Распад (гет)

Осень тлела мокрыми фитилями свеч, осыпалась лиственным пеплом на землю. Ни трепета, ни нетерпения я не испытывал — одна горечь стоит в горле от этой бездонной, холодной пропасти, называемой октябрем.

Ещё недавно на нас смотрело раскалённое небо, и мы прятались в тени деревьев от солнечных ожогов. Собирали ягоды — крупная малина сама просилась в руки, вишнёвый сок брызгал во все стороны, земляника пряталась в высокой траве.

Ты снишься мне каждый день. Ты — там, в километрах земли, километрах воды от меня. В царстве бетона, пыли и удушливого смога. В городе мало делаешь различий между месяцами, сентябрь, октябрь и ноябрь одинаковы, лишь температура всё падает, падает.

Здесь — в царстве одноэтажных деревянных домов, двухколейной дороги, полевых цветов — каждый новый месяц, точно живой человек, захватывает власть над нашими жизнями.

Сентябрь — время солнца, которое тускнеет с каждым днем, как старая лампочка. Сбор урожая, зелёная сухая трава под ногами, стеклянное небо над головой. Солёный пот от упорной и кропотливой работы.

Октябрь — дожди, серая безбрежность неба, тусклое существование между бесцветных луж. Хоровод листьев, догнивающих на ветру.

Ноябрь — тяжёлое, темное время, с внезапной очищающей землю белизной первого снега. Солнце в ноябре будто не светит вовсе, перекатываясь целиком и полностью на другое полушарие.

Я жду ноябрь со страхом и тревогой, зная, что одиночество в это время сдавливает грудь сильнее, чем когда-либо. Зима все чувства выстуживает, снежная простыня, которой покрывается поле, режет глаза. А весной… Весной все налаживается.

Лишь осень донимает меня, высушивает, крутит.

Ты мне снишься. Протягиваешь ко мне тонкие руки, воспроизводя разговоры, которые мы уже вели.

— Ты думаешь, я интеллигентная? Как это вообще можно понять?

Для меня ответ прост.

— Ты читаешь мои стихи. Значит, интеллигентная.

Смеёшься.

— Ты так много о себе думаешь. «Я последний поэт деревни, — нараспев начинаешь, — Скромен в песнях дощатый мост. / За прощальной стою обедней / Кадящих листвой берёз». Это про тебя?

— Я не последний.

— Да, — встряхиваешь ты белыми волосами, — точно.

Я жду ночи, а днём делаю работу автоматически, почти не задумываясь. Дождь хлещет в лицо, когда я бреду из магазина с укутанным тёплым хлебом под мышкой. Темень стелется, как туман. Мокрый лист летит мимо, мимо, и приземляется на землю, как мёртвая бабочка. Я жду ночи.

— Пошли, украдём яблок?

— Нас поймают.

— И хорошо!

Яблоки невкусные, кислые. Мы ими давимся и бежим, давимся и бежим, как дети. Я просыпаюсь с болью в животе, широкой ребяческой улыбкой и с такой усталостью, будто взбирался по лестнице — далеко-далеко, высоко-высоко..

Потом мне надоедает, что и во снах я живу в низеньком деревянном доме, поющем скрипучие песни. Я отправляюсь в город. Но лишь ночами.

Днями я с трудом разбираю дорогу от дома к бане. Сую дрова в печку, думая, не сунуть ли туда и голову заодно — согреться. Моюсь в мареве пара и духоты, опрокидываю на себя воду, будто даю себе оплеухи. Бреду в дом, едва удерживая в руках фонарь, светя им в особо тёмные углы, боясь увидеть что-то страшное. Боясь увидеть тебя — ведь ты не принадлежишь этому чёрно-белому миру.

А ночью гуляю с тобой по солнечному городу. Сентябрь не хочет уходить, ласковый ветер дует в раскрытые окна, шевеля прозрачные шторы. Сумерки наполнены жёлтым светом фонарей. На бульварах чудовищные пробки, непрекращающийся гул напоминает мне жужжание пчёл в улье.

Однажды я путаю сон и явь. Ты поворачиваешься ко мне лицом в тихом уголке парка, голые деревья что-то шепчут на ветру. Мы целуемся с воздушной, летящей страстью, я чувствую себя таким влюблённым и думаю, что не может быть момента реальнее, чем этот. Хватаемся друг за друга, твоё платье наощупь холодное и шершавое, ветер приподнимает юбку. Ты пахнешь теплом и сладостью, глаз я твоих не вижу, но знаю, что они цвета яркой летней листвы, и что ты счастлива, что тебе так же хорошо, как и мне.

Потом просыпаюсь, и меня берёт неуверенность: точно ли я проснулся? Или, быть может, я сейчас заснул? И всегда ли этот тяжёлый ковер висел на стене в моем низеньком скрипучем доме? Тот ли за окном пейзаж? Откуда взялся бурый кленовый листок на комоде?

Мне некого спросить. Я иду по делам (по каким, по каким?), в глубоких лужах нет моего отражения. Я чувствую, что заперт внутри круга. Этот круг — моя голова.

Ты бежишь через дорогу на красный, не оглядываясь. Я кричу, срываясь на хрип. В уши ввинчиваются звуки — водитель сигналит, водитель тормозит, водитель сталкивается. С тобой.

Я думаю, лежа на узкой кровати, уставясь в сумрачный потолок: если сны — это песни души, то что поёт моя?

Пытаюсь вспомнить твоё лицо, но оно ускользает. Было ли лето когда-нибудь? Ты когда-нибудь была?