The Plagues (джен)

О ты, кого я братом называл, как можешь так меня ты ненавидеть? Это то, чего ты хотел?

"Принц Египта" — The Plagues

Сначала была тишина. Почти мертвая — даже сдавленные шепотки придворных и шелест платьев дам не могли ее нарушить. Тишина — и два человека: один наверху, на Железном троне, с цепью десницы на шее, второй — внизу, у подножья, с цепями кандалов на руках.

А потом тот, что стоял внизу, открыл рот, и повисшую тишину разбил, разнес на мелкие осколки странный звук. Хриплый, скрежещущий, как будто тупым и ржавым мечом пытались разрезать такие же ржавые доспехи.

Этим звуком был смех.

Эйгор Риверс, проклятый выблядок, мать его шлюху в седьмом пекле, стоял посреди тронного зала израненный, оборванный, в кандалах и смеялся, смеялся, смеялся до хрипоты едва ли не впервые в жизни.

Толпу придворных швырнуло к стенам — не от ужаса, не то еще от чего-то, — на галерее, кажется, возникла давка; сохранили самообладание и остались на местах немногие, Мейкар с сыновьями и Бета в том числе. Шира тоже была там, почти рядом с троном; спину она держала прямо, но Бриндену с высоты было видно, как ее трясет. Он медленно выдохнул и разжал руки; на ладонях остались красные полосы от впившихся в тело лезвий, но крови не было. Слава богам.

— Увести, — не то прохрипел, не то прокаркал он с ненавистью — сдерживаться не было никаких сил. — Уведите его, и пусть он гниет в подземельях до суда!

Эйгор все еще смеялся, когда его выталкивали из тронного зала. Этот смех стоял у Бриндена в ушах, разрывал голову, как гончие добычу, уколами пики отдавался в пустой глазнице; Бринден встряхнул головой и поморщился. Зря, зря он так сорвался, выставил себя слабаком перед всем королевством. Ничего, скоро это закончится, двадцать с лишним лет тянулось — и теперь закончится.

Боль, поселившаяся в голове и собравшаяся в глазнице, однако не отпускала Бриндена все то время, пока он отдавал указания насчет пленных и выслушивал военачальников вместо (невовремя!) расхворавшегося Эйриса; как бы он ни тер переносицу и бровь, становилось только хуже, а под конец стало совсем невыносимо. Как он добрался до своих покоев в Башне десницы и рухнул в кресло, Бринден не помнил; очнулся он от сильного запаха завариваемых трав и легких шагов, сопровождавшихся шелестом платья. Прислушался, облегченно выдохнул — нет, не Шира, хорошо, что не Шира, ее он не смог бы сейчас видеть, — а через мгновение ему в руки ткнулась глиняная чашка:

— Выпей.

— Убери это, — Бринден нашел в себе силы чуть оттолкнуть чашку. — Сейчас пройдет.

— Дядя, — Бета заглянула ему в лицо. — Выпей, пожалуйста. Оно поможет, ты же знаешь.

Огорчать девочку не хотелось, она и так натерпелась за последнее время. Бринден взял чашку, отпил и поморщился от мерзкого привкуса; Бета присела рядом с креслом и положила голову ему на колени — как в детстве.

— Испугалась?

— Да. Нет. Немного, — Бета чуть вздрогнула и села прямо. — Братец у тебя, конечно… Эгг даже бровью не повел, принц Мейкар — тоже… а вот принцу Эйриону, кажется, было совсем худо, он еле держался. Эймон готовил для него успокоительный отвар, когда я уходила.

Ну, еще бы, после того, что случилось в Эссосе.

Бринден через силу сделал еще один глоток — боль никак не утихала… черный меч раз за разом несся прямо ему в голову, совсем как тогда, на Краснотравном, и раз за разом он не успевал уклоняться.

— И тетя… — голос Беты вернул его обратно в мир. — Она… дядя Брин, я видела, она чуть не плакала. Она пыталась держаться, но…

Бринден понял.

— Иди к ней.

— Что?

— Ступай к Шире, — Бринден покрутил в руках кубок. — Ей ты сейчас нужнее. Ступай, я справлюсь.

Бета с сомнением посмотрела на него, но вышла. Бринден двумя глотками допил отвар и уставился в огонь.

Эйгор должен умереть — чем быстрее, тем лучше. Желательно, чтобы это была не легкая смерть; после всего горя, что он принес семье, Бринден искренне желал ему помучиться подольше и посильнее. Ни одна казнь не могла дать подобного, но…

Бринден скользнул взглядом по полкам в дальнем углу, уставленным фиалами с ядами. Некоторые из них он изготавливал с Широй, некоторые — с Гвенис, да примут ее боги ласково, кое-что ему привозили из-за моря; среди них был не один и не два яда, способных обеспечить человеку бесконечно долгую агонию… Эйгор изранен и измотан, пара капель в миску с похлебкой, которой пичкают заключенных — и мятежники, коих немало осталось за морем, будут обезглавлены раз и навсегда…

Бринден мотнул головой, отгоняя безусловно приятные, но не совсем удачные мысли. Нет, нет, нет, нельзя: за морем сразу поймут, что Эйгор умер не просто так; местные недобитки из числа сторонников Блэкфайров тут же сделают его героем и мучеником, погибшим ради истинного короля, со всеми понятными последствиями. А если они соединятся… только нового восстания ему сейчас и не хватало.

«И потом, — шепнул у него в голове чей-то голос, — чем ты в таком случае будешь отличаться от самого Эйгора? Подкарауливать, бить в спину, если не можешь одолеть противника в открытую — это всегда была одна из любимых его тактик. Вспомни Деймона-младшего, вспомни Хейгона… себя, в конце концов».

Бринден поморщился. Тот случай, как и многие другие, ему отчаянно хотелось забыть… но, кажется, именно тогда он впервые сказал, что у него нет больше одного из братьев.

Он возвращался из Девичьего Склепа от тетки Элейны, засидевшись у нее дотемна — вот уже несколько недель они вдвоем пытались отследить утечку золота из казны, и вроде на этот раз им удалось напасть на верный след. Бринден так задумался, что не заметил, как у самой дворовой лестницы из темноты перед ним появился человек, и налетел на того; выругался, поднял голову и изрядно напрягся.

— Лорд Рейн.

— Милорд Риверс, — Робб Рейн склонил голову, но интонация, с которой он поздоровался, была… странной. — Мне нужно с вами поговорить.

— Прямо здесь?

— Боюсь, что так, парень, — прогудели у Бриндена за спиной; голос принадлежал Теомору Бульверу. — И не только ему, но и нам.

Бринден крутанулся вокруг себя. Положение было не из лучших: помимо Рейна и Бульвера к нему подошли еще трое незнакомых рыцарей, и теперь все пятеро брали его в кольцо. Бринден сглотнул и выпрямился — ему было изрядно не по себе, но показывать свой страх он не собирался.

— Мне кажется, здесь не самое лучшее место, сиры, — ровным тоном произнес он. — Если вы имеете ко мне какие-то претензии, вероятно, мы можем обсудить их в моих покоях… с утра. Сейчас я очень устал.

— А мне кажется, что это идеальное место, — холодно сообщили из темноты. — И идеальное время — смена караула еще очень не скоро.

Бринден стиснул кулаки.

— Ты тоже хочешь со мной поговорить?

Эйгор не ответил, но коротко кивнул Бульверу и еще кому-то из незнакомцев; в следующее мгновение Бриндена схватили, заломив руки за спину.

— Какого пек…

Договорить ему не дали — Эйгор моментально оказался рядом и отвесил такую оплеуху, что у Бриндена потемнело в глазах. Второй удар последовал за первым, а третий — в живот — выбил из Бриндена остатки воздуха вместе с кровью, наполнившей рот.

— Друг мой, помягче, — озабоченно сказал Рейн. — Он уже кровью плюет, а ведь мы еще и не начинали.

— Он ею блевать будет, пока не усвоит кое-что жизненно необходимое, — Эйгор, напротив, был спокоен. Очень нехорошо спокоен. — Давайте.

Захват на мгновение ослаб; Бринден рванулся было, но его снова заломали и бросили на землю. Раздался мерзкий свист; Бринден откатился в сторону, уворачиваясь от удара плетью, но три других тут же обожгли его ноги и бок. Бринден попытался приподняться, но чья-то плеть резанула его по плечам, роняя в дворовую пыль; удары посыпались без остановки, и Бринден перестал пытаться сбежать — только защитить лицо.

— Принес? — спросил Эйгор где-то над ним; голоса доносились до Бриндена как через плотную ткань или деревянную стену. — Давай сюда.

— Дотракийцы, говорят, делают это своими кнутами, — хохотнул в ответ Бульвер. — Не хочешь попробовать?

— Не уверен, что получится, Теомор. Держите пащенка.

Бриндена пинком перевернули на спину — он задохнулся от боли; тело от лопаток до коленей, казалось, превратилось в одну сплошную рану — и грубо рванули за правую руку, распиная на камнях. Кто-то наступил ему на ладонь, не давая сжать кулак или отдернуть руку; Эйгор, примерившись, размахнулся и ударил его деревянным мечом по предплечью, между локтем и запястьем. Раздался влажный треск, и Бринден закричал, отчаянно скребя пока еще целой левой рукой по камням.

— Если он будет так орать, ползамка сбежится, — встревоженно заметил Рейн.

— Не сбежится, — коротко ответил Эйгор и замахнулся; от боли в обеих сломанных руках Бринден едва не потерял сознание. — Хватит с него на сегодня. Еще раз увижу, как он лезет к моей женщине — еще и ноги переломаю.

— Ты уверен, что не перегнул палку? Брат все же.

— Не… — просипел Бринден; остатки бриджей, дублета и рубашки неприятно липли к окровавленному телу; боль в руках уже утихала, но ниже локтей он ничего не чувствовал. — Не брат он… мне… после такого…

Эйгор, собравшийся было уходить, повернулся к нему и недобро прищурился.

— Не брат? Ну, раз такое дело… Робб, проследи, чтобы кое-кому здесь повторили урок. Только не до смерти, а то от Стены всех не избавлю. А я пока пойду навещу нашу милую сестрицу… потолкую с ней на тему женской верности.

Кажется, после этого он ничего не помнил — то ли от боли, то ли от страха за Ширу, то ли того и другого. Умереть эйгоровские прихвостни ему не дали — бросили, едва заметив сменявшийся караул, но несколько следующих недель он провел в постели — от ран началась лихорадка. Дейрон был в бешенстве, и Бейлор, и даже Деймон принял его сторону… но Эйгору, кажется, было наплевать.

Бриндену теперь должно было наплевать тем более. Он — Кровавый Ворон, десница короля… казнь государственного преступника для него была решенным вопросом. Оставалось только выбрать способ, чтобы избежать нежелательных последствий.

И ему, деснице короля, вовсе не было дела до того, что государственный преступник некогда — не иначе по как по недосмотру или злой насмешке богов — был ему братом.

Утро началось с неприятных сюрпризов, причем двух сразу.

Первым сюрпризом стал вызов от Эйриса на закрытое заседание Малого совета; принесший его паж краснел, бледнел и мямлил что-то в духе "его величество сказал, что это как-то связано с вашим родственником, милорд десница, тем, который прибыл вчера..." Ясно как день: Эйрис собирался разобраться с судьбой Эйгора как можно скорее, чтобы перейти к более мелким сошкам; он был в своем праве, но Бринден предпочел бы вдоволь поиздеваться над братцем, прежде чем объявить тому приговор — нет пытки худшей, чем неизвестность, как говорится.

Вторым неприятным сюрпризом стало то, что смерти Эйгора, кажется, желал один Бринден. Он полагал, что его мнение насчет треклятого братца разделяют все, ну или хотя бы многие. Он ошибался.

— Совет вас не поддержит, — хмуро сообщил ему Мейкар, когда они встретились во дворе. — Эйрис против казни твоего брата, а остальные предпочтут прислушаться к голосу короля, а не десницы.

— Он мне не брат, — привычно огрызнулся Бринден… и только через пару мгновений понял, что ему сказали. — Что? Почему?

— Эйрис считает, что пролилось уже достаточно крови наших родственников, — при этих словах Мейкар передернулся; Бринден знал, о чем тот думает, но даже съязвить по своему обыкновению не захотел — не та была ситуация. — Я с ним не согласен, но и казни Риверса не желаю тоже. Только змеиное гнездо разворошим пуще прежнего.

Бринден обдумывал его слова, покусывая нижнюю губу.

— Ты сказал «вас». Кто еще, кроме меня?

— Эйрион, — Мейкар нахмурился еще больше. — Мне показалось, что он даже обрадовался, когда речь зашла о возможности казни.

У Эйриона были все причины желать смерти Эйгора, Бринден знал это как никто другой. Было бы неплохо, если бы об этих причинах остался знать только он.

— Ты сказал, что не хочешь…

— Мне казалось, ты умнее, — вскинул бровь Мейкар. — Если мы казним его сейчас, то он станет мучеником в глазах сторонников Блэкфайров по обе стороны моря. Только этого нам и не хватало.

Бринден усмехнулся. Мейкар только что озвучил его собственные опасения… но, к счастью, у Бриндена была целая бессонная ночь, чтобы как следует все обдумать.

— Значит, обвинение, которое вынесет ему наш милостивый король, должно начисто отбить у них охоту так считать.

Мейкар вскинул голову и пристально посмотрел на него.

— Поясни.

— Мне казалось, ты умнее, — Бринден вернул ему его шпильку. — Сыновья Деймона, Деймон-младший и Хейгон. Если мы обвиним Эйгора в их смерти, то сторонники оставшихся нам еще спасибо скажут.

— Звучит как бред пьяного наемника, — поморщился Мейкар.

— Вовсе нет. На Хейгона напали со спины — ты знаешь, ты был там со мной, — и только то, что они оба встали соляными столбами от неожиданности, позволило им избежать обвинений в убийстве сдавшегося в плен претендента. — А Деймон… я был рядом, когда он умирал. И поверь мне — вовсе не из-за свернутой шеи.

Мейкар задумчиво пожевал губами.

— Намекаешь на отравление? Но мейстер, исследовавший тело…

— Мейстер не смог распознать отраву. Даже мы с Широй не сразу смогли. Какая-то тирошийская дрянь, за пределами города и Спорных Земель практически не употребляется, оттого малоизвестна, — Бринден посмотрел Мейкару в лицо. — Мальчишка выплевывал легкие по кускам — во всех смыслах — и умирал два дня. Может ли такое сотворить с человеком простое падение с лестницы?

Мейкар задумался на мгновение, потом кивнул — очень медленно, будто улаживал у себя в голове какой-то спор.

— А если он будет все отрицать?

— Если поставить вопрос правильно — не будет, — спокойно ответил Бринден. — Видишь ли, он очень дорожит своей честью — тем, что под ней понимает… и наверняка захочет умереть, как полагается рыцарю и королевскому бастарду — на плахе, а не на виселице или на колесе, как вор.

— «Правильная» казнь в обмен на признание в убийстве племянников? — Мейкар скривился еще сильнее прежнего. — Сразу видно, что вы братья.

Бринден замер. Мейкару ли было не знать, что сравнение с Эйгором для него — величайшее оскорбление… но оскорблять его у Мейкара поводов не было. На этот раз, во всяком случае.

— Отчего ты так решил?

— Обиделся? — Мейкар традиционно проявлял не больше участия, чем кинтана для тренировки рыцарей. — Ты уже забыл, наверное, но у Риверса с компанией в молодости это была любимая игра — поймать человека и дать ему практически неразрешимый выбор — прямо как ты собираешься дать ему. Когда, кстати?

— Понятия не имею, — практически прошипел Бринден. Забавы Эйгора с компанией он помнил прекрасно; помнится, кто-то из молодых рыцарей после того, как ему предложили поиметь собственного оруженосца или же прогуляться голым по городу, даже удавился на конюшне. — Чем скорее, тем лучше.

— Здравая мысль, — одобрительно кивнул Мейкар. — Почему бы и не сейчас? Если мы придем к Эйрису уже с признанием твоего брата, дело решится моментально. А чем быстрее мы с этим закончим, тем спокойнее будем спать остаток жизни.

Бринден редко соглашался с Мейкаром, но сейчас в его словах был свой резон.

— Предупредишь Эйриса о том, что я задержусь? Если твое высочество это не затруднит, разумеется.

— Затруднит, — зевнул Мейкар. — Пожалуй, я прогуляюсь с тобой — уж прости, но очень хочется увидеть морду Риверса после того, как ему отплатят его же монетой.

Бринден на мгновение прикрыл глаз — он бы, напротив, предпочел, чтобы эта встреча не состоялась — но отказать фактическому наследнику престола не мог. Оставалось только надеяться, что обойдется, и дражайший братец не ляпнет чего-нибудь… не того.

Эйгора, как и прочих главарей восстания, держали не в камерах для знатных узников на первом уровне темниц, а в каменных мешках на третьем — возможностей сбежать оттуда было меньше, а возможностей усилить охрану — больше. Дражайшего братца бросили в самый дальний от коридора; Бринден никогда не считал себя слабаком, но невольно вздрогнул, когда неверный свет факела выхватил из подземельной темноты лицо, не раз снившееся ему в кошмарах — удлиненное, обветренное, обрамленное длинными волосами, в которых соли было больше, чем перца; губы все так же кривились в презрительной полуусмешке, а в глубине ввалившихся фиолетовых глаз все так же тлели огоньки то ли бешенства, то ли семейного безумия. Эйгор, повернувшийся на свет, заметил его гримасу и дернул уголком рта в жуткой пародии на ухмылку:

— Боишься, малыш Брин?

— Еще чего, — Бринден опустил факел в держатель. — Всего лишь естественная реакция на мерзость, дорогой братец.

— Надо же, — Эйгор потянулся; кандалы на его руках и ногах глухо звякнули. — По утрам перед зеркалом тебя так же перекашивает?

— Годы идут, ничего не меняется, — недовольно проворчал Мейкар, входя следом за Бринденом. — С Риверсами невозможно разговаривать, пока они не обольют друг дружку помоями.

Бринден метнул в него уничтожающий взгляд… и мысленно передернулся, когда заметил, что Эйгор посмотрел на Мейкара точно так же.

— Интересно, с каких это дорнийских хуев ты решил, что я буду с тобой разговаривать? — Эйгор сел поудобнее; Бринден заметил, что одна рука у него перевязана женской накидкой… и помрачнел, когда понял, что знает эту накидку и ее обладательницу. — И тем более буду разговаривать с этой пародией на человека?

— С того, что нам есть, что тебе предложить, — парировал Мейкар прежде, чем Бринден успел сказать хоть слово. Дело стремительно принимало один из худших оборотов; если не заткнуть Мейкара немедленно, то… — Признайся в том, что это по твоему приказу убили мальчишек Блэкфайра — и умрешь как рыцарь, а не как обыкновенный вор или убийца.

Бринден подавил желание ударить себя рукой по лицу. Эйгор немигающе смотрел на Мейкара, а потом… потом улыбнулся — вежливо и сдержанно, той самой улыбкой, за которой когда-то, в другой жизни, не следовало ровным счетом ничего хорошего.

— А если я пошлю тебя повертеться на дорнийском копье?

— Тебе же хуже, — пожал плечами не распознавший подвоха Мейкар.

— Что ж, хорошо, — Эйгор откинулся на стену с каким-то злым торжеством. — В чем я еще должен признаться? Я готов. Как насчет оскорбления особы королевской крови?

— Твое существование — само по себе оскорбление для всей королевской семьи, — процедил Бринден. Мейкара надо было срочно уводить прочь; не для того он затыкал всех, кого только можно было заткнуть, чтобы Эйгор выложил Мейкару то, что от него всеми силами скрывали. — Ваше высочество, это была не лучшая моя идея. Возможно, нам стоит…

— Как и твое, Кровавый Ворон, или как там тебя называют, но я сейчас немного не об этом, — Эйгор явно наслаждался ситуацией. — Я о том, когда задницей выкидыша Мейкара насладилась половина моих офицеров.

Проклятье. Бринден как чувствовал, что так все и будет.

Мейкар замер. Бринден взял его за плечо и почувствовал под руками камень вместо мышц.

— Повтори, — прохрипел Мейкар. — Повтори…

— А, так ты не знаешь? — протянул Эйгор. — Тебе не сказали, когда привезли твоего Дейгона… Эйрона… проклятье, вы, Таргариены, плодитесь как тараканы, никак не запомнить вас всех…

— Эйриона, — процедил Мейкар.

— Да, как-то так. Так вот, тебе разве не сказали? — Эйгор смерил его откровенно злорадным взглядом. — Твой сопляк пытался сбежать от нас; мало того, что сбежать — сдох, да и пекло бы с ним — так он еще и Черное Пламя утащить пытался. Далеко не ушел, правда; я отдал его своим людям, а уж они пустили его по кругу как последнюю лиссенийскую блядь. Я бы тоже поучаствовал, но мальчишки меня не заводят…

Мейкар зарычал и рванулся вперед. Бринден бросился за ним — братец должен был сдохнуть, но на эшафоте, а не в камере от проломленной головы. Когда ему удалось их растащить, у Мейкара были содраны костяшки на правой руке; Эйгор давился кровью из разбитого рта, но скалился абсолютно безумно.

— А тут еще и Калла мимо… кх-хах… шла… Я ей говорю: ступай, мол, себе, не след девушке на это смотреть, а она глянула на меня вот этак… помнишь, ворона ощипанная, как на нас Деймон смотрел, когда мы ерунду городили? — и отвечает: отец этого выблядка, мол, папу с братьями убивал, я, может, его сама оприходовать хочу… А я ей: кочергу тогда возьми, только оберни чем-нибудь, а то подохнет…

На этот раз Бринден Мейкара оттащить не сумел.

— Да как ты... — Мейкар задыхался — от гнева, от горя — и, казалось, не осознавал, что делает, забыв даже о том, что бить закованного человека недостойно принца и рыцаря; Эйгор даже не пытался парировать удары — только, насколько мог видеть Бринден, защищал голову. — Как у тебя... совести твоей бастардской... хватило только?!

Стража бежала дольше положенного; когда Мейкара, наконец, оттащили, Эйгор лежал на полу, дыша тяжело и сипло — кажется, у него были сломаны ребра — и то и дело сплевывал кровь на пол. Лицо у него тоже было было в крови, бровь рассечена, левый глаз стремительно заплывал, и у Бриндена мелькнула мысль, что с судом — публичным, во всяком случае — стоит повременить: показывать Эйгора лордам и придворным в таком виде нельзя категорически — симпатии в этом случае будут точно не на стороне короны.

— Помогите его высочеству выйти на воздух, — коротко велел Бринден страже. — Поднимайся, — бросил он Эйгору. — Ты и не в таких переделках выживал, нечего строить из себя умирающего.

Эйгор злобно сверкнул глазами — Бринден снова вздрогнул, узнав свой собственный взгляд — но сумел-таки сначала сесть, а потом медленно подняться, придерживаясь за стену. Кандалы ему основательно мешали, но Бринден и бровью не повел — упрощать братцу остаток жизни он не собирался.

— Добьешь?

— Еще чего. Чтобы ты помер так просто? — вскинул бровь Бринден. — Так что скажешь про наше предложение? Мне кажется, для тебя это неплохой шанс: признайся, что сыновья Деймона погибли по твоей вине, что ты отдал приказ об их убийствах — и хоть умрешь как рыцарь... а не как пес.

Эйгор молчал долго — только желваки гуляли на скулах — а потом плюнул Бриндену в лицо. Кровавая клякса расцвела на щеке под выбитым глазом; Бринден мельком подумал, что у него теперь два пятна, а еще — что Эйгор всегда любил симметрию, и от этих мыслей ему стало не по себе: как будто что-то забытое и, как он думал сам, давно умершее, вдруг село в могиле и посмотрело на него в упор.

— Что и следовало ожидать, — он достал платок и вытер лицо. — Что же, дорогой брат, у тебя есть выбор между виселицей и колесом и время, чтобы его сделать. Ах да, мейстера не жди — только лекарства на тебя переводить. Ее можешь не ждать тоже — я об этом позабочусь.

Эйгор что-то шипел ему в спину, но Бринден не обратил на него внимания. Мейкара в темницах не оказалось — умчался расспрашивать Эйриона, не иначе — зато прямо у выхода стояла та, кого Бринден все еще не хотел видеть.

— Что ты здесь делаешь?

— Эйрису снова стало дурно, и он отменил совет. Я оказалась рядом, и он просил передать вам с Мейкаром, — Шира задумчиво посмотрела на лестницу вниз. — Мейкар вылетел отсюда как ошпаренный... что там случилось?

— Эйгор рассказал ему про Эйриона. Про то, что было в Эссосе.

Шира вскинула ладонь ко рту, но тут же взяла себя в руки.

— Да уж. Несчастный отец... Кто-нибудь еще знает?

— Кроме тебя — только я и мейстер, который лечил Эйриона после возвращения, но мейстер уже никому ничего не расскажет, — коротко ответил Бринден. — Эйрион отделался… легче, чем ожидалось, но ты же понимаешь — если бы об этом стало известно...

Шира кивнула и явно собралась удалиться — в другом конце двора показался Лионель Баратеон, ее нынешний фаворит, — но Бринден придержал ее за локоть:

— У него твоя накидка.

Шира подняла на него глаза — спокойные и враз похолодевшие, точно изумруд и сапфир в свете зимнего дня.

— Да. Он был ранен в плечо, а перевязать было нечем. Не волнуйся, он воспринял меня достаточно спокойно. Мы даже поговорили... я сама удивилась, как мирно это было.

— Перевязать? — Бринден вложил в это слово яд всех дорнийских гадюк. — Мирно поговорили?

— Только не ревнуй, — Шира поморщилась как от зубной боли. — Он все еще мой брат.

Бринден положил руку ей на грудь; Шира не отпрянула, но задышала чаще. Бринден приподнял тяжелое ожерелье из чередующихся сапфиров и изумрудов (кто из них двоих, к слову, его подарил? Наверное, все-таки Эйгор; его самого хватало только на книги и старые свитки) и чуть склонил голову: трехглавый дракон в круге из лилий — клеймо проститутки, пойманной за ремеслом вне перинного дома — все так же белел между тонких ключиц.

Бринден не знал и не хотел знать, где и как Эйгор раздобыл клеймо в тот проклятый вечер.

— Брат? Даже после этого?

— Да, — Шира вырвала ожерелье, чуть не порезавшись цепочкой, и несколько нервно оправила его на груди. — Этого я ему не простила и не прощу, как и того, что он сделал с тобой... но я помню, каким он был раньше, когда мы были детьми, и не хочу забывать. Дейрон бы его тоже не простил, как и ты... но сначала он спросил бы себя, готов ли он убить родного брата.

Бринден чуть дернул уголком рта в усмешке. Дейрон, несомненно, так бы и поступил… но никто из них и близко не Дейрон.

— Он мне не брат. Тебе — быть может, но не мне.

— Ой ли? — Шира неожиданно с состраданием коснулась его щеки — той, с которой он стер плевок Эйгора. — Милый, вы одинаково говорите, одинаково двигаетесь, одинаково думаете — уж поверь, у меня была возможность сравнить... даже усмехаетесь вы одинаково. Вы кажетесь разными, будто день и ночь, но я-то знаю, как вы похожи... и как близки вы были когда-то. Пожалуйста, не ври хотя бы себе, если другим не можешь.

Бринден молча смотрел ей вслед, а потом оперся на стену — голова закружилась, не иначе от солнца. «Даже ухмыляетесь одинаково»… дорого бы он дал, чтобы не иметь с Эйгором хотя бы этого сходства. А еще лучше — вообще никакого сходства.

— Давай, давай, нас никто не видит, — лихорадочно-весело прошептала Шира. Бринден рассмеялся в ответ и затащил ее на себя. — Вот так, да… м…

— Так? — Бринден поцеловал ее в шею, оглаживая под юбками крепкое бедро. — Или так?

— И так, и этак, не хочу выбирать, — Шира склонилась к его лицу и поцеловала — глубоко и голодно, не как сестра брата, а как женщина, уставшая ждать. — Родной мой, я так тосковала… да, еще, еще умоляю, не убирай руку…

Дверь заскрипела слишком неожиданно — Бринден был уверен, что он ее запер, и что к нему никто не войдет. Он повернул голову, чтобы послать в пекло нежданного визитера, и оцепенел.

На пороге стоял Эйгор.

Он не бросился на Бриндена с кулаками, не закатил Шире оплеуху, как делал обычно, когда заставал ее с другими, просто окинул их — растерявшегося Бриндена и окаменевшую от ужаса Ширу — полным ледяной злобы взглядом, а затем… улыбнулся — вежливо и сдержанно, как незнакомцам, отвесил изящный, но насквозь издевательский поклон и вышел прочь, грохнув дверью.

— Он меня убьет, — пролепетала Шира. Бринден молча прижал ее к себе, надеясь успокоить и одновременно боясь отпускать — к семье, к чужим людям… к Эйгору.

Вечером о случившемся знал весь замок. Шира не выходила из своих комнат, но Бриндена перешептывания и косые взгляды — то сочувственные, то злорадные — преследовали повсюду. Эйгор был невозмутим, высокомерен и холоден, как и всегда; за общим ужином кто-то из его приятелей в открытую спросил, правда ли, что младший брат увел у него девицу, но Эйгор только хмыкнул.

— Когда мы были детьми, Бринден частенько получал мои игрушки и оружие, когда я из них вырастал. Ничего удивительного, что он теперь подбирает за мной моих женщин.

Бринден не швырнул кубок с арборским ему в лицо только потому, что не хотел залить вином всех, кто сидел между ними.

— Ты всегда быстро терял интерес к игрушке или оружию, если они тебе не нравились или ты не мог с ними справиться, — ровно ответил он. — Вряд ли с таким подходом у тебя будет много женщин, дорогой братец.

Мейкар, сидевший тут же, расхохотался в голос, и даже Бейлор не сдержал улыбки. Эйгор побледнел от злости, но Бриндену уже было не до него — надо было поесть и успеть к тетке Элейне.

Бринден встряхнул головой и негромко выругался. Ширы за последний день было слишком много даже для него, и это отвлекало его от важных дел. Например, от решения, как и когда...

"Убить собственного брата", — прошептал голос в голове у Бриндена. Бринден содрогнулся, узнав этот голос: когда-то давно, в другой жизни, он принадлежал темноволосому мальчишке, надменному, но замкнутому, слишком многого требовавшему от младшего братца. "Ты думаешь о том, как и когда убить собственного брата".

"Он собирался убить меня на Краснотравном", — так же мысленно возразил Бринден. "Ему не мешало то, что я его брат".

"Потому, что ты убил Деймона".

"У меня не было выбора. Или он, или Дейрон".

"Может, и так. Но и на Краснотравном он тебя не убил. Он мог вернуться и добить тебя, у него было на это время, но он этого не сделал. Почему?"

Действительно, почему?

Бринден с усилием провел руками по лицу. Надо было вернуться в башню Десницы и заняться решением дел прочих мятежников; работа всегда отвлекала его от нежелательных мыслей, надо просто погрузиться в нее как можно глубже...

Но на этот раз отвлечься от вопроса, почему же Эйгор оставил его в живых, у него не получилось.

— Милорд... Милорд десница, проснитесь...

Бринден с трудом открыл глаз — прямо перед ним плясал огонек свечи в руке у насмерть перепуганного слуги; спине было тепло — рядом с ним лежала Шира, но, судя по дыханию, уже не спала. За окном, судя по темени, стояла глубокая ночь; что могло произойти, что его разбудили в такой час?

— В чем дело?

— Милорд десница, ваш... родственник...

Бринден сразу понял, о ком идет речь, и похолодел. Старые боги услышали его молитвы, как и всегда... но на этот раз немного не вовремя.

— Что с ним такое произошло? — спросил он как можно равнодушнее.

— Он... вены... в камере...

Шира за его спиной тихо ахнула. Бринден рывком сел на постели; через мгновение он был на ногах, еще через четверть часа, полностью одетый, спускался во двор.

— Он жив?

— Пока да, милорд... Грандмейстер делает все возможное...

Бринден украдкой перевел дух. Одно дело — публичная казнь государственного преступника, и совсем другое — его же смерть при подозрительных обстоятельствах. Последнее, как он неоднократно повторял себе в последние дни, было им с Эйрисом отнюдь не на руку: друзья Эйгора за морем вполне могли объявить самоубийство инсценировкой, сделанной с целью сокрытия следом удушения или яда...

"А еще потому, что ты не хочешь становиться братоубийцей второй раз, — шепнул на краю сознания уже знакомый мальчишка. — С Деймоном ты смог оправдаться. Здесь уже не сможешь, даже перед собой".

Бринден стиснул зубы. Отмахнуться от мальчики он — опять — не смог. На этот раз, правда, потому, что мальчишка исчез прежде, чем он успел придумать достойный ответ, а вовсе... вовсе не потому, что тот — как бы тяжело это ни было признавать — был прав. Мальчишка словно возвращал его назад во времени: снова ему было двадцать, и снова ему нужно было выбирать — выдать брата, втянутого горсткой недовольных в опасную авантюру, и тем самым лишить его свободы (а может и жизни), или же промолчать — и погубить страну и семью...

За своими размышлениями Бринден не заметил, как дошел до крепости Мейгора. К его удивлению, слуга привел его не на третий уровень темниц, а на первый, к камерам для знатных узников; около одной из дверей, заметно нервничая, уже расхаживал Мейкар.

— Кто его нашел? — спросил Бринден, едва они приблизились. — Стража?

— Да, из сменявшегося караула, — Мейкар хмуро пожевал губами. — Услышали странный шум, решили проверить. Вовремя нашли, грандмейстер сказал — еще немного, и был бы труп. Представь, Риверс, еще немного, и ваша с Эйрионом мечта сбылась бы, а?

— У меня есть дела поважнее, чем размышлять о несбыточном, — спокойно парировал Бринден. — Например, выяснить, как он это сделал. Мои люди обыскивали его после прибытия и забрали все, что он мог превратить в оружие. Ему неоткуда было достать кинжал или бритву, если только ему не принесли...

Он запнулся — настолько простой и страшной была пришедшая в голову мысль. Не Шира, о боги, только не Шира, она не могла так меня предать...

— Не было у него ни бритвы, ни кинжала, — поморщился Мейкар, и у Бриндена сразу отлегло от сердца. — Разодрал руки о держатель для факела, потому и спасли ублюдка — крови не очень много потерял. Еще и написал кровью же на стене, где он нас всех видел и как вертел...

— Предпочел не выбирать, — Бринден заглянул в камеру: Эйгор, не бледный даже, а какой-то серый, лежал на кровати, укрытый одеялом; руки у него были перевязаны от запястий и почти до локтей. — Пусть его привяжут на пару дней — вдруг решит повторить.

— А кормить и нужду справлять он как будет? — еще сильнее скривился Мейкар. — Или предлагаешь стражника в качестве слуги к нему приставить? Мало того, что мейстера ему искать придется...

— Мейстера?

— Ну да. Ты посмотри на него: рожа синяя — каюсь, не сдержался, но... — Мейкар подавился собственными словами; Бринден кивнул — после услышанного вчера сложно было не сдержаться. — Морда синяя, сам весь в ранах... выставим его в таком виде на суде, а его, чего доброго, жалеть начнут.

— Я тоже об этом думал, — Бринден вошел в камеру и присел на табурет подле постели. — Что же, значит, придется приставлять и мейстера, и стражника-прислугу. Король Эйрис должен быть милосердным к своим пленникам... даже к таким.

Мейкар как-то очень подозрительно сощурился.

— Ты что ж, сам решил при нем сиделкой заделаться?

— Упаси боги. Просто хочу допросить его, когда очухается.

Мейкар многозначительно хмыкнул, но вышел, забрав с собой почти всю стражу — осталась только охрана. Лязгнула, закрываясь, дверь в камеру, и Бринден — от нечего делать, не иначе — перевел взгляд на брата.

Эйгор постарел — это была первая мысль, которая пришла ему в голову; до этого Бринден не приглядывался — незачем было приглядываться к человеку, который хочет убить тебя и смерти которого хочешь ты сам — но сейчас, в предрассветном сумраке, это волей-неволей бросалось в глаза. Эйгор поседел, морщины прорезались глубже — он не казался совсем уж стариком, но выглядел старше своих лет. Черты лица у него заострились, под глазами залегли глубокие тени, и Бринден внезапно даже для себя подумал, что брат еще и смертельно устал — от детей Деймона, ни одному из которых, видимо, не досталось хоть немного ума, от союзников, от войны, которую вел... почему?

— Зачем ты это делаешь? — вслух спросил. — Деймон мертв, его сыновья — ничтожества по сравнению с ним. Почему бы тебе не остановиться?

Эйгор внезапно заворочался. Открыл глаза, покосился на Бриндена и снова закрыл.

— Я уже в преисподней?

Бриндену понадобилось одно бесконечно долгое мгновение, чтобы оправиться от приступа внезапной — ненужной, непозволительной, невозможной после всего случившегося — теплоты к брату, взять себя в руки и вернуть прежний холодно-спокойный тон.

— Почему ты так решил?

— Что значит "почему"? — Эйгор попытался пошевелиться и зашипел. — Открываю глаза — на окне решетка, сам слабее щенка, да еще и твое ебло воронье перед глазами маячит. Что это, как не преисподняя?

— Вынужден тебя разочаровать, — пожал плечами Бринден. — Это всего лишь темница. Твоя эскапада не возымела успеха.

— Кто сказал, что это была эскапада? — Эйгор безуспешно попытался сесть. — Мне действительно не хотелось доставлять вам такое удовольствие, как моя казнь. Если кто и может покончить со мной, то только я сам.

— И снова вынужден тебя разочаровать, — чуть усмехнулся Бринден. — Малый совет так не считает. Я и принц Эйрион умеем... убеждать.

Это было ложью... но обнадеживать Эйгора он все еще не собирался.

— Ах, Эйрион, — Эйгор чуть поморщился. — Его папаша давеча знатно меня отделал. Нет чтобы сыном заниматься: не нянчился бы с парнем, не утирал бы ему сопли каждый раз, как тот напортачит — глядишь, и выросло бы из него что-то путное...

— Хватит с ним нянчиться!

Бринден не хочет, совершенно не хочет выслушивать ругань в свой адрес, но возразить не может — его очень сильно тошнит, так, что удержаться практически не...

— Блюй давай! — сильная ладонь врезается ему под лопатки, и Бриндена таки с шумом выворачивает в таз для умывания. — Вот молодец, а теперь сюда, — его хватают за шиворот и окунают головой в другой таз, с водой — ненадолго, на пару мгновений. — Чтоб в разум пришел быстрее...

— Оставь его в покое!

— Цыц, девица, — Эйгор, Эйгор, это Эйгор только что топил его в тазу — чуть отодвигается. — У меня он придет в порядок быстрее, чем от всех твоих настоек.

— Он ребенок!

— Он — дракон и почти взрослый мужчина, ему четырнадцать, — Эйгор все же пропускает к кровати Гвенис с подносом, уставленным фиалами. — Думать надо было, прежде чем свое пойло хлебать... особенно в таких количествах.

Гвенис качает головой и смешивает что-то в кубке.

— Он же впервые так. Может, за ним стоило присмотреть...

— Да сколько можно-то?! — взвивается Эйгор. — Пускай отцепляется от ваших юбок. А то Мия укатила в Дорн вслед за Дени, ты тоже в девках не засидишься, и за чью юбку он тогда будет цепляться? За Ширину? Так коротковата юбчонка-то!

— Ну почему сразу за юбку...

— За мои штаны цепляться не дам, — зевает Эйгор, и Бринден розовеет от стыда — братья наверняка ночь не спали, убирая остатки его "эксперимента" по изготовлению сложного зелья по старинному северному рецепту; результат на поверку оказался очень крепкой брагой. — Не брошу, конечно, и Деймон не бросит, не бойся, но пусть учится сам решать свои проблемы. Что ты таращишься на меня, пень чардревный? Если тебе Дейрон не вложит — я сам тебе вложу. Тоже мне, септон Барт возрожденный! Что ты на меня так уставился!..

— ...Что ты на меня так уставился?

Бринден встряхнул головой, отгоняя прочь некстати вылезшее воспоминание. Слишком, слишком много лишнего неизвестно отчего вспоминалось и думалось ему этим утром.

— Ничего, — отстраненно ответил он и поднялся; Эйгор смерил его скептическим взглядом, но промолчал. — Все еще предлагаю тебе подумать насчет нашего предложения.

— Признаться в том, что по моему приказу убили Хейгона и Деймона? — Эйгор вскинул голову и остро посмотрел на него. — Я знаю, зачем вам это надо: вы хотите и казнить меня, и очернить в глазах всех, кто еще поддерживает нас — и здесь, и за морем. Не выйдет. Думаешь, никто не знал, что мальчишек должны были... убрать в случае неудачи?

— Догадывался, — почти не солгал Бринден. Подобное и впрямь приходило ему в голову... но он не предполагал, что сторонники Блэкфайров действительно решатся на это.

— Тогда в чем резон для меня признаваться? — Эйгор равнодушно отвернул голову к стене. — Вы все равно меня убьете.

— Казните, — поправил его Бринден. — Резон, как ты выразился в том, как... как именно ты умрешь. С честью и достоинством... или без них.

Эйгор не ответил, по каким-то неуловимым, не заметным обычно признакам Бринден понял, что его посылают в пекло.

— Подумай, — неожиданно неловко сказал он. — Пусть мы действительно ничего не получим, в этом ты прав, но ты облегчишь свою участь.

Эйгор все так же молчал. Бринден был уже на пороге, когда ему в спину донеслось:

— Они вернутся, Бринден.

— Что?

— Дом Блэкфайров вернется, — раздельно повторил Эйгор. — Можешь сгноить меня на Стене или на плахе, можешь возводить на меня какую угодно напраслину — они будут мне благодарны. Я один остался верен им полностью. Собрал для них армию и старался вернуть им Железный трон.

Бринден вышел молча — лишь бросил часовому, чтобы послал за кем-нибудь из мейстеров: пленник бредит, мол, не хватало еще, чтобы умер в камере. Наверху, почти у самого выхода, он оперся на стену — как вчера во дворе, после разговора с Широй — и зажмурился.

Лорд Кроворон, десница короля, утверждал, что он был даже мягок — мятежника стоило казнить на месте, не привозя даже в столицу, а уж идти ему на уступки — и вовсе верх неразумности. Бринден Риверс, младший сын короля Эйгона, сжимал кулаки и твердил, что это неправильно, неправильно, неправильно — не должен брат выносить приговор брату, Дейрон бы этого не одобрил... Твердили они каждый свое одновременно — и Старые Боги свидетели, он не знал, к кому из них прислушиваться.

— Милорд?

Бринден открыл глаз и вновь стал собой — целым собой.

— Да?

— Вам передали вот это, — Вороний Клык из числа тех, кого отправили патрулировать город в помощь городской страже, протянул ему небольшое письмо, и Бринден вскинул бровь при виде дракона, оттисненного на черном воске. — Некая знатная особа настойчиво ищет встречи с вами.

— Она сама вам об этом сказала?

— Нет, милорд. Но она весьма старалась попасться нашим людям на глаза, а когда попалась, просила передать письмо. Судя по ее личности, дело у нее непосредственно к вам. Передать ей ваш отказ?

Бринден взломал печать и пробежался взглядом по чуть неровным строчкам.

— Нет. Передайте, что я согласен с ней встретиться. Сегодня в полночь, у причала напротив Речных ворот, за городскими стенами; передайте, чтобы она пришла одна... и что я тоже буду один.

* * *

День пролетел как и все дни после возвращения в столицу — в судах и суматохе. Эйрис нашел в себе выйти в тронный зал, так что на долю Бриндена выпала лишь половина дел. Он разбирал их практически не вдумываясь — уж слишком похожи они были, как будто зануда-мейстер переписал с полсотни раз один и тот же лист одной и той же книги. Стена, конфискация, пеня и заложники, пеня и заложники, конфискация, Стена... к концу дня у Бриндена рябило в глазах от одинаковых приговоров и знатно ломило висок: сказывался недосып. Но все же, когда время настало, он накинул неприметный плащ, предупредил личную гвардию, куда идет (обещания обещаниями, но все же патруль Вороньих Клыков у ворот не помешает), чуть обнял Ширу, сказав, чтобы не ждала его сегодня, и серой тенью выскользнул сперва из замка, а там и за городские стены.

Женщина уже ждала его — он издали заметил одинокую стройную фигуру на рыбацком причале. Когда Бринден приблизился, она обернулась, невольно сбросив капюшон: Бринден помнил ее белокурой девочкой, хрупкой и застенчивой, но сейчас она выросла, выкрасила волосы в черный и алый на тирошийский манер и заплела черные пряди на манер короны, и от былой застенчивости явно избавилась давным-давно.

— Лорд Кроворон.

— Миледи, — Бринден чуть склонил голову. — Неосторожно с вашей стороны было приходить сюда. Что мешает мне арестовать вас и препроводить к дядюшке?

Калла Блэкфайр — Риверс, она уже лет десять как Риверс — холодно сощурилась.

— Остатки чести. Полагаю, хоть что-то вы сумели сохранить после того, как убили моих отца и братьев.

— Это верно, — Бринден сцепил пальцы в замок перед собой. — Зачем вы приплыли в Вестерос, я догадываюсь. Зачем вы искали со мной встречи и пришли сюда?

— А об этом вы не догадываетесь?

— Я не просто догадываюсь, я знаю. Мой вопрос был, как говорят мейстеры, риторическим. Другое дело, что и вы знаете ответ на вашу просьбу — и это не тот ответ, который вы хотели бы услышать.

По лицу Каллы пробежала судорога, исказившая и без того не совсем правильные черты. Бринден некстати вспомнил, что и в детстве она не была красавицей — в лучшем случае миловидной, в худшем просто невзрачной, — но только Эйгор абсолютно серьезно твердил ей, что краше ее нет среди девочек Красного замка.

— Вы... — прошипела она. — Вы хотите, чтобы я, дочь Черного Дракона, встала на колени перед убийцей своего отца? Чтобы умоляла его?

— Это лишнее. Я бесчувственное чудовище, равнодушное к подобным приемам, а если бы и не был — все равно ответил бы отказом, — Бринден позволил себе подпустить в голос насмешку. — Я просто хочу, чтобы вы ответили на один вопрос. Зачем вам это, миледи?

Кажется, она удивилась.

— Разве не должна хорошая жена вызволять мужа?

— Мужа лишь по названию, насколько мне известно. Или он все же скрепил брак?

— Нет, я... — даже в лунном свете было заметно, как кровь бросилась ей в лицо. — Я все еще девица.

— Тогда зачем? Он не муж вам фактически, не отец ваших детей. Он погубил вашего отца и по меньшей мере трех братьев. Зачем вам так рисковать — приплывать сюда, встречаться со мной — ради человека, который вам никто?

— Долго объяснять, да и не к чему, — Калла скривила губы в надменной усмешке. — Чудовищам вроде вас, милорд, не понять обычных отношений в семье.

Лорд Кроворон едко усмехнулся в ответ. Бринден Риверс, младший сын короля Эйгона, почувствовал, что стремительно теряет самообладание.

— И вы говорите мне об отношениях в семье, миледи? — процедил он. — Вы, наблюдавшая за тем, как вашего кузена насилует с полдюжины человек, и сама принявшая в этом участие? Вы, допустившая убийство двух своих братьев в почти чужой им стране?

Надменность слетела с Каллы как листья с дерева по осени.

— Мальчишка Таргариен мне не кузен, — выдавила она. — Деймон опозорил нас, опозорил память отца, он должен был умереть, а Хейгон, он... он сам пришел ко мне в ночь перед отплытием. Плакал, говорил, что если что-то случится, он не хочет, как Деймон... чтобы его везли, а чернь смеялась над ним... Могла ли я отказать брату в такой малости, как быстрая смерть от руки нужного человека? — она быстрым движением отерла выступившие слезы и взяла себя в руки. — Эйгор брат мне больше, чем они оба... больше, чем вам всем когда-либо! Я его понимала, только я!

— Это лишь ты-то его понимала? — очень тихо спросил Бринден, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. — Я знал, как он поступит практически в каждой из ситуации. Знаю, кого он прикроет, кого пошлет в пекло, и как будет прикрывать. Я знаю ход его мыслей, как у него меняется настроение, я знаю все его жесты. Я знаю, что он любит и что ненавидит, я знаю все его привычки. Я знаю о нем все.

Он отвернулся от девчонки.

— Я мог убить его с десяток раз за эти дни. Пара капель яда — и я избавил бы себя и государство от огромной проблемы. Но я этого не сделал — потому что хочу публичного суда над ним и публичной же казни.

Над берегом повисла тишина — слышно было только как волны накатывают на прибрежную гальку. Позади Бриндена раздалась шорох плаща, а затем случилось невероятное — ему на плечо легла легкая рука.

— Нет, — в голосе Каллы неприязнь странным образом переплеталась с состраданием. — Нет, потому что вы все еще его любите. Как любили и... и моего отца, вероятно.

Бринден прикрыл глаз.

— Даже если так, то что с того?

— Отпустите его — что же еще?

— Я не могу, — выдохнуд Бринден; выдох получился рваным. — Я не могу, Калла, видят боги. Он — государственный преступник, и его участь решена. Даже если бы решение принимал я один, я не смог бы его отпустить.

Рука с его плеча исчезла, а затем Калла прерывисто выдохнула — совсем как он сам мгновение назад.

— Тогда... тогда я предлагаю вам сделку.

— Сделку? — уж не себя ли она хочет предложить взамен Эйгора?

— Отпустите моего дядю, милорд, и я... и мы откажемся от всех притязаний на Железный трон. Ни мои братья, ни мои племянники, ни мы с сестрами никогда не предъявим на него прав. Мы принесем клятву верности и... и все, что необходимо.

Бринден не сразу понял, что она она ему предлагает.

— Вы не знаете, чего просите, миледи.

— Разве?

— Эйгор никогда вам этого не простит...

— Да, я знаю, — впервые с начала разговора Калла улыбнулась, но улыбка эта была печальной. — Пусть ненавидит меня, но живым, чем унесет свою любовь ко мне в могилу.

— Купить ему жизнь ценой его дела... нет, — Бринден мотнул головой. — Он не пойдет на такое.

— Пойдет не он. Пойду я. Лучше потерять дело всей жизни, чем саму жизнь.

Бринден невольно усмехнулся.

— Эйгор сказал бы, что это слова слабой женщины.

— Он чувствовал руку Неведомого и раньше — одни боги знают, сколько раз за эти годы он был на краю гибели. Он знает, что я права, он хочет жить, — Калла помолчала. — Так вы согласны?

Бринден вновь качнул головой.

— Не я один принимаю решение, миледи, чтобы ни говорило ваше окружение. Но я представлю ваше предложение на обсуждение Малого совета. Большего я сделать для вас не могу.

— Я и на это не надеялась, милорд. Доброй ночи — надеюсь, для нас обоих она будет доброй.

Она уже набросила капюшон и устремилась к городу, когда Бринден решился задать ей последний вопрос.

— И все же, почему? — негромко спросил он. — Я знаю, каково это: быть для человека всем... кроме того, кем ты сам хочешь быть для него. Почему вы не оставите его, почему не вернетесь к матери в Тирош, почему не выйдете замуж?

— Странный вопрос, милорд, — Калла обернулась, придерживая плащ. — Потому, что я тоже его люблю... пусть и совсем не как брата, вы правы. В другом месте и в другое время я вернула бы вам ваш вопрос — Эйгор порой... когда на него находило... он говорил, что вы достойны большего, чем полулиссенийская потаскуха.

Ее шаги давно стихли вдалеке, а Бринден так и остался стоять на берегу, бездумно глядя на прибой. Лорд Кроворон говорил все тише, а Бринден Риверс, четвертый сын короля Эйгона, все громче. И слишком уж непривычно это было...

Где-то в городе зазвонил колокол.

Колокола звенели прямо у него над головой — громко и тревожно, не предвещая ничего хорошего. Бринден поморщился и накрыл голову подушкой — ну чего, чего они так растрезвонились? Ночь на дворе, в конце концов!

Колокольный звон вскоре стих. Бринден довольно зевнул и уткнулся в подушку, но заснуть снова ему не дали — кто-то потряс его за плечо:

— Брин... Брин, поднимайся.

Бринден недовольно разлепил глаза: у его постели стоял Эйгор — отчего-то абсолютно не сонный и одетый по-дорожному.

— Вставай, вставай, — Эйгор откинул его одеяло. — Оденься потеплее и жди меня, понял? Вещей не бери, никаких.

— Почему-у-у? — Бринден нехотя свесил ноги с кровати. — Я спать хочу...

— Потому что я так сказал. Дорогой выспишься, давай быстрее.

Очаг в комнате почти погас, даже свечу от него зажечь не получалось, поэтому разыскивать в сундуке теплый камзол и толстые бриджи Бриндену пришлось в потемках. Дело шло медленно; Эйгор вернулся, когда Бринден, сонно моргая и щурясь, возился с застежками.

— Все? Нет? У-у, копуша... и я же сказал, потеплее! — Эйгор, недовольно сопя, стянул с него камзольчик и принялся сам копаться в сундуке. — Этот... нет, вот этот. Руки подними.

— Куда мы едем?

— Понятия не имею. Стой смирно, не вертись! — Эйгор отвесил ему шлепка и сам завязал на нем плащ. — Накинь капюшон и идем.

— Куда?

Эйгор с шумом вдохнул, но не дал ему по шее, как обычно, а стиснул зубы.

— Я тебе потом объясню. Не трепись сейчас, ладно? Просто иди... иди со мной. И не лезь вперед, держись у меня за спиной.

Бринден зевнул и даже не прикрыл рот ладонью — ему отчаянно хотелось спать, — но послушался. Из крепости Мейгора они выходили крадучись, короткими перебежками: Эйгор, едва завидев слугу или стражника, тут же нырял в ближайший закоулок и утаскивал Бриндена за собой. Бриндену очень-очень хотелось спросить, что происходит и от кого они прячутся, но он терпеливо молчал; каким-то чудом им удалось спуститься во двор незамеченными и так же крадучись пробраться в конюшни — те, что в нижнем дворе. Наверное, из-за колоколов — они снова звонили не переставая.

— Отчего так долго? — Квентин Болл, заспанный и мрачный, седлал коня в первом деннике от входа. — Я же велел побыстрее!

— Брин спит на ходу, — Эйгор дернул плечом и не без труда забрался в седло. Бринден тихо икнул — до сих пор брату редко позволяли садиться на настоящего коня, даром что Эйгор твердил, что он уже взрослый для пони. — Куда мы, сир Квентин?

— Поедешь к Стоквортам, — Болл поднял Бриндена и усадил в седло перед братом. — Дорога на Росби, с нее поворот — колея такая между деревьями. От Стоквортов ни шагу — я заберу вас обоих, как все немного утихнет.

— А сестры? — Эйгор был бледнее и встрепаннее обычного, но в седле держался ровно.

— Их повезут по другой дороге, если вообще повезут, — Болл распахнул воротца денника. — Им-то ничего не угрожает… в отличие от вас.

— А Деймон?

— Его мать — принцесса. Его не тронут, побоятся, — Болл нахмурился. — Хотя охрану я все же усилю.

— Сир Квентин, — Бринден наконец справился с зевотой. — Что случилось? Почему мы уезжаем?

Болл прикусил губу и посмотрел на них — сначала на него, потом на Эйгора.

— Ваш батюшка, да примут его боги ласково, скончался на закате. Король теперь ваш брат Дейрон. Соперники ему не нужны — даже такие маленькие.

— Но мы ему не соперники, — перебил его Эйгор; вид у него стал растерянный. — Мы бастарды.

— Больше нет, — Болл подтянул седельные ремни. — Король Эйгон перед смертью узаконил вас — и тебя, и Деймона, и этого вот мальца, и ваших сестер. Король Дейрон не сможет отменить этот приказ, но не думаю, что ваше присутствие в замке ему понравится.

— Дейрон любит нас! — возмутился Бринден. — Он… он никогда нас не обидит!

Болл криво усмехнулся и неловко взъерошил ему волосы.

— Да. Да, конечно, любит. Он благородный и добрый человек, но его друзья… в общем, они могут решить, что лучший подарок к коронации — это тела других претендентов на трон, — он посмотрел на Эйгора. — Все запомнил?

Эйгор коротко кивнул и взял поводья.

— Держишься, мелкий? — Бринден кивнул. — Крепче держись.

Болл и конюшня превратились в смазанные силуэты — Эйгор рванул с места так, что Бринден чудом удержался в седле. Из-под копыт коня с криками разбежались встретившиеся на пути слуги; Эйгор стрелой вылетел в город и понесся по пустынным улицам к Железным воротам.

— Я… — у Бриндена кружилась голова, его начало мутить; говорить он не мог из-за бешеной тряски — никогда до этого он не сидел на «взрослой» лошади, только на пони. — Я… сейчас…

— Крепче держись, тебе говорят! — Эйгор отвесил ему легкого подзатыльника и перехватил поводья так, чтобы прижимать к себе Бриндена локтем. — Я не могу следить и за тобой, и за лошадью!

Бринден зажмурился, но тут же открыл глаза снова — приближались ворота.

— Они… они закрывают!..

— Вижу, — сквозь зубы бросил Эйгор.

— Мы не успеем!

— Успеем, — процедил Эйгор и пронзительно свистнул над ухом коня.

Заслышавшие свист стражники прыснули от городских ворот врассыпную, не удержав тяжелые створки; ворота распахнулись, и ошалевший от скачки конь вынес Бриндена и Эйгора прочь из города. Предместье пронеслось смазанной полосой; Бринден не знал, сколько они так неслись — все его силы уходили на то, чтобы просто не выпасть из седла. Мало-помалу конь замедлялся; с бешеного галопа перешел на рысь, а потом и вовсе на шаг. Бринден обессиленно приник к его шее — его все еще мутило после скачки.

— Не кисни, — Эйгор придержал поводья и спрыгнул на землю. — И не спи. Я тебя в седло не затащу.

Бринден нехотя выпрямился.

— Скоро мы приедем? Ай!

— Хнычь побольше и не приедем вообще никогда, — пригрозил Эйгор и опустил кулак. — Вон поворот, о котором сир Квентин говорил, видишь? Так что сиди и молчи.

Бринден нахохлился. Он все еще не проснулся и не до конца понимал, зачем его выдернули из постели и повезли куда-то среди ночи, раз королем стал Дейрон; отчего сир Квентин был таким мрачным, а Эйгор — злее, чем обычно. Но сир Квентин остался в городе, а у Эйгора был такой вид, что с вопросами к нему лучше было не лезть, чтобы не получить в ухо, поэтому Бринден замолчал и принялся перебирать конскую гриву.

Они углублялись все дальше и дальше в лес, но ни замка, ни даже жалкой деревни впереди было не видать. Эйгор хмурился все сильнее; несколько раз он останавливался, рассматривал дорогу и звезды, стискивал зубы и шел дальше, ведя коня с Бринденом в поводу. Луна зашла за облака, поднялся ветер и ощутимо похолодало; Бринден держался и молчал, пока не понял, что у него зуб на зуб не попадает, а желудок подводит от голода.

— Эйери? — робко позвал он. — Мне холодно. И я… я есть хочу.

Эйгор обернулся; Бринден подумал, что он сейчас опять начнет ругаться, но Эйгор стащил с себя плащ, оставшись в дублете, и укутал им брата.

— Еды у нас нет, я не догадался взять, а сир Квентин забыл, видимо, — он обхватил себя руками, и Бринден заметил, что его трясет. — Брин… ты только не плачь и не пугайся…

Бринден сглотнул. Эйгор очень редко говорил с ним так мягко — как правило, когда случалось что-то сильно нехорошее.

— М-м-м?

— Мы заблудились, кажется, — Эйгор шмыгнул носом. — Я поворот проскочил или еще что… Можешь посидеть немного один?

Бринден неуверенно кивнул.

— Вот и хорошо, — Эйгор накинул поводья на сук ближайшего дерева. — Сиди тогда тут и не вздумай слезать. Я пойду вперед, посмотрю — там вроде тропинка виднеется, может, мы по ней выедем к дороге.

Он ушел, и Бринден остался один. Луна из-за облаков так и не показалась, но ветер стих; стало тихо — очень темно и тихо, даже шелеста листьев не было слышно, даже конь, казалось, не дышал. Бринден сглотнул: темноты он не боялся — сколько раз пробирался по ночам на замковую кухню за пирожками с лимоном! — но та темнота была привычной, а эта — чужой и страшной. Чтобы отвлечься, Бринден сосчитал до ста сначала на общем языке, потом — на высоком валирийском; вспомнил названия некоторых звёзд, которых учил с мейстером, попытался проспрягать валирийские глаголы, но сбился на половине. Эйгор все не возвращался; Бринден закусил губу и, несмотря на наказ брата, попытался слезть с коня. Смирно стоявший конь вдруг фыркнул и мотнул головой; Бринден, уже примеривавшийся было спрыгнуть на землю, не удержался и упал, больно ударившись коленями и локтями.

— Вредная зверюга, — он шмыгнул носом и покрутил головой: вокруг не было никого, кроме него и коня. Эйгора тоже не было видно, даже кусты впереди не шевелились. — Эйгор?

Никто не отозвался. Бриндену стало очень страшно — он был один, в незнакомом лесу, ночью, замерзающий, несмотря на два плаща и теплый дублет.

— Эйгор!!! — завопил он изо всех сил.

Ещё несколько жутких минут ничего не происходило, а потом... в кустах зашуршало, и из них вывалился Эйгор — растрёпанный и сердитый. Бринден чуть не запрыгал от радости при виде него, но тут же передумал: подзатыльник был весьма весомым доводом.

— Я тебе что сказал, дубина чардревная?!

— Я тебя хотел поискать...

— Я тут все время был! — Эйгор отвесил ему увесистого шлепка. — А ты мало что с коня слез, так ещё и разорался на всю округу! Хочешь, чтобы нас вернули и убили?

— Не-ет...

— Бе-е-е! — передразнил его Эйгор. — У, бестолочь воронья... хоть вообще одного не оставляй. Хватит носом хлюпать, пожуй вот и не каркай.

Бринден шмыгнул носом и взял у брата лист лопуха, на котором мокро блестела пригоршня черники.

— А ты?

— Поел, пока собирал, — Эйгор ещё сильнее взъерошил волосы. — Там нет тропинки. И дороги тоже нет, но ничего. Тут недалеко, самое позднее к утру мы выедем к Стокворту.

Голос у него был странный — Бринден знал, что обычно брат говорит так, когда хочет казаться храбрее, чем есть.

— А как мы узнаем, куда нам надо ехать?

— Ну... — Эйгор запнулся. — Мы же учили географию с грандмейстером. Стокворт находится к северо-западу от Королевской Гавани...

— А как мы поймем, где северо-запад?

— По звездам. Или по травам. Вроде бы какие-то из них растут на конкретной стороне деревьев...

Бринден не был размазней, но событий этой ночи было много даже для него. Его разбудили, вытащили из постели и увезли в холодный лес без кусочка еды; если сначала он надеялся, что они доедут до Стокворта и все будет хорошо, то теперь эта надежда обернулась призраком, глупой идеей: они заблудились окончательно, тон брата не оставлял никаких сомнений в этом. Бринден тихо шмыгнул носом.

— Не выберемся мы ни по звездам, ни по травам, — дрожащим голосом сказал он. — Ты что, не видишь, как темно? Мы ничего не найдем в этой темноте, и... и...

Бринден отвернулся, сердито вытирая рукавом глаза; он очень хотел перестать плакать, но получалось плохо — слезы катились сами по себе, и он всхлипнул — сначала тихо, а потом громче и громче. На четвертом или пятом всхлипе его развернули за плечи и притиснули к чему-то шерстяному, пахнущему лошадьми и дымом.

— Ну чего ты... — у Эйгора у самого слегка дрожал голос. — Рева-ворона, подумаешь: небольшое приключение, а ты уже рассопливился во всю Черноводную... Ну пекло с ними, с травами и звездами, выйдем к какой-нибудь деревне или пастухам, у них дорогу спросим. Тут наверняка кто-то да есть...

— А если не-ет? — всхлипнул Бринден.

— А если нет, значит… значит, будем бродить по лесу, пока не найдем, — Эйгор неловко покачал его в руках. — С едой придумаем что-нибудь, у меня нож есть, я силки умею ставить. А ты знаешь ягоды и стрелять умеешь; помнишь, мы с отцом три луны назад на охоту поехали, и ты больше всех уток настрелял?

— Я лук и стрелы дома забыл...

— Сделаю я тебе лук и стрелы, не куксись, — Эйгор отстранился, присел перед ним на корточки и вытер ему лицо подолом плаща. — Все? Успокоился? Полезай тогда в седло. Вон там еще одна развилка вроде.

Им повезло — вскоре они действительно набрели на небольшую деревню, и Эйгор, представившийся сыном домашнего рыцаря лорда Стокворта, спросил дорогу до замка. Уже светало, когда они въехали во двор замка; Бринден уже спал сидя. Проснулся он от раската грома; проснулся и сел в кровати, ошалело заморгав.

— Спи, — Эйгор, лежавший рядом, толкнул его в грудь, заставляя лечь обратно. — Это гроза началась. Учти, будешь пинаться — спать пойдешь на коврик.

За окном грохнуло снова. Бринден вздрогнул и... проснулся. Он лежал в своих покоях в Башне десницы; комната в замке Стоквортов, Эйгор — не тот, что сидел сейчас в каменном мешке, а его Эйгор, его старший брат, — пропали без следа.

Бринден сел с кровати и потянулся за дублетом. Последние несколько суток у него в голове звучало два голоса: голос Кровавого Ворона, десницы короля Эйриса, которому нужно было осудить государственного преступника, и голос Бриндена Риверса, четвертого сына короля Эйгона, брата которого должны были осудить на смерть или на ссылку. Бриндену нужно было решить, к кому из них прислушиваться... но для того сначала нужно было узнать ответ на один мучивший его вопрос.

В подземельях было тихо — большинство узников спало. Большинство — но не тот, к кому пришел Бринден.

— Терзания совести спать не дают, братец? Хотя о чем бишь я — ее же у тебя нет.

— Взаимно, — Бринден присел на корточки рядом с дверью камеры; откуда-то он знал, что Эйгор не лежит сейчас на кровати, а сидит на полу, опершись спиной на дверь, и смотрит в единственное крохотное окно камеры. — Мне снилась ночь, когда умер отец. И дорога на Росби.

За дверью стало тихо.

— А, — отозвался наконец Эйгор. — Помню. На редкость поганая была ночка. Ты из-за этого сюда приперся?

— Отчасти, — уклончиво ответил Бринден. Ему нужно было узнать ответ на вопрос, только и всего. — Почему ты не оставил меня тогда в лесу? Ты бы добрался до Стокворта куда быстрее.

— Странный вопрос, — презрительно фыркнул Эйгор. — Квентин бы с меня шкуру содрал, если бы с тобой что-то случилось. Я же вроде как должен был за тебя отвечать.

— Тогда, на Краснотравном, ты уже никому ничего не был должен, но все же не добил меня. Почему?

Повисла пауза — казалось, что человека по ту сторону двери вопрос застал врасплох.

— Не успел, — ответил наконец Эйгор. — Бейлор с его дорнийцами сзади напирали… не было времени проверять, жив ты там или уже окочурился.

— Врешь, — Бринден облизал пересохшие губы. — Я знаю тебя столько, сколько помню себя… и сейчас ты врешь.

— Допустим. Тебе-то что до этого?

— Мне важно это знать, — просто ответил Бринден. — Тебя, может статься, казнят не сегодня-завтра, так что и спросить не у кого будет.

Мне надо знать, кому выносить приговор, мысленно добавил он.

Эйгор замолчал — на этот раз надолго. Бринден терпеливо сидел у двери и ждал; его терпение было уже на исходе, когда из-за двери снова раздался голос.

— Это было чуть ли не в тот день, когда отец привез нас с Бетани сюда… или на следующий, не помню уже. Помню, иду я куда-то по своим делам, а ты передо мной ковыляешь. Тебе тогда только-только два года стукнуло... или даже меньше, не помню… помню, что тебя еще в платье водили, как девчонку...⁽¹⁾

Бринден ждал.

— Ковылял ты себе, ковылял, и шлепнулся — о подол запнулся, что ли, — Эйгор за дверью перевел дух. — Валяешься, орешь… а вокруг никого, как назло — ни нянек, ни придворных. Я уж и не знал, что мне делать… подошел, дал тебе руку… ты в нее вцепился, поднялся и дальше пошел, капая соплями…

Бринден молчал. За дверью что-то зашуршало — брат провел рукой по лицу.

— Тогда, на холмах, ты рухнул с коня, — голос Эйгора упал до шепота. — И хватался за стремя как за мою руку тогда, в коридоре. Не знаю, что на меня нашло, но я… не смог подойти и добить тебя. А потом было поздно. Пытался в этот раз, да вот... опять не вышло.

Бринден тихо, прерывисто выдохнул и прижался лбом к сырому дереву двери.

— Боги Старые и Новые, Эйери, — прошептал он. — Какой же ты идиот. Из-за пары обид...

— На себя посмотри — сопляк двадцатилетний, во взрослые игры полез, — парировал Эйгор, впрочем, без особого энтузиазма. — Мало я тебя в детстве драл, вот и выросло пекло знает что… и сбоку перья.

— Каллу ты, видимо, вообще не трогал, — Бринден повел затекшими плечами. — Она здесь, в Королевской Гавани. Просила за тебя.

— Что?!

В дверь что-то гулко стукнуло — Эйгор по ту сторону двери вскочил на ноги.

— Что она тебе предложила?!

— Всего-то отречение от Железного трона в обмен на твою жизнь, — дернул плечом Бринден. — Так себе обмен, если честно.

— Не вздумай соглашаться, — судя по звукам, Эйгор заходил взад-вперед по камере. — Дура, какая же дура... Я имею право на последнюю просьбу?

Бринден хотел было сказать, что его, Эйгора, судьба еще не решена, что ему не стоит думать о казни... но в этот раз десница оказался сильнее брата.

— Смотря что за просьба.

— Посади эту дуреху на корабль до Тироша, дай ей подзадника и скажи, что от меня. И еще скажи, что если она через полгода не выйдет замуж, то я прокляну ее из пекла.

Бринден почувствовал, что его губы раздвигаются в невольной улыбке.

— Она любит тебя. Даром что ты так и не удосужился сделать бедняжку женщиной.

— Издеваешься? — Эйгор в камере тяжело опустился на пол у двери. — Я качал ее в колыбели. Я нянчил ее, когда Деймон был занят своими делами, а Роанна — с другими детьми. Спать с ней... боги, нет. Все равно, что с собственной дочерью.

Бринден усмехнулся — что-то подобное он и предполагал.

— Я передам ей все, что ты просишь. А мне ты ничего не хочешь сказать?

— О чем мне с тобой разговаривать?

Действительно. Все, что он хотел, он услышал.

Бринден опёрся на дверь спиной и затылком: он знал, что точно так же по ту сторону двери сидит Эйгор. Они не разговаривали — просто сидели и молчали, но Бринден готов был поклясться, что знает, о чем думает брат... и знал, что Эйгор знает, о чем думает он. Только на рассвете Бринден поднялся на ноги и, потянувшись, зашагал к лестнице; у самой двери его догнал оклик:

— Брин?

— Да?

— Не затягивайте там, будьте людьми в кои-то веки.

Бринден прикрыл глаз.

Кровавый Ворон, колдун, чернокнижник и бывший мастер над шептунами, усмехнулся и сказал, что с мятежниками договоров не ведет.

Бринден Риверс, младший сын короля Эйгона Четвертого, сжал губы и поклялся, что не оставит этого так просто, даже если братец уже себя похоронил.

Бринден Риверс, десница короля Эйриса, сказал то единственное, что прозвучало вслух.

— Я постараюсь.

* * *

Почему-то Бринден не удивился, когда, едва вернувшись в Башню десницы, узнал, что его вызывает король. Утро было ранним, Эйрис едва должен был встать с постели; видимо, он решил созвать всех пораньше, пока члены Малого совета не разбрелись по своим — неотложным, разумеется, — делам, а ему самому не стало хуже.

Король собрал всех не в палате Малого совета, а в своем солярии рядом со спальней; он был бледен — сказывалось затянувшееся нездоровье — но держался бодро, даже улыбнулся Бриндену, когда тот вошел.

— Извини, Брин... то есть, милорд десница. Мы вызвали вас так рано, но того требовало дело.

— Вы вправе вызывать меня в любое время, ваше величество, — Бринден склонил голову и оглядел комнату: он, остальной Малый совет и Мейкар с сыновьями, семья и самые близкие советники. Неотложное дело. И все это как раз в тот момент, когда он вышел от Эйгора.

Воистину, боги — Старые ли, Новые ли — любят посмеяться.

— Могу я узнать, ваше величество, что это за дело?

— Разумеется, милорд, — Эйрис помрачнел. — Это касается... судьбы одного нашего родственника. Мы раздумывали над всем, что случилось с момента его... прибытия в замок, и решили не выносить его участь на публичное обсуждение.

Бринден негромко фыркнул. Это верно, Эйгор превратил бы суд над собой в... нечто, суд мало напоминающее. Он мог быть обаятельным, сам того не желая.

— Ваше величество... — он откашлялся. — Этой ночью я получил письмо от леди Каллы Риверс. Она просит у нас жизнь своего супруга в обмен на отказ дома Блэкфайр от претензий на Железный трон.

Эйрис удивленно приподнял брови. Мейкар чуть нахмурился; по лицу Эйриона гуляла злорадная ухмылка, но Эгг выглядел удрученным — Бринден уловил, как тот шепнул: "Несчастная!". Члены Малого совета отреагировали по-разному: кто-то выглядел приятно удивленным, как лорд Веларион, мастер над кораблями, кто-то — ошарашенным, как мастер над шептунами, но равнодушными весть никого не оставила.

— Щедрое предложение, — произнес наконец Эйрис. — Увы, но мы вынуждены его отклонить, милорд.

— Калла Риверс потеряла брата и вот-вот потеряет мужа, — веско добавил Мейкар. — Она готова пообещать нам что угодно, лишь бы его вытащить... а вернувшись в Тирош, он объявит, что сам он ни с кем не договаривался, и вновь развяжет войну против нас.

Эйрис кивнул, соглашаясь со словами брата.

— Мы знаем, что вы — вы все — прислушиваетесь к мнению друг друга. Но сейчас мы просим вас сделать собственный выбор, — он сделал знак стоявшим в дальнем углу слугам, и те поставили на стол два ларца. — Выбор, о котором не будет знать никто, кроме вас.

Бринден моргнул. Это же не... нет. К такому он готов не был.

Неужели ему опять выбирать между братом и долгом, о Старые Боги?!

— Мы слушали вас эти дни. Мы услышали, что нашему родственнику лучше будет умереть, — Эйрис кивком указал на Бриндена и Эйриона, — что с него вполне хватит тюремного заключения, — еще один кивок Мейкару, — и что он может оказаться полезным, — кивок кому-то из Малого совета; Бринден поджал губы — он не терпел, когда что-то в замке случалось без его ведома, но. видимо, за всей этой рутиной он что-то пропустил. Ничего, ему — сыну короля Эйгона, не Кровавому Ворону — это даже на руку. — В одном из этих ларцов — по две фигуры для каждого из вас: красная — казнь, черная — Ночной Дозор. Ту, что вы выберете, мы просим вас положить во второй ларец; оставшиеся будут сожжены тут же, чтобы исключить подлог.

Бринден быстро переглянулся с Мейкаром; для того происходившее явно было не меньшей неожиданностью, но решение брата он, кажется, всецело поддерживал. Кровавый Ворон на краю сознания проворчал, что просто казнить мятежника было бы быстрее и безопаснее; Бринден поморщился и мотнул головой, чтобы его не слышать.

— Это разумно, — сухо сказал он. — От себя предлагаю запереть ларец и хранить и его, и ключ здесь, в покоях его величества, чтобы никто более не имел к ним доступа. Об охране я позабочусь.

— Вы думаете, кто-то из нас может таки совершить подлог в пользу мятежника, милорд? — вспылил Эйрион.

— Помолчи, — оборвал его Мейкар. — Риверс прав. Надо исключить все возможности подлога — и в пользу... нашего родственничка, и против него. Полагаю, остальные тоже согласятся с нами.

Остальные поддержали Мейкара неразборчивым гулом. Эйрис едва слышно вздохнул и опустился в кресло — стоять подолгу ему было тяжело.

— Тогда приступим к голосованию.

Бринден напряженно наблюдал за тем, как принцы и члены Малого совета один за другим подходили к ларцам — он и Эйрис должны были голосовать последними. И Кровавый Ворон, и Бринден Риверс, сын короля Эйгона молчали — Бринден ощущал себя целым, но выбрать не мог. Еще три дня назад его выбор был бы прост и понятен, но после сегодняшней ночи... после всего, что он услышал внизу...

Из спальни короля вышла маленькая фигурка. Темноволосый мальчик в коричневом шерстяном дублете — том самом, в котором был по дороге на Росби, — подошел к Бриндену, посмотрел на него — долго и невесело, а затем так же, не говоря ни слова, вышел прочь. Бринден медленно выдохнул и досчитал до десяти.

На десятом счете он проголосовал — за то, что считал правильным.

1) В Средневековье детей до трех-четырех лет одевали в платьица вне зависимости от пола. Автор фанонит, что в Вестеросе тоже так делают.

Вернуться к тексту

Утро казни выдалось холодным, но солнечным — на небе не было ни облака, далекие купола Великой септы Бейлора переливались всеми цветами радуги. Даже Красный замок не выглядел таким мрачным, как обычно — в солнечном свете он вспыхивал почти всеми оттенками красного, от алого до густо-кровавого.

— Хороший день, чтобы умереть, — сказал Эйгор. Его только что вывели из крепости Мейгора; он стоял на мосту через ров с пиками и щурился на солнце — в последний или предпоследний раз.

— Да, — негромко ответил Бринден; плащ с капюшоном позволял ему не смотреть по сторонам, на брата в том числе. — День неплохой.

— Для всех, кроме тебя, верно, чучело пернатое? — Эйгор с хрустом потянулся. — Ты как с детства парился в этом своем саване, так и паришься.

— Про себя не забывай, — бросил Мейкар, подходя к ним с дюжиной стражников. — Тебя вообще-то ведут на эшафот, ты об этом помнишь?

— Это верно, — Эйгор дернул уголком рта. — Но я буду гонять в пекле чертей, а Брин будет страдать от солнца и духоты. Приятно помирать, когда знаешь, что кому-то хуже, чем тебе.

Мейкар не ответил — только сделал знак стражникам. Эйгора взяли в кольцо и повели; Мейкар шагал впереди, Бринден — чуть позади. Все они молчали — разговаривать в такой момент было не о чем и незачем.

— А балка у той конюшни так и провисает, — неожиданно сказал Эйгор. — Так и не отремонтировали толком с того времени, как Брин на ней на веревке катался, что ли...

— Это был не я, — ответил Бринден прежде, чем успел сообразить, кому и когда отвечает.

— А кто?

— Мне тоже кажется, что это был Риверс — нет, не ты, а младший, — вдруг подал голос Мейкар. — У нас с братьями были другие развлечения.

— Да он это был, он, — фыркнул Эйгор. — Возомнил себя драконом, попросил кого-то привязать веревку к краю балки и болтался на ней туда-сюда на пару Визерисом, пока в лужу не рухнули. Мало того, что изгваздались и ободрались, так еще и кусок балки прогнули...

— Я впервые слышал, чтобы Болл так орал, — у Мейкара дрогнул голос; Бриндену показалось, что он сдерживает смех. — Он, конечно, был мастер поорать, но чтобы так...

— Ну да, а по шее прилетело мне, — помрачнел Эйгор. — Я же старший, я же должен... как всегда.

Он замолчал и принялся осматривать замок, подолгу останавливая взгляд на каждом строении. Он прощается, понял Бринден. Прощается с замком, с городом, со своим домом. Вот почему он так спокоен — он свыкся с мыслью, что умрет, и ему осталось только попрощаться.

Бринден дорого бы дал за то, чтобы идти на свою смерть так же спокойно.

Эшафот воздвигли прямо в воротах — помост и дубовая колода, потемневшая от крови. Внизу, сколько мог видеть Бринден, уже клубилась толпа — на казнь известного мятежника пришел поглазеть весь город; подле помоста уже стояли Эйрис, Эйрион и Эгг с Бетой — Шира сказалась больной и не пришла. Бринден понял ее — и не осудил: это было ее право, в конце концов.

— Умереть на пороге родного дома... вы, Таргариены, знаете толк в издевательствах, — пробормотал Эйгор. — Пекло с вами, давайте уже заканчивать. Надеюсь, папаша придержит мне место в котле попрохладнее, бутылку адского вина и шлюху посимпатичнее.

— Именем Эйриса Таргариена, первого этого имени, короля андалов, ройнаров и Первых Людей...

Бринден не смотрел на эшафот, где стоял Эйгор, не смотрел на толпу внизу, не смотрел вокруг: он замер в ожидании. Слова герольда долетали до него издалека и отрывками: "Сир... за свои преступления против государства... к смертной казни..." Вот, вот, сейчас!..

— Но король Эйрис в великой... — герольд запнулся, — в великой своей милости дарует своему недостойному родичу королевское помилование и заменяет смертную казнь на ссылку в Ночной Дозор, где сир Риверс вступит в ряды черных братьев и будет служить государству до самой... самой своей смерти. Да будет так!

Эйгор замер; таким изумленным и разозленным одновременно на памяти Бриндена он был разве что когда поймал их с Широй. Толпа внизу недовольно зашумела, но Эйгора уже уводили прочь; Эйрион выглядел как капризный ребенок, у которого забрали конфету, но Эйрис чуть улыбался, да и Эгг с Бетой взбодрились.

— Здравствуй, Эйгор, — Эйрис поздоровался с ним так непринужденно, будто они расстались вчера. — Прекрасный день, не находишь?

— Он был бы еще прекраснее, если бы не ваш ублюдочный спектакль, — процедил Эйгор. — Почему бы просто не дать мне сдохнуть?

Улыбка Эйриса чуть увяла.

— Идем. Мне надо показать тебе кое-что.

На столе в палате Малого совета стоял уже знакомый Бриндену ларец. Эйрис подождал, пока за ними — им, Эйгором, Бринденом и Мейкаром со стражниками — запрут двери, и снял с шеи ключ.

— Мы голосовали: красное — твоя казнь, черное — ссылка. Ларец с голосами был заперт и стоял около моей кровати, ключ был у меня на шее, а спальню охраняла замковая стража и Вороньи Клыки Бриндена, — он отпер ларец и принялся выкладывать фигурки-голоса. — Парные мы сожгли, так что подлог исключен, как видишь.

Эйгор скривился было, но до первой фигурки. Корабль, голос мастера над кораблями. Красное.

Цепь из трех деревянных колечек. Грандмейстер. Черное.

Трехглавый дракон в короне. Эйрис. Черное.

— Не люблю лишнего кровопролития, — пожал плечами тот в ответ на гримасу Эйгора и вынул следующий голос.

Ухо. Мастер над шептунами. Красное.

Свиток. Мастер над законами. Красное.

Маленький трехглавый дракон. Эгг. Черное.

Трехглавый дракон побольше. Эйрион. Красное.

— И почему я не удивлен, — процедил Эйгор. — Точнее, нет, удивлен. Немного.

— Эйгон — великодушный мальчик, — мягко сказал Эйрис и достал следующий голос.

Меч. Лорд-командующий Королевской Гвардией. Красное. Эйгор стиснул кулаки.

Трехглавый дракон — как у Эйриса, но без короны. Мейкар. Черное.

— Позволить тебе стать мучеником, погибшим во имя дела всей жизни? — фыркнул Мейкар. — И не мечтай.

Кружок с королевским профилем. Мастер над монетой. Черное. Эйгор нахмурился, что-то подсчитывая, и обернулся к Эйрису.

— Их поровну.

— Почти, — ответил Мейкар и вынул из ларца последний голос — черную руку, голос королевского десницы. — Шесть против пяти. Скажи спасибо младшему Риверсу.

Эйгор побелел — губами и скулами, — но промолчал, только бросил на Бриндена ненавидящий взгляд. Бринден как можно непринужденнее передернул плечами.

— Мейкар прав. На Стене ты принесешь больше пользы, дорогой братец. Уведите его.

— Я же говорил — он не оценит, — негромко заметил Мейкар, когда Эйгора вывели. — Толку играть в благородство...

— С ним? — вскинул бровь Бринден. — Я просто вернул ему старый должок.

Мейкар пристально взглянул на него — и усмехнулся, горько и как-то понимающе.

— Ну да, ну да. Ты раздаешь долги, а мне в Эшфорде следовало не идти на поводу у Эйриона, — он похлопал Бриндена по плечу. — На твоем месте я бы радовался. Тебе не будет сниться палица, которой ты проломил брату череп.

Они ушли — и он, и Эйрис, а Бринден так и стоял у стола, бездумно рассматривая фигурки-голоса. Потом встряхнулся и, стащив с головы капюшон, зашагал по двору, подставив лицо солнцу — завтра он свалится с лихорадкой, но как свалится, так и встанет.

Из конюшни — той самой, с продавленным краем балки — темноволосый мальчик в коричневом шерстяном дублете выводил черного коня. Заметив Бриндена, он чуть улыбнулся — одними глазами, он всегда улыбался одними глазами — и помахал рукой. Бринден помахал ему в ответ.

Возможно, его выбор был не лучшим для государства, но на душе у него было спокойно впервые за многие годы.