Новоселы (джен)

Ехали долго. От тряски на ухабах у Алены разболелась голова. Она передвинулась поближе к Ромке и прижалась лбом к его пушистой щеке. Машина подпрыгнула в очередной раз, звякнула посуда в ящике, а сама Алена нечаянно ткнула Ромку под бок локтем и виновато ойкнула. Ромка, разумеется, промолчал, но вовсе не потому, что рассердился. Напротив, охотно подставил ей мягкое плечо, а сам покрепче уперся ногами в спинку сиденья, чтоб не бултыхаться на крутых поворотах. Новостройки на самом краю города, нормальную дорогу туда еще не сделали. Всем приходится терпеть, но Алене тяжелее других: после такой развеселой езды по колдобинам она наверняка начнет заикаться.

Шофер вдруг резко притормозил, и это было, к счастью, последнее их дорожное испытание. Алена все-таки невольно пискнула: «Мама!», но тут же замолчала. Все, приехали. Здравствуй, новый дом и новая жизнь!

Хлопнула дверца машины, потом щелкнула, открываясь, другая, и в кабине возникли из темноты огромные волосатые руки. Алена скосила глаза и успела заметить, что на одной рисунок синей краской — восходящее солнце и буквы на пальцах: «К-О-Л-Я». Руки ухватили ящик, в котором ехали Ромка с Аленой, и вытащили его на улицу. «Мама!» — возмутилась Алена, когда ящик небрежно грохнули на ступеньки крыльца.

— Ты смотри, — подивился веселый голос высоко над их головами, — ишь какие теперь игрушки делают!

— Давай, Михалыч, двигай, не стой на проходе, — пропыхтел другой голос. — Тут еще коробка и чемодан.

И они поехали дальше, сначала на руках у веселого Михалыча, который все цокал языком (и, кажется, специально потряхивал ящик, но Алена обиженно молчала), а потом на лифте.

У дверей квартиры их встретила бабушка.

— Сюда, сюда тащите, — захлопотала она, — это вот на кухню, я сейчас свет включу.

— А тут куклы какие-то, — опять подал голос Михалыч. — Куда девать?

— Это Анюткины, это к ней, — распорядилась бабушка. — Ставь сюда, у стенки.

Суета продолжалась еще минут десять. Потом бабушка обошла комнаты, проверяя, все ли в порядке, погасила в прихожей свет, долго возилась с непривычным замком на входной двери, и наконец все стихло. Хозяева уехали обратно с Михалычем: в новой квартире еще нет мебели, не на чем спать, не с чего есть. Завтра утром привезут диван, стол и стулья, и тогда уже они останутся тут насовсем — бабушка, и мама с папой, и сама Анюта. Она не хотела расставаться с Ромкой и Аленой, да и с остальными, но родители пообещали, что утром она с ними снова увидится, а чтобы не скучала, оставили ей на ночь серого Мурика с нелепым прямоугольным хвостом и погрызенным ухом. Погрызла его когда-то давно сама Анюта, но Мурик отнесся к этому с пониманием: что взять с такой малявки? Зато ему чаще, чем другим, перепадали кусочки сыра и колбасы. Вообще-то Мурику они были ни к чему, и в итоге их съедала сама Анюта, но считалось, что это угощение для Мурика, и ему было приятно.

Алена осторожно пошевелилась и съехала с Ромкиного бока прямо на пол. Не спеша огляделась, прислушалась к новому дому. За окном фонари, от батареи идет приятное тепло, где-то у соседей уютно бормочет радио.

— Рома! Ром, тебе тут нравится?

Ромка повертел кудрявой головой и бесшумно выбрался из ящика. Хорошо ему, весь мягкий, никогда никакого шума… если только не пустится вскачь по комнате, тогда, конечно, будет слышно топоток, но все равно очень тихий.

Именно это Ромка и сделал: пробежался по комнате взад и вперед, разминая ноги, и довольно замычал. Ему здесь нравилось.

— Бык, бык, тупогуб, тупогубенький бычок! У быка бела губа была тупа! — пропел тонкий голосок из соседней коробки.

— Лиза, ты не спишь? Вылезай! — позвала Алена. — И не дразни Рому.

— Я не могу выбраться! — капризно протянула Лиза. — Платье за что-то зацепилось!

— Ромочка, помоги, — попросила Алена, — она больше не будет дразниться.

Рома послушно подставил спину, Алена взобралась на него с ногами и вытащила Лизу из коробки.

— Я шляпку потеряла! — пожаловалась Лиза, поправляя прическу. — И туфельку!

— Найдем, — отмахнулась Алена. — Бобкин, ты как там? Давай руку, я тебя тоже вытащу!

— Щас! Погодь! — бодро отозвался Бобкин со дна коробки. — Вот, возьми сначала одеяло, чайник и чашки! Одеяло постелем вместо скатерти. И будем отмечать новоселье!

Бобкин принадлежал к славному роду челобучиков — так их называла Анюта. Челобучики стояли стройным рядком в «Детском мире», слева от входа, на верхней полке, весело поглядывая оттуда на покупателей. Дети ими не особо интересовались, и редко кто просил родителей купить смешного человечка, у которого все пластмассовое и какое-то неуклюжее — несуразное тельце, тонкие ручки и ножки, круглая голова и на ней красная беретка. Но челобучики не унывали и дружно улыбались с полки поверх пышной прически продавщицы. Анюте они нравились, и она очень обрадовалась, когда бабушка подарила ей Бобкина на день рождения.

Алена тоже сразу с ним подружилась: Бобкин был веселый и хозяйственный. Рома и Мурик охотно катали его на спине, и только Лиза по обыкновению капризничала и дразнилась. «Бобкин, как ты можешь жить с такими кривыми ногами? — говорила, бывало, она, разглядывая собственные хорошенькие розовые ножки в белых носочках и белых туфельках. — Если бы у меня были такие ноги, я бы этого просто не перенесла!» Или спрашивала, как бы невзначай: «Бобкин, а что, у тебя под береткой нет волос? Серьезно, совсем нет?» — и аккуратно расправляла свои золотистые локоны. И, похоже, Лиза была недовольна тем, что ей пришлось ехать в одной коробке с Бобкиным. Она выше обычного задрала и без того вздернутый нос и сделала вид, что не замечает, как Алена выгружает одеяло и чашки.

Алена не хотела ссориться и портить новоселье, поэтому сама управилась с кукольным сервизом и помогла Бобкину вылезти из коробки. На голове у него, прямо поверх беретки, красовалась Лизина шляпка с цветочками.

— Ну что, кому чаю? Или, может, лимонаду? — спросил Бобкин.

— Роме молока, да, Ром? — сказала Алена.

Бобкин потянулся за молочником. Чашки и блюдца от сервиза были для Ромки слишком маленькими, поэтому они, посовещавшись, поставили перед ним ведерко, с которым Анюта играла в песочнице.

— Лиза, тебе лимонаду?

— Благодарю, — жеманно ответила Лиза, разглядывая свою ногу в носке. — А туфелька так и не нашлась. Придется ходить босиком. Я, наверное, буду теперь хромать. А что делать?

— Чем тебе помочь? — спросила Алена.

— Не думаю, что мне кто-нибудь сможет помочь, — горько сказала Лиза. — Буду жить так… без туфельки. Наверное, Анюта меня теперь разлюбит. Не захочет со мной играть. Кому нужна хромая кукла? Что проку в этих золотых кудрях и голубых глазах? Кому нужны мои розовые щеки и длинные ресницы? А это платье, эти кружева и оборки — к чему все это? Я ведь даже не умею говорить «мама», как Алена. Я ни на что не гожусь. А теперь и вовсе… все кончено.

— Ты очень красивая, — сказал Бобкин, — Анюта никогда тебя не разлюбит. И в туфельках, и без них. Выпей еще лимонаду, это помогает.

— Какой ты в сущности еще… пупс, — грустно усмехнулась Лиза. — Думаешь, что любую беду можно вылечить лимонадом.

— Не любую, — сказал Бобкин, поднялся и пошел к коробке с вещами.

— Ты куда? — хором спросили Лиза с Аленой.

— Поищу одеяло. Тут еще одно должно быть. Постелю Роме, а то пол холодный.

— Батарея вроде греет, — сказала Алена, но на всякий случай подошла проверить, точно ли греет.

Ромка сразу протопал за ней и ткнулся любопытной мордой в затылок. Алена погладила его по голове, взъерошила кучерявую челку. Левый глаз у Ромки поцарапан, но это ничего. На Новый год Анюте обещали подарить куклу-доктора.

— Лиза, смотри, твоя туфелька нашлась, — послышался за спиной у Алены голос Бобкина. — Она в коробке была, под одеяло завалилась. Давай помогу надеть.

— Ой, я как будто Золушка, — сказала Лиза. — А ты тогда как бы принц, да?