Familiar faces, worn out places (гет)

Возможно, я нахожусь в колодце.

Возможно, это чёрная дыра во вселенной, которая поглотила меня и оставила умирать.

Возможно, я — ничто. И никогда не существовала.

Когда я пытаюсь вспомнить, кем я была до этого, до темноты, я не вижу ничего…

Может быть, я — ничто.

* * *

До меня доходят слова По. Что-то насчет маятника. Или, может быть, ряда кирпичей, которые не дают мне сдвинуться с места.

Есть ли у меня образование? Неужели я изучала литературу? Иначе откуда бы я знала полную библиографию Эдгара Аллана По?

В этой кромешной тьме меня посещает мысль:

Возможно, я и есть сам По.

* * *

В своем сне я слышу голоса. Хотя, может, это не сон. Здесь все время темно.

Кто-то, пророкотав баритоном, напомнил мне о детстве, о мечтах. И я чувствую холодные руки на своих, когда он говорит. Все дело в ней. Он ищет её.

И я не знаю, смогу ли я найти её для него. Я едва могу найти себя.

Она принадлежит ему.

Она моя — вот что он часто повторяет.

Как, должно быть, приятно обладать кем-то. Но мне уже не нравится то, как он говорит и то, как мерзко «щелкают» его согласные. «Она моя», именно так. Она может забрать его.

Холодные, липкие руки на моем лице. Чьи-то губы прильнули к моим.

И мне хочется прыгать, карабкаться. У меня нет выхода, когда его пальцы дотрагиваются до моего подбородка, а его щека касается моей.

Если бы в тот момент я могла двигаться, я бы бежала прочь. Если бы смогла издать хоть звук, то закричала бы.

Я не хочу, чтобы меня трогал незнакомец.

Я не знаю своего имени, своего лица, своей истории, но я точно знаю, что не хочу, чтобы он прикасался ко мне.

Тот, кто владеет ею.

* * *

Должно быть, я в больнице.

Когда я могу чувствовать и слышать, я чувствую и слышу врачей. У меня прощупывается пульс. Мышцы ног разрабатываются, чтобы предотвратить атрофию. Мои жизненные показатели озвучиваются на всю комнату, полную незнакомцев, низким голосом с аристократическим звучанием.

Кома, я думаю.

Я заперта в клетке, которую сама создала.

А маятник раскачивается все ближе.

* * *

Иногда я слышу медицинские термины, произносимые низким протяжным голосом. Он шепчет что-то вслух самому себе, когда никого нет рядом.

Я часто слышу «Фините», но не слышу акцента в его речи. Чистый британский, как и у меня, только с утонченным и культурным звучанием, которое…

Я англичанка.

Я задыхаюсь в пустоте, наконец-то узнав что-то о себе.

— Грейнджер?

Это самый чистый звук, который я слышала за последние столетия. Что-то в моих жизненно важных органах, должно быть, подпрыгнуло, потому что теплые тонкие пальцы прижимаются к моей коже, а низкий голос бормочет слова, которые не имеют смысла.

Грейнджер.

Англичанка и Грейнджер.

Спасибо.

* * *

Тот, кто ищет её, часто возвращается.

Наверное, я и есть она.

Доктор, который зовет меня Грейнджер, обычно отсутствует, когда он навещает меня, но однажды я слышу их голоса вместе. Он что-то тараторит, в то время как мой доктор отвечает холодным тоном, который выдает его чувства отвращения и разочарования.

Интересно, кто его разочаровал?

Мой врач говорит о жизненных показателях, мозговой активности и временных рамках, а он шипит на него грубым тоном. Мой доктор остается спокойным, когда тот кричит о ненависти и школьных днях и змеях со львами. Растягивая слова, мой доктор парирует все оскорбления настолько остроумно и тонко, что мой ум едва может уловить презрение.

Мой врач оставляет меня с ним наедине. И я скучаю по нему, когда холодные, влажные руки держат мои собственные, а пальцы скользят по моему лицу резкими движениями.

У моего доктора теплые и изящные руки.

* * *

В один прекрасный день я слышу мычание. Возможно, это песня, которую я когда-то знала. Когда-то прежде.

Голос моего доктора низкий и ровный. Не профессиональное пение, конечно, но все же приятный звук. Он бормочет слова и проглатывает слоги, но я успокаиваюсь.

Его голос перекрывает мелодия, и я вижу большой зал, пожилого мужчину с бородой и шляпу на табурете, прежде чем что—то пронзает мои глаза — боль, настолько глубокая, что я задыхаюсь в своем безмолвном мире.

Неужели шляпа поет?

Белый чистый потолок.

Пронзительный свет, царапающий мой череп, после вечности в темноте.

Я моргаю, впервые за тысячи лет.

Ощущение, будто мои глаза кровоточат, когда я перевожу взгляд в сторону. Молодой блондин с безупречной кожей, глубокими серыми глазами и острым подбородком щурится на размытый мигающий свет. Его брови сдвигаются, и есть в этом что-то знакомое. В том, как он изучает свет.

Он держит тонкую палочку, которой перемещает свет, прикусив щеку зубами и сосредоточившись.

Я смотрю на его руки. Я знаю, что они теплые и сухие.

Мой доктор молод и красив, аристократичен во всех смыслах этого слова. Интересно, сколько лет мне?

Его лицо морщится, как будто он не понимает уравнения по арифмантике… — эээ, то есть, арифметике, и его глаза отрываются от света, чтобы посмотреть на меня.

Внезапная перемена в его взгляде, словно последний кусочек головоломки, вставший на место.

Он кажется таким знакомым. Взгляд его серых глаз впивается в меня, как будто он не понимает, как будто не может понять, что мной движет.

И тут его брови подскакивают. Он стоит, как статуя, с открытым ртом.

— Грейнджер.

Это я. Я — Грейнджер.

Палочка в его пальцах вертится, указывая на меня, как линейка, а его глаза блуждают вдоль каждого сантиметра моего тела. Над моей грудью появляется размытый график. Голограмма? Какая-то проекция?

Он записывает то, что находит, снова переводя взгляд на мои глаза, а затем на график.

Мой доктор. Мой Спаситель.

Голограмма исчезает, и он встает рядом с моей кроватью.

— Ты в больнице святого Мунго. Ты попала в аварию на дежурстве около двух месяцев назад. Ты была в коме, — он снова оглядывает меня, делая паузу. — Теперь я здесь целитель, — говорит он, как будто это что-то объясняет. — Я пойду, предупрежу персонал, что ты проснулась, и переведу тебя к другому целителю.

Он поворачивается, чтобы уйти, и мои пальцы тянутся, скользя по его рукаву. Он смотрит вниз, как будто я облила его грязью.

В первый раз, напрягая голосовые связки, я шепчу:

— Как вас зовут?

Он бледнеет, губы приоткрываются, глаза расширяются.

Его лицо — чистый лист, но глаза — отражение жизни, полной тяжелых выборов.

— Меня зовут Драко Малфой, — медленно произносит он, словно боясь вызвать моё недовольство. — Я твой целитель. Ты знаешь, как тебя зовут?

— Грейнджер, — быстро отвечаю я.

Его брови сошлись на переносице. — Твоё имя?

Я облизываю губы, надеясь, что имя сорвется с языка. Когда ничего не происходит, его глаза сужаются.

— Ты знаешь, какой сейчас год?

Я не знаю. И я не помню, кем был святой Мунго. Или кем были мои родители, которые рассказывали мне о святых.

Я смотрю, как он расплывается, слезы наполняют мои глаза. Они стекают по моим щекам, пока он смотрит, не двигаясь.

Откуда-то появляется платок, и внезапно его пальцы касаются моей челюсти, когда ткань прижимается к моей щеке.

Теплый.

Драко Малфой.

Я хочу произнести это вслух. Слоги его имени почти сорвались с моего языка, а грубые согласные последовали за растянутыми гласными.

— Тебя зовут Гермиона Грейнджер. Сейчас 2005 год. Бруствер — министр, — его серые глаза смотрят на меня поверх платка. — Ты помнишь это имя? Кингсли Бруствер?

Я отрицательно качаю головой.

Гермиона Грейнджер. Его голос срывается на моем имени, как будто оно свернулось у него во рту. Неужели он ненавидит его? Оно кажется довольно труднопроизносимым.

Гермиона. Дочь Елены Троянской. Или Гермиона Шекспира.

Я словно заглядываю в темный угол своего сознания. Я знаю Шекспира, мифологию и По, но я не знаю, кто я и кто Министр.

Драко Малфой снова выпрямляется. — Я приведу остальных сотрудников.

Он сказал это раньше, чем стоило, как будто он не хочет оставаться со мной наедине.

Как я выгляжу? Должно быть, я не из красавиц? Возможно, я настолько отвратительна, что он едва может смотреть на меня.

Его рукав выскальзывает из моих пальцев, когда он оставляет меня, и я смотрю, как он поспешно выходит за дверь, радуясь, что избавился от меня.

* * *

Приходит все больше новых врачей. Они улыбаются и предлагают медицинские подробности, которые рассыпаются в моей голове, как песок, пока мой врач, Малфой, стоит в углу комнаты, наблюдая, ожидая.

У них у всех есть палочки. Должно быть, это новая технология, которую я упустила. Но, конечно, я не знаю, как часто я бывала в больнице в своей прошлой жизни. Мой взгляд останавливается на этих палочках каждый раз, когда они тычут в голограммы и постукивают по моей коже. Я хочу задать вопросы об их оптике и о том, как они изменяют показания графиков с помощью света, но мы переходим к другим темам и говорим о моей амнезии.

Я хмурюсь, и мой взгляд падает на доктора Малфоя. Он наблюдает за мной с какой-то медленно зарождающейся мыслью, а затем отталкивается от стены, подходит и шепчет на ухо пожилому джентльмену, который объяснял что-то про травму мозга.

Все молчат, пока пожилой доктор смотрит на меня в ужасе. Он медленно берет себя в руки, прочищает горло и продолжает объяснять, как будто его никто не прерывал, и кладет палочку в карман.

После этого я больше не видела палочек. И пока я сплю, ко мне приносят компьютер, который пищит и свистит.

* * *

За моей дверью слышится какой-то шум. Я сажусь на кровати, напрягая слабые мышцы живота и морщась от боли.

Дверь распахивается, и в прихожей появляется рыжий парень, который смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Гермиона, — произносит он с благоговением.

Это он.

Я смотрю на него в ответ, пытаясь найти в своем сознании полку с его именем. Уголок памяти, где я могла бы его прятать.

Он бросается к кровати, и я подпрыгиваю, когда он накрывает мое тело своим. Мой голос теряется так же, как и мои воспоминания, когда его тяжелое тело обволакивает меня, щетина царапает мою шею, а пальцы сжимают мои плечи.

Я не могу дышать. Вторжение в мое пространство шокирует, он слишком душный и неподъёмный.

Он исчез с меня так же быстро, как и упал, а доктор Малфой стоял со сжатым кулаком на воротнике его рубашки и рычал.

— Какая часть слова «нежный» была так непонятна для тебя, Уизли?

Он, тот, что Уизли, отмахивается от доктора Малфоя и улыбается мне слезящимися глазами. В дверях стоят еще три человека. Пухленькая рыжеволосая женщина, худенькая рыжеволосая девушка и черноволосый парень в очках.

— Привет, Миона, — говорит другой парень. Он улыбается мне, и его зеленые глаза напоминают мне лучи света. Может быть, лазеры.

Доктор Малфой начинает с результатов диагностики, которые я уже слышала. Уизли не слушает, просто берет мою руку в свои липкие пальцы и пристально смотрит на меня. Пухленькая женщина, должно быть, мама Уизли. Она прислушивается к каждому слову доктора Малфоя и просит разъяснений, постоянно отпуская остроты.

Девочка стоит рядом с ней, глядя на меня, но другой мальчик присоединяется к Уизли и тепло мне улыбается. Когда доктор Малфой и мать семейства обсуждают мое выздоровление и выписку, мальчик говорит:

— Я Гарри. Гарри Поттер.

Я моргаю, глядя на него.

— Привет.

— Ты — одна из моих самых близких друзей, — говорит он тихо, и ясно, что он слушал инструкции за дверью. Он приподнимает очки, и это кажется мне знакомым. Это заставляет мое сердце сжаться.

— Гермиона, — говорит Уизли, и я перевожу взгляд на его голубые глаза, когда он обхватывает обеими холодными руками одну из моих. — Ты одна из моих… — говорит он, пытаясь последовать примеру Гарри. — Ты нечто большее. Мы влюблены друг в друга. Ты моя невеста, Гермиона.

Воцарилась тишина. Я чувствую, как мое сердце бешено колотится, ударяясь о грудную клетку. Я бросаю взгляд на доктора Малфоя, который щиплет себя за переносицу своими изящными теплыми пальцами, когда липкая рука тянется к моему лицу.

— Рон, — предостерегающе произносит Гарри Поттер.

— Мы любим друг друга, — повторяет он. А потом его влажные губы небрежно прижимаются к моим. Мое тело дергается, стараясь вырваться и быть подальше от всего происходящего. И я отчаянно пытаюсь вспомнить день, когда впервые поцеловалась, иначе это было бы моим первым поцелуем…

Он вынужден отступить. Доктор Малфой кипит от злости, удерживая его за воротник.

— Убирайся отсюда к черту! — кричит он. — Ты что, сошел с ума?

По комнате разносятся вопли, и у меня мурашки по коже, и парни толкаются, и женщины кричат.

И мой рот влажный там, где его губы пытались заставить меня любить его в ответ.

Теплая рука на моем локте, и я поднимаю взгляд, чтобы увидеть доктора Малфоя, стоящего между мной и остальными, громко зовущего охрану, в то время как его пальцы мягко касаются моей кожи, поддерживая меня.

Я закрываю глаза, гадая, смогу ли я вернуться в свою бездну тьмы. Этот мир слишком груб и требует от меня слишком многого. Шум исчезает, но тепло на моей руке — нет. Мягкая ткань касается моей щеки. Он снова протягивает мне платок, потому что я плачу.

— Я помолвлена? — шепчу я, открывая глаза и видя, что он склонился надо мной.

— Я был так же удивлен, когда узнал, — бормочет он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на экран компьютера с моими жизненными показателями.

Мои ресницы трепещут под тяжестью слез.

— Откуда ты узнал?

— Из газет.

Я пристально смотрю на него.

— Мы… мы знаем друг друга?

Его рука все еще лежит на моем локте, когда он резко поворачивается и смотрит на меня.

— Мы все вместе ходили в школу, — он показывает на дверь, из которой только что вышли Уизли и Гарри Поттер. — Извини. Я должен был… сказать об этом раньше.

Я моргаю, пытаясь мысленно разложить все по полочкам.

— В какую школу мы ходили?

Он колеблется, а потом говорит: 

— Школа-интернат в Шотландии.

Почему нас всех отправили в шотландскую школу-интернат, я выясню позже.

— Значит, мы с тобой друзья? А теперь ты мой врач?

Его губы забавно изгибаются, как будто он хочет улыбнуться, но знает, что не сможет.

— Нет. Я с тобой не очень ладил. На самом деле, ни с кем из вас, — он переворачивает страницу в моей карте, опустив глаза. — Вообще-то, тут была настоящая битва за то, должен ли я лечить тебя.

— Почему именно ты? — спрашиваю я, ожидая ответа, на который могу только надеяться.

— Потому что я лучший, — говорит он с простодушным высокомерием человека, которому уже много лет твердят именно это. — Я учился у лучших, и теперь я ведущий Главный целитель во всей маг… — во всей Британии.

«Главный целитель» — странная фраза, но я не спрашиваю его об этом. Я снова думаю о своем женихе. О его холодных руках и веснушчатой коже. То, как он покраснел от гнева. То, как его жаждущие пальцы прошлись по моему лицу.

— Он мне не очень нравится, — говорю я, глядя на дверь.

Вздох.

— Наконец-то мы хоть в чем-то согласны.

Уголки его губ приподнимаются, когда он делает пометки в моей карте. И я не уверена, что променяла бы эту картину на свои воспоминания.

* * *

— Как я с ним познакомилась? — спрашиваю я на следующее утро, когда доктор Малфой светит мне в глаза.

Его губы дергаются вниз.

— Первый день в школе. А потом он спас тебя от тро… от хулигана, когда тебе было одиннадцать. Он последовал за тобой в уборную.

Я хмурюсь. Я очень мало знаю о Роне. Но он не похож на человека, который бросается на хулигана. Он сам казался мне хулиганом до этого момента.

— Вообще-то двенадцать, — говорит доктор Малфой, размахивая ручкой в руке и делая записи в карте. — Тебе тогда было двенадцать. Твой день рождения в сентябре.

Я моргаю, глядя на него. Я знаю, что у него в руках моя карта, и, возможно, это ничего не значит.

— Какой сейчас месяц?

— Ноябрь. В этом году ты провела свой день рождения здесь, — он переворачивает страницу и смотрит на карту. — Не волнуйся. Мы праздновали. Я поднял твою руку над головой.

Я ухмыляюсь в свое желе.

— Ты сказал, что мы не ладили в школе? — он кивает головой. — Но почему?

Он щелкает челюстью и на мгновение замолкает.

— Если я скажу тебе, мы больше не будем друзьями.

Команда врачей входит, чтобы совершить свой утренний обход. Доктор Малфой отступает назад и, в конце концов, выскальзывает за дверь.

* * *

Рон возвращается позже в тот же день. Он очень настойчив, спрашивая о моих воспоминаниях. Доктор Малфой пытается рассказать ему о моей положительной прибавке в весе, о моем кровообращении. Но Рон снова спрашивает о моих воспоминаниях.

— Никаких изменений.

— Ну, так ты собираешься с этим что-то сделать? — огрызается на него Рон. Сестра тянет его за руку, пытаясь успокоить.

Доктор Малфой хмурится, но отвечает спокойным голосом: 

— Как я уже говорил, ее здоровье в приоритете. Как только ее состояние будет более стабильным, мы можем попробовать методы восстановления памяти…

— Тебе это нравится? — выплевывает Рон.

Доктор Малфой замолкает, его взгляд становится жестким. Я чувствую холод в комнате.

— Наслаждаешься этим? Держишь ее здесь. Гермиона Грейнджер полагается на тебя. Весь мир полагается на тебя.

— Рон, прекрати! — шипит его сестра.

— Уверяю тебя, Уизли, у нее самый лучший уход…

— Просто убирайся, — рычит Рон. — Все. Вон отсюда! Я хочу остаться наедине со своей невестой.

Доктор Малфой бросает на меня взгляд, собираясь возразить. Я киваю ему. Со мной все будет в порядке. Очевидно, мы были влюблены друг в друга. Я действительно должна попытаться понять почему.

Они оставляют нас одних. Он садится на мою кровать и берет меня за руку. Очень странно, что кто-то так комфортно чувствует себя с твоим телом и твоим личным пространством. Я делаю глубокий вдох, понимая, что мы были близки, не так ли? Он видел меня голой. Мы спали вместе.

Я разглядываю его. Он долговязый, возможно, с подтянутым торсом. Он немного сутулится, как человек, который был слишком высок большую часть своей жизни, и всегда старался быть меньше в дверных проемах и автомобилях. У него длинные пальцы, но я знаю, что они всегда потные и всегда тянутся к вещам, которые ему не принадлежат. У него доброе лицо, когда он так расслаблен. Его бледно-голубые глаза напоминают мне заводь.

— Я хочу извиниться за то, что поцеловал тебя вчера, — говорит он, и я потрясена. — Я был так рад, что ты вернулась, и… — он сглатывает. — Они говорили мне притормозить. Но я так скучал по тебе, Гермиона.

Я вижу, как его голубые глаза наполняются слезами. Он действительно заботится обо мне.

— Как я здесь оказалась? — спрашиваю я. Этот вопрос не давал мне покоя, но врачи не предоставляли мне никакой информации.

Он делает глубокий вдох.

— Ты… офицер полиции. Детектив. И ты пострадала на выполнении задания.

Я моргаю, глядя на него. Детектив. Это кажется неправильным.

— Как именно?

— Взрыв. Он отбросил тебя назад, и ты повредила голову.

— Кто-нибудь еще умер?

Он улыбается.

— Ты всегда думаешь в первую очередь о других людях, — бормочет он. Он берет меня за руку, и я позволяю ему это. Я пытаюсь привыкнуть к ощущению его пальцев, переплетенных с моими. — Ты что-нибудь помнишь? — спрашивает он.

Я разбираюсь в литературе. Я знаю разницу между британскими диалектами. Но когда он смотрит на меня, я понимаю, что это не то, чего он ждет.

Есть кое-что, что я действительно знаю. Просто это не то, что я помню…

— Там был хулиган. В туалете, — он косится на меня, наклонив голову. Я продолжаю: — Ты спас меня. Когда мы были маленькими.

Его глаза расширяются, а губы раскрываются в беззвучном вздохе. Он хватает меня за руку.

— Да. Да, Гермиона! В школе!

— Я… я больше ничего не помню…

— Нет, все в порядке! Ты прекрасно справляешься! — он бросается на меня. Мое тело сжимается, когда он крепко обнимает меня. — Они знают, что ты помнишь?

— Нет, я… это было просто что-то, что я…

Он отрывается от меня и выбегает за дверь.

— Она помнит!

Доктор Малфой появляется в мгновение ока. Он большими шагами подходит к моей кровати, проверяя мозговую активность на мониторе. Несколько других врачей следуют за ним, затаив дыхание.

— Ты помнишь? — спрашивает он меня. Его серые глаза бескрайне глубоки, и в них тоже есть беспокойство.

Я начинаю отрицательно качать головой, и вдруг…

— Она помнит Тролля в ванной с первого курса, — говорит Рон, подпрыгивая. — Она помнит, как мы с Гарри спасли ее.

Взгляд доктора Малфоя скользит по моему лицу, а затем становится каменным. Меня охватывает знакомое чувство стыда, о котором напоминает его взгляд.

Он неодобрительно смотрит на снимки мозга.

— Ну, на сканерах ничего нет, — он переводит взгляд на меня и говорит: — Это должно быть ложная тревога.

Моя кровь нагревается. Я сужаю глаза, посылая ему кинжалы.

— Да иди ты, Малфой! — рычит Рон. — Она помнит, и это самое главное. К черту твои снимки.

— Ты еще что-нибудь помнишь, Грейнджер? — спрашивает Доктор Малфой, приподняв бровь.

— Нет, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Пока что ничего.

* * *

Рон навещает меня каждый день. Каждый день он спрашивает меня, что еще я помню. Он рассказывает истории, приносит вещи, которые могли бы освежить мою память.

Может быть, ты помнишь, как мы играли в шахматы?

Однажды в школе была змея. Очень большая. Это было довольно страшно.

Твоя любимая профессор МакГонагалл. Ты помнишь ее?

Мы все вместе ели за длинными столами в Большом зале. Там был сок из тыкв.

Но ко мне ничего не возвращается. Когда я сплю, мне кажется, что я вижу замки и драконов, но это не стоит упоминания.

Я спрашиваю о своих родителях. Доктор Малфой делает паузу. Его челюсть щелкает.

— Они живы. Они… — он сглатывает.

— Они отказались от меня? — спрашиваю я. — Они… мы перестали общаться или…?

Он поворачивается и смотрит на меня.

— К сожалению, у них также есть проблемы с памятью.

Я моргаю, погружаясь в свое сознание. Где-то есть два человека, которые похожи на меня. Они вырастили меня и любили. Но если бы мы встретились на улице, то даже не узнали бы друг друга.

Тот же платок у меня под глазами. Я беру его, шмыгая носом.

— Была я такой же эмоциональной в школе? — говорю я со смешком, и на душе у меня становится легче.

— Думаю, что да, — его ручка щелкает. — Я помню, как ты часто плакала. Обычно из-за меня.

Я смотрю на него. Щеки у него розовые. Этот человек с теплыми, нежными руками и взглядом, полным заботы доводил меня до слез. И я не представляю, как такое могло быть.

— Мы были вместе?

Его ручка соскальзывает со страницы, оставляя неровную линию на моих диаграммах. Взгляд серых глаз устремляется на меня.

— Нет. Святой Мерлин, что навело тебя на эту мысль?

Я видела себя в зеркале несколько дней назад. У меня большие карие глаза. У меня чистая кожа. Мой нос не слишком искривлен или заострен. У меня прекрасные зубы. Мои волосы, кажется, нуждаются в некотором уходе. Но в целом, я полагаю, картина не самая впечатляющая.

Я чувствую, как горят мои щеки.

Я больше не задаю таких идиотских вопросов.

* * *

Я попросила показать фотографии моих школьных дней. Доктор Малфой поджимает губы и говорит: 

— Я посмотрю, что можно сделать.

Но мне так ничего не приносят.

Гарри Поттер навещает меня, и я прошу у него фотографии. Он тоже колеблется.

— У нас не особо много фотографий… — но он лжет.

Ему удалось принести одну фотографию в свой следующий визит. На вид нам лет двенадцать-тринадцать. Гарри Поттер, Рон Уизли и я. Судя по фотографии, мы были близкими друзьями. Он позволяет мне оставить её себе.

Я спрашиваю доктора Малфоя о форме, которую мы носили. Длинные накидки с галстуками и красными воротниками.

— Это стандартная форма, — говорит он.

— Это очень странно, — мои глаза прикованы к густым завиткам волос и крупным передним зубам. Может быть, я должна быть благодарна, что хоть кто-то нашел меня привлекательной, если они знали меня такой.

— У меня был зеленый галстук, — продолжает он.

Я смотрю вверх. Он смотрит на фотографию.

— Но почему? Красный не твой цвет? — я улыбаюсь, удивляясь, как он может выглядеть плохо.

Он ухмыляется, и мой желудок переворачивается.

— Нет. Я был на другом факультете. Они распределили нас по… интересам. А цвета моего факультета были зеленый и серебристый. Мы были змеями. Вы были львами.

Я перевожу взгляд с уголка его рта на фотографию.

— Какая странная школа.

Он посмеивается, и это заставляет меня гореть.

— Да, наверное, так оно и было.

* * *

В ту ночь мне снится доктор Малфой — его мягкая улыбка, которую он пытается скрыть, и его теплые пальцы. Они обхватывают мою челюсть, когда мы целуемся.

На нем зеленый галстук. Я тяну его вниз, когда его руки скользят вокруг моей талии.

* * *

Я говорю Рону, что помню наш талисман. Львы.

Он улыбается, и его руки тянутся к моей челюсти. Это совсем не похоже на мои сны.

* * *

Однажды утром доктор Малфой входит в палату с одним из старших врачей. Я встречалась с ним раньше. Он хотел пожать мне руку, что показалось мне довольно странным.

— Мисс Грейнджер, — бормочет он, похлопывая себя по животу, как будто только что хорошо поел. — Как мы себя чувствуем сегодня утром?

— Довольно хорошо, спасибо.

Он подходит ко мне и, прищурившись, читает компьютерные графики. Доктор Малфой прислонился к стене возле двери и уставился на меня.

— Ну, Мисс Грейнджер. Пришло время поговорить о следующих этапах вашего лечения.

Я сажусь на кровати, чувствуя, как колотится мое сердце.

— Хорошо.

— Есть несколько экспериментальных методов, которые мы хотели бы попробовать с вами, — говорит он, и я думаю об электричестве и мозговых волнах, и мои глаза расширяются. — Ничего, что могло бы причинить вам боль. Целитель Малфой на самом деле один из ведущих экспертов в этой технике, так что вы в хороших руках.

Мой взгляд скользит по нему, и я стараюсь не думать о «хороших руках», в которых я буду.

Я скрещиваю ноги под простынями и киваю ему, чтобы он продолжал.

— Это разновидность гипнохизма…

— Гипнотизма, — поправляет доктор Малфой, и я удивляюсь, почему некоторые люди всегда ошибаются в словах или останавливаются на середине речи, чтобы исправиться.

— Да, конечно. Гипнотизм, — медленно произносит доктор постарше, повторяя за доктором Малфоем. — Это психотерапия, использующая… э-э… медитацию… и… сосредоточенность.…

Вмешивается доктор Малфой.

— Это похоже на гипнотический транс. Медитация под руководством психотерапевта, чтобы проникнуть в твое сознание и посмотреть, можем ли мы вернуть воспоминания.

Я поражена внезапным желанием сбегать в библиотеку, чтобы прочитать больше об этой терапии.

— Звучит интересно. А моим терапевтом будет доктор Малфой?

— Если вас это устраивает, — говорит доктор постарше.

Я хмурюсь. А почему бы и нет? Он единственный постоянно был рядом в течение двух недель с тех пор, как я проснулась.

— Да, конечно, — я смотрю на него. Он задерживает на мне взгляд, прежде чем опустить глаза.

— Замечательно, — говорит доктор постарше. — Вы можете приступать на этой неделе. Следующее, что мы должны обсудить — это вашу выписку из больницы Святого Мунго, — мое сердце замирает. — Физически вы идете на поправку. Все ваши жизненные показатели стабильны. Но у мистера Малфоя были некоторые сомнения насчет вашей выписки.

Я чувствую, как в животе у меня все переворачивается. Страх, что они действительно отошлют меня, давит.

— Сейчас вы живете с Роном Уизли, вашим женихом, — говорит доктор постарше. — Но доктор Малфой считает, что мы должны обсудить, удобно ли вам…

— Нет, мне не удобно, — перебиваю я. Я не чувствую себя комфортно. Не наедине с ним. И уж точно не в его постели.

Доктор Малфой тихо вздыхает, освобождаясь от напряжения в груди.

Доктор постарше кивает. Он рассказывает мне о жилье, которое есть в Святом Мунго для новых постояльцев. Они предлагают мне меблированную квартиру на время моего переезда.

Я запинаюсь, глядя на доктора Малфоя.

— Я… я не знаю, сколько денег мне придется заплатить за это.

— Нет, нет, дорогая, — доктор постарше ласково кладет руку мне на локоть. — Больница Святого Мунго будет рада взять на себя все расходы.

Когда он уходит, я спрашиваю доктора Малфоя почему.

— Ты очень важная персона, — говорит он, протягивая мне бланки для подписи.

— Правда?

Он смотрит на меня снизу вверх, и в его серых глазах читается расчет.

— Твое имя знают в каждом доме.

— Из-за моей детективной работы? Я раскрыла важное дело?

Его рот открывается и закрывается.

— Большинство из них, — он протягивает мне ручку. — Но на самом деле Поттер тоже довольно знаменит. У него было знаменитое детство. И ты во многом помогала ему.

Я хмурюсь, пытаясь представить, как это могло случиться.

— Значит, Рон тоже знаменит?

— О, да. Только спроси его, — язвит он.

Я улыбаюсь.

* * *

Рон не рад, когда слышит, что я не поеду с ним домой. Я пытаюсь сказать ему, что это ненадолго, на время моего восстановления. Но я не уверена, что когда-нибудь вернусь к прежней жизни.

Для меня это не имеет никакого смысла.

Рон и его сестра Джинни приносят в квартиру кое-что из моей одежды. Она всего лишь за углом от Святого Мунго. Это небольшая квартира с маленькой кухней и гостиной. Они остаются, чтобы навестить меня, и я завожу разговор о них, чтобы перевести тему с себя и своей потери памяти. Джинни — игрок женской команды по регби, и я нахожу это весьма впечатляющим. Рон — офицер полиции. Мы работаем вместе с Гарри.

Вся наша история, казалось, сдерживает нас. Мы никогда не расставались, чтобы узнать, чего же мы на самом деле хотим. Мы просто оставались вместе, как одна счастливая команда.

На второй день моего пребывания в квартире мне позвонил доктор Малфой. Его низкий протяжный голос похож на бархат, и я могу представить, как его губы ласкают каждый слог. Он приедет завтра, чтобы начать первый сеанс терапии.

У меня уходит час, чтобы решить, что надеть.

* * *

Когда я открываю ему дверь, он уже не в больничной форме. Мой рот открывается от удивления, когда я вижу его серый джемпер, который идеально подходит к его глазам.

— Как тебе новое место? — спрашивает он, когда я предлагаю ему чай.

— Все нормально. Оно мне очень нравится.

Он спрашивает можно ли переставить кое-что из мебели, и к тому времени, как чайник засвистел, он уже придвинул кресло к дивану, почти не оставив между ними места. Он благодарит меня за чашку чая, и наши пальцы соприкасаются.

— Как давно ты изучаешь этот вид терапии? — спрашиваю я его.

Он жестом приглашает меня сесть на диван. Когда он садится в кресло, наши колени соприкасаются, пока я не складываю ноги на диване.

— Я изучал эту терапию у своей тети, когда мне было шестнадцать, — говорит он. Что-то меняется в его лице, прежде чем он делает глоток из своей чашки.

— Она тоже была врачом?

Он бросает быстрый взгляд на мое предплечье, и это заставляет меня проследить за его взглядом. Там ничего нет.

— Нет. Не была. Но я продолжал изучать эту технику после школы, — он добавляет: — В университете.

— Где ты ходил в университет?

Он ставит чашку на стол.

— В Америке. Это маленькая школа, — он отмахивается от вопроса.

Он говорит мне, что мне просто нужно расслабиться и следовать его инструкциям. Мой желудок трепещет. Для этого гипноза мне приходится смотреть ему в глаза, и я нервно смеюсь.

Мы смотрим друг на друга на расстоянии вытянутой руки. Я начала считать его ресницы, пока не сбилась со счета.

И наконец, он говорит:

— Что было первым, что ты вспомнила?

Я думаю о темноте. О колодце и маятнике. И говорю: 

— Только голоса в больничной палате.

Он кивает, скорее себе, чем мне.

— Тот день, когда ты проснулась. Подумай о том дне, — его голос мягкий и низкий, и мне интересно, как он разговаривает с тем, кого любит. Если у него есть тот, кого он любит…

Сосредоточься.

Я думаю о свете, от которого болят глаза. О песне, которую он напевал. О том, как я впервые увидела его лицо, словно ангела, посланного вернуть меня из ада.

Я смотрю, как он сглатывает.

— Почему ты проснулась?

Я смотрю в его серые глаза, напряженно и сосредоточенно. Песня, которую он пел, напомнила мне о шляпе. Старой остроконечной шляпе, которая пела.

— Странный сон, — шепчу я.

Его глаза словно впиваются в мои, и он говорит: 

— Подумай о сне. Расскажи мне об этом.

Я думаю о шляпе на табурете. И о старом волшебнике.

— Хорошо, — говорит он. Хотя я еще ничего не сказала вслух. Похвала согревает меня, как будто я в ней нуждаюсь.

Он заставляет меня думать о деталях. Думать о комнате, в которой я была. Думай о людях рядом со мной.

Это странная терапия — переживать такие сны заново.

— Что еще тебе снится?

Я думаю о зеленом галстуке и теплых руках.

Он моргает и облизывает губы. Он на мгновение отводит от меня взгляд, прежде чем вернуться.

— Кажется, мне снились замок и дракон, но я не думаю, что…

— Давай поговорим о замке.

* * *

Доктор Малфой приходит каждый день в течение недели. Он просит меня представить себе, как выглядят мои родители, даже если я их не помню. Он много расспрашивает меня о замке — как туда добраться, сколько башен, как выглядит замок изнутри.

Иногда по утрам я просыпаюсь ото сна, где его руки на моей груди, его губы, скользят вниз по моему животу, его глаза смотрят в мои.

Когда он спрашивает меня о моих снах, я улыбаюсь своей личной шутке. Если бы он только знал…

А иногда он моргает, приоткрывая губы и переводя взгляд на мой рот, прежде чем хриплым голосом попросить меня сосредоточиться.

Когда я прощаюсь с ним в конце рабочего дня, он пожимает мне руку и стискивает зубы. Иногда он быстро уходит. Иногда он оглядывает гостиную, словно ищет причину остаться. Я спрашиваю его, не хочет ли он пообедать. Он всегда отказывается.

* * *

Мне снится остролицый мальчик с мягкими светлыми волосами, хмуро глядящий на меня. Он обзывает меня. Это что-то грязное и мерзкое. Он свирепо смотрит на меня в классе и издевается надо мной, когда я подпрыгиваю, чтобы ответить на вопросы.

Он высокомерен, дерзок и остёр на язык. Он растет у меня на глазах, его волосы мягко спадают на лоб. Он летает на метле, порхая вокруг, как птица, вместе с остальными.

Он становится тощим и бледным, и я вижу, как он морит себя голодом. Он насмехается надо мной в коридорах, но не так, как обычно. Он устал.

Мои глаза распахиваются, сердце колотится. Я отбрасываю простыни и бегу за телефоном. Я набираю доктора Малфоя, нервно расхаживая по кухне.

Он приходит через минуту, и я открываю дверь, не совсем понимая, почему он в спортивных штанах и футболке.

— Я не ожидала, что ты…

— Что случилось? — он пыхтит, как будто бежал сюда. Возможно, так оно и есть.

— Я кое-что вспомнила… ты спал? Или…?

— Нет, я был… — он колеблется. — Я был в больнице, прямо за углом.

Но на его щеке остался след от подушки, который я хочу лизнуть. Может быть, он был на дежурстве и спал в холле.

— Прошу прощения, это действительно не так срочно, — говорю я, отступая в сторону. Он проводит рукой по волосам и пристально смотрит на меня. — Кажется, я помню тебя в школе.

Он сглатывает и замирает. Его плечи напряжены.

— Ты зачесывал волосы назад с помощью геля? — спрашиваю я, жестами указывая на свои собственные волосы. — Когда ты был моложе?

Его губы приоткрываются, и он моргает, глядя на меня.

— Да.

Я пытаюсь сдержаться, но все же, улыбаюсь ему.

— Я действительно помню тебя.

Он не так счастлив, как я.

— Что ты помнишь?

— Ты был довольно противным, — поддразниваю я. — Ты давал мне обидные прозвища, я думаю, — он сжимает губы, и его щеки темнеют. — Разве я была всезнайкой в школе?

— Да, — тут же отвечает он.

Я хихикаю.

— И ты насмехался надо мной из-за этого.

— Да, — говорит он, подходя ближе ко мне. — А что еще?

Теперь его глаза блестят, ища вход в мой разум.

— Я помню, как ты летал, — я смеюсь. — Но это же…

— Расскажи мне об этом.

— Ты был на метле. Были и другие на метлах. А Гарри пытался поймать…

Этого не было во сне. Это было… чем-то новым.

— Поймать что? — подталкивает он меня.

Я хмуро смотрю на него. Он всегда заставлял меня вспоминать фантастическое.

— Золотую птицу или что-то в этом роде.

— Да, — выдыхает он, и его руки опускаются мне на плечи. — Да, Грейнджер.

Его теплые руки и теплые глаза. Его теплое дыхание касается моего лица, и я думаю обо всех других снах, которые мне снились.

— Сосредоточься, Грейнджер, — бормочет он, как будто видит все это в моей голове. Он облизывает губы, как всегда, когда я думаю о нем таким образом.

— Это еще что за черт! — слышится из дверного проема, который я забыла закрыть, торопясь впустить его.

Там стоит Рон с продуктами в руках. Его лицо багровеет, он переводит взгляд с Драко на меня и обратно.

Драко отпрыгивает назад, убирая руки. Я опускаю глаза и понимаю, что на мне спальные шорты и тонкий топ.

— Я так и знал, — шипит Рон, швыряя продукты на пол, разбивая яйца и проливая молоко. Он закипает, свирепо глядя на Драко.

— Рон. Я начинаю вспоминать, я думаю, — я делаю шаг к нему, и он, не удостоив меня взглядом, протискивается мимо меня, хватая Драко за воротник футболки и осыпая его проклятиями.

Они сцепляются друг с другом, и я кричу, чтобы они остановились. Кулак Рона врезается в его лицо, и кровь брызжет из носа Драко. Он падает назад, и я хватаю Рона за руку.

— Тебе нужно уйти! Ты не можешь прийти сюда и начать бить людей…

— Он делает это, Гермиона! — Рон задыхается. — Он не дает тебе вспомнить!

— Он единственный человек, который помогает! Я вспоминаю только тогда, когда я с ним!

Рон насмешливо смотрит на Драко, готовый снова наброситься на него.

— Убирайся отсюда! — я толкаю его, крича. — Я не хочу, чтобы ты был здесь! Не возвращайся!

Я захлопываю дверь перед его удивленным лицом. Повернувшись к Драко, я помогаю ему сесть на диван. Его нос сломан и все еще кровоточит. Он говорит, что может заскочить в больницу и справиться сам.

— Нет, я могу помочь, — говорю я. Моя рука выводит странный узор, и я говорю:

— Эпискей.

Повисло молчание. Я смотрю на свою руку, пытаясь понять, что я собиралась делать. Мне не хватает палочки. Я быстро моргаю, качая головой. Волшебной палочки.

— Грейнджер…

— Прости, — говорю я. — Я собиралась…

Но я не знаю. Не знаю, что хотела сделать.

— Грейнджер, — говорит он, мягко поворачивая моё лицо своими теплыми пальцами, заставляя меня взглянуть на него. Я сижу рядом с ним на диване, почти у него на коленях. Он смотрит мне в глаза, и я чувствую, как он наклоняется ко мне, его серые глаза словно смотрят сквозь меня.

Я вижу магазин. Магазин, полный тонких коробок. Старый худой человек принес мне палочки, чтобы проверить каждую из них.

Я качаю головой и отворачиваюсь.

— Грейнджер, посмотри на меня, — он держит мое лицо в своих руках. Его дыхание опаляет мою кожу.Он пытается заставить меня что-то увидеть, но все, что я вижу — это его губы, так близко от моих. Секунду назад он истекал кровью, но теперь он чист. Как по волшебству.

— Что ты помнишь? — шепчет он.

Парящее перо.

Я моргаю.

— Расскажи мне о перышке.

Я прикусываю губу.

— Я была первой, кто заставил его взлететь, — я думаю о выражении лица Флитвика. Как он был горд! Я думаю о классе. Я вижу Драко в углу, он недовольно смотрит на меня, его собственное перо дергается. — Ты был вторым, — говорю я.

Он смотрит на меня и поднимает бровь. Я чувствую, как его большой палец нежно поглаживает мою скулу.

— Я всегда был вторым после тебя.

Я улыбаюсь, опуская глаза к его губам. Он пытается сказать мне, что мы не можем, но я проглатываю его слова, наконец сокращая дистанцию и целуя его.

Губы моего доктора теплые и сильные. Он прижимает меня спиной к подлокотнику дивана, и я вспоминаю лодки, которые плыли по Черному озеру к замку. Его язык переплетается с моим, когда я вспоминаю, как МакГонагалл навестила меня в Хэмпстеде и объяснила родителям, кто я такая. Его руки скользят по моим ребрам, когда я вспоминаю Распределительную шляпу и проницательный взгляд Дамблдора.

Мои руки зарываются в его волосы, и я думаю о ветре, который приводил их в беспорядок во время матчей по квиддичу. Мои ноги обхватывают его бедра, и я вспоминаю Святочный бал. Я так рада, что он не смеялся надо мной, когда я чувствовала себя такой красивой.

С моих губ срывается стон, когда его рука находит мою грудь, совсем как в моих снах. Я, задыхаясь, отстраняюсь от него и смотрю ему в глаза.

— Ты видел мои сны.

Он смотрит на меня, тяжело дыша, приходя в себя.

— Я… Да. Ты… всегда думала о них на наших сеансах, — он моргает и начинает садиться. — Мы не должны — я твой целитель, Грейнджер.

Я крепче обнимаю его за шею, притягивая назад. Он целует меня, так, как мне и не снилось. Я поднимаю свой топ и снимаю через голову. И он посасывает мою кожу прежде, чем я успеваю снова лечь на спину.

— Кажется, я помню, — говорю я.

Он поднимает на меня взгляд, прерывая дорожку из поцелуев на моей груди, и в его глазах появляется настороженность.

— Ты хочешь, чтобы я остановился?

— Нет! — отвечаю я немедленно. И когда его губы обхватывают мою грудь, я провожу ногтями по его волосам, царапаю его кожу и крепче сжимаю ноги вокруг его бедер.

Его теплые руки скользят по моей спине и поднимают меня, усаживая на колени, когда он садится. Я стягиваю пижамные шорты, сбрасываю их с ног, и он смотрит на меня встревоженным взглядом.

— Ты помнишь свой первый раз? — спрашивает он. И я думаю, что это так странно, прежде чем я понимаю, что если я не помню, если я не могу вспомнить, то это будет мой первый раз. Это станет воспоминанием.

Я думаю о неуклюжих руках Рона и о боли от его толчков.

— Да, — отвечаю я. — Заставь меня забыть, пожалуйста.

Он закусывает губу, когда я стягиваю его спортивные штаны и начинаю поглаживать его.

— Я тоже мечтал о тебе, — шепчет он, как только оказывается внутри меня, и я плавно двигаюсь сверху. Я вздыхаю ему в плечо, покачивая бедрами. — Ты даже не представляешь, как я хотел, чтобы мы встретились две недели назад.

Я отстраняюсь, наблюдая за его лицом, все еще оседлав его.

— Но почему?

Он убирает локон с моей щеки.

— У меня появился второй шанс.

Я целую его, вновь припадая к его губам, когда он просовывает руку между нами, посылая огонь по моим венам. — Так мне нравится больше.

Его руки сжимают мои бедра, когда я ускоряюсь, его губы исследуют каждый сантиметр моей груди, его стоны наполняют пространство между нами. На пике наслаждения, я кое-что вспоминаю.…

Я вспоминаю о том, как он однажды придержал для меня дверь в класс Заклинаний. Он не видел, что это я. Я поблагодарила его, и он моргнул, глядя на меня сверху вниз.

Он с силой толкает бедра навстречу моим, прижимая мое тело к себе и выжигая свое имя на моей коже. Он рычит, и с его губ срывается что-то не совсем приличное. Я чувствую его горячее дыхание на своих ключицах, пока мои пальцы перебирают пряди его волос.

Несколько дней спустя, когда Рон спросил меня, почему я оставила свою прежнюю жизнь теперь, когда я вспомнила, я ответила ему, что воспоминания о том, что у нас было, не были тем, что разбудило меня.

Меня разбудила мечта о том, что могло бы быть.