«Евгений Онегин» — хулиганская версия (джен)

I

Раз дядя самых честных правил,

Не в шутку как-то занемог,

И всю семью при том ославил:

Он бабник был, помилуй бог!

Его пример другим наука;

Болезнь Венеры — злая штука!

Сидел с ним лекарь день и ночь,

Ничем не смог ему помочь.

Болезни низкое коварство —

В бреду эротику являть, —

Стал к эскулапу приставать,

Когда тот подносил лекарство,

И тот подумал про себя:

«Вот черт же дергает тебя!»

II

Его племяш, младой повеса,

Права наследовать скакал,

Взалкав в наследстве интереса,

Родню давно уж доставал.

Герой он нашего романа

(Пацан, с душою шарлатана).

Без предисловий, сей же час,

Спешу с ним познакомить вас:

Онегин Женя, наш приятель,

Кокетлив с пят до головы,

Любил курнуть порой травы

Или ширнуться, мой читатель;

Напрасно лишь, скажу вам я,

Его ругала вся семья!

III

Его ремнем и принародно,

Не раз наказывал отец,

Но это было все бесплодно,

И батя сдался наконец.

А мать Евгения журила,

Его одуматься просила,

Потом Monsieur ее сменил.

(Француз учить его ходил.)

Мосье учитель был не строгий,

По попке шлепал лишь шутя

И гладил кое-где дитя…

(Где, не скажу, спасите боги!)

Слегка за шалости бранил

И был с ребенком очень мил.

IV

Когда же юности мятежной

Пришла Евгению пора,

За то, что стал с ним слишком нежным,

Monsieur прогнали со двора.

Тот по французской пошлой моде,

Учил его любви свободе.

Дворовой челяди навет,

Что Женя ловко им раздет,

Что неприлично совершенно

Сей дядя юношу ласкал…

— Развратник, прочь! Каков нахал! —

Отец гнал палкой оскорбленно.

Замять скандал скорей решил,

Француза выгнать поспешил.

V

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь,

Но вот в разврате, слава богу,

Нам вряд ли так дано блеснуть.

Онегин был, по мненью многих

(Всех моралистов местных строгих),

Прям в извращениях талант!

(А все французский эмигрант!)

Умел он ловко в разговоре

Коснуться выреза слегка,

С ученым видом знатока

Попец облапить сразу вскоре

И возбуждать строптивых дам,

Чтоб не ломались, мол, не дам!

VI

Ах, зря латынь не в моде ныне!

Так, если правду вам сказать,

Он знал довольно по-латыне,

Чтоб кокс по-тихому достать;

Имел в латинском арсенале

Пять слов «приличных», чтобы дали.

Ищи такого жениха!

Хоть парень пусть не без греха.

Работать не имел охоты,

Родные Женю берегли,

Да и заставить не могли, —

Его тошнило от работы.

Лишь анекдоты подурней

Читал в неделю все семь дней.

VII

Всех светских львиц подряд имея,

Прям не хотел себя щадить.

Вдруг, у которой гонорея?

На вид нельзя же отличить.

А неожиданность визита —

В том хуже был агента Смита!

И был глубокий эконом

(Им не дарил колец при том).

Всю ночь над ними он потеет,

Иные траты ни к чему.

Да деньги что? Ведь поутру,

Он кофе свой в постель имеет.

Отец понять, конечно, мог:

«Эх, Казанова мой сынок!»

VIII

А сколько дев с ним умудрилось

Свою невинность потерять.

Про то не раз уж говорилось,

Мол, грех не взять, хотят коль дать.

Невинных лет предубежденья

Ему разрушить в наслажденье.

Да кто вообще сказал, друзья,

Шалить до свадьбы что нельзя?

Крутил романы бесконечно

Среди кокеток записных

И всех соперников своих

Он доводил до ручки вечно,

И на права мужей плевал,

Рога лишь ловко наставлял.

IX

Чем отличился сей Евгений,

Пересказать мне недосуг;

И в чем он истинный был гений,

И скольких потоптал подруг,

Что было для него измлада

И труд, и мука, и отрада,

И в том же духе дребедень,

Чем занимался он весь день.

Да, человек был ненадежный,

Страдал мурою вечно он,

Остаться мог без панталон

По пьяни франт сей невозможный.

Отец кричит ему: «Не пей!»

Тот лишь махнет рукой своей…

X

Как рано мог он лицемерить,

Что, мол, не будет выпивать,

Родню заставил, гадкий, верить,

Что с наркотой смог завязать,

Казался паинькой послушным…

Так предкам врал он простодушным.

И Женька был красноречив,

Их слабоволье изучив.

С людьми Евгений был небрежен,

Одним дыша, одно любя…

(Да-да, любимого себя!)

Как фатум был он неизбежен,

Весь из себя такой порой,

Не раздолбай, а прям герой!

XI

Вот полдень, он еще в постели,

И не одет, и не обут,

Евгений мучится похмельем,

А вновь на пьянку уж зовут.

Не жизнь, а просто вечный праздник.

Вот, водки тяпнув, наш проказник

(Ему где выпить, все равно)

Готов уж, что немудрено.

На всякий случай наше горе,

Приняв для головы отвар,

Резвиться едет на бульвар,

Башку проветрить на просторе,

Сожрет французский там багет,

А там, глядишь, уже обед.

XII

Он в санки пьяненький садится.

«Эй, шеф, гони!» — раздастся крик;

Он едет к другу веселиться,

Уж заложив за воротник.

Несется Женька, он уверен,

Что кореш ждет его Каверин

Там, где уютный уголок.

С ним век плевал бы в потолок!

Союз их был столь совершенный,

Озоровал с ним с малых лет,

На стулья жир лил от котлет,

Смеялся, словно оглашенный,

Ему метал, неутомим,

В нос ананасом золотым!

XIII

С порога Женька запыленный,

Поднявши тост, штрафную пьет.

Ему roast-beef окровавленный,

Уже покоя не дает.

Желудок заурчал, предатель,

И трюфелей наш обожатель

(Еще молоденьких актрис)

С ножом уже над ним повис.

Еще успеет до театру

Он, от обжорства чуть дыша,

Сейчас жует он не спеша,

Потом посмотрит «Клеопатру».

Французской кухни лучший цвет

Любил наш Женька с юных лет!

XIV

Ах, вкусов рай! Забыв невзгоды,

Между Лафитом и Клико,

Бывало, оппонентам в морды

Метал паштет он далеко.

Но что касается закуски,

В салате мордой спал по-русски.

(В прохладе славной огурцов

Приятно спать, в конце концов!)

Одной ногой касаясь пола,

В обнимку с сыром захрапит,

И вдруг в башку ему летит,

Летит, как пух от уст Эола,

Лишь ускоренье разовьет, —

Бутылка Женьку по лбу бьет.

XV

Спросонья он готов подраться.

Евгений злой проснувшись был!

Потом уж будет разбираться,

Кого за что и как лупил.

Задирой был Онегин редким,

Притом язвительным и едким.

В лицо уж знал его любой

И дворник, и городовой.

Да если б только Женя дрался!

Еще коробило родню,

Как перед зеркалом на дню

Раз сто собой тот любовался.

И даже вслух себя хвалил,

Как он умен и очень мил!

XVI

Он вечно по балам шатался,

Здоровье чуть не подорвал,

Стихи писать еще пытался —

Две строчки еле срифмовал.

Гонять балду он притомился,

С пирушек самоустранился,

И даже Жене стало лень

Проковырять в носу весь день.

Ах, рано чувства в нем остыли,

И парень быстро захандрил,

Угрюмый вечно весь ходил,

Все от него уже завыли.

И даже стразбургский пирог

Развеселить его не мог!

XVII

Условий света свергнув бремя,

От жизни Женя подустал;

Не знал о том, что в это время

Любимый дядя дуба дал.

С письмом посыльный припозднился,

Так Женя с дядей не простился,

Застал его тот на столе,

Как дань, готовую земле.

А батя помер перед дядей

И не оставил ни шиша;

Скопил бы медных два гроша

Хотя б приличия он ради!

А дядя — тоже крокодил,

Со всеми бабами мутил!

XVIII

И через это непотребство

И наступил ему конец.

На баб тех ветреных наследство

Спустил все Женькино, подлец!

На дом есть, правда, документы,

Но деньги шли на алименты

Да тратились, пока кутил.

Ох, и шалун наш дядя был!

Одни долги и закладные

Печально парень созерцал

И дядьку про себя ругал.

Ну что у Женьки за родные!

Один лишь кукиш племяшу

Оставил дядя, вам скажу.

XIX

Хотя, нет, вру: завод остался

И дачный домик над рекой,

Туда Онегин перебрался,

Прям важный барин стал такой.

Дня два ему казались новы

Долины, козы да коровы,

Уединенные поля,

Журчанье тихого ручья…

Мог с непривычки городского

И свежий воздух доконать.

Не зная, как хандру прогнать,

Раскис Евгений быстро снова

И безнадежно заскучал,

Подраться даже с кем, не знал.

XX

Теперь о доме. Рухлядь эта

На честном слове уж стоит,

Загнется здесь душа поэта —

Такой унылый дачи вид.

С тоски не сдохнешь здесь едва ли.

Его морально добивали

Царей портреты на стенах,

И печи в пестрых изразцах,

Все доски в дырах от термитов,

В кротовых норах старый сад.

Онегин сам уже не рад,

И от соседских он визитов

Уже по-тихому зверел,

В углу зубами аж скрипел.

XXI

Хозяйство было в запустенье,

Одно старье по сундукам,

И Женька принял тут решенье

Снесть на помойку этот хлам.

С тоскою полною во взгляде

Стал разбирать он шмотки дяди.

Каких вещиц, скажу я вам,

Тот не заныкал по углам!

Средь барахла в шкафу остался

Наливок разных целый строй.

«Ну что за пойло, боже мой», —

Онегин грустно рассмеялся.

Одна отрада — там же он

Нашел коньяк «Наполеон».

XXII

К несчастью, дядюшкину дачу

Весной не смыл едва поток,

Все стены покосились, значит,

Трещали пол и потолок…

Не добавляли оптимизма

Обои в стиле романтизма,

Они отклеились от стен

И свисли паклею затем.

И скатерть молью вся побита,

На ней цветочный был узор —

Для вкуса тонкого позор —

С пятном от кофе, что разлито.

И пара ангелков-статуй

Весь довершала сей фен-шуй.

XXIII

Один среди своих владений,

Чтоб только время проводить,

Сперва задумал наш Евгений

Порядок новый учредить.

Но всем известно век от века,

У русского-де человека

Лишь все намеренье одно,

А так не выйдет ничего.

Вот взялся этот неумеха

Там экономику развить:

Заводик как-то обновить,

Дворовым лишь была потеха.

Он так хозяйство «разрулил»,

Чуть все к чертям не развалил!

XXIV

Напрасно Женя силы тратил:

Завод едва-едва дымил;

Не отступал упрямства ради

И дело дяди зря губил.

Пока наш барин отрывался,

С наследством дяди разбирался,

Приехал новый к ним сосед,

И было то как раз в обед.

Тот из Германии туманной,

Дурак, в деревню прикатил,

Удобств никак не находил,

И сам какой-то весь жеманный…

Владимир Ленский звался он,

Одет и важен, как барон.

XXV

Прекрасен тот душой и телом,

Он взгляды томные бросал.

Еще при этом между делом,

На что-то Жене намекал.

В своей Германии туманной

Он ереси набрался странной.

И толковал все вновь и вновь

Он про свободную любовь.

Дух пылкий, нрав весьма гуманный,

Вольнолюбивые мечты

Имел да чувство красоты

Студент сей полуиностранный.

Еще восторженную речь

И кудри черные до плеч.

XXVI

От хладного разврата света

Еще увянуть не успел,

Он ждал особенного друга,

Который бы его согрел.

И сердцем милый сей невежда,

Снимал уж мысленно одежды,

Его пленяли юный ум

Наплывы слишком вольных дум.

Он забавлял мечтою сладкой

Томленья сердца своего;

То будоражило его,

Он сам ласкал себя украдкой.

И наш немецкий диссидент

Впадал в блаженство в сей момент.

XXVII

Негодованье, сожаленье

Несла лишь чистая любовь.

И томно-сладкое мученье

В нем рано волновало кровь.

Душа огнем воспламенялась,

Как дело мальчиков касалось;

Он очень робким с детства был

И с ними лишь одними мил.

Его возвышенные чувства,

Порывы девственной мечты,

Желание дарить цветы

И комплиментов все искусство —

То не для милых было дам,

Оно сводилось все к парням.

XXVIII

«Юнец сей, видно, полон вздору», —

Помещик каждый заворчал,

Так парень строгому разбору

В соседстве повод подавал.

Слегка Владимир простодушный,

Послать мог поцелуй воздушный,

Мог невпопад он отвечать,

Еще при этом рифмовать.

Не смог хороших впечатлений

Поэт на них произвести,

С ума его могли свести

Их сонмы шумных рассуждений

И их дурацкие пиры.

(Еще тащи им всем дары!)

XXIX

Но он богат, хорош собою,

Он очень завидный жених!

Ему аж не было отбою —

Совали дочек все своих.

А там беда — толстуха Глаша,

Тощи Марина и Наташа,

Та конопата, та крива:

Лопата — профиль, нос — ботва.

Но девки ль все виной дурные?

Никто ж совсем не понимал:

Иным поэт наш отдавал

Что предпочтения иные.

Мечтал о Жене он (бог мой!)

И пел все про «чертог златой».

XXX

И Ленский, не имев, конечно,

Охоты узы брака несть,

С Онегиным желал сердечно

Знакомство покороче свесть.

Здесь нет с двусмыслием намека —

Володе было одиноко,

А Женя тем и привлекал,

Что с ним он взгляды разделял.

За льдом он чуял в Женьке пламень,

Его он очень уважал

И даже в чем-то подражал…

Но тут нашла коса на камень, —

Сосед потуг не замечал

И лишь как друга привечал.

XXXI

Евгений так и бил баклуши,

В деревне скукою страдал,

С улыбкой Ленского он слушал,

«Наполеона» смаковал.

И изливать он душу другу

Не стал мешать, коль не в услугу, —

И без него пора придет,

Пускай покамест он живет.

Он понимал со снисхожденьем

Соседа пылкий разговор,

Глядел на вдохновенный взор,

Внимал вполуха, с уваженьем

И юный жар, и юный бред…

Ну что поделаешь, поэт…

XXXII

Вот так узнал младой повеса,

Как в детстве Ленский пострадал:

Любви он первой интереса

Так беспощадно жертвой стал.

Он пережил такую драму!

Психологическую травму

Как заработал наш поэт.

И сей к девицам инцидент,

Что вы сочтете безделушкой,

В нем интерес охолодил:

Унижен Ольгою* он был

И получил в лоб погремушкой

Среди младенческих забав,

Любовных мук еще не знав…

XXXIII

Онегин слушал с важным видом

И лишь сочувственно кивал,

В любви считаясь инвалидом,

Ему советов не давал.

Но вот взбодрить слегка поэта,

Решил, не помешает это.

Прекрасно стресс поможет снять:

Пойти по девкам погулять.

Онегин бросил чашку чаю,

Велел кобылу он запрячь

И кинул Ленскому: «Не плачь,

Тут Лариных сестер я знаю.

Та парочка горячих краль

В момент разгонит всю печаль».Примечание к части* Видимо, Владимир упоминал только ее имя.

XXXIV

На месте Ленский спохватился:

Поэт весьма рассеян был,

Онегин с дуба, друг, свалился, —

К той самой Ольге прикатил.

— Володя, вы не кипятитесь,

С девицей лучше помиритесь. —

И прямо хочет оскорбить:

Просил его дитем не быть.

— Нельзя так мыслить однобоко!

Как говорил мой старый дед,

Дела давно минувших лет,

Преданья старины глубокой. —

Был Ленский этим уязвлен,

Но промолчал, вздыхая, он.

XXXV

Семейство Лариных так радо:

Два жениха на их крыльце.

Мамаше лучшая награда,

Та так и светится в лице.

И славных Лариных мамаша —

Мадам Pachette, иль проще, Паша

(Да кто бы как ни называл) —

Семейства серый кардинал —

Спешит уж к ним: — Bonjour вам наше!

Соседям рада дорогим, —

Мадам аж кланяется им.

— Зайдите, чтоб испить по чаше,

На наш вы скромный огонек.

Аль не хотите ли чаек?

XXXVI

Пока Евгений с ней общался,

Волнуясь, Ленский созерцал

(В лице поэт при том менялся)

Свой бывший детский идеал:

Глаза, как небо, голубые,

Прекрасны локоны льняные,

И стан, улыбка… Все при ней —

Мечта поэта светлых дней.

Та в оборот взяла Володю,

На вид послушна и скромна,

И, простодушно весела,

Защебетала с ним о моде.

Татьяна, Ольгина сестра,

Не в духе с самого утра.

XXXVII

Итак, она звалась Татьяна,

Сестрою старшею была,

Она чуток не без изъяна:

Чуть угловата и бледна.

Была Татьяна молчалива,

Как лань лесная боязлива.

Брюнетка эта не родной

Смотрелась рядышком с сестрой.

Небось, пошла она в папашу,

Иль знает кто, мадам Pachette

Озоровала в цвете лет,

Могла сходить налево даже.

А впрочем, что за дело нам,

Чем увлекалась та мадам.

XXXVIII

Мадам зубов заговореньем,

Хватя за полы сюртуков,

Живописует чай с вареньем.

Не упустить бы женихов!

Вернемся мы к Татьяне снова.

Не говоря гостям ни слова,

Стоит, отводит скромно взгляд,

Мнет бант на платье невпопад.

Весь скрытый пыл в сея мамзели

Евгений быстро оценил

И глаз тот час же положил,

Ее желая на неделе.

И чтобы с нею флирт начать

В гостях придется поторчать.

XXXIХ

Евгений был заинтригован

И приглашение принял,

Толкает Вовку, тот взволнован,

Стоял и глупо шляпу мял.

Онегин так зашел с поэтом

На чарку водки с винегретом.

Еще покамест он не знал:

Их рок суровый поджидал.

От баб все беды? То быть может.

Но жизнь рассудит это всяк.

А ныне Ленский, как дурак,

Стоит, его терзанье гложет.

Вот-вот Евгений уплывет…

А Ольга: — Шляпа вам идет!

XL

В гостях засели наши други,

Чаи гонять обречены:

Им расточаются услуги

Гостеприимной старины.

Обряд известный угощенья:

Там мед, баранки и варенья,

С начинкой всякою пирог,

Какой едва кто слопать мог!

В печи картофель запеченный,

Блины с икрой, судак, балык,

Осетр, ботвинья и язык.

Бледнеет Ленский, удрученный;

Его желудок заурчал:

Коллапс уже предвосхищал.

XLI

Ну а кувшин воды брусничной —

Тоска для Ленского очей.

Отвык в Германии циничной

От наших русских он харчей.

Домой приехав, всю дорогу

Терпел он жуткую изжогу.

Еще запорами страдал

И порошки от них глотал.

Ему бы белые колбаски

Иль пару клопсов на обед,

Но лучше б предпочел поэт

Питаться вегетариански.

Евгений лопать же любил,

От вкусных запахов поплыл.

XLII

И, подкрепившись так практично,

Онегин сыт-доволен был.

Настойки с клюквою отличной

Он отродясь такой не пил.

И вдосталь блюда были пряны,

И взгляды жаркие Татьяны

Ему сулили тет-а-тет

Приятства сладки на десерт.

А Ольга Ленскому моргала;

Могла ль девица эта знать,

Что Жени вилку созерцать

Володю больше занимало?

И губки бантиком она

Напрасно пялила тогда.

XLIII

И в сад с Татьяною Евгений

С того обеда убежал,

Визжала та без возражений,

Ее под яблоней как жал.

И не чинила та препоны,

Когда он лез под панталоны,

Задрав высоко кринолин.

Ужель не знала та мужчин?

Так увлажнилась сразу дева,

В росе, как роза поутру,

Крича: «Скорей, а то умру!»,

Спиной остов шатая древа.

А он, спустив штаны без слов,

Уже и к бою был готов.

XLIV

На казус сей родня сбежалась

И, пыл влюбленных остудив,

Над ними дружно потешалась,

Сперва помолвку объявив.

От плоских шуток деревенских

Насчет сих дел неджентльменских

Немедля весь настрой пропал,

А Женя понял, что попал…

Пурпурней свеклы с огорода,

Татьяна прочь спешит скорей,

Сестра подмигивает ей

И сразу к Ленскому у входа:

Зовет по саду погулять,

Под древом место их занять.

XLV

Ревнует Ленский, чуть не плача,

Такого он не ожидал.

Какая вышла неудача!

Онегин Тане слово дал.

Коварство женское известно.

Ах, вертихвостка. Так нечестно!

А Ольга: — Я же нравлюсь вам?

— Конечно, нравишься! — мадам.

Под белы ручки Вову взяли,

И дружно вешали лапшу,

Такую, что не опишу,

Но чем тот мучился, не знали.

Откуда знать им, что поэт

Лишь не сказал бы Жене «нет»?

XLVI

И от хозяев хлебосольных

В тот день друзья едва ушли,

Невест оставили довольных,

Всучить девиц им там смогли.

Онегин думал: «Ну и ладно,

Жениться вовсе не накладно».

Он лошадь бодро погонял

И о приданном размышлял.

Но мрачно друг в седле качался,

Как мышь надуясь на крупу,

Болтал он в стремени стопу

И долго с Женей не общался.

Крепился Ленский цельный путь,

Но вот устал он губы дуть.

XLVII

И вот соседи в мире снова,

Заходят в гости покутить:

Вина отведать или плова,

Щи со сметаной оценить.

В бильярд по партии сыграют

И, как шары, балду гоняют.

Приятно вместе отдыхать

И языками почесать.

Огонь в камине затухает,

Вечерняя сгустится мгла,

Поэт, взяв шляпу со стола,

Украдкой тягостно вздыхает.

И через силу он уйдет,

«Прощай, мой милый» лишь шепнет.

XLVIII

У Женьки в думах все сестрички,

Ланит румянец, шелк грудей…

Такие милые две птички,

Облапать их бы поскорей!

От дум нескромных распалился,

Мечтал-мечтал и возбудился!

И этот пошлый крокодил

Еще и Ленского подбил,

Чтоб на полночное свиданье,

Когда мадам Pachette уснет,

С задворок через огород

Пробраться к Ольге и Татьяне.

И с теми, очень может быть,

Да групповушку замутить.

XLIX

Настрой поэта романтичный,

Вот только Жене невдомек,

Что тот не гетеро— типичный.

Так он Владимира вовлек

В свои ночные похожденья,

Снискать желая наслажденья.

И вот Онегин, словно вор,

Прокрался к Лариным во двор.

Володя с ним на край хоть света,

Готов стремиться в рай иль ад,

Он жизнь отдать за друга рад.

Ах, такова душа поэта!

И он за Женей семенил,

Хоть не в своей тарелке был.

L

И вот друзья тайком прокрались,

В потемках лезут на балкон,

Едва два дурня не сорвались:

Высоко оказался он.

Там занавес болтался плотный,

Что с бахромою, старомодный.

Татьяны спальня там была,

И дева явно не спала,

Роман французкий все читала.

Он неприличен, просто срам,

И все так откровенно там,

Что кровь из носа та пускала.

Татьяна сильно завелась,

Она б герою отдалась!

LI

Ах, сценой страстною в постели

Роман закончится сейчас!

Володя с Женею вспотели:

Наверх забрались те как раз.

А тут и Ольга прибежала,

Сестрицы чтение прервала;

Татьяна красная как мак,

Не отдышаться ей никак.

Стыдливо книгу закрывает,

Неловко Тане, но сестра

Ее на выдумки быстра

Та «пошалить» ей предлагает.

Еще чуток, такой пассаж

Застанет с Вовкой Женя наш!

LII

И через несколько мгновений

Парчовый занавес раскрыт,

Вот заглянул туда Евгений,

А там такой прекрасный вид!

В свечей интимном освещенье,

Происходило развращенье:

Там две сестрички озорных

Крутились в позах все срамных.

И пусть они мужчин не знали,

Имели опыт сиськи мять,

Пускай могло то удивлять,

Друг друга ловко ублажали!

Ужели девам риска нет,

Чтоб разбудить мадам Pachette?

LIII

Так сестры мило развлекались,

От обнаженных их грудей

Друзья совсем разволновались,

А Вовка позабыл, что гей.

Но сторож не дремал Василий,

Дал солью залп им без усилий,

Ведь в темноте кто разберет,

Стреляет в челядь аль в господ.

В момент забыв приличный русский,

На всю округу вереща,

Задал Евгений стрекача,

Горланя матом по-французски,

А друг, смеясь, за ним спешил,

Он для себя уж все решил.

LIV

Поэт летел, как будто крылья

Вдруг водрузились за спиной,

И лихорадочною мыслью

Горел всецело он одной.

Его так сестры вдохновили!

В любви неродственной забыли

Про предрассудки и мораль,

Отринув ласками печаль.

Сама их смелая идея

Про однополую любовь

Ключом в нем вскипятила кровь!

Поэт же, все еще робея,

Задумал, быть или не быть,

Но срочно друга соблазнить.

LV

Он крикнул на скаку: — Евгений,

Давай ко мне свернем, сосед.

Пускай не будет осложнений,

Хотя погони сзади нет.

Вовек мадам не догадаться,

Кто смел у дома ошиваться,

Как тать прокрался, вот нахал,

И голых дочек созерцал.

И угощу тебя я знатно:

Таких штуковин я привез,

Что пробирает аж до слез

И сердцу делает приятно. —

Ничуть Евгений не устал

И к другу в гости поскакал.

LVI

Поэт волшебных мухоморов

С земель германских притащил

И без особых уговоров

Он ими Женю угостил.

А опосля уселся рядом,

Смотря на друга томным взглядом,

Плотней придвинувшись, вздыхал

И нежно за руку держал.

И, кайф словив от тех грибочков,

Вошел Онегин в дикий раж,

Он так завелся сильно аж

С каких-то скромных двух кусочков,

Что был потом совсем не прочь

С ним поразвлечься в эту ночь.

LVII

Ну как, не прочь? Тот интересу

Взалкал от скуки и без баб,

Предаться дивному процессу,

На передок коль Женька слаб.

В душе он был бисексуалом,

Но с парнем как-то вот не спал он.

И он решил, чего бы нет,

Не провести эксперимент?

— Но, чур, я сверху, — заявляет

И, Ленского затем раздев,

Привычно лапая, как дев,

Прям на ковре его валяет.

Сорвав младых восторгов стон,

Любви предался с другом он.

LVIII

Ах, тот любил, как в наши лета

Уже не любят; как одна

Безумная душа поэта

Еще любить осуждена:

Сбывалось тайное мечтанье.

И неприличное желанье,

Что ело сердце, как печаль.

Уж унеслось куда-то в даль.

И, стыд поправ, он отдавался,

Устроив форменный Содом,

Что ходуном ходил весь дом,

И пол под ним чуть не сломался.

Метался Ленский и кричал,

Блаженства пик предвосхищал.

LIX

Сгорая в страсти сей вселенской,

Не мог ни охнуть ни вздохнуть.

Вот так, друзья, Владимир Ленский

Окончил девственника путь.

Он как цветок расцвел из грязи.

Об этой очень странной связи

Онегин, впрочем, не жалел:

Давно попробовать хотел

Запретней что-то кокаина,

Вульгарней подзаборных шлюх,

И изыскательства в нем дух

Взалкал опять адреналина.

Вот так Евгений деловой

Полнил опыт половой.

LX

В тот год осенняя погода

Застряла долго на дворе,

Зимы уж не ждала природа,

А та приперлась в январе.

Вот бегает дворовый мальчик,

Морозит нос, морозит пальчик,

В окно маман ему кричит,

Ремнем по попе дать грозит.

А уж крестьянин, торжествуя,

Нетрезвым обновляет путь;

Плетется в дровнях как-нибудь

Лошадка, перегар почуя.

Земля в снегу — большой пельмень;

Такой любила Таня день.

LXI

За эти месяцы девица

Всецело просто извелась;

В объятьях ласковых сестрицы

Та не сегодня, не вчерась

Не может удовлетвориться,

Татьяне бедной аж не спится.

Ах, если б Женя с нею был,

Ее одну бы он любил:

О том мечтается Татьяне.

Повел ее б на сеновал,

С нее одежды там срывал…

Чтоб все красиво, как в романе!

И не давал передохнуть,

В ее впиваясь алчно грудь.

LXII

Онегин пару раз Татьяну

Пытался лапать между дел,

Он смел бывал ужасно спьяну,

Но лишь задрать подол хотел,

Мадам, дочурку опекая

И все желанье отбивая,

Заноза словно, тут как тут:

— До свадьбы ласки подождут!

И так помаявшись немного,

Онегин уж рукой махнул,

И с Вовкой в пьянку завернул,

Раз там у Лариных так строго.

Хлебали те не молоко,

А все «Моэт», «Вдову Клико»!

LXIII

Мы все бухали понемногу

Чего-нибудь и как-нибудь.

Похмелья нет, и слава богу,

Дадим печенке отдохнуть.

Евгений просыпался с Вовой,

С утра с ним кофе пил в столовой.

В порядок харю приведя,

Сердечно друга проводя,

Онегин вскрыл письмо от Тани, —

Слуга Архип ему принес, —

Ребром в нем ставился вопрос,

О встрече тайной без мамани.

Сестра прикрыть ее сулит:

На стреме Ольга постоит.

LXIV

Я приведу письмо частично,

Оно сумбурно и чудно,

Еще местами неприлично

И по-французски все оно.

Под вдохновением романа,

Без запятых строча, Татьяна

Страниц на десять разошлась.

В такие дебри забралась!

Сперва писала о погоде,

О видах там на урожай

И про поездку за Можай

Упоминала что-то вроде…

Пока до сути доползал,

Забыл Онегин, что читал.

Письмо Татьяны к Онегину

Я к вам пишу, чего же боле,

На сеновал чтоб вас позвать,

Там нашей бурной страсти волю

Мы наконец-то сможем дать.

Доколе мучится в неволе

Здесь, целомудрие храня?

Как задолбало то меня!

Сюрприз вам сделать я хотела,

Хотя сгораю со стыда.

Пылаю жарче, чем тогда,

Когда в саду дошло до дела.

А так охота хоть бы раз

Узнать поближе, Женя, вас!

Мне мало слышать ваши речи,

Вам слово молвить, и потом

Все думать, думать об одном:

Про день иль ночь интимной встречи.

Вы, верно, стали здесь другим,

Вам без столичных штучек скучно.

Увы, ничем мы не блестим:

Ни в плане моды, ни научно…

Итак, вы посетили нас

В глуши забытого селенья.

Боготворю я этот час,

И вся сгораю от волненья.

Такого чудного везенья

Когда еще мне здесь сыскать?

Здесь фиг найдешь по сердцу друга,

Скорее скучного супруга,

Чтоб жизнь в тоске с ним коротать.

Другому ни за что б на свете

Не отдалась так быстро я!

То сексапильность в вас в ответе:

Моргни лишь глазом, я твоя!

Я под любым сбегу предлогом

И — на свидание с тобой;

Согласна хоть под первым стогом,

Что мягче в поле за рекой.

Ты в сновиденьях мне являлся,

Такое там со мной творил!

Меня по-всякому любил,

А сам при том не раздевался.

И это словно был не сон!

От страсти млела и пылала,

Такой оргазм я испытала!

И в мыслях молвила: вот он!

Все утро я потом вздыхала

Во мраке девичьей, в тиши,

И понапрасну унимала

Или молитвой заглушала

Кипящий тигель свой души.

Мечтала в это я мгновенье,

Чтоб то продолжилось виденье.

Ко мне б ты в спальню заглянул,

Приникнул тихо к изголовью,

Со всей отрадой и любовью,

Слова игривые шепнул.

О, мой коварный искуситель,

Сюрпризов, может, не любитель,

Но сделать мне уж разреши

Что неприличное такое:

Устроим праздник для души

Мы за сношенье половое.

Я нетерпеньем вновь горю,

На полувздохе замираю,

Тебе невинность подарю,

Приди скорее, умоляю!

А то сижу я здесь одна,

Никто меня не понимает,

Идей моих не разделяет.

И даже младшая сестра.

Прости, что в лоб с таким разбором,

Молю, друг милый, не язви;

Мое признание в любви

Не омрачай же ты отпором!

Кончаю, чтоб не надоесть,

И в предвкушенье замираю…

Как только сможешь то прочесть,

Ответа я уж ожидаю.

LXV

И, получив письмо такое,

Онегин духом аж воспрял,

Напялил платье дорогое

И к милой Тане почесал.

В саду уж холодно встречаться,

Но тут не стоит огорчаться:

Готова комната уже

На верхнем самом этаже.

Уютно там помиловаться:

Накроют столик на двоих;

Кровать в шелках, а как без них?

Там есть простор, где кувыркаться.

И от шампанского, конфет

Приятный выйдет tête-à-tête!

LXVI

Сбежала Таня на прогулке,

Тут Женя «мимо проходил»,

Тот встретил даму в переулке,

Ее под ручку проводил.

Готово все для обольщенья,

Но не дошло до угощенья:

Влеченьем пламенным и нежным,

И чувств порывам те мятежным

На покрывалах отдались;

Нет сил терпеть до брачной ночи,

Что ж, раз того девица хочет,

Разврату с нею предались.

Ужели не простим мы ей

Сих легкомыслия страстей?

LXVII

Герой наш — мастер развращенья,

Тот в оборот Татьяну взял,

Плевав на всякое смущенье,

Без опыта девицу мял.

Евгений славно ей заправил,

Ах, как Онегин раком ставил!

И пусть то было в первый раз,

Пришла Татьяна вся в экстаз.

Кричала та: — Еще, mon cher! —

Как рыба на брегу забилась,

Под ним стонала и извилась,

Ногою грохнула торшер.

Такого с Ольгой никогда

Не испытала бы она!

LXVIII

Передохнув на шелка ткани,

Те предавались ласкам вновь,

И нет сомнений уж у Тани,

Что это чистая любовь.

В объятьях Жениных та млела

И вся от счастья онемела

Неужто в браке, коль не лень,

Так классно будет каждый день?

Все скрип кровати раздавался,

И, с другом шалости забыв,

На чувства Ленского забив,

Онегин ею наслаждался.

А после этот крокодил

С сестрой прийти ей предложил.Примечание к частиЧитайте также "Онегин и Лукоморье" https://ficbook.net/readfic/7925633

LXIX

Настали святки. Для гаданья

Пришла пора в восход луны.

Татьяна верила в преданья

Простонародной старины.

Та на Евгения гадала,

Колечко в воду уж кидала,

И воском капала вослед.

Бубновый выпал ей валет, —

Судьбой назначено самою

И уготовано за сим

Навеки быть ей вместе с ним

И стать Онегина женою.

Татьяна счастлива сейчас,

Пустилась с Ольгой вместе в пляс.

LXX

Едва она в ту ночь уснула,

Крутилась, как веретено,

С окошка холодом подуло,

И им виденье рождено:

Вот на пустой она поляне

По пояс вся в снегу, в бурьяне

Стоит столбом и надо ведь:

Вдруг вылезает к ней медведь!

От страха Таня завопила, —

Как настоящий этот сон! —

По-человечьи молвил он:

— «Превед, медвед» сказать забыла.

Та в морду снег давай кидать

И попыталась убежать.

LXXI

Напрасно Таня отбивалась,

Звала на помощь егерей,

Как на спине та оказалась

И в дом без окон, без дверей,

Что на неведомых дорожках

Торчит себе на курьих ножках,

Уже доставлена была.

И в доме этом пьянка шла.

Ну все, как в страшной сказке няни…

Медведь же лапой помахал

И очень быстро умотал,

Сказав погреться там Татьяне.

Зайти, ой, страшно ей зело,

Но любопытство верх взяло.

LXXII

Стучит она тихонько в стену,

Вдруг появилась дверь пред ней:

Новейшей техники замена —

То волшебство забытых дней.

За дверью Леший появился,

Он хорошо уже напился,

Живот бочонком аж надул, —

С котом ученым пиво дул!

На шее Лешего русалка, —

Распутен дико ее вид, —

Так мертвым грузом и висит, —

А в волосах стрекочет галка.

Шумят за ними голоса,

В избе творятся чудеса.

LXXIII

Прекрасных витязей пехота,

Как уместилась, не понять,

И всякой нечисти там рота

Собралась выпить-погулять.

Глядит похабно на Татьяну,

Глаза прищурив косо спьяну,

Колдун заморский с бородой,

А сам-то шибзик прям такой.

Всех тридцать витязей в «Девятку»

Успел порядком обыграть;

Морской их дядька задолжать

Сумел ему все без остатку.

Тот злато-серебро копил

И похищать девиц любил.

LXXIV

— Мое! Не тронь! — кричит Евгений.

Хозяин в этой он избе.

И он не терпит возражений.

— Иль засажу же я тебе!

Он восседает среди пира,

На нем корона. Три сапфира

Огнем магическим горят

На той короне дружно в ряд.

Предметом он продолговатым

Каким-то гнущимся грозит,

И поскорей свалить спешит

Колдун тут с видом виноватым,

В один момент сообразя,

Что с главным спорить-то нельзя.

LXXV

Вот кот ученый песнь заводит,

Блатной аккорд второй берет,

К Татьяне Женя же подходит

И в спальню за руку ведет.

Но тут Владимир появился,

Как снег на голову свалился.

«Онегин мой!» — тот закричал,

Глазами страшно так вращал!

Татьяна друга Жени молит:

— Что с вами, Вова, не пойму?

— Так не достанься никому! —

Тот словно истину глаголет.

Он нож стремительно достал

И друга жизнь им оборвал…

LXXVI

Но нет: Татьяне показалось…

Та не привыкнет к чудесам:

Ведь Ленский, промахнувшись малость,

Случайно закололся сам…

С печальным криком умирает…

Зари багряный луч играет;

Авроры северной алей,

Влетает Ольга в двери к ней.

Она так просто не отстанет,

И будет Таню тормошить,

В своих объятиях душить,

Как банный лист к сестре пристанет.

Охота больно Ольге знать,

Что та во сне могла видать.

LXXVII

В поту холодном вся Татьяна, —

Ту Ольга за руку трясет, —

Разволновалась сном обмана:

— А где же пир, ученый кот?..

Владимир с Женей там подрались.

Убить друг друга попытались…

И кто-то, кажется, погиб…

И пот холодный вновь прошиб

Татьяну. Та, как не проснулась,

Во власти грез еще пока.

Но уж сестрица с языка

Сняла рассказ и ужаснулась.

Визжала Ольга «ах» да «ох»

И восклицала: «О мой бог!»

LXXVIII

Татьяну сон не отпускает,

Ей странны Ленского слова,

И в облаках она витает,

Ее кружится голова.

Ах, как в том сказочном притоне

Шикарен Женя был в короне!

Но что-то мрачное, как весть,

В подобном образе же есть.

Татьяна лезет под подушку,

Чтоб сонник старенький достать;

Ей надо сон истолковать

Про эту странную избушку,

В которой столько-то чудес,

И к ней Онегин страстно лез.

LXXIX

Ах, полон этот сон разврата,

Тревоги повод подавал

Предмет вон тот продолговатый…

По деве явно Фрейд рыдал,

Но он, к несчастью, не родился,

А посему ей пригодился

Задека. Как его… Мартын,

Что издавался за алтын

И по Рассее расползался.

Горазд он сны был толковать:

То у китайцев мог содрать,

Но в плагиате не сознался.

Его Татьяна теребит,

Желая знать, что сон сулит.

LXXX

«Кота» та ищет и «медведя»,

«Избу», «поляну», «чудеса»…

Ни разу в смысл всего не въедя,

Листает книгу полчаса.

А Ольга ерзает в волненье,

Ее снедает нетерпенье,

С сестрицей ей бы пошалить,

Скорей ее бы завалить!

И смотрит хитро, как лисица,

Пока спокойно спит маман,

Та воплотит коварный план:

С Татьяной хочет порезвиться.

Ну сколько можно все читать?

Устала Ольга ожидать.

LXXXI

И Ольга сладко ту пытала.

Ей было завидно: сестра

Любовь с мужчиной испытала;

Ее ж утеха нехитра:

Ночнушку сбросив, обнажиться

И, книгу вырвав, покуситься

На тело белое родни,

Подняв веселый визг возни.

Губами с ней соединиться,

Горячей кожею прильнуть,

В едином веянье вздохнуть,

Ее любовью насладиться,

Той руки, груди целовать

И нежный персик щекотать.

LXXXII

Откушав кофе с круассаном,

Мадам спешит уже к дверям

(На ней чепец чудной с султаном),

Напомнить чтобы дочерям:

Не за горами именины;

Писали давеча кузины;

И дядьки, тетушки, и брат

Приехать к ним уже хотят.

И женихов, конечно, надо

На вечер срочно пригласить,

Перед роднею пофорсить.

Пусть не теряются же чада,

И кавалера в оборот

Скорее каждая берет.Примечание к частиЧитайте также "Онегин и Лукоморье" https://ficbook.net/readfic/7925633

LXXXIII

Заря багряною рукою,

Катясь от утренних долин,

Уж подгоняет за собою

Веселый праздник именин.

С утра уже студенты пьяны

И отмечают День Татьяны:

Разносят город те толпой,

Но здесь в деревне тишь-покой.

Готовят Ларины с вечору

Курей, варенья и хлеба,

(Ушло лишь соли пуда два),

Родни чтоб накормить всю свору.

Один с супругой Пустяков

Сожрет продуктов будь здоров!

LXXXVI

С утра пораньше на халяву

Народ съезжается уже

И предвкушает как на славу

Поест пирог и бланманже.

В прихожей уж не протолкнутся,

А гости только пуще прутся:

Родные, что живут в селе,

Вода на пятом киселе.

Приперли дружно все подарки —

Все пустяки да сущий вздор,

Особо дедушка Егор,

Что собирал от писем марки.

А мамин дядюшка Панфил

С собой француза притащил.

LXXXV

Мосье Трике привез куплеты.

(Он сам их что ли сочинял?)

Для именинницы сонеты

Пропеть за чаем обещал.

Но был француз чуток неловок

И наступил на двух болонок,

И эти шавки наугад

Мосье Трике вцепились в зад.

Тот в диком ужасе метался,

Толкнул Скотининых чету,

Порвал персидскую тафту…

Скандал все громче разгорался.

И поддержал веселый хай

Противных мосек дружный лай.

LXXXVI

Но не дошло до мордобоя,

Мадам спешит разнять гостей,

Болтает та без перебоя

И ждет свежайших новостей.

И брат двоюродный Буянов,

И отставной советник Флянов,

Косясь на водку и икру,

Гуськом за ней идут к столу.

Болтает с ними без умолку

И Петушков — уездный франт,

Что в остроумии талант

И тырит ложки втихомолку.

Всем врал на честном он глазу

И взглядом ел уж колбасу.

LXXXVII

Гвоздин, хозяйство чье хвалили,

Владелец нищих мужиков,

Ворчит, что ноги отдавили

С супругой вместе Пустяков.

Мосье Трике он проклинает,

Француз же зад свой потирает

И вспоминает, что собак

Едят в Пекине просто так.

— Ну что вы, сударь, как же можно?

У нас собак не подают, —

Мадам уж снова тут как тут.

— Такое кушать невозможно!

И вставил «умный» Пустяков:

— Еще к собакам бы котов!

LXXXVIII

И во француза «кинул тапок»,

Мосье желая он добить,

Насчет вот лягушачьих лапок,

Что извращенцам лишь любить.

Мосье набычился мгновенно,

Желая драться непременно,

И посоветовать хотел,

Чтоб тараканов тот поел.

Но тут к столу гостей позвали,

Про спор француз тотчас забыл,

Никак не меньше он любил,

Все то, что ныне подавали.

Он Пустякова оттолкнул,

И первым кушать сиганул.

LXXXIX

Столы накрыты очень пышно,

Расселись гости тут и там.

В столице чавканье аж слышно:

Жрут угощение мадам.

Уста жуют, да сплетни бают,

Да тосты, речи все толкают.

Тут женихи идут, и вот

За стол и их мадам зовет.

Сажают их напротив Тани,

Та все бледнее и бледней;

Пофлиртовать охота ей,

Исполнив так совет мамани,

Но что-то дурно ей с утра.

Сует ей соль под нос сестра.

XC

Вот бланманже уже подали.

Лицо Татьяны в тон желе.

Так поздравления достали,

Не лезет даже крем-брюле.

С утра уж прямо затошнило…

Евгений улыбнулся мило,

Шепнуть ей что-то захотел,

Но тут мосье Трике запел…

И две болонки с ним завыли,

А гости начали икать,

Мосье на ухо, так сказать,

Пять косолапых наступили.

Но в политесе всяк терпел,

Хотя убить его б хотел.

XCI

Когда закончилась та пытка,

Тут оживился сразу зал,

На танцы все рванули прытко.

Онегин Таню не позвал.

У Ольги он сперва вертелся,

Потом пропал. Куда он делся,

Никто не мог бы нам сказать.

Хотел бы Ленский поискать,

Да на мадам слегка нарвался,

Та просит «мамой» называть

И с Ольгой вальс потанцевать.

Володя нехотя ей сдался,

Хотя предчувствием дурным,

Уже сейчас поэт томим.

XCII

На пир из ближнего посада

Приехал ротный командир,

Всех завести умел как надо,

Он самый барышень кумир.

С собой он притащил корнета,

Чья красота пера поэта

Достойна всячески была,

А морда сверх того мила.

И эти боевые франты,

Чтоб молодежь повеселить

И славно время проводить,

Затеяли играть тут в фанты.

Задать такое, боже мой!

А за отказы — по штрафной.

XCIII

То девам было развлеченье.

Они горазды сочинять,

Парням устроить бы мученье,

Чтоб стыдно было выполнять.

Уже Онегин налакался

И хорошенько отрывался.

Чтоб позабавить милых дам,

Горланя: «Пра-па-прам-пам-пам!»,

Пошел плясать гопак с корнетом

Под дружный хохот, гам и шум

(Ну коль зашел за разум ум)

И обжимался с ним при этом.

А этот пьяный дуралей

Облапил Женю за филей.

XCIV

Увидел Ленский наглость эту,

«Полегче, сударь!» возражал,

Но пофиг дым на все корнету,

Тот лапать Женю продолжал.

А Женя, хам, с ним всяк резвился,

В попец корнету сам вцепился;

Тому такое не впервой,

Мурлычет спьяну: «Дорогой!»

И так они и повалились,

Споткнувшись дружно, — смех да грех!

Вот друг на друге те при всех…

А гости пуще веселились.

Кого-то дернуло сказать:

«Слабо его поцеловать?»

XCV

Того стерпеть душа поэта

Уж совершенно не могла.

Проделки подлого корнета,

Его паскудные дела

Взвинтили вихрем мысли Вовы,

Взревел погромче он коровы

И диким коршуном напал,

Обоих за уши трепал.

Он Женю оторвать пытался,

Но тот его остановил

И поцелуй возобновил,

И не у дел поэт остался.

Хоть Ленский плакать не хотел,

Но наступил его предел.

XCVI

Устроил сцену он прилюдно,

Орал до хрипа невпопад:

«Меня обманывать не трудно!

Я сам обманываться рад!»

И так поэт наш развопился,

Что Женя чуть не протрезвился.

Сказал: «Ну все, окончен бал»

И вроде как его послал.

А Ленский дальше разорялся,

Весь мир как рухнул на него.

Не слыша больше ничего,

Рыдал навзрыд, при всех ругался…

С ума от ревности сошел

И к страшным выводам пришел.

XCVII

Что стукнет в голову поэту,

Откуда мог Евгений знать?

Он помахал рукой корнету,

Свалил домой затем поспать.

Татьяне дурно вроде стало,

А может, просто та устала…

В кровать бы ей прилечь скорей,

Сестрице — развлекать гостей.

А Ольга, скиснув от болвана,

Махнув на Ленского рукой,

Раз ненормальный тот такой,

Уже спешит кадрить улана.

Ведь вечер только начался,

И надо, чтобы удался.

XCVIII

И вечер удался на славу

(Хоть Ольге в этом повезло),

Улан пришелся ей по нраву

Всем обстоятельствам назло.

Ему та голову вскружила

И миловаться поманила;

Оставшись с парнем тет-а-тет,

Была согласна на минет.

А этот Ленский, дурачина,

Да что себе он возомнил?

Такую девку упустил!

Какой же после он мужчина?

Сам прибежит еще в слезах

И поваляется в ногах!

XCIX

А гости все не расходились, —

Еще никто же не устал! —

Шампанским с водкою упились,

И дальше шел веселый бал.

И бал гремел, а у француза

Уж от еды трещало пузо,

А остальным не привыкать,

Спокойно могут те пожрать.

Но молодые наплясались,

Разбивши туфли о паркет;

Давно уехал наш поэт,

Старухи в карты наигрались.

Да сколько можно уж гулять?

Пора бы вечер закруглять.

C

Весь дом за полночь в шуме диком,

Никак гостей не разогнать!

Мадам от них уж с нервным тиком.

Она успела так устать!

Как надоели ей Буянов

И отставной советник Флянов!

И Пустяков ее достал,

В хандру занудствами вогнал.

Теперь проблем иных немало:

Не все разъехаться спешат,

Заночевать у ней хотят.

Мадам всех еле рассовала.

Хоть дом большой, а места нет,

Чтоб спал в нем каждый дармоед.

CI

Пока мадам гостей ложила,

Ей стала Ольга помогать;

Пашет момент тот упустила,

Когда смогла та убежать.

Она забыла об улане,

Улан же Ольгу прет в чулане,

Ей панталоны обагрив,

Ужасно нрав его ретив!

Вся Ольга в мыле, растрепалась,

Но знала, надо потерпеть,

И это слаще будет впредь,

И так охотно отдавалась,

Что парень страсти не сдержал

И носом к двери ту прижал.

CII

Маман не чуяла подвоха

По части будущих проблем,

Казалось ей, что все неплохо,

И угодить пыталась всем…

Один сюрпризец от Танюши -

Уже влипалово по уши,

Еще и Ольга подвела

И честь улану отдала.

Мадам как лучше ведь хотела,

В заботах вся и вся в делах,

Да в беспокойстве о гостях

Вторую дочку проглядела.

На дом весь Лариных позор

От легкомыслия сестер!

CIII

Улан же, Ольгу попетрушив,

Сел на коня и был таков,

Ее родни сон не нарушив,

Пока не дали тумаков.

В ночи заснеженной он скрылся…

Сперва красиво объяснился.

Пустое — в чувствах уверять.

С него расписочку бы взять!

Его уж Ольга обожала.

Не сомневается она,

Что век его любить должна.

И взглядом долго провожала,

Любви сегодняшней итог

Все ощущая между ног.

CIV

Так проводив улана взглядом,

К Татьяне быстро та бежать,

Для счастья многого не надо —

Скорее тайну рассказать.

Дрожала от волненья мелко:

— Танюш, поздравь, и я не целка!

Как раз Татьяна не спала

И нежно Ольгу обняла.

С ней пошептаться обещалась,

Но лучше завтра. А сейчас

Она сомкнуть пыталась глаз

И дурноту унять старалась.

И любопытных здесь полно

Кузин и теток заодно.

CV

Да, полон дом у них народа,

Гостей не счесть по всем углам,

Аж нет свободного прохода.

Их еле втиснула мадам!

Сопит, ворочаясь, Буянов,

Ему тихонько вторит Флянов,

В гостинной — грузный Пустяков,

Во сне бормочет Петушков…

Мосье Трике в пижаме старой,

Что моль не стала доедать,

Уж храпака успел задать

Меж клавикордом и гитарой,

Больною печенью томим.

И две болонки вместе с ним.

CVI

А рядом дядюшку Панфила,

В салате мордой чтоб не спал,

Тут на софу мадам сгрузила,

Он так от праздника устал!

Другие сами развалились,

Кто где бухал, там повалились

И звуки стали издавать,

Родне как будто подпевать.

Весь дом, как хор успешно спетый,

Своей мелодией живет,

Скотинин с тещей бас дает,

А Петушков сопит фальцетом.

Беды не чуя, дружно спят,

В одной тональности храпят.

CVII

Все стихло в комнате Татьяны,

И даже Ольга унялась.

Озарена лучом Дианы,

Татьяна думать принялась.

Она свиданье вспоминала

И по Онегину страдала,

По ласкам, что он расточал,

По наслажденью, что давал.

Она от дум таких вспотела,

Меж ног так жарко стало ей,

Сосцы набухли у грудей,

Ах, как она его хотела!

Пускай, он будет ей вертеть…

Но ей ведь не о чем жалеть?

CVIII

Что было следствием свиданья?

Увы, не трудно угадать:

Какие жуткие страданья

Могли Татьяну ожидать.

Откуда б мысли было взяться,

Что надо ей предохраняться?

Сказать бы няня ей могла,

Да недогадлива была.

Последствий Таня не хотела,

Но мы вперед не будем лезть,

Оставив так Татьяны честь,

Что так наивно залетела.

Ведь впереди нас драма ждет

Похлеще, чем ее живот.

CIX

Наутро Женя встал похмельным,

Сюрприз его уж поджидал.

На стук открыл, и с видом дельным

Сосед Зарецкий там стоял.

Вот черт принес того соседа!

Ах, неприятная беседа

Какая очевидно ждет:

С добром Зарецкий не придет.

Овеян был дурною славой

Сей персонаж на всем селе.

Почти всегда навеселе,

С улыбкой дерзкой и лукавой.

Его бесстыжие глаза

Глядят туда, где есть буза́.

CX

Зарецкий был большим буяном

И часто споры затевал,

В картежной шайке — атаманом;

Он очень ловко мухлевал.

Любил друзей, паскуда, ссорить

Иль драку знатно раззадорить.

Иль шутку гнусно учинить.

(Ну кофе там штаны облить.)

И на чужой беде нажиться,

Стравить, поставить на барьер,

И ставки делать, например,

Раз повод есть, как говориться.

И у него всегда в чести,

Как «на слабо» бы развести.

CXI

Он очень многим отличился!

Попал к французам: с бодуна

Прям на мусью с коня свалился

И в плен поехал, вот те на!

В плену Зарецкий не терялся,

Лишь в обстановке разобрался,

И сразу понял: можно жить

И у французов побузить.

Он их морочил две недели,

Вино все пил и воровал,

И делал каждый день скандал.

С него французы оборзели

И русских стали умолять

Назад его скорей забрать.

CXII

Онегин знал его. Бывало

Он вместе дружно с ним бухал,

Когда от скуки распирало,

Когда он Ленского не знал.

Тот мог, напившись безобразно,

Поматюгаться всяко-разно.

Потом Зарецкий в раж входил

И самогонку снова пил.

Но пьяным даже став мертвецки,

Он очень метко мог стрелять

И в туз, не целясь, попадать

В пяти саженях молодецки.

И был к тому же он мастак,

Чтоб на столе сплясать гопак.

CXIII

Тот после жаркого привета,

Не затевая разговор,

Вручил записку от поэта

Онегину, осклабя взор.

С учтивой ясностью холодной

Поэт наш пишет благородный;

Зовет немедля на дуэль

Короткий вызов иль картель.

Евгений даже удивился,

Он ничего не понимал,

«Какого лешего?» сказал.

С чего-то Ленский взбеленился

И приглашает подлеца

Отведать к завтраку свинца. *

CXIV

Хотел бы это все Евгений

Ко всем чертям скорей послать.

Вот не хватало с Ленским прений!

Пошел бы лучше он поспать.

Зарецкий нагло наседает,

И согласиться подгоняет.

Онегин мысли напрягал,

И выход сей предполагал:

Пусть чувства Ленского задеты, —

Скорее в шутку обратить —

Иль холостыми зарядить,

Подговорив, их пистолеты,

Но ни в какую наш буян,

Будь проклят, после окаян.

CXV

Он толковал ему о чести,

На грех, как дьявол, подбивал.

При том добавил кучу лести

И даже долю предлагал.

Евгений плюнуть мог на это,

Прийти бы самому к поэту,

Сперва с размаху в морду дать,

А после вместе забухать.

Но предан инцидент огласке,

Не дать уже обратный ход.

Кривит Онегин только рот:

— Я б разобрался в неувязке…

Зарецкий тут ему назло:

— Все ставки делает село.

CXVI

И нет бы чувства обнаружить,

Всем сердцем юношу любя,

Его пойти, обезоружить,

А не жалеть сидеть себя…

Ну что ему до мненья света?

Простить бы олуха-поэта

(Который, надо полагать,

Не знал, как пистолет держать).

— Тебя сочтут, Евгений, трусом, —

Зарецкий масла подливал

И под конец еще сказал,

Крутя длиннющим пышным усом:

— И всякий скажет ведь, Женек,

Что ты позор на род навлек.

CXVII

И тут отчаянный повеса

Самонадеянно рискнул,

Взалкав к дуэли интереса,

По всем бы зайцам враз пальнул.

И наш герой весьма нахальный

Уж план придумал гениальный:

Дуэль он Ленскому сольет,

А тот, поди, не попадет.

(Об этом просит дуэлиста

Он позаботиться чуток:

Недовзвести слегка курок

Иль что на выбор афериста.)

Коль результат известен нам,

Бабло поделим пополам.

CXVIII

Пускай все ставят против Жени,

Так только лучше авантаж,

Тут никаких сомнений тени,

Барыш так точно будет наш.

Лукаво щурится Зарецкий

И одобряет план сей дерзкий,

И сразу делает акцент,

Что хочет больше он процент.

Пришлось на это согласиться.

И вот, ударив по рукам,

Обрадовать поэта сам

Уже механик торопится.

Известен день, назначен час.

Итак, дуэль с утра у нас.

CXIX

Всю ночь в горячке бедный Вова,

Затеял, бедный, пребывать.

Не хочет, честное вам слово,

Он друга Женю убивать.

Он горевал с любви прошедшей,

Поэт влюбленный — сумасшедший,

Что говорю я, боже мой,

Опасней он, чем псих иной.

И Ленский наш, не хуже Тани,

С любимым ночку вспоминал

И с новой силой воспылал,

От чувства к Жене был на грани,

Совсем с катушек соскочил,

Всю ночь стихи о нем строчил.

CXX

«Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явился ты,

Как мимолетное виденье,

Евгений чистой красоты!..»

Потом одической строфою

Вписал он пару од герою;

Маразм любовный в них крепчал,

Но Ленский то не замечал.

Лишь в грезах счастье так возможно,

А так и незачем и жить

(Не мучался чтоб, пристрелить).

Его понять нам будет сложно:

Всем здравым смыслам вопреки

Пасть от любимого руки.

CXXI

«Куда, куда вы удалились?.. —

Он, засыпая, бормотал.

Ах, если б грезы его сбылись,

За это все бы он отдал!

Ничто не вечно под луною.

— Я только быть хотел с тобою.

Бороться здесь напрасный труд,

И все равно нас не поймут.

От всех презрением гонимый,

Итог я жизни подвожу

И от тебя я ухожу

С твоей же помощью, любимый,

Чтоб не достаться никому,

Лишь только гробу одному.

CXXII

Слезу пролить над ранней урной

Пусть никогда ты не придешь;

Рассвет печальный жизни бурной

Пускай не ставил ты ни в грош.

И для меня не стало тайной:

Та ночь любви была случайной.

Но я прощаю и люблю,

По нашей дружбе слезы лью…»

В чернилах Ленский извозился,

Письмо прощальное писал:

Чиркал, комкал и вновь чиркал,

К утру ужасно утомился.

Рассвет подкрался уж как раз,

Тем роковой приблизив час.

CXXIII

Блистает речка, льдом одета.

Мальчишек радостный народ,

Не нарушая сон поэта,

Коньками звучно режет лед.

Мороз и солнце, день чудесный,

Поэт наш дремлет распрелестный

(Стихи писал и задремал

Над модным словом «идеал»).

Пора, Володенька, проснись,

Открой сомкнуты негой взоры

Навстречу северной Авроры

И на дуэль скорей явись!

Сосед пришел его будить,

Стал громко на ухо вопить.

CXXIV

Онегин дрых, не торопился,

Хотя урочный час настал,

Ох, крепко он вчера напился

И по привычке перебрал.

Под голубыми небесами

Великолепными коврами,

Блестя на солнце, снег лежит,

И драться Ленский уж бежит.

Поэт раз сто там задубеет,

Пока Евгений чай попьет,

Пока с похмелья отойдет,

Костюмчик он пока наденет…

И долго будет он икать, —

Устанет Ленский проклинать.

CXXV

Онегин медленно тащился:

Остатки хмеля выдувал.

Ну он, конечно, извинился.

Зарецкий глухо прорычал:

Права качал про пунктуальность.

Послал его в такую дальность

Онегин пасмурный в ответ!

И заряжает пистолет.

Слуга Гильо за секунданта.

Трясется бледный сей француз.

(Боялся он, хотя не трус;

К дуэлям не имел таланта,

Да и стрелять он не умел.

Белье лишь гладил, песни пел…)

CXXVI

Онегин, весь с погодки алый,

Морозить не хотя филей,

Кряхтя, сказал: — Начнем, пожалуй,

Ведь «…не надышишься», ей-ей.

Гильо с Зарецким навострились,

За пень получше схоронились,

Затеяв важный разговор:

Что лучше: пиво или кагор?

Да толку с этих секундантов,

Все сами мерили шаги

До тридцать двух теперь враги,

Намерив разных вариантов.

Нелепый фактор таковой

Внес лепту в спор их роковой.

CXXVII

А господа меж тем сходились,

Их жажда крови проняла.

Пошто два друга раздурились,

Творя столь стремные дела?

Онегин целился по плану,

Готовясь к «мелкому» обману,

Но Ленский в ночь, считай, не спал,

А Женя сильно перебрал…

И пусть хотел он промахнуться,

Но так «удачно» прокосил,

Что прямо Ленского скосил.

Успел слегка тот покачнуться,

На снег со стоном рухнул он.

И сбылся так Татьяны сон.

CXXVIII

Онегин в шоке: «Ленский ранен?»

По телу дрожь его прошла;

Товарищ неподвижно-странен,

Фонтаном кровь кругом лила.

Все нереально как в кошмаре.

Евгений бьет себя по харе;

Приняв мгновенно трезвый вид,

Немедля к юноше спешит.

Зовет уже его напрасно.

Контрольный выстрел не нуже́н:

Так метко Ленский им сражен…

Ах, как то зрелище ужасно!

Вот так во цвете самом лет

«Стрелой пронзенный» пал поэт.

CXXIX

Слуга Архип тут притащился,

Он кстати сани подогнал,

На действо глядя, все крестился

И шапку после скорбно снял.

К нему Гильо подходит бледный

И говорит: — Ах, Ленский бедный! —

И, спохватившись добавлял,

Как будто только увидал:

— Архип, ты как здесь оказался?

— Стреляли… — отвечал Архип.

Он от волнения охрип,

Вдобавок даже заикался.

Собравшись с духом, помогал:

На сани трупик затолкал.

CXXX

Усевшись следом рядом с телом,

Себя Евгений проклинал

И на механика меж делом

Он кровожадный взгляд кидал,

А после сник тоскою злою.

Мчат кони по снегу стрелою,

Везут домой сей страшный клад.

Кругом собрался стар и млад,

Чтоб поглядеть на труп поэта,

Для сплетни пищу ухватить,

Поохать там, поголосить…

(А то ведь развлечений нету.)

Поминки справить как-нибудь,

Чтоб проводить в последний путь.

CXXXI

Зарецкий, кассу собирая,

Женька учил не быть лохом

И, долю денег выдавая,

Совет рвать когти дал верхом.

Онегин с Таней не простился,

Еще до ночи тихо смылся.

Спешил подальше этот гад

Туда, куда глаза глядят.

Когда б он знал, какая рана

Ужо Татьяны сердце жгла!

Ведь о дуэли весть дошла.

Крепилась час-другой Татьяна,

Но силы стали покидать,

Без чувств та стала оседать.

CXXXII

Сознанье Таня потеряла,

Позвали доктора, и вот

Все тайное тут явным стало,

Узнала мама про живот.

Она бранила после Таню

(Как подвела она маманю!):

— Одни мученья мне с тобой!

Но Ольга за сестру горой.

На баррикады гордо встала

И тайну выдала в пылу,

Хоть ни ко граду ни к селу,

Все про улана разболтала.

И доигралась: мать Пашетт

Хватил удар на склоне лет.Примечание к части* А в наше б время написал:

«Что, PvP или зассал?»

CXXXIII

Что ж, продолжение сей драмы

Без Ленского теперь нам весть,

Скажу вам, господа и дамы,

Что рассказать, еще там есть.

Как Ленский пал, Онегин смылся.

И хаос полный воцарился

В кругу их тесном, и потом

Вверх дном у Лариных стал дом.

Мадам слегла, весь день в кровати,

Но нету худа без добра:

Гостей просить была пора,

А тут предлог приличный кстати.

Тех с именин толпа жила,

Мадам их выгнать не могла.

CXXXIV

Они ужасно обнаглели.

С утра безбожно все галдят.

Запасы снеди переели.

Наевшись на ночь, так храпят!

И выдают всю ночь такое!

А все проклятое апноэ.

Никак не выспаться, друзья,

И разогнать гостей нельзя.

Мадам их вежливо просила,

Но мимо все ушей слова.

От них уж кругом голова.

Пашетт за каплями ходила.

Ах, ей охота полежать,

А им бы только все плясать.

CXXXV

На танцах гости так резвились,

Чуть не обрушили весь дом;

Как Пустяковы в пляс пустились, —

Паркет менять пришлось потом.

Всю водку выдули Буянов

И отставной советник Флянов,

А с ними вместе дед Егор,

Что спьяну нес ужасный вздор.

А после дядюшку Панфила

— Скачок давленья у мадам;

Такое ей не по годам, —

Еще роялем придавило…

И Петушков привнес скандал

И винегрет в окно метал.

CXXXVI

Мосье Трике три дня куплеты

Противным голосом поет,

Ликером связки разогреты,

Вот он и глотку-то дерет.

И подружились с ним болонки.

Пораскидали все солонки,

На стол запрыгнув, чтоб подвыть

И пироги понадкусить.

Кругом разгул и энтропия,

Ущерб поместью нанесен.

Родни сходняк сей обращен

В кошмар конкретный, mamma mia!

И женихи (всю ту же мать)

Друг в друга вздумали стрелять!

CXXXVII

И так до этого удара,

Что дочки учинили ей,

Мотала нервы бедной свара

И эти выходки гостей.

Один жених теперь убитый,

Второй же — кровушкой умытый,

Собака аки, хвост поджал,

Куда ни весть, подлец, сбежал.

И вот теперь все не по плану.

Мадам, за голову схватясь

И так отчаянно молясь,

Пьет третий день валериану.

И что же делать, как ей быть,

Не может все никак решить.

CXXXVIII

Зима меж тем была в разгаре,

Но верно поняли уж вы,

Не замечал никто в угаре

Проказов матушки-зимы.

Мадам Pachette в углу стенала,

Распутство дочек проклинала:

— Ах, как могла я проморгать,

Успели женщинами стать!

А Танька, Танька-то брюхата! —

Маман сморкается в платок

И продолжает слез поток.

— Недоглядела, виновата!

Теперь держать ответ самой.

Идите обе с глаз долой!

CXXXIX

Поскольку Женю упустила, —

Там след простыл еще вчерась, —

Вопрос с Татьяной отложила

И сразу Ольгой занялась.

Мадам Pachette слугу послала,

Через него про все узнала:

Где нынче встал улана полк.

Сурово глядя, словно волк

С волчихою своей голодной,

Пашетт сбирается, спешит;

Она вопрос сама решит,

Ворча: «Ну, погоди, негодный!»

Паршивцу уши надерет,

Да хоть за них и приведет.

CXL

Починки требует карета,

Но ждать мамаше недосуг.

Та в сани — плюх! — теплей одета.

— Давай, Панас, гони, мой друг!

Укрывшись мехом в непогоду,

Пашетт, презрев сию невзгоду,

Метель и лед готова снесть,

Такое дело: дочки честь.

Она примчалась к гарнизону,

Охрана, сделав постный вид,

Ей убираться говорит,

Мол, пропускать им нет резону.

И как бараны все глядят,

Идти навстречу не хотят.

CXLI

Мадам шумит у гарнизона

И тут, хвала всем небесам,

Любого краше Аполлона,

Выходит к ней полковник сам.

И тут Пашетт его узнала.

— Георгий Палыч! — восклицала.

— Прасковья, ах, какой сюрприз!

То, верно, был судьбы каприз,

Ведь этот нынешний полковник,

Что гарнизон сей возглавлял

И перед ней сейчас стоял,

Прасковьи давний был поклонник.

И до замужества, видать,

Мечтала Паша с ним сбежать.

CXLII

— Чем я обязан дивной встрече?

Случилось что? — он вопросил.

(Вид у Пашетт такой, замечу:

Та прямо падает без сил.)

Полковник гостью провожает,

За стол перед собой сажает

И с ней о деле говорит,

И коньяком ее поит.

— Ах, горе мне! — Пашетт стенает.

— Ах, коли сможете помочь

Мне защитить меньшую дочь… —

И про улана изливает.

— Один из ваших, вот, помял,

Всю задурил, потом сбежал.

CXLIII

— Ну с ним несложно разобраться, —

Полковник руку ей подал.

— Подлец не сможет отбрыкаться,

Не то пойдет под трибунал.

Своими лучше бы ногами,

Не то «причешем» батогами, —

Не сможет он не только встать,

Забудет напрочь девок мять!

И приказал позвать улана.

И так того весь час стращал,

Что бледен тот, как простынь, стал

С таких наездов старикана.

От страха весь улан вспотел

И вмиг жениться захотел.

CXLIV

И вот пред алтарем с уланом

Счастливо Ольга под венцом,

Вся в белом платье долгожданном,

Уже любуется кольцом.

Стоят родные тихо сзади,

Все в лучших шмотках, при параде.

Полковник, впрочем, тоже там,

Он держит под руку мадам.

Татьяна рада за сестрицу, —

Хоть Ольге, может, повезет,

И счастье в браке та найдет, —

Поймала та свою «синицу».

А вот она, не подстреля,

Так упустила «журавля».

CXLV

Пашетт вздыхает с облегченьем,

Итак, срослось, полдела есть.

Улана с новым назначеньем

Полковник сам, отдавши честь,

Уж поздравляет. Молодые,

Приняв подарки их простые,

К столу с друзьями подались

И с аппетитом принялись

За снедь, что с именин осталась

(Ее мадам не отдала:

У Пустяковых отняла),

Обжорам своре не досталась.

Но к свадьбе уж спешит родня

(От них покоя нет ни дня).

CXLVI

И гости дружно ели-пили,

Орали «горько!» каждый раз.

И молодых сопроводили

На ложе брачное сейчас.

Те в нетерпенье полном были,

К утехам сразу приступили;

Улан так жару поддавал,

Что в эту ночь весь дом не спал.

Наутро он, невольник доли,

С женою должен ехать в полк,

Чтоб исполнять солдатский долг.

И пуще всех грустить без Оли

Татьяна будет, ведь она

Без ласк сестры «совсем одна».

CXLVII

Старушка, с дочерью прощаясь,

Казалось, чуть жива была,

Слезами горько обливаясь.

Но Таня плакать не могла;

И Ольга к ней вперед подалась

И с ней взасос расцеловалась.

И от таких горячих дел

Улан весь даже обалдел.

В карету сели и помчались,

Минуя прежние места;

Мелькала за верстой верста,

А молодые миловались.

Уж скрылись из виду дома…

От счастья Ольга без ума.

CXLVIII

Щебечет мило та с супругом

И видит липовый лесок

И гору ту, что рядом с лугом,

Где вьется звонкий ручеек,

Где подле сосен устарелых,

Погибший рано смертью смелых,

Давно соседями забыт,

Владимир Ленский вечно спит.

Никто очей там не потупит,

Никто не будет приходить,

На серый камень слезы лить.

Туда нога ничья не ступит,

Куда лишь по весне опять

Придет пастух пастушек мять.

CXLIX

И вот весна уже в разгаре

И летнее тепло несет;

Разбились твари все по паре,

Татьяну это все гнетет.

Как с мужем Ольга-то свалила,

Татьяна после захандрила,

На все ей стало наплевать,

Ушла в леса-поля гулять.

Луна на небе рисовалась,

Ухой распахли рыбаки;

Сплели уж девицы венки

И по домам все разбежались…

А Таня дальше молча шла,

В усадьбу Жени забрела.

CL

Случайно вышла незадача:

Пойти вперед или назад?

Но манит дядюшкина дача

Взглянуть хотя бы вот на сад.

Ну что ж, Татьяну пропустили

(И документов не спросили),

В роль гида ключница вжилась,

Ей барин-тур провесть взялась.

Здесь дух везде хозяйский пылкий

Остался, как ни посмотри:

Пакет от дури у двери,

Кругом лежат одни бутылки…

Постель помятая, камин,

Где с Ленским квасил господин…

CLI

На люстре чьи-то панталоны

Там украшали интерьер,

И от конфет оберток тонны

Позавалили весь эркер

С носками вместе и бельишком,

Что в кружевах, пожалуй, слишком,

А на бильярдном на столе

Чулки, засохшее суфле…

Но всей коллекции изюмом

Библиотека ведь была;

Взяв книжку, Таня обмерла:

За смятым, брошенным костюмом,

Меж двух бутылок коньяка

Порнушка классная была.

CLII

Татьяна к знаниям тянулась

И, книги трепетно любя,

Взяв ту, что первой приглянулась,

Страницы нервно теребя,

В гостях до ночи задержалась

И увлеченно зачиталась.

И «Камасутра» ей была

За счет картинок так мила!

Ах, ей такое б не приелось!

Тут столько поз! Все испытать,

Едва ли выдержит кровать!

И вновь ей страсти захотелось.

Как жаль, что наш герой сбежал

И ей всего не показал.

CLIII

Другого Таня не хотела.

Хотя теперь понятно ей,

Как с этим парнем пролетела,

Как обманул ее, злодей:

С наивной девой наигрался,

А замуж брать не собирался,

Лишь расточал он лживо лесть…

Одна пародия на честь!

Татьяна грустно повздыхала

И нежно гладила живот.

Ну что ж, она переживет.

Хотя не избежать скандала.

Мол, дочь Прасковьи, вот дела,

Дитя вне брака родила.

CLIV

Меж тем судьба ее решалась.

Ее сюрприз зимою ждет, —

Мадам Пашетт опять вмешалась, —

Взаймы сосед рублей дает.

Полковник лепту тоже вносит,

На холостых коллег доносит;

Наводку нужную им дал,

Мол, есть свободный генерал.

И дом имеет он приличный,

И блага прочие; доход

Отменный просто каждый год, —

Тем боле повод есть отличный

Тащить ей свой тяжелый крест

В Москву, на ярмарку невест.

CLV

Пристроить надо же Танюшу,

Ее в невесты снарядить,

Чтоб маме не мотала душу,

Скорее замуж проводить.

Уже приданое готово

(Но там не густо, право слово);

Зато вполне товарный вид,

Она других невест затмит.

Вы не ослышались. Невеста

Была б красива, молода,

А что с ребенком — не беда,

И для таких найдется место.

Но, проявив заране прыть,

Вам эту «мелочь» лучше скрыть.

CLVI

И быстро время полетело,

Прошла весна, уж лето вот;

Все закрутило-завертело,

И срок у Тани настает.

И летом, в саму душну ночку,

Уж родила Татьяна дочку.

Пашет ту на руки взяла:

— Ну хоть бы в Лариных пошла.

Велела отдыхать Татьяне

И тут же к думам про отъезд

Вернулась. К ярмарке невест

Чтоб приготовиться заране:

И сани с лета, и возок

К немилосердию дорог.

CLVII

Они полгода собирались,

Набрали всякого добра,

Как не в столицу отправлялись.

Такая там была гора!

И эти все они пожитки

Едва сгрузили в три кибитки.

(Одних лишь стульев связки две,

Как будто стульев нет в Москве!)

Прям как готовились к осаде:

Тазы, варенье, сундуки

И петухи, и тюфяки…

И весь запас, что был на складе.

Увидев это, горький плачь

Подняли все семнадцать кляч.*

CLVIII

И вот, дите оставив няне,

С маман усевшись как-нибудь,

С ужасной мыслью об обмане,

Свой начала Татьяна путь.

И темной ей судьба казалась,

Во всем Татьяна сомневалась.

В волненье вся она дрожит,

Ведь неизвестность так страшит!

Дорогой плакала сначала,

Места родные проводив

И про Онегина забыв.

Она заранее скучала,

Бросая прежнее житье.

И как же кроха без нее?

CLIX

Семь дней в Москву они катили,

Совсем измучились они.

Дороги там какие были?

Так, направления одни.

Да и теперь дороги плохи…

В трактирах только вши да блохи,

И тараканы там и тут

Вам создают сплошной уют.

Не отдохнешь там после тряски.

А уж обед в трактире том,

Как в детской шутке, «суп с котом»

(Из них же, видимо, колбаски).

Готовить повар их умел:

Он на котах собаку съел!

CLX

И с ветерком потом катились,

На кочках весело тряслись,

С езды такой они молились:

Их кучер гнал, как черт, держись!

И лбами бились, и ворчали,

В дороге стулья потеряли.

Мадам всех стала распекать:

Таких им больше не достать!

Еще цыгане к ним пристали:

Сто ребятишек и лохмач;

Всех петухов и пару кляч,

Пойми, вот как, у них украли.

Еще сундук пропал один…

Мадам пила валокордин. **

CLXI

Последних пару дней в тревоге

Их кучер резво погонял,

Лихих людей по всей дороге

Он перегаром разгонял.

И так под матерок возницы,

Достичь смогли они столицы.

С ее блестящих куполов

Одно кружение голов!

И тут дорога из ухабов,

Но фонари хотя бы есть, —

Поездив так, не сможешь сесть

И проклянешь потом прорабов,

Что, потрудившись там и тут,

На совесть, в общем-то, кладут.

CLXII

Через часок-другой кузине,

Не проплутав в Москве полдня,

Княжне чахоточной Алине

Пред очи выплыла родня.

Старушке явно было плохо,

Обкашляв палочками Коха,

Она их мило приняла,

Покои лучшие дала.

Решили завтра же Танюшу

Родне всей сразу показать,

Всем дедам-бабкам, так сказать

(Не сесть бы с ними только в лужу).

Татьяну ждал ужасный стресс —

Родни «здоровый» интерес.

CLXIII

Родне, прибывшей издалеча,

Суют повсюду хлеб да соль,

Везде им ласковая встреча,

Татьяне — головная боль.

Галдят и тетки, и кузины,

Зовут ее на именины,

Несут отменно глупый вздор.

(Тут отдыхает дед Егор!)

С Татьяной дружатся девицы,

Ей поверяют нараспев

Сердечны тайны, тайны дев,

И то же требуют, лисицы,

Пока наводят марафет.

Но та не колется в ответ.

CLXIV

Да что сказать могла Татьяна?

Что кувыркалась с мужиком?

Что стала жертвою обмана

И родила еще потом?..

Да то помыслить стыдно ныне:

«Невеста», полная гордыни,

В чужих руках оставив дочь,

В Москву бежала жалко прочь.

И пусть столичные свистушки

Болтают в уши сплетни ей,

Плевать на мелочь их страстей.

Такие это безделушки!

Татьяна, сделав постный вид,

Легонько хмурится, молчит.

CLXV

И вот в Собранье притащили

Татьяну бедную теперь.

Там сразу ноги отдавили,

Но обошлося без потерь.

Там духота и шум стояли, —

У Тани уши аж завяли

И заслезилися глаза,

Ведь бал гремел там, как гроза!

Мадам Пашетт торжествовала:

Все, как Георгий говорил,

Тот генерал в Собранье был.

И лишь его та увидала,

Под локоть тут же Таню — хвать —

А ну, вперед, мол, охмурять!

CLXVI

Татьяна думала о Жене.

Ах, был бы с нею он сейчас!

Ведь без него ей все до фени…

Тут генерал идет как раз.

С Татьяной он разговорился,

У ней хвостом весь вечер вился.

Он очарован ею был

И прям уже боготворил.

Оставив их общаться мило,

Пашетт ликер в углу пила.

«Ах, Таня бы не подвела!» —

Святых всех про себя молила.

Пустышек полон высший свет;

Такой как Таня больше нет.

CLXII

Провинциальною красою

Проникся очень генерал,

Ее умом и красотою.

А ведь он всяких повидал!

Все заморочки в высшем свете,

Сплошные дам ужимки эти…

Не для него, а вот она

На целый белый свет одна.

И он понравился Татьяне;

Ей не резон был выбирать.

И сможет он ее понять,

Когда узнает об обмане.

И факт тут интересный всплыл:

Родней Онегину тот был.

CLXVIII

Возможно, перст судьбы так криво

На эту линию попал,

Но генерал уже игриво

Татьяне руку предлагал.

Такая вот у них семейка

И такова судьба-злодейка,

Но утрясется все, нет-нет.

В их счастье верила Пашетт.

Итак, с победою поздравим

Уже Татьяну, наконец,

И звон бокалов, блеск колец

Себе мы свадебный представим.

С ней натерпевшись всех невзгод,

Закончим этот эпизод.Примечание к части* У Пушкина «осемнадцать», но одна, видимо, сдохла от такого стресса.

** Шутка, его тогда еще не изобрели.

CLXIX

Герой же нашего романа

В краях далеких заплутал.

Его как сила урагана,

Как черт взашей как будто гнал!

Во все он тяжкие пустился,

Едва случайно не женился;

И дебоширил, и кутил,

И не по средствам, в общем, жил.

Он по любовницам скитался,

Как заяц прыгал и скакал,

Поочередно ночевал

И кое-как у них питался.

Он беспокойство тщился скрыть,

Пытаясь Ленского забыть.

CLXX

Зудела, как в паху заноза,

И гнала в дальние края…

Иль правосудия угроза,

Иль совесть — вечный судия.

Сперва в Крыму, потом в Одессе

Ходили слухи о повесе;

Один румын мне сообщал,

Что франта этого видал;

А в Будапеште венгры выли,

Мол, некий русский там дебош

Устроил им, ядрена вошь!

Убытки им сплошные были.

Понатворить понатворил

И в Прагу быстренько свалил.

CLXXI

А уж на водах минеральных

Всечасно долго слух бродил

О жутких шутках аморальных,

Что этот парень учудил.

Как у источника Нарзана

Он прыгал с криками Тарзана,

Как в чашу мерзко наблевал

И нагло к дамам приставал.

За эту наглость принародно

Был Женя вызван на дуэль.

Но бил в башке нещадно хмель,

Он заявил, что так не модно:

Стреляться — это прошлый век,

То развлеченье для калек.

CLXXII

А коль стреляться им угодно,

Авторитетно добавлял,

Что вот в столице ныне модно

(Он кверху палец поднимал)

Стреляться на шампанском ныне!

«Клянусь!» (Да хоть на этой дыне.)

— Сюда шампанское подать!

На солнце будем нагревать.

От настоящих он дуэлей

Зарекся раз и навсегда,

Как с Ленским вышла та беда.

Теперь же он для этих целей

Нещадно пудрил всем мозги,

И надо ж, верили враги!

CLXXIII

Дуэль, особенно с похмелья,

Не лучший выбор на досуг,

Но было столько там веселья,

Что всем мужьям стал лучший друг

Затейник наш конгениальный.

Фингал поставив идеальный,

Двоим-троим он пробкой в глаз,

Когда вина взорвался газ,

Со всеми вместе рассмеялся.

И, сим весельем окружен,

К неудовольствию их жен,

С мужьями теми побратался.

Так смог конфликт он исчерпать

И звал их вместе забухать.

CLXXIV

От постоянных развлечений

Онегин все же заскучал

И в Питер двинул, и, как Чацкий,

Прям с корабля попал на бал.

К брательнику он завалился,

Что в генералы, ишь, пробился.

Тот бал устраивал как раз;

И принесло в недобрый час

Слегка побитого повесу,

Что был потрепан и лохмат

И пьян к тому же был в умат.

У братана из интересу

Тот про житье-бытье спросил,

К столу с закуской потрусил.

CLXXV

Онегин рябчика кусает,

Икры половник тащит в рот

И за шампанским руку тянет…

Он не дурак набить живот.

Вдруг видит: баба недурная

И из себя прям вся такая;

На ней по моде был одет

Еще малиновый берет.

С послом испанским говорила

(В улыбке тот расплылся ей)

Об изготовке русских щей

Она. Онегина пробило.

«Эх, комильфо! — подумал он.

— С ней познакомиться должон».

CLXXVI

К ней Женя взглядом прилипает

И сразу к родичу спешит:

И, заплетаясь, вопрошает,

Мол, кто такая? Говорит:

— Давно, братан, я не был в свете.

Кто там в зеленовом берете

С послом испанским… все про щи?..

Такую кралю поищи!

(Он из горла хлебнул моэта

И языком едва вязал.)

Лишь усмехнулся генерал:

— Моя жена Татьяна это.

Тут Женя стал припоминать,

Где раньше мог ее видать.

CLXXVII

А как припомнил он Татьяну,

Так страстью новой закипел.

И муж ему по барабану,

Ее он срочно захотел.

И раньше с ней в постели было

Всех слаще грез, не просто мило,

Теперь такая та мадам,

Прекрасней всех на свете дам.

Не из глуши теперь девица,

И грудь, и попа — все при ней.

И поищи ее умней!

Такая важная вся птица!

Себе Онегин дал зарок,

Чтоб соблазнить Татьяну в срок.

CLXXVIII

Идет неделя и другая,

Она никак к нему нейдет,

Он, ничего не понимая,

Подходит, за руку берет…

Она его не замечает

И хладнокровно отвечает

На все, когда заходит он,

Мол, навестить родню должон.

И продолжалось долго это

Евгений скис, совсем зачах,

Потух огонь в его очах,

Нет, не дотянет он до лета…

Онегин так хандрил, страдал,

Сел и письмо ей написал.

Письмо Онегина к Татьяне

Доверья вашего кредит

Исчерпан мной, но объясненье

Есть у меня. Сие решенье

Я вас, надеюсь, убедит.

Клянусь злосчастной той дуэлью,

В том зуб, Танюша, вам даю,

Хотел не раз перед постелью

Вам руку предложить свою.

Случайно вас когда-то встретя,

Разврата искру в вас приметя,

Я удержаться не сумел:

Дал тут же страсти сразу ходу,

Какой и не было аж сроду.

Я так безумно вас хотел!

Меня покоя то лишило,

Я, пораженный вами, пал,

По полной чувства закрутило:

Прям Купидон какой попал.

И я признаться вам обязан,

Что вовсе я не голубой.

А с Ленским это… Боже мой!

Да я ничем таким не связан!

Хочу я видеть только вас

И всюду следовать за вами,

За грудь вас лапать и за таз

И всю заваливать цветами.

Вас взглядом жадно раздевать,

Желая видеть совершенство,

И долго сладко предвкушать

Интима полное блаженство.

Ах, я не выдержу отказ,

Я вам свидание назначу

И штучек новых — высший класс! —

Для вас особенных припрячу

Для эротической возни.

Экстаз доставят нам они.

Тут поделиться я намерен,

Как изменилась жизнь моя

(Да, я не буду лицемерен),

Когда прочел де Сада я.

Та мысль была для всех презренной

И вызывала лишь укор,

Для чистой что любви смиренной

Нет лучше порки до сих пор.

Я за границею ужасно

Томился жаждой той любви,

Пылал и разумом всечастно

Так просветлялся эти дни.

Готов вставать я на колени

И, зарыдав у ваших ног,

Под плетку, лежа на полене,

Свой зад подставить смело б смог.

Собачкой шел бы с вами рядом

И не спускал влюбленный взор

(Задрал бы лапу подле штор)

И все вилял в восторге задом.

Рабом бы верным на столбе

Я выл бы радостно от боли,

Покорен стал твоей лишь воле,

И предан весь одной тебе.

CLXXIX

К сей части основной добавил, —

Эк муза Женьку пробрала! —

Страниц на десять речь заправил,

Чтоб Таня просто потекла;

Что для ушей ее услады

Он будет петь ей серенады

И от любви как будто пьян,

Мазурку спляшет под баян.

И в том же духе кучу бреда,

На грудь приняв, Евгений нес,

Догнавшись парочкой колес,

Как раз же опосля обеда.

Настал теперь удачный час,

Чтоб про любовь писать сейчас.

CLXXX

Письмо Татьяна поглядела

И прямо пятнами пошла,

Его и видеть не хотела,

А тут такие вот дела!

Из-за него она страдала,

Края родные покидала,

Чтоб в шумном городе застрять,

Не зная дочь, не видя мать.

Да как он смел?! И как, к тому же!

Конечно, он кругом не прав!

Едва бумагу не порвав,

С письмом она стремится к мужу,

В ней месть одна огнем горит.

— Вот, полюбуйся, — говорит.

CLXXXI

Что ж, генерал не удивился,

Готов давно к такому был

(Хотя за сердце все ж схватился)

И для порядка он спросил:

— А ты уверена, Танюша?

Попытка, право, неуклюжа.

Да и Евгений наш, видать,

По пьянке это сел писать.

Но та с неверием стояла

И покачала головой,

И дать сему нахальству бой,

На мужа глядя, настояла.

Для пользы Жени, стало быть,

Его решили проучить.

CLXXXII

И вскоре сбылось ожиданье:

Записку Женя получил

И к ней на тайное свиданье

В покои тихо проскочил.

Татьяна, злость едва скрывая,

Терпела, Женю раздевая,

Дразнила и звала в кровать,

Но хочет прежде поиграть.

Влюбленный наш дурак повелся,

Он голым в жмурки с ней играл,

Почти разок-другой поймал

И дальше так на голос плелся…

И сам не понял, как теперь

Нагим был выставлен за дверь.

CLXXXIII

Закрылась дверь, стоит Евгений,

Как будто громом поражен,

Он не жалеет выражений,

В сугроб по булки погружен.

Тут шпор внезапный звон раздался,

И муж с отрядом показался.

В минуту злую для него

Трясет Онегина всего.

Там во главе чиновник местный

(Вестимо, пристав шел за ним),

И вот сейчас мы поглядим

Один прием весьма известный:

Придется Жене поднажать,

Да с ног со всех скорей бежать!

CLXXXIV

Сверкая задом, по морозу,

Напрасно тщился он свалить,

Ругал он смачно жизни прозу,

Давал зарок себе не пить…

И генерала он склонял,

Себя и Таньку проклинал.

Но уж погоня настигает,

За шею кто-то вдруг хватает…

Не смог Евгений убежать,

Его солдаты изловили,

В телегу, как бревно, свалили.

За все грехи ответ держать

Его везут. Городовой

Вздыхает: «Ах ты, боже мой!»

CLXXXV

На этой ноте, мой читатель,

Оставим Женю навсегда.

Откупится ли наш приятель,

Какая нам теперь беда?

Мораль искать здесь бесполезно:

Все хулиганство, если честно,

Развлечь вас автор написал,

А заодно и сам поржал.

Финал гремит, пустеет зала,

И тихо занавес шуршит,

Пускай в сторонке постоит,

Кто не в восторге от финала.

Легко расстаться будет с ним,

Как мне с Онегиным моим.