Львиный след на снегу (гет)

Он не хотел просыпаться. Его тысячелетний сон был так глубок и сладок… Но настырный будильник продолжал зудеть, настойчиво ввинчиваясь в слуховую мембрану занудливым сипением:

— Проссс-с-снисссс-с-с… ну проссс-с-сниссс-с-с-с…

Не хочу, отстань!

— Прикассс-с-сываю проссс-с-снутьссся-а-а…

Не понял. Он приказывает?.. Так. Это кто тут раскомандовался?!

Тряхнув головой, древний засоня открыл глаза, желая взглянуть на возмутителя спокойствия. Зародившаяся было злость испарилась без следа, едва он увидел будильника. Сопляк. Всего лишь мальчишка шестнадцати лет от роду, вон, молочком ещё пахнет. Стоит, крепко зажмурившись. Правильно, не смотри на меня — я василиск! Ну, отрок, что тебе нужно от меня? Хм, куда-то зовет? Подползти к девочке, на которую он указывает? А зачем?

— У-у-убей…

Э?.. Что ты сказал??? Я не расслышал… И не мог бы ты по-английски? Мальчик снова натужно покраснел, сипя новые приказы, свернувшийся перед ним кольцами зелено-голубой гад терпеливо и снисходительно слушал его натужное сипение, откровенно издеваясь над Томом Реддлом, в поте лица трудящегося, пытающегося заставить змея работать на себя. Тужился Том, тужился, потел, краснел, сжимая кулаки и надсаживая глотку, стараясь шипеть громче, но всё впустую: разбуженный змей лежал перед ним с самым скучающим видом, лениво облизывался и пару раз даже зевнул, гад!.. Ничего не добившись, Реддл в отчаянии воскликнул:

— Да будь ты проклят! Всё против меня! Всё!!! А я жить хочу…

Выкрикнув это, мальчик отвернулся к колоннам, сел на пол и бессильно зарыдал. Обеспокоенный эмоциональным выплеском, змей придвинулся к юноше и, осторожно коснувшись его плеча, тихо спросил:

«А что тебе мешает?»

Услышав его голос в голове, Том удивленно обернулся и посмотрел в янтарный глаз. Не успев испугаться, переспросил:

— Ты можешь говорить по-английски?

Василиск качнул головой сверху вниз.

«Да, — и повторил вопрос: — Так что тебе мешает?»

— Дамблдор мешает. Я уже который год прошу директора Диппета оставить меня на лето в школе, он вроде не против, но Дамблдор… всё подзуживает, шепчет ему на ушко, что-де правилами не положено, и у деточек должны быть полноценные каникулы в кругу семьи… Послушай, он издевается, да? Он же сам приходил ко мне в приют, сам лично видел, что у меня нет никакой семьи, и всё равно выпихивает меня под бомбы.

«Бомбы?» — с интересом переспросил василиск.

— Ну да, — Том закивал. — В маггловском мире война идет, там сейчас лето сорок второго года настало, Лондон бомбить начали, и мне очень страшно. Я не хочу возвращаться в приют, зная, что в любую минуту могу погибнуть.

Змей кивнул, перевел взгляд на девочку, лежавшую у подножия статуи Слизерина, и осведомился:

«А её зачем убивать?»

Мальчик побледнел. Одно дело — приказывать неразумному существу, и совсем другое — признаться ему, оказавшемуся разумным, что хотел убить человека. Но несостоявшееся орудие убийства ждало ответа, и Том через силу выдавил:

— Я хотел… кое-что сделать, э-э-э, в-вычитал в книге, как не умереть… вот.

Змей приподнял надбровья, смерил парня недоверчивым взглядом и придирчиво продолжал расспросы:

«Но что именно ты хотел сделать?»

— Крестраж… — едва слышно прошептал Том.

«Крестраж не спасет от смерти, — очень серьезно принялся объяснять змей. — Да, с его помощью можно потом возродиться, но… Душа из-за Грани — это, увы, злобный и вечно голодный лич. Полноценного возрождения не получится. Часть памяти, магии и самой жизни останутся за Гранью, а то, что укрепится в новом теле, к сожалению, будет физическим, моральным и, чаще всего, безумным уродом. Вот что тебя ждет, мой дорогой отрок».

— Это совершенно точно? — жалобно спросил Том, чувствуя, как слезы щиплют глаза, и отчаянно смаргивая.

«Да, мой дед видел одного такого лича, возрожденного при помощи крестража: пренеприятный тип, злющий, вечно бешеный, ни секунды мирного покоя, не спал, не ел, а бесился и всех убивал, кого увидит и достанет».

— А почему о нем ничего не известно? — недоуменно уставился на змея Том.

«Почему не известно? Эта история в Египте началась, а потом продолжилась здесь. Вспомнил? Вот то-то же».

О да, вспомнишь тут… всемирно известную страшилку об ожившей мумии Имхотепа, о том, как его привезли в Англию, так он такую кровавую дискотеку тут устроил со скуки — пол-Англии вырезал и отплясывал на костях до тех пор, пока, наконец, горстка самых храбрых магов не рискнули спалить чудовище Адским Пламенем, применив заклинание Адеско Файр, ставшее потом запрещенным — ну ещё бы, весь Лондон тогда спалили, в 1666 году. Зато и следов от монстра не осталось. Б-бррр-р-р-р, не дай бог стать таким же! Но…

— Но что же мне делать? — потерянно спросил Том, обреченно взирая на чешуйчатого собеседника.

«А пойдем-ка к директору, замолвлю за тебя словечко, — решительно развернул кольца змей. — Покамест у меня погостишь… И, кстати, девочку отнеси обратно, а?»

Обнадеженный Том послушно поднял на руки бессознательную однокурсницу Уоррен и доставил в Больничное крыло, объяснив колдомедику Фенвику, что нечаянно оглушил её на тренировке. Миртл, кстати, подтвердила, сказав, что не помнит, откуда заклинание прилетело. Разобравшись с Миртл, Том полетел к директору, у которого сейчас должен был находиться его неожиданный заступник — василиск. Постучался, услышал нервное:

— Да-да! Войдите.

Глубоко вдохнув, Том толкнул дверь и вошел. Бледный до синевы Диппет глянул на него из-за стола выпученными от ужаса глазами — каждый размером с царский русский рубль. Казалось, ещё немного, и он хлопнется в обморок. Перед столом свернулся кольцами василиск. При свечном и каминном освещении он оказался сине-зеленым с красной костяной короной, красивый, кстати. Дверь позади скрипнула, и вошли ещё двое: профессор трансфигурации Дамблдор и мастер зельеварения Слизнорт. Последний бухнул на ходу:

— Звали, директор?..

И осекся, увидев причину вызова. Дамблдор, надо отдать ему должное, среагировал моментально: метнул с порога Дуро, которое, отскочив от бронированной шкуры, срикошетило в занавеску на окне, превращая её в каменную ширму…

— Не колдовать! — истерично взвизгнул Диппет. Дамблдор поспешно опустил палочку, сверля недобрым взглядом Тома Реддла: понятное дело, решил, что это он привел сюда василиска, змееуст паршивый. Да? Ты так думаешь, старче? Ну так обломись тебе… Змей выпрямился, вытягиваясь над полом аж на шесть метров — выше потолок не позволил — и заговорил по громкой связи:

«Этот мальчик — сирота и живет в приюте, а значит, я имею право на его усыновление. Говорю вам от имени Салазара Слизерина, я, Гвинедд Блай-Грин, заявляю об этом официально: отныне я беру полную опеку над мальчиком Томом Марволо Реддлом и предоставляю ему в полное распоряжение свои личные покои в Тайной комнате Салли Слизерина».

Том стоял и слушал, замерев и не дыша, но не вмешивался — не идиот же он! — когда тут, можно сказать, его судьба решается… Он ведь немногого хотел, всего лишь убежища на лето, а тут… такое! Прямо целая семья назревает! Ну и что, что папа в чешуе? Зато самый-самый, ни у кого такого больше нет!

Личико профессора трансфигурации по цвету сравнялось с несвежей сметаной, а его страх запах точно так же — кисло и невкусно. Что, не нравится? Ну да, я василиск, а не галлеон, чтобы всем нравиться.

Таким образом, самый первый сокрушительный облом настиг Дамблдора в далеком тысяча девятьсот сорок втором году. Второй облом настиг в пятьдесят пятом, когда старина Армандо Диппет ушел на пенсию, а его директорский пост занял Гвинедд Блай-Грин, к тому времени прочный и законный гражданин маг-Британии, Первый советник Миллисенты Багнольд, министра Магии. Потому что эти тринадцать лет, с сорок второго по пятьдесят пятый, разбуженный василиск усердно трудился, прежде всего очистив замок от привидений, оставив только факультетских призраков на память и Пивза для увеселения. Кроме того, он патрулировал Запретный лес и прилегающие территории, контролировал популяцию русалок в озере, запретил Хагриду заводить подружку для Арагога — один акромантул есть и хватит.

Наставником он был прекрасным, преподавал историю и изящную словесность с этикетом, его познания оказались бесценными, его даже так прозвали — Хранителем тысячелетий. Он прополз сквозь время и был, что называется, самой историей. Он стал настоящей, очень ценной достопримечательностью Хогвартса. Дети его очень любили и первые проголосовали за него, когда он предложил на пост директора свою скромную кандидатуру. Тринадцать лет — это все же энный промежуток времени: некоторые старшекурсники успели выпуститься, жениться-выйти замуж и даже родить детей, и, прознав о том, что в директора баллотируется старый добрый Гвин, тут же отдали свои голоса в его пользу.

В сорок пятом году выпустился Том, успешный и перспективный молодой человек, подающий надежды. Любящий своего приемного отца, он не пожелал покидать школу и попросился на работу на место преподавателя. Дамблдор воспротивился и посоветовал Диппету не допускать парня до этого, но Том, получив отказ, пошел к папе и пожаловался. Гвинедд нашел Дамблдора, посверкал ему в душу огненными очами и пообещал окаменить, если он так и будет чинить препоны его ребёнку. Обещание подействовало, пришлось старику заткнуться и смириться с тем, что в школе теперь постоянно находится темный маг-змееуст. А пятьдесят пятый год принес ему крайне неприятный сюрприз — он проиграл выборы. Расстроился Дамбушка просто страшно, прямо до слез и заикания: ну как же так, какой-то червяк его переплюнул по количеству голосов?!

Итак, законным директором стал Гвинедд Блай-Грин, сиятельный и замечательный во всех отношениях василиск. Кстати… Однажды Том спросил:

— У тебя такое красивое имя, кто назвал тебя так?

«Гвинеддом Блаем-Грином звали рыцаря, который привез меня из Палестины и подарил Салазару. В то время я был чуть побольше чулка и являлся трофеем, изъятым из гнезда. Тот рыцарь убил моего отца и имел вполне заслуженную славу как лучший драконоборец тех времен».

Полетели года и десятилетия, учились и сменялись потоки студентов. Сел на стул и замер под Шляпой Северус Снейп.

— Слизерин!

Дамблдор проводил его взглядом и зачитал следующее имя:

— Джеймс Поттер!

— Гриффиндор!

— Сириус Блэк!

— Гриффиндор!

— Ремус Джон Люпин!

— Когтевран!

— Питер Петтигрю!

— Пуффендуй!

— Лили Эванс!

— Гриффиндор!

— Мэри Макдональд!

— Гриффиндор!

И ещё десятка два имен… Пока были невинными детками, дружили смешанной кучей с разных факультетов, постепенно образовав тесные компашки: Джим и Сиря с Мэри и Лили, Рем с Пандорой Вулич и Ксено Лавгудом, Питер и Фрэнк с Алисой… Сам Северус сошелся с Регулом Блэком, Гидеоном Ноттом, сыном русских эмигрантов Антошкой Долоховым и братьями Лейстренджами.

Ещё немного лет пролетело, выросли невинные детки, а вместе с ними и гормоны. Стали мальчики на девочек заглядываться, а те, ловя на себе заинтересованные взгляды — прихорашиваться стали, краситься, реснички-косички завивать… Настала эпоха юношеских прыщей и дуэлей, ну, они вообще всегда и везде бывают, но речь-то об определенных личностях. На простушку Алису Норман никто не претендовал, и Фрэнк Долгопупс без труда завоевал её сердце. Пандора и Ксено с третьего курса не разлучались, и их давно считали прочной устоявшейся парой. Лили, потаскушка мелкая, разрывалась между тремя красавчиками: Джимом Поттером, Сирей Блэком и Севкой Снейпом… Горячие парни испанскими быками ревновали рыжую красотку к каждому столбу — гормоны, как ни крути, сильная штука, как взгреет да прижмет, да как задушит феромонами, в облачко лохматое определенной формы и то влюбишься.

Звуки дуэли привлекли и сейчас народ. В том числе и учителей, подошедших к окнам. А услышав воинственный вопль какого-то взъерошенного очкарика, Том и вовсе трансгрессировал на поляну под дубом на берег озера.

— Кто-нибудь хочет посмотреть, как я сниму с него подштанники?

В результате подштанники снялись с самого очкарика, которого профессор Реддл без реверансов подвесил вверх ногами. И все увидели миленькую маленькую писечку. Хохот стоял…

Красная и разочарованная понятно чем Лили убежала в слезах, а к Снейпу подошла Мэри Макдональд, с платочком и уважением, у Северуса ТАМ сквозь ткань выпирал такой внушительный бугор…

С ветрогонкой Лили Северус расплевался, на прочих девушек пока не смотрел, но те не теряли надежды, тщательно красуясь перед слизеринцем, ведь хорош, засранец! Перспективный, умный, начитанный, по всем предметам высшие баллы гребет, и в штанах кое-что есть. Вот уж воистину: каков шнобель — таков и член.

Ещё пара лет пронеслась-пролетела, и выпустились наши студентики из школы Хогвартс. Раскидала их судьба по разным делам и долям: Регул и Сиря Блэк уехали во Францию, шлифовать свои испорченные манеры, Фрэнк и Алиса сыграли свадьбу и дружно рванули в мракоборческий центр, учиться дальше и жить для себя, любимых. Потеряв красавца Сирю, Лили спохватилась и вцепилась в то, что осталось, в Джеймса Поттера, но при этом алчно поглядывала на Снейпа, если тот появлялся в её поле зрения. Продолжала метаться между самцами, гриффиндорская рыжая львица.

На Джима же тем временем нажали престарелые родители, достав вечным — «а когда ты женишься, сынок, когда внучата у нас будут, а?» Поозирался в надежде на что-то, но нет, никому он не интересен, вздохнул и сделал предложение Лили Эванс. Та приняла приглашение под венец сразу, без раздумий. А что делать? Природа-то требует.

Северус увлекся боевкой и зельями, нашел пару Великих Мастеров и пошел к ним в подмастерья. И к двадцатому году добился желаемых для себя результатов — стал профессиональным дуэлянтом и первоклассным зельеваром. А тут и толстяк Слизнорт на пенсию запросился, в школе появилась вакансия профессора зельеварения. Поискав там-сям, Северус пожал плечами и накатал заявку, которую и положил на стол пред сияющие очи директора-василиска. Тот просканировал кандидата золотым рентгеном и утвердил на работу с приличным окладом. Так. Карьера есть, где тут красивые девушки? На ум сразу пришла по-спартански прямая, честная и чистая шотландка Мэри Макдональд. Она одна-единственная подошла к нему тогда, распростертому на земле с грязной мыльной пеной, лезущей изо рта, помогла подняться, утереться и подставила ему свое плечо. Что-что, а добро Северус помнил. Написал ей письмо и предложил встречаться.

Весть о помолвке, а затем о свадьбе Северуса Снейпа и Мэри Макдональд ввергла честолюбивую Лили в шок — как так??? Это её мальчик! Придя в себя и взвинтившись до крайности, рыжая фурия понеслась в министерство — узнавать адрес предателей. Каково же было её изумление, когда ей сообщили, что Сева Снейп проживает по старому адресу: Коукворт, Паучий Тупик. Выйдя из отдела информации она столкнулась нос к носу с вышеупомянутой парочкой: сияющих и счастливо улыбающихся Севку и противную гадкую Мэрку… Жаркая всепоглощающая ревность вкупе с ненавистью кровавой пеленой застили ей глаза, и Лили, обманутая в самых лучших своих надеждах, совершенно потеряла голову: яростно взвизгнув, она без раздумий накинулась на удачливую соперницу.

Женские драки весьма эпичны, кто не видел, тот много потерял… Две очаровательные девушки за какие-то считанные секунды превращаются в растрепанных тёток, чумазых, драных и потасканных, визжа и ругаясь так, что портовая шлюха удавится, они катаются по земле жутким многоногим и многоруким клубком, когтят воздух скрюченными пальцами, пытаясь добраться до рож, во все стороны летят клочья одежды и волос.

Ошарашенные мужчины, как правило, стоят столбами, тупо моргая на катающийся по полу клубок и стараются не вмешиваться, боясь попасть под горячую лапку разозленной ведьмы, а уж когда дерутся настоящие ведьмы… Ну, колдунам всё же жить охота.

Вокруг дерущихся девушек образовалось огромное поле свободного пространства. Случайно оказавшиеся здесь журналисты, экзальтированно попискивая, с сумасшедшей скоростью строчили в блокнотах, забрызгивая всех чернилами, фотографы пластались в различных позах, стремясь сфотографировать всё во всех возможных ракурсах: со сторон, сверху и как-нибудь снизу…

Наконец опомнились двое: Северус и прибывшая по делам Вальпурга Блэк. Переглянувшись, они вынули палочки и заклинаниями растащили драчуний. Мэри тут же принялась приводить себя в порядок, а вырывающуюся Лили Вальпурга охладила вопросом: а что скажут Поттеры, когда узнают о безобразном скандале? И, кстати, ты же, кажется, замуж за их сына вышла, не? Так какого бычьего хрена вы тут бои львиц устроили?! Ведь лев-то у каждой вроде есть.

Разобрались, принесли взаимные извинения (правда, кое-кто извинился сквозь зубы) и разошлись.

Дома Лили, стоя перед зеркалом и снимая с себя обрывки своего и чужого платья, задумчиво уставилась на русый волос, сплетшийся с её собственным и потому не удалившийся с остальными от заклинания Очищения. В её повернутых на честолюбии мозгах моментально зародился план: как всё-таки застолбить любимого Севушку. Увы, такая ревнивая любовь далеко не редкость. Будучи жуткой собственницей, Лили и представить не могла, что её красавчик Северус может оказаться интересен и нужен кому-то другому, ей казалось, что Севка принадлежит только ей, сколько она себя помнила, он всегда был с ней, всегда жил по соседству. О том, что они познакомились на детской площадке, когда им было по восемь лет, Лили предпочла забыть, это было неудобное воспоминание и совсем ей не нужное.

Началась дикая охота на самца. Зачем — Лили и сама не знала, вот втемяшилось ей в голову это жизненное «надо» и всё тут. Наверное, в ней взыграл инстинкт обладания: пока не поймает — не успокоится. Нутром чуя местонахождение Северуса, она всегда безошибочно находила его, надеясь улучить момент, когда он будет один хотя бы на час — именно столько длится действие оборотного зелья, которое Диана-охотница постоянно носила с собой с волоском наготове.

И однажды ей улыбнулась удача. На одном из балов-приемов, устроенных леди Августой Долгопупс по поводу удачно сданных Фрэнком и Алисой экзаменов на мракоборцев, собрались почти все одноклассники обоих поколений — старшего и младшего, в том числе и Мэри Макдональд, притащившая на аркане вечно занятого Северуса. Лили чуть кипятком не уписалась, услышав, как помолвленные договариваются о том, что Мэри останется на празднике, а Северус пойдет домой, так как ему неприятно находиться в таком шуме и гаме. И вообще — не люблю толпу, и у меня голова болит!

Высказавшись в таком ключе, Северус пошел прочь. Лили, чуть ли не капая слюнями, прокралась за ним, на пару секундочек юркнув в нишу, чтобы растворить во фляжечке волосок и выпить готовое Оборотное. Не забыв трансфигурировать бальное платье.

Молодой двукратный Мастер отошел уже на приличное расстояние от Долгопупс-касла, почти дойдя до границ трансгрессионной линии, как его сзади окликнули:

— Северус, я передумала! Подожди меня!.. — обернувшись, он молча смотрел, как его догоняет возлюбленная. Подлетев, она удивила его, жарко шепнув: — Хочу тебя… — и жгучая страсть в янтарных глазах. Ну раз девушка захотела… кто ж отказывается-то? Утянув её с собой в воронку, Северус трансгрессировал их в Косой переулок, прямо к крыльцу гостиницы-кафе мадам Паддифут. Почему сюда, Лили не рискнула спрашивать, опасаясь, что её раскусят. Серебристые атласные обои на стенах таинственно мерцали в свете свечей, безучастно взирая на то, как пара молодых людей, раздев друг друга, заваливаются на кровать. Как переплетаются в интимных объятиях. Как молодой мужчина на миг замер и озадаченно принюхался к подруге, потом пожав плечами, возобновил ласки. Так же молча стены наблюдали за тем, как молодая женщина после сорокаминутного безостановочного секса, выскользнув из постели, потихоньку собирает манатки, стремясь уйти как можно тише и незаметнее, оставив вусмерть затраханного парня…

Проснувшись, Северус недоуменно оглядел номер, не находя рядом подруги. Сел, вздохнул и начал одеваться, недовольно бурча при этом:

— Женщины! То им некогда, то краска слишком воняет, не могу любить в таком аромате… То передумает передумать, вот и куда её опять унесло?

Вернувшись домой, он принялся за покраску стен своего нового, недавно купленного коттеджа, продолжая ворчать о странностях и перепадах настроения этих беременных, для которых всё слишком воняет. Несколько раз он даже малярную кисть понюхал — краска как краска. Досадливо отмахнувшись от невнятных мыслей, которые тихо царапались на краю сознания, Северус с головой окунулся в ремонт. Этот коттедж на Стерлинг-драйв они с невестой купили сразу же, как стало понятно, что в их будущей семье ожидается пополнение, а значит, нужен новый хороший дом в благоустроенном районе. Конечно, пришлось съехать от родителей, но Тобиас и Эйлин только порадовались за них и обещали помогать по мере необходимости.

Получив свое, Лили внезапно успокоилась, ну просто как отрезало! И окунулась в семейную рутину. Когда её настигли первые признаки-симптомы беременности, она лишь вяло удивилась — надо же, после двух лет брака с Джимом ей наконец-то удалось забеременеть.

Беременность протекала ни шатко ни валко, средне, с обычными токсикозами-гестозами, отеками и перепадами настроения, со странными пристрастиями в еде и напитках.

Старшие Поттеры, увы, внука не дождались — эпидемия драконьей оспы выкосила старшее поколение маг-Британии. Джим похоронил родителей за два месяца до родов. Грустно, конечно, но им хоть расстраиваться не пришлось, всеведущий Мерлин пощадил их, ведь имя внука не отобразилось на семейном гобелене Поттеров… Зато Джим осатанел, видя, как золотая нить «наследника» ползет от Лили Поттер куда-то в свободную сторону, в пустоту, в никуда. Наставила супружница рога рогатому оленю.

Беременность Мэри Снейп текла по-шотландски — спокойно, тихо и размеренно. Последние месяцы Северус прямо таял от умилительного счастья, глядя на милую и невероятно похорошевшую женушку, такую уютную и родную, сидящую в глубоком кресле-качалке с вязанием на необъятном пузе.

Что и говорить, в плодотворном тысяча девятьсот восьмидесятом году начался настоящий бэби-бум, словно восполняя утраченный ресурс, устроенный неожиданным покосом Смерти, собравшей перед этим богатый урожай стариков. Как будто кто-то свыше позаботился о том, чтобы Британские острова не были перенаселены.

Салли Энн Снейп родилась двадцать шестого июня, месяц спустя, тридцать первого июля родился Гарри Поттер. Разной, очень разной была атмосфера в семьях Снейпов и Поттеров. Черноглазку Салли окружили любовью, нежностью и заботой: как ни проснется, а над ней счастливые лица родителей, наверное, поэтому она начала улыбаться раньше положенного времени, а не в три месяца, как всякий младенец… Ведь и папа, и мама одинаково смеялись-улыбались ей, агукали и ворковали, трясли погремушками и целовали пяточки.

Гарри не так повезло. Едва Лили оправилась от родов, Джеймс спустил тормоза — начал поколачивать жену-изменницу. Почесав об неё кулаки, он запирался в семейной библиотеке с бутылкой виски, которым глушил свое горе. Орущего младенца он ненавидел всеми фибрами души, а когда Сиря, выразив восторги, предложил себя в качестве крестного, Джим разбил бутылку об его голову, бросив её так молниеносно быстро, что Блэк не успел увернуться. Жизнь Лили превратилась в ад. Поттер пил, не просыхая, орал по малейшему поводу и бил-колотил без видимой на то причины. А когда он в пьяном угаре швырнул через всю комнату папину гипсовую пепельницу и она просвистела прямо над правым ухом пятимесячного Гарри, Лили поняла, что дальше оставаться в этом доме просто опасно для жизни.

Ну, волшебники вроде не разводятся, так что единственное, что оставалось Лили, это побег от бешеного мужа. Петунья была изумлена прямо до онемения, увидев на пороге блудную сестрицу с орущим свертком на руках. Бродяжка жалко шмыгнула красным носиком и побитой собачкой попросилась на ночлег. Родственник в Англии, живущий на иждивении у других родичей, сродни татарину. Особенно, если это взрослый и разочаровавшийся в жизни родственник, который, потеряв всякий интерес ко всему на свете, лежит пластом на кровати в гостевой комнате, бессмысленно пялится в потолок и совсем не обращает внимания на ребёнка, которому давно пора сменить подгузник…

Вернону это безобразие вскоре надоело, придя в комнату, он навис над свояченицей и рявкнул:

— Ну вот что, дорогая сестрица, хватит мне и Петунье тут нервы трепать, собирай свои вещички и выметайся отсюда, денег я тебе дам достаточно, чтобы ты в гостиницу устроилась, на большее не рассчитывай.

Лили это равнодушно выслушала, а потом сообщила дохлым голосом:

— Мне всё равно. Сгинь, толстый жирный боров, пока я тебя в жабу не превратила… — подумав, она поправилась: — Хотя из тебя выйдет только хряк, кастрированный самец свиньи.

Вернон нагнулся, поднял обнаглевшую родственницу, на вытянутых руках отнес в ванную комнату, посадил в эмалированную емкость и включил ледяной душ. Визг Лили был сравним с иерихонской трубой, аж кафельная плитка потрескалась. А Вернон добавил ещё децибел, проревев:

— О ребёнке подумай, дура! Думаешь, ему очень здорово сидеть в грязных памперсах рядом с дохлой мамашей?!

От Лили одни зеленые глазища остались, сидит в ванне, мокрая насквозь, обняв руками колени, и оцепенело на Вернона моргает. Полюбовавшись на черное дело своих рук, Вернон удовлетворенно кивнул и вышел с чувством выполненного долга. Хоть и грубая тактика, да сработала. Лили одумалась и взялась за ум, вспомнила, что помимо магического мира есть ещё и обычный, маггловский. Собрала документы и принялась искать работу. Обладая неглупым умом, она придумала совместить магию с работой в музее — стала искусным реставратором, немало картин и ваз эпохи Мин были спасены и проданы в хорошие коллекции. Вскоре она стала известной мастерицей, обзавелась постоянными клиентами и подолгу разъезжала по разным командировкам на всякие исторические экспедиции и раскопки.

Гарри, бывало, по полгода не видел мать и очень-очень радовался, когда она возвращалась. Правда, первое время ребёнок порой забывал мамку, и его приходилось заново знакомить с ней. Первые шаги Гарри и первые зубки достались Петунье и Вернону, мама была в командировке.

В одной из таких командировок в Венесуэле Лили встретила новую любовь — Факунду Арагону. Горячий бразильский мачо покорил её сердце своей перламутровой улыбкой кинозвезды, выгоревшими на солнце пшеничными волосами и холодными синими сапфирами на месте глаз. Несмотря на солнечную внешность, душа его оказалась ледяной — Факунда не любил детей и был жутким собственником, совсем как сама Лили, и ревновал её не то, что к столбу, но и к чайнику, стоило ей присосаться к носику попить, так тут же начинал брюзжать, что она слишком интимно пьет. В общем, нашла балетка пару, да и тот сапог.

Теперь Лили хорошо если раз в год заедет на Тисовую проведать сына и родственников. Покидав на пол ворох пакетов с южноамериканскими брендами и завалив Тунью и Вернона с Дадликом ненужными сувенирами, торопливо чмокнув Гарри куда-то в район уха, она рассеянно выслушивала сбивчивые вопросы сына и, ответив невпопад на пару-тройку из них, выпархивала за дверь, исчезая снова на год.

Ладно, хоть письма не ленилась писать на радость маленькому Гарри. Их было немного, и все их Гарри хранил в коробке из-под имбирного печенья. Сам Гарри писал маме помногу и часто, на каждый значительный день календаря. Сначала это были детские каракули четырехлетнего малыша из двух-трех слов: «Пьивет маМа, юлбью. Скучяю, кагда пиедешь? и У миня ддень роздения, а тебья нету, но я всё авно тебя любью и жду». Письма пятилетнего, шестилетнего и семилетнего Гарри становились длиннее и подробнее, в которых брошенный сын продолжал писать всё то же, что любит, ждет и скучает.

Написав очередное письмо в никуда мифической матери, Гарри отдавал конверт тёте Петунье и, поддернув штанишки, с радостным гиканьем уносился в гостиную, где начинал сражаться с Дадли в парную игру на приставке, стараясь зацапать лучший джойстик, тот, что с целыми кнопочками…

На самом деле Гарри не скучал по вечно отсутствующей мамаше, привык, как и все дети, у которых родители вечно в разъездах, командировках или геологических экспедициях.

Салли Энн в два года стала просыпаться с удивленным вопросом, проснется, потрет кулачками сонные глазки, посмотрит по сторонам и спросит:

— А где гайи?

Северус и Мэри не понимали и играли в угадайку:

— Гавайи? Гайки? Галки? Грелки?

На все эти наводящие вопросы Салли мотала головкой, надувала пухлые щечки, кривила губки и хныкала:

— Да нет, нет, гайи. Гайиии-и-и…

Потом, когда научилась вылезать из детской кроватки, начинала ходить по комнате, заглядывать за дверь, под стол и за кресла, ходит и кого-то ищет, зовет:

— Гайи, ты здесь? И тут нету Гайи… И здесь нету… — устанет от поисков, подойдет к маме с папой и с плачем снова вопрошает: — Ну где же Гайи?

Северус и Мэри растерянно смотрят на дочку, меж собой переглядываются и ломают головы, начинают гадать, кто же такой этот загадочный Гайи?

— Может, это её воображаемый друг? — неуверенно предположила Мэри. Северус недоуменно пожал плечами, сожалея, что не может заглянуть в голову двухлетней крохи и разгадать её умственную кашку. Через полгода Салли смогла сказать, что она ищет Галли, своего блатика.

— Будем делать? — флегматично поинтересовался Северус, оглядывая стройную фигуру жены. Та замахала руками, запротестовав:

— Да ну тебя! И так едва-едва пришла в норму! Нет-нет, Северус, пощади, не сейчас…

— Так она же брата хочет, вон, ищет, — Северус ткнул пальцем в сторону дочки, деловито топающей по комнате и таскавшей за собой на веревочке плюшевую собачку, бойко командуя ей:

— Иси, иси, Лой, иси Галли!

К четырем годам Салли перестала искать загадочного Гарри, научившись отличать свои провидческие видения от реального мира. Родители же, видя, что дочурка успокоилась, так и не стали делать второго ребёнка, решив ограничиться одним. Тем более, что у Северуса и так был целый Хогвартс. А к седьмому году жизни Салли, казалось, и вовсе забыла, что когда-то к ней в видениях приходил Гайи.

Вот так и росли параллельно в разных городах, ничего не зная друг о друге, Гарри и Салли Энн, дети разных матерей и одного отца.

В начале декабря восемьдесят седьмого года на Тисовую нагрянул гость. Прожег ледяными сапфирами обитателей дома номер четыре, оглядел гостиную, холл и кухню, совмещенную со столовой, и желчно осведомился, заставив Петунью вздрогнуть:

— Где Лили?

В ходе расспросов выяснилось следующее: с конца августа Лили записалась в африканскую экспедицию, доехала с бригадой до Кении и… пропала. Её искали два месяца, а после того, как застрелили двух львов-людоедов, в их пещере нашли кости белой женщины с остатками рыжих волос, поиски свернули, так как стало ясно, что Лили Поттер стала жертвой львов.

Но он, Факундо Арагона, в это не верит, его пламенное любящее сердце подсказывает, что Лили жива, ради чего он и приехал сюда — удостовериться и продолжить поиски пропавшей возлюбленной.

Было довольно тошнотно смотреть, как двухметровый громила сидит на стуле, шмыгает крупным пористым носом, утирает лопатами слезы и бьет себя пяткой в грудь, клянясь своей бразильской мамой, что никогда не забудет Лили и всегда-всегда будет её ждать. Вы только скажите, где она?..

Насилу Вернону удалось вытолкать Лилькиного хахаля за дверь, не прибегая к помощи полиции. Оставшись одни, супруги Дурсль озабоченно переглянулись — и что Гарри-то сказать? Вот не было печали…

Известие о пропаже матери Гарри воспринял так, как и положено ребёнку — расстроился, поплакал по ночам, пописался в постель, а потом успокоился вдруг, закаменел и попросил не упоминать о ней. Ясно-понятно, решил, что мама его бросила. На робкие объяснения тёти и дяди, что его маму львы скушали, обиженный ребёнок ответил так.

— Тётя, дядя, мама же ведьма, ну как её лев-то скушает? Меня вот самого собаки избегают, чувствуют во мне колдуна, а вы говорите — лев… Не надо мне ничего объяснять, бросила она меня, вот и всё. Да её никогда и не было рядом. Я не помню и не знаю её.

А о том, что мальчик с Тисовой улицы — колдун, знали все собаки в округе: однажды тихий сонный городок всколыхнула волна ужаса. С севера на юг его пересекла пегая собака — грязная и тощая, она бежала как-то деревянно, боком. Встречные псы бесновались, увидев её, кидалась было, чтобы разорвать, но тут же отскакивали назад и, поджав хвосты, убегали, так и не укусив пришелицу. До тугодумов-людей как-то не сразу дошло, что она бешеная. Пока до них доходило, и они, спохватившись, кидались к сейфам за «бульдогами» и пневматическими винтовками, больная псина успела доковылять до детской площадки, на которой резвились и играли дети. Увидев всклокоченную черно-белую дрянь с оскаленной пастью, испуганные дети с плачем и криками разбежались кто куда, кроме Дейва Питерса, сидящего в коляске по причине годовалого возраста и оказавшегося на пути у бешеной собаки.

Гарри, убегающий вместе со всеми, оглянулся на плач Дейва, увидел его мать, отчаянно спешащую к сыну с конца улицы, со стороны травмпункта, и понял, не успеет мать на костылях допрыгать. Вернулся к Дейву и попытался сдвинуть с места громоздкую коляску, что оказалось не под силу семилетнему пацанчику, тем более, что и колеса у неё были застопорены тормозными зажимами. На то, чтобы отжать тормоза, у Гарри элементарно не хватило времени — бешеная дворняга подковыляла совсем вплотную… И тогда он просто закричал на неё:

— Не трогай! Пошла прочь! — и Дейва собой загородил, отважный маленький герой. Собака словно на стену налетела, невидимую. Налетела и свалилась замертво. Так силен был магический выброс перепуганного Гарри… Ну да, попробуйте не испугаться, когда на тебя прет оскаленная смерть, с нереально острых клыков капает желтая пена, и рычит ещё, рычит!

Потом, правда, вивисекторы при вскрытии дохлой собаки найдут свою версию и успокоят общественность, скажут, что псина склеила ласты от кровоизлияния в мозг, и руками разведут, мол, вовремя это случилось, не успела детишек покусать.

То, что он волшебник, Гарри знал с пеленок, мама-то была хоть и урывками в его жизни, но была и кое-что сумела втолковать малышу, поглощала излишки его сырой магии, после научила направлять её от себя, например, на розовые кусты тёти Петуньи, дескать, поверь, цветам ничего не будет. Так что неприятностей Дурслям Гарри и не доставлял особенно, к семи годам он уже вполне сносно управлялся со своей магией и умел контролировать её.

Мамино «предательство» огорчило его, но не сломило. Гарри привык к тому, что мама у него вроде и есть, и в то же время её как бы и нет.

С течением времени, после целого года без единого письма от мамы, Гарри смирился с мыслью о том, что она, возможно, погибла. Ведь письма перестали приходить, а ему некому стало писать. Именно тогда Гарри задумался об отце. Спросил Петунью:

— А где мой папа живет? Можно ему позвонить или написать?

— Не знаю, Гарри, — тётя выключила плиту и повернулась к племяннику. — Позвонить ему нельзя, он волшебник, и телефона в его доме нет, а написать… как раз нам нечем, совы нет, чтобы ему письмо отправить. Была бы у них голубиная почта, но и тогда не всё так просто, ведь голуби летят обычно в голубятню.

— Совы живут в лесу, но иногда залетают и в поселки поохотиться возле амбаров или конюшен… — задумался Гарри. — Тётя Петунья, а давай к мистеру Эмберу съездим, он фермер, и у него большое хозяйство. Его сын в школе рассказывал, что им совы мешают спать — гремят и ухают так громко.

— Чем гремят? — удивилась Петунья.

— Ведрами, — поднял брови Гарри. — Сами-то они бесшумно летают, но мышка, крыса или хорек среди садового инвентаря прячутся и спасаются, так что когда сова их ловит, то невольно всё опрокидывает, вот всё и падает, и гремит-грохочет.

— Какой ты у меня умный! — Петунья восхищенно взлохматила волосы племяннику и вздохнула. — Не получится, Гарри. На фермах охотятся обычные совы, такие письма не отнесут, а, скорей всего, потеряют где-нибудь в лесу, растреплют и размочат. У колдунов волшебные птицы служат, специальные совы-письмоносцы.

— Жаль… — приуныл Гарри, опустив голову, принялся ковырять пальцем микроскопическую дырочку на скатерти, пытаясь её расширить и увеличить. Петунья осторожно спросила:

— А чего ты вдруг про отца вспомнил?

— Ну, я подумал… — Гарри вздохнул. — Раз мамы теперь нет, то обо мне дальше, наверное, папа должен позаботиться, да?

— Вообще-то у тебя есть мы, — как можно мягче попыталась перенаправить упаднический настрой мальчика Петунья. Она его понимала: ребёнок внезапно почувствовал себя осиротевшим: пока была мама — всё было в порядке, но теперь, когда её не стало, малышу стало неуютно от осознания того, что он, возможно, полный сирота. Весомая причина для расстройства.

— Я знаю, — Гарри выжал из себя жалкую улыбку.

Лили Поттер объявили без вести пропавшей, потому что скелет всё же опознали родственники, это была некая Дебора Мэйфильд, пропавшая в Кении двумя годами ранее. Ну, Гарри и Дурслям от этого стало ненамного легче, теперь их терзала неизвестность и страх напрасного ожидания: вот ждешь-ждешь кого-то, а потом вдруг выяснится, что зря ждали — человек давно мертв…

Петунья после некоторых колебаний решила рискнуть: одела восьмилетнего племянника потеплее, собралась сама, и на пригородной электричке отправились в Лондон, доехали до Чаринг Кинг Кросс и, сойдя на нужной станции, пошли по цеховым улицам, при этом Петунья взяла Гарри за руку и попросила поискать старинную вывеску бара «Дырявый котел». Гарри послушно завертел головой, высматривая требуемое. Наконец увидел и так сильно удивился, что Петунья по дрожи маленькой ладошки в руке поняла — Гарри нашел то, что она просила.

— Где? — наклонившись к мальчику, спросила она.

— Вот, — кивнул Гарри. — Между книжной лавкой и магазином компакт-дисков.

Петунья проследила за его взглядом и тоже увидела узкую черную дверь с продырявленным котлом под козырьком. Благодарно тряхнула Гарри за плечи.

— Отлично! Нам сюда.

Вошли, постояли на пороге, привыкая к полумраку, царившему внутри помещения, довольно неприглядного, кстати — всё в нем было черным: и высокая стойка из мореного дуба, и деревянные панели на стенах, то ли крашеные черной краской, то ли почерневшие от времени, потолок был покрыт копотью, а пол просто грязный — заплеванный и загаженный. Чистюля Петунья едва удержалась от того, чтоб не сбежать отсюда, но, пересилив себя, всё же дошла до стойки, ступая по полу как кошка по мокрому асфальту. Добравшись до бармена, она с усилием выдавила просьбу открыть им проход в Косой переулок. Бармен смерил её уничижительным взглядом, но просьбу выполнил — провел их за стойку и вывел на задний дворик, где, кроме мусорного бака и чертополоха, ничего не было. Здесь он снова окунул Петунью в ничтожность, облив высокомерным презрением, достал из-за пазухи палочку, ткнул в кирпич и ушел. Глядя, как открывается проход, Гарри напряженно спросил:

— Тётя, а почему он так плохо смотрел на тебя?

Эх… наблюдательный ребёнок. Петунья грустно улыбнулась.

— А мы для волшебников сродни грязи под ногами, нас так и называют даже — магглы.

Гарри нахмурил реденькие бровки, крепенько задумавшись. Потом, придя к какому-то умозаключению, неодобрительно покачал головой. Но свое мнение пока оставил при себе, молча следуя за тётей по косо-кривой улице, заставленной бочками и цистернами и заваленной хламом перед всеми лавчонками.

В магазин «Совы у Илопса» Петунья заходила, как в газовую камеру, прижав к лицу платок. Гарри боязливо прижался к тёте, испуганно глядя на мерцающие во мраке глаза — их было много и все такие… злобные, немигающие, жуткие. Глазастая тьма была полна шорохов и какого-то кислого запаха. Пахло застарелым мелом, пыльным пером и прокисшим молоком. Снова привыкнув к темноте, Петунья с Гарри пробрались почти на ощупь к стойке продавца.

— Здравствуйте, нам нужна почтовая сова, — глухо, сквозь платок проговорила Петунья.

— Таких полный магазин, — флегматично отвечал продавец. — Вам какую: сипуху, болотную, полярную, неясыть или ушастую?

— А как выглядит неясыть? — заинтересовался незнакомым словом маленький мальчик. Продавец оживился.

— О, это очень крупные совы, есть два подвида неясытей: обыкновенная и бородатая. Правда, их не очень охотно покупают из-за их рациона и несколько своеобразного характера: эти совы едят только живую пищу — мышей и птиц, и их тяжело приучить к совиным вафлям или филейной нарезке, которой многие владельцы предпочитают кормить домашних сов.

Гарри нерешительно глянул на тётю — берем эту или ещё поищем? Петунья, однако, сочла, что живая пища положена всем совам без исключения, а значит, им, по сути, без разницы, какую брать. В результате, когда они вышли на улицу и проморгались от резкого перехода из тьмы на свет, вместе с ними в просторной клетке моргала крупная серая птица с черным пятном под клювом, так называемая бородатая неясыть. По обеим сторонам от клюва у совы был характерный пучок белых лицевых перьев — индивидуальная особенность всех неясытей, снабженных таким вот приметным эхолокатором.

Увидев её на свету, Гарри пришел в щенячий восторг — птица была словно присыпанной перцем и солью, и так густо-густо, что казалась пепельной, глаза её, янтарные, таинственно сверкали из глубин угольно-черной «подводки», как у какой-то модницы, голова была совершенно круглая, как по циркулю вычерченная… абсолютно неотразимая птица!

— Тётя Петунья, а как мы её назовем? — взволнованно пропищал Гарри, прыгая вокруг тёти очумевшим тушканчиком. Петунья, поневоле дергая головой вверх-вниз вслед за личиком племянника, досадливо ответила:

— Давай сначала понаблюдаем за ней, хорошо? Ты слышал, продавец сказал, что у этих сов своеобразный характер? Вот давай узнаем её получше и назовем.

Гарри согласился с этим доводом и попросился погулять тут. Петунья была не против, и они неспешно прошлись по улочке вдоль странных магазинов со странными товарами: пергаменты и перья во «Флориш и Блоттс», магазин мантий, а зайдя в один с, казалось бы, нормальным названием «Аптека», здорово офигели, увидев, что там продается всё, что угодно, кроме стандартных лекарств. Нет, пузырьки и склянки там на полках тоже наличествовали, но столь нелепого цвета и консистенции, что Петунья глаза протерла, читая названия на бирках: мандрагоровая выжимка (эээ-э, мандрагор выжимают?), драконья желчь (о как, драконы существуют?), слизь глизена (кто или что это такое?), про последних — толченая шкура руноследа и тертый рог единорога — Петунья даже и думать не рискнула. В бочках была вообще жутяра непонятная: мокрицы, глаза златоглазок, печень рогатых жаб, потрошенные флоббер-черви… н-да-а-а, не аптека, а лавка ужасов, где находится сырье для транспортировки в иностранные музеи кунсткамер. Впечатленная всем увиденным, она спросила аптекаря:

— Для чего всё это?

— Для приготовления зелий, — пожал тот плечами. — Мастера-зельевары готовят из всего этого лекарственные снадобья.

— И что, никого не отравили? — против воли съехидничала Петунья, представляя себе микстурку на основе слизи глизена или свежевыжатой мандрагоры. В ответ фельдшер руками развел.

Дома покупку выпустили из клетки и стали за ней наблюдать. Сова сперва лежала возле клетки, крутя головой во все стороны чуть ли не на триста шестьдесят градусов, какие вам жалкие сто восемьдесят? Оглядев всё вкруговую, сова сменила ракурс — как-то хитро вывернув голову и глазея на всех вверх ногами, при этом продолжая прижиматься к полу брюшком.

— Да что она, гуттаперчевая, что ли?! — не удержался дядя, следя за совиными выкрутасами. Гарри засмеялся: и правда, у совы голова, как будто на шарикоподшипниках, во все стороны свободно вращается.

Поздно вечером, уложив мальчиков спать, Петунья долго сидела на кухне, пытаясь сочинить как можно более деликатное письмо.

«Уважаемый мистер Поттер.

Вот уже год, как от Лили нет ни слуху ни духу (а я надеюсь, что вы слышали о её исчезновении?), и мой маленький племянник Гарри задумался о папе. Он такой малыш, наивный и доверчивый, и ему так страшно от того, что совсем остался сиротой. Ему очень не хватает родителей. Гарри просится к Вам, мистер Поттер, не могли бы вы пойти навстречу малышу и пригласить к себе погостить на каникулы?

С искренним уважением, Петунья Дурсль».

Вложив сочинение в конверт, Петунья привязала его к лапке совы.

— Отнеси это мистеру Поттеру, Балто.

Внимательно посмотрев на неё, сова распахнула крылья и вылетела в ночь сквозь открытое окно. Да, неясыть назвали Балто. Дядя Вернон настоял на том, чтобы вызвать ветеринара-орнитолога, он хотел убедиться, что птица здорова, ничем не больна и никого не заразит. Что ж, специалист по птицам, узнав, что им подарили ручную сову, тщательно обследовал её и просветил новых хозяев, что она, во-первых, здорова, а во-вторых он, извините, самец. Выписал им сертификат-лицензию на содержание и ушел. А Дурсли после недолгих дебатов порешили назвать канатного плясуна Балтазаром.

Пепельный красавец вернулся на следующую ночь с другим посланием, скомканным и не привязанным — почтальон сжимал его в лапе. Почерк был летящим и неряшливым, а точки в некоторых местах просто проткнули пергамент насквозь, отчего создавалось впечатление, что письмо писали «сквозь зубы» и едва не матюгаясь. Содержание это, увы, подтвердило.

«Уважаемая Петунья.

Я в курсе об исчезновении рыжей потаскухи. Не желаю писать её грязное имя. А её отпрыска засуньте себе в задницу — он не мой ребёнок. Его имя не отобразилось на семейном Древе Поттеров в статусе наследника, я не знаю, кто является папашей чертова ублюдка. Видите ли, его шлюшка-мать не докладывалась мне, с кем она там в постели покувыркалась и зачала мерзкого выродка. Не пишите мне больше, я вас не знаю и знать не желаю.

Не ваш, обманутый рогоносец».

Петунья опустила на стол мятый грязный пергамент, весь в протыканных точках, и растерянно уставилась в стену — вот те раз, а Гарри-то Лили на стороне нагуляла… И поди знай, кто отец.

Долго ещё сидела на кухне оцепеневшая Петунья, комкая грязный дырявый пергамент… А потом сверху донесся крик, Петунья посмотрела в потолок и, подхватившись, поспешила наверх — успокаивать очередной кошмар Дадлика.

Когда она вошла в комнату сына, из соседней спальни выглянул недовольный Гарри — его разбудили крики Дадли. Сердито подтягивая сползающие трусишки, разбуженный пацан солдатиком пошлепал на кухню.

Идя к раковине, чтобы налить себе воды, Гарри увидел на столе смятый лист. Необычный цвет сразу заинтересовал его — точно такой же, как в тех волшебных магазинах, да это же пергамент! — вот бы потрогать его… Забыв о том, что хотел попить, Гарри подошел и взял лист. Затаив дыхание, разгладил шуршащую бумагу, пощупал и разочарованно вытянул рожицу — на ощупь загадочный пергамент оказался совсем как оберточная бумага или тот же пергамент для выпечки… А он-то думал — она из кожи.

Вздохнув, Гарри от нечего делать вчитался в строчки, благо коротко там написано, мало, всего пара-тройка фраз. Смысл прочитанного не сразу до него дошел, ведь многих слов он просто не понял по малолетству. Но отдельные строки: «он не мой ребёнок, семейное Древо Поттеров и не пишите мне больше» достаточно четко прозвучали. Перечитав ещё раз, Гарри понял и всё остальное: его мама изменила папе, и тот теперь обманутый рогоносец… Сам он рожден неизвестно от кого.

Здорово, прекрасно, ну просто отлично. Понятно теперь всё: и долгие отлучки матери, и полное отсутствие отца, и дебильное ощущение неполной семьи…

Обиженно посмотрев на пергамент, Гарри положил его на стол и молча покинул кухню, чувствуя, как что-то царапается и ноет у него внутри. Забравшись под одеяло, мальчик дал волю своей тоске: тихо и беззвучно завыл. Наутро с постели встал совсем другой мальчик — не прежний Гарри Поттер, наивный и глупый простачок, а разозленный, смертельно раненый звереныш. Внутренне. Внешне Гарри старался вести себя как обычно: улыбался, здоровался со всеми, помогал по дому, бегал к школьному автобусу, учился… но внутри он уже был другой — злой и недоверчивый.

Но, как бы ему ни было плохо и паршиво на душе, долго злиться он не мог. Детская психика всё же гибкая и эластичная, как пластилин, доброе отношение тёти Петуньи и ворчливая доброжелательность дяди Вернона сделали свое дело — приручили новорожденного зверя и залечили его нечаянные раны. Так что к одиннадцатому году это был вполне нормальный мальчишка, ехидный и драчливый, с положенной безотцовщине натурой. Хулиганил не так чтобы очень, но громы и молнии на его лохматую голову посылались довольно часто.

Собаки и кошки обходили четвертый дом за милю, побирушки и бомжи пугливо ежились при виде Поттера и смывались с его пути как можно быстрее. А если не успевали или были новичками, то каким-то чудом оказывались перед полицейским участком и с удивлением слушали свой же голос, сдаваясь под арест и признаваясь во всех преступлениях, совершенных за прошлую неделю.

Особенно остро Гарри ненавидел мамаш, бросающих своих детей, и таких же отцов. Сила его ненависти была… впечатляющей. Если он читал в газете или видел по телевизору новости и слушал по радио сообщение о том, что туда-то и туда-то были подброшены младенцы, или мать подписала отказ от ребенка, или отец избил и выгнал отпрыска, Гарри начинал злиться. Бешеная злоба пробуждала зверя, а он, в свою очередь, пробуждал магию, и она, эта дикая, узконаправленная магия, устремлялась точнехонько по адресу, ведь для неё нет границ, добиралась до объекта ненависти и хорошенько прикладывала его каким-либо проклятием: у мамаш-предательниц отнимались ноги и руки, тело покрывалось лишаем и отчаянно чесалось, сводя их с ума. Особенно сильно проклятие малолетнего колдуна влияло на молочные железы, награждая тёток полным букетом женских болячек. Отцы — аналогично, награждались импотенцией. Просто Гарри знал, каково это — остаться сиротой при живых родителях, сам лично пережил такое: брошенный ветреной матерью и отвергнутый человеком, которого считал отцом. Вот и бесился, колдуя и дистанционно насылая порчу на провинившихся.

Наверное, вам станет легче от того, что некоторые матери, связав свое внезапное недомогание с отлучением младенца, одумывались и кидались забирать-требовать ребёнка обратно.

Джеймса Поттера месть Гарри тоже достала. Прочитав «обманутый рогоносец», Гарри так разозлился, что пожелал ему и в самом деле обзавестись настоящими рогами, не подозревая, что Джеймс вообще-то имел в виду образное выражение. Но Гарри-то об этом не знал, и рогатая аниформа Джима украсилась рогами навеки, то есть, как человек, он теперь тоже был рогат. Его человеческую голову отныне венчали закрученные бараньи рогища, покруче, чем у кутенейского козерога…

И в оленя теперь Поттер боялся превращаться — кто его знает, что выйдет из смеси двух пар рогов, вдруг в мутанта какого перекинется? В баранолося, например, или в оленекозла… Не желая становиться посмешищем, Джеймс наглухо заперся в доме, никуда не выходя и никому не показываясь. Но его позор, увы, был замечен. Вышвырнув в окно пепельного почтальона с наскоро нацарапанным письмом-ответом, Джим вернулся в постель к любовнице и после быстрого перепихона сладко заснул. Чтобы, однако, наутро проснуться от женского визга. Ничего не понимая спросонок, Джеймс поднял чугунную голову и тупо уставился на орущую девку, та, вжавшись в угол кровати, при его пробуждении заверещала ещё громче, прям на уровне ультразвука. Голова раскалывалась так, как будто в черепушку изнутри распорки вставили, и долотами, долотами… а чугунно-тяжелой она оказалась из-за рогов. Плохо соображая, что происходит, Джим поморщился и буркнул:

— Заткнись.

Девку словно выключили, она моргнула, закрыла ротик, нашарила на прикроватной тумбочке палочку и без предупреждения шандарахнула Поттера промеж рогов мощным Конфундусом, после чего злобно прошипела:

— Ах ты, гад, ты почему скрыл от меня, что ты грязный вонючий сатир, козел?! Позор, с кем я переспала??? С Овном! Мерлиновы кальсоны, где мои панталоны?.. Хватит с меня на сегодня баранов!

После её стремительного побега Джим несколько минут растерянно ощупывал голову и пытался понять: сами они выросли или это подружка его так изощренно прокляла? До зеркала добирался долго, потому что под тяжестью рогов его кренило на бок, клонило вперед и запрокидывало назад, в двери пришлось пролезать боком, да и то не сразу догадался, сперва тупо и бессмысленно бодался в дверной проем. Баран бараном…

В зеркале он долго и обалдело таращился на свое нежданное украшение — пару круто загнутых косыми спиралями того, чем гордятся архары.

Увы, связать письмо Петуньи и свой собачий ответ оленистый баран Поттер не додумался. Ну, а обманутая подружка в порыве мстительности растрепала о его козлиной сущности: тут словечко, там фразочка, и побежала по маг-миру инфа о сатире, проживающем в Поттер-хаусе.

К настоящему времени Поттер слыл вечным затворником-отшельником, не принимающим никаких посетителей и сам никуда не выходящий. Знал бы Гарри, как он круто наказал человека, оттолкнувшего невинного ребёнка…

Но Гарри не знал, он спокойно жил, помогал тёте по дому и саду, сидел часами с дядей Верноном в гараже и копался в моторе семейного форда. Ездил с Дадли и друзьями в школу и во всякие познавательные экспедиции, кои устраивали для детского образования, причем порой так круто… на площадку перед школой мог сесть военный вертолет, и его пилот просвещал ребят о строении и функциональности винтокрылой машины, иногда снисходя даже до того, чтобы прокатить счастливчика, сделав пару кругов над школой. Возили детей на фермы и фабрики, показывали, как работает та или иная техника.

Тощий вихрастый пацан с зелеными глазами практически ничем не отличался от всех своих сверстников, облаченный разве что в одежку темных тонов: жеваные черные джинсы, такая же безрукавка поверх растянутой черной рубашки и платок-бандана с белыми костями и черепушками — самый стандартный шкет начала девяностых годов.

К письму и профессору из Хогвартса этот шкет отнесся весьма скептически. Минерва, которой выпала эта сомнительная честь — доставка письма и посвящение в мир магии — чуть не сбежала в кошачью аниформу, едва почувствовав на себе взгляд вивисектора: зеленые скальпели её и раздели, и брюшко вспороли, и кишочки перебрали, причем гнилые и испорченные в стороночку отложили… А взгляд мальчика потом стал похоронно-жалостным, как будто он ей и правда вскрытие провел и поставил смертельный диагноз. Тётка, кстати, подтвердила, выпроваживая профессоршу за дверь:

— Спасибо-спасибо, дальше мы сами всё сделаем, как пройти на Косой переулок, мы в курсе, билетик… ага, в конверте, вижу, спасибо. Ступайте себе, ступайте, пока…

Что «пока» тётка не договорила, но Минерва и сама почуяла невысказанную угрозу. Сдавленно сглотнув, она посмотрела на тоненького мальчика с длинными вьющимися волосами, продолжавшего сверлить её своими прозрачными зелеными алмазами, передернулась и поспешно слиняла, старательно отгоняя странные мысли о том, что у него чересчур знакомый взгляд, снейповский, можно сказать…

Закрыв за профессором МакГонагалл дверь, Петунья с укором глянула на племянника.

— Гарри, вовсе не обязательно ТАК смотреть на всех магов. Не все они заслуживают костров, поверь мне. Вот скажи мне… своих сверстников, детей, ты тоже готов предать казни через сожжение?

— Только тех, кто уже испорчен самомнением и высокомерием, тётя, — вежливо ответил Гарри. Почесал тонкий нос и пояснил: — Мне просто не понравилось то, КАК она смотрела на тебя и на нашу прихожую.

— Вот как. И как она смотрела? — позабавленно спросила Петунья.

— Ну, она вошла сюда с таким видом, будто входит в свинарник, по колено залитый жидким навозом, а она, к сожалению, забыла надеть высокие сапоги. Можно я воздержусь от описания того, как она смотрела на тебя, тётя?

— Гарри, по-моему, у тебя слишком сильное воображение, — вздохнула Петунья. — За покупками когда пойдем, сейчас или на днях? До первого сентября ещё целый месяц.

Мелкий инквизитор решил, что времени у них достаточно, забрал у тёти письмо и ушел к себе — изучать содержимое.

По центру очень дорогого, хорошо отделанного пергамента — на сей раз он был натуральный, из телячьей кожи — золотой вязью вилась витиеватая надпись:

Школа Чародейства и Волшебства «Хогвартс»

Директор: Гвинедд Блай-Грин, заслуженный Василиск Её Величества Кавалер Ордена Мерлина Рыцарь Пурпурного Сердца основатель первой Династии Балионисков.

Дорогой мистер Поттер! Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов. Занятия начинаются 1 сентября. Ждем вашу сову не позднее 31 июля. Искренне Ваш, Томас Марволо Реддл, заместитель директора.

Перечитав слова «василиск» и «балиониск» несколько раз, Гарри, заинтригованный вусмерть, бегло пробежал список одежды и внимательно прочел названия книг:

«Курсическая книга заговоров и заклинаний» (первый курс). Миранда Гуссокл

«История магии». Батильда Бэгшот

«Теория магии». Адальберт Уоффлинг

«Пособие по трансфигурации для начинающих». Эмерик Свитч

«Тысяча магических растений и грибов». Филлида Спора

«Магические отвары и зелья». Жиг Мышьякофф

«Практические навыки рисования». Пергам Перочист

«География: простая и невидимая». Магеллан Коперник

«Строение человека и не только». Константин Анатомикус

«Фантастические звери: места обитания». Ньют Саламандер

«Темные силы: пособие по самозащите». Квентин Тримбл

Также полагается иметь:

Одну волшебную палочку, один котел (оловянный, стандартный размер №2), комплект стеклянных или хрустальных флаконов, телескоп, медные весы, набор рисовальных принадлежностей и материалы для труда в неограниченном количестве.

Студенты также могут привезти с собой сову, или кошку, или жабу.

Напоминаем родителям, что первокурсникам не положено иметь собственные метлы!

Хм, очень интересные и необычные предметы обещаются в этой школе для волшебников. Интересно, а Мерлин тоже за партой сидел с конспектами? Что-то он об этом нигде не читал.

Почесав лень до середины августа, Гарри был наконец уговорен собраться и пойти за покупками, да и то он долго отбрыкивался…

— Гарри, пора ехать!

— Счас, тётя Туни, розы обрежу…

Неделю спустя.

— А сегодня ты готов?

— Не… гайка куда-то закатилась… нечем привинтить инсталляцию. Тётя, а дай-ка мне пять пенсов, сбегаю в автолавку, куплю…

Ещё неделю спустя…

— Ну что, едем?

— Э-э-э… Куда?

— Гарри, всё, хватит, середина августа уже, а я и без того собираюсь в Лондон. Собирайся, поехали.

Кудрявый нахал нехотя поплелся одеваться в дорогу, тётя только головой покачала, провожая взглядом паршивца. И в кого он такой? Лили-то больше ветрогонкой была, один веселый вжик в голове, Поттер оказался не его отцом, поди знай, от кого Лилька родила эдакое чудо. В кого же ты пошел, Гарри? Умный, верный, полон сарказма и ехидства, в чем-то послушный, в чем-то упрямый до конца, твердо отстаивающий свое мнение… Одним словом — хулиган с золотым сердцем.

Златосердный хулиган смотрелся весьма импозантно рядом с типичной английской леди, строгой, в элегантном костюме-тройке, высокий тонкий паренек в черных жевках, весь в бляшках, цепочках, на руках кожаные митенки с напульсниками, черные кудри стянуты банданой с забавным принтом. Ну, на лондонских улицах на них особо и не смотрели, мало ли как нынешняя молодежь одевается? Зато в Косом об него все прямо спотыкались, особенно дети, те даже про метлы забывали, открыв рты, провожали идущего по улице шикарного парня. И гадали — а с какого он курса? Ведь высокий очень…

Скупив всё нужное по списку и то, что приглянулось по пути, Гарри и его тётя зашли в аптеку за весами и тарой для зелий. Нужны были специальные, в магазине канцтоваров посоветовали приобрести весы для взвешивания ингредиентов в аптеке. Набрали склянок и пузырьков, выбрали очень хорошие весы и прошли к прилавку, где расплачивалась невысокая женщина с худенькой девочкой в сером платьице. Увидев подошедшего Гарри, девочка странно уставилась на него, в глубине её черных глаз сверкнули золотистые искорки узнавания, и она радостно улыбнулась ему, как старому знакомому. Гарри, слегка озадаченный, окинул её взглядом, отметив краем сознания, что у них одинаково вьющиеся черные волосы. Правда, у девчонки они были подлиннее, но челочка точно такая же, кудрявая и смешная. Позабавленный таким сходством, Гарри приветливо кивнул, девчонка в ответ рассиялась, всем своим существом выражая восторг и счастье от встречи.

Женщина тем временем расплатилась и тронула черноглазку за плечо.

— Пойдем, Салли, пора к Олливандеру.

До самого выхода Салли выворачивала шею и спотыкалась о свои высокие ботинки, глядя назад — на Гарри. А когда и Петунья расплатилась за покупки, Гарри сам потащил её к Олливандеру, надеясь, что незнакомка всё ещё там. Чем-то она запала ему в душу, чем-то зацепила, может, своей невероятной благорасположенностью, такой открытой и честной? За те коротенькие миги, что они успели провести вместе перед прилавком в аптеке, Гарри осознал, что никогда не встречал ещё такой искренней и настоящей девочки, такой непосредственно-настоящей, без притворства…

Салли всё ещё была там, и перед ней на стойке лежала целая гора опробованных палочек. Мастер Олливандер едва глянул на новых посетителей, ковыляя за следующей партией пенальчиков. Увидев среди них необычайно широкую, Салли вопросительно посмотрела на старика. Тот досадливо махнул рукой:

— Это не для вас, это палочки для близнецов, я её случайно прихватил…

Услышав это, девочка решительно открыла двойную коробочку. Достала красивую красно-коричневую палочку и приглашающе глянула на Гарри. Тот подошел и молча взял вторую такую же. И вот же чудеса какие… палочки потеплели в их руках и мягко засветились теплым янтарным светом, откликаясь на магию детей и друг друга. Растеряно заморгал своими белесыми глазами старый Мастер Олливандер. Недоуменно бухнул:

— Вы двое близнецы, что ли?

Гарри неуверенно пожал плечами и вопрошающе посмотрел на девочку, а та, сияя, уставилась на мать:

— Мама, это Гарри, мой брат, тот самый, помнишь? Я его ещё называла Гайи!

— Салли Энн, надеюсь, ты понимаешь, настолько это нереально звучит? Лично я не помню, чтобы Северус мне с кем-то изменял! — устало и как-то раздраженно ответила мать. Петунья встрепенулась.

— Северус? Это не с ним в детстве дружила Лили? Я их помню…

— А вы, простите, кто? — женщина неприязненно посмотрела на Петунью.

— Я Петунья Дурсль, старшая сестра Лили, а это мой племянник Гарри, — немного обиженно произнесла Петунья. Внимательно оглядела племянника и задумчиво проговорила: — А я-то всё гадаю, кого ты мне напоминаешь: а оказывается, ты на Северуса похож…

— Но Северус мне не… — начала было Мэри и осеклась. Посмотрела на дочь, нахмурилась.

Девочка грустно глянула в ответ. Гарри с интересом вертел головой, слушая их странные реплики, и честно пытался понять, как можно родиться кому-то братом, при этом будучи единственным в семье? Реальным здесь был только один ответ: его мама переспала с женатым мужчиной, причем так, что тот не заметил измены жене… Как Моргауза с Артуром, как Зевс, прикинувшийся Амфитрионом, мужем прекрасной Алкмены, от чьего союза потом родился Геракл. Ну, здесь, конечно, несколько иначе, но суть-то одна — нечаянная измена со стороны одного из супругов. Значит, сестренка? Гарри весело оглядел кудряшку: интересно, а папой она поделится?

Кедровые палочки с волосом единорога были бережно упакованы и оплачены, после чего Гарри с Салли и тётя Петунья с Мэри неспешно прогулялись до кафе-мороженого Флориана Фортескью, где, заказав детям мороженое, а себе молочные коктейли, заняли один столик — надо было обсудить, что делать и как поступить дальше.

Ну, лично дети не заморачивались по этому поводу, великодушно оставив решение всех проблем взрослым, у них были свои сугубо внутренние дела, например, на какой факультет поступить и будет ли рад папа Салли наличию сына?

На последнее обескураженно ответила Мэри — Северус не будет рад. Потому что он любит свою жену и для него это будет сильным потрясением, когда он узнает, что случайно изменил ей и что его использовали без его ведома. Северус очень гордый мужчина. С тем, что папа гордый, согласилась и Салли — загрустила и печально уставилась в креманку.

Гарри вздохнул и мужественно предложил ничего не говорить мистеру Снейпу, мол, он без отца прожил одиннадцать лет, а значит, и дальше проживет.

На него посмотрели с таким сочувствием… но и с логикой его тоже согласились, тем более, что поделать пока ничего не могли. Дальше женщины ушли в свою задушевную беседу за жизнь, перестав обращать внимание на окружающий мир. Воспользовавшись этим, Гарри приблизил голову к Салли Энн и шепотом спросил:

— Скажи, а директор в Хогвартсе кто? Неужели и в самом деле настоящий василиск?..

— Да, папа про него рассказывал, — закивала Салли. — Самый настоящий. В длину он больше двадцати пяти футов, а толщиной с греческую колонну. Ещё он, оказывается, умеет разговаривать, и не по-змеиному, а по-английски. Он уже давно директорствует, с пятьдесят пятого года. И даже мальчика-сироту усыновил, того, что потом его заместителем стал, он сейчас профессор Защиты от Темных Искусств. Профессор Реддл. Мне не терпится оказаться у него на уроке, он такой знаменитый, усыновленный василиском, представляешь? А мой папа, кстати, зельеварение преподает.

— Круто! — восхитился Гарри. — Ну, в смысле, сын василиска. Слушай, а какой факультет там самый престижный?

— Когтевран и Слизерин, — тут же ответила Салли. — Аристократы обычно туда поступают. Я хотела на Слизерин, там папа деканствует, но он говорит, чтобы я не очень на это рассчитывала, студентов на факультеты распределяет волшебная Шляпа, куда она направит — туда и пойдешь. Жалко вообще-то…

— То есть ты хотела сама выбрать? — поразился Гарри. Салли со вздохом кивнула.

— Ну да, чтобы к папе поближе. Знаешь, а я попробую уговорить Шляпу! Не может быть, чтобы она не учитывала желание студента.

— Ну, попробуй, — с сомнением согласился Гарри. И поинтересовался: — А Пуффендуй с Гриффиндором что, плоховаты?

— Да нет, они не хуже других, просто на них больше потомки рыцарей-воителей и земледелов-пахарей поступают. Папа всё подшучивает надо мной, говорит, что прирожденная пуффендуйка, э-э-э… — тут Салли мило покраснела: — Я растения и животных люблю. У меня пони есть… — прошептала едва слышно.

— Ну и что? — удивился Гарри. — Что в этом плохого?

— Но я же волшебница, а у меня простое маггловское животное, какой-то пони, а не магические книззлы, крапы или глиноклоки. Неправильно как-то… — сокрушенно вздохнула девочка.

— Пони-то хоть счастлив у тебя? — напрягся Гарри.

— Конечно, счастлив! — возмущенно округлила та глаза. — Я же люблю Бубенчика!

— А, ну раз Бубенчик… — успокоился Гарри и пояснил, видя её недоумение. — Просто это нехорошо — держать кого-то и думать, что он по статусу тебе не подходит.

Салли пристально оглядела братца и ядовито спросила:

— Ты сам-то зверей любишь?

Гарри состроил на лице выражение умного кирпича и ответил лаконично:

— Нет.

Да, он не любил животных, относился к ним нейтрально, принимая их существование постольку-поскольку, по принципу: они не мешают ему, он не мешает им, вот и весь жизненный расклад. С собственной совой ему так или иначе пришлось мириться просто потому, что она была нужна для связи. И вот странное дело, несмотря на более чем прохладное отношение, Балто тем не менее обожал Гарри, похоже, здесь сработал некий закон подлости: чем меньше ты обращаешь внимание на кого-то, тем больше он к тебе привязывается.

Это особенно заметно, когда в комнату, полную гостей, входит хозяйская кошка, которая в ста процентов случаях запрыгнет на колени именно к тому, кто не любит или боится кошек. Секрет прост: увидев пушистую кису, кошколюбители тут же начнут её подзывать к себе, хлопать по креслам-диванам-коленкам, кискискать, в то время как фелинофобы замрут истуканами, надеясь, что шерстистая тварь их не заметит и уйдет куда-нибудь… но увы и нет, кошка по закону подлости выбирает как раз такого, застывшего и самого спокойного. И приходится бедолаге из уважения к хозяевам, наперекор своей боязни и аллергии, терпеть на своих коленях шерстяную мурчащую пакость.

Оставшиеся две недели до сентября Балто и Парис, сипуха Салли, были крайне востребованы, отвечая за переписку ребят. Выяснилось вдруг, что им очень-очень о многом надо рассказать друг другу, и яростно строчили километровые послания, тратя по часу на письмо. Салли, слава богу, знала оба мира, и ей не приходилось объяснять, что такое телефон и телевизор.

Надо было видеть растерянное лицо Балто, когда он увидел и услышал, как Гарри разговаривает по телефону с той, для которой он корячил крылья за сотни миль в Глочестер…

Ладно. Прошли эти две недели, настало время ехать в Хогвартс. Дядя Вернон привез племянника на вокзал Кингс Кросс, погрузил вещи на багажную тележку и доставил всё это к назначенной стене между платформами. Гарри плелся сзади, волоча за собой клетку с совой. Забрав её, дядя закрепил на багаже. Покосился на насупленного племяша, досадливо буркнул:

— Ну что не так?

В ответ Гарри глянул на него огромными глазищами и… стал вдруг очень маленьким, беззащитным таким птенчиком. Ох ты ж горюшко мое… Протянув руки, Вернон сгреб тонкошеего цыпленка и прижал к необъятному пузу, сочувственно рокоча:

— Понимаю, малыш, сам ревел, когда в первый раз в пансион уехал, мне тоже было одиннадцать, и, как и ты, я уезжал из дома на десять месяцев. Очень жаль, ведь я слышал, что в других странах есть школы, в которых дети все годы учатся, не покидая дома.

— Это в России, дядя Вернон, — сипло шепнул Гарри. — Там и правда есть такие школы, постоянные и рядом с домом.

Потискав племянника и послушав его сопение, Вернон разжал руки и отстранился, глухо бросил:

— Пора тебе. На Рождество тебя ждать?

— Да! — Гарри просиял, вскинул благодарные глаза и облегченно заулыбался. — Я приеду на Рождество, я напишу, когда встречать!

— Ну вот и договорились, — дядя мягко подтолкнул Гарри к стене. — Ступай…

Гарри приналег на тележку и, подкатив к стенке, вошел в неё, сам он крепко зажмурился, проходя сквозь стену на волшебную платформу, потому что кирпичи выглядели слишком реально, по крайней мере, для обычных людей они были настоящими, это для мага они стали призрачными и проницаемыми. Совершив переход между мирами, Гарри распахнул глаза и так и замер, сраженный увиденным: бетонно-стеклянный комплекс современного вокзала исчез, вместо него над головой раскинулся синий купол неба во всю ширь бескрайнего горизонта — куда-то пропал город, не было больше вокруг лондонских высоток со шпилями телерадиоантенн, мостов и магазинов. Гарри стоял посреди мощеной площади в толпе странно одетых людей, которые бесконечным потоком обтекали его и тележку, спеша в одну сторону — к старинному паровозу, стоявшему на одной-единственной железнодорожной ветке.

Оглянувшись назад, Гарри понял, что вышел из ряда арок и каминов, из которых продолжали появляться волшебники, в частности из каминов, в арку прошли от силы ещё трое-четверо, как можно было догадаться по их одежде — магглорожденные и маггловоспитанные. Из каминов, во вспышках зеленого пламени выходили люди в мантиях и… Гарри поспешно протер глаза, увидев крылатых людей. Их было трое, мужчина, женщина и ребёнок между ними, за спинами у них виднелись крылья, длинные, почти в их полный рост, кожистые, что говорило об их принадлежности к демонам, а не к ангелам, у тех крылья, как известно, покрыты пером… Уши заостренные, на локтях и изгибах крыл — шипы, пальцы оснащены очень такими внушительными когтями, а строение челюстей заставляло предполагать о наличии клыков.

Следом за ними вышли ещё какие-то чудища: сильно сгорбившиеся, так что упирались в землю длинными руками, покрытые шерстью по всему телу, с волчьими головами… У Гарри голова аж закружилась — неужели оборотни?! Ну да, ранним-то утром, при свете солнышка, съязвил он тут же сам себе. Крупноголовый волчонок, идущий с ними, с любопытством озирался и нюхал воздух. Ой, блин, это однокашник! Далее из тех же каминов вышла ещё одна группа, от которой все так и шарахнулись, ну… можно понять, наверное. Когда видишь двухметровых гигантов с медвежьими головами, ещё и не так шарахнешься.

Вокруг крылатых эльфов и зверолюдей тут же образовался огромный круг пустого пространства. Чем Гарри, впрочем, воспользовался: срочно забыв о том, что зверей не любит, он подкатил тележку и пристроился к ним, жадно глазея на диковинку. Его заметили, конечно: эльфы криво улыбнулись, показав жутенькие клыки, медведи и волки дружелюбно оскалились, демонстрируя те же «зубища». Ну правильно, директор-то василиск, так почему бы магическим расам не поучиться среди магов? И не один год, кстати, среди зверюг Гарри увидел и старшекурсников. Они угадывались по мантиям и школьным чемоданам на багажных тележках.

Откуда-то сбоку донесся оклик:

— Невилл! Твой Тревор опять от тебя удрал, возьми его на поводок! И прекращай его спускать, он же всех распугивает!

Эти слова выкрикивал высокий старшекурсник, волокущий за собой на буксире огромного варана. Синеглазый и черноволосый мальчик обреченно вздохнул, принимая поводок, прицепленный к шлейке чешуйчатого полутораметрового монстра.

Слегка изменив направление, Гарри пристроился к Невиллу и его сопровождающему, решив держаться их. Искать Салли в таком толповороте было просто нереально, проще найти её в поезде. Погрузившись в вагон с помощью чьих-то родителей, Гарри шмыгнул в купе вслед за парнями, проволок за собой чемодан и клетку с Балто, поставил на лавку и с интересом уставился на попутчиков: старший закидывал наверх чемоданы, а младший упихивал своего питомца под лавку. Серый зверюга упихиваться не желал: то лапу выставит, то хвост снаружи оставит, Невилл пыхтел и сопел, старшекурсник весело пофыркивал, Гарри смотрел и ждал — кто победит.

Победил питомец, заполз на лавку, затолкав под неё самого хозяина, совершенно непонятно, как так получилось… Гарри хмыкнул, протянул руку, выковырял Невилла из-под лавки и поинтересовался:

— Кто тебя вараном одарил, не скажешь?

— Я, — хохотнул старший паренек и протянул руку, представляясь. — Алекс Долгопупс, это Невилл, а ты кто?

— Гарри Поттер, — представился их случайный попутчик. — Вы братья, да? Извините, я должен был догадаться…

— Да ничего страшного, — отмахнулся Алекс и кивнул на гаррин чемодан. — Давай наверх закину?

С этим Гарри согласился, сел напротив братьев, подождал, пока Алекс управится с его вещами и сядет, предварительно спихнув варана на пол, и рассмотрел их, сидящих рядом, они были очень похожи, оба синеглазые и черноволосые. Вспомнив о зверолюдях, поспешно спросил:

— А кто это за лохматики, которые будут с нами учиться? Не медведи же они с волками?

— Нет, Гарри, — с готовностью отвечал Алекс. — Те, что на мишек похожи, на самом деле медвелоры, разумная раса зверолюдей, волвеки или далеки… ну, они действительно похожи на волков, но не волки, а гноллы, вернее, одна из разновидностей гноллов, цивилизованнее и миролюбивее, чем настоящие. В общем, я уже сказал, волвеки. Или далеки, называй, как тебе удобней, только не гноллами, их часто путают из-за внешнего сходства.

— А крылатые? — с опаской спросил Гарри, переварив поступившие сведения о далеках.

— С их обозначением тоже творится изрядная каша, — подтвердил его опасения Алекс. — Кто-то называет их авариэлями, кто-то аврелианами, а сам себя этот народ зовет гваделорами.

— Самоназвание им больше подходит, — подумав, решил Гарри.

Поезд грохотал колесами, несясь с неспешной «лошадиной» скоростью — двадцать семь миль в час. Давно позади остались города и населенные пункты, теперь за окнами были бескрайние вересковые пустоши, их длительная протяженность вскоре насторожила Гарри, и он обратил на это внимание братьев. Алекс глянул на него поверх книги:

— Поезд едет по безлюдным местам мироздания, нам же совсем не выгодно, чтобы магглы видели неучтенный паровоз, не состоящий нигде в отчетах и ездящий вне расписания.

Гарри понял и заткнулся, сообразив наконец, что это за белесый туман там вдали, у горизонта. Какая-то пространственная аномалия, которую волшебники наколдовали или приспособили под свои нужды.

Соскучившись по Салли, прошелся по вагонам в её поисках, но, увидев, что она едет с подругами, решил не мешать. Более того, боясь, что его заметят и завлекут в девчоночью компанию, постарался убраться незамеченным. Вернулся в купе, перекусил припасами, собранными Петуньей для него в дорогу, поигрался с вараном — ящер оказался довольно юморным: шипел и хватал за пальцы беззубыми челюстями, также метко хлестал хвостом по рукам, очень чувствительно, только успевай отдергивать их… Это помогло скоротать время помимо чтения и разгадывания кроссвордов.

Скоро ли, долго ли, но поезд доплелся до конечной остановки — Хогсмида. К тому времени совсем стемнело, но здание вокзала и платформа были хорошо освещены, к озеру и причалам вела широкая мостовая, сама набережная была облагорожена и благоустроена. Их ждали четыре катера без моторов, двигались они, видимо, при помощи магии. Собирал первокурсников высокий пригожий дядя, полный, гладковыбритый, с хорошо поставленной речью.

— Так, первокурсники, сюда, встаньте передо мной, так-с, считаю, стойте на месте… пятеро, семь, одиннадцать, двадцать, сорок три. Агась, по одиннадцать в каждую лодку — соберись! Десятеро со мной. Я Хагрид, кстати, будем знакомы.

Гарри повезло — он оказался в одной лодке с магиками: далеком, медвелором и гваделориком. И шестью волшебниками, которые постарались собраться поближе к диковинам, движимые теми же интересами, что и Гарри. А судя по одежке, они все были из семей магглов или почти все, некоторые были просто полукровками. Как знакомиться, они не знали, так что пока только поглядывали на них. Крылатый эльфенок и зверята снисходительно похмыкивали, замечая их любопытные взгляды. Но не кусались и не отгоняли, что вселяло в сердца маленьких магов радужные надежды.

Доехали до Хогвартса, Хагрид проводил их до уборных, помог некоторым привести себя в порядок, утер мордашки лорику и далеку, Дождался остальных, кому в туалет приспичило, и повел дальше, в Большой зал.

Ого… Большой зал впечатлял — размерами, столами там-сям, в окружении восьми стульев, светящимися сферами под потолком, а сам потоло-о-ок… Сикстинская капелла враз поблекла по сравнению с ним! Он был прозрачен и в точности повторял звездное небо. Сферы-лампы только больше придавали ему это сходство, играя роль планет — желтых, белых, голубых…

Началось распределение. Новички встали перед табуретом, на котором лежала островерхая черная Шляпа, стоявший возле табурета мужчина светло улыбнулся мальчикам и девочкам с магиками и звучным голосом сообщил им:

— После того, как я зачитаю имя, каждый из вас наденет Шляпу и сядет на табуретку. Готовы, приступим? — дождавшись кивка, он зычно назвал первое имя из списка: — Ханна Аббот!

Первую девочку с косичками Шляпа отправила на Пуффендуй. Далее прозвучала череда имен и назначений на факультеты… Их Гарри пропустил, никого не зная толком, пока не дошла очередь до его попутчика.

— Невилл Долгопупс!

— Пуффендуй!

Ещё сколько-то детей. И…

— Салли Энн Снейп!

— Пуффендуй! — гаркнула Шляпа.

Ох черт… Ещё вереница детей, после Салли Гарри стал внимательней:

— Феликс Петтигрю!

— Пуффендуй!

— Центарий Блэк!

— Слизерин!

— Лира Блэк!

— Гриффиндор!

— Джеральд Люпин!

— Когтевран!

— Моргана Лейстрендж!

— Слизерин!

И наконец…

— Гарри Поттер!

И что с ногами сталось? Отчего они дрожат и подгибаются? И почему так страшно стало?.. Гарри подковылял к табурету, сел и надел Шляпу — чистую и приятно пахнущую лавандой. Замер в тревожном ожидании. В голове раздался тихий голосок:

«Ну, здравствуй, львёнок со змеиной кровью… Вижу твою суть: ты храбр и отважен, но по-драконьи хитер и силен. Ещё ты упрям и верен, и, да-а-а, вижу крылья за спиной… ага, есть в тебе зачатки анимагии. Ну, отрок львиносердный, куда желаешь: в Гриффиндор или Слизерин?»

«А в Пуффендуй можно?» — грустно подумал Гарри.

«А чего ж нельзя-то? Можно и туда…» — и Шляпа крикнула в зал:

— Пуффендуй!

Гарри снял удивительную Шляпу, бережно положил на табуретку и счастливо рванул к просиявшим Невиллу и Салли. Втиснулся на лавку между ними и стал с нетерпением ожидать распределения магиков. Их очередь настала после последнего мажонка Блейза Забини, который отправился на Слизерин. Том Реддл посмотрел на оставшихся троих, кашлянул и зачитал:

— Эллени Прайс!

К нему подошел крылатый мальчик, сел на табурет и надел Шляпу, после недолгой паузы та выкрикнула:

— Когтевран!

Остались двое.

— Теодор Браун!

Тедди-медвежонок, медвелорик. Его Шляпа направила на Пуффендуй, похлопали ему и уставились на последнего — далека.

— Даррел Линч!

Подошел вприскочку, запрыгнул весь на табурет, прижал уши под шляпой, пауза, и…

— Пуффендуй!

Примечания:

Подробные описания магиков будут в следующей главе.

Как только Даррел сел за стол, а Том Реддл щелчком пальцев куда-то отправил Шляпу и табурет, золотые блюда на столах наполнились снедью, а кубки — напитками, Гарри наконец-то осмотрелся. Огромный зал казался безразмерным настолько, что некоторые его зоны скрывались в туманной дымке, в них угадывались очертания столов и мелькали загадочные тени. На нескольких Гарри залип, понимая, что видит очередных нелюдей: индийского вида юноши в тюрбанах и со змеиными нижними частями тел. Посмотрев на Алекса, Гарри смущенно кивнул на них, беззвучно спрашивая, кто это там? Алекс понимающе хмыкнул и подозвал:

— Рам, Риам, подойдите!

Подошли или, вернее, подползли, вихляя питоньими кольцами-изгибами, и замерли, плавно покачиваясь на манер кобр, одинаковые с лица, смуглые, красивые и загадочные. Алекс представил их друг другу:

— Знакомьтесь, это Гарри Поттер, Гарри, это братья Рей, Рам и Риам, они наги.

Наги? Гарри ошеломленно взглянул в прекрасные смуглые лица и чуть не утонул в добрейших ланьих глазах, похожих на переспелые маслины, влажных и овальных. Совершенно волшебные, гипнотические глаза, Гарри с величайшим трудом отвел от них взгляд. Пообожав и обласкав Гарри теплыми очами, змеебратья удалились за свой стол. Сконфуженный и отчего-то насквозь виноватый, Гарри сдавленно спросил:

— Они со всеми так?..

— Угу, — кивнул Алекс, разрезая ростбиф. — Змейки и сами по себе любвеобильные, а уж если они ещё и очеловеченные, так и вовсе караул… Залюбят насмерть, — покосился на Гарри, полюбовался на его испуг и захохотал. — Да шучу я, не бойся. Они же люди всё-таки, так что свои инстинкты сдерживают.

Ох… Гарри шумно перевел дыхание, картинно подержался за сердце, отвечая тем, что шутку понял и поддерживает. Снова огляделся, заметив наконец профессорский длинный стол, стоявший в конце зала, в центре его сидел уже знакомый человек с седыми висками и синими глазами, тот, что встречал новичков возле табурета со Шляпой. Далее, через пару магов — МакГонагалл. С краю — верзила Хагрид.

— А где директор? — спросил Гарри, мечтавший увидеть василиска.

— Он никогда не показывается, когда мы едим, — ответил Алекс. — Наверное, потому, что своим видом он здорово всех отвлекает. Погоди до конца пира, вот тогда он явит себя народу и скажет пару слов. А кроме этого, он преподает у нас историю, так что для вас первое время это будет самым любимым предметом.

— Не навсегда? — иронично поднял Гарри бровь, отчего вздрогнула Салли Энн.

— Не, — лениво протянул Алекс. — Я через месяц привык.

Посмотрев ещё раз на профессоров и отметив пятерых мужчин, Гарри тщательно задавил пробуждающееся любопытство, которое так и подмывало спросить — а кто из них Северус Снейп? — успеется ведь, да и внимание неохота так рано привлекать, сперва присмотримся к нему, что за чел, а там решим. Кто его знает, вдруг мудак какой-нибудь. Покосился на Салли и мысленно извинился — сама-то девчонка неплоха, и мама у неё прелесть, а вот какой папаша — неизвестно. Придя к такому решению, Гарри со спокойной совестью принялся за трапезу.

А когда пир закончился, явился обещанный Алексом директор. Он появился из-за атласного занавеса на большом полукруглом подиуме сбоку от профессорского стола — видимо, там было его постоянное место, что, в общем-то, правильно: трудно всё же представить василиска за столом. Гарри завороженно вздохнул, глядя на жемчужного змея, его синие и зеленые чешуйки сияли мягким перламутром, кровавой киноварью блестела роговая алая корона, а золотые глаза рентгеном пронзали душу. В головах у всех раздался голос:

— Добро пожаловать в Хогвартс, дорогие ученики, старые и новые. Крайне рад видеть вас, живых и здоровых. Теперь следующее: прежде чем начнется семестр, вы должны кое-что усвоить. Первокурсники должны запомнить, что всем ученикам запрещено заходить в лес, находящийся на территории школы. Некоторым старшекурсникам для их же блага тоже следует помнить об этом… — при этих словах громко фыркнули рыжие парнишки за соседним столом. Василиск невозмутимо продолжал: — По просьбе мистера Филча, нашего школьного смотрителя, напоминаю, что не следует творить чудеса на переменах. А теперь насчет тренировок по квиддичу — они начнутся через неделю. Все, кто хотел бы играть за сборные своих факультетов, должны обратиться к мадам Трюк.

На этой фразе поднялась тонкая рука белобрысого мальчика в слизеринском галстуке, кашлянув, он надменным голосом вопросил:

— Сэр, а почему первокурсникам нельзя играть в квиддич? Я, например, летаю на метле с трех лет, и мне необязательно учиться полетам.

Василиск внимательно посмотрел на бунтаря и проговорил с заметной ноткой раздражения в голосе:

— Потому что таковы правила для первокурсников в школе магии и волшебства Хогвартс. Потому что ко второму курсу ученики точно должны научиться летать на метле. Поскольку в Школу принимают как детей волшебников, так и детей магглов, которые до одиннадцати лет даже не догадывались о том, что в мире существуют маги, такой курс совершенно необходим. Тренер научит правильной посадке, управлению метлой, подскажет, как взлетать и безопасно садиться. Преподавать эту дисциплину вам будет Роланда Трюк, которая также является судьей межфакультетских соревнований по квиддичу.

Поднять метлу с земли и взлететь не так уж трудно. А вот управлять метлой поначалу сложно. Даже такие юные волшебники, как вы, мистер Малфой, выросшие в магических семьях и летающие сызмальства, могут допускать ошибки при посадке или управлении метлой. Уроки мадам Трюк призваны исправить это. Так как первокурсникам запрещено иметь собственные метлы, для уроков вам будут выдаваться школьные метлы, пусть устаревшие и потрепанные с виду, но надежные и проверенные. А после того, как вы освоите азы и тонкости полетов и обретете нужные знания и опыт, тогда милости просим, со второго курса можете записываться в команду.

Белобрыс всё это покорно выслушал, с каждой новой фразой всё темнея и темнея лицом: сперва на его бледных щечках появились розовые пятнышки, постепенно переросшие в румянца, к концу директорского монолога он стал совершенно красный, словно его в кипяток окунули. А Гарри к тому времени тихо похихикивал в кулачок — уж больно знакомая ситуация, из тех, когда ты слово, а тебе в ответ — десять. Это никому не нравится: в ответ на вопрос напороться на целую нравоучительную лекцию, да ещё — вот ужас-то! — на глазах у огромного количества зрителей, свидетелей твоего невольного позора.

Закончив лекцию и вправив мозги выскочке, директор великодушно распустил всех по спальням. Старосты начали подзывать к себе первоклашек. Гарри с Салли и Невилл поднялись из-за стола и присоединились к Сьюзен, Ханне, Джастину, Захарию с Эрни и Даррелу с Тедди.

Медвелор вблизи оказался страшноват: полностью покрытое шерстью человечье тело, на плечах из ворота туники — крупная медвежья голова с круглыми ушами, руки, хоть и человеческие, но покрыты густой бурой шерстью, и пальцы оснащены короткими загнутыми когтями. Диво дивное… Волвек, однако, ещё дивнее: сгорбленный, бесхвостый, при ходьбе упирается руками в пол, как павиан или шимпанзе, голова волчья, но с тяжелой гиеньей челюстью, уши маленькие, полукруглые и прижатые к затылку по-кроличьи. Жутковатое, какое-то нереальное слияние двух биологических организмов — человека и зверя… причем звериного явно больше.

Идя по коридорам в такой странной компании, Гарри невольно задался вопросом — как они вообще появляются на свет, все эти монструозные создания, все эти сеты, горы, анубисы, минотавры, кентавры? Объяснить же этот феномен никак невозможно, даже если предположить вмешательство всяких высших сил — потусторонних, божественных, неземных, нечистых — то всё равно не умещается в голове, например, человек с маленькой головой сокола. Это же разные кровеносные системы. Или кентавр. У него ведь, получается, два несовместимых желудочно-кишечных тракта…

К моменту прихода к пуффендуйской гостиной голова Гарри совершенно распухла от этих самых вопросов мирового масштаба. Поняв, что они остановились, Гарри выпрямился и встряхнулся, возвращаясь в реальность, осмотрелся — они стояли в широком тупиковом коридоре перед картиной, изображающей барсука, который вдруг зашевелился и начал к ним принюхиваться. Гарри загрустил, начиная подозревать, что одно объяснение у гибридов всё же есть — магия. Именно магия способна породить и воплотить в жизнь самые безумные идеи человека и природы. Ведь придумали же чертовы маги живую картину, способную запоминать запахи и впускать только своих.

Каждого первокурсника попросили приложить ладонь к полотну, и её (ладонь) обнюхал нарисованный зверь. Хм, не очень-то надежно, заложника под прицелом палочки можно тоже заставить приложить руку к картине, а когда та откроется, преступники проскочат. Вопрос только в том — кому это надо?

Гостиная была оформлена в зелено-коричневой гамме — цвета хвойного леса, впрочем, орнамент на панелях это подчеркивал, изображая еловые ветки с шишками. Повсюду стояли вазоны с папоротниками и можжевельником, а по стенам с потолочных кашпо вилась ползучая повилика. Вздохнув, Гарри принялся выслушивать приветствие-напутствие старосты, который назвался Бенедиктом Гроссом. Прочтя стандартное вступление, он напоследок предложил разбиться на пары-тройки и поискать себе комнату по душе с нужным количеством кроватей и стульев. И да, это ваш личный выбор — самостоятельно определиться, с кем вы будете сожительствовать в течении семи лет.

Салли, вздохнув, подошла к девочкам, Ханне и Сьюзен. Джастин, Эрни и Захария тут же скучковались, кидая напряженные взгляды на звериков. Петтигрю с надеждой уставился на оставшихся, Гарри и Невилл угрюмо переглянулись — осталось их пятеро, если не найдется комнатка с пятью кроватями... Таковой не обнаружилось, зато нашлись две комнаты с тремя и двумя кроватями. Осталось решить последнее, ведь зверюги вряд ли сами одеваются… Тедди хмыкнул и, хлопнув далека по спине, подтолкнул его к Гарри, сам шагнув к Невиллу и Феликсу. В который раз вздохнув за вечер, Гарри распахнул дверь перед Даррелом, пропуская его в комнату, и прошел следом. Ла-а-адно, семь лет на то, чтобы узнать поближе загадочного зверя далека.

Самое первое Гарри узнал моментально — великодушие: Даррел позволил Гарри самому выбрать себе кровать, и он так и сделал, выбрав стоящую в правом углу под синим покрывалом и пологом. Даррел кивнул и отправился в левый угол. Разобрав постели, раздевшись и переодевшись в пижамы, парни переглянулись и юркнули за пологи — пообщаться они ещё успеют. Но всё оказалось не так просто.

Гарри приснился сон. Идет он по песку, желтому, мягкому и теплому. Небо над ним почему-то тоже желтое. Теплое такое, пушистое, как цыплёночек… Идет Гарри и откуда-то знает, что в пустыне этой нет ни воды, ни еды, причем столетиями можно по пустыне шарить, а пищи не найдешь, никакой, даже зернышка макового, и того нет. И потому в пустыне никто не живет, даже скорпионы и алоэ, тем тоже житья здесь нет, в этой безводной безжизненной стране. И всё же… кто-то здесь обитает. Гарри остановился и нагнулся над землей, вглядываясь в бурые пятна, похожие на кровь. Они цепочкой плавным полукругом убегали за бархан. Почему-то ползком Гарри двинулся туда, по кровяным пятнышкам. Зайдя за песчаную гору, Гарри увидел Зверя. Невиданный-неслыханный. Самый сильный. Непобедимый.

Говорят, что во сне нельзя читать: книгу видно отчетливо, она яркая, на обложке что-то нарисовано и написано, а что — не разглядеть, как в насмешку… Книгу можно листать, но при этом не видеть ни единой буквы. Ещё во сне не ощущается время и не чувствуется боль. Со Зверем было то же самое — он не поддавался описанию. Как Гарри ни всматривался в него, ни вглядывался до слезотечения, а рассмотреть и описать его — не мог. Что-то большое, лохмато-желтое, с добрыми карими глазами. Усталый и вздрюченный мозг наконец согласился с определением, наиболее доступным в тот момент — собака. Большая добрая собака, возможно, сенбернар. Или ретривер.

Зато рана на предплечье была отчетливо видна, глубокая, кровоточащая… жидкая кровь тонкими струйками стекала по лапе на песок. Гарри, чуть не плача от жалости, протянул руку и сочувственно прошептал:

— Бедняжка. Кто тебя поранил, мой хороший?..

Хороший Зверь печально глянул на Гарри добрыми карими глазами, потом повернул голову и впился зубами в собственную лапу, с треском оторвал кусок плоти и проглотил. Посмотрел на Гарри, а взгляд его — ещё добрее, ещё более любящий и ласковый. Гарри попятился, пытаясь прогнать из головы ужасное видение и непрошеное знание: добрый зверь Дарео, легендарный дух пустынь, пожирающий сам себя и становящийся от того сильнее и добрее. И самым непобедимым. Потому что невозможно победить того, кто сам себя жертвует в угоду всем…*

Проснувшись, Гарри едва не заорал, увидев перед своим лицом чью-то волосатую харю, но через секунду опознал его, своего соседа по комнате. А так как обычно запоминаются быстрые сны, Гарри сообразил, от кого эдакий сюрприз прилетел, но всё же счел лучшим уточнить:

— Это ты мне сон навеял?

Даррел закивал, глядя на Гарри теми самыми добрыми глазами из сна, даруя ещё одно знание: далеки — дальние потомки того самого сказочного зверя Дарео из степей. Ошеломленный мальчишка потряс головой.

— Ох… и ничего себе! Воистину — мир полон загадок. Дарр, ты сам оденешься?

Дарео-далек снова кивнул, отошел к своему сундуку и, порывшись в нем, достал одежду. Снял простенькую хлопчатобумажную пижамку, состоящую из штанов на резинке и маечки, беленькой в голубой василёчек. Оделся вполне самостоятельно, только с пуговицами пришлось помочь, о чем Гарри сам догадался, увидев, как он неловко пытается просунуть пуговку в петельку своими когтистыми грабками. Разговаривал он, судя по всему, телепатией: посмотрит на тебя, и сразу всё ясно, как если бы голосом сказал.

Собрались в гостиной, где Даррел познакомил Гарри со своим приятелем Тедди, тот, как ни странно, умел говорить, коротко, односложно и не всегда понятно, путая слова или глотая окончания. Голос медвелора был грубым, низким и металлическим, нечеловеческим.

Пришел староста и повел их на завтрак. За стол сели ввосьмером: Гарри с Дарром и Тедди с Невиллом, Салли с Ханной и Алекс со своим другом Седриком. Он был уже на четвертом курсе и смотрелся просто стариком среди малявок и третьекурсника Алекса, но это совсем не смущало, что говорило о редком качестве его неконфликтного доброго характера. Похоже, Седрик был из тех, кто не чурался знакомства и дружбы с людьми намного себя младше. Алекс был таким же, но с ним хоть ясно, у него братишка младший есть.

После завтрака первоклашек снова обошли старосты, раздавая им расписания. И сказали, что с сегодняшнего дня эти расписания будут вывешиваться на двери их комнат.

Гарри вздохнул, вспомнив какой-то листок, на который он ровным счетом никакого внимания не обратил, и сделал зарубку в памяти — привыкать читать этот листок. От группы когтевранцев к ним подошел гваделор и светским тоном поинтересовался:

— Привет, Тедди, Дарри, как спали, как соседи?

— Нормалдо, — буркнул Теддди и кивнул на Невилла. — Варал у него смешлой. Кусаегся, рычиг, а нечем, зубов негу.

— А мне Дарр о Дарео рассказал, — сообщил Гарри, подавая руку новому знакомому. Тот с удовольствием пожал её. Представился:

— Меня Эллени зовут, друзьям предлагаю называть себя Элли, но все почему-то смеются.

— Ничего в этом смешного нет, — с достоинством ответил Гарри. — Они просто идиоты, не понимают, что им повстречался очень редкий парень по имени Элли. У меня в классе младшей школы был один такой Элли, сокращенное от Эллиота.

Элли светло улыбнулся новым друзьям и чуточку смущенно пояснил:

— Вы меня извините за то, что определился в Когтевран, просто там башня самая высокая и гостиная без окон. Моим крыльям нужен простор, им очень тесно в четырех стенах и под землей.

И крылья свои раскинул в стороны на два с лишним метров — темно-серые, с серебристым рисунком-узором из полос и пятен. Сильные и прекрасные, как и всё небесное. Глаза Элли были странного бирюзового оттенка, кожа смугла, а волосы светлые, цвета белого серебра. Клыков во рту и шипов на локтях ещё не было, как не бывает их у ребёнка, пока он маленький.

Тут настало время первого урока, и первокурсников подозвал к себе перфект школы.

— Эй, мелкие, вам пора на трансфигурацию. Идемте со мной, я вас отведу.

Привел. Открыл дверь и впустил в класс. Вошли новички, робко озираясь в поисках преподавателя, но аудитория почему-то пустовала. Ладно, наверное, учитель ещё не пришел. Неуверенно разбрелись по классу, садясь тут и там за парты по двое. Гарри сел вместе с Салли. Ждали учителя и от нечего делать рассматривали кошку, сидящую на учительском столе, пыльно-серую, окраса мраморная табби. Даррел, севший позади Гарри, дотронулся до его плеча и послал мыслевопрос:

«И долго профессор собирается сидеть на столе?»

— Кто? — обернулся Гарри. Дарр кивнул на кошку. А тут и она решила начать действовать: встала, потянулась и спрыгнула на пол. Но приземлилась не кошка, а высокая женщина в зеленом тартане. Гарри болезненно вздрогнул, узнав в ней МакГонагалл, приходившую к ним на Тисовую месяц назад. Минерва злобно посмотрела на него, моментально припомнив ему все инквизиторские штучки…

Примечания:

*Добрый зверь Дарео позаимствован из книги Элеоноры Раткевич "Ларе-и-Таэ". А всё производное от него придумано мной лично, кроме названия — далек.

В первый миг Гарри испугался, аж ослабел от ужаса — как-никак, она была на своей территории. А значит, могла серьезно навредить. Но по мере её речи-вступления страх начал уходить, пока совсем не сошел на нет.

Слушая её сухой каркающий голос, Гарри успокаивался и постепенно наливался злостью, что было куда лучше жалкого испуга: а чего он тут боится? Ведь правда на его стороне!

Закончив свою краткую лекцию с предупреждением насчет нарушителей, МакГонагалл левиосой раздала всем спички и дала задание — превратить их в иголки.

Салли кисло посмотрела на спичку и со скучающим вздохом превратила её в иголку, не прибегая к помощи палочки, которую она даже доставать из чехла не стала. То же самое проделали и многие аристократы: Малфой, Забини, Кребб, Гойл, Бут, Буллстроуд, Блэки… перед ними на партах засияли стальные иголки. А вот остальные долго ещё корпели, махая над спичками палочками и шепча формулы заклинания. Гарри не умел, поэтому он пытаться не стал, зная, что у него ничего не получится с первого раза.

МакГонагалл колюче посмотрела на него и поджала губы, Гарри напрягся, ещё не зная, как и чем он будет отбиваться. Случайно помогла мисс Грейнджер с Гриффиндора, посеребрив и заострив свою спичку, отчего непроизвольно пискнула и с восторгом взглянула на преподшу, чтобы убедиться, что она всё видит. Та услышала экзальтированный писк, подошла поглядеть. Довольно улыбнулась и сообщила классу:

— Отлично! Пять баллов мисс Грейнджер! Все видели, что у неё получилось?

Мисс Грейнджер встала, хвастливо огляделась по сторонам и увидела вдруг то, что за занятостью не замечала ранее — свежие иголочки на партах перед несколькими одноклассниками. Разочарованно скуксилась и в порыве честности запротестовала:

— Но, профессор, у многих настоящие иглы получились, не так, как у меня! Почему же тогда только я заработала пять баллов?

— Потому что они из семей чистокровных магов и с трансфигурацией знакомы не первый год, — сухо отчеканила мадам Профессор. Подумав, лохматая мисс скрестила руки на груди и твердо заявила:

— Так нечестно! Вы должны были задать то задание, с которым никто не знаком. А так у чистокровных есть преимущество перед остальными, но первые баллы на вашем уроке почему-то заработала я с неправильно выполненным заданием, а это не что иное, как дискриминация.

— Мисс Грейнджер, позвольте мне самой решать, кто заслуживает хороших оценок на моем уроке! — некрасиво побагровев, отрезала учительница.

— Вы же декан Гриффиндора, как вы можете быть такой несправедливой?! — возмущенно заклокотала храбрая малявка.

— Поддерживаю! — взвился Гарри из-за парты и встал рядом. — Гриффиндор должен уважать магглов, а не презирать их!

— А когда она… — начала было Грейнджер, но тут же осеклась и побурела. — Так вот почему папа её чуть не застрелил!

На этой фразе весь класс жадно уставился на лохматку, молчаливо требуя пояснений. Та, видя столько заинтересованных лиц и почувствовав себя в центре внимания, приободрилась и принялась вдохновенно вещать:

— Мы как раз готовились к ланчу, когда в дверь позвонили. Папа открыл и громко сказал кому-то: «на благотворительность не даем, у старьевщиков ничего не покупаем, Свидетелей Иеговы не слушаем!», а папе отвечают, что принесли письмо для его дочери. Папа стал таким подозрительным, тут же засыпал вопросами: кто такая, почему не знаем, из какой школы? Мы с мамой тоже вышли в прихожую и услышали ответ высокой дамы в зеленом:

— Я профессор трансфигурации в школе чародейства и волшебства «Хогвартс».

— Вот как. А триунгулянциософию у вас не преподают? — отвечает папа. Мама меня за спину задвинула, вся такая твердая стала, как стена. Тётенька говорит:

— Нет, это у нас не преподают, но у меня, повторяю, письмо для вашей дочери.

И конверт папе протягивает, пухлый такой, из коричневой оберточной бумаги. Папа его осмотрел и мне дал. Мама пригласила тётеньку в гостиную. Я в письмо зарылась, поэтому ничего не замечала, только слышала, как папа ей в спину сказал:

— И нечего так смотреть, горничные каждый день два раза прибираются…

Мы с мамой сели на диван и стали письмо изучать, все эти странные книги, котлы, колпаки с мантиями. Мама удивилась и спросила:

— И что означают эти шутки, к какому празднику нужны эти маскарадные костюмы? Хэллоуин же ещё не скоро.

А тётенька отвечает:

— Ничего-то вы, магглы, не понимаете в настоящем колдовстве! Ваша дочь — волшебница, неужели не ясно? Разве она не вытворяла всякие странные вещи? Не поджигала ничего? Посуда не летала? Игрушки не меняли форму?

Тут папа встрял:

— Отчего же, вытворяла. Только нам всё объяснили психологи с точки зрения науки — у нашей девочки потрясающие феноменальные способности: пирокинез, гипноз, левитация, телекинетика, телекинез и телепатия, и она со всем этим постепенно научилась управляться. И нечего нам тут лапшу на уши вешать и опошлять всё банальным колдовством.

Тётенька странно посмотрела на папу и заявила:

— Ну конечно, куда вам, жалким людишкам, до величайших высот истинной магии?! Вам же это так страшно признать, что магия — существует, вот и придумываете себе эти глупые объяснительные научные закорючки. Вот смотрите, что умеет настоящий маг!

С этими словами тётенька превратилась в кошку. Мама вскрикнула, я, ничего не понимая, смотрела на происходящее, папа вышел из гостиной и вернулся с винтовкой, передернул затвор и прицелился в кошку. Нацелился и рычит сквозь зубы:

— Ну вот что, гражданка МакНамара или как вас там, вы сей же час или покидаете мой дом, или я начинаю выселение ваших блох с вашей хладной тушки! Счет пошел: три… два…

Не успел папа досчитать до трех, как кошка на диване стала тётенькой, встала и начала ругаться:

— Ах ты, грязный маггл, да что ты о себе возомнил?! Да я… — тут она вынула откуда-то коричневую указку, махнула ею на папу и шипит: — облив…

Но она не успела его облить, или чего она там собиралась — папа выстрелил. В указку, да так, что она в щепочки разлетелась, папа очень хорошо стреляет, не даром же с пятнадцати лет посещает стрелковый клуб!

— Облив… Обливиэйт, — прошипел Драко, нехорошо прищурившись, повернулся и посмотрел на остолбеневшую МакГонагалл (ну не ожидала она, что её будут всем классом обсуждать!). — Так-так, профессор… Значит, память магглам стираете?..

Гермиона ахнула и прижала ручки ко рту, с ужасом глядя на профессоршу. Драко оглянулся на неё и вдруг кивнул ей на парту:

— Попробуй превратить спичку в иголку без палочки. Сделай это так, как ты обычно делала дома. Давай, попробуй использовать научную метаморфозу вместо нашей трансфигурации.

Девочка недоверчиво посмотрела на белобрыса, но всё же прислушалась, отвернулась и сверкнула глазами на серебряную спичку. Долгое мгновение ничего не происходило, а потом спичка дрогнула, вытянулась и, сузившись, превратилась в стальную иголку. Драко удовлетворенно кивнул.

— Что и следовало доказать! Магия для волшебников, а наука для экстрасенсов. Ты сверхмедиум, Гермиона Грейнджер!

— Ну, правильно, логично вообще-то, — задумчиво кивнула Гермиона. — Ведь мои родители не волшебники, а простые дантисты… Скажите, — подняла она голову, — а мне можно учиться здесь, в школе магии?

— Можно, — ответил Драко. — Только специальную программу себе составь, такую, чтобы колдовать без палочки, твоя сила не в ней, а внутри тебя самой.

— Так я кто? Медиум? — продолжала недоумевать Гермиона. — Ты сказал «колдовать».

— Так и есть, — согласно закивал Драко. — Ты просто очень сильная волшебница, уровня Мерлина или Морганы, те тоже колдовали без палочек.

Услышав это, Гарри повернулся к своей парте и сверкнул глазами на спичку, вспоминая, как склеивал дома разбитую посуду. Что ж, объяснения Малфоя хватило — его спичка тоже стала иголочкой. Гарри, как и Гермиона с Салли, владел беспалочковой магией. И спичка трансформировалась благодаря его усилию воли, а не при помощи магического костыля-концентратора — волшебной палочки.

Потом Гарри вопросительно глянул на Элли, Тедди и Дарра, мол, а вы как? Ну те и показали как: Тедди вынул палочку и трансфигурировал спичку, Элли превратил её щелчком пальцев, а Дарр то ли ошибся, то ли переоценил свои силы — под его золотым взглядом спичка увеличилась, вспухла, вытянулась на два метра и… ушла сквозь парту в пол, став маленьким деревцем. Осиной, судя по всему, потому что её листочки трепетно задрожали, реагируя на дыхание детей. Какой тут ветер-то? Почему-то волшебство Даррела привело ребят в искренний восторг, наверное, потому что живое. И Маккошке не только не дали поставить Дарру низшую оценку, но и уничтожить деревце не разрешили!

Как только она хмыкнула и закатала рукава со словами «отойдите, сейчас я уберу это безобразие!», как деревце окружили и загородили своими спинами все сорок два первокурсника, а сорок третий рванул за помощью, вылетев в окно. Сами догадаетесь, кто именно?

Вернулся Элли с профессором магозоологии Кеттлберном и колдоветеринаром Хагридом. Те, с полувзгляда оценив обстановку, принялись за дело: распылили в труху парту, осторожно преобразовали плиты пола вокруг стволика в щебень, после чего аккуратно вынули чудесный росток, стараясь не повредить корешки… Хагрид унес деревце из класса, а Кеттлберн погладил детей по головкам, ласково похвалил и сделал строгое внушение МакГонагалл:

— Нехорошо уничтожать живое существо только потому, что оно выросло не в том месте. И вообще, ребёнка стоит похвалить за такое чудо, это ж надо, дерево из спички вырастить! Вы что же, не слышали истории о чудо-фермерах, способных на подобные чудеса? Про таких мастеров говорят: «у него и палка зацветет!», а вы что делаете, а?

Минерва пыхтела и краснела, но перечить Сильванусу Кеттлберну не смела, тот был старше её и имел право отчитывать свою бывшую студентку.

После невнятной трансфигурации дети пошли на обед, с интересом переглядываясь меж собой и выясняя, кто откуда: Гермиона, Лира Блэк, Мораг, Парвати, Рон, Шеймус, Дин и ещё сколько-то с Гриффиндора; Падма, Джерри Люпин, Эллени Паркс и ещё кто-то с Когтеврана; Ханна, Сьюзен, Салли Энн, Гарри и Невилл, Джастин, Эрни и Захария, Феликс Петтигрю, Тедди Браун и Даррел Линч из Пуффендуя, и наконец слизеринцы: Драко, Блейз, Пэнси, Миллисента, Джон Морган Реддл и остальные. Последний оказался внуком Томаса Марволо Реддла.

Разговорившись, выяснили и ещё несколько подробностей: Джерри Люпин, например, был сыном самого настоящего оборотня, Римуса Люпина, а мама у него — Долли, в девичестве Амбридж. Уж как папа маму на брак уломал, история умалчивает, но союз вышел весьма плодотворным… Джерри — очень красивый мальчик, у него каштановые папины волосы и синие мамины глаза. Центарий Блэк, Лира Блэк и Моргана Лейстрендж оказались кузеном и кузинами Драко Малфоя. А Феликс поделился тем, что его отец, Питер Петтигрю, работает невыразимцем в Отделе Тайн, где его очень ценят за потрясающую анимагическую форму — ведь крыса всюду пролезет.

За разговорами и не заметили, как дошли до столовой, опомнились, когда пришлось разделиться по столам. Но и то постарались занять те столики в одном углу Большого зала, чтобы сесть дружной кучей — видеть и слышать друг друга. И давай дальше чесать языками, не забывая класть в рот куски и пережевывать.

После обеда их снова собрал префект и отвел на урок Чар, где профессор Флитвик прочел им вводную лекцию и выяснил, кто чем колдует, в отличие от Маккошки мигом различив несколько видов магии в своих учениках. И строго-настрого запретил Невиллу и Дженни приближаться к метлам! А когда Гарри поинтересовался, как распознать свою анимагическую форму, ответил:

— Значит, Шляпа увидела за вашими плечами крылья, мистер Поттер? Так-так… — походил вокруг Гарри, поводил палочкой вдоль его тела и недоуменно пропищал: — Вижу аниформу… вижу, крылатая и… звериная. Что за чушь? — почесал затылок, снова покружил вокруг мальчика, сосредоточенно попискивая: — Да нет, точно зверь… но крылья?! Крылья откуда?

— Летучая мышь? — с любопытством предположила Салли из-за парты.

— Нет-нет… — рассеянно ответил профессор. — Крупный зверь у мистера Поттера, хищный.

— Летучий обезьян! — со смехом выкрикнул Дин Томас. — Как из сказки «Мудрец из страны Оз».

— Не пори чушь, Дин, обезьяна же не хищник! — возразила ему Гермиона. Профессор тем временем пропищал:

— Кому ещё Шляпа аниформу предсказала?

Неуверенно поколебавшись, подняли руки двое: Лира Блэк и Феликс Петтигрю.

— Да-да, верно! — одобрил Флитвик. — Ваши родители тоже анимаги. Сириус Блэк умеет становиться собакой, а Питер Петтигрю — крысой. Это давно известно, анимагия передается по наследству. Я, кажется начинаю понимать, почему вашего зверя так трудно определить, мистер Поттер. Это потому, что ваша магия не может решить, от кого её перенять, дело в том, что оба ваших родителя умели превращаться в животных: отец в оленя, а мать в львицу.

Оглушительно загудела кровь в ушах. Гарри оцепенело уставился перед собой, ошеломленный неожиданной новостью и внезапной догадкой — его мама жива. Её не львы съели, она сама львицей стала и ушла… а куда и почему?.. это уже предстоит узнать.

Салли осторожно пихнула его локтем, Гарри скосил глаза на то, что она показывала — край тетради с наспех нацарапанной фразой: «С.С. превращается в гарпию. Ты — грифон?» Прочитав, Гарри очумело вытаращился на сумасбродку Салли — что за небылицы она несет??? Хотя… с другой стороны, олень и лев как-то не совмещаются, а вот орел и лев — запросто. Гарри поморщился, когда Салли, не сдержав любопытства, звонко спросила:

— Профессор Флитвик, а может это быть магическое животное?

— Может, — добродушно запищал тот. — Хотя обычно предполагается, что анимагическая форма может быть только простой, любой немагический зверь, кошка или пёс, к примеру, но задайте этот вопрос китайцу и полюбуйтесь на его дракона, если уцелеете… И ещё, не стоит так рано пытаться начать эксперименты по превращению, сначала подрастите хотя бы до пятнадцати лет, когда ваш скелет полностью сформируется и косточки достаточно окрепнут.

После Чар был урок рисования, на котором дети просто-таки отдохнули до ужина, срисовывая кубики и учась их раскрашивать. Время после ужина было отдано им в полное распоряжение вплоть до отбоя. Вторник был посвящен Истории, Магозоологии и снова рисованию. Среда — Травологии, Чистописанию и Астрономии, в четверг их ждали География, Биология и снова рисование, похоже, этим рисованием затыкали все вечера…

Разумеется, история и зоология запомнились крепче всего. Ведь Историю преподавал сам директор василиск! Урок он начал весьма увлекательно, попросив ребят самим выбрать тему и вопрос дня. Дин придумал самый оригинальный — спросил, что такое балиониск? Что ж, ответил Гвинедд, полтора часа расписывал всё со времен Пангеи и Моногеи… Да-да, прочел лекцию о динозаврах и о возникновении планеты Земля. Надо сказать, что деткам всё это было очень и очень интересно.

На уроке Кеттлберна ребят познакомили с руноследом — это такая волшебная змейка, которая имеет ненормальную способность гореть: ползет куда-то трехголовая тварь и пылает, сжигает всё за собой… А всё из-за того, что средняя голова витает в небесах, попросту говоря, мечтает, левая башка думает, как бы спустить её (среднюю) с заоблачных высей, а правая ядовитой слюной капает, всё примеривается к остальным, как бы их посподручней ужалить, чтоб наверняка сдохли, не подозревая о том, что и сама может погибнуть. Но в том-то и закавыка, что кусать опасно — шкура пламенем охвачена. Так природа позаботилась о том, чтобы змеиная идиотка сама себя не извела… И если вы увидите в лесу выжженную узорчатую тропку, словно рунами в пепле исчерченную, знайте — здесь прополз рунослед.

Как бы там ни было, но пятница наконец настала, и Гарри шел на урок Зельеварения с твердой решимостью поближе рассмотреть своего неуловимого отца. Северус хорошо если в зале на минутку показывался, перехватывал того-сего со стола и уходил. Но теперь, вот сейчас, он его увидит.

Вошел стремительным летящим шагом в разлетающейся черной мантии. Быстрым взглядом обежал класс, цапнул со стола журнал и начал зачитывать имена, знакомясь с курсом.

Злобно рыкнул при чтении имени Рона, чертового Уизли номер шесть, спасибо, хоть Билл с Чарли уже выпустились… Насмешливо кивнул Лире Блэк, дочурке идиота Сириуса. Дернул бровью, когда отозвался Джерри Люпин, в его взгляде отчетливо прочиталось саркастическое: о как, сынок жабы и волка… Тихо фыркнул при имени Феликса Петтигрю. И откровенно разозлился дойдя до фамилии оленистого Поттера. Посмотрел на отозвавшегося мальчика и буквально прожег его ненавистью, прорычав:

— Гарри Поттерр-р-р…

Рука Гарри безвольно упала на стол, и опустилась кудрявая голова, пряча выступившие слезы: напрасно он ждал этой встречи — его отец оказался мудаком.

Салли, смертельно побледнев, уставилась на отца ставшими огромными глазищами, бездонными и отчаянными.

Северус с недоумением посмотрел на дочь — что он сделал-то? — потом снова глянул на Поттера… ненавистного мальчишку с проклятой фамилией. Тот стоял, низко опустив голову, так, что видна была кучерявая макушка, иссиня-вороная, как у Салли. Хрустальная капелька сорвалась с кончика носа и упала с тихим звоном на стол. И она стала последней для его чаши терпения: взбесившись окончательно, Северус раздраженно рявкнул:

— Мне тут только нюней не хватало. Поттер, немедленно прекратите реветь!

И Гарри умер. Запечатался насмерть. Вцепился мертвыми руками в край стола и замер, глядя в никуда. Психика ребёнка гибка, но она же и очень, очень хрупка, порой достаточно неловкого толчка, чтобы разбить-разорвать тончайшую вольфрамовую спираль в перегоревшей умирающей лампочке. Гарри и сам не знал, до какой степени он хотел родителей. Ушла мама — далеко и давно, и не на небо, а в поля, в дикие земли диким зверем. Узнав недавно об отце, он настроился на него в тайной надежде на то, что хотя бы папа у него есть. Но…

Но этот крик, яростный, бешеный крик, разрушил всё.

Гневно сверкнув глазами, Салли подошла к Гарри и обняла его за плечи, окаменевшего и застывшего от горя. С другой стороны Гарри облапил волвек Даррел, тихо что-то поскуливая ему на ухо. Лира, Моргана, Драко и Центарий сердито уставились на профессора, явно что-то зная. Ну, будучи из рода Блэк и имея доступ к родовым гобеленам… Почти ежедневно видеть золотую нить Наследника, тянущуюся от Юфимии Блэк-Поттер в никуда от Джеймса Поттера — думаю, комментарии тут излишни.

Ничего не понимая, Северус смотрел на происходящее со смесью раздражения и удивления, ещё не зная, что стал виновником трагедии.

Тем временем Гарри справился со своими эмоциями и горем, мягко отстранился от Салли и Дарра, уверяя их, что он в порядке. Ну раз всё в порядке… Северус продолжил зачитывать имена, задвинув подальше непонятный поступок своей дочери. Ознакомившись с классом, профессор провел инструктаж по технике безопасности, раздал защитные шапочки-перчатки-фартуки и велел разобрать ингредиенты в шкафу номер два. После чего приступил к уроку — варке зелья. И весь урок рычал на Поттера, откровенно наслаждаясь его странной, но такой правильной, желанной реакцией — мальчишка сжимался и горбился, низко опуская и вжимая голову в плечи. После очередного рыка он наконец добился того, что пацан запорол зелье, вздрогнув и просыпав не те ингредиенты, отчего оно забулькало и сбежало через край котла, как переваренный кофе из турки.

Всласть накричавшись, Северус обозвал ненавистного отпрыска Поттера косоруким идиотом. Ох, какое же это наслаждение — выплеснуть негатив на мелкого засранца и видеть, как того корежит и корчит. Всё было бы отлично, вот только… Салли-то чего плачет? Чего она-то ноет, слезы беспрестанно вытирает? Как будто он на неё тут криком изошел, на неё кричит-рычит… Эллени и Тедди с Дарром смотрели на него, как на треснувшую колбу со штаммом сибирской язвы: с таким же ужасом и изумлением, словно он, зараза такая, уже вырвался из лаборатории и понесся по миру, заражая всё живое…

Отмахнувшись от подкрадывающейся совести, Северус содрал с Поттера пару баллов за косорукость и плохую фамилию и распустил класс вровень с прозвеневшим звонком. Бросая на профессора странные взгляды, дети собрали вещи, прибрались на столах и вышли, старательно затыкая и утягивая за собой некую лохматую девочку, которой явно хотелось высказаться в его адрес, а судя по гневному блеску карих глаз, она хотела сказать ему что-то нелестное и ругательное.

Ушли все, кроме Салли. Снова вытерев слезы, она тоскливо взглянула в глаза отцу и как-то разочарованно произнесла:

— Зря мы с мамой пощадили твою больную гордость и не сказали тебе о сыне.

— О чем? — тугой ком ужаса сдавил горло, мешая дышать. Салли с усилием провела ладонью по глазам, стремясь остановить слезы, которые продолжали литься. Всхлипнула, сдавленно заговорила:

— Гарри твой сын. Я знаю, ты не изменял маме… но кто-то очень хотел от тебя ребёнка, так сильно хотел, что пошел на обман с Оборотным зельем.

Северус моргнул, невидяще глядя в стену: Лили… Лили под оборотным, изображающая Мэри. Тот единственный раз, когда Мэри запахла розовой водой, которой никогда не пользовалась, но ею постоянно душилась Лили Эванс, а потом и Поттер. Как же он не обратил внимания на тот тончайший нюанс? На тот краткий миг чужого запаха? Но в том-то и дело, что он решил, что это беременная Мэри экспериментирует с духами, примеривая их к себе, чтобы понять, от какого запаха её меньше всего тошнит…

Вспомнилась ему и двухлетняя Салли, плачущая в кроватке и зовущая неведомого Гайи… И она же потом сказала им, глупым взрослым родителям, что Гайи — это Гарри, её брат. Как же он не связал это воедино? А вот так! Потому что даже и на миг представить себе не мог, что у него где-то на стороне родится ещё один ребёнок!

Голос дочери прорвался сквозь пелену воспоминаний, пробив стену возмущения:

— Что ты наделал, папа? Гарри так великодушно решил молчать, решил ничего не говорить тебе. А ты всё испортил. Всё! Что конкретно ОН сделал ТЕБЕ? За что ты его так обидел? Папа, за что?..

А вот именно за то, что он… черт… Северус яростно уставился на дочку и свирепо прорычал:

— Что значит — «решил молчать»? Кто решил? И когда?

— Я узнала Гарри. Узнала мальчика из своих видений. С ним была тётя, у которой он вырос, ведь мама у него умерла. Тётя Петунья сказала моей маме, что Гарри похож на маленького Северуса, то есть на тебя. А мы ей сказали, что папа — ты — не переживет правду, потому что ты слишком гордый. А Гарри сказал нам всем, что не надо тебе ничего говорить, что он всю жизнь без родителей прожил, а значит, и дальше проживет. Вот. Гарри такой само-отвержен-ный, а ты! Что ты наделал?! Ты его обидел. Ты вообще вел себя, как идиот, папа, мне стыдно за тебя. Ты такой большой и взрослый, а ведешь себя как распоследний хулиган, дорвавшийся до мести. Ну и кому ты отомстил, папа? Одиннадцатилетнему мальчику? Тебе самому-то не стыдно?

— Не смей говорить со мной в таком тоне! — взорвался доведенный до полного изничтожения Северус. Ну в самом деле, кому приятно выслушивать справедливые нотации от собственного ребёнка? Салли, поняв, что перегнула палку, сочла за лучшее ретироваться, тем более, что почувствовала — отец дожат. А значит, пусть дальше его ощущение вины дожимает, свои претензии она до него уже донесла.

Поумирав пару часов, Гарри вытер слезы и сердито передернул плечами — ну и нафиг! Нужен ему какой-то ублюдок, когда у него и без того есть отличная семья: тётя Туни, дядя Вернон и Дадлик. А папаша ему и боком не сдался!

На обед Гарри не пошел, не хотел, чтобы кто-то видел его опухшие от слез веки и покрасневшие глаза, вместо этого он решил прогуляться, с чем и вышел сперва во двор, а потом и за пределы его — на берег озера. Бредя по прибрежной гальке, Гарри попинывал крупные камни, а мелкие и плоские подбирал и запускал в воду, стараясь сделать как можно больше «блинчиков». Оглушительный гавк заставил его сердце сжаться до размеров испуганной горошины. Обернувшись, Гарри чуть и душу не выпустил наружу — прямо на него неслось невообразимое чудище ростом со слона и о трех головах… Это поэтому во дворе нет ни души? — подумалось Гарри, чувствуя, как теплеет между ног. Непроизвольно зажавшись, Гарри свел ноги, чтоб не описаться ещё больше. Потом, плюнув на какие-то ненужные достоинства, сложился пополам и лег на гравий, закрыв голову руками. Земля под ним ощутимо задрожала под шагами многоголового монстра, а когда он подошел и остановился, Гарри услышал, как скрипят камни под тяжестью чудовища. «Всё, — подумал Гарри. — Сожрет меня и… Интересно, а как? Сразу тремя головами разорвет или одной, самой главной пастью проглотит?»

— Пушок, ты кого там гонишь? Кого ты нашел? Опа… А и здравствуй, мальчик, ты чего лежишь? Али упал? Ты живой там, не ушибся?

Скрип гравия под человечьими шагами и человеческий голос убедили Гарри, что монстр его убивать не собирается. Убрав руки с головы, он осторожно приоткрыл глаза и посмотрел вверх — над ним стояли Хагрид и трехголовый пёс, пускающий слюни из всех трех пастей. Хагрид его узнал и сообщил псу:

— О, это Поттер, Пушок. Ты смотри-ка, вышел малец с тобой познакомиться… — и к Гарри: — Я его ночами-то выпускаю, чтоб сторожил школу, но ночью-то что? Темень, холод, одиночество, ну никакого интересу для его носов-мозгов… Вот. Потому и пущаю погулять деньком ясным да солнечным, пока в школе все обедают да учатся. Ты эта, вставай давай, хватит на камнях лежать…

С этими словами Хагрид нагнулся, поднял Гарри, поставил и, отряхивая, добродушно ворчал:

— Ну вот, ещё и в лужу сел, пойдем-ка ко мне, обсушимся.

Стоит Гарри, покачивается от энергичных шлепков и во все глаза головастика разглядывает — огромного, чудовищно-прекрасного, и от этого осознания все обиды куда-то улетучились. Сейчас Гарри простил церберу всё: и испуг, и мокрые штаны, потому что другого этот зверь и не заслуживал, а именно этого и только так, настоящего почтительного уважения к себе. Хагрид привел Гарри в свою сторожку — это был длинный приземистый дом из серого камня, сложенный с покатой черепичной крышей, позади него виднелись пристройки в виде конюшен, шорных, каретных и прочих сараев, ряд вольеров для содержания разных животных и часть пришкольного огорода. Теплицы Гарри уже видел, они располагались на южном склоне горы.

В огромной комнате горел камин, на раскаленной решетке сушились штаны, на полу перед камином разлегся Клык, ещё один пёс Хагрида нормальной маггловской породы — неаполитанский мастино, очень крупный итальянский дог, но, увы, всего лишь по колено Хагриду, диванный тойтерьер, ей-богу… Сам Гарри, закутанный в пушистое полотенце размером с палатку, сидел на кровати, сжимая в руках большую кружку малинового чая, дышал ягодным духом, грел ладони и слушал увлекательный рассказ полувеликана:

— Ну и вот, запретил, значится, директор, акромантулиху для Арагоши заводить, грит, нельзя опасных тварей не в том климате и ареале разводить, во как! Ну нельзя так нельзя, кто ж против-то? Да токмо Арагоше-то одному тоскливо… но чего ж ради друга-то не сделаешь? Вот и пришлось его того… на родину везти и на волю отпускать. Ой-й, ты бы видел его рожу счастливую восьмиглазую, как обрадовался-то, даже прости-прощай сказать забыл, ка-а-ак понесся вон на своих ходулях, тока его и видели. Всё, уходулил Арагог, значит, смотрю я, как сосенки и кедрики качаются, путь его отмечая, слушаю тишину греческую, благодатную, теплую — солнышко ласковое пушистое, бабочки порхают, травка на ветру шуршит, птички чирикают, кричит кто-то…

— Кто? — поднял Гарри голову от кружки и глядя на рассказчика сквозь духмяный малиновый пар. Хагрид махнул рукой.

— Да девка одна. Арагошу увидела и завизжала, дура малахольная, как будто не видела она греческих акромантулов, что с того, что мой ручной и с половину слона ростом, ихние-то помельче, вишь ты…

— А почему? — поинтересовался гость. Хагрид пожал плечами.

— А пёс их знает, в колонии-то все мелкие, видать, для того, чтоб ресурсов пищевых на всех хватило. Ладно, собрался я домой, а Коста, грек тамошний, хозяин домика, где я комнату снимал, грит мне: «цербериха тут у соседей ощенилась, не хотите ли глянуть на головастиков, мистер Хагридос?» А я что? А я не против. Почему бы и не поглазеть, тем более, что за погляд денег не берут… Сходил, глянул. И вот как екнет у меня вот тута… — Хагрид постучал по левой стороне груди. — Все щеночки как на подбор, черные да смоляные, а один как весь белый, чужеродный какой-то, словно из другого помета подброшенный. Смотрю на него и думаю: «Это ж мой! Родненький!» Понимаешь, Гарри? Клык-то вот, крупный, тяжелый, но мне-то он, тьфу, по коленку. А тут такое вот чудо, собачка аккурат мне по размеру, ну как не взять его?!

Гарри посмотрел в окно, за которым виднелся голубовато-серый цербер, гладкошерстный и поджарый. И удивился:

— А почему его зовут Пушком?

— Дык он и верно пушистым был! Это, оказывается, особенность породы одомашненных церберов — щенки детским пушком покрыты. Он же на облачко был похож — белый-белый, как вата, три года пушистым был, пока не вырос и не начал линять… Погодь-ка.

Хагрид, прервавшись, сходил в кладовку и, вернувшись, подал Гарри белую вязаную шапочку — легкую и пушистенькую.

— Во, связал когда-то знакомым, но эту не взяли, грят, слишком девчоночья. Возьмешь, а, Гарри?

Мальчик с восторгом взял шапку, не замечая в ней ничего девчачьего: мягкая, теплая и, главное, не из простой шерсти, а из церберовской! И тут же натянул её на голову, примеривая, и радостно заулыбался — шапочка села ладненько, как родная. Три помпончика почему-то смешили его, один на макушке и два на кончиках тесемок. Хагрид так и расплылся умиленно, любуясь симпатичным мальчуганом в милой белой шапочке.

Пока Гарри гостил у Хагрида, а ученики обедали в Большом зале, в кабинете заместителя директора проводился срочный педсовет.

Северус и Минерва вежливо кивнули друг другу, встретившись у дверей, потом Северус, толкнув створку, с поклоном пропустил даму вперед. Вошли в огромный круглый кабинет со столом перед окном и подиумом сбоку, на нем лежал директор, свернувшись гигантскими кольцами. Его заместитель и приемный сын сидел за столом. Оба подняли головы и посмотрели на вошедших, прожигая синим и золотым рентгенами глаз.

— Что за срочность? — раздраженно рыкнул Северус вместо приветствия. Минерва согласно поджала губки.

Томас Марволо Реддл взмахом руки запечатал дверь и придвинул к посетителям сзади стулья, которые пнули их под колени, заставляя упасть на сиденья. Шумно вздохнув от неожиданной атаки стульев, профессора напряженно уставились на Реддла, тот не стал тянуть резину, огорошив их вопросом:

— Вас сразу уволить или помолчите сперва? — дождавшись утвердительного молчания, Том грохнул кулаком по столу и рявкнул: — Что на вас нашло?! Почему в школьной статистике ваши предметы стали самыми непопулярными? Почему я получаю на вас жалобу от родителей детей? И почему сами дети так не любят вас??? Сушеная вобла Маккошка и Летучая мышь Слизерина — это случайно не про вас? Почему я и мой отец то и дело слышим в коридорах вот такие нелестные прозвища как «Летящий на крыльях ночи» и «Пьяная кошка»? И…

Тут Тома перебил директор, заговорив по громкой связи:

«И ещё я хотел обсудить то, что произошло в прошлый понедельник на уроке трансфигурации и сегодня на уроке зельеварения. Были обижены дети. Минерва, Северус, потрудитесь объяснить, почему на ваших уроках стены Хогвартса засекли негативный эмоциональный всплеск, которые трактуются как обида, унижение и страх».

Северус и Минерва осторожно покосились друг на друга: кто первый начнет оправдываться? Взгляды Тома и Гвина сошлись на Минерве, решая за неё. Та сдавленно откашлялась и с усилием заговорила:

— Ну… Кхе… Мистер Поттер весьма непочтительно обошелся со мной, когда я нанесла ему визит с уведомлением…

— Как? — ровно спросил Том. Минерве стало очень трудно дышать — проклятье, ну неужели придется объяснять?! — задушено прокаркала:

— Он смотрел на меня как палач времен святой инквизиции. Так многообещающе смотрел, словно был готов предать меня казни. Директор, мистер Реддл, ну вы же согласны, что недопустимо ребёнку так смотреть на взрослого уважаемого человека, профессора…

— А как мальчику смотреть, если его предали взрослые? — злобно спросил Том. — Если от него отказался отец и сбежала мать? Если они волшебники и оставили его на попечение простым магглам, даже не потрудившись оставить координаты многочисленной магической родни? Кто там у Поттера в родственниках: Блэки, Малфои, Долгопупсы?

Закончив с Минервой, Том переключился на Северуса.

— Ну, а вы с чего на ребёнка взъелись? Тоже неправильно на вас посмотрели? Слишком дерзко, вызывающе?

Северус едва удержался от того, чтобы не оттянуть ставший слишком тугим ворот. С трудом протолкнув ком сквозь стянутый воротником кадык, он хрипло проговорил единственно разумное, что смог придумать — извинение:

— Простите, этого больше не повторится.

И замер — ведь правда же не повторится? Не будет же он и дальше срываться на чертового мальчишку, который оказался его внебрачным сыном? Ррр-р-р… Ну за что ему такое наказание?! Какого лысого МакБуна в его спокойной размеренной жизни появился чертов мальчишка с треклятой фамилией Поттер!

Тут Северус случайно глянул на директора и внутренне застонал — ой, не вовремя он предался размышлениям! В золотом взгляде Гвинедда читалось ехидное понимание, а поймав взгляд Северуса, в нем появилось предостережение:

«Не вздумайте вмешиваться в жизнь мальчика. Вы ему никто и звать вас никак. И вообще, доноры биоматериала никакой роли не играют в жизни случайно созданного ребёнка. Забудьте о сыне!»

Легко сказать «забудь», разве это теперь возможно? Тем более, что дочь будет теперь презирать меня за мою хулиганскую выходку. Понимаете, сэр? Она же теперь думает, что я ненормальный…

В ответ на эти мысли Гвинедд медленно кивнул — верно, вот и не срывайся больше на детей, их учить надо, а не презирать-унижать. Для этого обычно заводят врагов. Запомни, Северус, как можно крепче запомни: взрослый никогда не должен становиться врагом ребёнку, иначе у детей совсем не останется защиты!

Примерно с середины сентября жизнь Гарри и Салли превратилась в ад. Всю осень Снейп злобствовал и плевался ядом, отравляя детям существование. Он оказался не просто мудаком, а откровенной сволочью. И травил он их теперь так хитро, что и не подступишься.

Сверлил злобными глазами, когда Салли и Гарри кушали в Большом зале, причем внешне это никак не было заметно: просто смотрит профессор на кого-то и всё, а у Гарри с Салли тем временем кусок в горло не лез под его черными сверлами. Сдирал баллы за каждую кляксу в эссе и каждую каплю пролитого зелья.

А когда Салли попыталась приструнить зарвавшегося папашу, обшипел её вдоль и поперек и дал леща по попе. И пообещал зареванной дочери написать матери о том, как она, паскуда мелкая, подрывает в школе папин авторитет! Салли прониклась и заткнулась, стала просто шелковой.

Реакция Гарри была, как и следовало ожидать, стандартной: мальчик обижался и злился на злобного препода-папашу. Но защититься от профессорской травли не мог. Да и как это возможно? У ребёнка нет даже доказательства! Что такое его детское слово против слова строгого учителя, который сквозь зубы цедит, что мальчишка отлынивает и нахальничает на уроках…

К счастью, зельеварение у первого курса было только раз в неделю — по пятницам, иначе хоть совсем не живи. Этим, пожалуй, Гарри и спасался, старательно избегая бешеного отца в остальные дни недели.

Том Реддл и Гвинедд сочувствовали Гарри, ругали Северуса на каждом педсовете, Снейп ругался в ответ, грохал ладонью по столу и грозился уволиться. Тупик, в общем…

В конце концов на них махнули рукой, да мало ли подобных ситуаций по всему миру? Во многих школах происходят такие вот мелкие драмы и междусобойчики между учителями и учениками, как говорится: нашла коса на камень.

А дело тем временем приближалось к Рождеству, прошло уже три месяца откровенной травли, и результат рано или поздно должен был проявиться — Гарри начал ненавидеть Снейпа. Гарри и так-то не был пай-мальчиком, а довольно-таки хулиганистым, со злобным чертиком где-то глубоко внутри. Но, как ни странно, именно этот хулиганистый чертик не давал Гарри сломаться. И ненависть его была веселой. О чем Северус, к счастью, не подозревал, иначе бы совсем взбесился, как знать…

А вот Салли было тяжелее, ведь она любила папу и искренне не понимала, как он мог так измениться из-за того, что случайно изменил жене и родил бастарда. Наконец она пришла к неутешительному выводу — гордецом крайне неудобно быть. Ведь это из-за гордости у папы так кардинально полетела крыша, нет? Из-за больной ущербной гордости?

Очередная пятница и очередной урок. Первокурсники уже привычно заморозились, стараясь не шуметь, чтоб не провоцировать чокнутого профессора на лишние раздражения. Стояли перед котлами, как инженеры-ядерщики при испытании новой термоядерной ракеты, ежесекундно ожидая взрыва от случайного брака в механизме. Грозный Снейп палочкой наколдовал рецепт зелья на доске, дождался, пока студенты наберут ингредиентов из шкафов и приступят к уроку, и начал, как обычно, подтапливать Гарри.

Ловя на себе виноватые взгляды однокашников, Гарри, опустив голову, толок в ступке змеиные зубы, прекрасно зная, что на самом деле ребята ему благодарны за то, что бешеный профессор выбрал козлом отпущения именно его, а не кого-то другого. Оттого и чувствуют вину, что ему все шишки достаются. Подумав об этом, Гарри досадливо дернул плечами, чем немедленно спровоцировал цербера.

— Поттер, у вас нервный тик? — вкрадчиво спросил Снейп. Гарри промолчал, а профессор начал докапываться: — Ах, какая неприятность, у меня на уроке находится неврастеник, как же я недосмотрел? Минус пять баллов за то, что вы инвалид, Поттер!

Гермиона яростно посмотрела на него — происходи дело в нормальной маггловской школе, такого хама сразу бы уволили за некомпетентность и нетактичное обращение к ребёнку. Ведь такое поведение со стороны взрослого считается крайне предосудительным. Но увы, Хогвартс — волшебная школа, и учителей-магов в ней — наперечет. Северус вообще единственный зельевар, согласившийся работать в школе после Слизнорта. Правда, был ещё Дамблдор, который просился на должность преподавателя зельеварения или трансфигурации, но его заявки отклонил Гвинедд по причине возраста, и поэтому вакантные места были переданы молодым — Минерве МакГонагалл и Северусу Снейпу.

Гарри проглотил инвалида молча, склонившись над котлом, он принялся помешивать по инструкции.

— Поттер, вы меня не слышали? Вы ж калека, — продолжал ерничать Снейп. — Что вы на моем уроке делаете среди здоровеньких и умненьких? Как вы сюда попали? Неужели вы настолько тупы, что перепутали двери? Или вы ещё и слепы?

Гарри с веселым злобством представил, как вслепую ищет дорогу в класс, и внутренне хихикнул.

— Ну так и знал… — тем временем скорбно продолжал Снейп. — Бедный мальчик ещё и глухой. Ну как есть инвалид. Слепой, глухой, тупой…

Салли привычно залилась слезами, низко опустив голову. Проклятье, почему папа такой ненормальный??? И как хорошо, что его не будет на Рождество дома! Лучше они с мамой праздники без него проведут, чем с таким психом…

И желая взять от жизни побольше удовольствия, она начала составлять в уме список тех друзей, которых обязательно пригласит на Новый год. Интересно, а магики согласятся? Вот было бы здорово, если они тоже приедут!

После урока попыталась позвать и брата.

— Гарри, ты приедешь к нам на Рождество?

— Зачем? — отбрыкнулся тот. — Я у своих буду, а к вам… ну, представь, папаша нагрянет за забытой запонкой для галстука. Прикинь, как он обрадуется.

Что ж, Гарри был прав, Салли вынужденно признала это и грустно отошла к девочкам.

Урок полетов на метлах почему-то смешил Поттера. Берясь за рукоятку и перекидывая через палку ногу, он начинал безудержно хихикать, а потом, доведя смешинки до крайности, срывался в беспричинный хохот. На все расспросы он не мог отвечать по той же причине — из-за смеха. Даже через час или сутки, когда его спрашивали, почему он смеется, тут же начинал хохотать.

Причина его веселья оказалась в голых девушках. Традиционно же повелось со средних веков ещё, что на шабаши ведьмы летают на метлах нагишом. Вот и весь сказ. Так что садясь на метлу, весельчак Поттер представлял, как на палку садится голый парень и летит, а какой-нибудь маггл поднимает голову и смотрит вверх… Почему голый и зачем, Гарри не знал и сам, а на вопросы об этом только ржал пуще прежнего. Нервное, наверное. Потому что Гарри мечтал огреть метлой Снейпа, той самой, поганой, смоченной в помоях и клейстере, так, чтоб брызги во все стороны, и чтоб у папаши от клея волосы слиплись…

Летать ему нравилось, это было несложно и забавно — удерживать равновесие на палке и ощущать её вибрацию при поворотах. Ещё его забавляло то, что у метлы был верх и низ, что вообще-то было не очень-то правильно, ведь, глядя на метлу в руках у дворника, как-то не задумываешься о том, что у неё есть какие-то стороны, кроме палки сверху и прутьев снизу. Нет, у школьной метлы для квиддича именно были верхняя сторона и нижняя. Это становилось понятно благодаря форме рукояти — причудливо изогнутая под седло, так что с полувзгляда было ясно, где у неё верх и куда именно надо садиться.

А ещё смешило Гарри то, что метла для волшебника была сродни велосипеду для маггла.

Наверное, эти маленькие курьезы, эти коротенькие кусочки смешинок и помогли Гарри дожить до каникул и не сойти с ума от тирании Снейпа. А после Рождества ему позвонила Салли. И странно напряженным голосом попросила о встрече.

— Дядя Вернон, ты не отвезешь меня в Глочестер?

— Надолго? — спросил дядя из-за газеты.

— Не знаю, — пожал плечами Гарри. — Может быть, на час? Я зачем-то Салли понадобился, говорит, что это срочно.

— Ну раз срочно… — и дядя с шорохом сложив газету, начал выковыриваться из глубокого мягкого кресла. Кресло скрипело, кряхтело, ласково обнимало дядю Вернона плюшевыми подлокотниками и настойчиво укутывало пледом, не желая выпускать любимого постояльца. После недолгой и страстной борьбы победил хозяин — выдрался из недр теплой мебели и пошел одеваться. Собравшись, всё семейство Дурслей с Гарри погрузились в семейный форд и поехали в Глочестер.

Первое, что увидел Гарри по прибытии — это нереально огромные и перепуганные глаза Салли. Она как-то страшно похудела за очень короткое время, побледнела, осунулась, только глаза и остались… Что случилось?

А случилось самое страшное. Приехавшие в гости друзья понравились маме, она приветливо встретила ребят, приготовила им постели и чудесный вкусный ужин. А после ужина начались неприятности: Даррел как-то странно принюхался к халату в ванной и спросил — чей? Салли ответила:

— Папин.

— Странно, профессор совсем не так пахнет, — ответил Дарр. Салли с сомнением пожала плечами.

— Это, наверное, потому, что он в школе зельями пропах, — попыталась она объяснить.

— Нет, — ответил Даррел. — Это не запах трав. Запах на халате очень отличается от запаха профессора в школе, уж поверьте мне, мой собачий нос меня никогда не подводил.

В доказательство Даррел подробно описал, чем пахнет халат на двери ванной и какой запах у профессора. Победил аромат корицы с халата. Папа дома варит кофе с корицей. Даррел напряг память и подтвердил — в Хогвартсе профессор Снейп не пахнет корицей. После такого заявления Салли стало очень страшно, ведь по словам Дарра выходило, что в школе работает самозванец. А раз так, то где же настоящий папа?

Матери она пока о своих подозрениях не сказала, нельзя её нервировать. Но разрешение позвать брата на праздник выпросила. И она удачно подгадала время — Дурсли приехали как раз тогда, когда Мэри отлучилась в больницу, и Салли смогла без помех всё рассказать.

Задумались гости, рассеянно глазея друг на друга, Гарри между делом назвал присутствующих: Невилл, Ханна и Сьюзен, Элли, Тедди и Дарр. Что ж, ничего удивительного не было в том, что Вернон и Петунья с Дадли вовсю таращились на магиков. Пока гости думали, Салли решила позвонить дедушке с бабушкой. И не дозвонилась. Пришла в гостиную и пожаловалась:

— Ничего не понимаю… Никак не могу дозвониться до дедушки с бабушкой в Коукворт, они же в это время обычно дома.

Петунья подняла голову.

— Коукворт? Салли, скажи мне, дорогая, твоего дедушку не Тобиасом зовут?

— Именно так и зовут — Тобиас Снейп, — грустно подтвердила Салли. — А бабушку зовут Эйлин.

— И бабушку твою я знаю, — кивнула Петунья и задумчиво сказала мужу: — Вернон, давай-ка в Коукворт. И побыстрее…

И снова мчится по английским дорогам вместительная семейная машина, едва вместившая лишних ребят. Сьюзен и Ханна остались с Мэри, а Салли, Невилл и магики с трудом упихались в фордик Вернона, причем Дарра Петунье пришлось усадить к себе на колени. Семерым ребяткам понадобилось хорошенько так утрамбоваться на двух задних сиденьях, хорошо ещё, что салон был совмещен с багажным отделением… и он был пуст.

Коукворт, мрачный и сырой, встретил их туманом и смогом. Тот район, по которому ехал форд, поражал чернотой. Черным было всё: и дома, и разбитая мостовая, и голые мокрые деревья, и ограды вдоль дороги. Черным выглядел и газон. Салли зябко передернулась.

— Никогда не любила здесь гостить. Не понимаю, почему бабушка с дедушкой не съедут отсюда.

— Может, потому, что у них денег не хватает на переезд? — мягко пожурила Петунья девочку. Кивнула Вернону: — Здесь направо…

Вот и Паучий тупик, одинокой вдовой уставилась в небо черная труба заброшенного завода. Дом Снейпов выглядел потрепанным и тоже брошенным, что особо подчеркивала висящая на одной петле разбитая дверь. Сразу всем стало не по себе. Вернон вышел из машины и прошел по дорожке к крыльцу, постоял на пороге, прислушиваясь, потом осторожно приподнял покалеченную дверь и, протиснувшись в проем, скрылся в доме. Вернулся к машине через минуту и серьезно сообщил:

— Я, конечно, не полицейский, но сдается мне, что там дрались… В доме всё перевернуто и разбито.

На коленях Петуньи заскулил и заерзал Даррел, просясь наружу. Вернон открыл дверь. Гиенообразный волвек выскользнул из машины и побежал на разведку. Пока он шуршал внутри, Вернон озабоченно советовался с Петуньей:

— Петти, дорогая, где тут ближайший телефон-автомат? Не пора ли полицию подключать?

— Погоди, Вернон, погоди, вот пёсик вернется…

Пёсик вернулся и доложил, что в доме никого нет уже с двадцатых чисел декабря. По всему выходило, что Снейпов похитили как раз перед Рождеством. Салли всхлипнула и заревела:

— Это чтобы папу не узнали! То есть я хочу сказать, чтобы папу-самозванца не опознали-и-и…

Петунья вспомнила было, что телефонная будка находится на углу Пайн-стрит, Вернон собрался пойти туда и позвонить, но Гарри не дал, неприязненно буркнув:

— И спугнем всех, кто это придумал. Ну подумайте сами: самозванец в школе изображает Снейпа, который делает вид, что с его родителями всё хорошо. Салли, тебе он что-то говорил?

— Д-да, — заикаясь ответила Салли. — Он говорил, что дедушка с бабушкой уедут в Италию, и поэтому Рождество мы проведем без них, так как они готовятся к отъезду и им некогда.

— Очень сильно притянуто за уши, — заметила Петунья.

— И как бы их… не того, с концами, — добавил жути Вернон.

Салли снова зарыдала. Петунья кинулась её утешать, обняла, погладила по голове и осторожно уточнила, так, на всякий случай.

— Ну полно, полно, детка… а скажи-ка, в школе точно не папа работает?

Салли перестала рыдать и честно задумалась.

— Ну… внешне он как папа, ничем не отличимый, точно такой же… поведение… не знаю. Я ни в чем не уверена, я не знаю, как повел бы себя папа, если бы узнал о Гарри… Но тот, кто папу изображает, ведет себя гадко. Он всё время обижает Гарри.

— А вот это уже больше похоже на мотив, — прогудел Вернон. — Гарри, он тебя сильно обижает?

Теперь задумался Гарри. Невилл решил помочь, раздумчиво забормотал:

— Вот и Дамблдор тоже Тома травил в свое время. Бабушка помнит, как он всех против Тома настраивал, с Диппетом стравливал…

Гарри послушал его и согласно покивал:

— Верно-верно, похоже, он этого уже добился. У меня всё внутри дрожит от бешенства при его виде.

Невилл посмотрел на него.

— Но как он это делает? Как он Снейпом прикидывается? Я что-то не замечал, чтобы он Оборотное зелье принимал…

— Я тоже не видела, — закивала Салли и спросила озадаченно: — А кто «он»?

— Не знаю, — Гарри растерянно вцепился в волосы. — Какое колдовство помогает менять внешность помимо Оборотного?

— Чары Гламура? — предположил Невилл и тут же отбросил эту идею: — Нет, не подходит, это для красоты.

— Метаморф? — вставил Элли. Все задрали головы, эльф сидел на корточках, забравшись на крышу машины. Подумав, тот добавил ещё одну версию: — Ещё есть перевертыши, это очень грязная и гнусная магия и, к сожалению, самая действенная, перевертыш может годами носить чужую личину как свою, и никто вокруг ни о чем не догадается.

— А папа… — жалобно прошептала Салли, безотчетно прижав руки ко рту.

— А твой папа жив, — успокоил её Элли. — Это единственный плюс в магии перевертыша — носитель настоящего лица должен быть жив, иначе украденный лик спадет. Запомни главное: пока Северус Снейп ходит по школе, твой папа в это время где-то находится в плену, живой и, надеюсь, здоровый, если не покалеченный и обездвиженный для удобства и не прикованный к трубе или коляске…

— Какой ты злой, Элли! — с облегчением пробормотала Салли.

— Какой есть, — хмыкнул гваделор, разведя руками. И обвел взглядом всех с высоты автомобиля: — Ну, что будем делать?

Ну, что делать, пока не знал никто. И возвращаясь обратно в Глочестер к саллиному дому, Гарри думал о том, что всё-таки хорошо, что тот мудак в школе оказался не его отцом…

Очутившись в своей постели в своем доме, Гарри долгих полтора часа ворочался под одеялом, пытаясь вспомнить, когда Снейп переменил свое поведение… К сожалению, он не очень хорошо знал профессора и не мог с уверенностью ответить на этот вопрос.

Но что-то подсказывало Гарри, что это началось с середины сентября: в третью пятницу ему показалось странным, что Снейп снова злобно смотрит на него. А ведь в прошлую пятницу профессор вел себя корректно, ровно и спокойно поприветствовал ребят и приступил к уроку. Значит… Гарри перевернулся на спину, закинув руки за голову. Именно в эти выходные и произошло похищение профессора и его семьи.

Так. Первый вопрос — когда? — примерно ясен, дальше едем — зачем? И кому? Зачем кому-то понадобилось настраивать его против отца? Или, вернее, Гарри Поттера против Северуса Снейпа. Мама Салли рассказывала, что раньше Северус частенько цапался с Джеймсом Поттером из-за того, что тот увел Лили.

Тут Гарри маленько покраснел, поняв, что его мама дружила со Снейпом в детстве, а потом пошла на обман с ним же, чтобы родить от Северуса ребёнка… фу-ты ну-ты, страсти-мордасти такие. Его щекам стало совсем горячо, и он смущенно зарылся под подушку, пряча от мира свой маленький тихий мальчишечий стыд. Когда сердечко перестало так сильно трепыхаться, Гарри вылез из-под подушки и снова уставился в потолок, подсвеченный звездочками от ночника: а Невилл говорил, что точно так же вел себя и Дамблдор по отношению к Тому Реддлу до тех пор, пока того не усыновил василиск. Так, и что из этого можно вычислить?

На шкафу сонно ухнул Балто, отвечая кому-то во сне. Гарри покосился на него и увидел рядом с неясытью стопку журналов комиксов. Догадки внезапно высветились в мозгу, одна ярче другой: герой — антагонист! Есть герой, а есть его антипод — злодей. Вот же оно, просто, как переваренная овсянка! И кто сказал, что этого не бывает в жизни? Ещё как бывает, ведь комиксы же не на пустом месте сочиняются. Достаточно закопаться в историю и вспомнить о реальных героях: о короле Артуре, например, Геракле, Персее, Нибелунге, всех их выращивали провидцы, увидевшие в каких-то своих видениях, что их подопечные рождены для борьбы со злом. Мерлин, конечно, не смог уберечь Артура от Мордреда, роковой сынок всё-таки прикончил папу-короля, Хирон, кентавр, воспитывал Геракла, кто-то — Персея, кто-то Нибелунга… Просто в комиксах всё упрощено для восприятия детей и ленивых тупых американцев, там злодеев выращивают специально для того, чтобы герою было с кем сражаться и кого побеждать, вот, я ж говорил, что всё просто, проще вареной овсянки! Ведь некоторые волшебники настолько примитивны в своем умственном развитии, что вполне могут и додуматься до такого — вырастить злого колдуна с темной стороны и героя со светлой. Вот только кто? Кому это надо? И кому уготованы роли злодея и героя?

О господи, как же глупо-то!.. Тупо и нелепо. Ну кому, насколько тупому и наивному, пришло в голову, что настоящих людей МОЖНО воспитать так же, как в комиксах?! Черчиллю и Гитлеру — подумалось Гарри — эти люди действительно были настолько сумасшедшими учеными, что и вправду строили потайные лаборатории, в которых ставили безумные и бесчеловечные опыты над представителями своего вида. Или не Черчиллю? А Франкенштейну какому-нибудь? Хотя Франкенштейн, кажется, придуман, но всё-равно, такие, как он, бывали на свете: настоящие монстры, ставящие опыты над себе подобными. Вот, например… «Человеческое тело на семьдесят восемь процентов состоит из воды. Прописная истина, афоризм, который известен всем»… Честно говоря, Гарри было очень страшно об этом читать в оставленной на столе газете дяди Вернона, но неуемное мальчишечье любопытство заставило его дочитать всё до последней точки.

«Этот факт был установлен в середине 1940-х годов. Честь его открытия принадлежит подполковнику японской императорской армии Эгути. Эксперимент выглядел следующим образом: живого человека привязывали к стулу в замкнутом помещении и нагнетали, нагнетали, нагнетали сухой горячий ветер… За пятнадцать часов подопытный превращался в высохшую мумию. Умирал он обычно на шестом-седьмом часу, когда из тела уже испарялась большая часть воды. Двадцать два процента первоначального веса тела — средний показатель по нескольким десяткам жертв».

Потом-то он, конечно, надолго потерял аппетит, и по ночам ему снились замученные до смерти люди, заживо высыхающие в мумию. И, как следствие, на фоне кошмаров Гарри стала чудиться постоянная жажда, из-за которой он так часто и помногу пил, что бедная тётя Петунья решила, что у него диабет начинается, и потащила к врачу. Ну, доктор попался умный, расспросил пацана, сделал необходимые выводы и велел просто успокоиться и не читать чего лишнего до определенного возраста, дескать, не зря же на книгах и журналах стоят пометки +16 и +18, а, паренек? Впечатленный опытами японца, Гарри лишь согласно покивал и виновато пообещал, что впредь будет осторожен.

Из этих воспоминаний его вырвал стук камушка в окно. Удивившись, Гарри откинул одеяло и, спрыгнув с кровати, подбежал к окну. Снаружи под окном стояли две гиенообразные фигуры, в одной из меньших Гарри узнал Даррела. Поразившись ещё больше, Гарри знаками показал, чтобы они подошли к задней двери, после чего начал торопливо одеваться. Потом бесшумно покинул комнату, поспешно прошел в заднюю часть дома и открыл ночным визитерам стеклянную дверь.

Две сгорбленные фигуры скользнули в холл. Гарри взволнованно шепнул:

— Что случилось, Дарр?

Даррел смущенно почесал когтем нос и пояснил:

— Мой папа согласился поискать твоего отца.

Высоченный, под два метра, волвек энергично кивнул в ответ на удивленно-вопросительный взгляд мальчика, его голос в голове прозвучал невероятно красивым бархатистым тоном:

— Если уж мой малец сумел определить, что Снейпов похитили в двадцатых числах декабря, то, может, я смогу больше?

— Правда, Гарри, — очень серьезно вставил Дарр. — Папа сильный, он может найти даже прошлогодний след. Поверь нам.

А Гарри… Гарри говорить не может, такой ком в горле встал от нереальности происходящего, так трогательно всё это было… Аж глаза защипало. Смотрел на Дарра и поражался его дикой, невозможной красоте — перед ним стоял друг, настоящий верный ДРУГ, который сам пришел на помощь и даже привлек к чужой проблеме своего родителя.

Далее Гарри действовал по наитию: спешно нацарапал записку тёте и дяде, примагнитил к холодильнику и, обувшись, рванул на улицу, к двум косматым волвекам. Доверие его было абсолютным, зря, что ли, Дарр свой сон про доброго зверя Дарео показывал?

Крепко обняв мальчиков — своего сына и его друга — Юпитер Линч телепортировался прочь. Это не была привычно-удушающая для магов трансгрессия, когда волшебника словно сквозь шланг протаскивают, это была именно телепортация, которой далеки виртуозно владели. Во всяком случае, Гарри никакого особого дискомфорта не ощутил: просто на какой-то миг стало темно, тихо и холодно. Правда, ещё пропало ощущение собственного тела, но кого это волнует во время перемещения в пространстве, а? А когда к нему вернулись зрение, слух и тело, то увидел, что они стоят перед домом, который они с Дурслями и друзьями покинули пять часов назад — перед домом Снейпов.

Юпитер отошел к строению, а Гарри украдкой ощупал себя, желая удостовериться в том, что снова цел, а не распылен на атомы… Цел, кажись. Слегка очумевший от осознания телепорта, Гарри вместе с Даррелом двинулся за Юпитером. При дяде Верноне Гарри не рискнул соваться в разгромленный дом, зато теперь он мог сполна удовлетворить свое любопытство — посмотреть, как выглядит настоящий разгром, кадры которых он случайно перехватывал в обозрениях полицейских хроник по телевизору. И это при том, что в присутствии мальчика дядя переключал каналы, чтоб ребёнок чего лишнего не увидел…

Что ж, здесь и сейчас Гарри был вынужден признать, что мудрый дядя Вернон был во многом прав. Погром на деле выглядел ужасно: под ногами скрипит битое стекло, повсюду лежит разбитая и опрокинутая мебель, сброшенные со стен картины и фотографии в рамках, но хуже всего давило чувство того, что те, кто сопротивлялся, были в конце концов схвачены и похищены, и не кто-то посторонний, а отец и дедушка с бабушкой, которых Гарри никогда не видел. Но уже успел полюбить их за сам факт существования, за то, что они, оказывается, есть у него.

Ведь отца Петуньи и Лили Гарри уже не помнил: Гарри Эванс умер, когда им с Дадли исполнилось по году. Бабушка Роза ненадолго пережила мужа и умерла в доме престарелых, перед смертью она сильно хворала и почти никого не узнавала, сраженная Альцгеймером. И Гарри очень тосковал оттого, что не назвал их бабушкой и дедушкой, ему казалось, что это очень важно — если они есть на свете.

Так что, если Снейпы живы, он первым делом назовет их так, как полагается внуку. И что значит «если»??? Никаких если! Хоть бы они живы оказались, иначе он решит, что его какой-то злой рок преследует — ни отца, ни матери, а теперь ещё и деда с бабкой пытаются забрать…

Эти печальные мысли, однако, не мешали ему смотреть, как работает далек. Крупный и косматый, тот, бесшумно ступая (как-то умудрялся ничем не шуршать), лавировал среди поломанной мебели и тщательно внюхивался во что-то, только ему ведомое. Карие глаза далека сейчас таинственно мерцали в полумраке желтым огнем, отражаясь в свете фонарей и луны, пробивающегося в окна с улицы.

Позади мальчика послышался шорох, и кто-то очень высокий прошел мимо него, водя рукой над опрокинутыми креслами и диваном. Гарри судорожно сглотнул: ещё один друг позвал на помощь своего родителя — Элли. Крылатый эльф размашисто ходил туда-сюда по гостиной, считывая эманации остаточной магии. Рядом с Гарри и Дарром замер Элли.

Потом взрослые искатели истины скрылись из глаз, переместившись во внутренние помещения дома, а трое ребят тихонько вышли на крыльцо, где уселись на ступеньках поджидать результатов.

— Спасибо вам, — сдавленно прошептал Гарри.

— Так не первый случай-то, — тихо ответил Элли. — В отделе Тайн не одно столетие ломают головы, что за маньяк похищает людей и после долгих и страшных пыток выпускает в свет новорожденных обскуров. Первые два случая были зафиксированы в конце девятнадцатого века. Один в Нью Йорке, а другой в семье Дамблдоров, когда умерла Ариана Дамблдор… я не помню, кто она такая. Ещё один случай появления обскура произошел в Судане, но он не имеет к нашим делам никакого отношения.

Гарри озадаченно почесал макушку. И признался:

— Элли, я ничего не понял!

Гваделор серьезно взглянул в лицо Гарри.

— Скажи мне, как надолго тебя хватит, если (как ты думаешь) родной отец доведет тебя до ручки своими узконаправленными издевками, потом так накрутит тебя, или себя, или кого-то ещё до такой степени, что ваша магия, тщательно подавляемая, вдруг взбунтуется и выскочит вон, разнеся истощенного носителя на атомы — черным облаком дикого Обскури? Представь себе, что тебя отец годами мучает, истязает, третирует, и с каждым годом тебе становится всё хуже и хуже… тебе всё больнее и больнее, ты обижаешься, злишься, ожесточаешься. И так до самого конца, до того самого последнего мига, когда дойдешь до точки терпения. Ведь простой человек тоже не выдерживает давления и может дойти до крайней черты, за которой он кончается — становится убийцей. А мага? Как долго хватит терпения у колдуна?

Элли помолчал, давая Гарри время на осмысление, потом продолжил:

— На этот раз наши родители быстро нашли негодяя, буквально в самом начале великого плана, и всё благодаря тому, что Дарри обратил внимание на то, как по-разному пахнет профессор Снейп в школе и дома. А придя сюда, — Элли кивнул назад, на дом, — мы получили и подтверждение тому, что готовится новый чудовищный заговор. Причем исполнитель тот же, что орудовал в Нью Йорке.

— Кто?.. — выдохнул потрясенный Гарри.

— Альбус Дамблдор, — ему ответил выросший на крыльце отец Элли. Гарри резко развернулся, задирая на него голову. Взрослый гваделор прислонился бедром к перилам, посмотрел вниз на мальчика и для начала представился: — Мой псевдоним — Аларм Парадайз, но тебе я назову свое настоящее имя — Алан Прайс. Так вот, что-то не везет Дамблдору с родственниками… сперва обскуром стала его сестра, его отец был казнен в Азкабане за убийство магглов, потом в Нью-Йорке от того же обскура погиб его двоюродный брат — Аурелий Дамблдор, более известный как Криденс Бэрбоун. Непонятно, какие именно винтики в его башке заржавели, но с некоторых пор Альбус Дамблдор стремится создать ещё одного обскурика, опять-таки непонятно, с какой целью: то ли Лондон разрушить хочет, то ли сам героем желает стать, победив монстра и представ перед всеми нами как спаситель человечества. Первая попытка, предпринятая им в сороковых годах, к счастью, не удалась — угнетаемый им ребёнок был спасен. Вторая попытка, будем надеяться, тоже не удастся.

Элли вскочил.

— Вы нашли Снейпов?

Услышав это, Гарри взвился следом за Элли, жадно вглядываясь в лицо Алана. Нашли? Правда же нашли?! Глядя в обнадеженные лица мальчиков, Алан возложил когтистые руки на их макушки и ласково погладил.

— Почти. Одно точно известно — они все живы и их нужно спасти, пока не поздно. Кровь Салли у нас уже есть, но для большей надежности было бы неплохо, если и ты поделишься капелькой своей крови, Гарри. Ведь поиск-то у нас наоборот: обычно родители пропавших детей ищут, для чего достаточно крови одного из них, отца или матери. Но тут…

— Понял, — закивал Гарри. — Тут дети ищут отца и деда с бабушкой, а наша с Салли кровь моложе папиной. Так?

— Так, очень верно рассуждаешь, отрок, — эльф снова ласково прижал голову Гарри к себе. Потом отстранил и осведомился. — Ну что, в отдел Тайн?

Но сначала завернули к Дурслям, подняли с постелей Вернона и Петунью и испросили у них разрешения одолжить ненадолго племянника. Получив оное, попросили расписаться в книге учета, что они дают разрешение и на забор крови Гарри Поттера, немного, всего один кубик, вот сюда, в стерильный шприц. Укололи Гарри безымянный пальчик, взяли сколько нужно и с поклонами переместились в министерство.

Громадный 3D макет Великобритании сразу же покорил Гарри. Они с Элли и Дарром приклеились к нему и с восторгом начали изучать его бескрайнюю холмисто-гористую и равнинную местами поверхность. Со всеми городами и деревнями и разными замками и крепостями, которыми славится старая Англия. А уж когда на эту потрясающую карту запустили следилочку, созданную из зелья на основе крови Гарри и Салли…

Две рубиновые капельки от здания министерства двинулись на юг, к Уэльсу. Никоим образом не смешиваясь между собой, капельки дружно проползли через весь Уэльс и добрались до местечка Торнбулл. Выбранный участок карты увеличился, и следилочки, передохнув, пустились дальше, до земли, скрытой в пространственном кармане среди развалин чьей-то заброшенной фермы. Здесь участок снова увеличился, открывая взглядам наблюдателей старый дом. Добравшись до него, следилочки опять увеличили объект: теперь перед ними стоял один дом, не то прозрачный-непрозрачный, не то в разрезе-не в разрезе… короче. Следилки начали спускаться в подвал. Доползли до чего-то и… тут они заставили всех занервничать. Капелька Салли растеклась лужицей, а капелька Гарри вдруг раздвоилась — одна часть осталась рядом с лужицей Салли, а вторая часть развернулась и целеустремленно поперла наружу, оползла дом по кругу и заползла в клетку. Небольшую такую. Стальную. И что сие всё означает? Стоявшие над картой искатели недоуменно переглянулись.

— Так, ладно, местоположение нам известно… — Алан торопливо записывал координаты дома. — Сначала туда переместимся и на месте разберемся.

— А я… я с вами? — с надеждой спросил Гарри. Ему не успели ответить. За дверью послышались голоса, кто-то громко разговаривал в коридоре отдела Тайн на повышенных тонах.

— А я вам говорю, министр, мне срочно нужен Боуд! Пропус… — дверь с грохотом распахнулась, и влетел Снейп. Его черные сверла вонзились в макет дома. С полувзгляда всё поняв, лже-Снейп молниеносно выхватил палочку, запустил в карту взрывное заклятие, со скоростью вампира переместился к Гарри и схватил за плечо. Зловеще прошипел:

— Только попробуйте сунуться за мальчишкой. Убью без промедления.

В следующий миг Гарри почувствовал, как его утягивает в очень узкую трубу, тело сдавило так, что казалось, словно его засунули в гигантскую манжету тонометра, накачанную при помощи груши воздухом до отказа. Задохнуться Гарри не успел — удушение прекратилось и он, открыв глаза, увидел себя в незнакомой комнате. Выпустив его плечо, Снейп наотмашь ударил Гарри по щеке с такой силой, что мальчик не устоял на ногах. Упав, он больно ударился коленями и ладонями о каменный пол.

— Меня это достало! — рявкнул над ним голос. — Куда это годится? Сигнализация воет, как умалишенная, который уже час! Я устал ломать голову, кто это ко мне ломится и зачем! Прихожу к Петунье, а мне говорят, что ты в министерстве. Как ты посмел удрать? И зачем? Что тебе в министерстве понадобилось, а? Отвечай! Что делал на столе мой дом? Как ты догадался узнать, где я живу? Да не молчи!..

Грубый пинок под живот подбросил Гарри на полметра от пола и чуть не вышиб дух. От неожиданной боли Гарри вскрикнул. А чудовищный оборотень снова взревел:

— Запомни, мальчишка, ты мне не нужен, ни здесь, ни сейчас! И никогда ты мне не будешь нужен.

«Значит, он думает, что я считаю его отцом, — дошло до Гарри. — И думает, что я ищу его для воссоединения… Что ж, отлично, продолжай так думать, кретин, продолжай. Надеюсь, Алан успел дописать координаты твоего логова, мерзкое ты чудовище».

Сначала в зале Поиска стояла ошеломленная тишина: все молча смотрели на клубы пыли и извести, оседающие на раскуроченный стол с макетом. Потом министр опомнился, налился злобой и, старательно спохватившись, возмущенно заорал:

— Что это было, мать вашу?! И как мистер Снейп смог отсюда трансгрессировать, если выйти наружу можно только через камины???

Отвечать взялся Боуд. Алан и Юпитер предусмотрительно промолчали.

— Господин министр, сколько вам повторять? Это был не мистер Снейп. А теперь будьте мудры, включите свой умный мозг и скажите, кто у нас сильный и могущественный волшебник после Тома Реддла?

Министр позеленел, но все же нашел силы признать, что он не первый в государстве, и нехотя ответил:

— Дамблдор.

— Верно, — поклонился Боуд и шагнул к нему. — А теперь пойдемте, сэр, надо объявить всем постам, что Альбус перегнул палку и дошел до киднеппинга. Только что он на наших глазах похитил ребёнка, студента волшебной школы Гарри Поттера, с угрозой для его жизни…

— Помню, слышал, — закивал министр. — Угрожал убить без промедления.

И ушел, увлекаемый Боудом, который перед тем, как скрыться за дверью, сделал страшные глаза остающимся коллегам. Кристиан Гойл развернулся к Алану.

— Ты успел записать координаты?

Тот вынул из-за спины руку с блокнотом, раскрыл его и, пролистнув, вписал последние две циферки, которые он, к счастью, просто запомнил.

Тут в центре вспыхнул и загорелся, разрастаясь, синий огонек портала. Когда он дорос до приличных размеров и занял ползала, из него выполз василиск, сурово глянув на сотрудников, он кивнул Алану, коротко бросив:

— Куда?

Гваделор показал ему координаты. Пока Гвинедд читал цифры, из портала вышли Реддл и Френк Долгопупс. Закрыв портал, они выжидающе уставились на экзотического директора волшебной школы, который вот уже три месяца стерег самозванца, мягонько и тихонечко пожуривая его, чтобы ребятишек не обидел сильно — кто ж его знает, маньяка, что за кака и из какого компоста у него в голове парится… Тем временем Гвин прочел комбинацию циферок и градусов и задумчиво кивнул.

— Понятно. Поместье Принцев в Торнбулле, спрятанное и законсервированное, открытое Северусом под страхом смерти с помощью банального и жестокого шантажа.

— Северуса похитили вместе с родителями, — доложил Алан. Василиск опять кивнул.

— Понятно. Сейчас я попробую открыть портал туда… Только… нужно место, в которое мы можем проникнуть незамеченными со стороны дома и которое можно легко открыть… Вы сарая там не видели поблизости? — спросил Гвинедд, глядя на остатки макета.

— Клетку видели, — сообщил Кристиан. — Недалече и за стеной, от дома она точно не видна.

— Значит, туда и откроем переход, — сосредоточился на задаче василиск.

— Сэр Грин, а давайте не отсюда, а? — попросил вернувшийся Боуд. — Давайте с улицы?

* * *

Рывком подняв Гарри с пола, некто под личиной Северуса протащил мальчика через всю комнату и, открыв железную дверь, швырнул его внутрь. С грохотом пересчитав боками и головой ступеньки, Гарри со стоном мешком свалился у подножия, отчаянно силясь не расплакаться от боли в ушибленных членах. Над головой лязгнула дверь, отрезая его от мира. Отпинатый в живот, с отбитыми боками и конечностями, Гарри тихо лежал, даже не пытаясь что-то делать и хоть как-то шевелиться. Лишь злобно и мстительно думал о том, чтобы у похитителя всё отвалилось, облезло и отсохло. И чтоб он сдох. В долгих и страшных мучениях.

Но то ли магия его стала более ручная и перестала действовать, как в детстве, стихийно и верно, то ли Дамблдора защищали некие обереги-амулеты… Во всяком случае, на него даже чесотка не напала от искренних проклятий-пожеланий Гарри, он передвигался по дому в своем истинном обличье, высокий и широкоплечий, с квадратной челюстью, волосы седые и длинные, были аккуратно расчесаны, из-под кустистых бровей на мир взирали со злобным прищуром два синих холодных глаза. Гусиные лапки, разбегающиеся от уголков глаз, приятных ассоциаций не вызывали — этот человек не любил смеяться. Напротив, тяжелый подбородок и глубокие скорбные складки у рта говорили о его склочном и честолюбивом характере. Всему этому способствовала его долгая, полная лишений и разочарования, жизнь.

Началось всё с того, как от него, шестнадцатилетнего юнца, отказался Учитель, Николас Фламель. А ведь он хотел-то всего ничего — исцеления для своей больной сестрички Арианы… ну вот совсем крошечную малость — капельку чудодейственного эликсира бессмертия на основе философского камня. Но не-е-ет, для шестисотлетнего циника просто-напросто дела не было до какой-то там болезной Арианы Дамблдор. Ну болеет она, ну и что, мне-то чего?

Так юный Альбус познал человеческое равнодушие и понял, что оно действительно способно убить. После смерти матери, Арианы и отца Альбус и Геллерт начали изучать природу обскура, пытаясь понять, нельзя ли его стабилизировать в теле мага и хоть как-то приручить? Для этой цели им понадобился живой носитель, и один такой нашелся — Криденс Бэрбоун. Его в Нью-Йорке разыскал Ньют Саламандер, к сожалению, оказавшись в центре событий с путаницей чемоданчиков с тамошним пекарем, был вовлечен в политику МАКУСА и после ряда приключений, отлова разбежавшихся фантастических тварей и запихивания их в переносной зоопарк в чемодане уничтожил обскура…

Который оказался его двоюродным братом, Аурелисом Дамблдором!!! Вот так из-за очередной ошибки погиб ещё один родственник.

Гелли отсеялся и встал в ряды Гитлера. А Альбус принялся искать и изучать магию дальше, шатаясь по всем уголкам Европы, постигал все попутные магические науки, включая и оборотничество. Особливо нежно его душа легла на старонидерландскую волшбу, среди которой самой эффектной была магия выворотня, перевертыша, с помощью которой можно было как угодно менять свою внешность. Да что там свою, эту личину можно и на другого напялить, подарить от всей души и надолго, главное, оригинал подольше сохранять.

Достигнув подходящего возраста, Альбус устроился в школу, потому что только в ней полно детей, и только среди них может найтись какой-нибудь угнетёнок. Или вовсе сирота. Но в начале двадцатого века в Хогвартс поступали только потомки чистокровных магов, а те своих детей берегли пуще глаза, строго блюдя закон магии: дети — неприкосновенны, и лишь ближе к середине века объявился сиротка — Том Реддл.

В течение шести лет Дамбушка нежно и бережно окучивал росток черного колдуна-змееуста, поливая самым отборным навозом и удобряя тоннами презрения и унижения, втихомолку подключая тогдашний педсостав, стравливая Тома с учителями, учениками и директором. И ведь ему почти удалось — всего-то год остался до выпуска молодого деревца зла. Но разбуженный змей всё испортил. И Том Реддл вместо того, чтобы убивать девчонку, а после и Реддлов-старших и творить крестражи, угодил в отеческие объятия-кольца приемного папаши-василиска. В общем, коварный змей перехватил инициативу и подарил сиротке папу и дом — целый Хогвартс, чтоб его…

А потом и вовсе стал директором!!!

Пришлось затаиться, ибо директор и Хогвартс оказались симбионтами — слышали, чувствовали и понимали друг друга. И сиротки долгое время не поступали в школу, не было их больше в мирное-то время… Пока наконец некий олень не выгнал из дома жену с сыном. Якобы она ему изменила, и это не его ребёнок!.. Почуяв начало чего-то нового, Альбус встал в стойку, как тот пойнтер, только что слюнями не закапал. Маггловские отцы и матери довольно частенько отказываются от детей, но чтобы это проделал и волшебник… случай совершенно беспрецедентный!

Итак, на горизонте перед Альбусом замаячил почти сирота, папенька слинял в закат, мамуля… хи-хи, тоже вертушка оказалась, уносится вслед за ветрами перемен, недолюбленная и недотраханная. Осталась сущая малость — досиротить мальчика. На прямое убийство Дамблдор не рискнул — магия за такое сильно наказывает. Пример отца это достаточно ярко продемонстрировал: Брайана Дамблдора хоть и осудили и всего лишь посадили в Азкабан, но магия вкупе с дементорами пробудила совесть, и она загрызла его, однажды Брайан заснул и не проснулся. Так что Альбус поостерегся убивать Лили Эванс-Поттер, не зная, как и чем отреагирует магия на столь черное злодеяние. Благоразумие тоже чего-то вмешивалось порой, нашептывало ему в уши, что, мол, успокоился бы он, сидел на жопе ровно и не рыпался. Но играть человеческими жизнями так увлекательно, аж зудит в той самой жопе…

И Дамбушка отправился в лондонский зоопарк — покупать львёнка. Нашел самую лучшую девочку, здоровую и чистую, с любовью вырастил до половозрелости, запер в клетку и отловил другую львицу — гриффиндорскую. Отправил ей приглашение в Кению, записал в бригаду археологов и в одну прекрасную ясную звездную ночь попросту выкрал её, подстроив всё как несчастный случай. Загнал Лили принудительно в анимагическую форму и влепил пожизненную маску львицы-дублерши. И все годы держал обеих львиц почти в общей клетке, разделенной пополам стальной перегородкой.

Интересно, что сказал бы Чарльз Енсен, если б увидел эту клетку? В одной её части, чистой и утепленной, вальяжно разлеглась ухоженная и откормленная львица, обласканная и свежевымытая, а в другой на голом загаженном полу стоит тощее и изможденное животное. Ну, Чарльз, конечно, крут на расправу и штрафы с жестоких хозяев сдирает будьте-нате, но здесь его человеколюбие точно закончится, и он вполне способен приговорить Дамблдора к расстрелу как минимум.

Северуса, расслабленного и слегка разленившегося от мирной и спокойной жизни, оказалось так легко поймать… Всего лишь показать ему ножичек, воткнутый в папино горлышко. Сразу сдался, как и Эйлин. Правда, пришлось подождать до Рождества, только на пороге родительского дома его и удалось словить, застав врасплох. Ох, какое у него лицо было, когда он увидел самого себя, держащего за шею собственного отца и прижимающего к горлу нож.

Всё. Начало положено, теперь, главное, ничего не напутать и не упустить, мальчишку можно начинать троллить и воспитывать, глядишь, и получится из него новый обскурёнок, надо же разобраться с его природой и понять наконец, отчего погибла Ариана. А потом он, возможно, даже снизойдет до ничтожного человечества и напишет монографию о природе обскуров и разгадке тайн!

Проверив пленников-Снейпов и покормив одну из львиц, он трансгрессировал прочь, отмахнувшись от мыслей о мальчишке — да ну его, за сутки-то с ним ничего не случится, посидит в подвале, подрожит от страха и холода да и всё. Завтра он вернется и, так и быть, сделает добро, отведет его к тётке.

Думаю, пока мы читали про Альбуса, Гарри успел отлежаться и успокоиться. Давайте спустимся к нему и посмотрим, как он там…

Первым делом Гарри осмотрел темницу, благо света было достаточно, тот просачивался сквозь зарешеченные окошечки под потолком. Учитывая голые кирпичные стены и лесенку вниз, помещение было полуподвалом. Об этом Гарри сообщили как раз те окошечки под потолком — у них на Тисовой был точно такой же полуподвал. Только более обжитый, с бойлером и стиральной машиной, здесь же были лишь пыльные полки и захламленный пол.

Потирая и почесывая отбитый локоть, Гарри внимательно оглядел свою главную на данный момент противницу — стальную дверь. И злорадно ухмыльнулся: на этой двери, как и на двери дома номер четыре на Тисовой, не было замка, ни врезного, ни навесного. Очень приветливо и любяще Гарри посмотрел на окошечко над дверью, узенькое и НЕзарешеченное, а остекленное, да и то условно говоря, стекло-то битое… В окошечке так же приветливо и щербато улыбалось большое такое отверстие. Кошка в него не пролезет, конечно, но это смотря какая кошка.

Гарри лизнул ссадину на ладони и деловито направился к полкам в надежде найти среди хлама очень нужную ему проволоку и веревку. Веревка нашлась, её роль была любезно предложена поясам от банных халатов, длинным, махровым и грязным, но это такая ерунда, ей-богу. Проволока не находилась, но Гарри терпеливо рылся в мусоре, с дотошностью старателя просеивая и перебирая его в поисках самородка. Наконец сверкнул искомый металл, тонкий и загнутый, затаив дыхание, Гарри аккуратно выудил из-под хлама вешалку, простую такую, деревянную и разболтанную. Отложив плечики, Гарри принялся искать ещё одну такую, по правде говоря, ему нужны были три. Три загнутых крючка из толстой проволоки, за которую в шкаф и вешаются плечики с платьями…

После упорных поисков мальчик нашел их целых пять в куче, выбрав самые расхлябанные и ветхие, он безжалостно разломал их, освобождая проволочные крючки. Потом, порывшись в собственных карманах, Гарри выудил моток почтового шпагата, вечного поселенца всех мальчишечьих карманов. Отмотав несколько кусков разной длины, Гарри связал ими три крючка вместе, сооружая ладную кошку о трех когтях. Потом тем же шпагатом он привязал к кошке конец веревки, связанной из нескольких поясов. Так, открывалка готова, теперь можно штурмовать дверь.

Поднявшись на верхнюю ступеньку, Гарри забрался на перила, дотянулся до окошечка над дверью и закинул в него кошку. Спустив на ту сторону сколько-то футов веревки, Гарри осторожно начал водить её вверх-вниз, пытаясь вслепую нашарить крючьями засов, который он отлично разглядел в те короткие миги, когда оборотень открывал дверь, чтобы зашвырнуть его в подвал.

О-оп-па… уцепилась кошка! Гарри осторожно потянул за пояса, моля господа бога, чтоб там, на двери, снаружи не оказался ещё и шпингалет, маленький и предательский… Засов натужно заскрипел, проворачиваясь на ржавой петле. В тот опасный судьбоносный момент, когда кошка «поехала» по поднятому засову вверх, Гарри удачно подгадал время и толкнул дверь. И она раскрылась! Шпингалета на ней не оказалось.

Выскользнув из подвала, Гарри педантично закрыл за собой дверь и навесил на место засов, просто из вредности, пусть мудак поломает башку — как пленник сбежал из запертого помещения. Обмотав самодельную веревку вокруг кошки, Гарри зажал её в руке наподобие оружия и двинулся на обследование дома, тщательно проверяя каждую запертую дверь. Никого не найдя, Гарри хладнокровно выбил витражное стекло в декоративном окне рядом с входной дверью и вышел на террасу, обегающую весь дом по периметру. И нашел ещё один подвал. Вернее, наружный винный погреб. На нем тоже был засов, но поменьше и скованный цепью и замком. Заклинаний для открывания таких запоров Гарри не знал, но ему, вообще-то, было достаточно желания — волшебник же он или нет? Подумав, Гарри криво улыбнулся и, посмотрев на цепь, представил, что она превращается в пластилин. Пластилиновую цепочку Гарри смял и содрал с двери, после чего ухватился за щеколду и, потянув на себя, откинул в сторону одну из створок.

Альбус выругался, развернулся и понесся по коридорам Хогвартса на улицу к границе территории. Амулеты-сигналки снова выли и вопили о нарушении. Проклятый мальчишка каким-то невозможным образом покинул подвал и сейчас шастает по двору поместья!

В это же самое время Гвинедд с атриума министерства открыл портал в спрятанный дом. И целая рота отборных бойцов, элитных мракоборцев, слаженным строем ломанулась в проход и, пройдя по нему, вывалилась прямо в клетку льва. Мощная Бомбарда расхерачила прутья напрочь, львицы предусмотрительно попрятались в будки, которыми так или иначе снабжается каждая нормальная клетка для хищников.

Не догадываясь обо всех этих происходящих и грядущих событиях, Гарри неспешно спускался по каменным ступенькам, подсвечивая себе Люмосом, мерцающим на его ладони. Добравшись до основного помещения, он вызвал из ладони ещё один шарик света и пустил его вперед и вверх — освещать погреб. И застенчиво заморгал, увидев три пары глаз, внимательно смотрящих на него. Двое мужчин и женщина.

Дамблдор схватил Гарри, едва тот показался на верхней ступеньке. Крепко прижав мальчика к себе и прикрываясь им, как щитом, Дамблдор в образе Снейпа отволок его на середину двора, бешено ругаясь на чем свет стоит. Двор заполонился людьми в алых мантиях. Под прицелом полусотни палочек Альбус почувствовал себя малость неуютно. Но. В его руках находился живой щит. Говорят, загнанная в угол крыса от отчаяния способна загрызть кошку… И как ни хотелось Альбусу этого делать, но он будет вынужден избавиться от почти готового обскура. Приняв это весьма сложное решение, он закинул голову мальчика, покрепче ухватывая его шею рукой, в другой зловеще сверкнул кинжал, хищно прижавшись острой гранью к тоненькой ребячьей шейке…

Чувствуя у горла холодную сталь, Гарри, однако, смотрел не на спасателей, а вниз, на снежный нанос у стены погреба. В маленьком пятачке свежевыпавшего снега отпечатался львиный след.

Северус, внимательно следивший за лицом своего сына, машинально проследил за его взглядом и тоже увидел львиный след на снегу. И подал знак Алану — не совершать никаких действий. Тот — мракоборцам, и вся рота послушно рассеялась, убираясь подальше. Дамблдор удивленно выпрямился, ничего не понимая. А в следующий миг на его горле сомкнулись львиные челюсти, обрывая его жизнь.

Львиные сила и мощь не поддаются описанию и тем более пониманию. Если уж одним языком лев способен «обглодать» кости до первозданной белизны и до самого последнего волоконца мяса, то чего говорить о челюстях?

Шея Дамблдора хрустнула с той же легкостью, с какой переламывается тощая шейка зарянки в сильных челюстях дворовой кошки… Не зря же льва считают идеальным убийцей. К счастью, в отделе Тайн помнили зарегистрированную анимагическую форму Лили, так что никакие Авады и Секо не полетели в львицу. Да и сама она исчезла. Не будем забывать о главной истине магии: со смертью колдуна прекращается всякое колдовство, спадает всё навеянное, ненастоящее, насильно навязанное. Едва только жизнь покинула тело старика, с Лили тут же спала чужая личина, и она снова стала человеком. Худая, изможденная женщина появилась на месте львицы, устало посмотрела вверх сквозь спутанные грязные волосы. Алан, вынув откуда-то из воздуха теплый плед, шагнул к ней, накрыв, поднял на ноги и бережно закутал.

Гвинедд окинул взглядом спасенных людей и прямо здесь, во дворе, открыл портал до Мунго — бывшие пленники нуждались в медицинской помощи. Четверо добровольцев остались отлавливать вторую львицу, невольную дублершу Лили. Она, к счастью, оказалась ручной и не агрессивной и легко далась в руки. Её пока забрали в живой уголок в отделе Тайн, где содержались всякие случайные жертвы экспериментов магов-изобретателей вроде огнедышащего цыплёнка или увеличенного огнекраба.

Поступивших пациентов спешно разобрали целители, растащив их по разным кабинетам. После диагностирования и оказания первой помощи Снейпов и Лили распределили по палатам, а что делать с Гарри — затупили. Ссадины, царапины и гематомы мальчику залечили в секунду, переломов и прочих внутренних повреждений не обнаружили… А услышав его робкое объяснение, что его мама тоже тута, его выпихнули в приемный покой, дескать, погуляй пока, герой.

Ну, Гарри и отправился гулять… а что ещё остается-то, раз все заняты и до него никому нет дела. Ой и погулял, бедняга, по павильону ужасов, не иначе… Все колдуны, сидящие на стульях вдоль стен приемного покоя, поражали различными уродствами: у кого рука из груди торчит, у кого семь глаз на лице пучатся заместо положенных двух, а у одного и вовсе зубастая пасть на месте живота оказалась… Гарри как увидел её, да так и замер, затаив дыхание и вытаращив глаза, изо всех сил силясь убедить себя, что это ненастоящее, что это просто бутафорское всё, но тут пасть вытянулась из живота и смачно клацнула челюстями, охотясь за рукой хозяина, которой тот попытался деликатно прикрыться. Этого оказалось вполне достаточно для впечатлительной психики мальчика, Гарри крепенько зажмурился и отчаянно заорал.

Кто-то большой и сильный схватил его и прижал к груди, а чей-то голос встревоженно зашептал:

— Тише, Гарри, тише, успокойся.

А Гарри вцепился в спасителя и громко облегченно заревел, выплескивая все ужасы пережитых суток. И ему было уже как-то всё равно, что он зарылся мокрым лицом в шею Северуса. Он только крепче в него вцепился, как только понял, что его держит папа.

Конечно, оборотень здорово потрепал ему нервы с сентября, издеваясь над ним в папином образе, но и Гарри полным идиотом не был — зная правду, что это не настоящий отец, ему тем легче было воспринять настоящего. Вот и висел сейчас на папе, как лемур на пальме, и жалобно рыдал, поливая слезами крепкое и надежное плечо, а руки отца так же крепко и надежно обнимали Гарри, даруя покой и уверенность в завтрашнем дне.

А потом и вовсе чудо из чудес… Папа внес его в палату, сел на койку и посадил Гарри, как маленького, к себе на колени, утер ладонью щеки и мягко заговорил с ним:

— Ну успокойся, Гарри. Всё кончилось же… чего ты? — и качает его, качает, тепло прижав к груди. Ну как тут не размякнуть? Гарри и растекся, поплыл на волне усталости и умиротворения, пригрелся, притих и сам не заметил, как заснул.

Проснулся Гарри в той же палате, только на другой койке, которую, судя по всему, откуда-то принесли для него. Он был укрыт колючим байковым одеялом, оно подло кусалось даже сквозь пододеяльник, возле него на стуле сидела женщина. Гарри её узнал — она была пленницей в том погребе. Его бабушка. Эйлин слабо улыбнулась ему, промокнула платочком уголки глаз и сипло сказала:

— Спасибо, родной, благодаря тебе нас так быстро нашли и спасли. Если бы не ты…

— А что?.. — спросил Гарри испуганно. Бабушка монотонно забормотала:

— Тоби, мой муж и твой дед, был очень плох. Ему крепко досталось, он ведь защищал нас. Да и Северус… негодяй-похититель ему ноги переломал, когда похищал нас. Насилу вспомнила целительскую магию, чтобы кости сыну срастить, двое суток его мучила, вот так, на голом энтузиазме, без костероста и волшебной палочки…

— Круто! — робко заметил Гарри. — Мой друг Драко говорит, что беспалочковая магия редко кому дается, только очень сильному волшебнику уровня Мерлина.

Бабушка тихо засмеялась, потом спросила:

— Это ты меня так похвалил, да?

Гарри несмело улыбнулся. Эйлин встала и обняла его, прижимая к груди, к пахнущей лекарствами кофте, тревожный, какой-то щемящий запах. Закрыв глаза и вдыхая его, Гарри затих в объятиях, ощущая нечто далекое, полузабытое и родное. Наверное, так же его обнимала бабушка Роза, маленького, двухлетнего…

Дедушку Гарри навестил вместе с бабушкой. Тобиас Снейп, худой и мрачный, до офигения похожий на Северуса, со следами недавних сражений на лице, встретил внука неожиданно приветливо: заулыбался кривоватой улыбкой, протянул худую, чуть подрагивающую руку и легонечко прижал к себе, тихо благодаря за то, что он пришел. К маме Гарри не пускали долго, все каникулы, и только перед отъездом в школу мальчику разрешили заглянуть к ней.

Мама. Всё ещё худая и слабая, но в её зеленых глазах горел боевой огонь, её львиную натуру не так-то просто было сломить. Рыжие волосы состригли в медицинских целях, но даже и те короткие кудряшки, что остались, упрямо свивались в колечки. Протянув руки к сыну, Лили пригласила его к себе под бок, куда Гарри с превеликим удовольствием забрался, примостившись поуютней. Лили обняла Гарри и глубоко, успокоенно вздохнула.

— Мам… — выдохнул Гарри. — Зачем ты уезжала?

— Так сложились обстоятельства. Не вовремя я от мужа ушла, но пришлось. Та пепельница, которая над твоим ухом просвистела, была гипсовой и тяжелой, она с такой силой ударилась о стену, что разлетелась даже не кусками, а мелкой крошкой. Она до сих пор у меня перед глазами, разбитая в пыль, в алебастровую… Я ушла из дома мужа голой и босой, за душой — ни кната. Прости меня, Гарри, но мне сперва было так плохо, что я чуть совсем не сдалась, но свояк, твой дядя Вернон, меня встряхнул, выпинал на работу. Он напомнил мне, что мир не ограничивается одним только магическим Косым переулком, мир гораздо больше, и в нем царят иные законы. Твой дядя много работал, чтобы обеспечить семью, ведь если он не сможет, то у него всё отберут и, скорей всего, лишат родительских прав, и тогда у них с Петуньей заберут Дадли. Ювенальные законы у нас страшные и какие-то бессмысленные, отобранные дети передаются фостерским семьям, а между тем такие же дети, но из приюта и бедных кварталов вкалывают на фабриках наравне со взрослыми. Льют железо на сталелитейных заводах, сучат хлопок и лен на ткацких станках, управляют угольными вагонетками в шахтах Йоркшира…

Мне повезло найти высокооплачиваемую работу, чтобы помочь Вернону содержать нас. Пусть для этого приходилось уезжать надолго и далеко, но твое и Дадли счастье того заслуживало. Гарри, ты простишь меня?

Разумеется Гарри простил, тем более, что знал теперь правду — мама не бросала его, она была похищена одним очень плохим колдуном и все эти годы провела у него в плену.

~* * *

~

Таков итог этой короткой истории. Колдомедицина очень сильно шагнула вперед, далеко опередив маггловскую, да и волшебники, в отличие от магглов, куда крепче и выносливей. Лили Поттер после выписки стала прямо-таки домоседкой. И первой в маг-мире волшебницей, потребовавшей развода. Судебная тяжба и переписка с Джеймсом Поттером почему-то велась через посредника-домовика. Но как бы там ни было, все документы он подписал без протестов. И даже отписал бывшей супруге половину своего состояния. На отсуженные у мужа деньги Лили купила дом на Тисовой улице напротив дурслевского. Вокруг дома вырос белый забор, а во дворе появилась конура с огромной пиренейской овчаркой, отчего-то Лили полюбила крупных собак.

А для Гарри настало время большой семьи. Жил он с матерью, но мог подолгу гостить у Салли и отца, но чаще всего он навещал бабушку Эйлин и дедушку Тобиаса. Именно к ним он теперь уезжал на все каникулы, утаскивая с собой Салли, Элли и Дарра, чем очень радовал и согревал истосковавшиеся сердца стариков. С Северусом у Гарри сложились довольно теплые отношения, но как на отца, он на него не претендовал, потому что незачем. Ведь дело-то, как говорится, житейское.

А потом, с течением времени, зажили и сердечные раны Лили, и она снова стала ездить по свету, только на сей раз повсюду брала с собой подросшего сына. Разумеется, она старалась следить за тем, чтобы поездки совершались во время каникул Гарри. Так что у мальчика были весьма познавательные экскурсии по тропам археологов: Великие пирамиды Гизы в Каире, Петра в Иордании, остров Пасхи с его каменными великанами, Стоунхендж в собственной Англии, поразительные геоглифы Наска в пустынях Перу, Мачу-Пикчу в том же Перу, только повыше, в Андах… И ещё многие-многие-многие места на планете, целый мир показала Лили сыну, имея богатый опыт путешественника за плечами.

А на Великих Северных Равнинах, в стране дождей и бизонов, Лили и Гарри встретился На-т-ан Глешка, Атакующий Бизон. Обладающий природной харизмой и духом воина, он сразу покорил сердце Лили. Крепко, надежно, навсегда. Ей не пришлось протестовать, Натан выглядел практически как Северус, только, в отличие от него, был чистокровным индейцем — черноглазый, длинные волосы струились по спине до пояса, всверливаясь в глаза красными вплетками на висках, орлиный нос, стройное тело и бронзовая кожа, пожалуй, довершат эту словесную картину. А кроме того, он оказался истинным мужиком, человеком действия: узнав о том, что его возлюбленная рыжеволосая белая скво уезжает домой, на родину в Англию, тут же ринулся в американское посольство — выбивать себе визу на выезд из Штатов за океан на ПМЖ…

Гарри этот подвиг впечатлил изрядно, потом, увидев, как мать разрывается между ним и Натаном, сжалился и посоветовал ей выйти замуж. На-т-ан Глешка стал хорошим наставником для двенадцатилетнего мальчика, многим, очень многим он помогал ему, направлял, подсказывал.

В конце концов у Гарри появился отец, законный и замечательный отчим, многому научивший его в долгой последующей жизни. А однажды помог обрести и своего зверя. Обладая природной магией шаманизма, после долгих и упорных тренировок смог воссоединить в душе и теле Гарри две несовместимые аниформы. И в небо, на фоне багрового заката, над крышами Хогвартса, взлетел невиданный зверь, но тем не менее так любимый всеми художниками и скульпторами — крылатый лев. Огненно-рыжий, с орлиными крылами, с золотыми звездами счастья в зеленых глазах.