Скачки и падения (джен)

Часы на прикроватной тумбе показывали 05:17 часов утра — на горизонте замаячило бледно-желтое зарево. Ночная тишина была бесцеремонно нарушена утренней суетой — на улице показались первые поливальные машины, зашуршали метлами дворники.

Мадлен стояла возле зашторенного наполовину окна, покачивая на руках засыпающего ребенка. Эбигейл время от времени тихо всхлипывала — на ее полных щечках пролегли соленые дорожки от слез.

Руки ныли так, будто Мадлен всю ночь таскала ведра с цементом. Затекшая спина и вовсе не чувствовалась, но сменить позу Мадлен не решилась бы и под дулом пистолета — Эбигейл кое-как удалось успокоить после сорока минут истошного плача. Пришлось перепробовать все мыслимые и немыслимые способы — ничего не помогало. Ребенок затих, когда окончательно проорался и выдохся.

«Больше никаких детей», — дала она себе слово.

Все, что сейчас хотела Мадлен — это лечь и уснуть. И проснуться желательно лет через пять, а то и десять, чтобы малышка Эби выросла и больше не плакала. Или было бы здорово проснуться и оказаться вновь свободной Мадлен, не обремененной заботами. Она не стыдилась своих мыслей — после бессонной ночи все чувства притупились настолько, что остались только базовые потребности: сходить в туалет, выпить стакан воды и поспать.

Ее вдруг захлестнул поток эмоций, тщательно скрываемый от всех дежурной улыбкой — от досады до полного отчаяния.

— Где была твоя голова, Мадлен? — спросила она себя тихо, почти мысленно.

— Уж точно не на плечах, — тут же отозвался внутренний голос, очень похожий на голос матери Мадлен, и добавил: — Я же говорила, что так и будет.

Говорила и не раз. Но когда Мадлен слушала кого-то, кроме себя? В этом мире для нее всегда существовало два мнения — свое правильное и свое неправильное. Нейтан поначалу пытался бороться с ее упрямством, однако поняв, что это бессмысленно, плюнул и бросил свои попытки. Что с него взять, он имел привычку не доводить начатое до конца.

В последнее время Нейтан часто работал в ночную смену. Будь он дома, непременно успокоил бы дочь быстрее, чем Мадлен.

— Эби чувствует, когда ты на взводе, — всякий раз говорил Нейтан, когда Мадлен сетовала на ее несмолкаемый плач.

Стоило малышке оказаться у него на руках — та мгновенно затихала как по щелчку пальцев. Как к отцу, к Нейтану никаких претензий не было. Но Мадлен все равно считала, что ее муж никогда не отличался эмоциональностью и плохо разбирался в чувствах других. Поэтому его слова пропускала мимо ушей.

Она — кипящий вулкан, он — непроницаемый панцирь черепахи. Да, настолько они были разными. Когда Мадлен это поняла, шел восьмой месяц беременности — с корабля под названием «Совместная жизнь» было не сойти, разве что спрыгнуть в ряды матерей-одиночек, коей Мадлен категорически не хотела становиться. Это бы означало полное поражение по всем фронтам жизни.

С карьерой не сложилось, поэтому ей нужно было держаться хотя бы за семейную жизнь. Таким уж она была человеком — все время кому-то что-то доказывала. Даже себе. Мадлен походила на безумного брокера, который постоянно фиксировал скачки и падения акций. Например, сейчас акции «Мадлен Марта Карлсон» едва котировались на рынке.

Рынок под названием «общество» всегда задирал планку для акционеров. Особенно для акционеров женского пола. Чтобы оставаться на плаву, женщина должна была реализоваться как жена с навыками хорошей проститутки в постели и умениями шеф-повара на кухне; как заботливая мать, постоянно думающая о голодном желудке своих детей; как успешная бизнес-леди и общественный деятель. И это только часть критериев, по которым оценивали женщину.

Если с матерью и женой у Мадлен хоть как-то получилось, то вот с реализацией себя как успешной личности дела обстояли хуже. Сказать по правде, там был полный швах.

Совсем недавно планы и мысли Мадлен занимало поступление в престижный колледж, а сейчас в планах было уложить спать Эбигейл как можно раньше, а в мыслях — ничего, кроме сна. И это угнетало все ее существо — она привыкла рвать и метать.

Борьба за права женщин, волонтёрство, участие в общественной жизни — вот дела, в которых могли пригодиться организаторские способности Мадлен и ее умение убеждать. Возможно, такими темпами она бы добралась до Вашингтона, а там — участие в предвыборной кампании кандидатов в президенты, общение с членами конгресса, заведение хороших знакомств и, вуаля, акции «Мадлен» взорвали бы мировой рынок.

Мадлен с сожалением покачала головой. Полтора года назад она была почти у цели — оставалось сдать вступительные экзамены после нескольких месяцев подготовки. Но тут ей встретился Нейтан — все так стремительно закрутилось-завертелось, что она и сама не поняла, в какой момент отказалась от перспектив, которое могло ей дать образование.

— Променяла будущее на член Нейтана, — обидно, но весьма точно высказалась ее подруга детства, с которой они вместе планировали поступать в колледж.

С тех пор они перестали быть подругами, но Мадлен слышала, что карьера Греты в министерстве социального развития практически сразу пошла вверх. Она была умной, но упрямство и обида в Мадлен говорили, что Грета просто вовремя дала нужному человеку.

Мадлен перевела взгляд на Эбигейл. Та вовсю сопела, открыв маленький ротик и зажав мамину сорочку в кулачке. Такая крошечная и беззащитная, но уже с характером.

«Копия Мади», — как говорил Нейтан, удерживая и ласково целуя ножки Эбигейл, когда та начинала возмущенно пинаться.

В кои-то веки Мадлен была с ним согласна. Но не до конца. Как бы они с Эбигейл ни были похожи, Мадлен сделает все в будущем, чтобы ее любимая дочь не наделала ошибок матери. И чтобы акции «Эбигейл Карлсон» всегда оставались в цене, Мадлен первым делом отправит ее учиться в колледж.

Сердце Мадлен дрогнуло от нежности, когда Эбигейл улыбнулась во сне своим беззубым ротиком. Усталость от бесконечных ночей без сна ушла на задний план, быстро сменившись вселенской материнской любовью и оптимизмом. Вот кто будет любить ее, не обращая внимания на скачки и падения. А до Вашингтона и конгресса они еще доберутся, и у мирового рынка не останется другого выхода, кроме как признать их самыми ценными акциями.