Докторские заботы (джен)

— Товарищ полковник, старший лейтенант Белов по вашему приказанию прибыл! — бодро отрапортовал я и преданно посмотрел на командира нашей бригады.

Комбриг оторвался от бумаг, сунул ручку в стакан, поднял на меня тяжелый взгляд и медленно произнес:

— Почему, лейтенант, ты рядового Абаева до сих пор в лазарете держишь? Он должен быть в батальоне.

«Как же он меня достал с этим Абаевым, — затосковал я. — Парня серьезно лечить надо. Не дай бог, опять по голове двинут, а я крайним буду».

— Товарищ полковник, рядового необходимо отправить в госпиталь, пролечить и комиссовать. Я вам докладывал, после драки и удара по голове у Абаева обнаружилась вялотекущая шизофрения. Вероятно, были предпосылки, но не проявлялись, поэтому медкомиссию во время призыва пройти смог, а сейчас...

— Ты вот что, — перебил меня командир, — зови его сюда.

Мысленно чертыхнувшись, я вышел за дверь и послал за солдатом.

...Абаев стоял посреди кабинета и флегматично смотрел куда-то поверх головы полковника: то ли на портрет президента, то ли на часы, висящие немного ниже слева.

Рядом за соседним столом шелестел бумагами Сергеич, наш замполит, но его занятый вид меня не обманывал. Судя по легкой ухмылке и взгляду, которым он одарил сначала меня, а потом командира, Сергеич знал или догадывался, что сейчас произойдет, и явно предвкушал что-то интересное. Кошкой заскребли нехорошие предчувствия.

Комбриг тем временем оглядел рядового с головы до ног, потребовал выпрямиться и подтянуть ремень. Чуть с запозданием и с тем же отсутствующим видом Абаев выполнил команду. Он сейчас почти все время такой, заторможенный. Ладно бы только это, хуже, если его внезапно переклинивало и он начинал совершать странные поступки и нести нелепицу. Окончательно я убедился, что у солдата не все в порядке с головой, когда при сдаче техники он поджег бензин рядом с открытой канистрой. Хорошо, что бензин в канистре не вспыхнул и никто не пострадал. На вопрос: «Зачем ты это сделал?», он ответил, что «горит красиво»! Даже для симулянта это был перебор!

Полковник, закончив с разглядыванием, откинулся на спинку стула и, сдвинув брови, с самым серьезным видом потребовал:

— Так, рядовой, ответь мне на такой вопрос. Сколько будет три плюс два?

Я едва не подавился воздухом, а на лице Абаева флегматичность сменилась безмерным удивлением, он растерянно ответил:

— Пять, товарищ полковник.

— А семью восемь?

— Пятьдесят шесть.

— Сколько тебе лет?

— Девятнадцать, товарищ полковник.

— Какой сегодня день?

— Восьмое августа...

Задав еще несколько подобных вопросов, на мой взгляд, совершенно ненужных и бестолковых, комбриг наконец успокоился и скомандовал:

— Достаточно, можешь идти. Свободен!

Только солдат вышел за дверь, как полковник посмотрел на меня и недовольно высказал:

— Что ты мне, лейтенант, голову морочишь? Он нормальный.

Все еще на что-то надеясь, я попытался достучаться до здравого командирского смысла:

— Товарищ полковник, не стоит путать дебилизм и шизофрению. Сталин, говорят, был шизофреником, Ньютон вообще был гением, но тоже страдал шизофренией, голоса в голове слышал...

— Довольно, лейтенант, — припечатал комбриг и задумался.

Я скосил взгляд на замполита в надежде на поддержку. Но Сергеич слегка качнул головой, показывая, что дальнейшие уговоры будут бесполезны. Я совсем приуныл и с ностальгией вспомнил Батю, которого наша часть три месяца назад проводила на пенсию. Мировой был мужик, строгий, жесткий, но справедливый и, самое главное, умный. Батю уважали. Нового же командира в бригаде не любили, откровенно опасались, тихо ненавидели за самодурство и так же тихо высмеивали. Он мог легко послать подчиненного, невзирая на звание, возраст и половую принадлежность. Уж насколько в армии привычные к ругани, но здесь он явно перегибал палку. Впрочем, про себя самого комбриг тоже не стеснялся высказываться. Как-то раз на построении так прямо и заявил во всеуслышание: «Я такое же дерьмо, как и вы все, только немного получше!» Симпатии, естественно, это ни у кого не вызвало.

Задумчивость на лице полковника отражалась минут пять, наверное. Потом он выдал:

— Хм... да-а. А ведь у меня тоже, получается, шизофрения, и я этого не скрываю! Мы еще не решили на счет Абаева, свободен!

Я с полной головой нецензурных мыслей буквально выскочил из штаба и, пока шел до лазарета, все никак не мог успокоиться, костеря на чем свет нового командира. Ну что тут решать-то? В госпиталь надо солдата, в госпиталь! И начмед сейчас, как назло, в отпуске и, хитрож... мудрый такой, недоступен.

В своем кабинете я плюхнулся за стол и какое-то время просто сидел, обхватив голову руками. Решил, что буду держать солдата в лазарете до последнего, а потом или до Борисыча дозвонюсь, или Сергеич что-нибудь сделает, как и обещал, или, вдруг повезет, командир все-таки даст «добро».

Я наконец успокоился. И засмеялся:

— Ну, надо же... шизофреник он... Командир, емае!

Вот интересно, он под «мы» имел в виду только себя или все же себя и Сергеича, своего заместителя?

Не армия, а черт знает что! Повез, называется, солдат в госпиталь. Шутка ли, сразу шестерых определить, где у каждого свое. Кого в хирургию, кого в терапию, или вон Абаева — в психиатрию. С ним решилось как нельзя лучше. Комбригу приспичило срочно уйти в отпуск, и Сергеич, как ВРИО командира, легко подмахнул мне рапорт на отправку проблемного солдата в госпиталь.

Я оформил пацана и облегченно выдохнул, когда дежурный психиатрического отделения захлопнул и зафиксировал решетчатую дверь за моей спиной, выпуская меня наружу.

Абаева я больше не видел. Комиссовали. Как мне потом рассказал Борисыч, из госпиталя отправили запрос по месту жительства, и выяснилось, что парень одно время состоял на учете у психиатра, но родителям нужен был военный билет для сына, и они часть медицинских документов умудрились скрыть. Возможно, хотели куда-то на госслужбу пристроить, где без военного билета никак. Бывает и такое.

Помимо Абаева, был еще один подозрительный солдатик. Совсем мальчишка еще, учебку не окончил. С виду вроде бы ничего серьезного, но не понравились мне его увеличенные лимфоузлы. Я решил перестраховаться и тоже отправить его на лечение. Так получилось, что остался он напоследок.

Пока я бегал по кабинетам и оформлял бумаги, этого щегленка успели напугать больные в коридоре, с виду явные «деды». Видел я их, сидели, зубоскалили. Что они ему сказали, не знаю, но он по глупости и неопытности какую-то грубую армейскую шутку принял всерьез и испугался.

— Так, все. Пошли наверх, палата на втором этаже.

— Я хочу обратно в часть, я передумал, товарищ старший лейтенант, не хочу лечиться.

— Что значит, передумал?! Живо наверх!

Я, по правде говоря, порядком задолбался, устал и горел желанием как можно скорее со всем разделаться.

— Да я здоров, товарищ старший лейтенант, разрешите в часть...

Ну дите дитем, скуксился, того и гляди сейчас заплачет.

— Дур-рак! Обследоваться надо!

Я схватил его за руку и потащил вверх по лестнице. Но, пройдя несколько ступенек, рядовой уцепился за перила, и я никак не мог его оторвать. Проходящих мимо больных и врачей страшно забавляла данная картина: вцепившийся в прутья солдат и тянущий его офицер. Кто-то пошутил насчет репки. У меня лопнуло терпение, и я заорал:

— Что за детский сад?! Я тебя в военную полицию сдам за неподчинение! На «губе» сидеть будешь!

Вряд ли он знал, что тех, кто еще не принял присягу, на гауптвахту не отправляют. Да и не сдал бы я его туда, конечно же.

Солдат подчинился. Может, моя угроза подействовала, а может, то, что за моей спиной оказался подполковник, заведующий отделением, с сурово сдвинутыми бровями. Рядовой с несчастным видом разжал пальцы и поплелся на второй этаж, продолжая поскуливать просьбу о возвращении. Но я его уже не слушал и не реагировал.

На следующий день из госпиталя сообщили о ЧП: в приказном порядке необходимо было немедленно провести вакцинацию всем контактным. У рядового с воспаленными лимфоузлами выявили эпидемический паротит.

Твою дивизию! Большинство контактных сейчас на полигоне! И гадать не надо, кого из медиков туда отправят.

Красиво. Горы, река, зелень. Стрекотание сверчков. Если бы не вездесущее комарье, было бы вообще хорошо.

Опасаясь свернуть себе шею в сумерках, я медленно и осторожно спускался с холма, на ходу засовывая телефон в карман. Это была ближайшая возвышенность, с которой ловила сотовая связь, и за ней давно укрепилось не самое оригинальное название — Ростелеком. Частое место нашего паломничества. Пока спускался, совсем стемнело.

Прежде чем завернуть в свою палатку, решил заглянуть к связистам. Вокруг ЗиЛа, в кунге которого располагалась радиостанция⁽¹⁾, ходил кругами один из них, задумчивый лейтенант Русанов, или Русланчик, как все его звали, с метровой лампой дневного света в руках.

— О, Евгений Анатольевич, сфотайте, а?

Русланчик сунул мне смартфон, а сам начал залезать по лесенке кунга наверх. Поднял лампу повыше и поближе к антенне.

— Здорово, да?

Я усмехнулся. Меня тоже как-то заинтересовал этот любопытный факт. Под воздействием электромагнитного излучения, идущего от антенны, происходила ионизация паров ртути в лампе, и она начинала сама по себе непроизвольно светиться. Сделал несколько снимков.

— Прям как джедайский меч, — радостно воскликнул Русланчик, разглядывая снимки, — похоже, правда?

У Русланчика было столько незамутненного восторга на лице, что я не сдержал улыбки.

— Похоже-похоже.

Я похлопал его по плечу и забрался внутрь кунга. Марат был на месте, увидев меня, кивнул.

— Чай будешь? — спросил он, захлопывая рабочий журнал, который только что заполнял.

— Не откажусь.

— Русланчик, доставай, что у нас там есть.

Какое-то время мы пили чай и разговаривали, в основном, о радиостанциях. Я неплохо разбирался в радиоэлектронике, нравилось мне это дело, и порою сам мог что-нибудь посоветовать по ремонту. Наше чаепитие прервал старшина Зеленый.

— Док, а я к тебе. Посмотришь?

Ну да, где меня еще искать, если я не у себя, то у связистов. Зеленый выложил на стол телефон.

— Что случилось?

— Утоп.

Я начал догадываться, где именно он «утоп». Не прикасаясь, принюхался. Точно, попахивало дерьмецом.

— В сортире, что ли?

— Да, но я его сразу в речке хорошо помыл!

Мне стоило огромных усилий, чтобы не заржать в голос. Марат скалился, а Русланчик спрятал лицо за «Руководством по устройству и эксплуатации радиостанций», у него начали трястись плечи.

— И давно?

— Да нет, сегодня утром.

Утром! Я свой телефон как-то в ведро с водой уронил и спас его только потому, что сразу же разобрал и в спирте промыл.

— Авторитетно заявляю, что этот товарищ, — я аккуратненько подвинул утопленника указательным пальцем к краю стола, — безнадежно мертв.

— Как мертв? У него фонарик работает!

— Ну как фонариком и пользуйся, — посоветовал Марат. — У него все дорожки ржа уже съела. Телефон же у тебя простой совсем.

Скорее всего, тоненькие дорожки на плате и микросхемы еще раньше проела кислота в сортире. Он ведь его наверняка не сразу выловил.

— Есть у меня фонарик, мне телефон нужен!

Мне осталось развести руками. Зеленый махнул рукой и, матерясь, вышел. Стоило старшине уйти, мы с Маратом прыснули от смеха.

— Вот кадр, в речке он его помыл!

— Ну, а что ему делать-то оставалось?

— У него просто... — Русланчик отбросил инструкцию и зашелся в хохоте, — теле... телефон... оказался дерь... дерьмовый!

Мы с Маратом его поддержали, но смеялись не столько над непритязательной шуткой, сколько над уморительным видом самого Русланчика.

Долго засиживаться не стал, еще свои дела в лазарете были. Да спуститься к речке хотел, устроить себе небольшую стирку.

Со стиркой не получилось, и до речки я не дошел — меня догнал дежурный по полевому лазарету.

— Евгений Анатольевич! Там Тохе плохо, Антону то есть, а его мы поймали!

— Говори толком, что случилось!

— Тоху паук в шею укусил, а паука мы поймали и в банку сунули!

— Бегом к дежурному по части, пусть машину готовят! — скомандовал я и понесся в лазарет.

Только взглянув на Антона, я понял, что не зря погнал сержанта за машиной. Рядовой сидел на стуле, наклонив голову вперед и высунув распухший язык. Язык придерживал засунутыми в рот пальцами. Шею здорово раздуло, он был весь потный и бледный, и становилось ему все хуже и хуже.

Ничего себе реакция на укус! Я знал, что такое бывает, но, как на глазах раздувает человека, видел впервые.

Естественно, никаких антидотов у нас нет. Я сделал инъекцию анальгина с димедролом. Антона начало потряхивать, глаза заплыли и слезились, шею раздуло еще больше. Чтобы язык не провалился в распухшую гортань, я вытащил его специальным зажимом и велел Антону крепко держать инструмент, а сам приготовил пачку вафельных полотенец, чтобы убирать обильно стекающие изо рта слюни.

Так мы и ехали до санчасти. Бедняга даже лечь не мог, всю дорогу сидел, согнувшись, с зажимом в руках. Я время от времени менял полотенца, ждал и надеялся на действие препаратов. Кожа Антона стала синюшной, но, к счастью, опухоль не увеличивалась. И дышал он сам, хоть и с трудом. Правда, на каждом ухабе кривился от боли.

Наконец грунтовая дорога закончилась, и мы выехали на трассу, а значит, до гарнизона совсем недалеко.

По приезде Антоном тут же занялась извещенная по рации бригада, стали готовить капельницу. И я вздохнул свободно. Солдат жив, а через несколько часов его отправят в госпиталь.

Когда вернулись обратно на полигон, было почти утро. Взглянув на часы, понял, что у меня есть еще пара часов для сна. Неплохо. Подумал про паука. Поискал и нашел банку. Тарантул оказался. Пожалуй, стоит его заспиртовать да показывать молодняку, чтобы знали, кого здесь опасаться надо.

Как-то меня спросил один из приятелей-однокурсников: «Что ты забыл в армии, Женя?» Я тогда ответил просто, сказал, что чувствую себя на своем месте. Так и есть, пусть и понял я это не сразу. А еще, проваливаясь в сон, вспомнил, что Маришка, моя жена, призналась как-то, что мне форма идет, и ей очень нравится видеть меня при параде. Должен признать, что мне и самому нравится, я же в форме настоящий красавчик.

1) Радиостанция Р-140 на базе Зил-131

https://military.trcvr.ru/2015/12/02/radiostancija-r-140

https://ru.wikipedia.org/wiki/Р-140

Вернуться к тексту