Молчание (гет)

Он не красив.

Правда, она знает, что это так.

Он не добрый, щедрый, смелый или верный.

Она знает.

Она знает, что не любит его.

Он холодный, чёрствый.

Манипулятор без морали, без жалости.

Без человечности.

Ей просто всё равно.

Отец сказал бы «харизма» — тем лекторским, поучительным тоном, который она привыкла отождествлять со странными фамилиями из прошлых десятилетий (вроде «Кореш» или «Мэнсон», которые кажутся такими смехотворно архаичными).

Возможно, отец рассказал бы о «психологическом воздействии», отчего его глаза начали бы сиять. Так, как всегда бывало, когда его очень сильно интересовало то, чему отец учил её сейчас.

Иногда она задается вопросом, выглядит ли он старым — холодный, с непроницаемым выражением лица, о котором она научилась не расспрашивать, и глубокими складками вокруг жёсткой линии рта. Он не улыбался — по-настоящему — уже много лет.

Затем она стискивает зубы, подавляя сложные эмоции — ненавидя отца за то, что он заставил её чувствовать себя виноватой, и ненавидя себя за жалкую неспособность перестать переживать.

Поэтому она просто рассматривает своего нового защитника.

Она не будет боготворить его, этого сложного, сладкоголосого наблюдателя. Она не будет притворяться, что втайне он хороший человек, что ему просто больно, что она может его исправить.

Он привык выживать.

Доверять она ему тоже не станет.

Но она знает, как недолго продержится снаружи, если никто её не научит. Может, она и наивная, но не настолько глупая.

Так что она поступит как всегда. Будет держаться подальше от неприятностей, глядеть в оба, а все страхи, все мечты истинной Шайло скроет. И она откуда-то знает, что он делает то же самое.

Сон здесь напряжённый и краткий, до странного необходимый. Он никогда не бывает глубоким или счастливым. Ни один из них не упоминает об этом вечном беспокойстве в молчаливом согласии, которое, несмотря на отсутствие слов, оказывается не менее крепким.

Она никогда не встречала никого, кто умел бы искажать восприятие так, как он. А постоянно забавляющийся самопровозглашённый «король» подземного мира, который балансирует на грани психоза, — это тщательно продуманная ложь. Миф.

И она по-своему восхищается этим. Как ловко он входит и выходит из каждой роли, полностью владея собой.

Однако, в отличие от раздражительной Эмбер, она не желает видеть, как он теряет контроль над собой. Вопреки желанию Шайло, её внимание приковано к попыткам Эмбер перехитрить мастера, в предвкушении момента, когда его покровительственное раздражение станет чем-то другим, жестоким. Это похоже на неизбежную катастрофу — она не может оторвать взгляда.

Его выдаёт подавленная жажда насилия. Едва контролируемый хаос. Атмосфера какой-то неправильной холодности, которая окружает его практически осязаемым саваном, когда он думает, что его никто не видит.

Она хорошо распознаёт признаки.

Что чертовски нездорóво.

«Меняешь одного тюремщика на другого, малышка?»

Она не может даже подумать об этом, потому что уверена — стоит этой мысли прийти ей в голову, как она начнет смеяться и уже никогда, никогда не сможет остановиться. Её разум расколется, как стекло.

Нет, она засунет это... чем бы оно ни было... в какой-нибудь отдалённый уголок своего сознания, чтобы вытащить и изучить позже, когда у неё будет время и подходящий настрой для этого.

Потому что она не любит его.

Нисколько.

Она просто загипнотизирована.

И это так же смертельно, как её ядовитая кровь.