Про Кузьмича, буфет и радость (джен)

Радость лежала в буфете на верхней полке и ждала лучших времен. Но они, почему-то, всё никак не наступали. С тех пор, как старинный буфет невесть сколько лет назад привезли в квартиру, жильцы, почему-то, всё время откладывали Радость в долгий ящик, да так и забывали о ней.

— Время нынче тяжелое, — вздыхали ещё дед и бабушка Ивана Кузьмича. — Ну ничего, вот наведут в стране порядок, тогда авось дети наши вольготнее жить будут. А пока одна отрада — вон какой сервиз отхватили! Любо-дорого!

И, водрузив на полки строй фужеров и чашек, шли строить Светлое Будущее. Однако то ли строительство не задалось, то ли в расчетах где ошибка закралась, а только и дети приходили вечером с усталыми лицами и полными сумками, хлопотали о переезде, пристраивали собственных детей в садик и школу и в свой черед всё откладывали и откладывали Радость на неопределенное «потом» — не до того было. Даже о Светлом Будущем говорили редко, да и то всё лишь по большим семейным праздникам (маленький Ваня любил в такие вечера сидеть под столом, складывая башни из кубиков, и слушать разговоры старших), а отложенная Радость копилась и копилась в шкафу и ждала своего часа. В итоге, там ее набралось столько, что дверцы буфета уже не закрывались как следует и укоризненно скрипели всякий раз, когда кто-нибудь проходил мимо.

— Эк хлама-то накопилось! — ворчал Кузьмич, глядя на это безобразие. — Вывезти б всё к едрене фене на свалку!

Да вот всё руки не доходили.

И вот, одним мартовским утром случилось неизбежное. В трусах и майке хмурый спросонья Кузьмич подошел к буфету, чтобы выудить из его глубин страховой полис и прочие бумажки для предстоящего набега на поликлинику. Настроение у него было просто отвратительное — ну ещё бы. Недавно пришла квитанция за коммунальные услуги (опять небось в ЖЭКе обсчитали!), гречку в ближайшем магазине ему продали втридорога, кассирша хамила напропалую, а результаты анализов были страшней, чем японский флаг. Заранее перебирая в голове набор колкостей, которые он планировал обрушить на невежливую продавщицу, Кузьмич отворил дверцы буфета и… возрадовался. За папу и маму, дедушку, бабушку, за тетю Катю, двоюродного дядю Сергея и за ещё добрую полусотню добрых людей неведомой степени родства, тоже любивших семейные посиделки. Вся скопившаяся за долгие годы Радость хлынула на него, как из ведра, рассыпаясь разноцветными искрами, и пробежала по телу легкой волной тепла. Ещё немного, и дед бы, пожалуй, взлетел под потолок, да вовремя вспомнил, что крыльев у него нет, да и годы его не те такими глупостями заниматься.

Буркнув что-то под нос, чтобы одернуть самого себя, Кузьмич молниеносно собрал нужные бумажки и, наскоро одевшись, вприпрыжку выбежал на лестницу, забыв даже запереть дверь. Старик сам ошалел от собственной прыти и чуть было не сбил с ног соседку, поднимающуюся по лестнице навстречу. Он хотел было как всегда состроить постную мину и сварливо осведомиться, почему её внуки опять шумят допоздна, но — странное дело! — губы сами сложились в приветливую улыбку, и вместо упреков с них сорвалось сердечное:

— Доброе утро, Клавдия Михайловна. Уже на рынок сходить успели? Шустры вы нынче, однако!

Помахав ей рукой, Кузьмич устремился вниз по лестнице, напевая какую-то полузабытую бодрую песенку.

«Ишь, старый хрыч разголосился» — подумала баба Клава, но ругаться уже совсем не хотелось, и она поднялась в квартиру, подхватив незамысловатый Кузьмичевский мотивчик (вот ведь, привязалось!).

Тем временем сам герой рассказа уже размашисто шагал к автобусной остановке, вовсю любуясь первым весенним солнышком и растрепанными воробьями на ветках деревьев. На душе у него было удивительно хорошо. Немного замешкавшись у ларька, Кузьмич купил баночку мыльных пузырей и на ходу, выдувая их через соломинку, улыбался, глядя, как они подставляют радужные круглые бока лучам солнечного света, но спохватившись, решил, что ведет себя несолидно и сунул флакон в руки первому встречному карапузу. Тот по весеннему делу измазался по самое «дальше некуда», исследуя бескрайние просторы лужи, недавно образовавшейся во дворе, чем привел в отчаяние мамашу, которая топталась на берегу в своих замшевых полусапожках, не зная, что делать. Презрев все условности, Кузьмич, ни дать ни взять атомный ледокол, проследовал к самому центру ледяного «океана» и недрогнувшей рукой вытащил малолетнего натуралиста на сухое место, а после в корне пресек вселенские рыдания, достав из кармана незамысловатое детское сокровище и передав его в новые руки. И пошел дальше, насвистывая под нос.

Когда довольный пенсионер добрался до остановки, автобус подошел почти сразу. Молодежь в салоне, издалека заприметив фигуру с клюшкой, старательно жалась по углам, а иные, наоборот, сделали каменные лица и приготовились не замечать испепеляющих взглядов и ворчания. Но Кузьмич не стал, как обычно, устраивать пересуды в борьбе за место у окна — он ухитрился распихать локтями толпу ожидающих пассажиров, первым влезть в автобус и занять самое уютное местечко, с тем, чтобы уступить его менее расторопной старушке с сумкой-тележкой. А что, пусть знают, кто на деревне первый парень.

Запасы Радости из расчета на одного Кузьмича оказались даже слишком большими, прямо-таки неистощимыми. Так что её хватило ещё и на целую очередь бабушек в поликлинике, терапевта, двух медсестер, постового, стоявшего на перекрестке, одного добродушного бродячего пса и трех нахохлившихся ворон, которым Кузьмич скормил остатки вчерашней булки.

А вечером дед засыпал счастливым — завтра обещали приехать сын с женой и привезти внуков.