Дочки, матери, короли (джен)

Витани не знала другой матери, кроме Зиры. Не помнила другого языка, который вылизывал бы её со всей тщательностью (пусть и излишне жестко), не помнила других сосков, которые она бы сосала ради скудного молока. Не помнила других зубов, грубовато-нежно обхватывавших её загривок, перенося с места на место, и других лап, обнимающих её по ночам, подкатывающим под теплое брюхо.

«Ты — сильная, ты — злая, ты — выстоишь», — пела ей Зира, жарко дыша в шерсть над самыми ушами. — «Ты — пустынная колючка, зацепишься и прорастешь».

Свою родную мать Витани ненавидела — об этом Зира тоже позаботилась хорошо.

Зира, конечно, могла убить её. Само собой. Убить сразу же, как только услышала тихий скулеж некормленого львёнка — ни одна львица больше не рожала в прайде, за много месяцев, кроме одной. Зира знала бы точно — даже если бы не почуяла острый запах той дрянной суки, которую подложила Шраму Сараби, исходивший от тонкой младенческой шерстки.

Но Витани была дочерью Шрама. Здоровой дочерью — и это перевесило всё.

И чем больше она росла, тем меньше напоминала Налу — разве что глазами: ярко-голубыми, цвета жарко-полуденных небес над саванной. Но очертания её морды были очертаниями морды Шрама — резкие, угловатые, более хищные, чем у стольких иных. Но её оскал был отражением оскала Зиры — даже будучи всего нескольких месяцев отроду, Витани уже это переняла.

Зира отдавалась материнству с той же страстью, с какой — охоте. Витани должна была чувствовать себя в безопасности — и Зира делала для этого всё. Не отходила от дочери, позволяя ей беспрепятственно сновать между своих лап, и сразу же выпускала когти, стоило кому-то — львице ли, гиене, неважно — взглянуть на Витани косо. Витани перепадали самые сладкие личинки, самые вкусные кусочки добычи — и порой мать подбрасывала что-нибудь из этого в воздух, чтобы Витани не зевала и училась ловкости: ловила она, впрочем, почти всегда, и почти всегда — сразу пастью.

Шрам смотрел на это спокойно. Шрам одобрял ее — Зира знала, и спрашивать об этом считала лишним. Ей достаточно было только взгляда, а остальные — низшие, мерзость, дрянь — могут захлопнуть пасти и убираться с дороги. Впрочем, и самой Витани не помешало бы научиться тому, когда стоит держать пасть закрытой — ради ее же блага. (Так тоже говорил Шрам).

Нюка поначалу относился к Витани настороженно и пытался даже задирать — но, получив окорот от Зиры, присмирел, а потом и вовсе стал приходить в восторг, когда сама Витани метко попадала ему лапой по носу — и нетерпеливо подпрыгивал, не в силах дождаться момента, когда с «сестренкой» можно будет поиграть (и подраться) по-настоящему.

А потом появился Кову — и уже Витани полюбила его, как младшего. Хотя не особенно умела это показывать: только лишней порцией мяса, подвинутой невзначай, или легким шлепком с втянутыми когтями. Кову, впрочем, почти не поддавался на ее подначки — как она на подначки Нюки, и уже ей пришел черед получать от Зиры удар тыльной стороной лапы: прочь от ребенка, прочь. И всё-таки Кову был для Зиры заданием, но вот для Витании — братцем, и еще немного — кусочком чуда: разве это видано, чтобы львёнок так смотрел на короля?

И ведь должна же была найтись причина, по которой Шрам оставил его в живых?.. Верно?..

Но даже если брать в счет игры с братьями, Витани ходила за Зирой, точно привязанная — когда могла (то есть почти всегда, когда Зира не была на дальней охоте).

И Витани видела, как воет бессильно Зира над останками Шрама — тем, что оставили от его трупа вдоволь полакомившиеся гиены, и что не уничтожил пожар. Кости и немного ссохшейся плоти — гиенам, как известно, больше нравятся внутренности.

Пожалуй, впервые за всю свою недолгую жизнь Витани сделалось по-настоящему страшно. Так, как она не боялась даже Шрама — короля, из черепа которого на нее теперь глядели пустые провалы, где ползали какие-то мелкие насекомые, а не желтые, недобрые глаза.

Она легонько потрогала лапой этот череп. Не произошло ничего, и одно это было способно превзойти по странности всё прочее.

Вой затих. Витани наклонила голову и обернулась, вновь толкнув лапой череп короля. Словно бы на прощание.

Глаза матери оказались прямо перед ней: спокойные, как будто ничего и не произошло.

— Прячься, — отчетливо выговорила Зира. — И спрячь Кову. Немедленно, как будем на виду прайда.

Витани хмыкнула и повела ушами в молчаливом вопросе: зачем? И тогда Зира сделала неслыханное — рванула когтем ее ухо, до кровавых брызг и влажных ошметков, повисших на кончиках когтей.

Витани заскулила от боли. Она не плакала — казалось, она вовсе, с рождения не умела этого; слишком рано перешедшая с молока на мясо и кровь. Но ее глаза смотрели на Зиру с непониманием, глубоким, словно скальные ущелья на границах земель прайда.

— Слушайся, или будет хуже, — прошипела Зира с тенью той ярости, с какой приказывала своим львицам. И Витани осознала: она теперь не просто ее детеныш. Она тоже — ее львица. Почти взрослая, даром, что от роду ей совсем немного. Так что она сглотнула и вытянула шею, а потом кивнула, показывая, что слушает.

— Шрам выбрал Кову. Когда Симба узнает — он его убьет. — Зира говорила спокойно; ее тон совсем не вязался со смыслом слов. — А тебя убьет Нала, потому что не сможет выдержать, если Симба захочет совокупиться с тобой.

— А Нюка? — спросила Витани едва слышно.

— Нюку они не тронут. Пока не поймут, что он тоже способен выжить без моей помощи. Но если тронут... — Зира осклабилась. — Если тронут, это будет война.