Гарри часто молчит (джен)

Новость о том, что всё младшее поколение Пожирателей — то есть те из приспешников Волдеморта, кто встретил войну еще студентами Хогвартса — получит альтернативные приговоры, не подразумевающие реальных сроков в Азкабане, вызвала бурю негодования в некоторой части магического сообщества. В основном среди таких же вчерашних студентов, находившихся в той войне по правильную сторону баррикад. Это взрослые могли увещевающе вскидывать ладони и говорить о снисхождении к юности виновных, те же, кому эти «юные» портили кровь во время учебы, считали всякую снисходительность просто преступной.

— Круциатить нарушителей при Кэрроу им возраст не мешал! — озвучил общую мысль Дин Томас, но его голос не был принят во внимание.

Возможно, если бы вознегодовал сам Избранный, сам Герой Войны и Спаситель Англии, решение было бы другим. Но Гарри Поттер молчал. Когда-то давно он просто хотел, чтобы война закончилась и чтобы в ней оказалось не слишком много пострадавших. Этого же он хотел и сейчас. Вряд ли друзья поняли бы, начни он объяснять, что имеет в виду любых пострадавших. Поэтому проще было молчать.

Позже, когда стало известно, что в качестве альтернативы Азкабану большинству «малолеток» назначаются общественные работы на сроки от двух до пяти лет, настроение среди победивших ровесников резко поднялось. В воображении очень многих доброжелателей живо нарисовались чванливые слизеринцы с метлами и ёршиками для унитазов в руках, бегающие по коридорам хоть того же Министерства Магии. Весь первый курс Академии Аврората дружно признал, что ради такого зрелища можно и выпустить пожирательских недобитков на относительную свободу.

Однако потом ликование снова померкло. Осужденную молодежь мгновенно расхватали по архивам и хранилищам, поскольку за годы растущего влияния Волдеморта документы и артефакты столько раз изымались, подменялись или уничтожались, зачастую вместе со стеллажами, если не целыми секциями, что теперь в большинстве хранилищ воцарился форменный бардак. Который надо было кому-то разгребать. Работа была нудная и пыльная, но совсем не связанная с публичной чисткой сортиров, и это было катастрофической несправедливостью на взгляд большинства вчерашних гриффиндорцев.

Отдельной огромной несправедливостью был Драко Малфой — ведь и здесь не мог не выделиться! Это пожирательское отродье попало не куда-нибудь, а в Отдел Ликвидации Тёмных Проклятий! Работа на стыке Аврората и Отдела Тайн! В то время как сам Избранный Герой Британии и его наивернейшие сподвижники были всего лишь первокурсниками в Академии Аврората, мордредов хорёк оказался уже полноценным сотрудником одного из самых закрытых и самых престижных подразделений!

— И самых травмоопасных, — напомнил Артур Уизли страдающему сыну и его друзьям, собравшимся на кухне в Норе. — Ситуация в стране тяжелая, многие специалисты погибли, а от Пожирателей осталось слишком много неприятных сюрпризов. Младший Малфой провел достаточно времени бок о бок с самим Волдемортом и его приспешниками, чтобы начать разбираться в их излюбленных проклятьях. Было бы глупо не пользоваться его познаниями во благо и ради безопасности мирных граждан.

Но Рон всё равно был безутешен и не мог понять, почему сам обделенный Герой Британии согласно кивает на слова Уизли-старшего, а не Уизли-младшего.

А Гарри снова молчал. Он еще помнил, как Рон так же завистливо негодовал по поводу участия самого Гарри в Турнире Трех Волшебников. Рон по-прежнему считает, что рисковать головой без возможности отказаться — это привилегия. Гарри не мог согласиться с ним, но и вступать в споры не хотел.

Потом настроение Рона опять резко скакнуло в гору: за первую неделю работы Хорек трижды оказался в Мунго. По Академии начала гулять шутка, что Малфоем просто швыряют во всё мало-мальски подозрительное.

— Может, на время работы в хорька и превращают! Мелкую скотину кидать можно дальше — людей не заденет, если какое проклятье рванет.

Но вскоре эта жизнеутверждающая версия развеялась. У большинства курсантов были старшие знакомые в Аврорате, и через них одна за другой выяснялись возмутительные подробности: абсолютно все новички Отдела Ликвидации Проклятий первое время чуть не каждый день оказываются в Мунго — пока не научатся осторожности. Малфой еще быстро освоился, не иначе как правда имел большой опыт в работе со всякой темномагической дрянью. И берегут его почти как любого новичка, вперед более опытных товарищей не пускают... обычно. Только если что-то совсем уж непонятное, тогда у потомственного Пожирателя больше шансов разобраться без потерь, чем у любого другого, верно? Вообще-то в таких случаях было принято выкликать добровольца на неизвестный риск, но с появлением в команде Малфоя эта традиция благополучно забылась. В конце концов, он же здесь искупает вину перед обществом.

— И так отделался легче легкого! Имел бы совесть — всегда бы первый шел, но это ж Малфой, ему б только за чужими спинами отсидеться! Ну Гарри, ну скажи!..

И опять Гарри молчал в ответ. Восемнадцатилетний Малфой должен идти туда, где слишком сложно и слишком опасно для более опытных волшебников — какая знакомая картина для Избранного! И, разумеется, это справедливо. Кто-то рождается Избранным, кто-то — сыном Пожирателя Смерти. Кого-то мать спасает силой любви и ценой собственной жизни, а кого-то отец с младенчества учит быть правильным чистокровным. Результат один в обоих случаях: ты должен этому миру, и мир найдет способ взыскать с тебя долг.

Гарри не хотел об этом думать. Гарри просто хотел, чтобы война наконец-то закончилась для всех. Но война не закончится, пока любая домохозяйка в любой момент может нарваться на замаскированное проклятье в собственном саду. Будет меньше жертв, если разбираться с такими сюрпризами будут те, кто умеет им противостоять — обученные, сильные маги... и Малфой, который делом искупает былые грехи. Это справедливо. И Гарри молчал.

А к Драко Малфою коллеги относились неплохо, да и остальные, кому доводилось пересекаться с бывшим Пожирателем в Аврорате, вскоре почти перестали замечать его. Работает и работает, а что бесплатно — так этого по нему не видно. И в Мунго он теперь попадал пару раз в месяц, не чаще, и в целом на общем фоне битых жизнью ликвидаторов проклятий особо не выделялся.

Так прошло восемь месяцев, первокурсники Академии закончили свой первый учебный семестр и отработали первую учебную практику в Аврорате. Как раз на день ее окончания пришлась новость.

Новость прилетела с воем, как Внезапный Фейерверк братьев Уизли, заметалась между кабинетами, заплясала, рассыпая искры подробностей и налету обрастая слухами. Драко Малфой снова арестован, сидит в камере для задержанных при Аврорате! Арестован за отказ работать над снятием проклятья! Нет — за то, что избил своего куратора! Нет — за саботаж, в результате которого пострадала маглорожденная! Дело Малфоя будет пересмотрено в ближайшие дни, и теперь-то он точно отправится в Азкабан.

Аврорат еще был полон стажеров, а потому пересказываемая друг другу история быстро обрела воистину апокалиптические черты. Уже к обеду было известно, что Малфой выкрал гримуар с ритуалом воскрешения Темного Лорда, дом, в котором гримуар хранился, спалил Адским Пламенем, а в небе над ним повесил Мортмордре. Вопрос о том, успел ли юный Пожиратель провести ритуал и воскресить своего хозяина, еще оставался открытым, когда в гудящей авроратской столовой появился живой участник событий, сотрудник всё того же Отдела Ликвидации Проклятий Гай МакМиск. Очень быстро он понял, что пообедать в ближайшее время ему не светит, смирился и принялся докладывать:

— Маглорожденная волшебница попыталась открыть некую шкатулку и сразу начала кричать от боли, а бросить шкатулку уже не смогла. Естественно, вызвали нас. Малфой, сразу как посмотрел, сказал, что шкатулка из их поместья, а проклятье похоже на их родовое и снимается либо родовой же магией, либо универсальным ритуалом, только очень уж сложным. И Эби — это куратор его из наших — тогда ему говорит: так снимай, мол, скорее, раз это ваша родовая магия. А Малфой зыркнул эдак гадко и сказал, что не может. Мы сперва даже не поняли, думали, может, ему какие ингредиенты нужны или еще чего, а Нэнс сразу сказала, что, видно, Малфой считает, что эта шкатулка из его дома ворованная, и из мести не хочет снимать проклятье. Тогда Эби стал его уговаривать по-хорошему, только ничего не вышло. Малфой начал орать, что мы тут все мугродье и ни фестрала драного не понимаем в родовой магии чистокровных. Девчонка эта со шкатулкой на земле лежит, плачет, а этот белобрысый знай себе про чистоту крови, представляете? Ну Эби того, рявкнул на него хорошенько, а этот в ответ орет, что лучше бы мы уже девицу в Мунго отправили и там бы ритуал готовили, а то от такого проклятья и умереть можно, и опять про чистоту крови завел. А дальше я и Нэнс аппарировали пострадавшую в Мунго, так что как Эби этого урода в камеру волок — я не видел. Вот так дело было.

МакМиска засыпали вопросами, требуя еще больше возмутительных подробностей. Гарри снова молчал, не чувствуя ни малейшего желания проталкиваться к рассказчику сквозь толпу. Но слушал внимательно. Увы, интересующий лично его вопрос: как же шкатулка Малфоев с активным проклятьем вдруг попала в руки случайной девушке — так никто и не задал.

Через несколько дней, когда стажировка уже закончилась и будущие авроры вернулись к занятиям, Рон ворвался в тренировочный зал с воплем:

— Малфоя отпустили!

За этот вопль он немедленно получил отработку от дежурного инструктора, но успокоить курсантов тому удалось только обещанием послать сову знакомому в Аврорате и узнать подробности. К концу тренировки подробности были:

— Слушание было закрытое, официальное решение не афишируется. Но с завтрашнего дня Драко Малфой возвращается к работе в Отделе Ликвидации Проклятий.

Это уже не лезло ни в какие ворота. Настолько не лезло, что Рон даже не стал орать, а проходил до конца учебного дня задумчивый и молчаливый, почти как сам Гарри. А когда закончилась последняя лекция, поймал за рукав сперва Гарри, а потом и Дина с Симусом и утащил в сторонку от общего потока курсантов.

— В общем, это Джинн мне про Малфоя сказала, она сегодня к отцу на работу заходила, ну и увидела, как Хорь уходит. Она на него следилку кинула, говорит — он не просёк. Пошли, поговорим с ним сами?

— Поговорим? — переспросил Симус, многозначительно подбрасывая палочку.

— Как пойдет, — согласно ухмыльнулся Рон.

Дин просто кивнул, и Гарри кивнул тоже. У него уже очень давно не было магических выбросов, но сейчас он чувствовал, как что-то копится в районе солнечного сплетения. Через час или через день — но оно вырвется. Гарри хотел, чтобы это произошло скорее, и был уверен, что «разговор» Рона с Малфоем станет спусковым крючком.

Через пятнадцать минут Рон, Дин, Симус и Гарри стояли в зале магловского бара. Малфой был там — сидел за одноместным столиком у стены в компании стакана, бутылки и корзинки каких-то мелких сухариков. Симус и Рон почти синхронно задвинули палочки в рукава и занялись чарами отвлечения внимания. Потом все четверо отправились через зал к отдыхающему Хорьку.

— Малфой, — сказал Рон, останавливаясь напротив.

Драко поднял взгляд, и Гарри вспомнилась магловская книжка, прочитанная совсем недавно, уже сильно позже Победы. Тогда он еще не умел молчать достаточно много, и Гермиона волновалась за него. Она решила, что британскому Избранному будет полезно почитать о судьбах других обреченных Избранных, ну и посмеяться над тем, как маглы представляют себе эльфов. В той книжке маг, совсем не похожий на Драко Малфоя, стоя на краю огненной бездны, сказал, ни к кому уже не обращаясь: «Барлог. А я так устал». Вот именно такой взгляд был сейчас у Драко.

— Уизли. А я так... — и Гарри почти поверил, что они с Малфоем читали одну и ту же книгу, но тот всё же продолжил иначе: — А я так надеялся на приятный вечер.

— Пошли, выйдем на два слова.

— Нет.

— Нет? — Рон задумчиво обвел взглядом зал, прикидывая, что чар отвлечения внимания явно не хватит, чтобы скрыть полноценную магическую дуэль. А Малфой понимающе кивнул.

— Нет, Уизли. Я не считаю, что должен облегчать тебе задачу, — это было сказано так просто и так искренне, что Гарри окончательно убедился: Драко действительно смертельно устал.

— А я, — прошипел Симус, наклоняясь, — не понимаю, почему ты должен сидеть здесь, когда ни в чем не повинная девушка находится в больнице...

— Ни в чем не повинная? — перебил Малфой. — Уже было следствие, и выяснилось, что шкатулка моего деда попала к ней в руки совершенно легальным образом? — он коротко улыбнулся в ответ на яростный взгляд Финнигана. — А вот мое дело, представь себе, как раз разбирали сегодня. И судебная комиссия решила, что я имею право сидеть здесь или в любом другом месте на свой вкус. Вас это решение не устраивает, а подавать официальный протест — слишком скучно. Узнаю гриффиндорскую тягу к справедливости, но подыгрывать вам не намерен.

— Совсем охренел от безнаказанности, Хорёк! — рявкнул Рон, но Малфой в ответ так внезапно и истерично расхохотался, что рука Уизли, уже дёрнувшаяся в боевой выпад, замерла на секунду. А потом на плечо Рону легла неожиданно тяжелая ладонь.

— Ты собирался поговорить, — напомнил Гарри и сжал пальцы на роновом плече еще сильнее.

— Да о чем с ним разговаривать? — огрызнулся тот.

— Действительно, о чем со мной разговаривать, Поттер? — Малфой успокоился так же внезапно и теперь смотрел на Гарри с искренним интересом.

— О том, что произошло на самом деле, — убедившись, что Рон не бросится в драку прямо сейчас, Гарри выпустил его плечо, а затем подтянул свободный стул от ближайшего столика и уселся напротив Малфоя. — Мы слышали пересказ от одного из ликвидаторов проклятий и больше ничего. Но я знаю, что в судебную комиссию входил сам министр Шеклболт, и я доверяю его решению. Значит, он узнал что-то такое, чего не знал ваш МакМиск. Может, расскажешь и нам тоже, или предпочитаешь, чтобы тебя и дальше считали засранцем и пытались прибить в тихом углу?

Драко в ответ безнадежно махнул рукой, но тут же насмешливо вскинул бровь — будто вовремя подхватил сползающую маску.

— Услышать и узнать — разные вещи, Поттер, ты мог заметить это еще по собственным школьным успехам. Шеклболту я не сказал ничего такого, чего не слышал бы МакМиск, да и вся ваша компания тоже.

Гарри только выжидательно молчал. Малфой зло скривился.

— Я сказал, — раздельно произнес он, — что в той ситуации просто не мог обратиться к магии Рода. Не когда вещь моего предка — в руках маглорожденной, а я должен снимать проклятье по приговору суда. Если бы девушка хотя бы была чистокровной, я мог бы попытаться...

— Ублюдок! — выплюнул Рон. — Ну ты же видишь, Гарри, он просто больной с этой своей чистотой крови! Он угробит кого угодно ради этих бредней...

— Малфой, зачем начинать говорить, если ты всё равно не пытаешься объяснить? — подчеркнуто ровно спросил Гарри, перебив гневную тираду друга. То горячее, колючее, копившееся под ребрами еще несколько минут назад, вдруг отхлынуло тихой волной. Сейчас оно не хотело прорываться, наоборот — окутывало разум коконом отстраненного терпения. — Тебе всё-таки хочется выглядеть ублюдком?

— Ой, как будто на это мнение можно повлиять! — фыркнул Драко. Он сделал паузу, налил из бутылки в стакан что-то коричневое, пахнущее горечью и жженым сахаром, влил в себя долгим глотком. — Хорошо, Поттер. Начнем издалека, с тех самых чистокровных бредней. Знаешь, что такое Род и его магия? Это когда каждый камень в Мэноре, начиная с первого закладочного, помнит тебя, твоего отца, твоего деда и так далее до основателя Рода, и каждый камень шепчет тебе имена. Когда ты закрываешь глаза и не можешь представить себя, ты видишь только бесконечную многослойную цепь во времени, скрепляющую прошлое с будущим, и лишь очень сильно присмотревшись, сможешь разглядеть: вот это звено — я. Когда каждое решение твоих предков — как изгиб корней дерева, на котором ты — ветка, и корни определяют — тебя...

— Бла-бла-бла, — мерзким голосом перебил Финниган. — Действительно, чистокровные бредни!

Драко в ответ слегка вздрогнул — как от ожидаемой, но все же слишком резкой боли, и продолжил уже привычным едким тоном, согласно кивнув Симусу.

— Чистокровные бредни, Поттер. А ты в ответ расскажи мне теперь, что такое любовь.

Рон немедленно взвился:

— Ну, о чем с ним говорить, издевается же!.. — но Гарри только вопросительно вскинул бровь.

— Любовь, Уизли, — мягко повторил Малфой. — Вот сидит твой друг, согласно официальной прессе — спасенный силой материнской любви. Я рассказал вам, что такое Род, и ты назвал это бреднями. Теперь я хочу услышать, что же такое любовь, применимость которой в практических целях нам демонстрирует вот этот вот Герой Британии самим фактом своего существования. Расскажи мне о любви так, чтобы это не выглядело бредом!

— Да пошел ты! Своим поганым языком еще...

— Рон! — Гарри сказал это тихо, но то, что копилось у солнечного сплетения, вздыбилось, грозя прорваться в любую секунду. И, кажется, Рон заметил что-то такое, потому что отшатнулся и тревожно вскинул руку. Но Гарри уже обуздал волну. — Рон, парни. Я правда хочу понять. Подождите у стойки, а?

На удивление без возражений, все трое действительно отошли к стойке бара, а Рон все бросал на друга настороженные, опасливые даже взгляды. Гарри снова развернулся к Малфою и сказал:

— Это действительно слишком глубокая философия для меня.

— О'кей, Поттер, объясняю на пальцах. Вот представь: жила была Лили Поттер...

— Пожалуйста, Малфой, — мирно перебил его Гарри. — Не надо трогать мою мать.

— О, — округлил губы Драко, а через секунду лицо его стало ледяным. — Разумеется, Поттер. Не будем трогать руками личное. Твое личное — не будем...

Он заметно расслабился после ухода Рона, Дина и Симуса, и теперь, глядя на него, Гарри ясно видел, что Малфой не только устал, но еще и пьян — до стеклянной искренности, до пронзительного взгляда в потолок, как в зеркало. Драко почти минуту рассматривал серые потолочные панели, прежде чем снова опустить глаза на собеседника.

— Хорошо. Жила-была выдуманная ведьма Зизи Обормоттер, — он издевательски осклабился. — Вышла замуж, родила сына и однажды спасла своего ребенка от прямой Авады силой материнской любви. И вовсе даже не умерла сама, а жила себе дальше, спасенный малыш вырос, поступил работать в Аврорат и там уже героически погиб во цвете лет. А миссис Обормоттер как-то пережила потерю сына и живет себе дальше. И тут к ней приходят, допустим, коллеги покойного сына. И говорят: «Миссис Обормоттер, вы — единственное известное средство защиты от смертельного заклинания Авада Кедавра. И чтобы не было лишних потерь среди авроров, мы решили брать вас на особо опасные рейды, чтобы вы наших бойцов закрывали от Авад вот этой своей силой любви». И сначала ее убеждают по-хорошему, мол, посмотрите на парней, они же все вам в сыновья годятся, ну что вам стоит! А миссис Обормоттер, представь себе, говорит, что не может так... И тогда ее убеждают по-плохому и припоминают, что она не безгрешна, и грозят камерой в Азкабане. Как думаешь, Поттер, если эту миссис припугнуть хорошенько — она передумает?

— Ты пытаешься сказать, что действительно не мог воспользоваться родовой магией?

Малфой снова коротко расхохотался.

— Бинго! Хуже того, Поттер, я именно это сказал — тысячу раз всем сказал, и сто раз разжевал — почему. Камни Малфой-Мэнора обоссаны стаей оборотней, главу моего Рода извалял в грязи сперва недочеловек с рваной душой, а потом — полный состав Визенгамота. А от меня требуют воспользоваться родовой магией, чтобы снять защиту Рода с реликвии, украденной из моего дома. Это примерно как вызывать Патронуса, стоя на теплом пепелище собственного дома над обгорелыми трупами всей семьи. Может, кто и сумеет, я — нет. Только вот счастливое воспоминание — нормальная, серьезная основа для заклинания, этому даже в Хоге учат. Сила любви — вообще аргумент алмазной твердости. А Род — это чистокровные бредни и отговорка злобного Пожирателя.

Гарри просто молчал, переваривая услышанное, и Малфой тоже умолк на некоторое время: снова налил треть стакана магловской бурды, снова выпил как воду, потом кивнул каким-то своим мыслям:

— Вот поэтому, Поттер, слушание и было закрытым и вам не оглашают официальный текст решения. Потому что там написано, что родовая магия берется не с потолка, и чистокровные традиции — это реальный источник силы. А говорить о таком сейчас не модно. Проще было признать меня виновным и убрать в Азкабан, только это был бы пре-це-дент — слово Малфой выговорил раздельно, со смаком. — А чистокровных еще не настолько повыбили, чтобы такой пре-це-дент можно было создавать без последствий... да и совестливые, вроде тебя, в комиссии тоже были, честно говоря.

— И теперь никто не знает, почему тебя оправдали... — проговорил Гарри больше для себя, чем обращаясь к Малфою. Но тот в ответ глянул с откровенной жалостью:

— Плюс полгода общественных работ, Поттер. За саботаж и неподчинение куратору, который не требовал ничего принципиально невыполнимого. Мне следовало поднапрячься и выполнить приказ, не на курорте, чай, наказание отбываю. Только из снисхождения к моей юности, неопытности и недостаточному владению основами родовой магии. И первое предупреждение в личном деле, после третьего — замена условного срока на реальный Азкабан.

Гарри не знал, какое у него сейчас выражение лица, даже не знал, что конкретно думает по поводу сказанного Малфоем. Но Драко напротив него вдруг сделался воплощенным несоответствием, таким диссонансом, что будь он звуком — Гарри зажал бы уши руками. У Драко был усталый и совершенно равнодушный взгляд, когда он сказал очень злые слова очень горьким и искренне сочувственным тоном:

— Гриффиндурок хренов. У тебя такое лицо, будто вчера ты случайно умер не за то будущее.

Гарри снова промолчал. Драко с десяток секунд сидел, разглядывая стакан, потом встал, бросил на стол несколько мятых маггловских бумажек и нашарил взглядом дверку «WC» в углу зала.

— Тебе нельзя аппарировать в таком состоянии, — сказал Гарри, потому что это было единственное в мире, что он знал абсолютно точно.

— Поучи меня еще, Поттер, — фыркнул в ответ Малфой.

Рон от стойки проводил его неприязненным взглядом, потом, тоже сообразив, ненавязчиво прошел в тот же угол зала. Подергал дверь, отгородившись спиной от возможных зрителей, провел скрытой в рукаве палочкой возле замка и заглянул внутрь. Зло ударил кулаком в ладонь и, махнув рукой Дину и Симусу, подошел к Гарри.

— Ну что, поговорили? Что он сказал?

— Да. Рон, он правда не мог воспользоваться родовой магией...

— Вот тебе охота была слушать! Не понимаю, Гарри, ну как можно быть таким мямлей! Малфой же...

Еще посидели в магловском баре, потом перекочевали в квартиру, которую снимали Рон с Гермионой, по пути прихватив оную Гермиону, Парвати, Джинни и пару однокурсников из Академии. Засели большой толпой в тесной гостиной, по рукам пошли бутылки вина и огневиски. Гарри еще раз повторил, что выслушал Малфоя и теперь уверен, что тот действительно не мог помочь той маглорожденной, но его мало кто слушал. Крыть скользкого Хорька, который в очередной раз увернулся от справедливого возмездия, было куда естественнее.

С количеством выпитого разговор с событий дня стал то и дело съезжать на возвышенное. Говорили о Свете и Тьме, о добре и зле, умолкли на минуту, почтив память Величайшего Светлого Волшебника современности Дамблдора. Говорили о том, что Хорек обязательно допрыгается, потому что в мире есть справедливость, что нельзя так старательно накапливать в себе Тьму и не получить однажды, что Реддл был дурак, разрушая себя, что надо беречь внутренний Свет, даже когда ты всего лишь школьник, а какой-нибудь лже-Грюм предлагает попрактиковаться в темных искусствах, и возраст — совсем не оправдание.

— Ну, Гарри, скажи, ну правда же? — Рон все никак не мог простить ему бегство Малфоя, а потому дергал чаще обычного.

— Правда, — кивнул Гарри. От его голоса на совместных попойках успели так отвыкнуть, что теперь все лица обернулись к нему. — Правда. Нельзя потакать злу в себе, нельзя творить зла больше, чем это необходимо для Всеобщего Блага. Я не буду впредь использовать настоящие боевые заклинания, чтобы случайно не оказаться в итоге темным магом. Придется как-то объясняться с тренерами...

— Эй, ты чего?

— Чё-то перепил герой, похоже.

— Серьезно, — и Гарри действительно смотрел очень серьезно. — Экспеллиармуса хватило, чтобы одолеть целого Темного Лорда, вряд ли мне встретится противник сильнее, правда? К чему, интересно, я готовлюсь, разучивая летальные заклинания? Решено, мне душа дороже, я же не Реддл какой! И не Малфой.

В сопли пьяный Симус повис у Гарри на плече, слезно умоляя передумать и не губить себя, ведь убьют же! Но Гарри снова умолк, и сенсационное заявление героя довольно быстро растворилось в общем течении вечера, выпало из зыбкого внимания гудящей молодежи. Снова пили молча — в память о павших, снова говорили о Свете и Тьме и о вечной войне между ними. А потом — просто о Войне. Под конец любой пьянки всегда говорили о Войне, и поэтому Гарри старался молчать с самого начала. Он просто хотел, чтобы война закончилась везде — в стране, в разговорах, в головах.

А назавтра снова была учеба, похмельные курсанты с трудом вместили в себя первую лекцию и с надеждой хоть как-то развеяться ожидали боевых тренировок. Но начало спаррингов внезапно принесло еще большую головную боль.

— Поттер, какого дементора это было?

— Экспеллиармус, сэр.

— Тема тренировки какая сегодня?

— Релашио, сэр. Но я не буду тренировать атакующие заклинания. Мне хватит Экспеллиармуса, ведь всем известно, что мне этого достаточно, чтобы победить даже Волдеморта. Что обо мне будут думать, если, уже обладая таким оружием, я захочу изучать более болезненные чары? Мне следует заботиться о Свете в своей душе, сэр. И о своей репутации.

Сперва Поттер получил выговор и неделю отработок, а потом — когда без споров принял и то и другое — направление к дежурному колдомедику на предмет полного обследования. А к концу пары, когда колдомедик категорически заявил, что никаких чар и проклятий на герое нет и головой он стукался не более обычного, Гарри уже ожидал вызов от ректора Академии. Впавший в пацифизм Герой Магической Британии — весьма серьезное ЧП. На эту беседу курсанты провожали его в смешанных чувствах: то ли как на казнь, то ли как на болезненную, но жизненно необходимую операцию без наркоза. А сам Гарри совершенно спокойно прошел мимо секретарши в приемной, открыл дверь в кабинет и удовлетворенно выдохнул, обнаружив там не только ректора, но и Кингсли Шеклболта. Спятивший Герой — это ЧП не только в масштабах Академии. Гарри приветственно улыбнулся обоим:

— Я рад вас видеть, министр Шеклболт! — вошел в кабинет и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Через десяток секунд эта дверь совершенно бесшумно вылетела, пронеслась через приемную и грохнула в противоположную стену. Вслед за нею из кабинета бегом выскочил ректор, подхватил из-за конторки оцепеневшую секретаршу и спешно покинул приемную. А в кабинете, размазывая мебель по стенам, ярился беззвучный вихрь, в центре которого завис, не касаясь пола, мальчик, убивший Темного Лорда Экспеллиармусом. Этот повзрослевший мальчик теперь, не отрываясь, смотрел в глаза министру Магической Британии, просто смотрел и молчал. То, что он хотел высказать, было больше и громче любых слов, а ментальные науки никогда не давались Гарри. Но нехватку умения зачастую можно компенсировать вложенной силой. То, что почти сутки копилось у солнечного сплетения, наконец-то нашло подходящий выход.

* * *

— Ну, видно, я правда переутомился или типа того, — неопределенно жал плечами Гарри в ответ на расспросы. — Магический выброс в моем возрасте... стыдно, правда! А Кингсли просто сказал, чтоб я не сходил с ума, и всё. Да, конечно, он прав, а на меня просто нашло что-то. Конечно, буду нормально тренироваться и Академию не брошу, еще чего!

* * *

Ровно в первую годовщину Победы среди множества приуроченных к этой дате событий было одно, утонувшее в общей шумихе и только потому прошедшее без грандиозного скандала. В силу вступил Протокол имени Сириуса Блэка, требующий повторного рассмотрения независимой группой экспертов абсолютно всех приговоров в отношении сторонников Волдеморта. Протокол носил имя самого известного из безвинно приговоренных, и его целью было не допустить повторения таких ошибок.

Дело Драко Малфоя рассматривалось в конце июня и было одним из первых, приговор по которому оказался опротестован как излишне суровый. По итогам повторного судебного заседания, с учетом трехнедельного пребывания подсудимого в Азкабане сразу после Победы и особой опасности задач, к решению которых Драко Малфой привлекался в ходе дальнейшего отбытия наказания, срок общественных работ, назначенных Драко Малфою, был признан истекающим в день, следующий за данным судебным заседанием.

Многие сверстники Малфоя нашли такое решение тем более оскорбительным, что он самым наглым образом остался работать в том же Отделе Ликвидации Темных Проклятий — теперь на правах внештатного консультанта со свободным графиком и немаленькой зарплатой. А в свободное время поступил вольнослушателем на курсы экстренной колдомедицины при Мунго.

— Надеется выжить, когда до него всё-таки доберутся, — мрачно прокомментировал эту новость Рон.

Гарри привычно молчал. Ему казалось, что Драко тоже хочет, чтобы война закончилась и чтобы в ней оказалось не слишком много пострадавших. И что, наверное, у Драко есть причины не доверять в этом деле никому, кроме себя. Но не говорить же Рону о своих предположениях? И поэтому Гарри молчал.