Огонёк (джен)

Я сидела в засаде. И уже довольно давно. Высматривала, когда этот негодяй Фредодж появится на улице в своём двуглавом обличии.

Я собиралась их как следует обличить. Точнее, облить. Чернилами.

Вполне заслуженно, потому что кто-то из них сегодня превратил мою единственную белую футболку в белую футболку с ужасно-зеленым пятном.

На крыльце постоял Рон, попинал сапоги, ушёл. Чарли прокрался к папиному сараю и втихаря задымил там маггловской палочкой. Вышла мама, покричала Чарли, а поганец Джофери все не показывался.

Я уже столько сидела, что ноги затекли, а гномы стали копать подо мной норы. И тут кто-то прямо над моим ухом протянул замогильным шёпотом:

— Что ты тут делаешь, Огонёк?

Рефлексы сработали как надо: я закричала, дернулась и вылила всю банку чернил на того, кто прятался у меня за плечом. А потом попыталась убежать. К сожалению, когда ты в кустах, это становится определенной проблемой.

— Ой, — раздалось за спиной.

Я замерла и оглянулась. Там сидела незнакомая девчонка.

Девчонка!!!

— Ты чего пугаешь? — конечно, мне захотелось ей двинуть за то, что она меня напугала, и, если бы по её белым волосам, белым щекам и белому платью не расползалось чёрное-чёрное пятно, я бы так и сделала. Ну, а чего она?

— Прости, Огонёк, — девчонка размазала по лицу чернила, так что единственным светлым пятном остались огромные голубые глаза. Наверняка она хотела вытереться, а получилось только хуже. — Ты так любопытно сидела, мне тоже захотелось.

— Я не огонек, — эта девчонка мне не нравилась. Мне не нравилось в ней всё: дурацкие белые волосы, дурацкая белая кожа, дурацкое белое платье и самое дурацкое — чернильное пятно, в которое она превратилась. Будто кто-то поставил жирную кляксу на чистый пергамент. Ну и совершенно мне не нравились её гигантские голубые глазелки!!! — И вообще, ты что тут делаешь? Это наш сад.

— Ну… — девчонка провела грязной ладошкой по воздуху, и в нем замерцал прозрачной пленкой наш защитный купол. Ровно между мной и ею. — Я пока не у вас в саду. Я в поле. Или в кустах. Ты как думаешь, что правильнее?

— Кусты, — буркнула я и отвернулась. Только зря чернила на эту чудачку перевела. А Дофждр так и оказался не наказан.

Тут дверь снова открылась и — вот проклятье! Показались эти рыжеди.

— Это на них мы охотимся? — снова прошептала на ухо та девчонка.

— Отстань ты от меня, — я попыталась её отпихнуть, но она ловко увернулась и снова оказалась у меня за плечом. — Ладно, — сдалась я. — Да, это для них были чернила.

— Жаль, — протянула девчонка. — Мне казалось, они мне очень идут.

— Чего? — я уставилась на неё во все глаза.

— Я думала, так я тебе нравлюсь больше.

Однажды папа сказал маме, что ей очень идёт синяя мантия, и что мама ему нравится в ней больше, чем в обычном платье. Но… это же мама и папа! Им можно так говорить. А… что вообще происходит?

— Моё имя — Луна. Как Луна, но Луна.

Я кивнула, хотя ни слова не поняла.

Я смотрела не неё, она смотрела на меня и одновременно сквозь, словно видела чуть больше, чем я или кто-либо ещё. Всё было ужасно странным.

А самым странным была она — Луна.

Как Луна, но Луна.

* * *

Мама вытащила нас из кустов, когда я уже была готова как следует треснуть эту девчонку. На каждый мой вопрос она отвечала пятью, и они никак не были связаны с моими. Я спросила: "Тебе никогда не заплетают косички?", а она в ответ: "У твоей мамы есть перчатки из драконьей кожи? У моего папы есть рецепт зелья, которое помогает при твоей проблеме. Тебе очень больно или ты уже привыкла, что твои волосы горят?" Я ничего не поняла и просто рассказала про свою семью, хотела узнать, есть ли у неё братья и сестры, а она такая: "О, мой папа работал над этим, но мама больше верит в мозгошмыгов и никак не вернётся из экспедиции за ними".

В общем, я закипала всякий раз, как она открывала рот. Мама быстро меня раскусила и посадила пить чай с яблочным пирогом. Так мой рот был занят, и я не могла накричать на Луну.

Когда мы разделались с пирогом, мама вручила Луне пакет с несколькими кусочками для неё и её папы, незаметно убрала чернила отовсюду и ласково проводила эту девчонку почти до перекрестка. Я следила за ними из кустов.

Это было предательством. Самым настоящим предательством. Меня бы, ну или Дрофжежа, да даже Рона, мама заставила бы ходить в чернилах, пока сами не отмоемся. А если на следующее утро ещё хоть капелька чернил осталась бы на лице, ну или там на пальцах, она бы устроила скандал, поставила в угол и лишила метел на месяц.

А с ней, с этой худосочной, призраком бледным, она была такой ласковой и заботливой.

Я решила смертельно обидеться.

Так что вечером, за ужином, я гордо хранила молчание и даже сама отказалась от десерта. Вот так-то.

— Джиневра! — мама сердито уперла руки в бока. — Это что за поведение? Я для неё старалась, а она!..

— А ты чего?!.. — возмущение было таким сильным, что я с трудом вспоминала нужные слова. — Этой!.. А потом!.. Ещё и проводила!!!

Мама помолчала.

— Джинни, детка, останься после ужина, поговорим.

Если братья и хотели что-то спросить — они не решились. Все знали, что мама горяча на руку, а если она говорит так спокойно, значит, это что-то серьезное — или прилетит так, что мало не покажется, или тебя собираются отправить к тетке Мюриэль на неделю. И ещё неизвестно, что хуже.

Последним из-за стола вылез Рон. Он до последнего тянул — знал, что мама не начнет взбучку, пока хоть кто-нибудь лишний смотрит. Но мама строго на него зыркнула, и он сбежал.

Я бы тоже сбежала, если бы могла.

— Джинни, ты помнишь, как дедушка умер от драконьей оспы? — мама села напротив и внимательно на меня посмотрела. Я бы хотела поднять на неё глаза, правда, хотела, но было совсем невмоготу.

— Да.

Дедушка был моим самым любимым. Это он научил меня читать и считать. А ещё обещал выдать замуж за лорда, чтобы на мне было белое платье, и всё в жемчуге, и цветы, и я красавица. А после замужества, он говорил, сам сострижет мои косы, потому что я уже тогда их ненавидела. Но дедушка умер. У него было совсем восковое лицо, он лежал в самой дорогой мантии, мама смогла только поцеловать её край и уйти, а я долго сидела рядом с ним — рассказывала, как мне тяжело будет без него, как Федрож совсем замучают нас, как больше не с кем будет рассматривать картинки в "Естественной истории драконов"...

Я тогда много плакала, и мама даже дала мне умиротворяющий бальзам.

— Полгода назад у Луны умерла мама, — мама наклонилась ко мне ближе, но я всё равно не могла разглядеть ее лицо. Вокруг было ужасно туманно. — У Луны нет братьев или сестер, нет бабушек и тётушки Мюриэль. Луна совсем одна, ведь её папе приходится много работать.

Я моргнула. Вокруг стало яснее. На руку упала капелька.

— Детка, тебе не нужно переживать и беспокоиться. Просто Луне очень тяжело. Ей нужно помогать. Попробуй с ней подружиться?

— Я… постараюсь, — говорить было горько.

Дружить с девчонками казалось ужасной скукой. С тётушкой Мюриэль вообще ни о чем поговорить нельзя, она обязательно переходит на тряпки, брошки, серёжки. Ничего интересного.

Но… я дала себе слово подружиться с той странной девчонкой.

Нельзя же, чтобы люди горевали совсем одни.

Нельзя.

Мне было очень стыдно. Так что я твердо решила с ней подружиться утром.

К сожалению, в этом плане было одно важное затруднение — я понятия не имела, как люди начинают дружить.

Нет, у меня куча друзей: Билл, и Чарли, и Ронни, и Перси, и мама, и иногда даже Дрофедж. Но они были всегда. И будут всегда. А вот что делать, если ты не живёшь в одном доме со своими друзьями?

Я решила подойти с этим вопросом к Биллу. Он был самым взрослым, если не считать маму, но к маме стоило обратиться в самом крайнем случае. Иначе можно угодить на кухню к чистке картошки, ну или там на огород — выкидывать гномов.

Так что… к Биллу!

— Ну… — Билл замялся. — Попробуй с ней поговорить. Обычно дружить начинаешь естественно. Это просто само по себе получается.

Я вздохнула — дельный совет, ничего не скажешь.

— Люди сами со мной хотят дружить, — сказал Чарли.

— Намного важнее дружбы отличная учеба и аккуратность, — от Перси я просто сбежала.

— Мои друзья — это вы, — Ронни был всего на год старше меня, и до Хогвартса ему оставалось ещё почти три года. Он был так же неопытен, как я.

К Жорфеду обращаться бесполезно — они всю жизнь довольствовались друг другом, и кто-то другой им был попросту не нужен.

Пришлось идти к маме.

Спустя два часа и три вымытые ВРУЧНУЮ кастрюли (мама уверена, что ручной труд нас облагораживает), я смогла улизнуть на пруд. За эти два часа и три вымытые кастрюли я узнала про мамину школьную подругу Пегги, про мамину двоюродную сестру Бетси и про папу больше, чем когда-либо хотела знать. Это два часа и три вымытые кастрюли были моей самой большой ошибкой в стратегии узнавания про дружбу.

Так что я сидела на берегу старого заросшего пруда и бросала в воду камешки. Солнце золотило пушистые кисточки камыша, сладко пахло прелой травой, возле бережка плескались жирные гуси, трещали сверчки.

Хорошо было. И немножко грустно.

Где-то за этими холмами жила Луна и плакала одна-одинешенька, потому что её мама умерла.

Я так себя растревожила, что сама чуть не разревелась. Сидела и носом хлюпала.

— Ну, чего ты? — Луна ткнула меня в бок. Я опять подскочила и заорала. Хорошо, что в руках камня не было, иначе ей бы опять прилетело. И на этот раз синими волосами она бы не отделалась.

— Что за ужасная привычка так подкрадываться к людям?!

— О, я не подкрадывалась, — Луна задумчиво села рядом. Вся она была какая-то жутко задумчивая. — Я гуляла и услышала, как ты меня зовёшь.

Разумеется, мне захотелось её стукнуть. Ну а чего она врёт? Слезы разом высохли, я даже забыла, что собиралась плакать.

— Я иногда слышу всякое, — сказала Луна. — Ты, огонёк, ярче всех, и слышно тебя громче всех.

Я застыла. Мама и папа не любили о таком говорить, они считали, это пережиток прошлого или попросту ерунда. Но дедушка и тетка Мюриэль думали иначе. Они рассказывали, что иногда в семье рождается такой сильный волшебник, что магии в нём так много, и она… она просто меняет человека. Он сам становится волшебным существом. Вроде фестралов, которых можно увидеть только в особенных случаях (1). Ну или нюхлей, что чуют золото даже за десять миль.

— Твой… твой папа не учил тебя, что делать? Ну, то есть… слышать же всех вокруг совсем неприятно и… — голос меня подвел.

— Он не знает, — Луна пожала плечами, словно так и надо, вообще нет ничего странного, что папа ничего не знает. — Мама знала, но она уехала. Мы с ней вместе учились прятать звуки. Не переживай, огонёчек, я уже привыкла.

Она улыбнулась одновременно ласково и отчужденно. У меня мороз по коже пошел, а ещё такая тоска взяла — ну как же так? Ей же даже хуже, чем одиноко.

— Подъём! — я вскочила, подняла Луну за руку. — У нас есть важное дело! Нам… нам нужны лягушки!

* * *

Это была дурная затея. Мы все вымазались в тине и нахлебались воды с лягушачьей икрой — мерзкая штука. А итогом стала… взбучка от мамы.

Даже те тридцать две лягушки нас никак не утешили.

— Тридцать три, — тихо поправила Луна. Она старательно водила куском мыла по своему платью, пока я пыталась вытащить из её волос водоросли и сухой камыш. Получалось у неё не очень. Кажется, она вообще впервые видела обычное мыло.

— А ты не подслушивай, — сердито заявила я. С этой её легилименцией нужно было что-то делать. Об этом я решила подумать чуть позже.

— А может, мы попробуем сделать всё сразу? — робко предложила Луна.

— Как?

Сделать всё сразу — это быстро избавило бы нас от кучи проблем.

— Ты и я садимся внутрь…

План был потрясающе простым и красивым. Тетка сказала бы — ИЗЯЩНЫМ. Жуткое словечко. Мы вместе залезаем внутрь ванны прямо в грязной одёжке, добавляем немного воды, а потом дело за мылом. Нужно обтереться им с ног до головы, чтобы точно всё отмылось. Так что, пока мы сами моемся, постирается и наша одежда. Здорово же! Правда?

Первый синяк я получила, ещё когда пыталась залезть в мыльную ванну.

Второй — сразу после, поскользнулась на куске мыла. Он улетел и прилип к двери.

Третий — пока пыталась отодрать его от двери.

Четвёртый — снова на пути в ванну.

Пятый — когда ловила Луну. Она поскользнулась уже в самой ванне — мыльная вода была даже больше скользкой, чем кафель на полу.

А ещё я лишилась зуба. Ничего страшного, он всё равно шатался, но ощущение, когда у тебя изо рта вылетает зуб — крайне странное.

Впрочем, ничего необычного. Рядом с Луной странности росли как грибы в дождь.

Так я поняла, что самым безопасным будет аккуратненько сидеть и тихонечко намывать друг друга, потому что любое лишнее движение обязательно приведет к новому синяку, а самой себе спину не намылить.

Эта идея оказалась ещё хуже.

Луна захихикала, а потом ткнула в мой синяк. А он уже был синим! Его нельзя было не заметить.

— Ай! Ты специально!

— Да, — Луна снова захихикала.

В общем, мы подрались.

Ну, попытались.

Я выбила второй зуб, и это было больно. А эта дурилища зацепилась волосами за крючок для полотенец и вырвала себе целый клок. И я была ни при чём!

Но маму мне не удалось убедить.

Нас ждала новая взбучка.

* * *

Вечером мама послала патронуса мистеру Лавгуду и сказала ему, что Луна остаётся у нас ночевать. Мол, мы с ней так подружились, что расстаться не можем, болтаем без продыху и… ещё куча всякого вранья.

Ух, я злилась на эту моль бледную. А кто бы не злился, оставшись без двух самых важных зубов во рту?

Но Луна была довольна, как гном, улетающий за забор. Улыбалась так задумчиво и совершенно счастливо. Жуткое зрелище.

Мама обмазала нас бадьяном с ног до головы, а потом ещё маггловским зеленым-презеленым средством, которое вообще не смывалось. Она сказала, это будет нам урок.

Ну да. Мы сидели за столом, и всё семейство пялилось на нас.

— А где мама прячет эту зеленуху? — втихаря поинтересовался Жоджферд.

Я вспомнила растертое по всему кафельному полу мыло, зелёное пятно на моей бывшей белой футболке и уверенно заявила:

— В ванной.

Когда ночью по всей Норе разнёсся грохот и вопли близнецов, я испытала невероятное удовольствие от того, что мне довелось встретиться с Луной.

— Я тоже уже люблю тебя, огонёк, — пробормотала она сонно и крепко прижалась ко мне теплым боком.

Уснула я непонятно счастливой.

Примечание:

(1) Вряд ли маленький девочке рассказывали, что для того, чтобы увидеть фестрала, нужно сначала увидеть, как кто-то умирает.

Спать с Луной оказалось точно таким же удовольствием, как принимать ванну.

Посреди ночи она проснулась и стала гладить меня по лицу. Голосок у неё тоненький, девчачий, а тон всегда ужасно мечтательный. Так что, когда я проснулась и увидела её гигантские голубые глазищи (они как будто светились таким холодным серебром), а потом услышала её голосочек, что-то тихо напевающий про неизвестную мне малышку Сью на солнечном лугу, мне захотелось со всех ног убежать. Куда-нибудь подальше, чтобы даже мама не могла найти, и Акцио не помогло бы.

— Ты такая жуткая, — прошептала я, хотя так и тянуло заорать со всей мочи.

— Я наполовину призрак, — сказала Луна и радостно рассмеялась. Почти как тогда, когда тыкала меня в синяки.

— А может, ещё поспим? — было у меня такое предчувствие, что поспать в ближайшие пару часов нам больше не придётся, но Луна меня удивила.

— Хорошо, — легко согласилась она.

Я во все глаза уставилась на неё.

— Точно?

— Да, конечно, ночь для того, чтобы спать, — она мягко улыбнулась мне и отвернулась к стенке. Я выдохнула и закрыла глаза.

А через час проснулась от того, что Луна гладила меня по лицу.

Во второй раз это было уже не так страшно — убежать почти не хотелось, но морозец по коже прошел что надо.

— Ты что делаешь? — шёпотом спросила я. Говорить громко было страшновато. Нет, я вообще смелая, даже как-то перелетала в высоту Чарли, а он у нас знатный летун, но тут… И ведь во второй раз уже! За ночь!

— Прогоняю злые сны.

— Спасибо… наверное, — ничего мне не снилось, но разве ей это скажешь? Она же как лучше хотела. Ничего у неё не получилось, но она старалась. Мама бы оценила такое старание, а дедушка вовсе сказал бы, что только доброе сердце и важно, а все остальное — ерунда.

Я поправила одеяло — оно уже почти упало, нам оставался уголок — и постаралась снова уснуть.

Но сон от меня ушёл. Я лежала и глядела в потолок. Он был скошенным, кое-где уже отвалилась побелка. Раньше мне не доводилось столько времени подряд смотреть на потолок, а тут я даже поразилась — как же так? А потом подумалось, что потому-то тётка Мюриэль и не ходит к нам в гости — у нас же весь потолок в трещинах, а у неё даже на платье ни одной складочки нет.

Я думала и думала об этом дурацком потолке, и тут Луна тихо зашептала. Ни словечка было не разобрать, но голосок был таким жалобным-жалобным, будто она вот-вот заплачет.

Наверное, нужно было побежать к маме, она всегда знает, что делать, но мне не хотелось её будить — она и так день-деньской по хозяйству крутится, вот, даже времени на потолок не хватает, а тут ещё я с Луной. Нет уж. Я и сама справлюсь.

Так я и решила.

Я осторожно коснулась ее плеча. Не знаю, страшненько было. Но она только свернулась калачиком и совсем спряталась под одеялом.

Тогда я потрясла её за плечо. Луна тяжело вздохнула и всхлипнула.

— Луна, эй, Луна… — мой голос был даже жутче, чем её шёпот, так что я умолкла.

Я совсем не знала, что делать. Мне никогда не снились кошмары. Пару раз снился дедушка, после того, как он… ушёл. Говорил, что он всегда будет меня любить. Но это же не назовешь кошмарами?

— Не надо, не надо, — Луна дернулась, пряча голову в ладонях.

И тогда-то я поняла. Луна-Белоснежка мне уже всё показала, а я, дурилища, про это позабыла.

Кожа у Луны мягкая-мягкая, как шёлк. И волосы гладкие-гладкие, как водоросли — я решила, что буду по вечерам плести ей тугие косы, потому что сейчас белые прядки разметались и спутались.

Я гладила её по лицу, шептала о том, как завтра мы пойдем на вересковые холмы, как зайдем к ней в гости и испечем пирог по маминому рецепту, как я сама напишу тетке Мюриэль, хотя буквы у меня еще кривоватые, и попрошу её помочь нам с дурацким чтением мыслей, что мучают Луну... И как мы подстережем Чарли с его дымной палочкой — и тогда ему придется целый день катать нас на спине, потому что иначе ему прилетит от мамы, а мы станем настоящими ябедами, которых никто не любит... Но Рон всё равно будет с нами дружить, ведь мы его лучшие друзья…

Я говорила и говорила, распутывала её почти невесомые прядки, гладила по лицу и плечам. Она же была такой беззащитной, и косточки у нее словно фарфоровые — тонкие и хрупкие. Как же ей тяжело...

Проснулись вместе, когда Дорфеж что-то взорвали во дворе, а потом с диким гиканьем понеслись по лестнице в свою комнату.

— Ну я вас! — закричала мама. — Негодники!!! Целый день сегодня с гномами проведёте!!!

Хлопнула дверь комнаты Перси, заголосил Ронни, обещая всем страшную месть, на чердаке раздухарился упырь.

— У вас славное утро, — сообщила Луна.

Я была с ней совершенно не согласна.

* * *

После завтрака Луна сама предложила моей маме помыть посуду. Сама!!!

И я бы с радостью слиняла, но... Это же Луна, нельзя её оставлять одну, опять начудит и даже не поймет, что начудила.

— Вы мои солнышки! — мама расчувствовалась и принялась нас обнимать. А хватка у мамы — ого-го! Похлеще дьявольских силков будет. Они у нас пару лет на огороде росли, а потом чуть не задушили Рона, и мама их выполола.

У Луны были свои собственные представления о том, как мыть посуду. Обычно мама колдовала Агуаменти Темпо, и вода текла, пока не оставалось ни одной грязной тарелки.

Но Луна решила сделать всё по-другому. Мама уже была в гостиной и не видела, что мы тут собрались делать, а зря. Могла бы предотвратить катастрофу.

В общем, Луна набрала полную раковину воды, потом три самые большие кастрюли, всюду налила чистящее средство и рассовала тарелки.

Вода была везде!

Даже на потолке немножко!

А ещё везде была пена!

Я совершенно вымокла. Кажется, когда мы вчера в пруду купались, и то я была суше.

Я попыталась отобрать у неё мочалку. Мы немного подрались, но у меня ничего не вышло. И почему у такой тонкой девчонки такая крепкая хватка??

Тогда я попыталась вытащить пробку из раковины. Луна меня отпихнула, и я плюхнулась прямо в кастрюлю с водой. Подо мной захрустели тарелки.

Вот тогда я не на шутку разозлилась. И начала войну.

* * *

Мама пришла ужасно не вовремя!

Я уже почти вылила моющее средство Луне на голову, а она уже почти облепила меня тестом для сегодняшнего пирога. Мочалки бегали между нами, не даваясь в руки. В стене торчали ложки, а мамина любимая прихватка заменяла люстру.

У мамы за плечом нарисовался Чарли. На его лице застыли ужас и восхищение.

— Ну, вы… — пробормотал он и скрылся.

Очень вовремя, ведь мама покраснела до цвета свёклы.

Нас ждали большу-ущие неприятности.

* * *

Наказание, я была совершенно уверена, никак не подходило проступку. Оно было в тысячу раз хуже!!! Просто бесчеловечное!!!

Нас посадили вязать шарфы. На целый день!!!

А ведь мама навела порядок за пару взмахов палочки!!!

Где справедливость???

Нитки путались, вместо шарфа у меня получалась дохлая змея, а спицы так и норовили выскочить и ткнуть меня в глаз.

Я поглядела на Луну. Ровные ряды, красивый узор… Как она это делала?

— Эй, — я наклонилась к ней поближе. — Как у тебя так получается?

— Нужно ниточку за петельку, петельку за ниточку, спицами раз — и будет красиво, — она улыбнулась мне, продолжая не глядя вязать.

Конечно, мама её похвалила, и я даже немножко позавидовала, но потом вспомнила, что Луна не умеет мыть посуду, и мне стало легче. У каждого свой талант. Кто-то вот вяжет, а кто-то…

Тут пришел Ронни.

— Сказать честно, Джин?

Я посмотрела на него.

— У тебя получается намного хуже, чем у твоей подружки…

— Я Луна, — поправила его белобрысая.

— Да, у Луны, — согласился Ронни. — У тебя вообще уродство. Хорошо, что ты раньше не вязала.

Моя кривая шарф-змея загорелась.

Я так сильно разозлилась, что даже не заметила этого толком — швырнула своё дурацкое вязание в камин и вылетела из комнаты.

Будут мне ещё тут всякие!.. Говорить!.. Сам бы попробовал!!!

Лежала на кровати и плакала. Пинала стенку, размазывала сопли по подушке, с мстительной радостью думая, что именно тут Луна и спала, а теперь здесь мои соплюхи. Соплю-юхи-и…

— Ну, чего ты? — голос у Луны был растерянным.

— А ты чего? — хотелось швырнуть в нее подушкой, но она же увернется. Как пить дать, увернется. Вечно уворачивается.

— Меня мама учила вязать.

— И меня мама учила вязать!

— Она говорила, так чужие мысли путаются в нитках, и дальше им хода нет.

— А мне говорила, что я слишком стягиваю петли!

— Однажды я так вязала-вязала, а всё стало грязным. Оно снаружи тихое, а в нитках грязное, — Луна села на краешек кровати. Если бы я хотела, могла бы спихнуть её одним толчком, но пихать её не хотелось. Потому что тон у нее был таким задумчивым и отстранённым.

— Это потому что руки надо мыть, — сказала я, хотя, кажется, Луна говорила совсем про другое.

— Да, их надо было вымыть. Я пошла, чтобы сказать, что им нужно в ванную. Они там сидели. А у меня не было вязания, так что грязь, которая молчала, стала прилипать. На вкус хуже лягушачьей икры.

Я всё ещё ничего не понимала, но плакать перехотелось.

— Там было что-то ещё, и синие с красными огни. Ты знала, что у магглов есть такие штучки, которые обнимают руку, и такие, которые прокалывают пальцы, а ещё кресла, которые едут в дребезжащих коробках? Магглы бывают очень дружелюбными. Если повезёт.

Я обняла Луну. Понятия не имею, о чём она говорила, но обнять её хотелось. Она снова стала воробушком. Беленьким и маленьким в моей растянутой оранжевой футболке.

— Так что не обижайся, — Луна тихо улыбнулась. — Мне просто нравится вязать.

И я решила. Пусть у неё будет что угодно получаться лучше, лишь бы она не была воробушком. Я буду её от всего защищать. Даже от себя или недобрых магглов, если нам не повезёт.

Обычно я не подслушиваю. И было-то всего пару раз за все мои семь лет! Но тут так получилось.

Сидела, колупала стену и тосковала по Луне. Зарядил дождь, и вот уже неделю мы не виделись. Будь Луна сейчас здесь, она бы придумала нам занятие — опять что-нибудь отчебучила, мы бы подрались, потом что-нибудь сломали, испачкались с головы до ног, а в конце мама бы что-то сделала и мы снова оказались не разлей вода. Венки бы плели, вместе слезы пускали под книжки Рона — мама его наказала и теперь вечерами он читал нам вслух что-то про самых великих героев столетия.

В общем, я тяжело вздыхала, грызла ногти и грустно смотрела в потолок. Изредка пробегали мимо братья, но я даже подножку никому не поставила.

Так и сидела.

И тут в коридоре полыхнул зелёный свет — кто-то опять переборщил с порохом. А ещё через десять минут камин снова разгорелся.

Послышались взрослые голоса. Я смогла разобрать только голос мамы и скрип тетки Мюриэль, а вот кто был третьим — совершенно не ясно.

— Я проверю, — сказала Мюриэль совершенно разборчиво. Её каблучки звонко стукали по нашему старому деревянному полу. Она показалась в дверном проёме — темная фигура в теплом свете камина — и внимательно оглядела коридор.

Конечно, она не могла не заметить меня, я же пялилась на нее во все глаза — думала, будет ли прилично сейчас к ней подойти и поздороваться, или момент упущен, и она посчитает, что я подлизываюсь, потому что меня застукали за подслушиванием. Мы поглядели друг на друга: она совсем по-королевски — ну я думаю, что по-королевски — приподняла брови, потом чуть улыбнулась мне и кивнула на маленький пуфик возле самой двери в гостиную.

— Наконец-то твои дети угомонились, — сказала тетка через плечо. — Я немного поколдую, пусть спят покрепче.

Она ИЗЯЩНО достала палочку и несколько раз взмахнула ею.

А потом развернулась — все юбки зашуршали, каблучки снова цок-цок-цок — и скрылась в гостиной.

Я девочка сообразительная, но никак не могла взять в толк: неужели тётка Мюриэль хочет, чтобы я подслушивала? Она ведь всегда за то, чтобы всё было правильно! А тут!..

Но упускать момент было бы глупо.

Я тихонечко спустилась и внимательно прислушалась.

— Ксено, дорогой, трёхгодичный траур уже никто не носит. Это ужасно старомодно. Тебе нужна невеста. Не может же такой старый род остаться с единственной девочкой в наследниках! Это попросту безответственно и перед магией, и перед родом! — восклицала тетушка очень талантливо. Я даже заслушалась.

Но потом они начали обсуждать незамужних девиц подходящего возраста и происхождения, и я заскучала. Мы вот тоже старый род, а живём не в дедушкином особняке, а в Норе. Потому что особняк пускает только меня, маму и Ронни. А папа даже к воротам подойти не может.

Ксено что-то мямлил в ответ на слова мамы и тётушки Мюриэль, а я всё никак не могла разобрать — кто он вообще такой, пока тётка не сказала:

— Да и дочери твоей, Луне, пора искать жениха. Возраст подходящий.

— Ну что ты такое говоришь, — тут вступилась мама, а я сидела, не шелохнувшись. Как же я так не догадалась, что Ксено — это Ксенофилиус Лавгуд? Неужели они собираются подыскивать Луне жениха? Ещё рано же! Стало так тоскливо, а ещё я очень разозлилась. Вот так мы с Луной сидим по своим комнатам в темноте, пока они в это время решают, кому за кого замуж. Бессовестные!

— А что я говорю? Для твоей дочери партия была подобрана ещё при рождении её жениха. Все знали, что сын грязнокровки и опустившегося из рода Поттеров будет её мужем. Достойная партия.

Я думала, что разозлилась, но по-настоящему я разозлилась сейчас. Сидела и даже волосы трещали — вот-вот что-то должно загореться. Но я изо всех сил сдерживалась, нужно было дослушать.

Мама громко фыркнула.

— Магия не примет брак Луны, — тихо сказал Ксено. — Вы же знаете, что невеста должна быть чиста и непорочна. А Луна не такая.

Повисла тяжёлая тишина. Я затаила дыхание, совершенно позабыв про свою злость. Что значит — Луна не такая? Она же самая белая из всех, кто есть на свете.

— Магглы, — хрипло сказала тётка. Слово упало как тяжёлый камень.

Мама глухо вскрикнула.

— Да. Пандора пыталась помочь Луне, но… — Ксено прерывисто вздохнул.

— Тогда тебе тем более нужно ещё раз жениться.

— Луна может пожить у нас, ты же знаешь, — тихо сказала мама. Я с трудом различала слова. — Мы держим это в секрете, но Агнотуса в мешке не утаишь.

Мюриэль рассмеялась — будто ворона закаркала.

— Я.. не могу так. Луна — всё, что у меня осталось от Пандоры!

Цок-цок-цок-хлобысь! Тётка залепила звонкую пощечину Ксено.

— И сам страдаешь, и девчонку свою мучаешь. Она так лет через пять совсем с катушек съедет. Возьми себя в руки. Луну мы возьмём. Поживёт вместе с твоими младшими у меня, — кажется, тетка обращалась к маме. — Прюэттам тоже нужны наследники. Раз проклятье с Уизли полностью не снялось, значит, и не тебе с ним бороться.

— Я своих детей не отдам, — упрямо заявила мама.

— Тоже хочешь схлопотать? — тетка хмыкнула. — Заберу — и точка. Вы о детях совсем не думаете. Твоя уже видит только мыслеобразы, не отличает их от реальности, а твои так и останутся нищими полудикарями. Для старших хоть что-то досталось от прошлых Уизли, а эти что? Твой Рон ходит в обносках, а твоя единственная дочь ненавидит платья. Ты сможешь вывести их в свет? А ты найти ей партию сможешь? Хватит дурить. Собирайте детей. Завтра их заберу.

Вспыхнул камин.

Я сидела ни жива ни мертва. Совершенно не знала, что делать. Наверное, тётушка была права, но… уезжать куда-то? Жить без маминых пирогов, без проделок близнецов, без занудства Перси…

С другой стороны, там будут Ронни и Луна! И мы сможем решить проблему Луны с легилименцией.

Было ещё что-то и в том, что раньше мне рассказывала Луна, и в этом "она не такая. Магглы..." Какая-то чёрная-чёрная тайна. Но я никак не могла поймать её, уразуметь. Наверное, я просто ещё не доросла до неё, и пойму потом. Но меня это беспокоило.

— Она права. Она кругом права, — Ксено всхлипнул. — Спасибо за пирог, Молли, он чудесен. Я обязательно передам кусочек Луне.

— Передавай, — голос у мамы был подавленный. Кажется, она тоже плакала. — До завтра, Ксено.

— До завтра, Молли.

Полыхнул камин.

Я осталась сидеть в темноте.

* * *

На следующее утро мама особенно старалась, заплетая мне косы. Она не обошлась обычными косичками, она оплела ими всю мою голову, так что голова казалась в три раза тяжелее. А одна косичка была прямо надо лбом, как маленькая диадемка. Мама в неё даже несколько зачарованных цветов вставила.

Меня нарядили в лучшее жёлтое платье — единственное, у которого не протерлись локти, а по подолу не было пятен от травы — в платье намного веселее кататься с холма!

На Рона мама нацепила детский костюмчик Перси. Не знаю, зачем мама его хранила. Коричневый твид с заплатками на локтях и накрахмаленным платочком, выглядывающим из нагрудного кармана.

— Тебе лорнета не хватает — будешь вылитым дедушкой, — сказала я.

— Сама ты!.. — обиделся Рон. — Тебя вообще будто тетка Мюриэль покусала!

— А может, и покусала! — я задрала нос. — И вообще, не тетка, а многоуважаемая тётушка Мюриэль!

— Кто такая многоуважаемая тётушка Мюриэль? — Луна вышла из камина. Вслед за ней появился мистер Лавгуд.

Я невольно ахнула.

— Луна! Ты такая красавица! — чистая правда, даже Рон глаза выпучил. Волосы Луны были свободно распущены, но пряди легко вились, и на голове лежала тонкая серебряная сеточка с блестящими капельками-камушками. Белое платье с высоким кружевным воротником было совсем как у невесты. Даже большущие голубые глазелки смотрели ясно, а не пугающе-отстраненно.

— Ты тоже красавица, Огонёк! А у Ронни пятно на носу.

Мама тут же повернула Рона и попыталась оттереть маленькое пятнышко.

— Это веснушка! — заголосил Рон.

Я подошла к Луне. Хотелось её обнять — мы же почти неделю не виделись, но я боялась помять платье и испортить прическу. Вообще — чудо, что мистер Лавгуд справился сам с таким трудным заданием — одеть празднично девчонку. Глаза у Луны сияли, и сама она словно светилась. Такая чудесная.

— Мерлин великий! — я обернулась на тётку Мюриэль. Она уже как-то оказалась в дверях гостиной, хотя минуту назад её ещё не было в Норе. — Да наши барышни под ветом!

Мюриэль была совсем бледной, тонкие губы сжались в полоску. Мама громко ахнула. Мистер Лавгуд стал похож на призрака.

— И что делать? — чуть дрожа, спросила мама.

— Со следующего сезона ищем Ксенофилиусу невесту, — твердо сказала Мюриэль. — Хорошо, что к Прюэттам можно не только Джиневру привязать.

Мы стояли и, как дурачки, глядели друг на друга: Рон на меня, я на Луну, Луна в пустое пространство.

— Что это значит? — недоуменно спросил Рон.

И мы все задавались этим вопросом. Ну, кроме взрослых, конечно. Они-то знали.

Сидеть в комнате было до ужаса скучно.

Меня заслуженно наказали, но от этого наказания не было никакого проку. Я просто валялась на кровати, смотрела в стенку, иногда подходила к окну и глядела в тоскливый осенний сад.

Вообще, моё наказание было не в том, чтобы сидеть в комнате, а в том, чтобы не видеть Луну.

Так велел портрет дедушки.

Он сказал, что мы дурно друг на друга влияем: я становлюсь сыном Уизли, а она — несдержанной авантюрной девицей. Так и сказал: "несдержанной авантюрной девицей". Тётушка тут же поджала губы и велела нам идти в свои комнаты и сидеть там, пока она не разрешит выйти. А ещё как следует подумать о своём поведении.

Так что нам предстояло сидеть до посинения.

* * *

Вот уже два месяца мы жили в поместье Прюэттов. Тётушка сказала, что отныне это наш дом и нужно к нему привыкать.

Когда здесь жил дедушка, тут постоянно кто-то гостил: дальние родственники, знакомые из Хогвартса. Каждую вторую пятницу дедушка устраивал большую партию в бридж, приезжала куча людей — почти весь Визенгамот с семействами. Это называлось "приемы".

После смерти дедушки дом закрыли для посещений. Тетушка была незамужней дамой, а таким строго запрещается приглашать гостей, если они живут в одиночку. Но, если у них есть компаньонка или толпа детей на попечении, то можно. Тетушка сказала, однажды мы станем вести себя достаточно прилично, чтобы снова можно было открыть двери Прюэтт-холла. Мне кажется, она погорячилась. "Достаточно прилично" совершенно недостижимо, если ты семь лет прожил с вредителями Фреджорджами.

Нам наняли учителей.

Это тоже было сущим кошмаром. Рон теперь каждый день занимался фехтованием, а по средам его учили верховой езде. Ему сказали, что он станет наследником Прюэттов, если покажет себя достойным этого. Никто из нас понятия не имел, что это значит, но мы посовещались и решили, что, наверное, они о том, как правильно себя вести и уметь летать на фестралах.

Мы с Луной учились танцевать. Она постоянно ошибалась — то ногу не туда поставит, то задумается и перестанет музыку слушать.

Тетушка каждое утро вплетала ей в волосы какие-то особенные зачарованные ленты, и Луна перестала слышать мысли всех вокруг. По секрету она мне сказала, что всё равно слышит, но теперь тихо-тихо. Это было ужасно непривычно, и она постоянно прислушивалась, по привычке ожидая, что вот-вот чей-то голос раздастся рядом.

А ещё она перестала называть меня огоньком. Раньше это мне не нравилось, но сейчас мне казалось — называй меня она так, всё было бы чуть лучше. Будто мы ещё немного дома и нет сотни тысяч правил, никто не запрещает бегать и кататься в платье с горки, потому что так веселее — юбка закручивается и ты становишься гусеницей. Никто не говорит, что нужно быть серьёзнее. Никто…

А ещё всегда можно пойти куда-нибудь вместе с Луной и слушать её небылицы. И заплетать ей белые-белые пряди, впутывая в них веточки вереска и маленькие головки незабудок.

Но этого всего не было.

У каждого из нас были огромные комнаты с огромными окнами на огромный облетевший сад и огромные шкафы с огромными кучами новой одежды, и нас тянули-тянули-тянули в разные стороны. А мы изо всех сил сопротивлялись.

За это нас и наказали. Мы с Луной устраивали показ мод друг другу. Попросту хвастались новыми платьями. Тетушка была почему-то уверена, что они должны появляться у нас каждую неделю. Но какой в них смысл, если даже по полу нельзя кататься? В общем, мы хвастались-хвастались, потом стали примерять платья друг друга. Потом вытащили всё из шкафов и разложили по комнатам и коридору между комнатами... Что было дальше — загадка, но поймала нас тётушка, когда мы пытались пришить рукава от моего платья к платью Луны, потому что так оно выглядело красивее.

А потом нас рассадили в разные комнаты.

Это ужасно тяжело — знать, что за стенкой сидит Луна, но с ней никак не поболтать.

Болтать вообще запретили. Можно было разговаривать. Тихо и степенно, так, будто тебе восемьдесят и ты постоянно забываешь тему разговора.

Ух, как меня всё это злило.

И мне подумалось, что они нацепили на нас платья, заставили ходить по струночке и учить, где какая столица в Европе, каждый день мучают дробями и латынью, а дедушка перестал читать мне книжки и рассказывать истории. И взамен мы даже поговорить друг с другом не можем. Невероятная несправедливость.

Я решила сделать дырку.

Сняла портрет какой-то древней матроны — его специально повесили, чтобы она меня манерам учила — начертила крест на стене и как следует шарахнула по нему кулаком. Руку отбила, а на стене даже царапинки не осталось!

Зато через минуту с той стороны Луна ударила в ответ.

Я подумала секундочку и сняла туфлю — нас приучали ходить на каблуках, как истинных леди. Вот каблук и должен был мне помочь.

К счастью, Луна подумала о том же. Или услышала меня. Почему-то меня она почти всегда слышала. Не слышала только, когда я сама не хотела, чтобы она слышала. Например, когда я на все лады ругала наших родителей, отправивших нас сюда. Конечно, тётушка дала мне подслушать разговор, и я знала, что по-другому никак было нельзя, но… но было всё равно очень обидно.

В общем, мы стояли и колотили каблуками в стену.

Через пять минут у меня устала рука, но я твердо решила сделать дырку. Меня ничто не должно остановить.

А раз каблук ни капельки не помогает, нужно придумать другой способ.

Напоследок я с силой размахнулась и всадила каблук прямо в стену.

Туфля застряла.

Я подергала её, но она сидела крепко.

Тогда я взяла прикроватный столик — тяжеленная и бессмысленная конструкция — и шандарахнула им. Прямо по туфле. Как же приятно было услышать треск ломаемой колодки. Так ей и надо — орудие пыток.

Вторая туфля вошла в стену, как в масло.

Я снова ка-ак размахнулась, и — скидыщ!!!

Туфля жалобно хрупнула.

Но цели я ещё не достигла. Так что в третий раз подняла столик и… ХРЯСЬ!!! Он развалился.

Туда ему и дорога.

А на стене появилась маленькая трещинка и два торчащих каблука. Как гвозди.

Я приспособила отломанную ножку и стала ковырять ею стену. Долгое занятие. Но с той стороны Луна напевала песенку про малышку Сью, и… я должна была к ней попасть. Должна была.

* * *

Тетушка была совсем не рада. Зато была рада я.

Мы с Луной почти два часа смогли поиграть в "завяжи шнурочек". Этому нас научили портреты. Нужно было удерживать шнурочек между пальцев, пока второй человек пытается плести узор, тоже удерживая шнурочек между пальцев. Такая сложная игра — кошмар. Хотя, оказалось, весело. Особенно рисовать всё, пока считаешь присказку после каждого движения.

Тетушка починила стену, снова рассадила нас в разные комнаты, но я-то уже знала, что делать. Туфель у меня было полно, столик опять был цел…

Когда закончила, совсем умаялась.

Мы забрались на кровать к Луне и шептали секретики.

— А в библиотеке есть секретная комната, куда можно попасть, если разгадать пятьдесят загадок. Мне так призрак злой леди сказал…

— А Рон по ночам храпит. Даже громче дедушки. Я сама слышала...

— А у папы была грядка с волшебным клевером, но он запрещал мне к ней подходить. Говорил, что он только для взрослых...

— А я видела, как тётушка Мюриэль выщипывает брови. У неё есть такие маленькие щипчики из серебра…

Так и уснули вместе. Словно дома, только кровать в три раза больше.

Рона мы провожали в Хогвартс все вместе. Тогда мне впервые довелось увидеть Гарри Поттера. Я смотрела на него и думала, что ему ужасно не хватало нашей тётушки, она быстро его одела бы, как подобает последнему наследнику Поттеров, расчесала и откормила — бледность и худоба этого мальчишки были за гранью аристократичных.

— Давай заберем Гарри себе? — предложила Луна, как всегда, чуть мечтательным тоном. — Воспитаем его в любви и заботе.

— Хорошая идея, — я задумалась. Об этом стоило подумать как следует, а ещё каким-то образом раскрутить тётушку на это. Крайне сложный план с целой кучей деталей.

Первым делом мы показали тетушке свои воспоминания, потом Луна взяла книжку о современных героях — Рон уже как-то читал её и тоже вслух — и включила ее в наше вечернее семейное чтение. Не сказать, что тётушка была невероятно рада, но когда мы и через неделю за вечерним чаем обсуждали наследника Поттеров, она поняла, что дело нечисто. Хорошо, что мы и не скрывали свои намерения, прямо ей и сказали, что юному мистеру Поттеру совсем не место где-нибудь, кроме нашего дома.

Так что через месяц постепенной и последовательной осады в исполнении Луны и моих редких, но крайне напористых атак тетушка сдалась.

И мы начали готовить комнату для нашего будущего малыша — так его называла Луна.

Рон нас тоже не подвел — он привез Гарри на Рождество. Луна тут же измерила его ногу и обещала обеспечить малыша носками на всю жизнь. Гарри был ужасно смущен — совершенно не в своей тарелке. Тем лучше для него, пусть привыкает.

Пасхальные каникулы Гарри провел тоже с нами. Он уже приноровился к моей неуёмной энергии, спокойному упорству Луны и лёгкому отчаянию тётушки, что мы совершенно неуправляемы вместе. А ещё он совершенно правильно вписывался в нашу компанию — каким-то невероятным образом он умудрялся находить приключения на пустом месте. Так он однажды облокотился на стену и провалился в бельевой шкаф со скелетом.

Тётушка так и не разобралась, чей это скелет, но авроры потом до самого лета ползали по нашему дому — видимо, искали другие скелеты.

Луне это очень понравилось, и мы часто ползали вместе с аврорами. Скелетов не нашли, но нашли заначку огневиски, которая, судя по пыли, лежала там уже пару веков. Тетушка куда-то его унесла, а потом подарила нам маленького краппа и парочку новых платьев. Похоже, древнее огневиски намного лучше скелета. Во всяком случае, намного прибыльнее.

А перед летними каникулами Гарри прислал письмо, где жаловался, что директор не разрешил ему покидать дом его тети. Мы долго совещались, а потом решили уточнить, как именно сказал директор. А он сказал:

— Тебе придется пожить в доме тетушки до твоего совершеннолетия.

В общем, мы решили, что в доме тетушки — всегда пожалуйста, но почему это должна быть тетушка Гарри, а не наша?

Так что, чисто формально, мы даже никого не обманули и не нарушили ничей приказ.

Но, если быть честными, мы его украли.

Ну, а чего?

С нами же намного веселее.