Beat the Devil's Tattoo (джен)

I thread the needle through

You beat the devil's tattoo...

Бирмингем оказался втянут в круговорот политических событий. Его серые улицы заполнились толпами людей, часть из которых была настроена крайне воинственно. Дух революции витал в воздухе, особенно сильно кружа голову молодым юношам и девушкам. Лозунги коммунистов звучали все громче и смелее, несмотря на бдительность местных полицейских.

Осмелевшие демонстранты выходили на улицы, зазывая в свои ряды рабочих заводов и фабрик. Те, кому было все равно, а таких было крайне мало, невесело наблюдали за постоянными митингами, пытаясь держаться нейтральной стороны. Бирмингем, как и всю Британию, как и весь мир, ждали большие перемены.

Томас Шелби прекрасно понимал, куда дул ветер, ведь параллельно шла борьба за власть в высших политических кругах. Поиск союзников среди сильнейших бандитских кланов, подковерные игры, в которых не было правил, запугивание влиятельных семей — методы борьбы оставались неизменными на протяжении многих лет. Кто-то получал все, кто-то оставался ни с чем.

Томас не боялся ни революции, ни перемен, которые она могла принести. Жажда власти, человеческих жертв, столкновение лбами братьев одной семьи, убийство сыном отца, растущие на фоне беспорядков распутство и безнравственность — все это было происками самого дьявола. С ним Шелби связался давно, и каждый раз дьявол менял свой облик, но помыслы его не менялись.

* * *

...There is no peace here

War is never cheap dear

Love will never meet here

It just gets sold for parts...

В первый раз он встретился с ним на войне в битве при Сомме. Томас Шелби был проходчиком и подрывником. В тот день они вместе с боевыми товарищами рыли тоннель прямо под вражеским фронтом.

Томас слышал его шепот сквозь стук лопат. Там, за тонкой стеной глины, дьявол отдавал приказы врагам. На мгновение все стихло, и спустя два удара сердца он ворвался к ним, чтобы забрать навсегда их души.

Рваное дыхание. Стоны и крики от боли. От безумия. От страха. И кровь повсюду. Много крови. Своя кровь, чужая кровь. От ее запаха выворачивало наизнанку. Дьявол всегда скреплял сделки кровью. Он не спрашивал разрешения — брал свое и уходил.

Томас лежал на сырой земле мины, не чувствуя ни рук, ни ног. Рядом тихо стонал Дэнни, голову которого пробили пулей, и теперь в луже его густой, как смола, крови отражался желтый свет лучины. Чуть поодаль Фредди Торн, придавленный обвалившимися сверху глиной и камнями, не подавал никаких признаков жизни.

Из воздуха словно выкачали весь кислород — каждый вдох давался с большим трудом и резал лёгкие. Сквозь полузакрытые веки Томас Шелби увидел, как дьявол склонился над ним, довольно скалясь и упиваясь своей силой. Он макнул безобразную руку в кровь и провел ею прямо по лицу Томаса, оставляя следы. Цыгане называли это печатью дьявола.

«Забудь про покой», — все, что сказал дьявол и расхохотался, не сводя с Шелби взгляда черных глаз. Его смех пронесся вдоль стен узкого тоннеля, превратившись в громкий гул, и оглушил до потери сознания. Веки Томаса потяжелели и сомкнулись — дьявол исчез.

С тех самых пор Томас Шелби считал себя мертвым. Душа больше не принадлежала ему, только тело...

Дьявол не являлся долгое время, лишь изредка посылая своих прислужников. Но в один из промозглых осенних дней в Бирмингем прибыл инспектор полиции Честер Кэмпбелл в поисках исчезнувшего оружия. С первой минуты Томас понял, кто перед ним — в цепком взгляде Кэмпбелла читалось знакомое торжество зла. Услышь это Полли, она непременно посоветовала бы ему сходить в церковь и помолиться.

Но после войны Томас перестал верить в Бога. Зачем верить в того, кто бросил их тогда во Франции, как слепых котят. Оставил на растерзание немецкому чудовищу в узком душном тоннеле, который вел прямиком в преисподнюю. Разве так поступают со своими детьми любящие родители?

Вместе с приездом Кэмпбелла, будто во спасение, Томасу все-таки снизошла божья благодать. Грейс. Было ли это спасением? Определённо. Томми Шелби вновь начал верить. Нет, не в Бога. В свое право на будущее. Но, как и всегда, это право нужно было отстоять. Перед тем, кто забрал его душу.

— Род Шелби проклят, — выносила свой приговор с деланным весельем изрядно захмелевшая Полли, однако ее глаза оставались серьезными.

Томас знал, что проклят вдвойне. Он не мог остановиться — вперед к власти и к большим деньгам гнала не жадность, что-то другое. Желание чувствовать себя живым. Попытка уйти от боли прошлого.

Когда дьявол забрал Грейс, боль стала невыносимой. Сначала его разрывало на части. Мелкие, крупные. Бесконечно долго. Мучительно медленно, будто время прекратило свой бег. А потом он привык настолько, что перестал сопротивляться. Боль сменилась пустотой и безразличием.

Он был готов умереть, когда попался в руки к отцу Хьюзу. Дьявол в обличье священника. Изощренно. Жестоко. Как и удары его приспешников. Томас слышал хруст собственных костей. Сквозь хриплый смех Хьюза. Сквозь сбившееся дыхание Джарвиса. В какой-то момент ему сдавили голову — он почувствовал бешеную пульсацию крови в висках. Еще чуть-чуть, и дьявол получил бы то, за чем явился.

Спустя два, три, четыре часа, спустя целую вечность, Томас Шелби лежал на больничной койке с проломленным черепом и молил дьявола избавить его от страданий. Голова разрывалась от дикой боли, но боль от видений и галлюцинаций была во сто крат сильнее.

Снова и снова в его памяти всплывали образы Грейс, матери, сослуживцев и даже отца, которого он так и не простил. Они приходили к нему и молчали. Смотрели или с любовью, или с сожалением, но ни разу — с осуждением. От их взглядов хотелось умереть — чувство вины перед ними пожирало его изнутри.

— Пусть все закончится быстро, — шептал Томас бессвязно, едва шевеля пересохшими губами.

Но тот, кого он просил о пощаде, никогда не знал милосердия. Дьявол не внимал просьбам — молитвы для него были под запретом, как прямое обращение к Богу. Пытки продолжались. Сердце отбивало бешеный ритм. Морфий давал лишь кратковременный эффект, но не спасение.

...Your soul is able

Death is all you cradle

Sleepin' on the nails

There's nowhere left to fall...

Томас Шелби мог бы сойти с ума, если бы был слабым. Непозволительная роскошь. Щедрый подарок тому, кто любил играть с людьми, словно с куклами. Вот только дьявол просчитался. Цыганская кровь в Шелби была и проклятьем, и защитой — Томас навсегда потерял покой и не мог его обрести даже в виде смерти.

Поэтому он гнал вперед, все время балансируя на грани. Между двух миров. Между адом земным и адом Господним. Разве не такое будущее ждало Британию в скором времени?

Красное знамя коммунизма, спрятанное у чопорной английской леди под тремя слоями юбок, было ее попыткой отомстить родителям за консервативное воспитание и запреты. С нее медленно снимали одежду и корону, уговаривали сдаться и забыть о старых традициях. Взамен обещали свободу, равенство, братство.

Но были и те, кто ничего не обещал. Они приходили и порабощали. Стирали с лица земли всю страну с ее культурой и людьми, провозглашали себя хозяевами и избранными. Они следовали за дьяволом, приоткрывая врата ада все шире и шире.

Томас Шелби презирал правящую верхушку, занятую делением власти настолько, что они забыли о стране, которую медленно, но верно разрывали на части. Он презирал тех, кто обесценил подвиг тысячи британских солдат в Первую мировую войну, впустив в ряды правления чужаков с идеями дьявола. Ведь он сам был солдатом, настоящим сыном Британской империи, который любил свою страну. Не мог не любить. Родные улицы Бирмингема, на которых они с братьями выросли и стали теми, кем являлись сейчас, давали силу. Куда бы его ни заносило, он неизменно возвращался сюда, к истокам, делал передышку и снова мчал вперед.

И поэтому сейчас, когда Бирмингем охватила череда волнений, Томас Шелби как никогда чувствовал, что его ждет война пострашнее той, через которую он когда-то прошел. Война с тем, кто мог сегодня предстать в облике друга или брата, а завтра без сожаления будет готов перерезать тебе горло.

Война со страхами и слабостями, война с самим собой. Шелби знал, чтобы одолеть дьявола, нужно начать с себя. Ведь когда Томас смотрелся в зеркало, он не видел своего отражения. Чужие, но знакомые до боли черные глаза взирали на него с усмешкой и вызовом. Сердце вновь отбивало дьявольский ритм.

...You cannot fight it

All the world denies it

Open up your eyelids

Let your demons run.