Глаза саламандры (гет)

Примечание к части

Я пишу фанфик, основываясь, по большей части, на народном переводе и переводе "Росмэна", так что у меня вместо Тэсэуса — Тесей, вместо Саламандера — Скамандер, и т.д. и т.п.

Это мой предпочтительный перевод, так что, прошу вас, не отмечайте это, как ошибку. Спасибо за внимание. Приятного чтения.

James Howard Newton — Salamander's eyes

* * *

Она стояла на мосту перед знаменитой школой, почти снесенная этим холодным английским ветром. Хотя вокруг было много людей, Тина подумала, что, упади она вниз, никто не заметит, ведь у каждого в голове были свои проблемы и потери. Не она единственная была здесь такой несчастной. И, скорее всего, если она все же упадёт, то… Ужасно было признавать, но Порпентина не желала быть спасенной. Не после того, что она потеряла. Нет, не так, не после того, кого она потеряла.

В глазах еще стояла Куинни, пробирающаяся сквозь голубое пламя к самому опасному волшебнику всех времен, прямо в его коварные объятия, идя, как мотылек к свету, привлеченная его речами о доме и общем благе. Тина едва подавляла желание расплакаться прямо здесь от того, что сестра теперь считает домом не их квартиру, где они прожили вместе столько лет, пережив горести и радости вместе, а какое-то логово опасных преступников, которых она совершенно не знала. Это была полностью ее, Тины, вина, да. Только ее вина…

Якоб стоял рядом, глядя мимо них всех, словно в пустоту. Он любил ее, любил по-настоящему и без приворотного зелья. Как она могла усомниться в этом, как могла помешать их союзу? Разве так поступают родные? И почему же она раскаялась так поздно? Какой теперь был смысл жалеть и оправдываться? Она должна была поступить так раньше, должна была найти сестру лично вместо того, чтобы стыдливо отправлять открытки и мягко просить прийти поговорить. Нет же, она посчитала, что Куинни вернется, как напуганный ребенок. Вот только, если уйти от них слишком далеко, напуганные дети могли пойти в неправильном направлении и угодить в беду. И почему же она поняла все это только сейчас?!

Так самонадеянно, так глупо она пряталась ото всех, считая себя умной и правой во всем. И чем же это обернулось? Ее сестра, ее последний дорогой человек в лапах зла, там же Криденс, ради которого она так рисковала, погибло так много людей, чуть ли не был разрушен Париж, а все это из-за ее непроходимого упрямства и самоуверенности!

Крепко сжав каменные перила, Тина посмотрела вниз, на безмерно глубокие обрывы и водоемы, которые уходили далеко за горизонт. Ветер ударил в очередной раз, заворачивая ее воротник и развевая короткие волосы. В глазах все-таки застоялись слезы, но явно не из-за воздуха, бьющего в лицо. Стоя спиной ко всем присутствующим, она позволила себе прослезиться, но не более того. Нет, нельзя было плакать… Она не могла. Какой смысл было лить слезы? Как это могло ей помочь вернуть все, что разрушено ее собственными руками?

Она отдала всю свою душу, когда пыталась решить все проблемы разом, а теперь внутри осталась зияющая дыра, пустота. Ничего, ради чего стоило бы жить и бороться дальше. И вместо ее решительного стана, который выражал уверенность, был лишь покореженный остов, который окончательно сломался бы, когда ветер подул бы снова. Все эти люди позади, которым она не смогла помочь, все эти погибшие души, которых она не смогла уберечь, все на свете давило на нее, грозя сломить, ровно до того момента, когда Ньют, осторожно подойдя сзади, тихо и неуверенно сказал:

— Тина, ты… Ты можешь пока побыть у меня дома. Я не настаиваю, но…

— Вы уже поговорили? — спросила она растерянно. — Так быстро.

— Прошло уже полчаса, вообще-то, — заметил Ньют, не глядя ей в глаза, но потом он все же поднял на нее обеспокоенный взгляд. — Я очень торопился, потому что тут остались вы… и ты.

Порпентина замерла, глядя на него, и через секунду поняла, что она, все же, осталась не одна. И в зияющей пустоте появилась искра. Она заполнила совсем небольшую часть, но этого было достаточно, чтобы девушка перестала быть уверена в своем абсолютном одиночестве и своей виновности во всех произошедших бедах. Нет, один дорогой человек остался. Один дорогой человек выжил, несмотря ни на что. И он сейчас стоял перед ней, привычно переминаясь с ноги на ногу, глядя на нее с заботой, будто бы она была невинной жертвой.

— Что ты сказал? — переспросила она неловко.

— Ты могла бы побыть у меня! — повторил он. — Мы можем уйти прямо сейчас. После того, что… надо бы… прийти в себя. Не здесь, естественно.

— А как же Министерство?

— Справятся без нас, — Ньют краем глаза посмотрел в сторону брата, Порпентина тоже повернулась, разыскивая взглядом Тесея.

Тесей… Он потерял весь свой отряд, всех своих подчиненных. И невесту. Лита, от которой остался только пепел… Пепел, превратившийся в ничто после того, как Адское пламя практически уничтожило кладбище Пер-Лашез. Лита, погибшая на глазах братьев, которые одинаково сильно ее любили. Тесей выглядел непроницаемой статуей, но его выдавала поникшая осанка, бледный и отстраненный вид. Не выглядело так, будто он справится без них.

— Ты уверен, что хочешь уйти, не попрощавшись? — спросила Тина.

— Он придет ко мне потом. Очень скоро, — уверенно ответил Ньют. — Той подруги Криденса, Нагайны, уже нет. Понимаешь, все уже разошлись. Нас всех объявили в розыск.

О, она забыла еще и об этом. Святой Салем, если бы ее сейчас приняли американские или британские мракоборцы, она даже не поняла бы этого.

— Тогда нам действительно лучше уйти.

Ньют, захватив Якоба, протянул ей руку и в этот раз Порпентина ни секунды не сомневалась, прежде чем взять ее. Через секунду холодный и свежий пейзаж неизвестного ей графства сменился на лондонскую улицу с одинаковыми домами и дверями. Пасмурная погода с нарастающими тучами словно отражала общее настроение. Мистер Скамандер, открыв ей двери, пропустил вперед, в своё старое и не совсем аккуратное жилище. Не совсем то, чего можно было ожидать от самого известного на данный момент писателя, но именно того, чего можно было ожидать от скромного и скрытного Ньюта, совсем не заботившимся о внешнем обустройстве. Зная его, за этими неказистыми стенами должно было быть скрыто нечто гораздо большее и прекрасное… Как он сам.

— Я… Я сейчас вернусь, а ты, — Ньют повесил пальто на вешалку, — располагайся тут. Присядь, Якоб.

Их друг молчаливо занял кресло в углу, а девушка, не имея сил даже взглянуть на него без слез, тут же сказала:

— Можно я пойду с тобой? — и робко шагнула вперед вслед за Ньютом.

Он думал всего секунду, прежде чем, глядя на нее, слегка боязливо кивнуть. И вот одна из обычных дверей открыла ход в помещение, куда большее, чем кажется на первый взгляд. Порпентина оставила свое пальто сверху, а, когда обернулась, увидела, что Ньютон уже без жилетки, в рубашке с подтяжками. И он старался не мелькать перед ее глазами слишком часто. Видно, стеснялся. Но Тина, как бы ей ни было стыдно признавать, хотела видеть его таким. Она представляла несколько раз, что же спрятано под слоями одежды, а теперь видела сквозь рубашку вполне стройное тело, весьма крепко сложенное. Ожидаемо от магозоолога. Ей много раз говорили, что она слишком хрупкая для мракоборца, а еще слишком милосердная. И теперь она знала, что будет им отвечать: «я просто средняя голова». И пускай сами думают, как это понимать.

— Это весь твой… зверинец? — спросила она, ничуть не удивленная.

Ньют писал ей в письме, что у него есть такой подвал, он пару раз упоминал некоторые особенности. Даже если бы не упоминал, удивляться было нечему. Тина ни за что не поверила бы, что все это заканчивается одним чемоданом.

— Да… Можно сказать так, — мужчина неловко улыбнулся, снова пряча взгляд. — Я, кажется, писал о нем.

— Писал, — мгновенно подтвердила Тина. Она помнила каждое письмо. Некоторые послания даже дословно.

— Что ж… Я тут… Не прибрался, но не суть, — Ньют повернулся к какому-то столу, неловко сгорбившись. — Тина, я хочу сказать, что… Мне жаль, что все так получилось. Жаль, что Куинни…

— Нет, не надо, — все же, голос подвел. Сорвался.

— Прости… — он отвернулся снова, звуча так, будто это его вина.

— Нет, только не извиняйся, пожалуйста! — Порпентина поспешила подойти к нему. — Тебе не должно быть жаль. Это же не ты… Наговорил ей всего…

— Но, если бы не я, она бы не поругалась с Якобом и не отправилась в Париж. Хотя то действие зелья необходимо было снять… И теперь я даже не знаю, как лучше было бы поступить в тот момент, — Ньют сжал руку, лежащую на столе, в дрожащий кулак. — Мы все виноваты, каждый в своей мере… Если ты не согласна, я не хотел…

— Все верно, абсолютно верно, — Тина кивнула, смахнув слезы. — Все мы виноваты, кто-то больше, а кто-то меньше. И, все же… Как я могла позволить ей?

— Она взрослый человек, — с сожалением произнес Скамандер.

— Нет, она ребенок в теле взрослого человека. Уязвимый ребенок. Моя маленькая сестра… — девушка не удержалась от нежности, а от этого слезы вырвались наружу целым градом. Порпентина закрыла руками лицо, чуть ли не упав на колени. — Если бы я только!..

— Тина! — Ньют бросился к ней и в секунду коснулся ее плеч.

Уронив голову ему на плечо, она дала волю слезам, и ей было совсем не стыдно плакать вот так, как маленькая девочка, выставляя себя несчастной дурочкой перед таким человеком, как Ньютон. Нет, ей не было стыдно, потому что она знала, что он никому это не выдаст, что он поймет ее и сможет поддержать, несмотря на всю свою неловкость и растерянность.

— По крайней мере, — сказал он почти бесцветным тоном, — она жива. Ее еще можно найти и спасти.

Тина перестала плакать, ощутив, что ее ноша не так сильна, как его. Ее сестра, хоть и была в руках самого страшного манипулятора и смертоносного волшебника, была жива и, пока была нужна Грин-Де-Вальду, была в целости. А Лита — нет. И Порпентина не представляла, как может утешить Ньюта.

— Мне… мне тоже жаль, — выдохнула она. — Правда жаль. Лита не была монстром. Она поступила, как герой.

— Она… знала, на что идет, — ответил Ньют. — И она не хотела бы, чтобы кто-то из нас сожалел о ее смерти… но я не могу не сожалеть…

— Ты любил ее. Я знаю, любил, — ощущая, как Скамандер замирает в ее объятиях, Тина быстро продолжила. — И это хорошо. Все в порядке. Я понимаю и я не сужу тебя за это. Не могу судить. Даже если ты любил ее до самого конца, я не буду осуждать.

— Я… Да… То есть, — мужчина едва отстранился, его глаза блестели от влаги, но в них было маленькое замешательство и огромная доля робости, — я… любил… но не до самого конца. Я больше тосковал. Но мое сердце… оно будто бы было разделено надвое… Как у рунеспура. У него два сердца, три головы, две пары ног… В общем, у меня будто было два сердца, но одно из них было сильнее… Понимаешь…

— Я понимаю, — Тина терпеливо улыбнулась, узнавая Ньюта. Вернее, узнавая то, как он пытался объяснить свои чувства привычным для него языком. Прямо как в Министерстве. Фантастические существа были его жизнью и любовью, так что не удивительно, что свои эмоции и чувства он старался объяснить, опираясь на них.

— Но сильнее было то сердце, которое… — он покраснел. Веснушки почти слились с кожей, — которое тянулось к тебе. Я…

— Я понимаю, — повторила она. — И я тоже, Ньют.

Объяснение к этим словам не требовалось. Они отлично поняли друг друга. Ньютон медленно улыбнулся, грустно глядя на нее, и снова обнял, утыкаясь своим виском в ее висок, как животное, которое искало ласки. Как жаль, что они вынуждены были сказать это сейчас, в тот момент, когда их души были наполнены тоской по потерянным людям. Но то нежное чувство, которое Тина стеснялась называть, на время сгладило эту тоску. Услышав те самые слова и прижимаясь к тому самому человеку, девушка ощутила, что в глубине души загорелась та бойцовская искра, загорелась надежда и вера, что они найдут Куинни. Появились силы бороться дальше. И появилась уверенность, что она больше не останется одна. Уж что, а это она не отпустит и не разрушит. Никогда.