Монстр? (джен)

Удар, ещё удар — груша с глухим стуком отлетает к стене. Элайдже ничего не стоит остановить её. Прислонившись лбом к шершавой поверхности, он закрывает глаза. Вампирам не нужно дышать. Но он дышит: тяжело, медленно. Делает глубокий вдох и, задержав на время, выдыхает. Так проще, так лучше.

Запах пота окутывает его практически моментально. Когда Марселю пришла в голову идея — сделать из разрушенной церкви спортзал, он не думал, что и ему пригодится. А теперь часто в нём пропадает. К запаху пота примешиваются до боли знакомые ароматы духов и одеколона. Вместе с ними ещё один. Обонянию вампира далеко до волчьего, но за тысячу лет Элайдже столько раз приходилось чувствовать его, что спутать ещё с чем-то просто нереально.

Секс. Именно так пахнет он.

Глухой рык срывается с губ раньше, чем он полностью осознаёт, что именно тут произошло, и, судя по всему, совсем недавно. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и он снова бьёт. Не думая, не контролируя. Груша слетает с петель и, ударившись о стену, падает на пол. Сколько раз он успел сказать себе: это её выбор. Джексон, свадьба, стая. Но каждый раз, когда видит их вместе, хочется разорвать её мужа на маленькие кровавые кусочки.

Элайджа прислушивается, но улавливает лишь своё тяжёлое дыхание. В помещение никого, и это радует. За последние дни контролировать себя, своего монстра стало труднее, и ему совершенно не нужна ещё одна оборванная жизнь.

Это глупо, неправильно. Элайджа тогда сорвался, словно новообращенный, не умеющий себя контролировать, вампир.

Кафе, в которое он заходит, практически пустое. Лишь пара посетителей меланхолично дожевывают свои заказы. Человеческая пища вампирам не нужна, но он не брезгует и иногда разбавляет ею свой рацион из крови. Да и хочется просто посидеть в тихом месте. Где нет родни. И, главное, нет Хейли и её новоиспечённого муженька. А ещё отсутствуют младший брат и его подколки.

Сколько раз за прошедшие со свадьбы дни ему хотелось заткнуть Никлауса прямым ударом в челюсть? Элайджа не считал тогда и не делает этого сейчас. Хорошо, что он переехал подальше от них. Конечно, Марсель тоже порой не умеет вовремя заткнуться, но того хотя бы можно просто убить. Обычно достаточно взгляда, и Марсель замолкает. С Никлаусом такой номер не пройдёт. А если под руку попадётся Джексон или Хейли, что тогда? Нет и ещё раз нет. Такого допустить он просто не может. Потому и переехал.

Элайджа занимает один из столиков и проверяет сообщения: тишина. Никому от него ничего не нужно. Это одновременно и радует, и огорчает. Он так привык заботиться о семье, так привык быть нужным. Но сейчас, вроде как, затишье.

Официантка в который раз проходит мимо его столика, и это выглядит подозрительным. Присмотревшись, ему кажется, что посетители следят за ним. Не хочется верить, что враги снова нарисовались на горизонте. Это словно рок их семьи: постоянно разгребать созданные в прошлом проблемы. А всё потому, что Никлаус любит играть. Брату нравится мучить своих жертв. И часто именно он создаёт новых врагов. Тех, у кого появляется причина желать смерти не только самому Никлаусу, но и остальным Майклсонам.

Официантка снова возвращается к его столику, ставит чашку и наполняет её кофе. Чёрным, крепким. Элайджа не помнит, когда успел заказать его. Косо смотрит на неё — улыбка официантки ему не нравится. Капля попадает на манжету, и Элайджа раздражённо её стирает. Только это не помогает, и он делает глубокий вдох. Успокоиться не выходит.

Официантка отходит, и он ловит её косой взгляд. Монстр внутри скалится, требуя уничтожить врагов. Элайджа сдерживается: кафе всё же общедоступное место, и прийти сюда может кто угодно. Очередной взгляд в его сторону, двое посетителей как-то странно переглядываются. Тихим рычанием монстр снова напоминает о себе, и Элайджа соглашается: эти люди здесь явно не просто так. Они — шпионы кого-то из их многочисленных врагов.

Быстро оглядевшись, Элайджа прислушивается: вампирский слух ловит звук полицейской сирены, но она далеко. Шуршание шин по асфальту и голоса: всё далеко. Правосудию никто не помешает. Никакая информация не достигнет ненужных ушей.

Это оказывается легко. Всего лишь отпустить поводок, дать внутреннему зверю свободу и забыть. Смазанное движение там, укус здесь, удар — быстрый, неуловимый для человеческого глаза — и в ладони зажато очередное сердце. Кажется, он слышит крики, но это не точно. В конечном итоге наступает долгожданная тишина, которая прерывается лишь тихим, едва слышным ударом сердца единственного условно живого посетителя кафе.

Тряхнув головой, Элайджа возвращается в реальность. Кто бы мог подумать, что он, тысячелетний вампир, сорвётся. Хотя за прошедшие после его возвращения домой дни он уже не раз успел вспомнить о подобных случаях в прошлом.

От особняка Майклсонов Элайджа старается держаться подальше. И даже не может точно сказать, кто больше виноват: Хейли и её муж или его драгоценный младший брат. Никлаус как никто знает, за какие ниточки дёргать, чтобы сделать как можно больнее.

Размышление о дальнейшем прерывает звонок. Чтобы узнать, от кого он, на экран смотреть совсем не нужно. Никлаус! Его младший брат умеет создавать проблемы. Даже простые переговоры с ним могут закончиться кровавой разборкой. И он снова оказывается прав. Правда, в этот раз проблемы нашли вовсе не его брата, а Камиллу: пьяные посетители в баре. Кто-то не рассчитал свои возможности, и в результате глупый спор закончился мордобоем. В баре такое не редкость, но, похоже, в этот раз это не простые посетители, а кто-то из их мира. Элайджа только выслушивает просьбу Никлауса помочь Камилле, так как тот сам этого сделать не может: проблемы со стаей на болоте.

Элайджа мысленно кивает; в конце концов, почему бы и не помочь другу, каким он считает Камиллу. Будь на месте хулиганов обычные люди, он уверен — Камилла сама смогла бы справиться. Имея диплом психолога, частную практику и при этом подрабатывая барменом, эта женщина смогла вдобавок ко всему занять место в сердце каждого из Майклсонов. Что удивительно, даже Никлаус не остался к ней равнодушным. У вампиризма есть не только недостатки в виде жажды крови, но и свои преимущества. Потому на душ, сборы и дорогу до бара под названием "У Руссо" уходит совсем немного времени.

Кто бы что ни говорил о людях, но зрелище их привлекает. Вот и здесь кто-то успел уйти, но часть осталась. Только вопрос, сколько из них принадлежат к роду человеческому? Присмотревшись, Элайджа понимает: из простых смертных здесь лишь Камилла. Остальные — оборотни, вампиры и, судя по ощущениям, те, кто обладает силой. Никому не нужны проблемы, да и ведьмам нет никакого дела до разборок между вампирами и оборотнями, а, судя по всему, те двое именно к этим видам и принадлежат.

Короткий разговор с Камиллой проясняет ситуацию: один "случайно" задел другого в толпе. Были брошены резкие слова, и посыпались удары. Двое в центре зала продолжают сверлить друг друга злыми взглядами. Напряжённые позы, сжатые кулаки: всё говорит о том, что второй раунд на подходе, и тогда от бара может мало что остаться. Никому это не нужно.

Кто из этих двоих зачинщик, Элайджа решает выяснить без посторонних свидетелей. Короткий взгляд на Камиллу, и приказ покинуть помещение тем, кто в этом не участвует. Под недовольное ворчание ведьмы удаляются, вампиры и оборотни же не желают оставлять своих, и приходится надавить, напомнить, с кем они имеют дело. И если с вампирами проблем не возникает, всё-таки иметь дело с одним из первородных мало кому хочется, то оборотни ещё пытаются качать права, напомнив о стае и Хейли с Джексоном. Это не успокаивает, а только больше злит Элайджу. В конце концов, если бы не необходимость, Хейли не вышла бы замуж, и волки до сих пор вынуждены были бы влачить жалкое существование на болотах, не имея возможности контролировать своего зверя. Или бы были марионетками ведьм ради подчиняющий зверя колец. Напоминание избавляет от ненужных проблем и лишних глаз.

В помещение их четверо: Камилла, он и двое, сверлящих друг друга взглядами зверя. Они словно цепные псы, одно неверное слово — и сорвутся. Элайдже нужны покой и тишина. Утихомиривать спорщиков ему приходилось не раз и не два. Короткий расспрос помогает прояснить ситуацию: проходя мимо, оборотень толкнул вампира плечом. Обычная ситуация, таких и раньше было много, а теперь с каждым днём становится всё больше. Получив силу, оборотни перестали себя сдерживать. Зачем, когда ты сильнее врага, а твой укус почти наверняка его убьёт. Если, конечно, не помогут Никлаус или Марсель — у того всегда в запасе несколько пробирок с кровью Никлауса, единственным лекарством против укуса.

Элайджа не для того старался установить мир между видами, чтобы те грызлись между собой по малейшему поводу, и не для того его семья пережила все свалившиеся на них проблемы. Не ради этого состоялась эта пресловутая свадьба. Только вежливые слова, спокойный тон в этот раз не помогают. Эти двое не желают прислушиваться к голосу разума.

Волк делает рывок в сторону вампира, и Элайдже ничего не остаётся, как встать между ними и удерживать их от стычки. Секунды текут, короткий взгляд на одного, другого, и мелькает надежда, что эти двое просто разойдутся. Конфликт будет исчерпан, и можно будет вздохнуть спокойно.

Кто из них срывается первым, Элайджа не запоминает. Даже потом не сможет точно сказать, из чьих уст прозвучало оскорбление в адрес другого. В своём привычном состоянии он бы просто свернул вампиру шею, а оборотня вырубил, но в этот раз всё идёт не так. Паркетный пол бара окрашивается красным, а Элайджа снова стоит в центре и снова, прикрыв глаза, тяжело дышит. Два трупа возле его ног больше не сопротивляются.

Короткий взгляд на Камиллу: видеть страх в её глазах непривычно. Шаг в её сторону, и она отступает. Неприятно. Обычно такое впечатление на собеседников производит Никлаус, а не он.

— Мне нужно на воздух, — произнеся это, Камилла быстро покидает помещение. Элайджу это озадачивает. Ей уже приходилось видеть нечто подобное, но тогда Камилла реагировала не так нервно.

На всякий случай прислушивается: Камилла не уходит далеко. Быстрые шаги, дыхание и ускоренное сердцебиение выдают её с головой. Она напугана, и причина вовсе не в этих двоих. Похоже, что это именно он, Элайджа Майклсон.

Элайджа устало выдыхает. Не на этот результат он рассчитывал, когда шёл сюда, и не к нему стремился. Теперь у него есть время всё обдумать, и он прекрасно понимает: можно было обойтись без смертей, но зверя опять не получилось удержать, и он снова сорвался с поводка. Это плохо.

Он слышит, как Камилле отвечают на звонок. Подслушивать нехорошо, а кому Камилла может звонить, Элайдже прекрасно известно: Никлаус. В разговор он не вмешивается, лишь быстро уничтожает следы "неудачных переговоров".

— Я тут переговорила с Клаусом, — голос Камиллы возвращает в реальность. — Он мне кое-что рассказал. Я могу помочь.

Элайджа смотрит на неё долгим взглядом. То, что брат всё снова решил за него, ему не нравится. А психология и он — это странно.

— Я не так хрупок, предпочитаю бороться со своими демонами сам, — отвечает он довольно холодно.

— Я понимаю, но пока ты разбираешься, в Новом Орлеане может не остаться жителей.

Её слова заставляют задуматься, признать существование проблемы. И потому он кивает.

— Только давай не здесь и не сейчас. Мне нужно время, чтобы прийти в себя.

Новый кивок. Они договариваются о встрече, и Камилла с облегчением уходит. Элайджа тоже не задерживается, здесь он больше не нужен.

* * *

Они встречаются на следующий день у него. Здесь тихо, спокойно. Здесь нет Хейли, её мужа, и, конечно, здесь нет Никлауса. Все раздражающие факторы по возможности исключены.

Вначале разговор не идёт. Ни один из них не знает, с чего начать. И тогда Камилла делает шаг к шкафу и, достав из него бутылку, быстро наполняет два бокала.

— Думаю, начнём с малого.

Получив от него одобрение, занимает кресло напротив и достаёт из сумки карточки. Их Элайджа видел и раньше — игра с вопросами и ответами. Неужели Камилла рассчитывает, что так сможет от него чего-то добиться?

— Вот тебе вопрос: как звали коня Дон Кихота?

Элайджа медлит с ответом.

— Просто смешно, — произносит она вместо него.

— Ладно. Глупая затея. А как Хейли? Вы с ней вроде близки? — сделав глоток, задаёт она новый вопрос.

Отвечать на этот ему точно не хочется.

— Росинант. Коня зовут Росинант.

Он облокачивается на спинку кресла и смотрит прямо на неё. Камилла дарит Элайдже свою улыбку и продолжает. Вопросы сыплются один за другим.

Элайджа не замечает, как расслабляется, а ведь когда всё только началось, назвал это старым трюком и при этом не самым разумным. Он избавляется от пиджака, от душащего его галстука. Так легче и при этом более по-домашнему.

Всё заканчивается в одно мгновение: Камилла так распаляется, что оказывается слишком близко и, когда откидывает очередную карточку с вопросом, задевает руку с бокалом. Пара капель на манжете, протянутая салфетка, сосредоточенные движения в попытке избавиться от пятна. Грязь, от неё просто необходимо очиститься. Всё должно быть идеально чистым. Монстр снова поднимает голову. Элайджа слышит, как Камилла зовёт его, но откликается далеко не сразу. Перехватывает её руку и смотрит прямо в глаза. Камилла замирает. Напряженный взгляд направлен на него. Элайджа слышит как она нервно сглатывает, и лишь тогда разжимает захват. Причинять ей вред не входит в его планы.

— Думаю, на сегодня хватит.

Она быстро собирается, и Элайджа не видит смысла ей препятствовать.

* * *

Образы так и мелькают перед глазами:

Тёмный коридор, горящие свечи. Несмотря на гуляющий по коридору ветер, их пламя не гаснет. Занавески колышутся, как и подол бегущий впереди девушки. Лица он не видит, только чует её страх. В предвкушении скорой расправы монстр внутри довольно урчит. Торопиться нет смысла. Добыче от него никуда не скрыться. Бежать просто некуда. Девушка добегает до окрашенной в красный цвет двери и в отчаянии дёргает за ручку. Пытается толкать, но дверь не поддаётся. Остаётся такой же закрытой к моменту, когда он рядом.

Её крик разносится по коридору, ударяется о стены и возвращается к Элайдже в тот момент, когда он заставляет её повернуться к нему лицом. Секунда на узнавание. Такое знакомое лицо, но совесть молчит, а зверь ликует. Добыча у него в руках, и никуда теперь не денется.

Из воспоминаний его вырывает знакомый голос. Камилла. Она снова здесь. Вот уже несколько дней, как она приходит сюда, и каждый раз они всего лишь разговаривают. Кажется, Элайджа начинает понимать, почему Никлаус так уважительно говорит о ней. Камиллу не пугает то, что он рассказывает ей. Она рядом и искренне хочет помочь. Это странно, непривычно. Элайджа сам привык помогать другим, а не быть объектом помощи.

— Наша задача: раскрыть твоё подсознание. В своей диссертации я писала, как подавленные травмы часто могут проявляться в девиантном и жестоком поведении.

Голос Камиллы обволакивает. Спокойный тон даёт расслабиться.

— Знаешь, вроде как в тысяча восемьсот девяносто седьмом один мой друг, назовём его крёстным отцом современного психоанализа, говорил что-то похожее за чашкой чая в венском кафе, — Элайджа сам не знает, зачем произносит это.

— Ты сейчас просто так упомянул Фрейда? Ладно. Но я знаю то, чего даже Фрейд не знал, — говоря, Камилла меняет позу: руки лежат на коленях, теперь она ещё ближе. И, кажется, совершенно не боится его.

— И что же это? — за внешним спокойствием прячется неуверенность.

— Каково это, когда тебя без твоего согласия избавляют от глубокой, ужасной боли.

Элайджа смотрит прямо, отвечать не спешит. Хочется, чтобы Камилла ушла, и он понимает: достаточно попросить, и она так и сделает, только проблема останется нерешённой.

— Это как и благо, так и ужасное преступление. Тебе это знакомо? — вместо ответа — кивок. — Отлично. Давай начнём с упомянутой тобой красной двери. Что это за дверь?

Какое-то время Элайджа мешкает. Камилла терпеливо ждёт. И, только начав говорить, он понимает, что ему давно нужен был человек, который смог бы его выслушать. Не стал бы судить.

— Это образ из моего прошлого, — говоря, он не смотрит на Камиллу. Так легче, так проще. — Молодости. Это была дверь в скотобойню. Порой я отрывочно вижу её. Она как воспоминание, так и метафора. Неописуемые поступки — покояться за ней во мраке.

Камилла не сводит с него взгляда. Слушает внимательно, давая понять, что она не уйдёт, независимо от того, что он расскажет.

— И много ли их было? — из расслабленной её поза становится напряжённой.

— Камилла, послушай, сама знаешь, жестокость мне знакома. Обычно я проявляю некоторую сдержанность. Но всё же время от времени я погружаюсь в хаос. И срываюсь с этой цепи. Эти деяния покоятся там. За той дверью.

Элайджа резко встает с кресла и подходит к окну. Видеть её реакцию на то, что он сейчас скажет, не хочется.

— Почему именно за ней?

— Именно там первая женщина, которую я полюбил, призналась, что тоже любит меня, — Элайджа на секунду задерживает дыхание, нервно облизывает губы и только потом продолжает: — И именно там я оставил её тело, когда отнял её жизнь. Но об этом никто не знает. Даже Никлаус.

Про себя же добавляет, что не уверен в этом до конца. Благодаря матери его воспоминания о смерти Татьи смешались с тем, что рассказала сама Эстер. Она была отличным манипулятором. Знала на какие рычаги давить.

— Мой брат любил Татью так же сильно, как и я. Он всё ещё верит, что это мама её убила.

Взгляд Камиллы по-прежнему устремлён прямо на него. В голосе лишь твёрдая уверенность в том, что она может помочь. В глазах нет страха. И это успокаивает. Монстр внутри молчит. На то, чтобы вновь усадить его на цепь, потребуется время. Но теперь Элайджа верит, что при поддержке Камиллы у него это получится.