и ещё сильнее из-за этого злился.

Саске взглянул на старый медальон и вздохнул — он решил раз и навсегда закрыть вопрос об этих семейных легендах, чтобы Итачи и он сам больше никогда не вспоминали об этом.

Итачи видел уже десятый сон, когда Саске бесцеремонно ворвался в его кабинет, бесцеремонно взял со стола "Арс Алмадель" и так же бесцеремонно ушёл. Учиха, поморщив нос, рассматривал ветхую рукопись по пути обратно и, к своему счастью, обнаружил, что между строчками она исписана переводом на английский.

Заметив это, он громко рассмеялся и, взглянув на потолок, шутливо заявил:

— А кто-то наверху, видно, сильно хочет, чтобы я это сделал.

Несмотря на то, что Саске чувствовал себя злым и раздражённым, он постоянно посмеивался — от того, что судьба и паранойя всё-таки заставили его заниматься подобной херней. Придя обратно на своё облюбованное место на полу перед шкафом, Саске в шутку перекрестился по-католически, вспоминая о протестанте Какаши на первом этаже, снова тихо посмеялся сам над собой, вслух помолился о том, чтобы эту процедуру можно было делать в любой удобный день, а не в какую-то конкретную фазу луны, и наконец принялся за чтение.

Первые главы посвящались истории некой королевы ада Белет, в которую Саске вникнуть не соизволил. Запомнил он лишь одно — она что-то там пообещала Богу и должна остановить конец света.

— Ну уж если она на самом деле появится, то я ещё и молодец, — проворчал он и продолжил чтение.

К его собственному удивлению, ритуал освобождения был настолько прост и элементарен, что с ним справился бы даже маленький ребёнок. Саске сравнил рисунок на выцветших от времени страницах с самим медальоном и сам для себя провозгласил вердикт: это именно то, о чём говорится в книге. От него требовалось лишь поставить зеркало, перерисовать перед ним замысловатый квадрат с первой страницы, капнуть туда крови, подтверждая свою ответственность перед Господом за действия демона на земле, положить в центр квадрата медальон, сказать пару элементарных слов и не забыть надеть на руку что-то серебряное — дыхание Белет, судя по написанному, могло его убить, если он не прикроет лицо серебром.

Решив, что время суток не имеет значения, хотя была уже почти ночь, скептически настроенный Учиха не без интереса бегал по дому и собирал всё необходимое.

На первом этаже, когда он нёс огромное старинное зеркало, его встретил озадаченный взгляд Наруто.

— Ты чем занимаешься? — спросил тот, пережевывая яблоко.

— Иду вызывать демона по имени Белет, — ответил Саске и пошёл вверх по лестнице, — присоединяйся.

Узумаки рассмеялся и последовал по пятам за другом, будучи совершенно уверенным в том, что тот в очередной раз бросил язвительную шутку в адрес семейной истории. Но, войдя в кабинет Фугаку, он все же подозрительно прищурился: на полу была разбросана куча книг и бумаг, рядом стояло только что принесенное зеркало, а сам Саске уже перерисовывал какие-то символы со старой рукописи. Наруто приподнял брови и осторожно спросил первое, что пришло ему в голову:

— А... А где ты взял мел?

— У кухарки, — лаконично ответил увлеченный своим занятием Саске.

— М... А зачем это всё... — он замялся, — Ну, зачем её вызывать. Эту Бе... Белет.

— У Итачи от стресса крыша едет, и он начинает верить в отцовские бредни, — при упоминании отца Саске презрительно скривился, — Да и у меня тоже. Я быстро докажу, что всё это — чепуха, и мы снова будем жить нормально. Как нормальные, адекватные люди.

Наруто всю свою жизнь свято верил в сказки Фугаку и очень боялся всего сверхъестественного, поэтому идея Саске его совсем не воодушевила. Он считал его затею глупой игрой потому, что для человека должно быть недоступно, но знал, что Учиху не остановить. Просто уйти тоже не представлялось возможным — что бы там не случилось, Наруто собирался принять это вместе с лучшим другом, которого сейчас заслужено считал легендарным идиотом.

— На всякий случай всё-таки скажу, — Узумаки искренне улыбнулся, наблюдая за Саске. — Если Соломон так сильно трудился, чтобы её там закрыть, может, на это были причины?

— Ты что, пёс? — Учиха, продолжая рисовать, поддался влиянию энергетики Наруто и рассмеялся. — Я тут мир спасаю.

— А, ну если так! — теперь они оба хохотали, совершенно забыв о волновавших их минуту назад мыслях.

Тем временем Саске закончил свой рисунок и принял позу лотоса перед зеркалом. Наруто уселся рядом с ним и поджал губы, глядя на его художество.

— Лично я бы на такое не пришёл, будь я королевой Ада.

— Заткнись, — ухмыльнулся Учиха.

— И что дальше?

С минуту Саске молча смотрел на кривоватый квадрат с разными символами и будто пытался что-то вспомнить.

— Надо положить медальон, капнуть туда крови, сказать "Именем Господа — явись мне" и прикрыть лицо рукой, на которой должно быть серебро.

Наруто, наблюдая за ним и пытаясь переварить услышанное, скорчил забавную мину.

— А там полнолуния всякие, сушёные сердца девственниц, которые ровно пятнадцать лет провели в монастыре, поедая один рис? Ну, или хотя бы быка зарезать... Не надо, нет?

— Могу зарезать тебя на всякий случай. Раз уж сам предложил.

С приходом Наруто этот фарс и вовсе стал для Саске настоящей комедией и каким-то забавным экспериментом. Узумаки вообще был настоящим бальзамом на душу — даже будучи в бешенстве, Учиха постоянно приходил в себя рядом с ним. И сейчас он делал это вовсе не со злобной целью очернить былую деятельность отца, заявив авторитетное "я был прав, а он ошибался", а просто ради того, чтобы поставить уже наконец галочку и спокойно пережить случившееся.

— Заткнись. Великий маг и алхимик Саске Учиха приступает.

Наруто начал стучать указательными пальцами по полу, имитируя барабанную дробь. В то же время Саске поместил медальон в центр круга и, разрезав указательный палец даже глубже, чем планировалось, испачкал его кровью.

— Именем Господа — явись мне! — громко произнёс он.

И ничего не произошло. Наруто взорвался громким хохотом и упал на спину, а Саске продолжал сидеть ровно, недоверчиво оглядываясь вокруг себя.

— Вот уж никогда, никогда в жизни я бы не подумал, — Узумаки поднялся и шутливо толкнул друга в плечо, — что увижу тебя, балбеса, за таким занятием.

Учиха закатил глаза и ухмыльнулся. Глубоко внутри он был даже немного разочарован. Глубоко внутри он даже немного хотел, чтобы у игнорирования семьи его отца была уважительная причина. Но он, увы, оказался прав. А отец, увы, ошибался.

Саске впервые за последние несколько дней ложился спать без малейшего ощущения тревоги, так, как положено, — в своей спальне и без единого источника света. Он чувствовал себя ужасно уставшим, но усталость эта была приятной. Будто после тяжелого дня, когда огромная куча дел уже сделана и решены абсолютно все проблемы, и даже будущее тебе кажется солнечным и приятным. Учиха растянулся на шёлковых простынях и, укрывшись одеялом с головой, сразу же провалился в сон.

Он спал крепко и сладко, как не спал уже очень давно. После смерти матери каждую ночь его сновидения были омрачены чем-то плохим. Но этой ночью в своих снах он встретил прекрасную розововолосую девушку — ту самую, которую уже видел на рисунке Итачи. Она была одета в какие-то лохмотья: светло-коричневая юбка едва прикрывала колени, а сверху на ней была лишь того же цвета полоска ткани, прикрывающая грудь. Руки, плечи, живот и ноги — всё то, что скрывали приличные женщины, она выставляла напоказ и совершенно этого не смущалась.

Незнакомка сидела на камне и глядела на огромное озеро впереди себя. Саске смотрел на неё со стороны и хотел что-то сказать, но не мог ни двигаться, ни говорить. Он чувствовал, что его там вообще нет ни в физическом, ни в каком-либо другом проявлении — он лишь зритель.

Розововолосая красавица устремила свой грустный взгляд зелёных глаз на гладь воды и покусывала пухлые губы. Из-за сильного порыва ветра её волосы приподнялись, и Саске заметил мелкие символы, покрывающие всю её спину. Тем временем к ней кто-то подошёл. Этим кто-то был высокий мужчина в длинном черном плаще. Он накинул на голову капюшон, и Саске не смог рассмотреть его лицо, но все чувства Учихи обострились, как только появился этот человек.

— Алмадель... — грустно прошептала девушка.

Шаги его были беззвучны, и он стоял далеко от неё, но она узнала пришедшего, даже не повернув при этом голову.

— Белет, — отвечал незнакомец и подошёл к ней вплотную. Он стал на колени позади неё и, обняв за плечи, прислонился лбом к её спине. — Я не позволю тебе уйти.

— Я не хочу уходить, — её глаза наполнились слезами, — но таков мой удел. Мне нет места на земле.

— Твоё место там, где я, — властно произнёс Алмадель и поцеловал кожу между её лопаток. — Он позволит нам остаться вместе. Он сам создал любовь.

— Алмадель... — Белет грустно вздохнула и повернула голову в сторону Саске, будто видела его во плоти, но смотрела на него спокойно и следующей фразой обращалась именно к нему. — Любовь — это Его самое страшное творение.

Саске проснулся из-за оглушающе громкого звука духовых инструментов и от неожиданности даже подскочил на кровати. Очевидно было, что музыка наполняет весь дом, но звук был настолько громким, что идентифицировать его центр казалось невозможным.

Учиха сорвался с кровати, быстро надел первые попавшиеся брюки и прямо с голым торсом выбежал на лестницу. Музыка становилась неестественно громкой, у него начала сильно болеть голова, и ему пришлось зажать уши ладонями. Он воображал, что все обитатели дома уже давно выбежали из своих комнат и собрались внизу в самой большой гостиной, но там не было ни души. А музыка тем временем становилась всё громче и громче, так что зажатые уши Саске больше не спасали.

Голова болела настолько, что ему казалось, будто барабанные перепонки медленно трескаются на каждой сильной доле трубы. Только оркестра не было видно, как и всех остальных, чей сон мог быть нарушен этим грохотом. Саске запаниковал, понимая, что у него начинает темнеть в глазах, ему казалось, будто чьи-то невидимые руки сжимают его череп, а музыка не утихала и становилась лишь громче.

Внезапно не фоне оглушающе громкой музыки Учиха услышал топот копыт и в абсолютной панике начал осматривать всё вокруг, мысленно благодаря прислугу за то, что они везде оставляли зажжённые свечи и камины. Он мечтал проснуться, надеясь, что это сон, но ничего более реального в своей жизни ещё не чувствовал. Вспышка пронзительной боли в голове заставила его громко закричать и упасть на колени, зажмурив глаза, — и музыка утихла. Как и топот копыт. Как и вообще всё вокруг.

Тишина показалась Учихе ещё более оглушающей, чем шум. Он готов был поклясться, что ещё никогда вокруг него не было настолько тихо. Саске открыл глаза и, подняв голову, увидел перед собой то, что не мог вообразить даже в самых страшных кошмарах.

В нескольких шагах от него стояло то самое чудовище, только сейчас оно выглядело настолько ужасно, насколько реальным было его присутствие. А Саске был уверен — шутки закончились и это больше не сон.

Огромная плешивая кошачья голова, покрытая светло-коричневой шерстью, держалась на вполне человеческом теле и вполне человеческих плечах. Одето существо было в тяжёлую черную мантию с кучей дырок и прожжённых мест, а в белых, как мел, руках с длинными когтями оно сжимало цепочку медальона отца. Существо презрительно смотрело на Саске своими огромными зелёными глазами и молчало. А тем временем вокруг них начали сгущаться чьи-то тени — будто ниоткуда взявшийся черный дым, который постепенно обретал очертания человека. Их было настолько много, что уже спустя несколько секунд они заполнили всю комнату.

Саске стоял на коленях, боясь пошевелиться, и хоть и не верил в реальность происходящего, но его мозг работал в бешеном темпе с надеждой на хоть какую-то идею дальнейших действий. Учиха не нашёл ничего более разумного, как просто прикрыть лицо рукой, где на указательном пальце он носил массивное серебряное кольцо. Он сделал это, смело глядя в зелёные глаза отвратительного существа. И существо рассмеялось.

Оно обнажило свои острые клыки, с которых капал яд, и долго смеялось, разглядывая Саске.

— Великий маг и алхимик Саске Учиха именем Господа призвал меня к себе.

Существо оскалилось, демонстрируя презрение на своём кошачьем лице. Саске мысленно выругал себя за эту глупую детскую фразу, сказанную им перед зеркалом, да и за всю затею в общем.

— Великий маг и алхимик Саске Учиха поклялся перед Господом, что он в ответе за мои дела на земле.

А мозг "великого мага" не прекращал свою суетливую деятельность даже при этом ужасном зрелище. При условии, что всё это не сон, Саске пытался осознать сразу несколько вещей: отец был прав и винить его больше не за что; мир, очевиднее всего, действительно катится к чертям; он поступил титанически тупо и надо было как-то выпутываться; и если раньше он держался от оккультизма подальше, потому что думал, что это бред, то теперь, в случае выхода из этой ситуации живым, Учиха обещал себе отмахиваться от всего такого кадилом и крестами и заделаться священником.

— А ещё великий маг и алхимик Саске Учиха дерзок настолько, что не боится.

После этих слов Саске и правда заметил, что благодаря мыслительной деятельности он совершенно успокоился и взял себя в руки. Теперь всё произошедшее можно было объяснить лишь одной фразой — магия таки существует. А значит, главным его заданием было как-то откреститься от всего и уйти в монастырь. Банальное строение действительно избавило его от страха, и он спокойно стоял на коленях перед существом, лишь прикрыв рот рукой.

— Моё почтение, — произнёс Саске. Несмотря на относительное спокойствие, он всё же ужасно волновался и понятия не имел, как говорить, что говорить и как это побыстрее закончить.

— Почтение? — переспросило существо. — Ты, жалкий смертный, вызвал меня шутя, пытаясь что-то кому-то доказать. Ты наспех нарисовал квадрат Алмаделя мелом и криво! Ты дерзнул призвать меня именем Господа!

По мере того, как повышался голос существа, в душе Саске разгоралась настоящая паника. Он быстро решил, что лучшая защита — это нападение, и несмотря на то, что страх снова вернул свои позиции, он принял свой самый грозный вид и начал:

— Я выполнял завещание отца, несмотря на то, что никогда в тебя не верил! Я исполнил свой долг как сын и как потомок клана Учих. И раз ты всё же существуешь и это всё — не бредни старых фанатиков, моё дело сделано. Теперь ты сделай своё — исполни данное много веков назад обещание и останови конец света. Именем Господа, которому ты должна, Белет.

Внезапно тени вокруг них начали сгущаться, и Белет постепенно изменила свою форму. Она стала той девушкой с рисунка Итачи, той самой, которую Саске видел во сне этой ночью. Розововолосая, полностью обнажённая, она смотрела на Учиху с нескрываемой злобой, страшно ухмыляясь.

— Ведь ты ничего не знаешь обо мне, великий маг и алхимик Саске Учиха, — шептала она, и голос её звучал у него в голове. — Ведь ты зацепился взглядом за несколько общих фраз, которые только что спасли тебе жизнь, потому что тебе повезло знать именно это. Ведь ты никогда не считал своим долгом то, что завещал твой отец, великий маг и алхимик Саске Учиха. Ты сделал это ради себя, чтобы спать спокойно. Чтобы снова оказаться правым. Но ты неправ. И ты боишься. Боишься, что ещё много раз можешь ошибиться. Великий маг и алхимик Саске Учиха.

— Ты так хорошо меня знаешь? — Саске ухмыльнулся. Он мог подписаться под каждым словом, и это его совершенно не устраивало. Но теперь начал медленно понимать преимущество своей позиции — Белет была обязана перед Богом, он её освободил и миссия Учих выполнена.

— Я знаю, что ты бьешь наугад, потому что ничего не знаешь и тебе это не нравится, — ответила она и подошла к нему вплотную, — Но ты никогда ничего не знал. И ты зря думаешь, что у тебя есть шанс спастись, раз я связана клятвой с Господом. Нет... Тебе не спастись. Я иду на войну против адского легиона, а ты идёшь туда со мной, великий маг и алхимик Саске Учиха.