Маскарад (гет)

Если бы кто-нибудь смог проникнуть в мысли Альбуса Дамблдора, то и такой безусловно талантливый маг и легилимент был бы вынужден признать, что Дамблдор находится в затруднительном положении. Со дня на день в Хогвартс должны были прибыть немалые делегации двух других школ для участия в Тремудром турнире и, хотя участник от каждой школы должен был быть всего один, обе немалые делегации намеревались в Хогвартсе задержаться. Несмотря на выдающееся гостеприимство директора Дамблдора, который заявил гостям, что на чем они приедут, там они и жить они будут, по крайней мере в учебные часы запертые в стенах школы мальчишки Хогвартса должны были подвергнуться воздействию полувейл и четверть-вейл, а мысли их однокурсниц несомненно будут смущены появлением странноватых, но ладных парубков, что не могут расстаться с ушанками и тулупами даже в сентябре.

Помимо этого, Дамблдор мог бы подумать о том, что сотрудница Министерства Берта Джоркинс куда-то пропала и, как назло, пропала вскоре после побега Петтигрю, отправившегося, если верить пророчеству Трелони, возрождать Темного лорда. Ну или хотя бы Дамблдор мог бы подумать о том, что идея нанять в преподаватели СилЗла бывшего оперативника, слегка выжившего из ума, не столь и хороша, тем более что вести он будет не только у четырнадцатилетних однокурсников Гарри, но и у одиннадцатилетних первокурсников — а, судя по его странному поведению после прибытия в Хогвартс, Аластор Хмури выжил из ума посильнее, чем думал Дамблдор до этого.

Но Альбус Дамблдор, сидя в своем заговоренном от посетителей кабинете, думал вовсе не об этих вещах, которые любому другому могли бы задать хлопот на месяцы вперед. Дамблдор даже пока не собирался ничего по всем этим поводам предпринимать, потому что он был уверен, что один человек мир не спасет и ход истории не изменит — да к тому же куда интереснее следить со стороны, как ход истории меняют другие. И поэтому Дамблдор предоставлял всему идти своим чередом, а сам думал о том, что Рождественский бал, который положено проводить в середине Тремудрого турнира, — в общем и целом отвратительная идея. Минерва начнет пытаться учить школьников танцевать и вряд ли достигнет хоть какого-то успеха. Кому-то придется поручить пригласить музыкантов, которые вечно задирают нос и заламывают цену, пользуясь тем, что оркестров в магическом мире немного — хотя сам Дамблдор с удовольствием просто заговорил бы пару музыкальных инструментов, чтобы играли то, что ему нравится, рискуя вогнать школьников в тоску и сон, словно трехголовую собаку. А школьники с этим Рождественским безобразием того и гляди начнут выбирать себе пару для бала, совершенно непредсказуемым способом. Взять, например, Гарри, чья судьба и приключения немало Дамблдора развлекали: Гарри слишком молод, возмутительно молод, чтобы сделать в этом случае интересный выбор. Он даже не задумается о том, какие его выбор будет иметь последствия, а просто выберет смазливую мордашку или, еще хуже, застесняется и останется без пары или со случайной спутницей.

Беспорядок в своем хозяйстве Дамблдор не любил, и не любил куда больше, чем можно было бы подумать про человека, в последние три года последовательно нанявшего преподавать СилЗла оборотня, жулика и лорда Вольдеморта, и потому Рождественскому балу в его традиционной форме состояться в этом году было не суждено.

— Северус, наконец-то! — обрадовался посетителю Дамблдор, и, хотя мало кто радовался Снейпу, Снейп от такого приветствия только слегка поморщился: он-то знал, что, когда Дамблдор радуется, многие плачут. «Девяносто девять плачут, один смеется» — раньше Снейп и не думал, что будет работать в таком месте, к которому подойдет эта поговорка.

— Вы с ума сошли, — как-то сразу отчаявшись, пробормотал Снейп, выслушав идею Дамблдора устроить вместо Рождественского бала бал-маскарад и постановку французской оперетты.

— Вы же говорили, что вы умеете играть на скрипке, — немного обиженно сказал Дамблдор, словно малыш, у которого отобрали леденец.

— Я говорил, что не пробовал, но, наверное, умею, — напомнил Снейп. — Это было как раз после того, как вам вздумалось притащить в школу Темного Лорда под тюрбаном Квиррела и уговаривать меня незаметно — незаметно! — его легилиментить.

— И у вас прекрасно получилось, — заметил Дамблдор, хитрый льстец и трикстер. — К тому же, вы очень неплохо поете…

— Пою? — возмутился Снейп, и чем-то он в этот момент напомнил Дамблдору студента Слизерина Северуса Снейпа, который тоже всегда все отрицал — и по которому все же было видно, когда предположения о его проделках оказывались правильными.

— Ну а скажите, что вы делали на прошлой неделе на Астрономической башне?

— Занимался астрономией, — фыркнул Снейп, ему очень хотелось ответить «планировал, как бы оттуда вас сбросить».

— О да, астрономией, — возвышенным, мечтательным тоном произнес Дамблдор, за что заслужил от Снейпа мысленное «мерзавец». — Я понимаю, мадемуазель Аврора очаровательная женщина…

Неизвестно, что сделал бы закипающий Снейп, если бы в этот момент Дамблдор не ошеломил его до потери речи — седобородый старик, директор Хогвартса и председатель Визенгамота, запел, легко покачивая головой в такт легкомысленной мелодии.

Он, несмотря на все старанья,

Был глух ко всем ее признаньям,

Стоял в покоях у нее

По стойке смирно, сжав ружье.

— Вот это мы и будем ставить, — подытожил довольный Дамблдор, любуясь потрясенным Снейпом.

Прибытие студентов Дурмштранга на летучем корабле произвело на студентов Хогвартса большое впечатление; присутствие в их рядах знаменитого Виктора Крама произвело впечатление не меньшее; а уж появление обаятельных француженок, в чьих взорах были чары вейл, некоторых юношей и вовсе выбило из колеи. Но еще большим сюрпризом стало то, что в расписании появился небывалый предмет хореография, который вел таинственный маэстро Саладор. Маэстро даже не соизволил появиться на торжественном ужине в начале года — ходили слухи (умело распущенные Дамблдором), что маэстро Саладор слишком увлечен чарами музыки, чтобы снисходить до простых смертных, что его музыка околдовывает и сводит с ума и что обучаться его предмету будут только те, кого он сочтет достойным, а избранных среди избранных он будет обучать пению и игре на волшебных музыкальных инструментах.

Рон, разумеется, надеялся, что его никуда не выберут и он сможет вместо дополнительных уроков бить баклуши, околачивать груши и пользоваться прочими способами достойно провести школьные годы. Гарри, которого Кубок огня недавно выбрал для участия в Турнире и которого половина школы теперь подозревала в мошенничестве и бойкотировала, а вторая половина приглашала сыграть в карты на лапу, думал, что только хореографии и пения ему не хватало: единственным достижением Гарри в вокале было пение хоровое, во время которого он вполне в такт напевал в ухо кузену: «Дадли жирдяй, а-я-яяй!» Гермиона, разумеется, была полна энтузиазма по поводу нового предмета, и Гарри даже хотел ее поддразнить, напомнив о ее энтузиазме по отношению к Локхарту, когда Гарри почему-то пришла мысль, что ему не понравится, если новый учитель из них троих выберет только Гермиону, будет учить ее петь и танцевать, а она будет смотреть на него восторженным взглядом. Если бы Гарри был при этом рядом и всегда мог Гермиону чем-нибудь от нового преподавателя отвлечь, это было бы еще ничего, но вот так, отпускать ее одну... Пока что Гарри скорее описал это чувство как дружескую заботу, а задуматься о нем подольше ему не пришлось, потому что Рон наконец не выдержал рассказов Гермионы о пользе музицирования.

— Все, слезьте у меня с ушей! — потребовал Рон. — И так лапшу уже вешать некуда. Сначала этот вот гонит, как на Нимбусе, что имя свое в Кубок не бросал...

— Я не бросал, — в семнадцатый раз за неделю повторил Гарри: будь он девчонкой, не привыкшей к грубому мужскому общению и обращающей внимание больше на слова, чем на дела, он бы мог обидеться и заявить Рону: «ты еще ни разу не обвинял меня во лжи!», но, будучи пацаном, он только мотал на ус выражения, подхваченные Роном у старших братьев. «Гонишь, как на Нимбусе», «мистер Вральский, человек и финт ушами», «свистишь как министр магии», «у тебя небось в колоде девять козырных тузов» — ну и конечно, совсем недавнее, которое при Гермионе-то не стоило бы Рону произносить, оно почти как про министра магии, но про Троцкого. Гермиона, разумеется, обиделась на глагол, а Гарри почему-то заинтересовался тем, кто такой Троцкий, и в первый раз заглянул в зеркальце, подаренное ему крестным.

— Ну наконец-то, — сказал веселый и патлатый Сириус, появляясь в зеркале. — А то уж я боялся, что ты у меня такой нелюбопытный, что даже немного тупой.

— Спасибо, — проворчал Гарри, на которого порой находила подростковая мрачность. — Что я тупой, мне уже Снейп сегодня говорил.

— Ну? — задиристо отозвался Сириус. — А ты ему скажи, что он со всех сторон острый, только хрен в точилку сунуть надо.

Гарри от неожиданности фыркнул, потом оценил пакостный намек насчет толщины соваемого в точилку и расхохотался.

— Чего спросить-то хотел? — подтолкнул Гарри Сириус, дав крестнику проржаться, но не дав ему подумать про то, на сколько отработок он попадет с такими шутками — сам-то Сириус, будь он школьником, довел бы Снейпа до того, что отработок тот бы ему ввек больше не назначал, но Гарри нужно было еще набраться уверенности в себе.

— Сириус, а ты знаешь, кто такой Троцкий?

— Тот, кто брешет, — тут же ответил Сириус. — Гермионы рядом нет?

— Не могу же я при ней сказать, что Троцкий на самом деле делает, — продолжил Сириус, когда Гарри помотал головой.

— Что он делает, мне уже сказали, мне любопытно, кто он такой, — пояснил Гарри и подумал, что даже если вся школа начнет обвинять его в мошенничестве и вранье, Сириус все равно будет на его стороне и что-нибудь ему подскажет. И Гермиона, конечно — да и Рон, хотя и достал он своими шуточками.

— Я не знаю, но в библиотеке посмотрю, — пообещал Сириус. — У нас тут знаешь какая библиотека, в ней что хочешь найти можно. Например, вчера я вычитал, что яйца голубого кита весят центнер. Информация совершенно ненужная, но прикольная.

Северусу Снейпу по-прежнему не нравилась идея замаскировать его под таинственного маэстро Саладора и навесить ему лишнюю учебную нагрузку, но вид прекрасных юных француженок, да к тому же уже совершеннолетних, его немного разубедил. В истинном своем обличье Снейп мог рассчитывать разве что на умеренную благосклонность женщин-коллег, которым в затерянном в предгорьях Шотландии замке выбирать не приходилось. Мешало Снейпу то, что он был не таков, как гиганты-дикари, о которых подвыпив регулярно горланил Хагрид: те были на лицо ужасные, но добрые внутри, а Снейп на лицо был более-менее, но добрым был разве что очень, очень глубоко внутри. Характер у Снейпа был вредный, нервный и желчный, язык грубый и острый, и он так плохо умел сдерживать свой дурной нрав, что был со стороны похож на неудачника, который и после тридцати показывает свою крутизну на подростках.

Снейп и вправду воспринимал школьников слишком всерьез, поскольку проводил с ними намного больше времени, чем со взрослыми людьми, и теперь ему очень нравилась мысль о том, что на свой новый курс он будет отбирать слушателей сам: даже в случае с зельеварением на старших курсах ему приходилось терпеть на своем предмете тех, кто успешно сдал экзамен, не ему, а комиссии из Министерства, и потом почему-то решил выбрать его курс, не спросив желания профессора, хочет ли он видеть эту морду в классе еще два года или нет.

Хореография была совсем другим делом: к идущему по коридорам таинственному маэстро бросались юные девушки, умоляя принять их на его курс, и решение теперь принадлежало только ему — даже создания с ангельскими голосами и прекрасной грацией с волнением ожидали его вердикта. Замаскированный под маэстро Саладора Снейп теперь мог похвастаться пушистыми непослушными кудрями, более мясистым носом, не похожим уже на птичий клюв, короткой бородой и усами, обрамляющими капризные губы, прямо хоть иди и играй без грима шерифа Ноттингемского в голливудском блокбастере. Талантливые сладкоголосые чаровницы млели, бросая украдкой взгляды на романтического маэстро, появляющегося только с наступлением ночи, и в первый раз в своей жизни Снейп почувствовал, что внушать юным девушкам трепет не грубостью и придирками, а несколько другими способами — чертовски приятное занятие. Нет, определенно старый хитрец Дамблдор отлично разрекламировал его постановку и то, что участвующие в ней войдут в историю Тремудрого турнира практически наравне с чемпионами — особенно те, кому маэстро Саладор раздаст вокальные партии: ставить оперетту Дамблдор отказался, скептически глянув на преображенного маэстро Саладора и проворчав «без Константина Алексеева как без рук», и распорядился оставить только хореографию и арии, чтобы перемежать ими бал-маскарад.

Гермиону Грейнджер привлекла на просмотры маэстро Саладора не его мужественная внешность и даже не свойственное Гермионе желание узнавать новое и приобретать новые умения. Гермиона была самолюбива, и ее стремление к знаниям было небескорыстным — ей хотелось первенствовать и получать заслуженное восхищение, но со свойственной ей наблюдательностью она в последнее время заметила, что восхищение у ее однокурсников, и даже у Гарри и Рона, вызывают немного другие девушки. У Рона так и вовсе отвисла челюсть от танца французских полувейл, и Гермиона даже на него обиделась, очень сдержанный интерес Гарри ей понравился куда больше, хотя бы потому, что Гермиона была еще очень молоденькой и не задумывалась о том, что темперамент не изменишь, и малый интерес к противоположному полу с точки зрения практики семейной жизни почти так же плох, как интерес неумеренный. Поэтому пробным камнем был выбран Гарри, уж про него-то мама не скажет: «Он у нас на одних пирожных Маэстро в кармане» — и теперь оставалось только научиться к балу-маскараду всему нужному. Вот тогда-то все ахнут, даже непроницаемый Гарри, которого несмотря на взрывной характер не околдовывает волшебство изящных искусств.

И только попав на просмотр к маэстро Саладору, Гермиона поняла, что пение и танцы чем-то похожи на прорицания и полеты на метле: к этому должен быть талант, который трудно заменить прилежной учебой. У многих из тех, кто выступал перед ней, талант был — а у Гермионы было только выученное наизусть либретто, а насчет своей способности его пропеть она уже начала сомневаться, прячась за спинами других соискательниц. А уж о том, как это протанцевать, в книжках и вовсе не было написано.

Наверно, в первый раз за всю свою жизнь Гермиона готова была шептать «халява, приди!» — возможно, она это и прошептала, когда подошла ее очередь, и халява от удивления взяла и пришла — перед Гермионой выступала чемпионка Шармбатона Флер Делакур, которой захотелось первенствовать и здесь, и смотревший во все глаза на ее номер маэстро Саладор получил в глаза хороший заряд вейломагии.

— А, Гермиона Грейнджер, — пробормотал вскоре после начала арии Гермионы потерянный маэстро, он же замаскированный профессор Снейп, который временно любил весь мир, чего не бывало с ним с трехмесячного возраста. — Гордость нашего пансиона. Ну разумеется, разумеется, вы приняты.

Столь легкий и, по ощущениям, несправедливо доставшийся ей успех немного обеспокоил Гермиону: бороться за справедливость в виде справедливого изгнания самой себя с хореографии ей не захотелось, но сомнения в том, сможет ли она научиться тому, к чему у нее нет способностей, и перенесет ли она положение худшей ученицы в группе, у нее зародились и так ее захватили, что, выйдя от маэстро сразу после своей попытки петь, она даже не заметила, что в коридоре темно — пока не прошла по нему добрые сто футов и не увидела, как из темного угла вырастают две тени. Гермиона вскрикнула, схватилась за палочку и чуть не угостила первым попавшимся заклинанием своих верных друзей.

— Идем, а то Филч, небось, вокруг рыскает, — сказал Рон, подхватывая Гермиону под локоть, и она не успела первой сказать им обоим, что им не стоит находиться вне гриффиндорской гостиной после отбоя.

— Привидения всякие, Кровавый Барон, и Пивз тоже. Лучше мы проводим, — подтвердил Гарри и сунул Гермионе в руку что-то небольшое и холодное, что Гермиона сначала приняла за монетку.

— Да и директор у нас тот еще затейник, — добавил Рон. — Не удивлюсь, если он имя Гарри в Кубок и кинул — вон теперь какая движуха: наши за Гарри, остальные против, что ни день, то драка. Если выживем — точно потом оторвем Тому-Кого-Нельзя-Называть То-Что-Вслух-Не-Называется.

Тема затейника-директора началась еще на втором курсе, когда Рон поделился мыслью, что весьма странно защищать философский камень такими препятствиями, которые могут одолеть даже первокурсники, а Гарри согласился, сказав, что у него было чувство, что препятствия словно специально сделаны для них, как игра или проверка их способностей.

Обычно Гермиона возмущалась таким циничным подозрениям в адрес Дамблдора, так что ее можно было этими подозрениями даже немного поддразнить, но сейчас ее мысли были заняты совсем другим. Гермиона была единственным ребенком в семье, встречал ее вечером, когда она возвращалась от подруг, ее отец, и в последние два года Гермиона даже не задумалась о том, почему Фред, Джордж и Джинни так часто вечером возвращаются в гостиную вместе. И потому ей теперь показалось, что Гарри и Рон как-то сразу выросли: Гарри нес на кончике своей палочки огонек и тихо рассказывал ей, почему в свете палочки не видно стен коридора в десятке футов от них: оказывается, Сириус научил Гарри модификации Люмоса, от которой огонек светил только им, вокруг них, а никому другому, идущему по коридору, огонек не был бы виден. Рон шел рядом, тоже держа палочку в руке, и его палочка уже выглядела как оружие, а Гермиона, еще не оправившаяся от наполнившего ее сомнениями просмотра у маэстро Саладора, чувствовала себя рядом с друзьями девочкой, которую защищают.

Впрочем, конечно, Гарри и Рон еще не были взрослыми: то, что Гарри сунул Гермионе в руку, оказалось серебряным листом остролиста, на котором лежали какие-то сильные чары, — и, конечно, подарив девушке кулон, Гарри забыл о цепочке. Гермиона разжала кулачок только в своей спальне, улыбнулась милому промаху Гарри и почему-то подумала, что, может быть, ей не так уж и нужно учиться петь. Но ничего поделать было уже нельзя, место на курсе хореографии уже было получено, а отступать и бросать начатое было не в ее правилах.

Утром, избавившись от чар и перестав быть маэстро Саладором, Снейп обнаружил две ужасные вещи. Во-первых, на журнал его курса хореографии было наложено заклятие, из-за которого невозможно было изменить список участников, и из этого можно было сделать вывод, что этот список нельзя будет изменить не только де-юре, но и де-факто. Во-вторых, в список каким-то образом попала Гермиона Грейнджер, которой Снейпу хватало и на уроках зельеварения, и даже оказалась во второй части списка, в которую попали отобранные маэстро Саладором для обучения вокалу. Вокал Грейнджер Снейп совершенно не помнил, а помнил вместо этого только поразившую его в самое сердце красоту Флер. О, она безусловно была достойна ведущей партии! Снейп задумался о вокале Флер и потому не подготовил себя к встрече с вокалом Гермионы.

Во-первых, этого вокала, можно сказать, не было. Было ли тому виной волнение, или неуверенность в своих силах, или робость перед маэстро, но Снейп подумал, что неплохо было бы и на зельеварении принимать ответы в песенной форме: тогда бы Грейнджер не выкрикивала их с места своим звонким голосом, запускающим по классу эхо, а неслышно шептала бы, примерно как сейчас. Во-вторых, вокал Грейнджер вкрадчиво, но твердо не совпадал с партитурой. Гермиона этого не слышала и читать ноты тоже не умела. Маэстро Саладору даже стало интересно, какой черт принес Грейнджер на курсы пения, и он впился своими черными глазами в ее испуганные глаза, рассчитывая на свои навыки легилимента.

«Прочь из ее головы! — вдруг рявкнул в голове Снейпа голос Дамблдора, а потом и сам директор встал перед его мысленным взором как живой. — Прочь из ее головы, твой старый соперник пробил все пароли, вскрыл все твои тайны, отыскал пророчество о тебе — ни фига себе, ни фига себе!»**

Маэстро Саладор был, безусловно, артистичной натурой, и ему можно было простить то, что он отшатнулся от своей студентки и выскочил в коридор, тем более что по мнению некоторых завистливых и заносчивых особ выскочить было от чего, ибо та продемонстрировала не пение, а скорее сипение. Но в коридоре маэстро вовсе не полегчало, и он чуть не бросился наутек — из темноты коридора, еще более высокий, чем обычно, гневный и озаренный жестоким белым светом, на него надвигался Дамблдор.

— Это вы что удумали, милейший? — вопросил Дамблдор, но постепенно сменил гнев на милость и перешел на чуть менее высокий стиль. — Я-то уж решил, что это Риддл возродился. Шел отправить его в пустоту, из которой он пришел.

— Как вы узнали? — пробормотал ошарашенный Снейп, думая про себя, что бурная жизнь маэстро Саладора ему определенно уже не по нутру, а ведь она еще только-только началась.

— Подарил ей кулон, — запросто ответил Дамблдор, и челюсть у Снейпа отпала еще ниже. — Вернее, передал его Гарри: знаете, нужна особая храбрость, чтобы противостоять не только врагам, но и друзьям. И точно так же нужна особая храбрость, чтобы подарить девушке первый подарок. Возможно, Гарри признался, что сделать подарок ему велел я, — и это наверняка прозвучало как смешная отговорка. Я даже не возражаю, если он воспользуется ей еще пару раз.

Дамблдор не знал наверняка, но догадывался, какое продолжение будет у его подарка. Гарри был смелым и сообразительным юношей: на следующий день он догадался, что у Гермионы может и не быть цепочки для кулона, хотя это стоило ему чуть ли не получаса неловких мыслей, в которых он буквально заглядывал подруге в воротник блузки, а еще через два дня Гарри подарил Гермионе довольно дорогую золотую цепочку.

— Спасибо, — сказала Гермиона, немного потупившись и пряча улыбку: напоминать Гарри, что кулон был серебряный, она не стала, хотя и любила раньше исправлять его ошибки. — Помоги застегнуть.

Решительность и упрямство, уже спасавшие Гарри жизнь, на этот раз загнали его в ловушку, а его скромность, из-за которой он представлял цепочку на Гермионе слишком целомудренно, превратила кулон с цепочкой в чокер, и тем самым захлопнула на ловушке крышку. Гарри понятия не имел, как работают замочки на женских ожерельях, и то, что застегивать замочек приходилось наощупь под волосами, ничуть не облегчало его задачу.

— Погоди, я помогу, — сказала Гермиона, откидывая волосы и открывая Гарри свою шею, но и это не столько помогло, сколько добавило моменту нервозности — и сладких томительных снов неосторожному дарителю.

Альбус Дамблдор прекрасно знал своих людей, а потому ему и в голову не пришла идея запереть уже отсидевшего двенадцать лет Сириуса в доме на площади Гриммо, тем более что фамильное гнездо Сириус не любил и к тому же всегда был одержим жаждой действия. Поэтому в Хогвартсе вскоре появился незарегистрированный портшлюз, а Сириус получил возможность зайти в родную школу уже по-нормальному, без скандала и порчи инвентаря, и навестить учителей.

Сириус, конечно, был Сириусом и навещал любимых учителей по-своему, начав с бывших однокурсниц.

— Серьезно? — вопрошал Сириус, пока еще мирно попивая чаек и даже внешне походя на воспитанного джентльмена в костюме-тройке. — Септима, ты варишь из малины варенье? Делать тебе нечего, переключайся на вино!

— Прекрати, Сириус, — в пятый раз потребовала строгая преподавательница арифмантики, к которой Сириус ввалился поздним вечером и для начала неплохо ее напугал, братски обняв с порога. Все-таки не каждый день к тебе вваливается узник Азкабана, уверяя, что за ним гонятся дементоры — а Септима Вектор уже немного подзабыла своего однокурсника, который от опасности никогда не бегал и в драке стоял до последнего, а рассказы о грозивших ему опасностях выдавал только постфактум, чтобы произвести впечатление на девчонок.

— В школе не пьют, — строго замечала профессор Вектор, и приходилось это замечание ровно на ту минуту, когда Сириус уже вылавливал в своем расширенном заклинанием кармане ее любимый ликер: чтобы Сириус не болтался по всей Англии без толку и не творил незнамо что, Дамблдор снабдил его важной миссией, и Сириус, прежде чем явиться к Септиме, навел справки, какие у нее со школьных лет появились новые вкусы.

— Слушай, мы тут собираем нашу старую банду, — говорил Сириус заговорщицким шепотом, имея в виду возрождаемый на всякий случай Орден Феникса, а не Мародеров, о которых тут же подумала Септима. — Давай, вливайся! Махнем сейчас ко мне, отлично проведем вечерок, займемся арифметикой и боевой подготовкой.

— Я представляю себе эту компанию, — покачала головой Септима и, конечно, угадала: пока Сириус привлек к делу школьного друга Ремуса, жулика Мундунгуса, старого хиппи Диггла — и свою отрывную племянницу Тонкс, чтобы посиделки выходили повеселее.

— Да ты что! — возмутился Сириус, и Септима поняла, что она была права. — Наши ребята — это уж такие светлые маги. Они уж такие правильные и самоотверженные, от некоторых даже сияние исходит. Присоединяйся, и директор — даже директор! — возрадуется.

С энергией Сириуса можно было завербовать в Орден Феникса даже добрую часть Пожирателей Смерти, которым было бы проще сдаться на уговоры, чем от Сириуса отбояриться — и потому не было ничего удивительного в том, что ближе к ночи, уломав Септиму и совсем от этого не устав, Сириус легкой походкой взлетел на Астрономическую башню, осмотреть окрестности, прикинуть, как в озеро мог приплыть корабль Дурмштранга и зачем вокруг Хогвартса разместился табор кочевников со своими кибитками. Вокруг кибиток перемещались силуэты, которые верный глаз Сириуса тут же идентифицировал как девичьи, и Сириус даже хотел развернуть телескоп вниз, посмотреть, нет ли среди кочевниц подходящих кадров для Ордена Феникса, когда заметил, что в телескоп смотрит украшенная мерцающими звездами пустая мантия, из которой не торчат ни голова, ни руки.

— Привет, Аврора, — сказал Сириус, припомнив, что в Хогвартсе теперь есть и чернокожие преподаватели. — Слушай, не убегут никуда твои звезды, они неподвижные. Дай я вон на те кибитки гляну, может, там есть, с кем познакомиться.

— Сириус, — вздохнула Аврора — она жила на самом верху Астрономической башни, и летний отлет Сириуса на гиппогрифе не прошел без ее участия. — Это делегация Шармбатона, женской школы из Франции. Если ты явишься к ним, как и ко мне в прошлом месяце, на гиппогрифе и потребуешь срочно дать посадку, они там все в обморок попадают.

— Да знаю я, как они падают, — самоуверенно заявил похабник Сириус, — «в обморок».

Если бы Гермионе легко давался вокал, как ей давались другие предметы, она наверняка извела бы и Гарри, и Рона своими рассказами о прекрасном новом курсе и замечательном новом профессоре, пробудив в них усталость и раздражение куда раньше, чем могла бы пробудиться ревность. Но, несмотря на все старания маэстро Саладора, стремящегося сохранить втайне свою настоящую личность, а потому необычно для самого себя тактичного и воодушевляющего, вокал Гермионе давался не лучше, чем прорицания или полеты на метле, и тут уже не было отговорки, что это никому не нужная ерунда, музыку по этой графе не спишешь. Гермиона расстраивалась, перед уроками маэстро ее бил мандраж, а Гарри и Рон как-то обходились без ее напоминаний о том, что домашние задания надо все-таки делать, и даже делали их сами, чтобы не беспокоить подругу своими настойчивыми просьбами дать списать.

Гарри и Рон каждый раз дожидались Гермиону после урока у таинственного маэстро, который появлялся только по ночам, и это стало для них таким привычным, что, когда Гермиона попросила Гарри ее проводить, он даже удивился, но не тому, чему удивился бы раньше.

— Конечно, — как о само собой разумеющемся ответил Гарри. — Ты сегодня раньше заканчиваешь? Я скажу Рону.

— Да нет, сейчас, — недовольно сказала Гермиона, она и так от волнения стискивала руки в кулаки перед уроком, на котором хоровые партии должны были закончиться и начаться индивидуальные, а тут еще и Гарри опять непонятливый.

— Запросто, — ответил Гарри, он был легок на ногу и всегда готов помочь, вот и сейчас он даже не задумался о том, что до того времени, когда Гермиона обычно уходила на урок маэстро, оставалось почти полчаса. Наверно, эта склонность бросаться на выручку не раздумывая сулила Гарри в будущем немало бед, но сейчас это беззаботное и решительное «запросто» как-то сразу Гермиону успокоило, и она начала рассказывать Гарри о том, как ей не дается пение, почти сразу после того, как они вышли из гриффиндорской башни.

Гермиона думала, что Гарри удивится ее жалобам, может, даже не поверит или подумает, что она снова преувеличивает и выдает мелочи за большие проблемы, как уже не раз бывало перед экзаменами, когда она сокрушалась тому, что не помнит одну главу из внеклассного чтения, и это было похоже на издевательство над остальными, которые и из учебника не все главы помнили. Ей и без того было немного странно просить у него поддержки и помощи: даже несмотря на то, что она в их приключениях всегда шла вслед за ним, по выбранному им маршруту, она тогда думала, что это он нуждается в ее помощи, словно в подсказках на уроках.

— Я думаю, мы все-таки волшебники, — спокойно и уверенно сказал Гарри — возможно, самостоятельное выполнение домашних заданий без надежды списать тоже пошло ему на пользу. — Мы что-нибудь придумаем.

— Ты что, хочешь зачаровать меня, чтобы я пела голосом Селин Дион, то есть Селестины Уорлок? — возмутилась Гермиона.

— Я знаю, кто такая Селин Дион, — напомнил Гарри и на секунду поддался дурному влиянию Сириуса, который тщательно взращивал в крестнике своего закадычного друга Джеймса. — Хотя мне Абба как-то больше нравится, там девчонки пободрей. Я имею в виду, ты же мне сама говорила, что человеку заклинанием можно зрение исправить. С голосом тоже можно что-то сделать, наверно. И со слухом — хотя если ты не умеешь петь, это не значит, что у тебя его нет, это я тебе по себе говорю.

— Ты мне тогда так и не ответил, — напомнила Гермиона, словно цепляясь за старое — Гарри был какой-то непривычный, изменившийся за пару месяцев, которые она провела в борьбе с вокальными партиями: более взрослый, более самоуверенный — и такой же великодушный, ведь она только что объясняла ему, что она не слышит, как фальшивит. — Хочешь, я постараюсь выучить это заклинание, для зрения?

— Да нет, — улыбнулся Гарри. — Я привык уже, мне даже кажется, что без очков я смешно выглядеть буду. Ну вот смотри…

С этими словами Гарри снял очки и взглянул Гермионе прямо в глаза с милым близоруким прищуром.

— Ну что, смешной? — спросил Гарри, не замечая в полутемном коридоре, что Гермиона на него загляделась.

— Нет, — тихо ответила Гермиона, вдруг потеряв голос как на уроке маэстро Саладора, о котором она теперь напрочь забыла.

Одной из тайн магического мира было то, как Сириуса не выгнали из Азкабана за плохое поведение — впрочем, некоторые говорили, что именно это стоит за его так называемым побегом. Поэтому было неудивительно, что рыцарь на гиппогрифе посетил прекрасных французских дам и даже покатал нескольких из них под облаками — в том числе очаровательную Флер Делакур. Действовать Снейпу назло было для Сириуса настолько сильным инстинктом, что ни личина маэстро Саладора, ни тайна, в которой маэстро сохранял увлечение своей звездой, Снейпа от Сириуса не спасали.

В отличие от Сириуса, который так и остался самоуверенным веселым обалдуем, ощущавшим себя на двадцать и не томимым конфликтом между сердцем и преподавательскими обязанностями, Снейп вел осаду прекрасной француженки долго и методично, словно это была не девушка, а крепость Ля Рошель. Дополнительным препятствием, не осознаваемым Снейпом, было то, что Флер понимала природу его очарованности, относя ее на счет своих вейлочар, а вот внимание Сириуса ей льстило, потому что было натуральным и непосредственным.

Маэстро Саладор, певший ей арии и прожигавший ее взглядом черных глаз, казался Флер романтическим и печальным, и ей виделась в нем какая-то темная тайна, вероятно, связанная с неизвестным ей знаком змеиной кожи, кусок которой, вытатуированный на предплечье маэстро, Флер заметила однажды, когда маэстро, одетый в просторную белую рубашку, воздевал перед ней руки и глубоким баритоном выводил, что и после смерти он не обретет покой. А вот то, что наедине с ней, вынужденный говорить словами, а не песнями, маэстро оказывался немногословен и неловок, Флер нравилось куда меньше. Пусть даже Сириус тоже постоянно допускал неловкости и промашки, но он был при этом так весел и самоуверен, что сердиться на него не хотелось, хотя и замуж за него не хотелось тоже. Например, Сириус недавно в попытке быть галантным угостил Флер клубникой в шоколаде и шампанским, но все это прибыло с таким мрачным и презрительным домовиком, что Флер даже вздрогнула — и тут же начала смеяться.

— Святые угодники, полувейла! — воскликнул бесцеремонный домовик. — Небо хоть немного смиловалось над старым Кричером! Все лучше, чем грязнокровки и проклятые маглянки, которых молодой хозяин постоянно таскает в дом моей покойной госпожи, ох, если бы моя госпожа это видела, ох, что бы она сказала!

— Чего ж ты и теперь все портишь, ушастая ты харя? — весело ответил Сириус, ничуть не смутившись, и тут же наплел Флер, что в его доме собирается тайное общество, и дамы бывают там только по важным и секретным делам.

Разумеется, Флер Сириусу не поверила и, разумеется, она его после этого прогнала, чем и объяснялось то, что Сириус однажды объявился в коридоре у класса маэстро Саладора даже раньше, чем туда пришли хорошо заучившие расписание Гермионы Гарри и Рон.

— Вот, тоже поджидаю, — признал Сириус. — А вы кого? Что, вдвоем одну? Ну, молодежь, ну вы даете!

К счастью для Гарри и Рона, Гермиона в этот момент вышла из класса вместе с остальными, так что им двоим не пришлось услышать продолжение мыслей Сириуса, а вот Сириус своей дамы не дождался и решительно шагнул в класс, застав маэстро Саладора склонившимся над дамой сердца.

— Бью по тылам! — задорно провозгласил Сириус, даже не позаботившись вынуть палочку.

Пользуясь случаем, автор поздравляет всех своих читателей, пампкинпайцев, гармонистов и просто хороших людей с наступающим Новым Годом и желает им, чтобы в наступающем году рядом с ними были настоящие друзья: неунывающие как Сириус, решительные как Гарри и верные как Гермиона.

** Отповедь легилименту принадлежит перу Саши Васильева из группы "Сплин". Прослушать песню полностью и посмотреть на молодого Васильева можно здесь: https://youtu.be/_poaUvGyxXw

О своем обещании найти заклинание, которое помогло бы Гермионе с пением, Гарри не забыл и теперь постоянно просиживал в библиотеке до тех пор, пока не приходило время встречать Гермиону с ее уроков у маэстро Саладора. Гарри порой и сам удивлялся как своему рвению, так и тому, что что-то в толстых магических фолиантах он уже начал понимать. А пуще него его рвению удивлялся Рон, который перед очередным походом Гарри в библиотеку издевательски предъявил ему сделанную домашку по трансфигурации.

— Вот, — заявил Рон, который все-таки чего-то от старших братьев набрался. — Видишь, у меня все сделано. Гермионки нет, так ты теперь за нее, правильно? Два сапога пара.

— Руки еще помой. И уши, — отругнулся Гарри, Сириус бы им гордился. — Мог бы и со мной сходить, вместе почитали бы.

— Э, нет, — не согласился Рон. — Ко мне брат приехал, мы идем слизеринцев бить. Дамблдор все равно последнее время не возражает, только приговаривает «если сам вам шпаги дал». Мне он никакой шпаги не давал, но вот мы кое-кому сегодня дадим.

Брат Чарли оказался действительно хорошим братом, он даже пришел вместе с Роном встречать Гермиону, чтобы Рона поменьше ругали за рваную мантию и фингал под глазом, и отозвал Гарри в сторону, рассказать ему о драконах, которых сам Чарли привез на Турнир для первого задания.

— Все равно все небось про них уже знают, — махнул рукой Чарли, когда Гарри удивился тому, что Чарли решил выдать такую тайну. — Там, понимаешь, нас на Слизерине встретили — мы шли вчетвером бить тех, кто нападает трое на одного, а против нас вышло чуть не двадцать человек. Мы, конечно, по тапкам, а они нам вслед хрень всякую кричат, про то, что Темный Лорд вернется и предатели крови умрут первыми. А у меня же детская травма, я вырос в первую войну. В общем, я вернулся на драконе и пояснил уж всему их змеиному факультету, что этой зверушкой мы будем делать дракарис всему, что шевелится. Темного Лорда развоплотим, всю шпану его выжжем, и их прихватим, если не уймутся — и пусть расскажут родителям, так даже лучше. Я же за этим пошел в голубые драконы, то есть в драконологи. Так-то я обычно далеко, но если будет худо — я прилечу, и не один.

Боевые действия между Гриффиндором и Хаффлпаффом закончились довольно быстро, когда при стычках в коридорах дошло до режущих заклинаний, а у МакГонагалл закончились места на отработках. Префекты и чемпионы обоих факультетов вместе с наиболее активными участниками драк с обеих сторон встретились вечером в дальнем коридоре, стоя в линию друг напротив друга, и говорили мало, поскольку уже поняли, что за свои слова нужно отвечать. Сходка порешила, что стороны в расчете, а мир лучше, чем война, и потому между двумя факультетами установилось хрупкое перемирие, которое держалось до тех пор, пока кто-нибудь не подерется по новому поводу или пока перемирие не станет крепким миром. Гарри об этом знал, и поэтому на следующий день после визита Чарли он подошел в библиотеке к Седрику, чтобы сказать ему о драконах.

— Это ты для них заклинания ищешь? — спросил Седрик, новость он воспринял стоически, бои в коридорах его закалили, как и всех их участников, да он к тому же из-за проявленной боевой доблести и полученных боевых ран обзавелся девчонкой с Равенкло, а хороший серьезный роман в таком возрасте делает взрослей.

— Нет, я только вчера узнал, — ответил Гарри, делая вид, что предположение Седрика о том, что он так долго не делился секретом, не является обидным.

— Тогда давай помогу, — предложил Седрик. — Услуга за услугу.

— Заклинание, улучшающее слух, есть, — поделился Седрик, когда Гарри обрисовал ему задачу, так и не упомянув имя Гермионы. — Уж не знаю, как оно насчет музыкального слуха. Насчет Соноруса ты знаешь, в нем можно еще громкость настраивать. Есть заклинание изменения голоса, но вот его настраивать замучаешься, оно так-то шуточное, чтобы человек пищал как мышь. А вот заклинание оперного голоса…

— Значит, будем модифицировать, — упрямо сказал Гарри, и Седрик присел рядом.

— Что, настолько нужно? — спросил Седрик, и Гарри кивнул. — Ладно, достаем перья, что-нибудь да выйдет. Ты на арифмантику ходил?

— Я алгебру знаю, и тригонометрию немного, — сообщил Гарри, он иногда на каникулах учился со скуки.

— Оно все похожее, насколько я понимаю, — кивнул Седрик, он был из чистокровной семьи, но за семь лет в Хогвартсе понабрался всякого от своих однокурсников, выросших в маггловском мире. — Ты только переменные не забывай определять.

За прошедшие месяцы случилось столько всего, что Гермиона уже и не помнила, зачем она взялась разучивать так долго не дававшиеся ей вокальные партии. Возможно, в самом начале ей просто хотелось, как и всегда, записаться на все курсы сразу, потом ей не хотелось бросать, потом она привыкла к тому, что Гарри и Рон встречают ее по вечерам, и ей это казалось милым настолько, что ради этого можно было даже сходить на урок, потом Гарри взялся ей помогать и искать для нее заклинания, так что было бы нечестным бросать, когда он уже столько для нее старался.

А потом был первое задание Турнира, к которому Гарри так мало готовился, наверно, из-за нее, и чувство вины, и отчаяние от того, что он снова стоит перед лицом опасности, но теперь ему уже нельзя помочь. Она даже не знала, что он будет делать, он только сказал ей, уходя, что все будет просто, повторив слова Сириуса — и действительно попал хвостороге в глаза с первого раза, но дальше просто не было: разъяренная и ослепленная хвосторога ударила вслепую хвостом, огромным полукругом, словно пытаясь скосить подходящего к ней человечка, это произошло слишком быстро, даже ребята Чарли не успели среагировать. Но Гарри успел, и его воля поставила отличный щит: гул удара было, наверно, слышно за несколько миль, а искры взлетели выше трибун, и выше искр взвился ревущий от боли в отшибленном хвосте дракон. А когда потухли искры и улеглась пыль, Гарри по-прежнему стоял на ногах, он спокойно прошел к гнезду хвостороги и взял золотое яйцо, и только вбежав в медицинскую палатку, Гермиона увидела, что у него бессильно висит вдоль тела левая рука и течет из уголка рта кровь: щит он удержал не до конца, и сила удара сломала Гарри руку и отбила ребра. Гермиона не помнила, что она тогда городила, может, рассказывала Гарри, какой он великий маг, может, ревела и уверяла его, что он мог погибнуть, может, винила себя в том, что из-за нее он совсем забыл о Турнире — Гермионе только вспоминалось почему-то, что четверо братьев Уизли в этот момент кого-то били рядом с палаткой, ломали им перья и топтали фотокамеры, и ей почему-то казалось, что это правильно. «Ну получил — и получил, — примирительно сказал тогда Гарри, приобняв Гермиону здоровой рукой. — Я же тебе обещал, что ты все прекрасно споешь. Я же тоже хочу послушать, что я, из-за какого-то дракона не приду, что ли?» И тогда в первый раз Гермиона всерьез подумала, что будет петь для него, и у нее даже не было мысли о том, как это странно звучит и стоило ли для этого учиться петь целый семестр.

Бал-маскарад предъявляет к нарядам еще большие требования, чем бал обычный: далеко не все студенты способны ради одного вечера купить или хотя бы взять напрокат парадную мантию, и потому на простой бал можно было бы явиться и в обычной мантии, отглаженной и чистой. Но остаться без маскарадного костюма, если ты маг, значит расписаться в своем тупоумии — и потому каждый студент что-то для маскарада замышлял.

Гарри раздобыл через Сириуса гусарскую форму и накладные усы и учился щелкать каблуками. Фред и Джордж фраппировали гриффиндорскую гостиную обещаниями явиться в костюме Адама и зорко примечали, чей интерес это вызовет. Рону пришла из дома посылка, в отправлении которой он подозревал близнецов, потому что лежавшая в посылке мантия явно была предназначена для того, чтобы переодеться женщиной, и женщиной пожившей. Рон трансфигурировал, бранился и даже пытался немножечко шить, но ничего не выходило, бал стремительно приближался, и Гарри снова задействовал своего крестного, который тут же явился с ворохом мантий.

Правда, с проходом в гриффиндорскую гостиную у Сириуса вышла небольшая заминка, потому что Полная Дама все еще помнила про эпизод годичной давности, когда Сириус изрезал ее холст, и побаивалась Сириуса, пусть даже бродящая по замку романтическая и героическая история о Сириусе и тронула ее сердце, так что на Сириуса Полная Дама больше не сердилась, но со своим страхом поделать ничего не могла.

— Мадам! — взывал Сириус под дверью густым страстным баритоном — он понадеялся на свое обаяние и не спросил у Гарри пароль.

— Я вас боюсь, — немного кокетливо отвечала Полная Дама, чуть высовываясь с края портрета.

— Мадам, — проникновенно сообщил Сириус, — ничего злого нет у меня ни в руках, ни в сердце.

— А вот что у вас в чемоданчике? — спросила Полная Дама, от любопытства высовываясь чуть побольше, и Сириус с готовностью чемодан открыл.

— Просто маскарадные мантии, мадам, — успокаивающе произнес Сириус, доставая пару наобум и разворачивая их перед Полной Дамой, и Полная Дама, взглянув на мантии, с визгом бросилась прочь с портрета, разбудив всех своих соседей, дремавших в портретных рамах, так что Сириусу пришлось ждать Гарри, пинать дверь в гриффиндорскую гостиную ногами и переругиваться с портретами, благо что в последнем он из-за портрета Вальбурги на Гриммо изрядно поднаторел.

— Мать меня убьет, — потрясенно пробормотал Рон, потому что наряды, найденные Сириусом в доме Блэков, скорее годились на Хэллоуин, а первым в ворохе мантий вообще был балахон Пожирателя Смерти.

— Уж чем богаты, — недовольно возразил Сириус. — Раньше надо было говорить. Погоди, давай я тебе на маске Пожирателя клюв странсфигурирую.

— Чтобы надо мной все ржали? — возмутился Рон.

— Чтобы над ними все ржали, — пояснил Сириус.

— Может, вот эту? — предложил Гарри, выбрав среди камзолов с черепом и костями и халатов с сатанистскими знаками красивую мантию с геометрическим узором: вписанным в треугольник кругом и высотой, опущенной на основание. Делать на каникулах в доме Дурслей Гарри было особо нечего, после того, как они убедились, что от него одни неприятности, и он читал летом учебник по геометрии, чтобы не жить совсем уж остолопом. И главное, пригодилась же потом геометрия, когда он сплетал сетку заклятий, нужных для того, чтобы улучшить музыкальный слух и подарить Гермионе настоящий оперный голос. Первое заклятие Гарри уже испробовал на себе, и результат был налицо — он за обедом незаметно стащил у Гермионы часть партитуры и спустя четверть часа прекрасно все мог напеть.

— Эту? — даже немного удивился Сириус, видя, что Рон почему-то совсем не протестует против своего облачения в форменную мантию Армии Гриндельвальда. — Эта да, это заявка на победу. Но лицо тебе все равно придется закрыть, так лучше будет. И, если не возражаешь, я тебе волосы ненадолго белыми сделаю. Отличный хайр тебе спереди поставим!

Бал-маскарад начался раньше концерта, и Гермиона в своем бальном платье, с закрытым маской лицом, еле пробилась сквозь толпу, состоявшую из ожидавших начала музыки парочек и сбившихся в отдельные кружки юношей и девушек, подначивавших друг друга насчет нарядов и пытавшихся догадаться, кто скрывается под какой маской. До небольшой двери, ведущей за кулисы, было еще довольно далеко, когда Гермиона наткнулась на Крэбба и Гойла — уже подвыпивших и обиженных на судьбу на то, что они не придумали себе никакого костюма и не нашли себе девчонок.

— А, певичка, — сказал Крэбб, не узнав Гермиону, и заступил ей дорогу, ему было в общем-то все равно, кого таким образом перехватывать, лишь бы девочка выглядела хрупкой и робкой. — Не спеши, певичка, давай выпей с пацанами.

«Черт, ребята же говорили мне носить палочку на поясе, если неудобно в рукаве», — подумала Гермиона, у которой в бальном платье и не было рукавов, и примерилась топнуть Крэббу каблуком по пальцам ноги, когда Крэбб схватился за глаза, а Гойл отшатнулся от направленной на него палочки, почувствовав по виду державшей ее руки, что обладатель палочки шутить не будет.

— Мадемуазель, вы находитесь под охраной английской армии, — галантно сообщил Гарри, одетый в мундир гусарского полка воспетой Теннисоном Легкой Бригады. Чуть надвинутый на глаза кивер скрывал половину его знаменитого шрама, верхняя губа пряталась за накладными усами, а верхнюю часть лица закрывала маска, и Гермиона никак не могла понять, как под этой маской можно спрятать очки — вероятно, была все же магия, о которой она даже не слышала.

— Благодарю вас, офицер, — с улыбкой ответила Гермиона, подавая Гарри руку, и только тогда поняла, что Гарри ее не узнал.

Гермиона не столько расстроилась, сколько растерялась, особенно из-за того, что заиграла музыка, и Гарри закружил ее в танце — первые фигуры он кое-как выучил, а потом начал сбиваться с ритма и сталкиваться с другими парами. «Стой, не так!» — хотела сказать Гермиона, у которой на любой случай жизни был совет, даже если она не особо разбиралась в ситуации, — и с улыбкой подумала, что тут-то он точно ее узнает. Но вместо того, чтобы начать учить Гарри танцам прямо на танцполе, Гермиона промолчала, потому что не знала, хочет ли она быть узнанной.

С одной стороны, Гермиона понимала, что не стоит Гарри провоцировать и пытаться вскружить ему голову — если это удастся, вряд ли ей будет потом приятно вспоминать, как Гарри весь вечер ухлестывал за незнакомкой. Это говорил Гермионе рассудок, вернее, тот его остаток, который еще не сдался сердцу, но уже не мог спросить, с чего бы ей Гарри ревновать.

С другой стороны, она чувствовала, что может вести себя так, как сейчас, только под маской: было даже странно представить, что без масок она могла бы с Гарри кокетничать, опускать глаза, закрывать губы ладошкой, она и сама не знала, что умеет так себя вести. Да и Гарри, конечно, не стал бы ей рассказывать байки про себя и ребят из Литтл-Уингинга, из каковых баек можно было понять, что не только ему плохо жилось с Дурслями, Дурслям с ним тоже жилось не очень. И еще Гарри, оказывается, был не такой уж скромный, или не такой уж правдивый, или более бесшабашный, или просто уже немного влюбленный.

— Да не волнуйся, ты отлично споешь, — легко сказал Гарри, с неохотой отпуская Гермиону, когда ей уже точно нужно было быть за кулисами, а Гермиона с каким-то злорадством подумала, что проблемы и сомнения очаровательной незнакомки Гарри все-таки побоку, не станет он для этой незнакомки часами сидеть над книгами в поисках нужного заклятия, только для нее.

Маскарадная мантия Рона произвела маленький фурор: студенты Дурмштранга стали переговариваться и неодобрительно поглядывать друг на друга, Каркаров слегка позеленел, и лишь Дамблдор, увидев проходящего через расступающуюся толпу молодого Гриндельвальда, принял происходящее с юмором, потому что знал, кто здесь такой шутник. Дамблдор загородил бывшему другу дорогу, резко кивнул ему, взяв палочку в дуэльную позицию, и Рон почувствовал, что его правая рука растворяется, превращаясь в поток воды, а Дамблдор приманил к себе выпавшую у Рона палочку, поклонился рукоплещущей толпе и вернул Рону привычную форму.

— Вы, Сириус, совершенно безжалостный мерзавец, — пожаловался Дамблдор, уводя Рона к преподавательскому столу и сдерживая желание хлопнуть его по заднице, чтобы восчувствовал издержки своего скандального обличья. — Смотрите, вы еще дадите мне в этом отчет. А пока дайте-ка мне отчет о нашем возрождающемся фениксе, я вас теперь в наказание долго от себя не отпущу. Буду на вас любоваться и мешать вам лапать студенток, бисексуальный вы мой.

— Фениксе? — пробормотал опешивший от такого приветствия Рон, ему раньше и не приходило в голову, что Дамблдор тоже мужик, хотя и со странностями, и говорить с мужчинами он может вполне по-мужски, примерно как и Рон с братьями, только похабничая уже без смешков, привычно и буднично.

— Об Ордене Феникса, — строго напомнил Дамблдор, чтобы Сириус не забывал о субординации. — У вас там что, конь не валялся?

— Я уже нашел шестерых, — пробормотал Рон, шестерых он нашел для Гермионы с ее фронтом освобождения домашних эльфов, вот число и выговорилось. Рон не то чтобы сочувствовал делу освобождения эльфов, но история о том, как из-за Гарри Малфой лишился эльфа, Рону понравилась, и у него уже был списочек, кого бы еще из аристократов так напарить, его-то семья обходится без эльфа, вот пусть Флинты и Булстроуды тоже помучаются.

— Да полно вам, вы что, считаете только мужчин? — ответил Дамблдор, которому Сириус не так давно докладывал о более солидных успехах. — Вы, Сириус, все-таки безобразный сексист. А все ваше консервативное воспитание, вот вы и думаете, что женщин надо оберегать и дарить им конфеты. Тогда как среди них, между прочим, попадаются очень умные колдуньи.

— И что, если они умные, им и конфет не дарить? — не выдержал Рон, семья Уизли тоже была старомодной, из числа священных двадцати восьми.

— Ну они же вам не дарят, — возразил Дамблдор, а Рон почему-то подумал, что мог бы он Гермионе и конфеток когда подарить, даже не на Рождество и не в виде подката, а просто сколько можно относиться к подруге как к недоделанному пацану, который парень ничего, но ни про квиддич с ним не поговоришь, ни про девок.

— Поскольку мы беречь никого не будем, и женщины у нас пойдут воевать в первых рядах, у нас будет вдвое больше мобилизационная база, — продолжал Дамблдор, веселый трикстер и хитроумный провокатор. — А уж если нашему противнику вздумается штурмовать Хогвартс, тут я ему вообще не завидую: взрослых в замке немного, но вы посмотрите только на эту толпу!

Рон смотреть на толпу студентов не стал, а посмотрел на Дамблдора, и в его взгляде было столько возмущенного гуманизма и не гармонирующего с обликом Гриндельвальда неприятия злодейского коварства, что, если бы сам Гриндельвальд смог так проникновенно взглянуть на трибунал, он бы давно уже из Нурменгарда вышел, как раскаявшийся, осознавший и искупивший.

— Ну право, Сириус, — развел руками Дамблдор. — Доставьте мне редкое удовольствие разговора с бездетным человеком, и я даже отпущу вас пораньше к вашим девчонкам. Что вы как беспокойная мамаша, мы же с вами уже об этом говорили: да, это было бы безответственно, если бы студенты ничему не учились, и только горстка разучивала бы тайком боевые заклятия под руководством пятикурсника. Но мы же идем естественным путем: соперничество факультетов и нештатная ситуация с двумя чемпионами, не говоря уже о клеветнических статейках Скиттер, относительно которой вы недоумевали, как я ее пускаю в Хогвартс, уже привели к хорошим боям. Начинали студенты с ерунды, насылания на противника фурункулов и увеличения ему передних зубов, потом пытались защекотать друг друга Экспеллиармусом, но зато теперь красота — идешь по коридору, а в тебя летит Режущее или Ступефай. Даже как-то, знаете, бодрит. А бесценные навыки контрзаклятий и оказания первой помощи? Когда твой друг в крови, это все учится очень быстро, не так, как на уроке. Да и сам этот замечательный Турнир — вон, гляньте, какой Каркаров на нас с вами за ваш демарш сердитый. Небось будет теперь нашим чемпионам баллы занижать и четверку из десяти ставить. И пусть его ставит — выиграет не тот, за кого голосуют, выиграет тот, кто выживет.

Гермиона была задействована только в первой части вокальных номеров, вместе с хором, а после перерыва должны были начаться арии Флер, окруженной подтанцовкой, и Гермиона была этому только рада, рассчитывая поскорее сбежать к Гарри, чьи взгляды она постоянно на себе ловила во время выступления. И лишь в конце первого действия Гермиона почувствовала, что на нее смотрит один Гарри, да и тот иногда мотает головой и жмурится, словно пытаясь стряхнуть с себя морок. Солировала и вела партию хора Флер, и, будь это от осознанного желания стянуть на себя все внимание или просто от волнения, но вейлочары били по находящимся в зале как ковровая бомбардировка.

Гарри в обыденной жизни был иногда нерешителен, а иногда слишком импульсивен; Гермиона любила все продумывать и порой упрямо не отступала от не самого лучшего плана, причиной чего была, возможно, та же нерешительность. Но в кризисной ситуации в них словно просыпался один и тот же человек: оба действовали спокойно и без сомнений, используя знания самым неожиданным образом и интуитивно идя к цели кратчайшим путем.

Гермиона разозлилась на Флер, представив себе, как та сейчас зачарует весь зал, включая Гарри, и Гарри будет смотреть на Флер раскрыв рот, вместо того чтобы поддаваться очарованию неузнанной им Гермионы, танцевать с ней и уговаривать ее прогуляться вокруг озера, словно они не делали этого уже сотню раз. Это все Гермиона отдавать была не намерена, и поэтому она даже не подумала, что контрзаклятие и обратное заклинание не совсем одно и то же и не усомнилась, правильно ли она помнит найденное Гарри для нее заклинание, изменившее ее голос — Гермиона ведь не накладывала заклинание на себя, она только закрепляла его через час. Но обо всем этом в боевом состоянии Гермиона не думала, она за кулисами незаметно вытащила палочку, сплела в воздухе зеркальное отражение сетки, которую она закрепила на своем горле, и отправила это отражение во Флер — что прекрасно сработало.

— Я, кажется, не в голосе, — недоуменно пробормотала Флер, попытавшись напеть свою первую арию, и даже ее акцент, совершенно пропавший в первом действии, появился снова. — Но ведь я только что пгекгасно пела!

Взволнованный маэстро Саладор бросился к своей звезде, хористки затараторили, перебивая друг друга, а Гермиона стояла в стороне, и ей было совсем не стыдно — что многим, собиравшимся примкнуть к возрожденному Темному лорду, стоило бы поиметь в виду.

Скрывавшийся под личиной маэстро Саладора Снейп был способен на романтические чувства, но романтические чувства живут у нас в голове, в отличие от раздражающих людишек из плоти и крови, которые вечно норовят посвоевольничать и все испортить. Может быть, Снейп ухаживал за чаровницей Флер и всерьез, но, когда она потеряла голос, его первой эмоцией было не сочувствие, а раздражение. У Снейпа всю жизнь был учебный план, которому он следовал несмотря на любое сопротивление студентов, и это следование плану стало его второй натурой. Сейчас в плане Снейпа значилось, что Флер прекрасно исполняет все свои арии, пятый курс выучивает наконец зелья и не позорится на СОВ, а Поттер через несколько лет убивает Вольдеморта. И вдруг какой-то пропавший голос, или каприз, или кто его знает, как это диагностируют!

— Я готова заменить Делакур, маэстро! — твердо сказала Гермиона, перекрывая вдруг стихший галдеж.

— Уймитесь со своими геройствами, Грейнджер, — огрызнулся маэстро Саладор очень похоже на Снейпа и даже собирался добавить что-то хамское про вокальные данные Гермионы, но Гермиона сильно и чисто запела.

— Ты укгала мой голос! — вскрикнула Флер и тут же замолчала.

— Не украла, — спокойно соврала Гермиона. — А сейчас это просто Силенсио.

Двойной агент Северус Снейп прекрасно чувствовал опасность и не забыл, как Грейнджер приложила его в Визжащей Хижине, поэтому возмущаться действиями Гермионы, которая уже схватилась за палочку, он не стал, хотя в безопасную для здоровья меру на ней отыгрался.

— Позовите-ка хорошего трансфигуратора, можно даже профессора МакГонагалл, — распорядился маэстро Саладор, и кто-то из подтанцовки кинулся выполнять его приказ. — Ваша прическа, Грейнджер, не так ужасна, как обычно, но если уж вы собираетесь сейчас выступать, вам придется не только петь, но и танцевать — а не прятать ваши ножки под платьем до самых каблуков!

Снейпу даже захотелось рвануть с Гермионы юбку или хотя бы срезать большую часть юбки заклинанием, чтобы посмотреть, как она испугается и зальется краской, но палочка в руках была сейчас у нее, а не у него, а проверять, насколько Грейнджер чокнутая, Снейпа после Визжащей Хижины не тянуло. А Грейнджер и вправду в этот момент была чокнутая — она укоротила на себе юбку куда выше колена, избавилась двумя взмахами палочки от бальных перчаток, а потом вернула юбке прежнюю длину, сказав, что для первой арии сойдет и так. Юноша, который должен был теперь петь с ней дуэт принцессы и оловянного солдатика, бросился вслед за Гермионой, хотя Снейп на его месте делать бы этого не стал: и действительно, вскоре оркестр заиграл мотив дуэта, но пения не послышалось, и оркестр снова заиграл вступление — а когда маэстро Саладор незаметно вышел из-за кулис, чтобы видеть, что творится с его постановкой, он увидел, что его новая солистка идет сквозь расступающуюся толпу к юноше в костюме гусара, и Снейп не мог бы себе сказать, что его больше в этом бесит: то, что этот гусар, конечно же, Поттер, или то, что Поттер наверняка не знает текста.

— Он был гвардейцем статным,

По всем статьям герой,

запела Гермиона, и Снейп опять не знал, радоваться или злиться на то, что эта наглая Грейнджер так хорошо ведет свою партию — и вдруг Гарри ей ответил, он, оказывается, не только знал текст, но и попадал в ноты.

— Она была принцессой знатной,

Их встреча стала роковой.

— Она в него...

робко начала Гермиона и сбилась, а Снейп скрипнул зубами от злости, вдруг подумав, что вся его работа была, похоже, для того, чтобы эти двое объяснились в любви. Нет, это мог устроить только Дамблдор, и за такое его с Астрономической башни сбросить было мало! Это он, только он, с его талантами и знаниями, мог одарить Грейнджер чудесным голосом, мог заставить Поттера, не способного запомнить рецепт Перечного зелья, выучить положенные стихи...

Она в него влюбилась

И, улучив момент,

В любви ему открылась -

Солдат молчал в ответ.

Как ни был Снейп зол, но наблюдательность ему не изменила: он быстро заметил, что Гермиона, конечно, узнала Гарри в его маскарадном наряде, поэтому она и шла к нему через толпу, еще за кулисами шарахнув своего несостоявшегося сценического партнера даже не Конфундусом, а Ступефаем и Петрификусом. А вот Гарри ее не узнал, и потому ему было так комфортно: он еще не понимал, насколько это всерьез. Но сердце говорило с сердцем, и в зеленых глазах, так похожих на глаза Лили Эванс, горела любовь, словно издевательство над прошлым.

Принцесса в плен его взяла

И поцелуем обожгла.

Не рассчитала сгоряча,

Солдат растаял как свеча.

Трудно было сказать, кого из двоих узнали зрители, если узнали кого-нибудь, но, когда Гермиона поднялась на цыпочки и ее губы остановились в нескольких миллиметрах от губ Гарри, зал взревел, словно на квиддичном матче. Рукоплескали и маэстро Саладору, который показался на сцене, когда дуэт закончился и Гермиона шла обратно к сцене сквозь ликующую толпу, и маэстро Саладор радовался, прижимал руки к сердцу и отвешивал поклоны, а профессор Снейп злился на Поттера так, что даже готов был пожалеть Грейнджер. «Такой же, как его отец, — думал Снейп. — Ветреный, несерьезный! «Ведь сердце у нас не камень, и растаять ему пустяк!»»

— Имейте в виду, Грейнджер, что ваш юноша вас не узнал, — сказал Снейп, и это было сказано от чистого сердца, как предостережение и сочувственное движение души, но вышло опять как намеренная грубость.

А Гермиона в этот момент чувствовала в себе счастливую легкость, она словно летела над землей, как это часто бывает с влюбленными, и не обращала она уже внимания на такие мелочи, после того как пела для Гарри и видела его глаза, прикованные к ней и проникающие в самое сердце. Она чувствовала себя удачливой, красивой, очаровательной и только отмахнулась от слов маэстро.

— Вас вызывают, маэстро, — ответила Гермиона. — Ну пожалуйста, не будьте вредным букой, как наш Снейп.

— Профессор Снейп, мисс Грейнджер, — поправил ее маэстро, но Гермиона только дернула плечом и прямо при нем укоротила втрое свою юбку, чтобы петь про Бабетту и Каде.

Маэстро Саладор все-таки надеялся, что к его обожаемой Флер вернется голос, но, когда он дошел до импровизированной гримерной, оказалось, что пропал не только голос Флер, но и сама Флер, обиженная его невниманием и тем, что на ее роль взяли безголосую Грейнджер. Взволнованный маэстро кинулся на поиски, и это спасло его от лицезрения того, как Гермиона исполняет не только фривольную историю Бабетты и Каде, но и поет о своей лирической героине «Без ума целый свет от красавицы Жанетт». Пела Гермиона отлично, совладав со смущением и уверив себя, что если Гарри ее не узнал, то и никто не узнает, а труппа авось не выдаст, но от такого умелого кокетства со стороны Грейнджер у Снейпа порвало бы шаблон, как хомячка полкило динамита.

Пока Грейнджер в ее сценическом образе очаровывала зрителей, прогнав подальше мысль, что после такого ей уже не притвориться скромницей, если разоблачат — и новая мысль, что это будет особенно верно, если разоблачит ее Гарри, накрывала Гермиону приятным стыдом — пока это происходило на сцене, Снейп успел обшарить весь замок и наконец нашел Флер на самом верху Астрономической башни. Рядом с Флер стояла Аврора, без которой приключения Сириуса на Астрономической башне опять не обошлись, а над башней, словно Санта на оленях, летел на фоне луны Сириус верхом на гиппогрифе.

— Он улетел, — чуть грустно сказала Флер своим обычным мелодичным голосом, обернувшись к маэстро. — Но он обещал вернуться.

— Милый, милый! — подтвердила Аврора, тоже очарованная тем, как быстро и даже бескорыстно талантливый разгильдяй Сириус утешил девочку и вернул ей не только ее прекрасный голос, но и свойственную красавицам уверенность в себе.

— Другая бы на вашем месте оправдывалась! — патетически воскликнул ревнивый маэстро, глядя на Флер и не обращая внимания на взгляд Авроры, который намекал, что оправдываться в следующем году будет он: студентки-то уедут, а молодые преподавательницы останутся. — Доказывала бы свою невиновность!

— Но это было бы очень просто, — вскинула носик Флер. — Так же легко, как вам оскорбить невиновную девушку. И запомните, если вы заставите меня оправдываться, я оправдаюсь — только после этого между нами будет всё кончено.

Аврора, как и всякий астроном, была организованной женщиной, и сейчас она жалела, что блокнот в праздничной суете не оказался при ней — за Флер стоило записывать.

— Но, если вы будете милы и безо всяких доказательств, просто на слово, без судов поверите мне… — продолжала Флер.

— То что? — удивился маэстро Саладор. — Вы — меня — собираетесь простить?

— Да, я окажу вам эту милость, — сдержанно ответила Флер.

Когда запутанный, ошарашенный и прощенный маэстро Саладор наконец вернулся в Большой зал, постановка дошла до финальной арии, которую он рассчитывал исполнять с Флер дуэтом, а теперь Гарри и Гермиона пели ее, держась за руки и не отрывая друг от друга влюбленных глаз.

— Пусть он мне только скажет:

— Вы прекрасней любого сна

— Пусть он еще мне скажет:

— Даже радость без вас грустна

— Пусть я лишусь сознанья…

— Вы бальзам для души больной,

Вы поэтических грез созданье…

— Боже, что со мной!

Было по-прежнему непонятно, сколько человек в зале узнали хотя бы одного из них в их маскарадных нарядах, но зал очевидным образом им сопереживал, немного неуместно выл, словно это был не зал, а трибуны, и даже МакГонагалл, женщина пуританских нравов, смотрела на красивую пару неожиданно мягким взглядом, подперев голову рукой.

Гермиону вызывали несколько раз, выкрикивая ее сценическое имя: Ли Джордан, бессменный комментатор и нынешний конферансье, объявил ее в начале второго действия как мадемуазель Нитуш, и то, придумал ли он сам этот псевдоним или ему подсказала Гермиона, так и осталось тайной. Гермиона выбегала на сцену, замечая, что у выхода из-за кулис собирается толпа, и ее теперь так просто не выпустят, и вдруг неожиданно для всех прыгнула со сцены прямо на руки к Гарри, который скромно сошел вниз, допев свой дуэт. И конечно же, Гарри ее поймал, у него была хорошая реакция, и он крепко стоял на ногах, что было проверено даже хвосторогой.

— Мадемуазель, вы находитесь под охраной английской армии, — галантно сказал Гарри, поставив Гермиону на ноги, и надвинул чуть ниже съехавший назад кивер, чтобы его не могли узнать по шраму — в том числе и мадемуазель Нитуш, которая иногда казалась Гарри родной и понятной маггловской девушкой, не знающей о его славе, с каковой Гарри никогда толком не знал, что делать.

Рождество все-таки семейный праздник, и наутро после Рождественского бала студенты разъезжались по домам: аристократы пользовались портшлюзами, остальные спешили на поезд, только Гарри никуда не спешил, он даже был бы не против провести каникулы в Хогвартсе, если Сириус так подгулял вчера, что отыщется нескоро. Рон постучал по опущенному пологу и попрощался чуть громче, чем следовало бы прощаться тому, кто не хочет разбудить друга, если тот спит, и Гарри вышел на галерею над опустевшей гостиной, когда шум покидающих гриффиндорскую башню студентов окончательно затих.

Гермиона, к удивлению Гарри, сидела на большом диване, одна среди послеотъездного беспорядка, стиснув губы, словно бы она сдерживала то ли волнение, то ли смех.

— Я искал тебя вчера, — сказал Гарри, удивляясь тому, что не чувствует почти никакой неловкости. — Прости, мне действительно жаль, что я тебя не нашел — наверно, как-то не узнал.

— А я тебя узнала, — ответила Гермиона, пересиливая смущенную шаловливую улыбку, и тут Гарри все же смешался — значит, Гермиона все-таки видела, как он танцевал с незнакомкой, пел с ней дуэтом, особенно ее последнюю партию... Гарри не знал, был ли он влюблен в незнакомку, сейчас или тогда, он только почему-то чувствовал стыд, словно от предательства. Но он ведь о Гермионе так не думал… ну, почти… и не было у них ничего, после чего он уже не мог бы так танцевать с другой… но могло бы быть… наверно, он бы…

Гарри до безобразного замешкался с ответом, став совсем прежним, даже таким, каким Гермиона помнила его еще до того, когда они вместе спасали Сириуса, обнимались с времяворотом на шее и дрались рука об руку. Гермиона перестала сдерживать улыбку, заметив, что Гарри задумался и уткнулся взглядом в ковер, ничего теперь не видя, и неожиданно для Гарри запела. Заклинание, которое Гарри накладывал на нее вчера, уже потеряло силу, а свой голос у Гермионы был слабым, но Гарри достаточно было расслышать слова, чтобы ошарашенно поднять голову.

Я натворила столько всяких бед!

Я так вела себя, что мне прощенья нет.

Что ждет меня, когда раскроют мой секрет?

Подумать только, я была мадемуазель Нитуш!

Гермиона сама не знала, какое впечатление на Гарри произведет это признание: смутится ли он еще сильнее, а может, просто не поверит? Но Гарри медлил и терялся, только когда запутывал сам себя, а на вызовы судьбы он отвечал быстро и неожиданно — в ответ на признание в таком розыгрыше Гарри обнял Гермиону и поцеловал. Не в щеку и не робко коснувшись губ — действуя по какому-то наитию, Гарри обхватил Гермиону рукой за плечи так, что не вырвешься, и Гермиона со сладким замиранием сердца почувствовала, что она доигралась — хотя, возможно, это слово пришло ей в голову, уже когда Гарри подхватил ее и пересадил к себе на колени.

Северус Снейп считал, что по крайней мере удовольствие от снятых с Гриффиндора баллов он теперь получит — и снимать он их будет именно с тех, с кого снять баллы приятнее всего: не только с наглеца Поттера, но и с зазнайки Грейнджер. Эти гриффиндорские чудовища словно нарочно остались на каникулы, чтобы попадаться патрулирующему замок Снейпу в темных ночных коридорах, и при этом настолько увлекались друг другом, что обидно его игнорировали. Пару раз Снейп прошел мимо, решив, что не хочет видеть их счастливые лица, но потом сообразил, что эти обалдуи просто присматривают в замке места на остаток учебного года, когда гриффиндорская башня больше не будет пустой, и решил этот разведывательный петтинг сурово пресечь.

Разумеется, МакГонагалл тут же подала апелляцию, и только поэтому Снейпу приходилось тащиться к Дамблдору: апелляция уже зарегистрировалась, пусть даже МакГонагалл и сама согласилась, что баллы были сняты справедливо, когда Снейп объяснил ей ситуацию. А раз МакГонагалл не придет отстаивать свою апелляцию, Дамблдор утвердит снятые Снейпом баллы… Разумеется, как и каждого, кто наивно полагал поведение Дамблдора легко предсказуемым, Снейпа ждал сюрприз.

— Замечательно, замечательно, — с молодым задором сказал Дамблдор, после того как Снейп рассказал ему о непристойном поведении Гарри и Гермионы. — Не бойтесь расстроить меня подробностями, я вовсе не нахожу гетеросекс отвратительным. В молодости я экспериментировал, раздвигал границы…

Снейп от неожиданности подавился и закашлялся, а хитрец Дамблдор убрал со стола забытую там карту, о которой Снейпу знать было незачем, и перепрятал из ящика стола в карманы пару нужных ему артефактов.

— Я вынужден злоупотребить своей властью и отменить ваше взыскание, Северус, — дополнительно огорошил Снейпа Дамблдор. — Видите ли, магия любви иногда действует так же сильно, как Феликс Фелицис, а им обоим, в особенности Гарри, везение вскоре очень понадобится.

— Вы же раньше уповали не на везение, а на благоразумие этой Грейнджер, — пробормотал Снейп, которого снова накрыло осознанием того, что последние несколько месяцев он усердно трудился над тем, чтобы как можно лучше устроить чертову Поттеру его личную жизнь.

— Не завидуйте, Северус, — с хитрым прищуром посоветовал язвительный Дамблдор. — Ступайте уж лучше к своей полувейле, а то, чего доброго, ее уведет у вас из-под носа даже не Блэк, а кто-нибудь из Уизли.

— Ступайте, ступайте, — подбодрил Дамблдор. — Я знаю, что вы сейчас мне скажете: «всегда…» Так я скажу вам, что у вас «всегда»: вы всегда мрачный, ворчливый и неопрятно одетый. Если бы я мог вам приказывать, как делали это директора в прошлые века, я бы давно приказал вам жениться — а теперь просто настоятельно советую, — и Дамблдор представил себе, как соперничество Снейпа и Сириуса Блэка будет развлекать его до самого лета.

— Значит, вы отказываетесь наложить на них двоих взыскание? — в ярости сказал Снейп, а Дамблдор только кротко кивнул в ответ, с той кротостью, за которую только и можно, что назвать мерзавцем или негодяем. — Тогда позвольте вам предсказать, что этим летом вы вряд ли удержите вашего драгоценного Поттера у его родственников — особенно учитывая другую его наслед-ствен-ность! И даже если вы напишете ему, чтобы он не покидал дом своей тетки, а этой Грейнджер — чтобы она ему не писала, они очень даже запросто назовут вас за глаза старым дураком и пошлют вас к черту!

— Да, да, — согласился Дамблдор, словно не замечая, что этой тирадой Снейп отвел душу, выбранив его и послав его к черту, пусть и от чужого имени. — Помимо многого другого, в трудных ситуациях их объединяют находчивость, решительность и презрение к правилам. Между прочим, качества, присущие вашему факультету, дорогой мой Северус, — с этими словами Дамблдор, неожиданно стряхнув с себя старческую сутулость, встал из-за стола, за которым он неизменно отсиживался во время визитов Снейпа, и глаза Дамблдора вспыхнули молодой синевой.

— Возрождение Риддла мы, пожалуй, можем немного отложить, — решительно сказал Дамблдор, и даже свою знаменитую палочку он держал теперь наотлет, словно шпагу перед дуэлью. — Им двоим в наступающем году и без него будет достаточно приключений. А годам к двадцати, когда они окончательно сработаются и их магия начнет действовать в унисон — черт возьми, я думаю, они тогда уложат Риддла в честном бою.