Пепел (джен)

Злая ночь стёрла день,

Из души свет гоня,

Там, во тьме, вижу тень,

Что без слов ждёт меня.

Путь назад не найти,

Край судьбы я сотру,

Чтоб тебя отпустить,

Душу жгу на ветру.

Чёрный Кузнец — Пепел

В первые дни в Рафте ⁽¹⁾ Триш чувствовала только боль, словно кто-то вырвал часть её души, со злым смехом сжёг и развеял по ветру. Иногда ей казалось, что она на самом деле слышит жуткий, нечеловеческий хохот, который не мог принадлежать кому-то реально существующему. Только скучающему божеству, для забавы играющему с человеческими судьбами и почему-то решившему, что будет забавно, если Триш с ножом нападёт на ту, кого любила больше всего на свете. А та потом отречётся от неё и отправит в тюрьму для людей со сверхспособностями, прекрасно зная, что у Триш нет никаких выдающихся сил, кроме кошачьей ловкости и умения видеть в темноте.

Триш обладала материалистическим складом ума. Она не верила ни в богов, ни в судьбу. Только если боги действительно существовали, им не было никакого дела до её взглядов на жизнь. И Триш порой ужасно хотелось верить хоть во что-то, что могло бы заполнить ту потерянную часть её души, которую раньше занимала Джессика. Благодаря которой Триш не погубили наркотики, и после всего, что сделала с ней мать, она могла существовать и казаться нормальной. Именно казаться, потому что действительно такой она не была никогда.

Вся её жизнь была лишь иллюзией нормальности, и тюрьма для людей со сверхчеловеческими способностями стала для Триш закономерным финалом. Если задуматься, здесь ей будет даже хорошо. Не нужно никуда спешить, о чём-то заботиться. Все решения за неё приняла равнодушная система. Раз — и она уже в наручниках. Два — и вертолёт отвёз её куда-то в глубину Атлантического океана, откуда, даже если каким-то чудом и сбежишь, до берега вплавь всё равно не доберёшься. Три — и вот за ней уже захлопнулись надёжные двери, которые вряд ли смогла бы пробить и сама Джессика.

Триш осталась одна. Навсегда. Среди тех, кто заслужил своё место здесь гораздо больше, чем она. Среди преступников, которых и людьми-то можно назвать только по происхождению, кто не всегда даже внешне напоминал человека. Если ещё недавно Триш не могла поверить, что действительно совершила всё, в чём её обвинили, то со временем в ней осталась только обида на очередную несправедливость. Смерть всех её жертв спасла множество других жизней. Да, двоих убивать она не планировала, но этого для Джессики уже оказалось достаточно, чтобы не дать ей даже шанса оправдаться.

Со временем боль утихла, уступив место тоске по ушедшему прошлому. Дни были невыносимо однообразны, а без календаря Триш быстро потеряла им счёт. Стены камеры оказались слишком прочны, чтобы на них что-то можно было нацарапать, да и зачем? Какая разница, сколько времени она здесь провела? Торопиться ей было больше некуда, всё стало до ужаса просто и однообразно. Когда приглушается свет, наступает время отбоя. Когда ярко зажигается — время подъёма, и ей приносят завтрак. Если отказывается есть, её кормят насильно, поэтому перечить она перестала.

Никакой зари, никакого заката. Откуда, если она глубоко под водой в тесной камере длиной и шириной в несколько шагов, где нет даже окна? Всего этого её лишили, не предоставив даже судебного разбирательства или медицинского обследования. Под наблюдением докторов вряд ли было бы лучше, но кто знает? Может, они бы ей помогли разобраться в себе. А может, и нет.

Иногда тюрьма приходила в движение, поднимаясь на поверхность. Это означало, что она принимала очередную жертву. Или припасы. Или смену для охраны. Если в этих подъёмах была какая-то закономерность, Триш её не находила, да и искала, только чтобы не сойти с ума от скуки.

Дни ничем не отличались друг от друга. Разнообразие вносили только прогулки по кругу в комнате размером с баскетбольную площадку. Других заключенных Триш никогда не видела, только охранников, сопровождающих её в тех двух случаях, когда разрешалось покинуть камеру: для прогулки или принятия душа. В само помещение душевой охранники вместе с ней не заходили, но это и не требовалось, потому что даже там в углу висела видеокамера. Хочешь быть стыдливой — останешься грязной, поэтому стесняться Триш быстро отучилась.

Хуже одиночества и жизни под круглосуточным прицелом камер был только информационный голод, от которого не спасали даже книги, призванные его хоть немного восполнить. С другой стороны, когда бы она ещё собралась перечитать «Графа Монте-Кристо», раз уж интернета у неё больше нет? А ведь когда-то и дня не проходило без того, чтобы она не отслеживала новостные порталы и социальные сети. Невозможно говорить о проблемах города, не зная о них.

Разговаривая с людьми, Триш чувствовала себя в своей стихии. Может, поэтому в век информационных технологий её передача на радио так долго оставалась популярной. Триш могла говорить часами, с самыми разными людьми, от известных артистов, до простых рабочих заводских районов или бездарностей, считающих себя талантливыми музыкантами. К каждому она умела найти подход и понять, что его волнует. Теперь же так необходимого ей общения Триш тоже была лишена.

Когда она окончательно поняла, что охранники с ней не заговорят, Триш решила начать говорить со своей подушкой, просто чтобы слышать звук своего голоса. Когда-то она читала, что люди, которые провели много времени вдали от общества, со временем забывали человеческую речь. Её это никогда не интересовало. Каков шанс, что в двадцать первом веке она окажется одна на необитаемом острове? Теперь же проблема встала перед ней пугающе отчётливо. Разговор самой с собой ей казался первым шагом на пути к безумию, а так у неё был пусть и молчаливый, но собеседник.

Триш втайне надеялась, что её новая выходка привлечёт внимание охранников, которые заговорят с ней. Может быть, приведут врачей, окажут помощь. Но, видимо, её психическое состояние никого не волновало, или проявлять человечность охранникам запрещали инструкции. При патрулировании тюремщики всё также продолжали проходить мимо её камеры, не глядя в её сторону, словно там была лишь пустота, а человека по имени Патриция Уокер никогда не существовало.

Однажды она даже инсценировала попытку самоубийства. Не из желания действительно навредить себе, а чтобы привлечь внимание. После этого она выяснила, что штатным психиатром в «Рафте» работает разряд электрического тока, отправивший её на пол раньше, чем она успела использовать выданные для стрижки ногтей ножницы не по назначению. Но ток служил и для других целей. Иногда после его удара она приходила в себя на полу камеры, с головной болью в комплекте. Ей что-то кололи, разумеется, без её согласия. Может быть, пытались разобраться в природе её скудных способностей, ставили свои, только им известные, эксперименты.

Очень удобно, когда заключенный не может обратиться к своему адвокату, и ни один суд по правам человека за неё не вступится. Кому какое дело до мутантов, которые к тому же нарушили закон? Чтобы на тебя распространялись всеобщие права, необходимо признание окружающими тебя человеком. Но то ли она оказалась крепче, чем думала, то ли программу испытаний всё-таки свернули по каким-то причинам, но следы от уколов перестали появляться на её венах также внезапно, как и начали.

Когда она не читала, Триш тренировалась. Приседания и отжимания отлично помогали скоротать время и чувствовать себя хоть немного живой. В камере ей не требовались мышцы, можно было сутки напролёт лежать с закрытыми глазами, и однажды просто их не открыть. Но это было не для Триш. Она бы здесь не оказалась, если бы не стремилась стать лучше, двигаясь к какой-то цели. Сбежать из-под контроля матери. Избавиться от наркотической зависимости. Стать известной. Помогать людям. Разбираться с плохими парнями, до которых не добралась полиция. Теперь же — просто не сойти с ума.

Часто она просыпалась от кошмаров. Алиса Джонс, офицер Насбоммер, Джес Монтеро, Грэгори Сэллиджер. Их лица она регулярно видела по ночам. Те люди, из-за убийства которых она оказалась здесь, брошенная всеми и не нужная никому. Даже той, кто ещё недавно был готов ради Триш на всё, а теперь оставила просто гнить в одиночестве, отыгравшись на ней за свои собственные ошибки. Той, кого Триш любила всей душой и когда-то, в другой жизни, называла своей сестрой и лучшей подругой. Если раньше воспоминания о Джессике отзывались в душе болью, то потом уже холодной злостью за то, что бросила её в тот момент, когда больше всего была ей нужна и предала её.

Первый раз Джессика предала Триш, когда вместо того, чтобы отправить сестру на реабилитацию, как сорвавшуюся наркоманку, Джесс предпочла спасать от «Рафта» свою чокнутую мамашу — серийную убийцу. Джессика любила повторять, что Триш для неё важнее всех на свете, но если бы это и в самом деле было так, то после смерти Симпсона всё бы обернулось по-другому, и Триш не оказалась бы предоставленной самой себе, вновь угодив в плен манипуляций матери. Тогда Триш не успела привыкнуть к веществам в ингаляторе Симпсона, и их концентрация в её организме скорее всего ещё не стала смертельно опасной.

Второй раз Джесс предала её, когда защищала от Триш маньяка Сэллиджера. Но тут Джессику можно понять, она делала это из самых лучших побуждений и не могла предвидеть того, что случится после. Никто не мог. Но она вполне могла предвидеть последствия своего третьего предательства, когда объявила Триш вне закона и лично поймала, передав полиции. Они обе знали, что равной драки между ними быть не может, и это было просто избиение. Загнав её в угол, Джессика снова заставила Триш чувствовать себя беспомощной.

Триш долго переживала эти предательства, но наконец настал момент, когда она научилась думать о Джессике спокойно, даже с каким-то отстранённым равнодушием. Вроде того, с каким отворачивался заточённый в герметичной камере Киллгрэйв, когда Джессика и Триш проецировали на стену видеозаписи, где родители ставили над ним эксперименты. Сестра из луча света, её путеводной звезды, превратилась в ещё одно грустное воспоминание среди сотен других. Рана на душе Триш медленно, но неизбежно зарастала, и только рубцы в виде когда-то сказанных тёплых слов напоминали, что давным-давно всё было по-другому.

Дни тянулись за днями. Убитые приходили в её сны всё реже, пока совсем не перестали в них появляться. Триш продолжала читать, тренироваться и говорить с подушкой. Иногда она размышляла над тем, какой наивной была раньше, иногда просто ложилась и мечтала о том, что бы сделала, если бы её внезапно выпустили. Если в первые дни здесь она мечтала о мягкой кровати, джакузи и обеде в дорогом ресторане, то постепенно поняла, что для счастья ей хватило бы и глотка свежего воздуха. Ощущения треплющего волосы ветра. Капелек дождя, бегущих по лицу. Даже просто новых лиц.

Новые лица, однако, довелось ей вскоре увидеть. В один из дней, когда тюрьма приходила в движение, поднимаясь на поверхность, её ударило током, а пришла в себя она в тускло освещённом помещении, с прикованными к столу запястьями и увидела перед собой своего гостя. Перед ней сидел высокий смазливый мужчина лет тридцати на вид с презрительно сжатыми тонкими губами. Он напоминал Триш какого-то актёра, только она не могла вспомнить ни его имени, ни названий фильмов, где могла его видеть.

Посмотрев на стол перед собой, Триш впервые за всё проведённое в «Рафте» время расхохоталась. Ведь это, правда, было потрясающе смешно! Разумеется, о ней вспомнили только ради очередного торжества американской демократии. Интересно, а тех заключённых, кто не имел гражданства США, тоже просили голосовать на выборах президентов их стран? Или только дядюшка Сэм опять решил притвориться, что он может быть милостивым, когда ему это нужно?

Посетитель молча дождался, пока она перестанет смеяться и протянул ей избирательный бюллетень и ручку, ослабив кандалы ровно настолько, чтобы она могла поставить галочку в нужном месте. Как и из охранников, Триш не смогла выудить из него ни единого слова. Она не знала программ кандидатов, и если о республиканце она хотя бы что-то слышала, причём ничего хорошего, то имя демократа не вызывало вообще никаких ассоциаций.

Мама всегда голосовала за республиканцев. Как только Триш повзрослела достаточно, чтобы голосовать самой, просто назло ей поставила галочку за демократа. Разумеется, это стало поводом для ещё одной лекции о том, какая она неправильная дочь, потому что скрывать свой выбор Триш и не подумала. Смешнее всего было то, что республиканец всё-таки победил, причём с достаточно большим отрывом.

Триш не изменила своей привычке и теперь, поставив галочку за человека, о котором не знала абсолютно ничего. Посетитель забрал у неё ручку и листок бумаги и ушёл, а её вернули в камеру. Вновь один за другим потекли однообразные дни, пока однажды дверь её камеры не распахнулась, чтобы впустить начальника тюрьмы. Триш видела его до сих пор лишь однажды, когда её сюда привезли, и уже сам факт, что такой человек снизошел до её уровня, говорил о многом.

Оказывается, в кои-то веки Триш не ошиблась с выбором. Тот, за кого она проголосовала, получил лишь чуть больше половины от всех голосов, но всё-таки победил на выборах. И заявил, что, как и обещал, после своего избрания не допустит ни малейшей несправедливости по отношению к американцам, особенно отправленным в места заключения без суда, вроде заключённых «Рафта». Неужели до кого-то наконец дошло, что содержать людей без сверхспособностей в такой тюрьме нерационально? Или несколько лет в одиночке посчитали для неё достаточным наказанием? Какая разница, главное — она снова свободна.

Триш вернули документы и одежду — ту, что была на ней в тот день, когда её арестовали — и посадили в вертолёт, который должен был отвезти её обратно в Нью-Йорк. Вместе с ещё двумя такими же счастливцами, как и она. Собственная одежда висела на ней мешком. Питание в «Рафте» калорийностью не отличалось, но Триш и не подозревала, как сильно похудела. Когда она получала одежду, служащий «Рафта» сообщил ей текущую дату, и Триш наконец узнала, сколько времени навсегда было вырвано из её жизни благодаря Джессике. Без нескольких дней — почти четыре года.

Очень много, но всё же лучше, чем вся оставшаяся жизнь, поэтому Триш практически искренне смогла поблагодарить служащего. Он предложил сообщить о её освобождении родственникам, чтобы кто-то встретил Триш. Но ей не хотелось видеть Джессику, поэтому сначала она уверенно заявила, что никому сообщать не нужно. Триш хорошо запомнила, как та стояла за чёрной оградой, наблюдая, как её сажают в вертолёт. Тогда Джессика пришла убедиться, что они видятся в последний раз, так зачем разочаровывать её своим возвращением? Но потом Триш подумала: «Какого чёрта?».

Чего она не ожидала услышать — так это того, что Джессики больше нет. Погибла при пожаре в собственной квартире три года назад. Чего Триш ожидала ещё меньше — что практически ничего при этом известии не почувствует. Ни горя, ни радости. Зная образ жизни Джессики и её пристрастие к выпивке, такой скорой смерти Триш не удивилась. Дружбу Джесс никогда не ценила, а врагов наживала себе легко и просто, да и всегда найдётся тот, кто останется недоволен хорошей работой частного детектива.

А может, это было просто случайностью? Только вот в случайности Триш не верила, и память услужливо преподнесла имя убитого ею Джеса Монтеро, занимавшегося как раз организацией хорошо спланированных поджогов. Из могилы организовать что-то подобное, конечно, невозможно, но кто сказал, что у него не было помощника, который пожелал бы поквитаться с Триш? А поскольку в «Рафте» до неё не добраться, расквитаться хотя бы с тем, кто ей близок? Без сомнения, именно так всё и было.

Пока Триш вновь и вновь размышляла о том, как будет искать убийцу Джессики, вертолёт её доставил на ту же самую площадку на пирсе, с которой когда-то забрал. Из троих освобождённых из «Рафта» не встречали только Триш. Одного, сурового мускулистого негра, настоящую гору мышц ростом под семь с лишним футов, ждала обаятельная мулатка, сразу повисшая у него на шее. Триш смотрела на них без зависти, хотя у негра было то, чего она навсегда лишилась. Человек, который дождётся и поддержит, что бы ты ни сделал.

Триш понятия не имела, за что он попал в «Рафт», не знала даже его имени. За всё время полёта все трое освобождённых не проронили ни слова, не до конца веря в случившееся с ними чудо. Интересно, пришла бы Джессика её встречать, если бы была жива? О чём она думала в последний год своей жизни? Нашла ли в себе силы простить себя или её? Какая теперь разница... Второй освобождённый тем временем сам обнял старушку, которую привезли в инвалидном кресле две симпатичные девушки.

Любящий брат и сын воссоединился со своей семьёй. Триш была за них искренне рада, сама же просто стояла, глядя в ту сторону, откуда они только что прилетели. Туда, куда она изо всех сил постарается больше никогда не попасть. Один раз ей уже повезло оттуда выбраться, больше удача может не улыбнуться. Судьба и так оказалась к ней впервые в жизни благосклонна. Триш снова могла вдыхать свежий, а не прошедший через множество фильтров воздух. Могла общаться с людьми. Нет, чтобы ни случилось, в тюрьму она не вернётся.

Сумрачное, затянутое тучами небо обещало скорый и явно сильный дождь, от которого Триш не собиралась прятаться. Она вернулась в родной Нью-Йорк, который больше не надеялась увидеть, и уже одно это делало её самым счастливым человеком на свете. Да, ей хотелось найти кого-нибудь, с кем можно было это обсудить, но кто её поймёт? Кто тоже сможет оценить радость человека, вновь получившего то, что и не надеялся вернуть? Только другой заключённый.

Но другие освобождённые уже покинули территорию пирса, а вскоре взлетел и вертолёт, оставляя Триш в одиночестве. Таком надоевшем, но уже, в общем-то, привычном. Сама не зная зачем, она подошла к тому месту, где четыре года назад стояла Джессика. Провела пальцами по холодным прутьям с кое-где облетевшей краской. Тогда решётки касались пальцы сестры. Сколько бы Триш отдала, чтобы тогда не идти под конвоем к вертолёту, а хоть ненадолго постоять здесь, чтобы попрощаться? Как теперь выяснилось — навсегда.

Джессика так и не смогла простить ей убийство своей матери, Триш вряд ли сможет простить ей смерть своей, забытое с побегом из отчего дома чувство беспомощности и одиночную камеру в «Рафте». Священник любой из конфессий сказал бы, что надо учиться прощать, но никогда бы не понял, что есть вещи, которые простить невозможно. Да Триш и не имела привычки ходить в какой бы то ни было храм. Вера не была ей нужна раньше, и странно теперь было учиться следовать заповедям, которые всё равно для неё ничего не значат, и едва ли когда-то будут значить.

У этой решётки Триш прощалась с прошлой жизнью, которой навсегда лишилась. Здесь она хоронила Патрицию Уокер, у которой была лучшая подруга, названная сестра. Работа, которая ей нравилась. Мать, отношения с которой были сложными, но которая всё же была жива. Люди, которые её считали своим кумиром. Надоедливые незнакомцы, напевающие при встрече с ней дурацкую песенку Пэтси «Я хочу с тобой дружить», слова которой Триш всегда раздражали, и о которой она не вспоминала уже давно.

В глубине души Триш не хотела этой жизни, всегда чувствовала, что ей нужно что-то другое. Её жизнь никогда не была её собственной, а когда она начала делать то, чего действительно хотела, всё сразу же начало рушиться. Ушли в небытие собственное радио-шоу и даже телевизионный магазин. Смешно теперь вспоминать, что она могла стать ведущей теленовостей, но не захотела зависеть от Гриффина. Того, чьей женой могла стать в другой жизни. Может быть, родить ему сына или дочь. Стать примерной хозяйкой и матерью.

Триш поёжилась, плотнее кутаясь в свою куртку. Матерью она себя не представляла. Может, потому что перед глазами был пример своей собственной, и она не хотела оказаться хоть в чём-то на неё похожей. Джессика когда-то любила дразнить её как раз тем, что они похожи, отлично зная, как Триш это раздражает и что это едва ли не главный её страх — стать однажды такой же, как её мать. Гордой и своенравной стервой, которая ругается в очередях просто ради удовольствия, и для которой дочь лишь инструмент на пути к достижению своего личного благополучия, а не живой человек со своими интересами.

Если бы не мать, вся жизнь Триш была бы другой. Хотя любой доктор, кому по работе положено ковыряться в чужих мозгах, посоветовал бы ей научиться искать проблемы в себе, а не в других. Только как быть с тем, что история её отношений с матерью — это бесконечная череда психологического, а потом и физического насилия? С тем, что если бы не Джессика, в какой-то момент защитившая её от матери, Триш никогда не смогла бы вырасти похожей на нормального человека? Она грустно усмехнулась. О чём бы она ни начинала думать, рано или поздно всё сводилось к Джессике.

От этой зависимости пора было избавляться, только как это сделать? Стать завсегдатаем баров, как сама Джессика и однажды напиться до такой степени, что остановится сердце? Нет уж, избавившись когда-то от наркотической зависимости, Триш не желала приобретать взамен неё алкогольную. Что, одна, что вторая — это такая гадость, на которую не стоит тратить ни время, ни, тем более, деньги. В её новой жизни не будет ничего подобного. Вот только какой она будет, её новая жизнь?

Всё, что у Триш было — это наследство матери, может быть, квартира, если её у неё не забрали после ареста. Этот вопрос требовалось прояснить, а для этого придётся заглянуть в контору, занимавшуюся делами её семьи. Адвокатскую контору Джери-гореть-ей-вечно-в-Аду-Хогарт. При воспоминании о ней Триш поморщилась, как от зубной боли. Какое счастье, что эта тварь наверняка уже давно гниёт в могиле, потому что иначе она придушила бы её голыми руками, и вертолёту из «Рафта» в этот же день пришлось бы везти её обратно.

Триш усилием воли подавила поднимающийся внутри неё порыв злости, сдавив решётку так, что она даже немного погнулась. Это развеселило её так, что она счастливо рассмеялась. Значит, хоть ей и не быть такой же сильной, как Джессика, но на кое-что она всё же способна и сама, а, значит, не пропадёт. Не зря она на удивление всем охранникам истязала себя физическими упражнениями. Её сила всё ещё с ней, и ей не нужно бояться ходить по улицам поздно вечером.

Вот только куда ей ходить? Триш прислонилась спиной к решетке, задумчиво глядя на воду. Сначала нужно разобраться в истории со смертью Джессики. Как бы они друг к другу ни относились, никто не заслуживает быть сожжённым заживо. А вот потом... Даже если у Триш остались какие-то деньги, всю жизнь на них не проживешь, и нужно устроиться на работу. В шоу-бизнес её теперь не возьмут, а больше она ничего не умеет. Открыть своё детективное агентство? Но это Джессика умела искать людей, Триш же её талантами не обладала.

В любом случае, размышлять об этом, не зная своих возможностей, было бесполезно. Но как же ей не хотелось идти в контору Хогарт! Куда угодно лучше, чем к ней. Даже на могилу матери. Кстати, Триш ведь ни разу не была там. После похорон всё сразу так завертелось, что сопроводить процессию у неё не вышло, поэтому она не знала не то что, где находится могила, но и даже на каком кладбище. Пошарив по карманам, Триш обнаружила смятую стодолларовую купюру, пару десяток и несколько монет в сумме ещё на пару долларов. Не слишком много, но на первое время должно хватить.

И тут она осознала две вещи. Во-первых, она в прошлой жизни никогда не ездила на такси. При наличии собственной машины в этом как-то не было необходимости, так что она даже не представляла цен ни тогда, ни, тем более, сейчас. Права заново получать ей пока не нужно, вот только на какой стоянке искать свою машину? В «Рафте» об этом ей не сказали ни слова, так что она может быть где угодно. Триш решила, что поездка на метро в любом случае обойдётся ей дешевле.

Вот только бы ещё вспомнить, до какой станции ехать. Телефон ей вернули среди прочих вещей, но, разумеется, никто не озаботился тем, чтобы его подзарядить и оплатить. Триш вздохнула. Всё просто. Сначала нужно добраться до ближайшей станции метро. Потом найти карту города. А дальше она как-нибудь уже сориентируется. Покинув вертолётную площадку, Триш попыталась найти кого-то, кто мог бы подсказать дорогу. К счастью, это оказался не кто-то из фанатов Пэтси или её радио-шоу.

Пока всё шло, на удивление, гладко, и Триш очутилась в вагоне метро, к счастью, практически пустом. Прямого маршрута не было, требовалась одна пересадка, но Триш легко разобралась. Ей удалось пристроиться на скамейке в углу, так, чтобы её не видел каждый заходящий в вагон, хотя на самом деле она просто стремилась уединиться. Слишком много людей вокруг, которых она ещё недавно мечтала увидеть, но от которых она устала всего за пять минут. Слишком громко они говорят. Нестерпимо хочется дать им подзатыльник, чтобы замолчали. Слишком громко стучат колёса по рельсам. Слишком громко играет музыка у кого-то в плеере. Всё — слишком.

Наконец она вышла на ближайшей к похоронному бюро станции. Найти его оказалось несложно, сложнее было идти по улице. Каждое здание и дерево вызывало неприятные воспоминания, связанные с Джессикой, прощанием с матерью, разговором с полицейскими о совершенном ею убийстве, которое они хотели повесить на Джесс. Воспоминания, которые Триш давно спрятала где-то в глубине своего сознания. Но они никуда не делись, и теперь она снова переживала все ужасы, что произошли с ней после того, как она обнаружила мёртвой собственную мать, которую пытал Сэллиджер.

Триш стоило огромного труда открыть дверь похоронного бюро, и зайти в то помещение, где когда-то она вместе с Джессикой узнала, какими хотела видеть собственные похороны её мать. Те же ровные ряды гробов и приглушённое освещение. Несмотря на светлые стены и картины на них, тут царила гнетущая атмосфера чего-то безвозвратно уходящего. Того, с чем Триш рассталась навсегда.

— Доброго дня! Мисс Уокер, если не ошибаюсь?

Даже служащий похоронного бюро тот же самый. Рассматривая полированный гроб, Триш не заметила его появления. Но память снова не подвела, подсказав его имя.

«Юджин Бушел, но можете называть меня просто Джин».

Приди она сюда завтра, возможно, она бы его уже не встретила. Отпуск, больничный, другая работа... Но нет, прошлое словно смеялось над Триш, сводя с человеком из той жизни, которая у неё была до «Рафта». Сколько знакомых она ещё встретит? Когда научится не искать в этом насмешек судьбы?

— Не ошибаетесь, — изобразила подобие вежливой улыбки Триш. — У меня есть небольшая просьба, надеюсь, вы сможете мне помочь, Джин.

— Что вы хотите? Всё хорошо?

— Никого хоронить не нужно, если вы об этом, — качнула головой Триш и мысленно продолжила: «Джессику похоронили и без вас». — Я пришла кое-что узнать... Джин, вы можете сказать, на каком кладбище могила моей матери? У меня не получилось присутствовать на её похоронах, а потом...

— Я понимаю, — кивнул Юджин, глядя на неё с любопытством, но всё же удержался от вопросов. — У вас есть с собой какие-то документы? Я вас знаю, мисс Уокер, но сами понимаете, порядок...

— Да, конечно, — недолго порывшись в кармане, Триш достала из него водительское удостоверение. — Такие устроят?

— Вполне, — кивнул Джин. — Подождите минутку.

Триш снова осталась одна в компании гробов. Непонятно, как можно работать в таком месте, и не сойти с ума... Она бы так не смогла. Хотя её психика сильнее, чем Триш могла себе представить. После всего, что с ней случилось, она ещё неплохо держится. Способна говорить с людьми, не впадая в истерику. Адекватно воспринимать реальность. Не бросаться на людей. Любой психиатр в реабилитационной клинике был бы доволен такой пациенткой.

К счастью, Джин не заставил себя долго ждать. Грин-Вуд. Этого следовало ожидать от матери. Простое кладбище не для неё, даже после смерти ей хотелось остаться исключительной. Быть среди тех, кто жил и умер в роскоши и славе. Триш со злой иронией подумала, что надо будет составить завещание, чтобы её саму похоронили в каком-нибудь месте попроще. Незачем делать из собственной могилы выставочный экспонат. Триш едва не усмехнулась, и только поблагодарила услужливого Джина, искренне надеясь, что посещает подобное заведение в последний раз в жизни. Хотя кого ей ещё хоронить? А на собственных похоронах обойдутся и без её участия в организации.

Дорогу до кладбища она не запомнила. И как искала могилу — тоже. Даже вычурные ворота, захоронения, статуи и склепы, на которые люди ходили полюбоваться, как в музей или парк, прошли мимо её сознания. Кому это всё нужно? Кем нужно быть, чтобы приходить с фотоаппаратом в такие места? Кладбище — это место памяти и скорби. Но если бы все в Нью-Йорке считали так же, этого места бы не появилось, или оно было бы абсолютно другим, не таким знаменитым. И уж точно не на нём завещала бы себя похоронить её мать.

Правда, ни склепом, ни статуей она не озадачилась. Триш даже удивилась, увидев только непримечательный могильный камень. Она не знала, может, он и был сделан из какого-нибудь дорогого или редкого материала, только на вид ничем не отличался от других, кроме надписи, выбитой на нём. «Дороти Уокер. Покойся с миром, мать и учитель». И годы жизни. Так вот кем она себя считала? Хотя бы хватило совести не завещать писать «любящая» перед словом «мать». Со второй частью поспорить уже трудно. Судя по тому, как с ней прощались на похоронной церемонии, многие, правда, считали её мать своим учителем и сожалели о потере.

Триш предпочла бы обойтись без её уроков. Без назойливого внимания и священной уверенности в своей правоте, какую бы глупость она ни совершила. Странно, но когда-то нестерпимая боль от потери прошла, не осталось даже сожаления. Словно она пришла не на могилу человека, который её пусть и по-своему, но всё же любил. Но не совсем честно по отношению к ней вспоминать только плохое. Какой бы ни была мать Триш, чтобы она ни сделала с жизнью своей дочери, такой жестокой смерти она всё равно не заслужила. Сэллиджер должен был за это заплатить так же, как неизвестный пока поджигатель должен заплатить за смерть Джессики. По той же самой причине.

— Ты отомщена, мама, — прошептала Триш, даже не позаботившись о том, чтобы прикрыться хотя бы капюшоном от начинающегося ливня. — Если существует Ад, я лично отправила туда твоего убийцу и в последний раз разочаровала тебя. Стала совсем не той, кем ты хотела меня видеть. Но, знаешь, что? Мне безразлично. Моё мнение тебе никогда не было интересно при жизни, и уж точно оно ничего не значит для тебя после смерти. Лежи спокойно, больше я тебя никогда не потревожу и не расстрою. Прощай.

Слёз не было. Ничего, даже комка в горле. Отвернутся и уйти тоже оказалось легко. Желания оглянуться не возникало, и сказать что-нибудь доброе тоже. Не самая лучшая дочь, не самая лучшая мать. Они достойны друг друга. Вряд ли Триш сюда вернётся, но побывать здесь ей было необходимо. Чтобы начать новую жизнь, надо оставить в прошлом старую, а для этого она ещё должна поквитаться с убийцей Джессики. Джессика сказала бы ей, что убийство — не выход. Давно, когда они охотились на Киллгрэйва, Триш и сама так считала.

Только обладая силой, которой никогда не будет обладать Триш, Джессика распоряжалась ей бездарно, всю жизнь боясь принимать тяжелые решения и брать на себя ответственность. Сколько хороших людей убили психопаты из-за того, что Джесс предпочитала бежать от проблем? Только поэтому Триш пришлось вместо неё пойти на сделку со своей совестью. Говорят, месть сжигает душу, но уже опалённая этим душа Триш выгорела окончательно в одиночной камере «Рафта», и от неё давно не осталось ничего, кроме пепла.

Ещё одно убийство уже ничего не изменит.

1) «Рафт» (англ. Raft) — во вселенной «Марвел» подводная тюрьма, созданная для людей, обладающих суперсилами. Находится в Атлантическом океане.

Вернуться к тексту