Краеугольный камень (гет)

Это первое перерождение Бишамон на его памяти. Еще никогда прежде ему не приходилось видеть ее такой.

— А что значит — перерождение?

Не могущественная воительница, что внушает страх. Не мудрейшая богиня счастья. Не ранимая Виина, вместе с которой они пережили смерть целого клана. Ребенок. Девочка лет восьми, чьи белые кудри блестят на закатном солнце, чьи ясные и светлые глаза осматривают владения с неподдельным любопытством.

— Бог, в которого верят люди, после смерти перерождается, — поясняет Кураха.

Он следует за Бишамон, показывая и объясняя в ее владениях каждый уголок. Отвечает на все вопросы, заданные с несвойственной его хозяйке ранее детской непосредственностью. Казума идет на несколько шагов позади них.

— Я… умерла?

Ребенок — хоть этот ребенок и является величайшей богиней — еще не понимает значения смерти. Пусть так. Совсем скоро она познает все ужасы и печали этого мира, скоро убьет своего первого аякаши. Пускай хоть несколько дней она побудет такой — невинной, незнающей.

— Вы храбро сражались с Небесами, Бишамон-сама. Но даже ваших сил не хватило, чтобы их одолеть, — поясняет Кураха.

В его взгляде сквозит тепло. Он обращается со своей хозяйкой все так же почтительно, не делая скидку на ее неопытность и юность, ведь на самом деле Бишамон уже несколько тысяч лет. Ведь на самом деле, многие преклоняли колени перед ее силой, и многие еще преклонят их, стоит только времени немного убежать вперед.

В этом апреле Бишамон погибла, сражаясь в неравном бою, а теперь возродилась и проживает первую весну. Даже хорошо, что Бишамон не помнит своей смерти. Битва была кровавая и жестокая. Небеса обратили гнев не на того, но и не думали сознаться в своей ошибке. Куда удобнее было обвинить во всем одну богиню, чтобы спасти репутацию целого пантеона. Вспоминая об этом, Казума зло сжимает кулаки.

— Если бы про меня все забыли, то я бы больше не проснулась? — спрашивает Бишамон.

— Вы, Бишамон-сама, одна из семи богов удачи и могущественная богиня войны, — отвечает Казума. — У вас миллионы почитателей, люди возводят храмы в вашу честь. Вас никогда не забудут. Ваше благородство и храбрость долгие годы будут у всех на устах.

Бишамон останавливается и хмурит брови.

— Значит, — говорит она наконец, — я должна защищать людей от зла, чтобы отплатить им за добро. Прошлая я тоже так поступала?

— В прошлом вы всегда сражались с аякаши⁽¹⁾ и защищали невинных от зла, — подтверждает Кураха.

Когда Казума укладывает Бишамон спать, он чувствует, что и сам еле стоит на ногах от усталости. Они не сражались с аякаши, не патрулировали территории, даже не тренировались, но день все равно оказался бесконечно длинным и утомительным. У юной Бишамон очень много вопросов, и ему хочется ответить на каждый полно и подробно. Он готов не спать ночами и читать все эти многотомные фолианты, изучать истории прошлых сражений и побед, осваивать мертвые языки и исчезнувшие цивилизации, чтобы только всегда быть полезным своей хозяйке.

— Кататься на Курахе было весело! — радуется Бишамон, пока Казума подготавливает ее ко сну. — Он так высоко прыгает и так быстро летает! А если его почесать за ухом, начинает мурлыкать.

Казума живо представляет себе этого огромного льва, смертельного хищника и хладнокровного убийцу, что с радостью подставляет своей хозяйке пузо и оглушительно урчит. Хорошо, что остальные шинки⁽²⁾ этого не видели. Иначе от роли няньки для детей ему было бы не избавиться до конца своей жизни.

— Мне снятся плохие сны, — признается Бишамон. — В них много всяких чудовищ, и все время кто-нибудь умирает.

Наверное, хотя память о прошлой жизни и исчезает, некоторые яркие ее моменты могут проскальзывать в сновидения. Следует попросить лекаря приготовить душистый отвар для крепкого сна и разложить в комнате ветви лаванды, чей аромат всегда успокаивает Бишамон. Казума мысленно добавляет это в длинный список дел на завтра.

— Ни о чем не беспокойся, Виина, я буду охранять твой сон, — обещает Казума, поправляя ее одеяло.

— Виина? — удивленно переспрашивает Бишамон.

— Прошу прощения, Бишамон-сама, — тут же исправляется Казума. — Этим именем я иногда звал вас в прошлой жизни.

— Почему Виина?

Глаза Бишамон блестят от любопытства.

Казума хорошо помнит тот день, когда они навестили Кофуку-сан. Дайкоку, ее шинки, обращался к ней крайне непочтительно — как к возлюбленной или своей жене, как к равной. Немногие шинки могли позволить себе подобное. Это было так дерзко, так вызывающе. Так… желанно. Где-то в глубине души он почувствовал грызущий его изнутри червячок зависти, и Бишамон сразу заметила его метания. Может, она предложила это только ради спокойствия Казумы, может — и сама, переживая потерю целого клана, все еще мечтала обрести свою семью.

— Когда-то давно вы предложили мне придумать для вас имя, — рассказывает Казума. — Вы сказали, что так мы сможем быть ближе друг к другу. Я провел некоторые исследования и узнал, что настоящее имя Бишамон-сама — Вайшравана. Поэтому и сократил его до Виина.

Бишамон-сама — хозяйка множества шинки, могущественная богиня и смелая воительница.

Виина же принадлежит лишь ему.

— Мне нравится, — улыбается Бишамон. — Хочу, чтобы ты продолжал меня так называть!

— Как прикажете, Бишамон-сама, — Казума почтительно кланяется. — Спите и ничего не бойтесь, я буду отгонять от вас все ночные кошмары.

Она возится на кровати, устраиваясь поудобнее. Кровать такая огромная, что Бишамон теряется в ней среди больших подушек и пуховых одеял. За окном бушует непогода. Сверкают молнии, освещая на короткий миг темную комнату, ветер завывает угрюмо и недружелюбно, и дождь барабанит по крыше, будто бы небеса решетят землю прозрачными пулями. С каждым раскатом грома Бишамон вздрагивает под одеялом и кутается в него все сильнее.

— Казума, — зовет она. — Ложись рядом, тогда мне не будет страшно.

Он медлит несколько мгновений. Были времена, когда Бишамон засыпала в его руках, уставшая от пролитых слез и ослабшая от потери всех своих шинки. Ему не впервой было хранить ее сон. Но есть что-то неправильное в том, чтобы делить с Бишамон постель, пускай она сейчас и ребенок, который боится грозы.

— Казума?

— Да, Бишамон-сама.

Он неловко ложится рядом с ней на кровати. Бишамон поначалу ворочается еще сильнее, потом немного пододвигается к Казуме в своем коконе — едва касается одеялом его форменного пиджака — и замирает. Уже спустя несколько минут из-под одеяла доносится мерное сопение, и даже раскаты грома не тревожат ее сон.

Казума еще некоторое время наблюдает, как поднимается и опускается одеяло от спокойного дыхания Бишамон. Он клянется себе защищать ее всеми силами, даже если нужно просто не позволять кошмарам пробираться в сон.

— Спокойной ночи, Виина, — шепчет он.

* * *

Казума мечтает быть опасным мечом. Или острым ножом. Может быть, револьвером или пистолетом сорок пятого калибра. Оружием, способным убивать аякаши и защищать свою драгоценную хозяйку. Но Казума лишь гвоздик в ее ухе, что координирует работу остальных.

— Казума, выследи эту тварь!

Бишамон гонится за особенно неприятным аякаши — тот появился возле психиатрической клиники несколько дней назад и теперь питается людскими страхами, сводит пациентов с ума, заставляя их все глубже погрязать в своих болезнях. Тварь огромная и сильная. Бишамон протыкает ее двуручным ножом — любой другой аякаши давно бы рассыпался на частицы, но этот лишь скалится и убегает прочь.

— Цель движется на северо-запад, — докладывает Казума. — Через три квартала он окажется на проливе, живых там почти не будет.

Кураха прибавляет скорость, унося свою хозяйку вдаль от оживленного города.

— Некогда ждать, нужно уничтожить его сейчас.

— Бишамон-сама…

— Суйки! Гайки! — Бишамон его предсказуемо не слушает и призывает оружие. В бою она всегда больше доверяет своей интуиции, чем чужим словам. — Казума, мы не должны задеть людей.

— Цельтесь за левое ухо.

Бишамон наводит оружие, а Казума берет под контроль точность и силу выстрела. Им нельзя задеть случайных прохожих, нельзя разрушить здание или снести автобусную остановку. Ему требуется секунда для максимальной концентрации.

— Огонь!

Аякаши хрипит и падает на землю. Этой заминки хватает.

— Шуки!

В руках Бишамон появляется двуручный нож — она в то же мгновение вонзает его в спину уродливой твари.

— Вас, осквернивших Страну восходящего солнца своим пришествием, я, Бишамон, уничтожу при помощи Шуки, очистив огромную скверну, вами принесенную!

Аякаши разрывает на мелкие частицы, которые тут же испаряются в теплом вечернем воздухе.

— До чего мерзкая тварь, — кривится Бишамон, спрыгивая на крышу со спины гигантского льва.

Кураха приземляется рядом и виляет огромным хвостом.

— Бишамон-сама, — спрашивает он, — почему вы решили убить его в городе?

— Он набирал скорость и мог от нас улизнуть. Мне хотелось разделаться с ним поскорее.

— Это было рискованно, — Казума качает головой.

— Вовсе нет, — отмахивается Бишамон. — Я доверяю тебе, Казума, и знаю, что ты не подвергнешь опасности людей.

Он хочет верить в себя так же, как верит его Виина. Будто бы он и правда не может ошибиться. Будто бы он не делал этого уже столько раз. Впрочем, Казума и так знает, что скажет Бишамон о его провале: «Ты — человек. А людям свойственно ошибаться».

Все верно. Промахи бывают лишь у людей. Боги все делают правильно.

— С ветерком прокатились! — довольно смеется Бишамон и возвращает Казуму.

Он принимает человеческий облик и встает рядом. Они на крыше высотки, и целый город лежит у их ног. Там, за проливом, прячется уставшее солнце, отдавая прожитый день во власть еще не пробудившейся ночи. Сумерки — то самое время, когда граница между сном и явью почти неразличима. Таинственные часы, в которые тени становятся сильнее и прячут под своим покровом происходящие чудеса. Идеальное время для охоты.

Он смотрит на Бишамон — ее волосы отливают красным в лучах уходящего солнца. Теперь Казума понимает, чем она отличается от прошлой себя: ее улыбка искренняя, а в глазах нет отголосков давнишней боли. Бишамон, конечно, знает, что когда-то Ято вырезал весь ее клан, оставив в живых лишь Казуму, знает о причинах и последствиях. Но написанное на бумаге горе нельзя сравнить с горем прожитым. И потому новая Бишамон свободнее и светлее, ею движет не ярость, а жажда справедливости и желание спасать людей.

Его Виина и новая Бишамон — можно ли считать их одним целым? Казуму не волнует ответ на этот вопрос, он все равно продолжает ее любить. В этой ли жизни, в прошлой, в следующей, в каждой из возможных — он будет любить ее всегда.

* * *

— Бишамон-сама, я принес ваши лекарства.

— Мы здесь вдвоем, — устало отвечает она и кривится, когда делает глоток.

Совсем как ребенок, которого заставляют пить горький сироп от кашля. Казума мягко улыбается и не позволяет Бишамон отставить этот отвар в сторону.

— Виина, лечебные купальни тебе уже не помогают. Ты должна выпить все.

Она хмурится, вздыхает, но послушно пьет пахучий отвар. Казума знает — только ему позволено видеть Бишамон такой. Для других шинки она будет улыбаться, даже если останется без руки или живот будет распорот ножом врага. Сожмет зубы, улыбнется и будет сражаться до последнего вздоха, так и не показав никому свою боль.

Казума же знает ее другой. Он видел ее слезы, опухшее и красное лицо, спутанные волосы и дрожащие руки. Видел и трогательную, почти человеческую хрупкость.

— Недавно я перечитывала записи о прошлой жизни, — говорит Бишамон. — Ты помнишь, что обещал мне быть рядом всегда?

Наверное, Казуме только чудится, что в этом вопросе есть подвох. Слишком уж весело звучит ее голос.

— Я никогда вас не покину, Бишамон-сама, — он слегка склоняет голову. — Виина.

Она улыбается.

Осень приносит за собой дожди и прячет солнце в свои потайные карманы. Под дробь капель по крыше так сладко спится, что хочется не вылезать из-под одеяла до самой весны. Бишамон уже лежит на кровати, и Казума собирается покинуть ее спальню, когда его останавливает вопрос:

— Ляжешь со мной, как когда-то во время грозы?

— Б-бишамон-сама? — тут же смущается он.

Она лишь двигается вбок, освобождая половину кровати.

Казума медлит секунду, может быть, две. В конце концов, он и правда всего лишь человек. Какой бы сильной ни была его выдержка, иногда даже она дает сбой. И сейчас, когда он обнимает Бишамон со спины, в его руках будто бы снова маленькая девочка, что боится грозы, а не сильнейшая богиня человечества.

Если непогода позволяет ему находиться так близко, пусть эту планету накроет вечным дождем.

* * *

Казума уже умирал однажды, так его душа и стала орудием для Бишамон. И в это мгновение он готов умереть во второй раз.

Бишамон притягивает его к себе за галстук и целует, почти невесомо касается губами его губ. Он, кажется, ждал ответа на какой-то вопрос еще секунду назад, но теперь даже не может вспомнить, о чем вообще шла речь. Казуму разрывает от смущения и всепоглощающей любви, но робость не позволяет сделать ничего большего — он так и стоит замершей статуей, пока Бишамон берет дело в свои руки. Она обнимает его за шею и притягивает ближе, продолжая этот мягкий и нежный поцелуй.

Через мгновение Бишамон отстраняется и смотрит на него с любопытством.

— Я мечтал об этом не одну сотню лет, — глупо сознается он, сгорая от смущения.

— Тебе нужно быть увереннее, Казума, — смеется она.

Ему бы никогда не хватило смелости осквернить свою хозяйку поцелуем.

Однажды Казума уже признался Бишамон в любви — но та любовь не была романтической, а являлась синонимом преданности, безграничной веры и желания служить до конца своих дней. Тогда он и подумать не мог, что слепое обожание и поклонение могут вылиться в чувства иного рода. Но Казума быстро понял, что подобными глупостями честь хозяйки осквернять нельзя. Он бы никогда не сказал Бишамон, что думает о ней на самом деле.

Но теперь, когда он все еще ощущает на губах след от поцелуя, его переполняет что-то светлое, громкое, оно так и просится вырваться на свободу и быть услышанным. Казума почти позволяет себе сказать это вслух, но в кабинете оказывается Кураха, а за ним и другие шинки. В ту же секунду становится понятно — случилась беда.

Снова тот самый аякаши, что поглощает себе подобных и потому становится все сильнее. В нем мощь сотни монстров, ярость глубин ада и кровожадность всех диких зверей. Одному богу справиться с ним будет сложно, поэтому Минеха отправляется за подмогой, пока Бишамон спешит в бой.

История нередко повторяется. Когда живешь на земле веками, это перестает удивлять. Все циклично: времена года, войны, болезни, жизнь идет за смертью, чтобы после вновь ей уступить.

История повторяется, но Казума надеется, что в этот раз все сложится иначе.

Аякаши тем временем плюется скверной⁽³⁾, поражая одно орудие за другим. Если подмога не прибудет с минуты на минуту, то спасать будет некого.

— Кинуха! — кричит Бишамон.

На земле появляется худенькая девушка, она корчится от боли. Скверна почти полностью поглотила ее, но никто не может остановиться и помочь.

— Казума, расстояние до вулкана.

— Десять миль.

— Действующий?

— Внутри кипящая лава, — подтверждает Казума. — У его подножия несколько храмов.

Эта лава точно будет смертельной для аякаши. Вот только как столкнуть туда этого выросшего в десятки раз монстра?

Бишамон кивает, продолжая сражаться. Каруху и Кадзуху тоже поражает скверна. Когда Бишамон освобождает их, они оба уже мертвы — маленькие хрупкие тельца держатся за руки, и сами они будто спят. Казума знает, что они больше не проснутся.

Он снова мечтает превратиться в меч, но, единожды приобретя форму, орудие больше не может его поменять. Все, что он может, — смотреть, как погибают его товарищи. Совсем скоро ему некого будет направлять.

— Казума!

Он понимает, что происходит, только когда оказывается лежащим на земле в человеческом обличье. Почему Бишамон его отпустила?

— Есть только один способ, — говорит она, продолжая сражаться.

Нож в ее руке давно уже заражен скверной. Акиха внутри кричит от боли, но держится до последнего. И Казума хочет сражаться до последнего, почему же его этой возможности лишают?

Бишамон отталкивает аякаши и оборачивается — у нее есть несколько секунд, пока тварь не встанет на ноги.

— Ближе тебя у меня никого нет, Казума, — сбивчиво говорит она. — Живи. Ради меня — живи. И дождись меня снова.

Он не успевает вмешаться. Бишамон седлает аякаши и вонзает нож в его спину. Сама она уже пропитана скверной насквозь, движения ее рваные и уставшие, сил не осталось никаких. Они сражаются, сцепляются и через несколько мгновений пропадают в жерле вулкана, что с урчащим звуком принимает их в свое нутро. Лава поглощает их. Казума стоит на коленях среди погибших шинки и глотает злые слезы. Кажется, будто мир вокруг него трясется, как банка с искусственным снегом. Вот только вместо пушистых хлопьев на его плечи опускается пепел, а воздух пропитан обгоревшей плотью и смогом.

Бишамон умирает. Ноябрь проживет лишь на несколько дней дольше.

В первую для переродившейся богини зиму они построят множество диковинных зверей из снега или сделают снежного ангела… Казума чувствует, как боль сжимает сердце. От вулкана поблизости тянет огнем, и в груди тоже разгорается пламя. Глаза слезятся, а потому тела его мертвых товарищей расплываются и сливаются в одно мутное пятно. Возможно, наступающие холода заморозят боль от его утраты, и он перестанет винить себя, что посмел остаться в живых, пока его хозяйка погибала в огне.

Казума лишь надеется, что хоть в какой-нибудь из жизней он сумеет ее спасти.

* * *

— Снег — это красиво, — улыбается маленькая Бишамон, ловя ладошками снежинки.

Вокруг них целый замок изо льда, что построили ее шинки. Она теперь будто бы богиня льда, хотя на деле теплом ее взгляда можно отогреть целый город.

— Мне нравится, когда ты называешь меня Вииной, Казума, — говорит она. — Называй меня так почаще!

— Как пожелаете, Бишамон-сама.

1) Аякаши — демоны, которые оказывают влияние на людей и других живых существ.

Вернуться к тексту

2) Шинки — души умерших людей, которые становятся орудиями, боги используют их для различных задач и целей.

Вернуться к тексту

3) Появление скверны приводит к «осквернению» жертвы, вызывая у неё тяжелую болезнь, которая может привести к смерти.

Вернуться к тексту