Замужество девицы Корбье (гет)

— Айри, ну, Айри, смотри же! — Эдит дёргала ее за рукав, показывая куда-то вперед. — Он сейчас огонь выдыхать будет! Ну же, гляди, уже щёки надул!

Ветер играл с разноцветными флажками — лёгкий, нежный, какой бывает лишь весной; он приносил аромат распускающихся деревьев, набиравших силу трав, свежевыпеченных кренделей, карамелек из жжёного сахара, одна из которых как раз была зажата в руке младшей сестры. Коричневый то ли петушок, то ли зайчик на короткой деревянной палочке. И стоявшая рядом Дейдри тоже рот разинула от изумления и все платье обсыпала сахаром — завитки кренделька были сдобрены им от души.

— Тебе что, не нравится? — не унималась Эдит, которую теперь по настоянию Бенджи называли Элизабет.

Косички, что так тщательно заплела ей утром Айрис, растрепались, она то и дело заправляла за ушко выбившуюся прядку. Дитя, совсем еще дитя.

…В Клостерталь они прибыли около полудня, побродили по ярмарке — война, которую им не довелось пережить, только-только улеглась и взглянуть сейчас было не на что. Разве что манила разнообразная снедь: пышные рыхлые булки, посыпанные маковыми зёрнышками, пирожки с кислой капустой, с зайчатиной, с орехами, оставшимися от прошлогодних запасов — девочки смотрели голодными глазами, и Бенджи готов был исполнить любой их каприз. Мелкие монетки звякали в его ладони. А едва Эдит и Дейдри услышали, что будет ещё и представление с фокусниками…

«Нам нужно дальше, — почему-то стала возражать она. — Мы торопимся».

«Отчего же, моя эрэа? — Бенджи был покладистым спутником и никогда с ней не спорил, но каким-то непостижимым образом у него всегда выходило настоять на своём. — Нам спешить некуда. Говорят, здесь неплохой трактир, здесь и заночуем».

«Ты же сам всё время твердишь, что нам нужно ехать!» — она не понимала, куда и зачем они направляются, но вот уже два месяца, с того дня, как шагнула из тёмного нутра пещеры на солнечный свет, послушно следовала за Бенджи.

Казалось, ему в точности известно, что им делать. «Некуда торопиться, моя эрэа, — всё так же мягко заверил он. — Задержимся, если девочкам хочется поглядеть на праздник».

Айрис совершенно потерялась в суетливой радостной толпе: простодушные бергеры хлопали в ладоши и подбрасывали вверх украшенные лентами шляпы, ликуя при виде нехитрых фокусов. Бородатая женщина, томно закатывавшая глаза и обмахивавшаяся веером на наспех сколоченной сцене, принимала ухаживания напудренного кавалера, жонглёры лихо управлялись с дюжинами раскрашенных шаров — а Айри чудилось, что в воздухе летают пушечные ядра, и одно из них непременно угодит в неё или девочек. Гибкий парень выделывал коленца, стоя внутри огромного обруча. Труппа странствующих циркачей обогнала их ещё в дороге; лошади бежали быстро, кибитки раскачивались на ухабистой дороге, звонко щёлкал кнут возницы, а ветер раздувал голубенькие занавески на повозках, словно паруса небольших судёнышек.

Уже два месяца её не покидало ощущение, что все обитатели севера снялись с обжитых мест и двинулись в путь, хотя она и знала, что на самом деле всё обстояло совсем не так: возвращались беженцы, и города и деревушки вновь наполнялись жизнью. Где бы им ни приходилось останавливаться, всюду говорили об ужасной войне, что ещё зимой лесным пожаром полыхала по всем Золотым Землям, о безумцах с выпученными побелевшими глазами, кидавшихся друг на друга, о бродячих мертвецах, которых исторг Закат. Они кивали, не желая выдать собственное неведение, и объясняли всем, что покинули разорённый Надор — конечно, им верили: когда ты один из многих, так просто спрятаться.

— Я буду Дианой, — сразу же объявила Дейдри, как только Бенджи, их странный спутник, вывел их из пещер и объявил, что называться прежними именами слишком неосторожно: всех Окделлов, оказавшихся в замке во время землетрясения, признали мёртвыми, а в их исконных землях теперь отчего-то правил дядюшка Эйвон.

— Я же сама видела, как его камнями завалило, — недоумевала Эдит.

— Как и нас всех.

Айри ни тогда, ни сейчас не могла объяснить, каким образом полумрак подземных переходов мог смениться ясным небом и ярким солнцем. До сих пор она не смела задуть свечу, укладываясь спать: стоило прикрыть глаза — и матушка вновь молилась перед иконами, на неё падали каменные обломки, вокруг рушились колонны их домашней капеллы, а она всё молилась и молилась. Страшная, изуродованная, изломанная, с залитым кровью лицом… Айри садилась в постели, прижимая к груди ледяные руки, пыталась шептать «Создателю всего сущего», но слова не шли с губ. Их выпустил Лабиринт, тот самый, о котором когда-то в детстве тайком от матушки рассказывала старая няня — иного объяснения у неё не было.

Поразительно, но младших девочек, похоже, ничего особенно не удивляло: они резво носились по зеленевшим полям, а если случалось прятаться от дождя в какой-нибудь заброшенной деревне — подставляли ладошки, ловя падающие с крыш капли, брызгались, смеялись… Помогали Бенджи разводить костёр, когда останавливались вдали от селений, гладили крепких крестьянских лошадок, которых Бенджи раздобыл для своих «прекрасных эрэа». И он сам неизменно улыбался, глядя на них. Но стоило Айри заметить, что он наблюдает за Эдит и Дейдри, как он тут же отводил взгляд и делал вид, что занят только своим костром и жарившейся на огне дичью.

«Бенджи — проводник, которого нам дал Лабиринт, — как-то шепнула ей Дейдри, когда они устраивались на ночлег в одной из таверн. — Он нам помогает. Мы бы пропали без него». «С чего ты взяла?» — Айрис не желала признавать очевидное: он был совершенно обычным — не высок и не низок, с простецким лицом, каких десятки в любом северном городишке. И в то же время каждое утро, когда она встречала их таинственного спутника, ей казалось, что она видит его впервые.

— …смотри, Айри, музыканты! — Дейдри протягивала ей половинку обкусанного кренделя. — Хочешь? Я объелась уже.

Айрис Окделл, а ныне девица Айрин Корбье, отрицательно покачала головой. Такая простенькая фамилия, какую могут носить и лавочники, и ординары — никто не станет расспрашивать. В этом мире больше не было Окделлов. Вернее, был один: в это верили простаки, разглядывавшие неумело намалёванные портреты «государственного преступника» Ричарда Окделла, расклеенные у городских ворот и на дверях трактиров. «Сказывают, это он и короля, и королеву прежних зарезал, — доверительно сообщила ей одна из беженок, заметив, что Айри рассматривает приказ о поимке. — Сам господин регент велел его сыскать. Такого не то что повесить — на мелкие кусочки изрубить надо!»

Но Айри твёрдо знала, что ее брат давно мёртв. И что она была ему плохой сестрой. Что же до господина регента… Она была дурочкой, маленькой влюблённой дурочкой, придумавшей себе сказку и так легко в неё поверившей. У прежней Айрис Окделл, пожалуй, достало бы глупости броситься за помощью к синеглазому герцогу, она даже ухитрилась бы разглядеть любовь в его снисходительном взгляде. Но девице Корбье не было ни малейшего дела до господина регента, как и до дядюшки Эйвона, посмевшего принять Надор. Предавшего, да, предавшего и память покойного отца, и мать… А Дикон… Если бы она умела возвращать время вспять!

«Вам не стоит ничего опасаться, — уверял ее Бенджи. — Мы отправимся в Бергмарк, там никто вас не признает».

И она согласилась: ей тоже казалось, что отпущенным из Лабиринта сёстрам государственного преступника Ричарда Окделла самым разумным будет просто исчезнуть. И никогда, никому не открывать свое подлинное имя, теперь запятнанное убийством и изменой. Дикон, милый Дикон, что же ты натворил?

…Музыканты наигрывали на флейтах и лютнях простенькую мелодию, кто-то из стоявших рядом уже пустился в пляс. Пора было уходить. Бенджи не прав: им нечего здесь задерживаться. И ехать в эти чужие земли, где все говорили на каком-то чуднОм наречии, которого Айри не понимала, тоже не стоило. Она уже было повернулась к сёстрам, чтобы позвать их с собой, пока какой-нибудь разошедшийся гуляка не прицепился к ней или девочкам, как вдруг… что-то переменилось, возгласы стали громче — теперь толпа будто приветствовала кого-то.

— Бенджи! Что они такое кричат?

Там, где совсем недавно крутился в своём обруче циркач, появились всадники. Лошади шли шагом, солдат, ехавший впереди, вёз штандарт, но ветер так полоскал полотнище, что герба было не разобрать.

— Они приветствуют маршала Севера и командора Бергмарк, моя эрэа, — почтительно отозвался Бенджи. Похоже, он не усматривал в появлении вооружённого отряда ни малейшей угрозы для «девиц Корбье».

— Я предпочла бы удалиться, — почти шёпотом произнесла Айрис.

— Если вы уйдёте сейчас, это привлечёт излишнее внимание.

Пожалуй, он был прав — вряд ли командору Бергмарк интересны три странницы, одетые чуть лучше местных крестьянок, но Айри всё же надвинула капюшон поглубже, скрывая тёмно-русые пряди.

Шанс уйти представился чуть позже, когда жители Клостерталя, обрадованные появлением в их краях столь знатных гостей, выкатили на вытоптанный пятачок посреди ярмарочной площади бочонок эля.

— Моя эрэа! Я справлялся в «Зелёном дубе» — для вас приготовлена комната. Хозяин, правда, сетовал, что сегодня будет тесновато из-за ярмарки.

Ей оставалось только поблагодарить: Бенджи был так заботлив!

Они гуляли по широким выгонам, трава мягко ложилась под ноги, храбрая Эдит даже попыталась подружиться с большим кудлатым псом, охранявшим стадо овец, но быстро бросила это занятие, услышав глухое угрожающее рычание. Но здесь и вправду было хорошо — да почти так же, как дома, — то тут, то там они натыкались на нагромождения валунов, которые сама земля вытолкнула на поверхность. Вдоль берега небольшого озерца, чуть в отдалении, высились скалы — не такие, как в Надоре, но всё же скалы. Высокие, словно столбы, с плоскими округлыми вершинами. Айри проводила ладонью по их серым шершавым бокам, и они отдавали ей тепло, накопленное за день.

Девочки беззаботно носились по лугу, срывали одуванчики — казалось, будто озорные жёлтые глазки перемигиваются с солнцем, выглядывая из невысоких трав. «Сплети мне венок, пожалуйста, у меня не выходит», — просила Эдит. «Ты же сама умеешь, я тебе показывала», — прежде Айри и в голову не приходило, что младшие сёстры, выросшие возле всё больше замыкавшейся в себе и своей непоколебимой вере матери, были лишены самых обычных радостей, доступных даже крестьянской ребятне. «Они жёлтые, как масло!» — выкрикивала Эдит — в ее руках была целая охапка цветов. «Нет, как цыплята! — не соглашалась Дейдри. — Помнишь, мы на ферме таких видели?». «Как масло, как масло!» — не унималась младшая, хватая Дейдри за руки. Они хохотали, кружились, резвились, словно маленькие. Подбирались по шаткому деревянному настилу поближе к озеру, опускали ладошки в воду, чтобы тут же заверещать, какая она холодная. Как будто пытались наверстать то, чего у них никогда не было…

«Ну же, догони меня!» — Дейдри, сорвав с головы старшей сестры только что сплетённый венок, уже неслась прочь. Худенькая, рослая, как и все Окделлы, и такая лёгкая, что Айрис чудилось — тонкие стебли даже не гнутся под ее шагами. Бабочка, подхваченный ветром лепесток… «Айрис! Догони меня! Что ты скучная такая?». Бенджи сидел чуть позади, жевал травинку, щурился, безмятежно созерцая солнечные блики на серо-голубой водной глади.

Он оставался спокойным, значит, опасности не было — и Айри, скинув плащ, сорвалась с места. Поначалу это было так странно — просто бежать по лугу, всё быстрее и быстрее, но вдруг так захотелось догнать эту несносную девчонку и отобрать у той свою цветочную корону! Герцогине Окделл, конечно, никогда не взбрело бы в голову носиться как угорелой, а вот девица Корбье вполне могла позволить себе поиграть с сёстрами.

Дыхание сбивалось, она чувствовала, как приливает к щекам кровь, но ей отчего-то стало так весело! Ещё чуть-чуть, ещё, вытянуть руку, схватить эту шалунью за рукав, заглянуть в смешливые серые глаза. Весеннее солнышко щедро рассыпало по носику и щекам Дейдри крохотные конопушки… И вот уже Айри сама, ухватив за руки сестёр, кружилась с ними в радостном безумном хороводе, а после они вновь рвали цветы, чтобы сплести из них новые венки и браслеты, прятались за скалами, жевали росшую в тени кислицу. Как будто Айри вновь десять, и отец жив, и матушка — в те времена ещё не такая строгая и чопорная — ожидает их в замке за накрытым к обеду столом.

В какой-то миг Айри словно опомнилась; отчего-то вдруг стало тревожно, она обернулась в сторону Бенджи, но нет — он по-прежнему сидел возле воды. Такой умиротворённый, привычный, надёжный…

Но тени серых камней удлинялись, солнце клонилось к западу, а значит, пора было возвращаться в шумный трактир.

— Скажи, Бенджи, нас ведь никто не видел? — всё же спросила она, когда они шагали по утоптанной тропке, а до аккуратных белых домиков Клостерталя оставалось не больше пары сотен бье.

— Кто вас мог увидеть, моя эрэа?

— Мне показалось… — она запнулась: глупо было говорить о своих страхах, тем более что для них не было причины.

— Какой-то человек приходил к озеру, лошадь поил, — невозмутимо отозвался Бенджи. — Постоял на берегу и ушёл. Нам-то что до него?

* * *

По вечернему времени в «Зелёном дубе» было шумно: бергеры собирались за длинными грубо сколоченными столами, пододвигали к себе наполненные снедью блюда, громко нахваливали трактирную стряпню. Кто-то требовал себе ещё пива, румяные девушки в клетчатых передниках и пышных белых платьях разносили подносы и кружки.

— Извиняемся очень, — хозяин таверны, широкоплечий коренастый мужик с клокастой рыжей бородой и остатками шевелюры, обрамлявшими обильно покрытую испариной лысину, поклонился Айри, словно признавая в ней знатную даму. — Не изволит ли госпожа откушать внизу? Я вам и стол у окошка отдельный приготовил, никто вас там тревожить не станет. Уж больно народу много. Знамо дело, раз сам командор Бергмарк пожаловал. Всем на него взглянуть охота. Вот и набились.

Должно быть, трактирщик едва управлялся и ему попросту некого было послать наверх, чтобы подать ужин в комнату. К тому же в отведённых им покоях и вправду оказалось тесно: широкая кровать под балдахином, на которой им нынче ночью придётся уместиться втроём, маленький столик для умывания да зеркало — вот и вся бергерская роскошь.

Поданные им кушанья были совсем простыми; впрочем, к этому Айрис уже успела привыкнуть: наваристый суп с картошкой, грибами и мясом, свинина с тушёной капустой, пирог с ревенем. Девочки — раскрасневшиеся, с прилипшими ко лбу волосами — уплетали всё без разбора, окончательно позабыв о манерах; Бенджи не спешил приступать к трапезе, разве что сделал изрядный глоток из своей кружки. Айри же… странно, беспокойство опять охватило ее, едва они вернулись с озера. Стоило оказаться среди людей — и она вновь опасалась быть узнанной, хотя двери этого трактира и не украшал портрет «опасного государственного преступника». Афишки вообще исчезли — уже несколько дней они не попадались ей на глаза ни в одном из селений. Что, господин регент наконец понял, что Дикона нет? Или поиски попросту прекратили, решив, что беглого убийцу приютила одна из соседних держав?

— Вы не голодны, моя эрэа? — Бенджи смотрел на нее вопросительно: Айри так и сидела над полными тарелками, не притрагиваясь к еде.

— Все такое вкусное! — Дейдри облизывалась и тянулась за пышной белой булкой.

…Так же тревожно было и сегодня на озере — всего на миг, а потом они опять поскакали друг за другом по траве и камням, понеслись в солнечном хороводе, где все цветы были такими яркими, как… как масло, как цыплята… как золото. А сейчас будто что-то царапает, мешает, но ей никак не разгадать, что именно. Хозяин приветлив — таковы, впрочем, почти все трактирщики. Задумай он что-то недоброе — в его взгляде было бы больше подобострастия. Но для него, как и для всех прочих, они обычные гости, не более. Беженцы, переселенцы — весенний ветер гонит их по всему северному краю, словно перекати-поле.

С того места, где они расположились, был виден весь обеденный зал: крестьяне, странники, прибывшие с командором драгуны… Да, бирюзовые мундиры занимали лучшие места, вокруг них сновала прислуга, раскрасневшаяся служаночка как раз ставила перед одним из офицеров плетёное блюдо с хлебом и кренделями и кувшин, наполненный вином. Интересно, это и есть командор Бергмарк?

Да, на нём алая маршальская перевязь — они так и останутся верны цветам Ариго, пока не женится мальчик-король, хотя самой королевы давно нет в живых. Светлые волосы, забранные то ли в хвост, то ли в косичку — прежде так не носили… И он довольно молод: возможно, ему столько же, сколько Роберу Эпинэ, или чуть больше. Робер, Дик… Как давно это было… Айри пыталась рассмотреть маршала Севера получше, но его то и дело заслонял другой военный: плечистый, грузный, он громко рассказывал что-то, наверное, очень весёлое, широко разводил руки, толкая сидящих рядом; те смеялись.

Она слишком загляделась, забылась: взгляд светловолосого, только что поднимавшего бокал, теперь был устремлён прямо на неё — Айрис вздрогнула и поспешно отвернулась, делая вид, что поглощена исключительно собственным ужином и застольной беседой с Бенджи и девочками, хотя едва слышала, о чём те толкуют. Солдаты в мундирах — в них она некогда видела защиту. Но нет, беглой герцогине Окделл они уж точно не друзья, от них следует держаться подальше. И поступать так, как говорит Бенджи: купить дом, обосноваться где-нибудь в глуши. Всё пройдёт, всё забудется, просто нужно время. Сколько? Сколько лет должно пройти, чтобы в Талиге и сопредельных землях перестали проклинать убийцу и клятвопреступника? Она состарится в чужих краях, где всякий будет только презрительно сплевывать или шептать проклятия, едва заслышав имя её мёртвого брата.

— Нам пора, уже поздно.

Эдит и Дейдри, уставшие после прогулки и разомлевшие от сытного ужина, не прекословили, Бенджи поклонился, желая своим «прекрасным эрэа» доброй ночи: он никогда не ночевал в гостиницах, предпочитая коротать ночи на сеновале или под открытым небом. Девочки пересмеивались, взбегая по лестнице, принялись спорить, едва переступив порог отведённой им комнаты, кто из них уляжется ближе к окну.

— Немедленно в кровать! — порой Айрис пыталась быть с ними построже, но тут же спохватывалась, осознавая, что в такие минуты сама себе напоминает покойную матушку.

Пусть препираются, разве это так важно? И ей нужно отдохнуть: завтра снова в путь, только вот… да, она не распорядилась насчёт завтрака. Шум голосов внизу становился глуше, значит, гости расходятся. Шаги по ступеням… Офицерам наверняка тоже отвели комнаты на втором этаже. Она выждет, пока всё стихнет, потом спустится в обеденный зал — ей всего-то и надо перемолвиться парой слов с трактирщиком.

Уже давно стемнело, только круглая бледная луна заглядывала в их окно. И Айрин Корбье скользнула в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь.

* * *

Она почти не удивилась, когда ее окликнул негромкий мужской голос. Да, она ждала чего-то подобного, ждала уже не один месяц — рано или поздно это должно было случиться.

— Герцогиня Окделл?

— С чего вы взяли?

Возможно, это прозвучало слишком грубо, но она отчего-то словно знала заранее, что сегодня её что-то выдаст. И эта резкость — всего лишь ещё одно подтверждение тому, что маршал Севера прав. Но её долг — защищаться, защищаться до последнего, не ради себя, так ради Эдит и Дейдри: она стояла в паре шагов от их комнаты, перегородки в трактире были тонкие, так что она могла слышать, как девочки опять из-за чего-то ссорятся.

— Семья клятвопреступника погибла при обрушении Надора — разве вы этого не знали?

— Возможно, — в полумраке коридора она видела, как он чуть склонил голову набок. — И все же вы — Айрис Окделл. И там, за этой дверью — ваши младшие сёстры. Не утруждайте себя, герцогиня. Я знаю это так же точно, как и то, что каждый драгунский полк насчитывает тысячу сто сорок одного солдата и девятьсот тридцать лошадей. Не спрашивайте, как я признал вас — это почти невозможно объяснить, а объяснение необъяснимого не представляется мне целесообразным.

— Простите, но вы ошибаетесь.

Он не может знать наверняка, это всего-навсего блеф уверенного в себе победоносного вояки. Они ни разу не встречались, когда Айрис жила при дворе, маршалу не доводилось бывать в Надоре. Почему он так решил? Говорить о её сходстве с намалёванным на плакатах убийцей и клятвопреступником… Коровница из Вернистаде, где они ночевали ещё вчера, и та больше смахивает на Ричарда с тех картинок.

— Нет, — уверенно парировал белокурый чужак и шагнул к ней.

— Возможно, в таком случае господин маршал всё же возьмёт на себя труд поведать о необъяснимом?

— Извольте, — в полутьме коридора она не могла различить цвета его глаз, но, кажется, они были светлыми. — Случилось так, что кровь Повелителей есть и во мне. Я знал, кто передо мной, стоило мне лишь взглянуть на вас. Позади Излом и война — это многое меняет, сударыня.

Невероятно… Бенджи ведь предупреждал её об этом: лишь тот, в ком течёт кровь Абвениев, может безошибочно указать на неё. Оттого они и держались как можно дальше от больших городов. А что же сегодня? Бенджи сам завёз их сюда, это он выбрал эту таверну, хотя стоило им проехать еще полхорны — и они обосновались бы в Траунзее, где не было никаких драгун… И сейчас, когда она так нуждается в нём, их странный попутчик куда-то запропастился.

Кто она для этого белобрысого маршала? Дочь восставшего против Олларов Эгмонта Окделла, сестра человека, зарезавшего королеву в приступе то ли безумия, то ли ревности, да к тому же ещё и пособника Та-Ракана? Нет, пусть Айрис Окделл навеки упокоится под развалинами родового замка — она желала бы провести остаток жизни девицей Корбье и готова была заплатить любую цену за свое будущее. И за спокойную жизнь младших сестёр. Пусть тень чужой измены и чужого позора никогда не падёт на них. Хотя… нет, не чужой — Дикон был её братом. Пусть он и лишился всего, пусть это ему и не было нужно, но её любовь — глупая, запоздалая, злая, так и не научившаяся прощать и отпускать — пусть она останется с ним.

— Чего вы добиваетесь, господин маршал Севера?

С какой целью он выспрашивает о том, кто она? Что бы ни совершил Ричард — но никто не вправе судить его сестёр за чужие преступления. Так чего же хочет человек, стоящий сейчас напротив неё? Угрожает оглаской? «Мужику одного надо, — так говорила та беженка с юга, которую они повстречали на одной из бесчисленных дорог разорённого Талига. — Хочешь быть цела — знай задирай юбку да будь посговорчивее». Нет, нет, она… она знала, что не сможет — скорее уж у неё выйдет схватить девочек в охапку и выпрыгнуть в окно, а потом бежать, бежать…

Вот сейчас он осклабится, распахивая дверь в свою комнату, развязно позовет слугу, чтобы тот принес вина и фруктов, чуть ли не крича на всю таверну о своей победе; или рассмеётся ей в лицо и кликнет солдат — и те возьмут её с девочками под арест; или же станет приторно любезен, заверяя её в своих наилучших намерениях. Что в итоге окончится тем же — распахнутой дверью и вином на столе.

— Какую же плату потребует командор Бергмарк за свое молчание?

Улыбка — злая, ненастоящая, отчаянная — горчила на губах.

Он отшатнулся, отступил, словно она ударила его.

— Если я невольно оскорбил вас, сударыня, прошу простить меня, — и склонил голову, будто она и впрямь была настоящей герцогиней, а он — всего лишь мелким провинциальным барончиком из Бергмарк. Да он и был таким на самом деле. — Я никоим образом не пытался… Мне и в голову не пришло, что вы можете расценить мои слова как… как попытку угрожать вам.

— Тогда что вам нужно? — повторила она свой вопрос. — Завтра наши дороги разойдутся: если вы и впрямь так бескорыстны, как желаете это представить, просто позабудьте о тех, кто повстречался вам в пути.

— Я осмелюсь просить о разговоре, сударыня, — он вновь церемонно поклонился.

— Разговоре о чем? Если вы полагаете, что я и мои сёстры где-то прячут Ричарда — вы ошибаетесь. Мы расстались с ним полтора года назад в Олларии…

— Которую ваш брат предпочитал именовать Раканой, — всё же уточнил бергер.

Она мгновенно вспыхнула:

— Вам-то какое дело, как он предпочитал называть столицу? Если вам доподлинно известно, кто перед вами, и при этом вы ссылаетесь на магию древней крови, так поверьте и мне — Ричарда нет в живых. Или я не смею говорить о необъяснимом?

— Сударыня… — в коридоре они были одни, но на лестнице уже раздавался топот слуги, торопившегося к кому-то из постояльцев. — Здесь несподручно. Если вам будет угодно… Вечера сейчас тёплые. Могу ли я предложить вам прогулку? Прошу вас не рассматривать мою просьбу как нечто предосудительное.

Его голос звучал мягко, словно он уговаривал неразумную младшую сестричку уйти с холода в натопленный дом. Хотя всё обстояло как раз наоборот.

— Хорошо, я согласна.

В конце концов, терять действительно было почти нечего.

Дерзость, это дерзость! Она чувствовала, как подрагивают её губы — но не от страха, не от желания расплакаться, а от резких ранящих слов и колких упрёков, что вот-вот готовы с них сорваться.

«Замолчи! — кричала на неё мать. — Слышать тебя не хочу!». «Смирение угодно Создателю, дитя моё, — увещевал маленькую Айрис Окделл отец Маттео. — К чему гневить Всеблагого своей непокорностью? Безропотно сносить тяготы и несправедливость — разве не этому учат нас святые книги? Терпение — вот меч сильного».

Как бы не так! Мать не желала слушать её, отец Маттео уговаривал еще ниже склонить голову и не роптать. Глубокие пещеры под надорским замком стали гробницей для праведников. И они умолкли навек. Они приняли кару, что невесть за что обрушил на них их Создатель.

Что сказала бы матушка, увидев, как её дочь спускается вслед за незнакомым мужчиной по полутёмной лестнице замызганного бергерского трактира, едва прикрыв лицо глубоким капюшоном заношенного дорожного плаща? Разве это убережёт её от любопытных взглядов прислуги, от шепотков за спиной?

Она оставила девочек одних. Разумеется, она закрыла дверь на ключ, и всё же… И Бенджи, он же всегда где-то рядом… Если случится что-то дурное, он же их не оставит?

— Прошу вас, сударыня.

Белобрысый маршал распахнул дверь — и они оба ступили в ночь. Тёплую, безветренную, напоенную запахами озёрной воды, клейких весенних листочков, расцветающих яблонь и вишен. И отчего-то к нему примешивался горько-сладкий аромат одуванчиков, жёлтых, как… как мёд, подумалось ей. Как мёд…

— Смотрите, какая луна!

Айрис и сама не ожидала, что первой заговорит с бергером; она так и замера на пороге: огромный серебристый шар висел так низко, что казалось, вот-вот заденет крыши приземистых домишек Клостерталя.

— Ночь будет светлой, сударыня. Полагаю, небольшая прогулка не доставит вам неудобств. Позвольте принести вам свои извинения за мою оплошность: я не представился, хотя и позволил себе обратиться к вам по имени. Ойген Райнштайнер.

Удивительно, но и в мертвенном лунном свете она хорошо различала его черты: узкое лицо, брови цвета пшеничных колосьев. Даже темневший на скуле шрам. И Райнштайнер, словно ему пришлось не по душе такое внимание к своей персоне, мазнул по застарелой царапине кончиками пальцев.

— Быть может, вы желаете чего-нибудь? На кухне наверняка остались лепёшки с сыром и творогом. Мне не составит труда вернуться и справиться у трактирщика. Я заметил, что внизу, в общей зале, вы почти ничего не ели.

Она с минуту наблюдала за ним: гримаса любезности на красивом лице, льдистая голубизна его глаз, тонкие губы. И вдруг ей стало неудержимо смешно, да так, что она едва сдержалась, прижимая сжатый кулачок к губам.

— Я… Простите, я чем-то…

— Просто я вдруг подумала, господин Райнштайнер: вы знаете, что Надор разрушен и что все жившие в замке мертвы. И вы без страха зовёте меня прогуляться. Что, если я окажусь выходцем? Как известно, эти твари не прожорливы. Их не прельщает пища смертных. Оттого я и не ела в общей зале. Что скажете?

— Что вы не выходец, сударыня, — невозмутимо отозвался он, первым делая шаг на дорожку, уводившую от дверей постоялого двора к вишнёвому саду, разбитому вокруг скромной олларианской каплицы. — Вы сами сказали, что с тех пор, как обрушился ваш родовой замок, минуло полтора года. Поверьте: за это время я насмотрелся на всякое — и на выходцев, и на бесноватых. Вы обычная девушка, как и две девочки, которых вы привезли с собой. И именно об этом я и хотел спросить вас. Как? Каким образом вы уцелели? И… прошу простить мне мою прямоту, но ваш брат и вправду мёртв. Люди, причастные к его убийству, сделали соответствующие признания.

— Вот почему отовсюду исчезли те дурацкие афишки… — она горько улыбнулась.

Дик, Дикон, Ричард… Она давно похоронила его.

— Господин регент, разумеется, помиловал доблестных мстителей, покаравших убийцу и предателя.

— Осмелюсь высказать опасение, что в Талиге не осталось людей, кто счёл бы расправу над Ричардом Окделлом несправедливым делом. И как бы господин регент ни чтил законы, он вынужден был поступить подобным образом.

Значит, в укрывательстве бергер её не подозревает. Однако какая удивительная прямота: он говорит о распоряжении регента и о смерти Ричарда как о количестве лошадей в своем драгунском полку. Отстранённо и безучастно…

— Так вы и есть маршал Севера и командор Бергмарк? — уточнила Айрис.

— Граф Савиньяк, занимающий в настоящий момент пост кансилльера, возложил на меня эти обязанности.

Кансилльеры, командоры, маршалы, регенты… Какое дело им до девицы Корбье, а ей до них?

Они всё ещё стояли вдвоём посреди пустынной улицы, а узкая тропинка уже готова была нырнуть под сень вишнёвых ветвей, так густо усыпанных крошечными белыми цветками, будто только что выпал снег. Надо же, здесь сыскалась и скамейка — и Айрис вновь подивилась обстоятельности северян: война едва закончилась, а они уже спешат сколотить скамейки и вымести улицы, хотя на окраине она приметила следы недавнего пепелища. Но и там уже деловито копошились люди, что-то обустраивали, прибирались… Чудо, что сад остался нетронутым.

Она опустилась на свежеоструганные доски, и маршал Севера занял место возле неё. Какой смешной и странный человек… Сначала пугает до полусмерти, потом пытается накормить какими-то лепёшками. Зачем ему было следить за ней и девочками?

— Возможно, выполнить мою просьбу является для вас несколько затруднительным, — начал он, должно быть, осознавая, что ей не так-то просто поведать о гибели Надора.

— Вы так необычно разговариваете…

— Необычно? — серьёзно переспросил Райнштайнер. — Я делаю ошибки?

— Нет, — она не знала, как объяснить. — Вы… вы говорите, как в книжках.

Он нахмурился: казалось, он всерьёз размышляет, что же ей ответить.

В руках он вертел тонкую вишнёвую веточку.

— Многие ставили мне это на вид…

Айрис не удержалась и прыснула. И тут же поспешно извинилась: она вовсе не хотела его задеть.

— Нет-нет, мне и самому любопытно было бы это понять, — продолжал он, как будто вмиг позабыв и о судьбе Окделлов, и о надорском землетрясении. — Многие из тех, с кем я приятельствую — или правильнее было бы сказать «поддерживаю дружбу»? — упоминали об этом.

Теперь он смотрел на нее вопросительно, явно ожидая дальнейших разъяснений.

— «Многие из моих друзей», — предложила она. — Постойте, вы ведь… Талиг ведь для вас не родной, так?

— Я родом из Бергмарк. Матушка приложила все усилия, чтобы нанять для меня лучших менторов, — он смущённо улыбнулся, как будто в том, что он столь витиевато изъяснялся, была толика и его вины. — Они учили меня по книгам, которые представлялись им образцом совершенного слога. С тех пор поэзия, вызывающая у прочих восторг и заставляющая сердце…

Вот же… Он вновь подбирает слова!

— Вы не любите стихи, потому что вас заставляли их учить? — почему-то ей больше не хотелось с ним спорить; наоборот, неизъяснимо тянуло прийти ему на выручку.

— Если бы это были только стихи.

— Я их тоже терпеть не могу, — призналась она. — А вот Дикону нравилось.

Имя брата вырвалось настолько неожиданно, что она даже испугалась и поспешно прижала ладошку к губам.

Айрис умолкла и опустила голову, Райнштайнер тоже не задавал вопросов, и она несколько минут просто наблюдала, как он перекатывает веточку в длинных пальцах.

— Откуда вам стало известно… — впрочем, это была глупая фраза: Надор обрушился, земля встала на дыбы, взбесилась, гоня прочь и человека, и зверя.

— Сударыня, сейчас моя просьба представляется мне бестактной, так что если предмет нашей беседы тягостен для вас…

— Маршал Севера и командор Бергмарк готов так легко уступить? — она всё ещё не поднимала на него глаз, разглаживая складки плаща на коленях. — Нет, я расскажу всё. Всё, что я запомнила. И всё, что можно рассказать. И вы станете первым, кто это услышит.

— Спешу заверить вас, что я никому не поведаю доверенную мне историю без вашего ведома и не заставлю вас повторить её, если на то не будет вашей воли.

— Ни перед регентом, ни перед королевским судом?

— Я сохраню её в такой же тайне, как если бы вы…

— Нашептала её цветам и травам? Дидерих сказал бы так. Или Веннен. А вы их не любите.

Айрис прижала пальцы к переносице, крепко зажмурилась: ей чудилось, что череда страшных картин немедленно выстроится перед глазами, и она была готова, что ставший привычным ужас вот-вот захлестнёт её. Но… быть может, слишком сладко благоухали вишни у неё над головой, напоминая сады её детства, или всё дело было в этом непонятном человеке, сидевшем рядом, — страх не приходил, как будто кто-то не позволял ему пробраться в её сердце. Это было, да, и было с ней. Но камни уже не грохотали у неё над головой, не дрожала земля, покрываясь сетью смертоносных трещин. А сейчас… Сейчас были только снежные хлопья цветов на тонких ветвях да огонёк в оконце олларианской церквушки. И лунный шар, медленно катившийся по тёмному небу.

— Я не знаю, с чего мне начать, — наконец призналась она. — Вот вы говорите: прошло полтора года. И я тоже знаю, что это так. Знаю, но… как мне в это поверить?

Маршал Севера непонимающе вглядывался в её лицо: как объяснить такому, как он, что прошли целых полтора года, а тебе кажется, что минуло не больше двух месяцев?

— Впервые о гибели Надора заговорил один из наших офицеров, — должно быть, Райнштайнер полагал, что ей проще будет всё рассказать, услышав какие-то подробности из его уст. — Он пребывал в глубоком убеждении, что это было видение. Сон. Он описал каждую деталь: рушившиеся колонны, людей…

Он взглянул на неё и внезапно осёкся.

— Вы можете продолжать, господин маршал. Мои мать и сёстры, мой кузен, моя тётушка, наш священник — они умерли у меня на глазах. А я сама… я знаю, что тоже умерла.

— Госпожа Арамона, весьма разумная и заслуживающая всяческого доверия дама, а также её дочь — они обе уверяли, будто окружающие замок скалы раскололись, а сам он…

— До нас доходили слухи, что сейчас там большое солёное озеро и будто даже птицы не селятся в тех местах. Я не видела, что стало с замком, господин Райнштайнер.

— Вас искали в Роксли, но после свидетельства госпожи Арамоны стало очевидно, что живым не выбрался никто.

— Я проснулась в темноте, — тихо молвила Айрис.

Нет, та темнота, что окружала их сейчас, была совсем иной. Обычная ночь: лай собак во дворах, скрип плохо прикрытых ставень, шелест ветра в кронах деревьев. Тьма Лабиринта, некогда принявшая ее, она… какая? Сухая, почему-то подумалось Айрис, сухая, словно песок на губах — в ней не было запахов, не было звуков. Ни вязкая, ни плотная — место, в котором ничего не существовало, место, которого не было…

— Я… я знаю, вы вряд ли поверите мне — тогда я не вспомнила ни о матери, ни о сёстрах, ни о Нале… Я поднялась и пошла вперёд. Не знаю, зачем; наверное, оттого, что раз я не чувствовала себя мёртвой, я должна была делать хоть что-то. Постепенно я стала различать какие-то очертания. Нет, не подумайте, там ничего особенного не было — только стена. Длинная, она уходила куда-то вперёд. Там… такие камни коричневые. Я решила, что Наль успел втолкнуть меня в пещеру, а раз так, мне нужно вернуться и поискать остальных. Но когда я обернулась, позади меня оказалась сплошная скала. И никакого прохода не было.

— И вы не испугались?

— Нет. Наверное, я и вправду была мертва. Разве мёртвые боятся? И я совсем не уставала… Только иногда мне надоедало идти вдоль камней, я садилась прямо на землю — и тут же засыпала. Ну… или мне мерещилось, будто бы я сплю.

— Мне доводилось слышать… или читать в каких-то древних книгах — не припомню в точности: якобы древние полагали, что в Лабиринте каждому положен проводник.

— Нет, я никого не повстречала, — она покачала головой. — Но однажды… да, знаете, я заснула — и мне приснился невепрь!

— Невепрь? Постойте… — маршал Севера потёр переносицу, и Айрис почудилось, что в его глазах мелькнуло подобие догадки. — Об этом диковинном существе рассказывала и госпожа Арамона. Признаться, тогда я счел это страхами перепуганной женщины.

— Да нет, что вы! — воскликнула Айрис. — Он настоящий, правда! Он… он кто-то вроде хранителя надорского замка. Вернее, был хранителем. Он пытался предупредить нас о беде, а отец Маттео уверял, что это тварь Заката, посланная нам в наказание, и что мы должны усердно молиться, чтобы изгнать его. Если бы мы…

— И каков же он на вид?

Будь ее собеседником кто-то иной, Айрис, разумеется, упрекнула бы того в неверии. Но бергер был так серьёзен, словно собирался незамедлительно описать надорское чудовище и внести его в соответствующий реестр. В назидание потомкам.

— Он чёрный. И головы у него нет. А еще он все время гремит и топочет. Вы думаете, я сошла с ума, да?

— Ничуть, сударыня. Продолжайте.

— Так вот: однажды мне приснился невепрь. Я как будто увидела себя лежащей на полу, а он крутился вокруг меня и пытался растолкать меня копытцем. И в тот же день… нет, на самом деле там не было ни дня, ни ночи… Просто вскоре, когда я опять пошла по проходу, я услышала голос. Я пыталась отыскать, кто зовёт меня — и попала в круглую пещеру, совсем небольшую. Там сидела Дейдри. А вскоре мы вдвоём нашли Эдит. Они тоже ничего не могли толком объяснить, всё время твердили, что заблудились в пещерах. Я не стала их разубеждать. Но я прекрасно помнила, что видела их обеих лежавшими на полу — в крови, в изорванной одежде. А теперь на них не было ни царапины. Как и у меня.

— Вы не были голодны, не испытывали жажду?

— Нет… Поначалу нет. Но позже… на камне стала выступать влага, мы слизывали её прямо со стен. А Лабиринт… он как будто бы угадывал наши желания, потому что вскоре мы услышали, как совсем рядом шумит подземная река. И я подумала, что вода всегда течёт к выходу, значит, рано или поздно мы выберемся на поверхность. А ещё мы начали уставать, хотя прежде могли без устали шагать по этому диковинному коридору, который тут же смыкался у нас за спиной. Мне надо было вывести девочек, ведь кроме меня… Понимаете, я просто знала, что никого из Окделлов больше нет в живых.

Айри глубоко вздохнула, чтобы перевести дух: по небу уже протянулась бледная серо-лиловая полоса, предвещавшая скорый рассвет. А она и не заметила, как прошла ночь.

— Вы, наверное, озябли.

Не спрашивая ее согласия, он накинул свой колет ей на плечи, прямо поверх плаща. Конечно, это выглядело ужасно нелепо, но плотное сукно армейского мундира отгоняло холод, стлавшийся по просыпающейся земле и так и норовивший забраться под одежду.

— Благодарю вас, господин маршал.

Он так и остался стоять, прислонившись к корявому древесному стволу, и она больше не видела его лицо — только блеклое пятно рубашки, белевшее в бледнеющем лунном свете.

— На самом деле это почти вся наша история. Только Бенджи…

— Тот человек, что был с вами на озере?

— Так это вы подглядывали за нами?

Рассказ об их странствиях так утомил её, что больше не хотелось ни дерзить ему, ни упрекать в нескромности.

— Я всего лишь поил коня. Бенджи ваш слуга?

— Разве что я наняла его прямо в Лабиринте, — она всё же не удержалась от колкости и тут же мысленно попросила прощения у маршала Севера, пожертвовавшего ей свой колет и мёрзнущего теперь по её милости в одной тонкой рубашке. — Нет-нет, он не слуга. По правде говоря, я сама не знаю, кто он такой. Помните, я упомянула подземную реку? Мы шли на шум воды и набрели на огромный зал — красивый, будто подземный дворец. Но раз вы не любите поэзию… Так вот: около большого валуна сидел какой-то человек — я поначалу испугалась, ведь я была одна с девочками. Я подняла с пола камень: я решила, что если он замыслил недоброе, я успею размозжить ему голову.

— Однако… Признаться, вы удивляете меня, сударыня.

— А что бы стали делать вы? О, разумеется, у вас, мужчин, всегда имеется при себе оружие. Я обязана была защитить своих сестёр, а этот человек еще и строгал ножом какую-то палку. Если бы он оказался разбойником или бродягой… дезертиром…

— И всё же вы сочли возможным ему довериться?

— Довериться? Вот сегодня вечером я, как вы говорите, сочла возможным довериться вам, хотя и вам ничего не стоит свернуть мне шею, будто цыплёнку.

— Я опять имел несчастье вас рассердить?

— Нет… это просто… Он поднялся нам навстречу, отложил нож на камень, поднял раскрытые ладони, словно хотел показать, что не собирается угрожать нам. А потом назвал меня и сестёр по имени. Он сказал, что он обычный надорец, что прежде верно служил моему отцу, а сейчас готов позаботиться о его дочерях. Что он укрывался в пещерах, когда началось землетрясение. И пообещал вывести нас наверх. А ещё… вам приходилось встречать разбойников, предлагающим своим жертвам драгоценные камни? У Бенджи их был целый мешок. Нет, не огромный, но побольше кисета. Он объяснил, что это дар Скал, которые они приготовили своим детям… Я доверилась ему, и с тех пор у меня не было повода пожалеть об этом.

Айрис зябко повела плечами, плотнее стягивая отвороты бирюзового колета у горла. Бергер шагнул к ней, протягивая плоскую бутыль, обтянутую тканью.

— Вы совсем замёрзли, сударыня. Не желаете ли глоток настойки на травах? Матушка прежде всегда присылала мне пару бутылок, как только подворачивалась оказия. Но эта куплена на Варнихском подворье — не поручусь, что она столь же хороша.

— Матушка больше не балует вас подарками?

— Её не стало этой зимой, — он протянул ей флягу и, казалось, вновь смутился: вероятно, угощать даму подобным образом казалось ему неподобающим.

— Простите, мне так неловко, — теперь Айрис кляла себя за бестактность.

— Мы все умираем. Когда приходит срок.

Настойка оказалась ужасно горькой на вкус; она обжигала нёбо, но оставляла на языке пряный привкус трав. И дарила телу тепло.

— Будь вы мужчиной, я предложил бы вам выпить со мной на брудершафт, — улыбка на миг скользнула по тонким губам, и её отблеск затаился в глубине светлых глаз. Сейчас маршал Севера казался совсем не опасным и… печальным?.

— Отчего на брудершафт?

— Тогда я бы вновь сказал вам, что моё имя Ойген и что я предпочёл бы, чтобы вы звали меня именно так.

— Пусть мы и не станем пить на брудершафт, но вы можете звать меня Айрис, — представилась она, как будто они виделись в первый раз. — А вы — Ойген. У нас вас бы звали Юджин.

— Вы позволите? — он взял её за руку и коснулся губами запястья.

В этот миг ей почудилось, будто каменные стены Лабиринта осыпаются грудами песка у нее за спиной и их уносит весёлый утренний ветерок. Так, что не остаётся ни следа.

— Айри, ну ты и засоня! Сейчас же вставай! — Айрис попыталась отвернуться от яркого света, лившегося в распахнутое окно, но Дейдри не оставляла её в покое. — Скоро полдень, а ты всё спишь и спишь!

В первый момент Айрис всё никак не могла понять, где она оказалась: ей давно не доводилось спать так крепко и безмятежно. Отчего-то почудилось, что она дома. Нет, конечно же, нет — в её покоях в Надоре никогда не бывало тепло даже летом. Она… да, в трактире, ещё вчера вечером Бенджи наказал хозяину, чтобы комнату хорошенько протопили. Полдень? Быть такого не может! А как же…

— Мы без тебя позавтракали давным-давно, — с некоторым превосходством объявила Эдит, присаживаясь на край постели. — Тебя, пожалуй, дождёшься!

Хорошо хоть, девочки накормлены; должно быть, это Бенджи обо всём позаботился.

— Знаешь, так вкусно было, — мечтательно произнесла Эдит, беспечно болтая ногами. — Нам шадди со свежими сливками подали, представляешь? И творог, и булочки! И господин маршал всё расспрашивал, что мы больше всего любим.

— Господин маршал? — Айри мигом села в кровати, натягивая на плечо сползший рукав нижней сорочки. — Так вы что, завтракали с солдатами?

— Не с солдатами, а с офицерами, — гордо поправила её Дейдри. — Порученец господина маршала такой галантный, представляешь? Всё спрашивал, позволю ли я ему считать меня своей дамой сердца. Он, конечно, шутил, но…

— Вы что, спустились вниз одни? Сколько раз вам повторять…

— Ага, выходит, гулять по ночам тебе можно, а нам сойти к завтраку — нет? А когда ты в Олларию одна уехала — тоже, между прочим, с какими-то солдатами, а маменька за тобой бросилась — ты помнишь? Помнишь? — Дейдри обиженно насупилась — как же, её безо всяких на то оснований упрекают в безнравственном поведении! — но потом всё же примирительно продолжила: — Мы давно проснулись, а ты всё спишь и спишь.

— А Бенджи?

Айрис всё ещё ничего не понимала: день за днём он брал на себя заботу буквально обо всём: подыскивал для них пристанище, распоряжался о завтраках, обедах и ужинах; стоило лишь заикнуться, что лошадь прихрамывает — и он немедленно отыскивал кузню, чтобы перековать её. Так что же теперь? Конечно, присматривать за младшими — это её долг, и она слишком привыкла полагаться на их странного провожатого, но он был всегда! Всегда был с ними! Что же теперь?

— Трактирщик сказал, что не видал его со вчерашнего вечера, — Дейдри тоже казалась огорчённой.

— Не видел, — поправила сестру Айри.

— Какая разница! Не видал, не видел — Бенджи и след простыл. Поначалу, когда мы стали его искать, все подумали, что он сбежал и лошадок наших с конюшни свёл. Но они на месте.

Ушёл, бросил их? Как же они теперь…

— А ещё один человек говорил, что вроде приметил нашего Бенджи с циркачами.

Что ж, кем бы ни был их спутник — человеком ли или порождением Лабиринта — но, похоже, земные радости и ему не были чужды.

В дверь постучали — и на пороге тут же появилась служанка.

— Госпожа изволит иметь завтрак? — молоденькая бергерша старательно выговаривала слова чужого языка.

— Да, благодарю, — чуть слышно обронила Айрис.

Булочки с корицей были чудо как хороши, только что из печи. И тот самый шадди с густыми сливками. А ещё и тонко порезанный окорок! И сыр!

— Ешь быстрее, — подзуживала Эдит. — Знаешь, этот маршал, ну, который командор Бергмарк… Я в коридор выглядывала, а он всё возле нашей двери ходит.

— Мало ли кому вздумается пройти мимо нашей двери.

— Нет, он не так ходит! Пройдёт, неспешно так, оглянется, потом вроде как отлучится куда-то — и опять возле нас. Вроде как поджидает.

— Помнишь, мы в книжке читали? — подхватила Дейдри. — Как бледный рыцарь Гарриот полгода бродил под окнами принцессы Элайны. А потом помер с тоски, бедняжечка. Он такой хорошенький!

— Бледный рыцарь Гарриот?

Айрис чувствовала, как предательская краснота заливает и щёки, и уши, и шею. Он просил называть его Ойгеном… Они пили горькую настойку прямо из фляги, и он слушал её удивительную историю. Странно, прежде Айрис казалось, что стоит ей хоть кому-то обмолвиться об этом, даже поговорить с сестрами об их странствиях по Лабиринту — и кошмары вернутся с новой силой, и она вновь окажется запертой среди каменных стен, в хитросплетениях исчезающих ходов, из которых нет выхода. Но сегодня… впервые с того дня, как они покинули пещеры, она не видела страшных снов.

— Да нет же, — Дейдри даже притопнула ногой, негодуя на притворную непонятливость старшей сестры. — Маршал. Такой красавчик. Только он старый уже.

Пора было заканчивать болтать о чепухе: ей следовало одеться и поискать Бенджи. Наверняка он просто пошёл прогуляться, по деревне или к озеру — отчего нет?

— Простите, вы не видели…

Но трактирщик уже знал о пропаже и только сокрушённо развел руками.

— Сестрица ваша с самого утра справлялась. Слуги, сами знаете… Дело такое, сударыня. Сегодня он при вас, а завтра — ищи ветра в поле. Вы бы проверили, всё ли на месте. Лошадок-то он оставил, а вот денежки прихватить мог.

Айри отрицательно покачала головой — толстый кошель со всем их богатством, как и «кисет» с драгоценными камнями, что Скалы подарили своим детям, так и оставались в её вещах.

— И искать не след: господин маршал уже и своих людей посылал — нету нигде. Убёг, мож, он дезертир какой. Увидал солдат — и припустил со всех ног. Или к циркачам прибился, они народ вольный.

Нет, будь Бенджи дезертиром, он не стал бы вчера засиживаться в общей зале. Он… он покинул их. Ведь Дейдри первой догадалась, что он — спутник, которого Лабиринт дал им в подмогу. Дал, когда они были совершенно беспомощны, когда и шагу без Бенджи ступить не могли. Выходит, теперь та сила, что некогда сохранила им жизнь, решила, что они более не нуждаются в помощи?

Нет, она должна попробовать найти его, удостовериться, что их дороги и вправду разошлись.

Строго-настрого наказав сёстрам сидеть в комнате и не слоняться по трактиру, а уж тем более не заводить знакомств с солдатами, она отправилась к озеру. Да-да, она отчего-то была уверена, что отыщет его именно там.

Жители Клостерталя, попадавшиеся ей на пути, с удивлением оглядывались вслед юной девушке, чуть ли не бежавшей в сторону скал и озерца на окраине селения.

Быть может, Бенджи, как это было еще вчера, сидит на дощатой пристани, покусывая травинку? Или задремал в тени огромного валуна? Как мирно было вчера, как хорошо! Беспечно носиться по лугу, водить хороводы, плести венки — как легко не знать забот, зная, что тебе есть, на кого положиться, что ты не одна.

Она высматривала его в тени плакучих ив, полощущих в воде тонкие ветви, звала, перебегая между сложенными самой природой каменными колонами, топча бесчисленные одуванчики — сейчас они больше не напоминали ей ни солнце, ни мёд, ни золото. Просто глупые цветы, что мешаются под ногами…

Но поиски были напрасны — она ведь почувствовала это с самого начала, ещё когда девочки рассказали ей о пропаже Бенджи, но так непросто было себе в этом признаться, примириться с этой мыслью.

Одни, опять одни… Айри опустилась на нагретые солнечными лучами доски, обхватив руками колени, — и разревелась как маленькая. Пусть! Всё равно её здесь никто не увидит. Слёзы лились и лились, она всхлипывала, утирала лицо рукавом платья, набирала в горсть озёрной воды, всё обещая и обещая себе успокоиться — но всякий раз всё начиналось по новой. Как будто она потеряла кого-то очень дорогого, очень важного, хотя, если признаться честно, даже и лица его припомнить не могла. Привёл их сюда, оставил одних, а ведь прежде и глаз с них не спускал… Лабиринт давал, и Лабиринт забирал обратно — для этого не существовало объяснений. А объяснение необъяснимого — ведь именно так вчера говорил этот удивительный северный маршал — не представляется целесообразным.

И довольно уже лить слёзы! Зарёванная женщина выглядит жалко — что бы ни думали об этом придворные дамы, жужжавшие вокруг покойной королевы, словно осы над гнилым яблоком. Давно прошли те времена, когда Айрис Окделл верила, что, стоит ей только заплакать или раскапризничаться — и отец или няня погладят бедную девочку по головке. У них с сёстрами достаточно средств, чтобы объехать хоть всю Горную Марку, подыскивая себе новый дом. Разве для этого так необходим Бенджи? Она справится в трактире, наймёт слугу — и они сегодня же отправятся в путь. Или завтра? Или поспрашивать, нет ли чего-нибудь подходящего здесь, в Клостертале? Хотя нет: слишком близко от Надора, лучше уж забрать дальше к западу.

Айрис ещё раз умылась, всё ещё шмыгая носом, поправила простенькое платье — и замерла, услышав совсем рядом, на ведущей к озеру тропке, перестук копыт. Кто бы это ни был — но этот человек сейчас увидит её: с покрасневшими веками, припухшим от слёз носом, растрёпанную, растерянную…

Всадник окликнул её, прежде чем она успела затаиться среди ивовых зарослей, легко спрыгнул на землю, и ей ничего не оставалось, кроме как выступить вперёд — глупо было прятаться.

— Айрис! — он шагал широко, улыбался: такой невозмутимый, подтянутый, утренний. — Я опять нагнал на вас страху?

— Напугал, — поправила она. — Как вам удалось меня найти?

— Расспросил крестьян, что строят забор у дома мельника — они указали мне в направлении озера. И мои поиски были успешны. Я опять неправильно разговариваю?

— Нет-нет, вы… Вы хорошо разговариваете. Но… зачем вы искали меня, господин маршал?

— Ойген, — напомнил он ей. — Мы с вами пили вчера из одной фляги. Вам следует держать слово. Я…

Он внезапно запнулся, на миг склонил голову, а когда вновь поднял на неё взгляд, Айрис поняла, что он не решается продолжить. Этот человек… Такой уверенный, невозмутимый… Или он явился сообщить ей что-то плохое и теперь не отваживается это сделать? Нет, глупости — вчера он не моргнув глазом поведал ей о смерти Дикона и о том, что расправившиеся с последним Повелителем Скал даже не понесут наказание. Удивительно, а она-то боялась, что ей придётся стыдиться своих слёз.

— Айрис Окделл… вернее, Айрин Корбье! Так как у вас не осталось старших родственников, я, вопреки всем общепринятым правилам, вынужден обратиться непосредственно к вам.

Она было собиралась пошутить, что в подобном случае ему надлежит подать рапорт на имя вышестоящего командования, но вовремя прикусила язык.

Всё время их разговора он держал правую руку за спиной — и вот теперь протягивал ей букет: совершенно невероятный, в котором синие звёздочки барвинка соседствовали с холодной лимонной прозрачностью нарциссов, нежно-сиреневыми головками крокусов и травами. Да, а ещё были гиацинты: розовые, белые, фиолетовые восковые соцветия на крепких коротких ножках.

— Где… где вы всё это взяли? Вы оборвали все сады в округе? — она уже прижимала цветы к груди: более нелепого и лохматого букета ей в жизни видеть не приходилось, но он был такой… такой настоящий, такой трогательный, что ей опять казалось, что она вот-вот разревётся.

— Нет-нет, — совершенно серьёзно ответил командор Бергмарк, но в его взгляде более не было смущения. Его подарок пришёлся по душе и был принят — значит, запланированное наступление можно было продолжить. — Разумеется, за каждый цветок было заплачено.

Он, кого встречали с таким восторгом, додумался до того, чтобы бродить по палисадникам Клостерталя и скупать у хозяек весенние первоцветы?

— Благодарю вас.

Она старалась говорить чинно, как учили её матушка и госпожа Арамона, но так хотелось уткнуться носом в эти нежные соцветия… Пусть Ойген думает, что её привлекает их аромат — а она хоть на время спрячет в растрёпанном букете покрасневший нос. Быть может, маршал ничего не заметит?

— Я желал бы… — он подбирает слова и опять отводит взгляд. — Айрин Корбье, я прошу вас не счесть моё предложение слишком дерзким и необдуманным. Я хотел бы видеть вас своей женой.

В первый миг Айри была почти уверена, что попросту ослышалась. Женой? Её, сестру убийцы и клятвопреступника? Да что там — всякий, кто узнал бы её подлинную историю, стал бы сторониться её, считая чуть ли не выходцем.

— Вы… — она подняла на него глаза, всё ещё не веря, что правильно поняла его слова.

— Я прошу девицу Айрин Корбье стать баронессой Райнштайнер, — твердо повторил он, отметая её последние сомнения. — И принять от меня обручальный браслет.

Нет, этот человек, кажется, задался целью удивлять её снова и снова. Чтобы у неё не было ни секунды, чтобы одуматься.

— Обручальный браслет? На войне? Откуда у вас…

— Вы видите… Нет, видите ли, — он улыбнулся, словно ребёнок, обрадованный тем, что сам нашёл ошибку и исправил её, — один мой друг тоже встретил свою супругу на войне. Этого никто не мог ожидать. И тогда я подумал: мне стоит заказать обручальный браслет при первой же оказии, чтобы не попасть…

— Впросак, — подсказала она ему.

Нет, это случилось так внезапно: их вчерашний разговор, пропажа Бенджи, а теперь ещё и это предложение… Но она уже шла рядом с маршалом Севера, они возвращались в деревню, а она всё не находила слов, чтобы ответить ему. Нужно… нет, она должна объяснить ему, она…

— Но вы же не любите меня! — это вырвалось против воли, она собиралась сказать совсем другое.

Он остановился и взял ее за руки, и получилось так, словно они вместе держат его букет. Теперь он вглядывался в её лицо — серьёзно, едва ли не с благоговением, как будто вознамерился принести клятву верности королю и Талигу.

— Для бергера, Айрис, любить и желать защитить — одно и то же. И вы — первая из женщин, которых мне доводилось встречать, которая… Я пожертвовал бы всем, чтобы дать вам защиту.

— А регент? Что он скажет, когда узнает, кого вы взяли в жёны? Что подумают другие?

— Для других вы девица Корбье, дочь погибшего в бою ординара. Капитан Адриен Корбье действительно служил со мной: его дом сгорел, а семья сгинула — те, кто ставили своей целью возрождение Великих Эпинэ и Талигойи, не гнушались жечь дома и расправляться с женщинами и детьми. В живых не осталось никого, кто прознает об обмане. Конечно, ваших сестёр тоже следует призвать к осторожности. Но, насколько я мог заметить утром, они обе — крайне разумные девушки.

— Вы забываете о герцоге Алва. Он узнает меня, едва увидев.

— Насколько мне известно, благословение на брак дает священник, а не регент Талига. Предоставьте мне обо всём позаботиться. Я должен буду представить вас маркграфу Горной марки, поэтому свадебную церемонию придется отложить до момента нашего прибытия в моё имение.

Он всё решил, он даже не слушает возражений. Решил ещё тогда, когда поджидал её в трактире. А девочки ещё смеялись и называли его «бледным рыцарем»…

Что ж, «бледный рыцарь» оказался на редкость упорным и настойчивым — этот не из тех, кто полгода станет бродить под окнами. И как ей быть? Связать себя с человеком, с которым едва знакома? Но раз она посмела поведать ему о Лабиринте — разве же он чужой для неё? Сказать, что он ей не нравится? Что он ей противен? И это ложь — она была уверена, что со временем её удастся полюбить его так, как жене надлежит любить мужа. «Такой хорошенький! Красавчик!» — смеялись девочки, тормоша заспавшуюся Айрис. А он и вправду был красивым. И честным. И прямым. И он готов стать щитом между ними — девицами Окделл — и всем Талигом. Дать кров и защиту и ей, и девочкам. Для Дейдри и Эдит тоже сыщутся достойные женихи: наверняка в Бергмарк немало желающих породниться с маршалом Севера.

Она чувствовала, как горят её щеки.

— Вы так молоды, — мягко произнёс маршал, — обещаю, я не стану ни к чему вас принуждать. Церковный обряд придётся провести как можно скорее, чтобы вы с сёстрами следовали с моим отрядом без урона для вашей репутации. Вы станете учить меня хорошо говорить на талиг. И Герман — тот самый друг, который столь скоропалительно женился, я вас непременно с ним познакомлю — перестанет надо мной смеяться. Так вы поедете со мной?

— Да, — судорожно выдохнула Айри, прижимая гиацинты и крокусы к пылающему лицу.

И он вновь поцеловал её руку, как вчера на рассвете. Они стояли молча прямо посреди разъезженной дороги, почти готовые принести брачные обеты, и впервые всматривались друг в друга при свете дня.

— Раз вы теперь моя невеста, могу я спросить, что было причиной ваших слёз?

— Бенджи пропал, — просто призналась она. — Я не верю, что он передумал служить нам или убежал с циркачами. Он был…

— Подземное, то, что существует под землёй… Над ним довлеют совсем иные законы, чем над нами. Оно даёт, и оно забирает. Так, по крайней мере, имела обыкновение повторять моя старая няня, когда сердилась на меня.

— А вы плохо себя вели? — Айри просто не могла в это поверить.

— Что вы! — искренне возмутился маршал Севера. — Я был очень послушным ребенком.

* * *

Она была в совсем простеньком наряде — лучшем, что жена бургомистра Клостерталя сумела сыскать для неё. Но Ойген, отметая все её возражения, сказал, что и сам не может надеть на себя ничего лучше вычищенного бирюзового мундира — в конце концов, для обряда в крохотной олларианской церквушке этого вполне достаточно.

Положенные слова были сказаны; он надел ей на руку браслет с выгравированной на чернёном золоте лисицей, стоявшей на камне. Скалы, да. На гербе её сыновей тоже будут Скалы — пусть не надорские, другие…

Казалось, все жители Клостерталя высыпали из домов, чтобы приветствовать молодых: их осыпали зёрнами пшеницы, причём Дейдри черпала из мешочка полными горстями и была так усердна, что Ойгену пришлось ещё долго отряхивать с волос и воротника «дары», обещавшие чете Райнштайнеров благополучие, богатство и многочадие. А ветер… похоже, в этот день он надумал лишить все вишни их белого убранства и подарить его невесте: вокруг Айри кружился настоящий белый вихрь, и лёгкие, почти прозрачные лепестки ложились на кружевной покров, скрывавший её волосы. Будто снег, будто метель…

Ойген сжал её руку, и её маленькие пальчики словно потерялись в его большой ладони.

— Пусть моя жена будет тверда, как скалы, но сердце её подобно самому драгоценному из самоцветов, — торжественно произнёс он, но так тихо, что эти слова услышала только она.

— Вы же не любите поэзию! — изумилась Айрис.

— Я думал над одной этой фразой всю ночь, — почти смущённо признался командор Бергмарк. — Но вы ведь никому не расскажете, верно?

И он, не дав своей молодой жене опомниться, подсадил её в седло и скомандовал:

— По коням!

И их маленький отряд двинулся в путь.