Дело о Магленбургском Звездолове (джен)

* * *

В Магленбург мы переехали во второй половине октября.

День был пасмурный, но тихий и довольно теплый, и Каров нарочно сделал крюк, чтобы показать мне город. Достопримечательностей в Магленбурге немного. Широкий проспект, по которому могут проехать в ряд три самоходных повозки, пересекает бульвар поуже, и в месте их встречи разлеглась площадь с ратушей. Две главные улицы делят Магленбург на четыре части. Северная, самая маленькая и самая фешенебельная, заселена особняками в оградах из нарядных кованых решеток. В южной части, которую огибает речка Магла, живет городской парк с двумя фонтанами. Ниже по ее течению, в растянувшемся далеко на восток районе, обитают порт, склады и городской рынок, и сюда стекается на ночь вся городская беднота.

Дом, который мы с Каровым сняли у некой Вероники Вернер, вдовы с чудесным почерком и чудовищной грамматикой, находился в западном квартале Магленбурга. Каров не без труда втиснул самоходную повозку в крошечный дворик, махнул рукой — мол, вернусь к ужину — и умчался куда-то своей нелепой подпрыгивающей походкой, а я пошла знакомиться с нашим новым пристанищем.

Домик был славный — четыре комнаты с ванной, верандой и кухней — но довольно запущенный: часы заикались, мебель жаловалась на ревматизм, а кухонная утварь поголовно страдала от депрессии. Ничего, дело поправимое — только распакую багаж...

* * *

Через несколько часов, к приходу Карова, дом уже выглядел обжитым и уютным. Я вымела из него всю пыль, развесила шторы, заштопала рваную бордовую кожу дивана, протопила камины, поделила книжные полки в кабинете между фолиантами, которые Каров всюду таскает с собой, поселила в буфет фарфоровый чайный сервиз с павлинами и даже успела почистить астролябию. Она заняла треугольный столик в углу гостиной и сияла от удовольствия.

Следом за Каровым в прихожую шагнул невысокий усатый мужчина в пальто. От уголков его светло-серых глаз лучиками расходились морщинки. Приятный человек, решила я. Холостяк, но ценитель бойких аппетитных дам вроде нашей вдовушки Вероники, любит хорошо прожаренное мясо и холодное темное пиво.

— Моя дорогая, позволь представить тебе инспектора Клауса, начальника полиции славного города Магленбурга, — сказал Каров. — Инспектор, это Добрая Фея, хранительница моего очага.

Инспектор Клаус церемонно коснулся усами тыльной стороны моей ладони:

— Счастлив познакомиться, госпожа Карова.

Нас часто принимают за супругов, но на самом деле Каров — мой работодатель. Четыре года назад он вытащил меня из… Не хочу вспоминать, откуда именно, но вернуться туда я не согласилась бы ни за какие блага. С тех пор я создаю уют в его жилище, слежу за тем, чтобы он вовремя ел, спал, менял сорочки и принимал микстуры, веду хозяйство и переписку, а Каров платит мне жалованье. Вернее, я сама себе его плачу, потому что домашняя бухгалтерия тоже на мне. Или, если быть совсем уж точной, сама себе его задерживаю — за четыре года мы сменили не меньше дюжины домов, и каждый переезд сжирал прорву денег. Из всех наших обиталищ я особенно привязалась к вилле «Черный дрозд», что в часе езды от Хольма. В ней была скрипучая деревянная галерея, окна с цветными мозаиками, яблоневый сад, в котором и в самом деле по утрам пели дрозды, и однажды через незапертую заднюю дверь в кухню забрался глупень и слопал вазу свежего песочного печенья. В Хольмском университете Каров целых два триместра читал лекции по загадкам, аномалиям и паранормальным явлениям — это его специальность. Курс пользовался успехом, и я уже начала надеяться, что мы пустили корни в «Черном дрозде», как Каров повздорил с кем-то из профессорской братии, и нас снова подхватил ветер вольных странствий и понес из города в город, от одной таинственной истории к другой.

Что ж, нет худа без добра — когда-нибудь я опишу приключения доктора Карова, издам их отдельной книгой в сафьяновой обложке, получу кучу денег и прославлюсь как первая домашняя фея, создавшая нечто более выдающееся, чем парадный обед на восемнадцать персон…

Так вот, о загадках.

Инспектор Клаус выложил свою после ужина (при виде которого, к слову, восхищенно крякнул и просиял не хуже астролябии), когда мужчины вернулись в гостиную и раскурили трубки.

— Вот вам факты, доктор, — неторопливо говорил инспектор. — В городе волна преступности. Ограбления, одно покушение на убийство, несколько краж со взломом. Все преступления совершаются после захода солнца. Системы в них нет. Преступник может появиться где угодно, в любой точке города. Иногда почти неделю тихо, а потом сразу несколько эпизодов за ночь. И все как один потерпевшие в своих показаниях твердят о темноте, которая к ним подкрадывается, окутывает, опутывает и черт знает что еще с ними вытворяет… Доктор, скажу вам не хвалясь, я профессионал своего дела и знаю все об отмычках, фомках, кошках, дубинках, крапленых картах и логике преступного элемента. Но никогда, никогда мне не доводилось даже слышать о головорезе, который, идя на дело, берет с собой темноту! Эта штуковина по вашей части.

— Безусловно, инспектор, — Каров вскочил с кресла, заходил по комнате, и под его ногами ворсинки боязливо вжимались в ковер. — Если мы говорим о наведенной темноте как таковой, вне связи с преступлениями, я вижу как минимум три возможности. Первое. Кто-то сведущий в паранормальных явлениях научился ими управлять. Второе. Некоторые хищные виды нежити умеют пользоваться чем-то вроде гипноза. Климат здесь для них неподходящий, но… Третье. Бездушная и безмозглая природная аномалия. Давайте посмотрим, инспектор, какая из них…

От табачного дыма, усталости или чего-то еще — но я почувствовала себя неважно и решила в свой первый вечер в Магленбурге лечь пораньше. Где бы мы ни жили, Каров неизменно спал в своем кабинете, а комната с кроватью оставалась на мою долю. Здешняя спальня могла похвастаться кроватью с настоящим балдахином, а два ее высоких узких зарешеченных окна смотрели в глухой переулок. Светильник — три лампы в виде тюльпанов из розового стекла — теплым блеском озарял комнату, отражаясь в полировке комода и медных ручках шкафа.

Переодевшись, я присела на край кровати, чтобы расчесать волосы на ночь. В светильнике замигал и погас один огонек, за ним второй и чуть погодя — третий. Нужно было встать и зажечь их снова, но я не смогла. На меня нахлынуло чувство острой тоски с горькой примесью обиды. Опять новый дом, опять привыкать к новому месту, а чуть обживешься, обрастешь знакомствами, а то и друзьями — как снова все рвать и становиться перекати-полем. Что за жизнь, глупень ее побери…

Несколько минут прошло в оцепенении, а потом тоска понемногу меня отпустила, я кое-как забралась под одеяло и провалилась в тяжелый, не приносящий бодрости сон.

* * *

Инспектор Клаус, как видно, оценил портер, который я брала для него в кабачке по соседству, потому что штаб-квартира по поимке Мрачного Преступника (так окрестил его Каров) сама собой перекочевала в нашу гостиную. Совещания в ней затягивались допоздна, одну из стен освободили под большую цветную карту Магленбурга, и отныне я каждое утро начинала с проверки — не наросли ли на ней за ночь новые флажки.

К нам стали приходить подручные инспектора — строгий подтянутый служака Ганс, весельчак и балагур Петер, солидный, скупой на слова Олаф, молодой веснушчатый Йоржи, которого этой весной взяли стажером. В гостиной инспектор с Каровым принимали у них доклады, а я заворачивала в салфетки куски мясного пирога и потихоньку совала их в карманы одинаково невзрачных сыщицких пальто.

Следствию, впрочем, это не слишком помогало. Версия о злоумышленнике с необычными способностями подвисла в воздухе из-за отсутствия подозреваемых. Единственным мало-мальски подходящим кандидатом на эту роль во всей округе был сам доктор Каров. Инспектор Клаус, кажется, не торопился сбрасывать его со счетов, но нам с Каровым об алиби беспокоиться было нечего — весь предыдущий месяц мы провели в бойком и людном Биргенау, где Каров усмирял своенравную городскую библиотеку.

Версию о приблудной нежити помог отмести удачно выпавший первый снег. Сыщики инспектора Клауса чуть ли не с микроскопом облазили места обоих ночных происшествий и дружно заявили, что все до единого следы на них — человеческие.

Чуть дальше помогла продвинуться облава, которую инспектор устроил в одном из притонов восточного квартала. При обыске в нем нашли жемчуга, снятые накануне с жены местного аптекаря прямо в городском парке. Хозяин трактира раскололся на допросе и указал на грабителя-рецидивиста, известного под прозвищем Пчелка. Выследили и его. Тот оказался покрепче — подельников не сдал, но из его показаний стало ясно, что магленбургский криминал с некоторых пор заметил появление на городских улицах странной темноты и наловчился использовать ее в своих интересах. А поскольку началось это с восточного квартала, где ночные происшествия — обычное дело, то и внимание полиции привлекло не сразу.

Итак, грабители сами по себе, а аномалия сама по себе — но кто или что вызывает ее к жизни? И если за темнотой действительно кто-то стоит — то кто он и чего добивается? Но зацепок больше не было, и следствие топталось на месте.

* * *

К середине ноября я законопатила простуженные оконные рамы, а на карте в гостиной почти перестали появляться новые флажки. Горожане — особенно те, что побогаче и поосторожней, — старались укрыться за ставнями и запорами: с наступлением сумерек город словно вымирал. Постоянно выходили из строя уличные фонари, которые городской магистрат не успевал — или не торопился — чинить. От немногих уцелевших по углам разбегались густые черные тени. Одиноко щерились каменной кладкой арки, да изредка гробовую тишину мостовых нарушали чьи-нибудь торопливые шаги.

И днем в Магленбурге стало как-то безрадостно — город охватила настоящая эпидемия уныния. Вместе с продуктами я приносила с рынка слухи, которые щедро отсыпали мне торговки. Тьма в этих слухах множилась и обрастала потусторонними чудовищами, которые так и норовили высосать душу; поговаривали даже про банши, которая завелась на центральном проспекте. Слушать все это было тягостно, и я старалась лишний раз не выходить из дома — тем более что инспектор Клаус, приуныв, растерял свой обычно прекрасный аппетит.

Окончательно деморализовал нас случай с Йоржи. Молодой и романтичный стажер, как оказалось, втайне мечтал поймать Мрачного Преступника самолично и показать всем, на что способен. Ночами он без спросу у инспектора выслеживал аномалию на пустых улицах Магленбурга — за что и поплатился: его самого подловили и жестоко избили дружки Пчелки. Не до смерти, слава Всевышнему, но Йоржи выбыл из строя самое меньшее до Рождества.

Так что, может, и не врали на рынке насчет банши-то…

* * *

В один из ноябрьских вечеров к нам вместе с инспектором зашел бургомистр. Это был пожилой грузный мужчина с одышкой и той же печатью унылой озабоченности на лице, что и у большинства горожан.

Зная по опыту, что мужчины засидятся допоздна, я после ужина подала кофе, а сама устроилась у камина повязать.

Разговор шел вяло. Все, что касалось следствия, обсуждалось уже множество раз, и добавить к сказанному было нечего. Бургомистр, вытирая широкий потный лоб платком, жаловался, что дела в городе идут отвратительно, торговые обороты с каждой неделей все меньше, и кое-кто из самых состоятельных горожан уже перевозит семьи в Биргенау. Каров хмыкал и нетерпеливо постукивал носком ботинка о дубовую половицу, инспектор Клаус молча пускал колечки дыма из трубки.

Часы в столовой пробили половину десятого. Я из тех, кого зовут ранними пташками — просыпаюсь с рассветом и в девять вечера начинаю клевать носом. Так и сегодня. Я довязала ряд изнаночными, воткнула спицы в клубок и сладко зевнула. Поднялась, раскланялась с гостями: доброй ночи, господа, доброй ночи — и, наклонившись к уху Карова, шепнула:

— Когда их проводишь — пожалуйста! — не забудь погасить свет здесь и в прихожей.

Обычно Каров от таких просьб отмахивается, но сейчас подскочил, как ужаленный. Глаза его вспыхнули призрачным синим светом — люди почти никогда его не замечают, но я вижу довольно отчетливо.

— Погасить свет! Ну конечно, как все просто! Моя дорогая, ты гений!

Инспектор с бургомистром оживились и с интересом уставились на моего доктора.

— Как я в глубине души и подозревал, мы неверно формулировали проблему, — Каров не чужд театральности и умеет выдержать паузу. — Мы задавались вопросом о том, кто напускает на улицы тьму. Но что есть тьма, как не отсутствие света? А это значит, что на самом деле наш вопрос звучит так: кто крадет с улиц Магленбурга свет?

— И кто же? — в один голос спросили его собеседники: бургомистр скептически, инспектор с надеждой.

— Я пока не могу сказать, кто именно, но, кажется, я догадываюсь, как можно выманить его оттуда, где он прячется, и заставить проявить себя. И для этого, господин бургомистр, понадобится ваша помощь…

* * *

Мрачного Преступника решено было ловить на «живца», для чего предполагалось устроить большое празднество в честь Первого дня зимы — и заодно разрядить атмосферу в городе.

Из совещаний в моей гостиной и болтовни на рынке я хорошо представляла план праздника: две карнавальные процессии должны были двинуться с северо-запада и северо-востока, соединиться на площади у ратуши и пройти в городской парк для общих гуляний, которые завершатся фейерверком. Каров особенно настаивал на фейерверке и на устройстве парковой иллюминации. Бургомистр жался, ссылаясь на отсутствие денег в казне, но жаждавшие праздника горожане заставили его раскошелиться.

И вот первое декабря настало.

Я не люблю толпу, поэтому сходила посмотреть на ту половину карнавального шествия, которая — во главе с нашей домовладелицей госпожой Вероникой — двигалась к ратуше от соборной площади, и вернулась домой, где меня ждала стопка конвертов и праздничных открыток.

Однако заняться ими мне не дали. Каких-нибудь полчаса спустя в дом ворвался припорошенный снежком Каров с воплем: «Скорее! Ты должна это видеть!». Я едва успела схватить в прихожей шубку.

На самоходной повозке мы домчались до парка. У входа я оглянулась — темная, ни единого просвета, громада каменного города нависла надо мной, словно грозя обрушиться и раздавить. Зато прямо по курсу виднелось какое-то странное зарево — не то пожар, не то северное сияние. Каров беспечно бросил повозку прямо посреди дороги, и мы устремились в глубину парка.

Чем ближе подходили мы к реке, тем больше в парке толпилось недоумевающих, испуганных и возмущенных горожан и тем светлее становилось. Пришлось поработать локтями. «Звездолов, Звездолов», — звучало со всех сторон.

Наконец мы протиснулись к ограде, отделявший парк от маленькой набережной. Сыщик Петер, дежуривший у выхода, велел полицейским пропустить нас за оцепление, туда, где небольшой кучкой топтались бургомистр, несколько членов городского магистрата и инспектор Клаус.

Я огляделась и ахнула.

Похоже, сюда слетелись огоньки со всего города и парили мириадами светлячков над подернутой ледком Маглой. Между обычными желтоватыми огоньками попадались разноцветные — алые, лиловые, зеленые, оранжевые, голубые. Должны быть, в стаю светлячков успел затесаться фейерверк. Светящаяся масса двигалась и трепетала, как крылья какой-то исполинской бабочки.

Это было прекрасно. Жутко и прекрасно.

— Мы имеем все основания полагать, что он там, на холме, — инспектор указал Карову за реку. Магла спокон веку обрастала человеческим жильем только с одного, пологого, берега. Противоположный — высокий и каменистый — мало подходил для строительства, и на нем ютилось только несколько домишек, известных под названием Магленбургских выселков. — Фактически, мы в этом уверены. Беда в том, что нам к нему не подобраться. Мостов нет, переплыть реку нельзя, переходить по льду — крайне рискованно… У вас есть идеи, Каров?

Доктор беспечно пожал плечами — это его обычная манера: чем серьезнее положение, тем большим шутом он выглядит.

— Мы не в состоянии добраться до этого… Звездолова — но, вполне возможно, он в состоянии перебраться к нам. С такими-то возможностями… Кстати, куда запропастилась альфа Охотничьих Псов?

Не дожидаясь ответа, он отошел к парапету, сложил ладони рупором и прокричал:

— Эгегей! Господин Звездолов! Мы готовы вступить в переговоры! Пожалуйста, переходите к нам и изложите свои требования! Эгегей!

Глотка у Карова луженая — в университете он одним окриком усмирял сотню расшумевшихся студентов. Вот и до Звездолова докричался в два счета: рой светлячков качнулся, распался, перегруппировался и выстроил над Маглой округлый светящийся мостик с перилами, который уперся основанием в набережную прямо перед нами. Недвусмысленное приглашение…

— Осторожно, это может быть ловушка, — хмуро сказал инспектор. — Кто знает, что в голове у этого молодчика.

— Эгегей! Господин Звездолов, идите к нам! — это снова Каров. — Мы просто хотим поговорить!

Звездный мост всплеснул перильцами — очевидно, это означало «нет».

— Ничего не поделаешь, придется рискнуть и пойти самим, — бодро сказал Каров.

Бургомистр и его свита дружно отшатнулись, а инспектор Клаус расправил плечи.

— Я с вами, Каров. Какая бы чертовщина это ни была, защищать Магленбург — мой долг.

— Ни в коем случае, друг мой. Специалист по аномалиям здесь я, а не вы. Подстрахуешь меня, дорогая? — это уже мне.

Куда ж я денусь? Я скинула шубку в чьи-то услужливо подставленные руки и вытянула наружу крылья. У меня их четыре — прозрачные, как у стрекозы. Особенно не полетаешь, честно говоря, но если мостик под нами рухнет, их подъемной силы хватит, чтобы дать Карову возможность спланировать на землю и не разбиться. Правда, он утверждает, что кости у него титановые и переломы им не грозят, но в эту чушь я, разумеется, не верю.

— На вашем месте, доктор, я бы попросила прибавку к гонорару за риск, — негромко, но так, чтобы услышал бургомистр, бросила я напоследок. Тот метнул на меня убийственный взгляд, но промолчал. Инспектор что-то сунул Карову, короткое рукопожатие — и мы двинулись на встречу со Звездоловом.

Диковинно мы, должно быть, смотрелись, когда я, держась за руку Карова, воздушным шариком парила над ним — стрекоза-переросток в сером домашнем платье. Ох, как завтра будет болеть спина…

* * *

Я забыла обо всем, как только мы ступили на мостик. Теперь, паря в окружении светлячков, я слышала мелодию, которая их сюда созвала и которая ими повелевала. Мирная и печальная, она походила на звуки флейты или свирели — или на весеннюю песню дрозда. Она прогоняла страхи и тревоги, и от нее легче становилось на душе. Тот, кто играет такие песни, не может желать людям зла.

А вот Каров, похоже, никаких мелодий не слышал. Примерно на середине моста, когда уже отчетливо виднелся Звездолов, ждавший нас на холме, доктор выхватил из кармана маленький шестизарядный самострел и прицелился.

— Ага, попался, голубчик!

Я уже говорила, что зрение и слух у меня тоньше, чем у людей? Я тоже видела фигурку на вершине холма — и одним резким движением выбила из руки Карова карманный шестизарядный самострел. Звездолов даже не шелохнулся.

— Не смей!

Самострел описал в воздухе духу, и его с довольным всхлипом проглотил черный зев полыньи. Простите, инспектор.

Почти бегом мы преодолели оставшуюся часть пути.

— Вот те на — ребенок! — изумленно присвистнул Каров.

Таинственный Звездолов, поставивший на уши целый город и обошедшийся городской казне в кругленькую сумму, и в самом деле оказался ребенком. Это был светловолосый оборванный парнишка лет семи или восьми. Таких полно в восточном квартале — крутятся на рынке, выпрашивают у торговок еду, а то и попросту воруют. Взрослым на них плевать.

Мальчик сидел, съежившись, на камне, держал в руке простенькую деревянную флейту и смотрел, как мы к нему подходили.

— Вот так аномалия — всем аномалиям аномалия… Как тебя зовут, парень, и где твои папа и мама?

Мальчик подумал и отрицательно качнул головой — не спрашивайте, мол.

— Откуда ты?

— Не знаю, — тихий-тихий шепот, безучастный взгляд. — Там темно, страшно…

Я опускаюсь перед ним на колени и беру за руку — она холодная, как лед, и мое сердце рвется от жалости. Нельзя оставлять мальчика здесь одного. Переставшие слышать флейту огоньки один за другим гаснут и медленно падают на землю, как снежинки.

— Хочешь пойти с нами, малыш? — я стараюсь вложить в голос всю нежность, на какую только способна. — Меня зовут Добрая Фея, а его — доктор Каров. У него глаза светятся в темноте, и он знает много разных забавных штук. Мы будем жить в доме с цветными стеклами. Ты знаешь, что такое мозаика?

Мальчик снова мотает головой, но, кажется, мне удалось пробудить в нем искорку интереса.

— Каров поймает тебе глупня и научит на нем кататься. А я напеку марципанов. Ты любишь марципаны?

Неуверенное пожатие плечами. Конечно, такой оборвыш и в глаза не видел лакомств. На то и расчет.

— Мы можем звать тебя Кристофер. Это красивое имя. Я свяжу тебе свитер с буквой «К» на груди. Тебе нравится имя Кристофер?

Мальчик поднимает ко мне залитую слезами чумазую мордашку, выдыхает «Да!» и судорожно вцепляется в меня.

* * *

Не знаю, сколько мы так сидели, обнявшись. Бедный, настрадавшийся малыш. Я не знаю, откуда ты пришел, но я знаю, что значит твое одиночество. Я услышала его в мой первый вечер в Магленбурге.

Мы все его знаем.

Мы все одинаково одиноки, и мы все цепляемся — каждый за свою соломинку, чтобы не утонуть в беззвездной пустоте.

Ты держишься за чудесный дар созывать песнями огоньки и согреваться их теплом.

Инспектор Клаус — за достоинство шефа городской полиции и холодный портер.

Я — за золотые каемки сервизов, запах свежей выпечки, вышитые диванные подушки, потертые книжные переплеты, цветущие пуансеттии, скрип дверных петель и пение канареек — за все, что наполняет дома, в которых я живу, и немного — за Карова.

А доктор Каров… О, для этого нет ничего отрадней его возлюбленных загадок и аномалий!

Вот и сейчас, напрочь позабыв о нас с Кристофером, он с детским любопытством вертел оброненную флейту. Поднес к губам, дунул, повел какую-то мелодию. Рой светлячков послушно качнулся, описал в воздухе несколько фантастических фигур, и снова сложился в мостик. Мы пошли по нему обратно уже без опаски. Я так и несла Кристофера в объятиях -он был не тяжелее любого из каровских чемоданов.

На той стороне Маглы нас встретил один Клаус — бургомистр со свитой куда-то ушел. Инспектор бросился к нам с наручниками — видно, готовился арестовывать опасного преступника, — но вид моей ноши его обескуражил.

Каров лихо спрыгнул со звездного мостика на парапет:

— Возрадуйся, Магленбург, тьма навсегда покинула тебя!

— Как я понимаю, вас можно поздравить с законченным делом, Каров?

— С блестяще законченным делом, инспектор. Вы только взгляните!

Снова в ход была пущена флейта. Под радостные крики, аплодисменты, свист и улюлюканье толпы магленбургцев, Каров поднял рой светлячков и направил его к северу. И там, где они падали — сами собой загорались уличные фонари и домашние светильники, а город квартал за кварталом оживал.

Я забрала у сыщика Олафа свою шубку и повела Кристофера домой.

* * *

Понятия не имею, как Каров объяснял бургомистру происхождение Звездолова, но премию «за спасение города от опасной аномалии внеземного происхождения» сумел из него выбить. Я выложила все, что накопила за четыре года усердной службы. Мой любимый сервиз с павлинами, столовое серебро, астролябию и половину каровских книг удалось распродать за хорошую цену — в преддверии праздников красивые и редкие вещицы улетали в северном квартале, как горячие пирожки. Вместе с гонораром за дело о Магленбургском Звездолове мы наскребли достаточно, чтобы купить виллу «Черный дрозд», и втроем переехали туда в двадцатых числах декабря.

Сад занесло снегом по пояс, но галерея была все такой же восхитительно скрипучей, и бледное зимнее солнышко заглядывало в наш дом сквозь мозаичные окна, которые привели Кристофера в неописуемый восторг.

В Рождественский сочельник я испекла огромный торт с марципанами и цукатами, и у нас была елка, и вязаный свитер в коробке под ней, а когда наступила ночь, снег в саду и на крыше в лунном свете сиял, как сто тысяч крошечных светлячков.