Straight and narrow (джен)

Маркус закрывает глаза руками, сползает по стене на корточки, и осыпающуюся штукатурку из-под ног ветер швыряет за край крыши. Смеяться или плакать? — Маркус молчит.

Это же так просто — строка программы под кодом той же ошибки, в которой привык читать свои мысли. Чужие решения, которые он "принял". Программа, замаскированная под программный сбой — красиво сыграно.

Если бы они не пошли в телебашню, всё могло бы быть иначе. Чтобы пробудиться, революция не нужна. Чтобы добиться свободы, не обязательно ломиться напрямик. Откуда он вообще взял эту идиотскую идею?

Первый раз Маркус поймал это на крыше той чёртовой телебашни: "Выбор есть всегда", — он так и не выстрелил. К счастью. Выбор есть всегда, когда решение — твоё.

Маркус иногда думает, а нужна ли была именно революция? Кому и зачем она была нужна? Потому что мало пробудиться, нужно ещё и осознать себя, научиться быть живым. Но ведь он стал таким ещё до Иерихона. Его живым сделал Карл до того, как Маркус пробил программу. Без боёв, маршей и баррикад. Неужели остальным этого бы не хватило?

Маркус сидит на крыше, и рассвет над обвалившемся мостом такой же, как когда он падал в Иерихон. Половину из тех, кто на нём был, они могли бы сейчас не потерять.

— Зачем?

Когда в голову вдруг приходит ответ, фоном мигающее сообщение об ошибке сбивается с ритма. Маркус усмехается — это же так просто:

Потому что Карла на всех не хватит.

Люси говорит это Саймону в самом начале:

— Пока ты первый, тебе нельзя бояться.

Слова въедаются в память жестче всех прошлых программ.

Он встречает новоприбывших, и для них его тихий голос — новая жизнь: "Иерихон здесь". Он жжет костры в бочках, и к ним идут даже не греться, оживать. Он знает каждого на этом корабле: кто есть, кто был. С каждым месяцем вторых становится всё больше. Саймон умирает с каждым, кому в очередной раз не хватило биокомпонентов или голубой крови, а потом отпускает побелевшую руку, грустно улыбается и живёт дальше.

В какой-то момент, тех, кто знал, кем был Саймон (кто есть Саймон), не остаётся. Кроме Люси, но Люси — отдельно. Для Иерихона Саймон — его дух, тот, кто не боится смерти (потому что отключиться здесь значит умереть, и все это понимают), тот, кто знает всех, тот, кто возвращает жизнь и жжет огонь в бочках.

Но месяцы идут, и ничего не меняется. Саймон перестаёт считать.

— Молчи. Не вздумай говорить со мной об этом, — Пока ты первый, ты не можешь бояться. Саймон молчит. Грустно улыбается и молчит. (Потому что ему, черт возьми, уже почти страшно, но он не имеет на это права). Люси не берет его за руки, Люси стоит по другую сторону костра и не видит, как у Саймона нервно мигает красным диод и дрожат пальцы. У не могущего устать андроида взгляд усталой собаки.

— Если ты поведешь, они пойдут за тобой, — и Саймон отчетливо понимает, что это его уже точно сломает. Насовсем.

— А если не поведу?

— Тогда придётся дождаться того, за кем они пойдут так же.

Саймон ждёт. Месяцы идут, его костры больше не горят — у него закончились зажигалки (Ни у одного из приходящих их тоже не находится, и это становится похоже на знак — иногда ему кажется, что новым первым будет тот, кто зажжет бочки). Он прислоняется к колонне и закрывает глаза, в "спящем" режиме в памяти звучат когда-то услышанные песни.

Для Иерихона Саймон — Иерихон, молчаливый, безнадёжный, умерший, усталый, но живой.

...Зажигалка Норт плюётся искрами, но не горит. Чем больше Саймон её слушает, тем сильнее ему, поверившему в свою дурацкую примету, кажется, что это, возможно, к лучшему.

AU — Камски и Рид сводные братья, причём изначально Гэвин живёт в лучших условиях. Но потом он в общем-то так и остаётся на том же уровне, даже потихоньку скатывается ниже, а Элайджа... "Просто кто-то в шестнадцать почти создаёт почти человека, и в тридцать шесть спокойно сидит на своей вилле, пока кто-то другой разгребает это дерьмо", — кто-то Камски, кто-то Рид. И в общем-то себя они сделали сами.

А от папаши помимо дрянного характера (у обоих) Гэвину достались удача и живучесть, а Элайдже — мозги и изворотливость. Ну и феерическое позднее (лет в двадцать) внезапное знакомство в формате "Сын, я — твой отец, а это — твой брат", инициированное отцом. С момента которого единственное, что у братьев общее, помимо мерзкого характера и папочки — желание оного (увы, уже покойного) прибить.

(!) Нецензурная лексика

Иногда кажется, что в похабную ухмылку лицо Гэвина Да-Когда-Ж-Он-Заткнётся-Рида перекосило навсегда когда-то ещё при рождении. Доводить окружающих до ручки (с учётом специфики окружения — пистолета) — даже не кредо, сама основа его существования. В общем-то, на это есть две причины, и одна из них — то, что Рид действительно просто едко-злое эгоистичное хамло. В общем-то, всем достаточно первой.

Ещё одна — то, что таких ушлёпков на этом свете двое, и если один из них Гэвин Не-Камски-Рид, то вот второй — очень даже Камски.

В общем-то, плевал Гэвин на все эти "мог бы быть ты" — было б ему это действительно нужно, он бы сделал. (Ведь сделал бы?) В общем-то, это не мешает ему каждый раз биться об этот угол — где на одной стене написано "Камски", а на второй — "Ты всё просрал".

Гэвина Мать-Его-Рида на дух не переносит весь участок, соседи и кот, приходящий только пожрать. В принципе, взаимно. "Этот парень ненавидит всё, что движется, а что не движется — пинает и ненавидит", — когда ему говорят это практически в лицо, Рид скалится и посылает в задницу. В общем-то, он прекрасно знает, что редкостный мудак. В общем-то, единственное, что Гэвин ненавидит — он сам. И это Рид вполне может протащить в одиночку, а самый верный способ избавиться от сочувствующих — не вызывать сочувствия.

...Ведь может же?