После трех уже поздно (джен)

Май 1932.

Сейчас там, конечно, все по-другому. После войны эта часть Лондона оказалась почти полностью перестроена. В свое время Гарри, Рон и Гермиона примчались сюда, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, но тщетно: теперь и улицы той уже нет в помине. Они тогда здорово расстроились (и было отчего, время поджимало), и не подумали о том, что страшные воспоминания тоже надо иногда заменять хорошими. Так приют Вула оказался стерт с карты вместе с другими зданиями, попавшими под бомбежку. И маглам спокойнее, и Тому Реддлу (если бы он вдруг захотел пролететь на метле над Воксхолльским мостом) не нужно презрительно морщиться.

Это было где-то к западу от Кеннигтон-роуд… Аллея Ламбет, та самая, которая через шесть лет будет воспета в мюзикле «Я и моя девчонка», а через восемь — сметена бомбардировками, тогда полнилась уличными магазинчиками, лавчонками, киосками — словом, кипела жизнью. Денек выдался по-летнему теплый, май раскрасил солнцем угрюмые кирпичные стены, и все кругом дышало и цвело даже в тех переулках, где цвести было нечему. О, многоголосый шум тех улиц, где людей было больше, чем автомобилей! О, запах рыбного бульона и печеных яблок! Продираясь через эту благословенную давку, по алее шла девочка.

Она шагала уверенно, хотя с первого взгляда было ясно, что она не принадлежит к этому миру — слишком хорошо одета и слишком хорошо пахнет. Высоко заколотые косы мышиного цвета были перевязаны лентами, белоснежные чулки слепили глаза, лакированные ботинки так и сверкали на солнце. К груди девочка обеими руками прижимала кожаный портфель, хотя любой прохожий мог поклясться, что идет она вовсе не в школу — и был бы прав.

Девочка свернула за угол. Там, в тупике, сомкнутом двумя рядами серых домов, она замерла в нерешительности, затем направилась к зданию в самом конце улицы. В свете весеннего дня оно не казалось угрюмым, всего лишь неестественно высоким и тихим. Над зубьями калитки щерилась надпись: ПРИЮТ ВУЛА, 1875. Буква «Ю» чуть выбивалась из ровного строя и подрагивала всякий раз, когда калитку открывали. Девочка не без труда толкнула дверь и оказалась в крошечном дворике, окруженном бетонными стенами.

Внутренний двор был устроен таким хитроумным образом, чтобы в любое время дня ему доставалось как можно меньше солнца — видно, с тем, чтобы сироты росли помедленнее и не так быстро вырастали из казенной одежды. Эту мысль девочка еще обдумывала, перешагивая поднимаясь на крыльцо, но на пороге она все-таки чуть задержалась, чтобы перевести дух и поправить выбившуюся из косы ленту. Из угла на нее неприязненно таращился Том Марволо Реддл, шести лет от роду, успешно удравший из-под надзора мисс Марты — еще не понимавший, конечно, кого он перед собой видит.

Перед дверью комнаты миссис Коул девочку охватило запоздалое волнение, но она лишь сердито прокашлялась и постучала, может быть, чуть громче, чем следовало. Начальница приюта Вула, совсем недавно вступившая на этот пост, в этот ранний час уже была на ногах — еще бы, вы когда-нибудь пробовали содержать такую прорву детей? — и на стук ответила резким «Войдите!». Девочка вошла.

Миссис Коул начала прикладываться к бутылке никак не раньше той поездки к побережью, когда потерялись Эми Беннсон и Деннис Бишоп, а это все-таки случилось несколько лет спустя, а значит, и не случалось вовсе, поэтому выглядела она лучше некуда. Лицо ее было свежо, взгляд — суров, время — ограничено. Взгляд девочки тоже был суров.

— Добрый день, миссис Коул. Я мисс Реддл. Я написала вам письмо неделю назад, — она чуть поклонилась, шаркнула ногой (тогда дети еще умели это делать) и выжидательно замолчала.

Миссис Коул недоуменно дернула плечом:

— Здравствуйте, юная леди. Я получаю немало писем, по большей части, от общественных организаций, которые любят помогать словами, а не делами, но что-то не припомню, чтобы…

— Вы не могли его пропустить, — с нажимом произнесла мисс Реддл. — Таких писем, как мое, вы получаете очень немного. Во-первых, оно на гербовой бумаге. Во-вторых, в нем говорится, что моя семья готова забрать из приюта ребенка.

— Так вы — Элизабет Реддл?! — ахнула женщина. Она рывком открыла ящик стола и вынула оттуда письмо и пробежала его глазами, затем взглянула на девочку как бы заново. — Хотите сказать, это не шутка? — медленно произнесла она.

Мисс Элизабет Реддл, как она сама подписалась под этими четкими строчками на тончайшей почтовой бумаге, была совершенно права — в Вуле нечасто появлялись богатые родные потерянных детей. Мысль о том, что на одного голодного ребенка в приюте станет меньше, звучала неплохо. Мысль о том, что их покинет именно Томми, звучала просто отлично. Однако по тону письма нельзя было сказать, ни сколько лет этой мисс Реддл, ни как скоро она собирается заявиться, поэтому визит застал миссис Коул врасплох. Она, впрочем, быстро взяла себя в руки.

Она села за стол, жестом пригласив Элизабет сделать то же самое, и вновь вчиталась в письмо.

— Здесь сказано, что вы, гм, вели переписку с миссис Полкер?

— Верно, мэм.

— Но она ушла от нас пару месяцев назад?

— Да, мэм. Дети порой ищутся долго. Я отвлеклась и пошла по ложному следу, — девочка произнесла это так серьезно, что воспринимать ее всерьез стало невозможно. Миссис Коул неопределенно хмыкнула.

— И вы получили от нее сведения, что ребенок с определенной фамилией поступил в наш приют в предполагаемо подходящее время, а именно, зимой тысяча девятьсот двадцать шестого года?

— Все так.

— Прежде, чем мы обсудим детали ваших поисков, мисс Реддл, я хотела бы кое в чем убедиться. Кто-нибудь из вашей, несомненно, обеспеченной семьи, в курсе, чем вы занимаетесь? — миссис Коул могла бы и жестче намекнуть на неуместную затянувшуюся игру, но девочка поняла ее моментально.

— Я готова не только ответить на этот вопрос утвердительно, но и предоставить письменные доказательства, — она сунула руку в портфель и выудила оттуда какую-то бумагу. — Это письмо — лично вам, миссис Коул, от моего деда Альфреда Реддла. Он благодарит за содействие в поисках и заботу о Томе, и обещает сделать щедрое пожертвование, если все устроится в кратчайшие сроки.

Ей было непросто говорить на этом языке, но фразу она явно выучила заранее.

Миссис Коул поднесла к глазам и эту бумагу, и взгляд ее потеплел.

— Никогда бы не подумала… Сценарий для фильма, не иначе… А нет ли тут ошибки? — с подозрением спросила она как бы сама себя, боясь спугнуть удачу легким доверием. — Мисс Реддл, при всем уважении, ваша фамилия не такая уж редкая, откуда у вас и вашего деда такая уверенность, что это именно тот ребенок?

— О, мэм, все проще некуда, — с облегчением выдохнула Элизабет. — Миссис Полкер успела выслать мне фотографию Тома, я показала ее деду, и мы сразу все поняли. Вот она.

Миссис Коул моментально узнала фотокарточку. Это была прошлогодняя фотография группы младшего возраста, когда у Полкер, бывшей начальницы приюта, еще хватало энергии приглашать фотографа. Двенадцать пар любопытных глаз и одна пара задумчиво-угрюмых: вот он, Томми Реддл, в самой чистой рубашке, в первом ряду. Где-то за кадром рыдает Билли Стаббс, а у самой миссис Коул на фото взгляд растерянный и испуганный.

— Альфред сразу сказал, что ошибки быть не может, — уверенно сказала девочка. — Он также велел прихватить фото моего отца, на тот случай, если вы не поверите, но, я думаю, это ни к чему. Взгляните лучше на меня, мэм, — мягко добавила Элизабет и откинулась на спинку стула. Миссис Коул взглянула.

Неизвестно, что она увидела, но хватило нескольких секунд.

— Как это я сразу не разглядела! Да ведь вы с Томом как две капли воды! — изумленно вздохнула женщина. Потом еще раз заглянула в письмо. — Получается, вы его тетка? Больше похожи на сестру-близняшку! — на этих словах девочка нервно убрала за ухо светло-русую прядь, но все же кивнула. — А отчего мистер Реддл не пришел вместе с вами? — теперь уже без подозрения спросила миссис Коул.

— А я не указала этого в письме? — подняла брови Элизабет. — Я занимаюсь всеми поисками, мэм, потому что Альфред вот уже два года не может подняться с постели.

* * *

Счастливый момент воссоединения семьи несколько затянулся. Если вы помните, Том улизнул от мисс Марты, а это значило, что его не было там, где его искали. Впрочем, он нашелся довольно быстро, поскольку уже тогда умел чуять нужные для него новости.

— Проклятый мальчишка! — сдавленно пробормотала Марта, подталкивая Тома к двери его комнаты. — Простите, мисс, — она тут же взглянула на Элизабет. Весть о том, что эта девочка забирает с собой Томми, сразу расположила к ней весь персонал. — Он ведь еще не в тех годах, чтобы подбирать словечки на улице…

— Это ничего, — спокойно ответила девочка, беря Тома за руку, давая понять, что дальше они пойдут сами. — В определенном возрасте дети всегда ругаются. Это даже необходимо, иначе они потом будут ругаться всю жизнь.

«Том и на обыкновенные слова слишком скуп для своих лет», — хотела возразить Марта, но не стала. Ей все казалось, что Элизабет передумает и ребенка оставят. Бумаги-то еще не подписаны — из попечительского совета к Реддлам должен прийти представитель, и не к девочке, разумеется, а к ее деду. Никто, однако, не был против поскорее передать Тома в любящие руки родной семьи, и даже предложить помощь в сборе вещей, но Элизабет вежливо отказалась.

Дверь в комнату захлопнулась за ними. Тиффани Болен, а это была именно она, почувствовала, как с плеч свалилось что-то очень тяжелое — может быть, не гора, но холм, вроде ее родных Меловых холмов. Одно дело притворяться аристократкой, будучи почти ребенком: им все сходит с рук, на все готовы закрыть глаза. И совсем другое — вести деловые переговоры, зная, что львиная доля твоих слов ни что иное, как ложь. Том Реддл не был ее племянником, но он был племянником Элизабет Реддл, и с этой полуправды ей предстояло начать с ним знакомство.

Тиффани присела на узкую койку и машинально провела ладонью по одеялу — тонкое, отметила она про себя. Во всем приюте кирпичные стены и высокие потолки, и зимой здесь должно становиться очень холодно.

— Том, — сказала она, протягивая руку мальчику, который так и не подошел к ней, оставшись стоять у двери. В этом было мало детского смущения и много оценивающего выжидания, будто он решал, а стоит ли вообще иметь дело с этой чужачкой. — Нас так и не представили толком. Я — Элиза, твоя тетя. Сейчас мы соберем твои вещи и отправимся домой, где тебя очень ждут. Я надеюсь, мы подружимся.

Эту речь Тиффани не готовила про себя, но, произнося ее, волновалась не меньше. По крайней мере, ей хватило ума не скатываться в оскорбительное сюсюканье, которым грешат настоящие, не четырнадцатилетние тетушки. Глупо думать, что ребенок поймет тебя лучше, если ты начнешь пищать и заикаться. Том насуплено молчал, и Тиффани добавила:

— Я знаю, ты будешь скучать по этому месту…

— Не буду.

Это было сказано не терпящим возражения тоном, но девочка и не собиралась спорить.

— … но теперь все будет в порядке. Мы с тобой станем жить в большом красивом доме, я буду готовить тебе пудинги по утрам, Альфред, твой дедушка, покажет тебе коллекцию корабликов в бутылках, а в воскресенье мы пойдем гулять в парк и есть мороженое. Как тебе?

Лицо Тома просветлело. Это была не улыбка, но враждебное молчание сменилось чем-то другим, и Тиффани решила, что начало неплохое. Заманивать детей гадко только в том случае, если ты живешь в пряничном домике и, как выражаются ведьмы, «хихикаешь». Если тебе позарез надо увести ребенка из опасного места в безопасное, нужно говорить многообещающе. Оставалось только надеяться, что впредь не придется платить мороженым за каждый благожелательный взгляд. Тиффани вынула из портфеля небольшую холщовую сумку.

— Поможешь мне? — и кивнула на шкаф.

Вещей было немного, и, положа руку на сердце, Тиффани не была уверена, что старые рубашки и пару книжек с картинками действительно стоит брать с собой, но Том не пожелал оставлять ничего. Она не знала, оттого ли, что они ему так дороги, или из упрямой жадности. Когда сумку перевязали и Тиффани закинула ее на плечо, она поднялась и еще раз оглядела комнату.

Пустые голые стены. Простая дешевая мебель. Из окна открывается живописный вид во двор-колодец. В Лондоне нет месяца темнее ноября, и как выглядит эта комната в ноябре, думать не хотелось. Ее сердце сжалось.

Тому, кажется, не было дела до того, что он покидает дом, в котором провел всю свою жизнь. Теперь он глядел на Тиффани с интересом, но интерес этот был скорее нетерпеливый. Он первым и нарушил молчание, потянув ее за рукав:

— Пойдем?

Они вышли. Тиффани поймала его холодную ладошку в свою.

* * *

Провожать Тома не вышли его друзья (которых не было), но зато почти все нянечки собрались во внутреннем дворе, чтобы попрощаться со странной парочкой, смахнуть притворную слезу, запереть калитку и выдохнуть. Сама миссис Коул отложила дела и спустилась вниз.

— Вам точно не понадобится провожатый? — спросила она, глядя на Тиффани сверху вниз.

— Не беспокойтесь, мэм. Я хожу в школу через три квартала, и еще ни разу не заблудилась. Том — очень спокойный ребенок, с ним беды не будет.

С первым утверждением миссис Коул была полностью согласна, а со вторым — полностью не согласна, но спорить не стала. Она перевела свой взгляд на мальчика.

— Том, нам будет очень тебя не хватать, — сказала она таким тоном, которым люди говорят «сегодня в газете ничего интересного». Миссис Коул точно знала, что неразговорчивый Том легко расслышал эту интонацию и наверняка сделал для себя какие-то выводы, но теперь это была проблема Реддлов, а не ее. Она чуть развела руки в стороны, словно желая обнять кого-то из детей, но так этого и не сделала, и замерла как бы в недоумении. Тиффани поклонилась.

— Доброго дня, мэм. Благодарю за помощь, — и искоса взглянула на ребенка. Тот поднял на миссис Коул немигающие глаза и невыразительно произнес:

— Прощайте, мсс Кол.

Это было не очень-то вежливо, но справедливо, и Тиффани не стала его одергивать. Калитка хлопнула еще раз, буква «Ю» качнулась, и в приюте Вула стало на одного гадкого мальчишку меньше.

На улице гадкий мальчишка сразу попытался вырвать руку, но Тиффани это пресекла. Она сомкнула пальцы крепче и спокойно сказала:

— Том, мы пока не дома. Я не хочу, чтобы ты потерялся или угодил под машину. Нам надо будет пройти немного пешком, там мы сядем на трамвай и поедем на другую сторону реки. Ты ездил когда-нибудь по Вестминстерскому мосту?

Том перестал вырываться, что, видимо, означало «нет». Тиффани не могла этого знать, но младшая группа под предводительством мисс Марты не выбиралась дальше Воксхолльского сада. Что за мысль скрывается за этим чернильно-черным, марающим взглядом, она тоже не знала, но надеялась, что это любопытство. Девочка поудобнее перехватила портфель, и они зашагали — теперь уже медленнее — прочь из переулка.

— Ты сможешь смотреть в окно всю дорогу, и я буду объяснять тебе, что ты видишь. Идет?

— Угу.

— И если ты захочешь что-то спросить, то я отвечу. Ладно?

— Угу.

— Вместо «угу» мы говорим «да» или «хорошо», о’кей?

— О’кей! — и Тиффани, которая всегда была воздержана на язык, сделала в голове пометку никогда не ругаться при ребенке. Видно, мисс Марта была не права и Том все-таки вошел в тот возраст, когда словечки подбирают на улице.

---

Примечания:

https://ibb.co/F76B72B

https://ibb.co/Vv0T6Gp

Два более или менее аутентичных фото более или менее из этого района.

Каждый раз, когда я вижу пикчи приюта Вула, думаю, что в таком месте кто угодно вырастет Темным Лордом :/

Том потребовал (скорее жестом, чем словом), чтобы они ехали непременно на втором этаже трамвая, и непременно у окошка. Любопытный ребенок — здоровый ребенок, сказала себе Тиффани, и они вскарабкались наверх. Там она посадила мальчика на колени из суеверной тревоги: ну как выпадет или потеряется? * Том приник к стеклу, и, хотя Тиффани не видела его лица, плечом она чувствовала: ему интересно. Может быть, впервые за весь день.

Тиффани не солгала, когда сказала Тому, что жить они будут «в большом красивом доме». Она рассудила, что в сравнении с комнаткой в приюте любой дом покажется большим и красивым, а ведь квартира на Гайд-Парк Кресент была еще и уютной. Девочка прикрыла глаза и постаралась вспомнить, а какой она была еще год назад?

Альфред тогда еще поднимался с постели, чтобы зажечь газовую горелку или забрать почту, день ото дня все реже. Когда Тиффани, только что с поезда, поставила полупустой чемодан на пол в прихожей и чуть потянула носом воздух, она сразу поняла, зачем Реддлы отослали младшенькую Элизабет к дедушке в Лондон. Помнится, она тогда весь день провела с метлой в руках, совсем как настоящая ведьма, только очень маленькая, пыльная и уставшая. Так, за работой, и прошел ее первый день в этом странном новом мире с трамваями и телефонными будками, и к вечеру он уже не казался таким уж чудным.

Кое-чему, правда, пришлось учиться заново. В новом уделе Элизабет-Тиффани, который назывался «Церковь-Святого-Джона-На-Гайд-Парк-Кресент-И-Окрестности», было принято не лезть в чужие дела, а иногда и не знать, как зовут соседа. Причиной тому были не исключительные жадность и лень (Тиффани быстро поняла, что люди здесь мало отличаются от тех, что живут на Меловых холмах), а какие-то странные и сложные многоступенчатые правила вежливости. Эти правила она усвоила для себя постольку-поскольку. Ведьме важнее всего оставаться ведьмой, а не следить за тем, что там люди сплетничают про дочку Реддлов. Сплетничали, впрочем, немного: это в Литл-Хэнглтоне их фамилия была на слуху, а здесь, в лондонской суете, имя Реддлов тускнело, как старое золото.

Ни Альфреду, ни тем более Тиффани до этого не было дела. Весь год они жили одной только мечтой, если, конечно, это невесомое слово применимо к методичным, почти механическим поискам. «Мечта» отлепила нос от окна, видимо, насытив ненадолго свое любопытство, и поглядела на Тиффани испытующе.

— Куда я еду?

Он не сказал «мы».

— Это недалеко от Гайд-Парка, — ответила Тиффани и поняла, что для Тома это ничего не значит. — Там такая большая круглая площадь, вокруг много деревьев, и все дома очень красивые и с большими окнами.

Нельзя было сказать, обрадовало ли его это известие. Тиффани вообще начала замечать, что этот мальчик спрашивает гораздо больше, чем отвечает.

— У меня будет своя комната? — спросил Том, не отрывая от нее взгляда.

Тиффани его в этом заверила. Она не просто будет, она будет еще и очень чистая, потому что вчера его тетушка весь день намывала в ней окна и оттирала пол, вешала занавески и гладила постельное белье. Ее все никак не покидало чувство, что Тому, собственно, безразлично, ждут ли его на Гайд-Парк Кресент или где-нибудь еще.

— Это хорошо, — отозвался он и снова повернулся к окну.

Эта отрешенность тревожила Тиффани.

— Твой дедушка Альфред тоже будет очень рад, когда мы приедем, — добавила она.

— Почему тогда он сам не пришел за мной? — спросил Том, не отрывая взгляда от окна. Они как раз проезжали над Темзой, и пропустить это, понятное дело, было нельзя, даже ради того, чтобы недоверчиво посмотреть на свою новую тетушку.

— Потому что он уже два года очень сильно болеет и не может подняться с постели, — просто ответила Тиффани. — Но без его помощи я бы тебя никогда не нашла.

Не было понятно, извиняло ли это обстоятельство Альфреда в глазах Тома, но ведьмино чутье подсказывало, что Тиффани пока ни в чем не ошиблась.

Когда она жила на Меловых холмах, случалось, надо было отвести домой заплутавшего ребенка, и тогда Тиффани брала его за руку, чтобы, не ровен час, не оступился и не упал в канаву (а детей посмелее или помладше, то есть более легких, можно было прокатить на метле, так, чтобы ноги чуть задевали траву). Тиффани перехватила ладошку Тома, едва они вышли на улицу, и не отпускала, пока шумные проспекты не сменились тихими переулками. Конечно, движение тогдашних улиц не сравнится с сегодняшним, но в тот день, когда Тиффани и Том шли по Эджвер-роуд, умереть в автокатастрофе уже было гораздо легче, чем на железной дороге. Умирать сегодня было никак нельзя — начиналась новая жизнь.

Эта жизнь встретила их шелестом листьев маленького сквера на площади и пустынным изгибом улицы. Тиффани он нравился — на Меловых холмах никто не ставил дома в круг, а здесь будто все окна смотрели друг на друга. Она оглянулась на Тома:

— Ты не устал? Мы почти пришли. Наш дом — вон тот, через дорогу.

Он, конечно, устал, и, конечно, постарался не подать виду, только тянул руку сильнее. Но в его глазах Тиффани уловила что-то, похожее на любопытство.

* * *

Альфред Реддл так напоминал старого барона, отца Роланда, что, увидев его впервые, Тиффани слегка растерялась. Это потом она заметила, что он чуть-чуть ниже ростом и нос у него острее, но манера держаться была точно такая же. Выговор, осанка, взгляд — если бы Тиффани была больше знакома с устройством этого мира, она бы сказала, что перед ней один из последних настоящих аристократов минувшего века.

С историей, впрочем, она знакомилась сама, когда выпадало время — по книгам. Их здесь было порядочно, один шкаф даже пришлось вынести в прихожую, где он таинственно мерцал стеклянными дверцами в полутьме. Том выцепил его взглядом безошибочно, и к любопытству примешалась жадность. Тиффани подумала, что он вряд ли когда-нибудь видел столько книг сразу. И еще — не разочаруется ли он, когда поймет, как мало там картинок?

— Это еще не все, — улыбнулась она. — Но в этом доме сперва моют руки, а потом делают все остальное.

— Пытаетесь с порога отбить у молодого человека тягу к знаниям, не так ли, мисс Реддл? — раздался голос откуда-то сверху. Тиффани торопливо поставила сумку на пол.

— Я вижу только, как мистер Реддл злостно нарушает предписания врача, — сердито сказала она, глядя на верхнюю ступеньку лестницы. — Альфред, вернитесь, пожалуйста, в постель. Если вы думаете, будто я хочу лишить вас радости долгожданной встречи, то крупно ошибаетесь. Мы с Томом поднимемся к вам, как только вымоем руки.

Так они и сделали. Тиффани больше ни словом не попрекнула старика, зная, какая пытка для него эти предписания. Он сопротивлялся как мог: с ее помощью одевался в домашний костюм, читал или работал, поставив на кровать скамеечку, вел какие-то бесконечные переписки, взялся учить Тиффани немецкому и три раза в неделю отвлекал ее от домашних дел спряжениями неправильных глаголов. Учиться ей нравилось, но не нравилось видеть, как Альфред медленно гаснет без дела.

Том подошел к постели и неловко пожал протянутую руку Альфреда. Лицо его при этом выражало не больше эмоций, чем затылок. Альфред, впрочем, тоже не искрился радостью:

— Друг мой, твои поиски отняли у нас с Элизабет немного больше времени, чем мы рассчитывали, но лучше поздно, чем никогда. Я бы хотел, — он замолк, глядя в сторону, — чтобы некоторые обстоятельства нашей встречи были иными, и речь сейчас не о моей позорной немощи, но что имеем, то имеем.

«Он говорит про отца Тома», — догадалась Тиффани, которая тем временем отдергивала занавески в комнате и открывала окна, чтобы впустить в комнату майский день. И этот разговор ей тоже надо будет как-то пережить.

— А имеем мы, — нарочито бодрым голосом продолжил Альфред, — достаточно уютную комнату, которую тебе сейчас покажет Элизабет, и достаточно времени, чтобы исправить прошлое. Я бы много дал, чтобы помочь тебе здесь расположиться, да вот… — он с досадой развел руками.

— Спасибо, сэр, — заученным тоном ответил Том. Тиффани, впрочем, видела, что он смотрит на Альфреда не скучающим, а пронзительно-осознанным взглядом.

— Пока тебе не за что нас благодарить, — вздохнул тот. — Я надеюсь, лишь пока. Том, — старик сжал локоть мальчика узловатыми пальцами, как это делают люди, которые много лет не видели детей и не знают, на каком языке с ними говорить, — прости меня. Надо было найти тебя раньше.

Том промолчал — то ли не знал, что ответить, то ли не мог решить, прощает или нет.

В порядке исключения чай пили в комнате Альфреда. Пока Тиффани хлопотала над заварным чайником, она успела заметить, что рядом с дедом Том держится чуточку иначе — напряженнее, но искреннее. Заметив, что мальчик пристально разглядывает корешок какой-то книги в шкафу, старик незамедлительно протянул руку, разложил ее на постели — это оказалась география с цветными вклеенными картами — и что-то вполголоса ему рассказывал. Тиффани только услышала, поднимаясь по лестнице с тарелкой печенья:

— … не знаю, кто была гувернантка твоей тетушки, но Элизабет как-то здорово удивила меня своими размышлениями о плоской Земле… Н-да, а здесь границы графства Лондон — думаю, ты их и так знаешь…

Печенье они вопреки всем мыслимым правилам ели чуть ли не над книгой. Том спрашивал немного, но слушал жадно.

* * *

После чая Тиффани отвела мальчика в светлую комнату, окна которой выходили во внутренний двор, и румянец, загоревшийся на его щеках, был красноречивее любых слов. Пока Том заполнял, если это можно было так назвать, шкаф своими скромными пожитками, Тиффани мысленно делала пометки, что нужно будет купить завтра в магазине готовой одежды. Она рассеянно присела на кровать, провела ладонью по шерстяному пледу. Ночами здесь бывает прохладно, достать еще один? Осенние ботинки, пиджак поплотнее и почище, новая рубашка… Что-то ее тревожило, и привычные — или даже новые — заботы не могли от этого отвлечь.

— Теперь мы должны идти в парк за мороженным, — сообщил Том, захлопнув ящик стола. — Ты обещала.

Сказано это было очень спокойным голосом человека, который точно знает, что с ним спорить не будут. Тиффани даже не возмутилась:

— Обещание касалось воскресений, а завтра среда. Не будет ли мороженное лишним сразу после тарелки печенья?

— Ты обещала, и мы пойдем, — с нажимом произнес Том, глядя ей в глаза, и Тиффани догадалась, что звук слов сейчас важнее их смысла. Там, откуда она пришла, этим трюком чаще пользовались ведьмы, чем волшебники, и ведьмы же быстрее всего его распознавали. Для этого только надо было иметь чистое сознание и открытые глаза — то, без чего нельзя ни видеть призраков, ни говорить со Смертью.

— Том, в этом доме ни я, ни Альфред не говорим приказным тоном, и мы всегда прекрасно без него справлялись, — миролюбиво ответила Тиффани. — Тебе ведь не так важно мороженное, как то, что все должно случиться по-твоему?

Он насупился. Тиффани спросила себя, сколько раз до этого уловка срабатывала? Потом — стоит ли дать ему знать, что с магией она тоже знакома? Представила, как Том забавы ради или просто не понимая, что делает, направляет такой взгляд на Альфреда — и на последний вопрос ответила утвердительно. Она похлопала ладонью рядом с собой, и Том с опаской подошел.

Эта настороженность, готовая перекинуться во властный тон и обратно, неприятно кольнула ее в сердце — стало почему-то очень грустно. Тиффани склонилась к его уху и почти шепотом спросила:

— Ты умеешь делать разные странные вещи, правда?

Так Том на нее не смотрел за весь день, зато теперь она была готова поклясться, что он ее наконец-то по-настоящему видит. Он сейчас больше всего напоминал очень маленького черного кота, не знающего, напасть ли ему или броситься прочь. Тиффани чуть кивнула.

— Это называется магия. Я тоже кое-что могу.

— Покажи! — выдохнул Том, и этому приказу она подчинилась.

В карманах нашлось немного — в платьях Элизабет Реддл многие карманы и вовсе были зашиты, но кусочка печенья, шнурка и заколки должно было хватить. Самый важный ингредиент нашелся тут же, как оно обычно и бывает: горшок с пышно цветущей геранью. Она поставила горшок себе на колени, уняла дрожь в пальцах и ободряюще улыбнулась:

— Смотри внимательнее.

Тома не нужно было просить дважды.

Путанки давались Тиффани только тогда, когда они были позарез нужны. Нити, протянутые между ее ладонями, заискрились, заколка дважды прошла сквозь лепесток, не разорвав его, листья чуть шевельнулись сами собой. Тиффани ощутила знакомую ясность: в темной комнате зажгли свет, и очертания предметов стали простыми и четкими. Она будто с высоты птичьего полета видела весь их путь от приюта до дома, она знала, что сегодня Том ел на завтрак и что ему снилось, знала, что ему будет сниться сегодня. Она теперь отчетливо видела, как выглядят его магические приказы, длинные тонкие темные щупальца, тянущиеся к ее голове, и точно знала, что Том тоже их видит.

Крак! Горшок раскололся надвое. Том отпрянул.

— Только вчера постирала, — расстроенно протянула Тиффани, поднимая подол платья, чтобы не просыпать землю. Обернувшись к Тому, она попросила: — Принеси-ка с кухни горшок побольше. Герань не виновата, что все так получилось.

Приминая землю пальцами в новом горшке, она продолжила, не глядя на мальчика:

— Это еще не вся твоя и не вся моя магия, но общую суть ты уловил. У таких вещей есть название, и правила у них тоже есть.

— Как называется то, что ты сейчас делала? — перебил ее Том. В его глазах плескалось нетерпеливое любопытство — и ни капли смущения.

— Путанка, — ответила Тиффани. — Так вот, о правилах. Нельзя, например, сделать ее, если соберешь предметы намеренно, а не возьмешь из карманов случайные. Нельзя не положить в нее что-то живое. Нельзя не заботиться о том, чтобы во время колдовства этому живому ничто не причинило вред. Нельзя внушать людям, чтобы они делали то, что тебе хочется, только потому, что ты это можешь. Понимаешь, Том?

Сказано это было без капли злости или упрека. Тиффани будто объясняла правила игры. Том изучающе глядел на нее несколько секунд. Потом нерешительно кивнул.

— Некоторые люди могут колдовать, а некоторые — нет, — просто сказала Тиффани. — В приюте ты чаще видел тех, кто не может. Они были беззащитны перед тобой, а ты — перед ними, и вы все время делали друг другу больно. Теперь это больше не нужно, потому что я и Альфред всегда поймем тебя с первого раза, если ты, конечно, скажешь, чего хочешь или на что обиделся.

Колдовская ясность покинула ее голову, и она не могла сказать точно, что думает Том по этому поводу, но добиваться ответа не стала. Зерно падает в землю и либо прорастает, либо нет. Если нет, надо всего лишь бросить еще одно. Герань снова была водружена на подоконник, и Тиффани поправляла ее листья, когда Том наконец спросил:

— А что еще ты умеешь делать?

— Летать на метле, — отозвалась Тиффани. — Но это как-нибудь в другой раз.

Они говорили еще долго, и Том оживал перед ней так же, как перед Альфредом над книгой с картами. Не вдаваясь в подробности, Тиффани рассказала ему, как учат магии и почему этим лучше не хвастаться первому встречному, как словом делать зверей послушными (ей показалось, что в этом он чуточку разбирается), как узнать, не лгут ли тебе. Он все еще был похож на деловитого и настороженного кота, но никак не хотел оставить такую интересную тему. Заметив, что ребенок начал зевать, Тиффани достала из шкафа пижаму и пообещала рассказать завтра все, что не успела сегодня.

— Тебе еще надо почистить зубы, а завтра рано вставать, — напомнила она. — Я загляну, когда уберу посуду, ладно?

Но когда она вернулась, то нашла Тома крепко спящим. Задернув занавески, за которыми сгущался весенний сумрак, она еще раз взглянула на него — меж бровей пролегла морщинка, рука сжата в кулак. Тиффани, если вы помните, уже знала, что за сон он видит: будто маленькую Элизабет Реддл привели в приют Вула и она весь день горько плачет, а Том злится и чуть не плачет сам.

---

Примечания:

А вот и фото с места событий: площадь, на которой стоит дом Тиффани:

https://ibb.co/FgrRRMw

https://ibb.co/Vpw45SX

* Любопытный факт, на который я наткнулась, пока искала старые карты Лондона. В тридцатые годы трамвай считался слишком шумным и опасным транспортом, и его даже хотели заменить на троллейбусы, но до войны не успели, а потом было как-то недосуг.

Примечания:

Ребят, тут такое произошло. Спустя миллионы лет я закончила третью главу х)

Становлюсь на колени, прошу прощения сердечно. Эта история мне страшно дорога и бросать ее не хочется, но обстоятельства бывают сильнее нас. Честно — не знаю, с какой скоростью буду писать дальше, но сдаваться не собираюсь.

Важно! Я бесстыдно воспользовалась авторской силой и Тому теперь вовсе не четыре, а совсем даже шесть. В свое оправдание могу сказать только то, что на сюжет это не повлияло, таймлайн особенно не затронуло, и даже текст не требует правки, потому что все это время я, сама того не замечая, писала про шестилетнего ребенка, а не четырехлетнего (поверьте, разница невероятная). Тиффани, соответственно, тоже слегка состарилась. Постараюсь больше таких финтов не делать) Кроме того, я сняла со стены одно заряженное ружье (и повесила другое) — мне просто не нравилось, как оно висело, да еще и мешало писать дальше, как плохая строка в стихотворении.

---

Тиффани проснулась до звонка будильника. Плотные занавески чуть светились по краям, пряча за собой раннее утро. В доме стояла оглушительная тишина. Через потолок протянулась длинная неподвижная полоса света.

Девочка уставилась на эту полосу, чувствуя неприятную тяжесть в голове, которая случается, когда спал недолго и беспокойно. Во сне она почему-то превратилась в мисс Тик и всю ночь мучилась, переводя целый ковен маленьких ведьм через железную дорогу. Всякий раз, когда они почти оказывались на другой стороне, самая последняя ведьмочка спотыкалась прямо на рельсах, Тиффани неслась ей на помощь и все начиналось с начала.

Она медленно приложила прохладные пальцы к векам, помотала головой. Надо было спускаться в кухню, ставить чайник, потом будить Тома и Альфреда. В голове медленно, как свиток, разворачивался список бесконечных дел, но одно из них она мысленно подчеркнула красным карандашом: набег на ближайший магазин одежды, и, может быть, на продуктовую лавку. Тома надо было непременно взять с собой, это Тиффани решила еще вчера вечером.

Аккуратно притворив за собой дверь, она на цыпочках прошла на кухню, зажгла конфорки, поставила на огонь чайник, плеснула в кастрюлю молоко для каши и за этой рутиной мало-помалу окончательно проснулась. Дома (Тиффани ни на секунду не переставала в мыслях называть «домом» только Меловые холмы) было точно так же: сперва берешь метлу в руки, неважно, для того ли, чтобы взлететь на ней или просто подмести сор, а потом просыпаешься. Вся-то и разница, что в деревне не было холодильников.

* * *

Поезда в Плоском мире тоже были в диковинку, но о них Тиффани кое-что знала. Однажды ей даже пришлось проехаться на таком из Ланкра в Анк-Морпорк и нехотя признать, что это много быстрее, чем тащиться в почтовой повозке. Но вдруг очнуться посреди этого грохота?!

Когда Тиффани открыла глаза, ей показалось, что она сидит в какой-то комнате и дрожит с головы до ног, потом — что дрожит сама комната. Обведя комнату ошарашенным взглядом, она наткнулась на квадратное окно, где ей навстречу мчались, словно живые, поля, деревья и игрушечные домики. Еще через секунду пришло осознание, что они-то стоят на месте, а бежит сама Тиффани. Словом, это было что-то вроде бабушкиного фургона, только запряженного десятью самыми быстрыми лошадьми на всем свете.

С похмельем Тиффани не была знакома, но тогда ей пришло в голову, что как-то так оно и выглядит. Голова гудела, во рту — гадкое ощущение тошноты, как после дневной дремы. Наверное, подумалось ей, я и в самом деле задремала, может быть, даже верхом на метле, и сейчас вижу какой-то чудной сон. Ведьмы — народ занятой, и спят иногда где придется.

Сон не только не прекращался, но обрастал плотью и звуками. Из-за края облака вынырнуло слепящее солнце, вагон вспыхнул золотым и оранжевым, и вдруг стало очень шумно: грохотали колеса, на соседней скамейке захлебывался рыданиями младенец, его мать тщетно старалась успокоить его колыбельной, то и дело срываясь на крик, а кто-то невидимый за спиной Тиффани визгливо хихикал.

— Ваш билет, мисс, — прозвучало у нее над ухом. Тиффани дернулась и столкнулась взглядом с кем-то явно облеченным властью спрашивать у мисс их билеты.

— … Простите? — у нее пересохло в горле. Она терпеть не могла такие сны, где ты что-то потерял и вдруг кровь из носу должен это предъявить, и никак не можешь это найти. Повинуясь отчаянному порыву, видимо, общему для всех «зайцев», Тиффани рассеянно похлопала ладонью по карманам платья. В правом обнаружилась маленькая картонка. «SOUTHERN RAILWAY», — успела прочесть Тиффани, прежде чем картонку выхватили у нее из рук и тут же вернули — с тремя аккуратными проколами.

— Я не рекомендую вам дремать, мисс, — добродушно подмигнул контролер. — Через полчаса мы будем на Чаринг-Кросс. Вы же не хотите уехать в депо?

Тиффани оставила этот вопрос без ответа. Она поднесла картонку к глазам и в мелькающих солнечных вспышках увидела два розовых несуществующих герба. К Анк-Морпорку ни один из них не имел отношения, потому что нигде не было видно гиппопотамов, но это еще полбеды — вещь была явно не из Плоского мира. Чувствуя, что ей не хватает воздуха, Тиффани попыталась привстать и задела ногой что-то под скамейкой. Это был маленький черный саквояж, на ручке которого красовалась бирка: «Элизабет Кэтрин Реддл».

Через полчаса, прижимая этот саквояж к груди, Тиффани сошла с поезда на несуществующей станции Чаринг-Кросс.

* * *

Сняв кашу с огня и ловко разлив ее по трем тарелкам, она еще раз заглянула в холодильник, мысленно дополнила список покупок и отправилась на второй этаж. Сперва — отчасти по привычке, отчасти, чтобы собраться с мыслями — к Альфреду, за тяжелую дубовую дверь, с небольшим аккуратным тазиком прохладной воды и полотенцем. В этот час он обычно уже не спит, полусидя на высокой кровати, а быстро-быстро, почти не глядя, перелистывает какие-то заметки, стопкой громоздящиеся на тумбочке, что-то откладывает в сторону, что-то подносит к глазам. «В моем возрасте крепкий сон — редкий гость», — отшучивался он, хотя и от успокой-чая, который Тиффани заваривала каждый вечер, не отказывался. Помогало не очень.

Она часто думала о том, как верно и неумолимо немощь подтачивает дух этого человека, и мысли ее тогда начинали ходить по кругу, как по рельсам. Деятельная натура не позволяла Тиффани опуститься до бездеятельной жалости, а найти какой-то выход, какое-то особое, неиспробованное лекарство — ей не давалось. До того, как Альфред посвятил ее в поиски Тома, она думала, что, может быть, попала в этот чудной «Лондон», чтобы скрасить его последние дни, как это получилось с отцом Роланда. После — делала это, не задумываясь, как делала многое, многое, многое другое.

Тиффани бесшумно отворила дверь, поставила тазик в изножье кровати, быстро прошла по ковру к окну, отдернула занавески. Обернулась:

— Guten Morgen! — строго сказала она. Альфред, конечно, не спал. — Und Wie war deine Nacht?

— Denn schlaflos ist ja der Kranken Schlaf und lauscht und sieht alles…* — пробормотал он, все еще глядя в записную книжку. Как он видел в этом полумраке? — И тебе доброго утра, дорогая Элизабет. Сегодня, как я понимаю, день еще более насыщенный, чем вчера?

— Не более и не менее, — пожала она плечами, взбивая подушку. Она, впрочем, ответила бы так в любом случае.

В комнату Тома она постучалась сперва чуть тише, зачем чуть громче, чем следовало. Он уже проснулся, но так и не вылез из-под одеяла, а накрылся им с головой, словно палаткой. Его выдавал только шелест страниц. Уже успел навестить книжный шкаф в коридоре, догадалась Тиффани.

— Доброе утро, Том, — буднично сказала она, приоткрывая форточку. — Интересная книга?

— Да, — без малейшего смущения отозвался Том и высунул голову. В список покупок добавилась расческа.

— Дай посмотреть, — попросила она.

Это оказалась Гекслиева «О положении человека в ряду органических существ» *, раскрытая на знаменитой гравюре: скелеты обезьян выстроились в очередь за скелетом человека. Судя по всему, именно она и поразила воображение Тома больше всего.

— Альфред сказал, книжки можно брать, — сообщил он, перехватив взгляд девочки. Это могло быть правдой, а могло и не быть.

— Но он вряд ли разрешил смотреть их в темноте, — заметила Тиффани, берясь за ручку двери. — Разве что ты захочешь носить очки. Начинай-ка одеваться, каша стынет.

— Ненавижу очкариков, — совершенно беззлобно сказал Том и соскочил с кровати.

К некоторым вещам она привыкала долго, к некоторым — моментально. Проще всего было привыкнуть к хорошему: к электричеству, к свежему хлебу, который не надо печь, к бутылке молока в холодильнике, которое не требует подниматься в четыре утра. Ей, пожалуй, даже не было за это неловко — когда ты на своем опыте узнаешь цену этому труду, то освобождение от него принимаешь не со стыдом, а с благодарностью.

Труднее далась здешняя теснота. По меркам Меловых холмов лондонцы жили буквально друг у друга на головах и будто этого не замечали, и ладно бы только это: порой казалось, что определенная площадь земли может выдать только определенное количество благодати, и в Лондоне ее явно не хватало. Если Тиффани было непросто постичь концепцию многоквартирных домов, то в работные дома она вовсе не верила, пока один — из последних! — не увидела своими глазами (знание, без которого она жила бы счастливее).

Но учиться этой новой жизни приходилось, и быстро. В поисках, активная часть которых почти целиком легла на плечи Тиффани, ей часто приходилось то ехать на трамвае к черту на рога, то ругаться до хрипоты с нянечкой в каком-нибудь роддоме, куда ее привел очередной ложный след. До того, как девочка смогла наладить кое-какую связь с Литтл-Хэнглтоном и вызнать подробности неудачной женитьбы своего «брата», таких следов было много. Ей в память врезался апрель 1931-го: бурная переписка с начальницей приюта где-то в Саутварке, полная уверенность, что паззл, наконец, сложился, и два письма, пришедших в одно утро. Первое было от Фрэнка Брайса, единственного обитателя дома Реддлов, который с охотой ответил на письмо «мисс Элизабет». Из этого письма становилось ясно, что искать нужно мальчика четырех лет, и будто бы еще ее «брат», некто Том, как-то в сердцах обмолвился, что «эта ведьма хотела назвать свое отродье в его честь». Письмо Тиффани сохранила, испещрив его красным карандашом, будто текст на незнакомом языке: «узнать, кто такой Том», «Меропа Гонт — ???». И еще обиженное, на полях: «с каких пор «ведьма» — оскорбление?».

Второе письмо было немногословным. «Дорогая Элизабет! Ждем Вас с нетерпением. Вкладываю фото Пенни Реддл. Она вне себя от счастья. С наилучшими пожеланиями…». Пенни Реддл оказалась очаровательной светловолосой девочкой на два года старше, чем нужно.

Альфред тогда сказал, что Тиффани может извиниться по почте, но не стал ее останавливать, когда та вместо этого набила коробку теплыми вещами, конфетами и книгами и отправилась в Саутварк. То была ужасная, грубая ошибка, потому что уйти от рыдающей Пенни было нельзя, невозможно, жестоко, и Тиффани потом еще долго снился темный узкий коридор приюта, железная кровать в углу, облупившаяся краска на подоконнике.

— Она нарочно сказала ей заранее, — зло бросила Тиффани, когда вернулась домой. — Боялась, что мы пойдем на попятную.

Злость была на себя. Нашлась благодетельница. Почему она вообще решила, что каким угодно подарком сможет откупиться от втоптанной в грязь Пенниной надежды?

Альфред обнял ее той рукой, что двигалась свободнее, и ничего не сказал.

Всю свою недолгую жизнь Тиффани училась шить, варить сыр, лечить раны, успокаивать боль тихим словом, и канитель с перепиской и трамваями застала ее врасплох. Но каждый ложный след упрямо вел ее к одному, к одному — к тому моменту, когда они с Томом рука об руку вышли из дверей приюта Вула, и, пожалуй, в тот момент ей казалось, что все труды оплачены и все тревоги позади. Только теперь ей стало ясно, что тревог меньше не стало, а труды и вовсе преумножились.

В кухню Том зашел бесшумно, как кот, но лишь со второй попытки — сперва он был отослан мыть руки.

— Тебе нужна своя чашка, — сказала Тиффани, когда с кашей было покончено. Ел он тоже бесшумно и очень быстро. — Которая это будет?

Предложение Тому понравилось, и девочка догадалась, что в приюте у него такой роскоши не было. Он ткнул пальцем в ту, что с синим контуром, и торопливо придвинул ее к себе. Затем они вместе изучили, на каком крючке висит его полотенце, и убедились, что до полочки с зубными щетками Том дотягивается. Тиффани уже успела заметить, что бытовые мелочи его успокаивают, и принимает их он как должное, но с жадно-нетерпеливым выражением.

— Почему ты не моешь посуду магией? — спросил он, когда Тиффани убирала со стола. Он явно выбрал ее в союзники по этому вопросу и теперь чуть что поднимал животрепещущую тему.

— Руками проще — это раз, — ответила Тиффани, пристально рассматривая тарелку — чисто ли вымыто? — Ты же не чешешь левое ухо правой рукой?

Том немедленно попробовал так сделать.

— Во-вторых, магию лучше беречь для тех случаев, когда без нее нельзя, иначе это просто бессмысленное боффо*, — добавила она.

— Это заклинание? — быстро спросил Том.

— Это, скорее, трюки вроде ярморочных…

— А-а, — разочарованно протянул он. Не давая Тиффани сменить тему, Том тут же спросил: — А настоящим заклинаниям ты меня научишь?

Этот вопрос он задал ей еще вчера, и у девочки было время над ним поразмыслить.

— Вообще-то есть один прием, которому я хотела бы тебя обучить.

* * *

Этот прием ей самой пришлось вспоминать на ходу, когда, выбравшись на привокзальную площадь, Тиффани упала на скамейку. Ноги не держали. Мимо сновали прохожие, не глядя на тощую девочку с саквояжем на острых коленках — должно быть, ждет родителей…

Девочке было не столько страшно, сколько совершенно неясно — а что же делать дальше? Обыск собственных карманов ничего больше не дал, и Тиффани расстегнула саквояж и осторожно заглянула внутрь.

Тут она вновь убедилась, что это все либо сон, либо какая-то совсем уж чужая жизнь, потому что тонкие сорочки с вышитыми вензелями и платья из дорогущей ткани никак не могли ей принадлежать. Захотелось поскорее защелкнуть застежку и вернуть находку этой самой Элизабет Кэтрин Реддл, кто бы они ни была, но, на счастье Тиффани, уголок письма в ворохе одежды ей помешал.

Письмо гласило:

"Дорогая Элизабет!

Рад, безумно рад приветствовать тебя в Лондоне. Думаю, письмо ты получишь еще в Литл-Хэнглтоне, но мое приветствие будет с тобой всю дорогу.

Рекомендую тебе взять его с собой, чтобы без приключений добраться от вокзала до Гайд-Парк Кресент. На обороте я начертил схему пути…"

Тиффани тут же перевернула листок. И правда!

Автором письма был, конечно, Альфред Реддл. Оставшиеся два листа он сокрушался по поводу своей болезни, которая помешала ему приехать на вокзал, и предлагал родителям Элизабет дать телеграмму, если им покажется, что ей будет нужен провожатый (чего, как видно, они делать не стали). Все это нисколько не внесло ясность в положение Тиффани, но теперь она, по крайней мере, знала, кому возвращать Элизин багаж.

О том, как она добралась — не без приключений — до Гайд-Парка и там окончательно потерялась, как нашлась, как Альфред, шаркая, встретил ее в прихожей, как назвал ее чужим именем, но с такой печалью в голосе, что Тиффани не посмела ему возразить, можно было бы писать отдельную книгу. Книга была бы не богата на события, но полна переживаниями, и содержала бы как минимум одно колдовство.

Понимаете, схема, начерченная все еще твердой рукой Альфреда, говорила Тиффани не больше, чем вам скажут трещинки на панцире черепахи. Она, в конце концов, никогда прежде не видела метро. Выбираться пришлось с помощью магии, и так свершилось первое Тиффанино колдунство в незнакомом мире. Уже много дней спустя, когда стало ясно, что мир чужой, она с благодарностью думала о том, что кое-что из дома все же прихватила.

— Надеюсь, тебе оно нескоро понадобится, но мне будет спокойнее, если ты этому научишься, — сказала Тиффани, проверяя, все ли окна закрыты, погашен ли газ, выключена ли вода. В этом мире возможностей совершить ошибку было предостаточно, и многажды было такое, что в середине дня ее будто кипятком поливало: а ну как утюг остался греться? Представлять, как Альфред выбирается из горящего дома, было физически больно.

— Сейчас?

— Нет, вечерком. Оно несложное, но требует сосредоточения, а у нас с тобой важное дело. Мы, видишь ли, идем выбирать тебе новые ботинки.

* * *

Ботинками, конечно, дело не ограничилось, и к ним добавилось несколько рубашек, пара брюк и еще кое-что по мелочи. Прежде Тиффани не приходилось выбирать одежду ребенку, и ее ставило в тупик буквально все: это не слишком ли дорого? А это, напротив, не дешево ли до подозрительного? Брать одежду на вырост или жить моментом? Какой цвет практичнее? Единственный вопрос, в котором она почувствовала себя уверенно — приобретение свитера. Отличать хорошую шерсть она умела.

Время приближалось к полудню, когда Тиффани решила дать себе и Тому передышку. На второй день их знакомства она научилась понимать, когда он устает: чуть тянет руку, чаще смотрит себе под ноги, подолгу молчит и изо всех сил делает вид, будто все в порядке. Отягченные двумя свертками, они примостились на скамейке у какой-то уличной лавчонки и потягивали горячий шоколад по два пенса за чашку. Тиффани поколебалась, когда делала этот выбор — с одной стороны, перебивать аппетит преступно, с другой — уличной еде она не доверяла, а перед хот-догами вовсе испытывала легкое отвращение. Блаженная физиономия Тома, впрочем, все окупала.

— Куда теперь? — спросила она, когда с шоколадом было покончено. Пожалуй, ради него с этим Лондоном можно было и примириться. — Мы тебя уже приодели что надо, но, может быть, ты хочешь чего-нибудь такого, для души?

Том с сожалением посмотрел на проступившее дно чашки, затем на тетушку.

— Для души?

— Игрушки, книжки, — начала Тиффани и запнулась. У нее было две старших сестры, три старших брата и еще младший Винворт, который, едва только полюбив драки и рыбалку, бросил ей докучать и потерялся в стае других деревенских мальчишек. Было это на его пятилетие, и теперь она поняла, что не знает, чего может хотеть душа шестилетнего ребенка. Шестилетний ребенок рядом, видно, тоже это понял.

— Игрушки, — с легким презрением повторил он.

— Стало быть, книжки? — догадалась Тиффани.

Зря она вообще вспомнила про Винворта. Солнечный майский день вокруг на секунду почернел. Лондон был неплох — со всем этим его горячим шоколадом, звенящими трамваями и сияющий на солнце Темзой, но иногда она жизнь была готова отдать, чтобы упасть в траву на Меловых холмах.

Не ответив, Том перевел взгляд куда-то на другую сторону улицы. Тиффани посмотрела туда же и поняла, что за книжками далеко идти не придется. Внушительную вишнево-красную дверь магазинчика через дорогу украшала вывеска: “А. З. ФЕЛЛ & CO. АНТИКВАРНЫЕ И РЕДКИЕ КНИГИ”.

— Мы только на посмотрение, — предупредила она, пропуская Тома вперед. Колокольчик на двери тихонько звякнул, и сразу стало очень тихо и чуть темно.

Когда глаза привыкли к сумраку, стал виден небольшой круглый зал с четырьмя колоннами; где-то наверху, судя по всему, было окно, и в самом центре было чуть светлее. Если прежде у Тиффани и были какие-то надежды насчет своих покупательных способностей в антикварном магазине, то теперь они погасли так же, как и солнечный свет за мутноватыми стеклами. В тусклых лучах стояла золотая пыль, в сумраке поблескивали тиснения на потрепанных корешках. Все вокруг выглядело страшно дорого и оттого позволяло себе быть в небольшом беспорядке. Глушащие звук расшитые ковры чуть местами чуть протерты, подлокотники роскошных кресел не мешало бы слегка почистить, а книги на столиках лежали будто не на продажу, а для работы — случайными стопками и поодиночке, раскрытые и с множеством закладок. Где-то в глубине ударили часы. Было ровно двенадцать.

Том выпустил ее руку и подкрался к какой-то полке, будто с самого начала знал, что ищет — а может, и в самом деле знал? Он тут же выцепил какой-то небольшой справочник с цветными вклейками, и оказалось, что это пособие по хирургии. Тиффани осторожно опустилась в кресло рядом, и ее охватило сперва странно чувство тесноты — не неприятное, а утешительное, а потом сделалось уютно. Только сейчас она поняла, как устала на самом деле, и с благодарностью откинулась на спинку кресла, запрокинула голову. Всюду, сколько хватало глаз, высились полки, и не было видно, как в полутьме они сливаются с потолком. Из-за этих-то полок и вышел А. З. Фелл собственной персоной — он же Азирафаэль, Ангел Начал, хранитель Эдема, воин Божий, букинист и рыцарь Круглого стола.

Ни Тиффани, ни Том, конечно, не были в курсе полного списка его титулов. Их смертному и земному взору предстал чуть седеющий полноватый мужчина слегка под сорок в костюме под стать магазину — мягкая роскошь, видавшая виды. Может быть, из них двоих только Тиффани — и лишь благодаря тренировке, а не способностям — почувствовала, что его полуулыбка будто бы отбрасывает солнечные зайчики. Ангел Начал и букинист подмигнул Тиффани (та торопливо поднялась) и присел на корточки рядом с Томом.

— Интересуетесь биологией, молодой человек?

Ни Том, ни Тиффани, конечно, не могли знать чудную торговую политику этого заведения: усложнить, сколь возможно, покупку книг, а еще лучше — предотвратить ее вовсе, чтобы не разбазаривать коллекцию, равной которой нет и не было на свете. Чего стоила одна только подборка Нечестивых Библий! Но скромно одетые мальчик и девочка явно не планировали скупать редчайшие издания XVII века, и оттого-то Азирафаэль и был с ними приветлив.

Кроме того, он был ангел, а ангелы всегда приветливы с детьми, даже если это ведьма и Темный Лорд.

Том, однако, отвечать на это не спешил. Он подозрительно взглянул на Азирафаэля и одарил его мрачным:

— Ага.

— Сэр, прошу нас извинить за беспокойство. Мы здесь для посмотрения, — подала голос Тиффани. И уже тише обратилась к Тому: — Том, прости, кажется, тут мы ничего не найдем.

— Но мне нужно что-нибудь для души, — убежденно сказал он. — И тут столько всего!

С этим нельзя было поспорить, но, стоило Тиффани открыть рот, чтобы объяснить ему, что такое Залог и Аукцион, как Том вперил свой вчерашний немигающий взгляд в Азирафаэля и внятно сказал:

— Вот эта книга мне нужна. Для души.

Какую-то страшную секунду они таращились друг на друга, и Тиффани, не видевшая их лиц, чуть не бросилась вперед, сама не зная, что будет делать, и тут Азирафаэль негромко рассмеялся:

— Том, отчего же вы сразу не сказали, что на самом деле вас интересует не биология, а магия?

В зале даже будто посветлело. Том отвел взгляд и впервые Тиффани увидела, как он заливается румянцем: краснели не только его щеки, а весь он до кончиков ушей, дотронься — обожжет. Зато ей самой сразу стало весело и легко.

— Вы тоже!.. Э-э, сэр, — вырвалось у нее. Она и сама не отдавала себе отчета, до чего одиноко чувствовала себя, пока не встретила Тома. Пока не побудешь последней ведьмой на земле, не поймешь, как это страшно.

— Немного, — смутился Азирафаэль. Вообще-то ангелам волошба не полагается, инструментарий у них четко регламентирован. И снова посмотрел на Тома: — Так чего же жаждет ваша душа?

Разговор сразу перетек в более оживленное русло, будто на чужбине встретились три соотечественника и стали вместе вспоминать, почем дома был проезд на трамвае. Том быстро пришел в себя и теперь Тиффани уже со стороны наблюдала, как он подбивает клинья к Азирафаэлю: нет ли у того каких полезных колдунств? Тот не спешил делиться рецептами и, в свою очередь, осторожно расспрашивал мальчика: а часто он так делает? Только когда ему что-то нужно?

— Или если мне кто-то мешает, — подтвердил Том.

…Когда Дамблдор пришел навестить одиннадцатилетнего Томми, тот уже знал, что он особенный, но научился и скрывать кое-какие эпизоды, которыми, может быть, и гордился. Томми шестилетний гордился, не стесняясь. Тиффани смотрела на него будто другими глазами и не то, чтобы не узнавала, а узнавала иначе. Я бы солгала, если сказала, что в ней вдруг проснулись страх или отвращение, наоборот, скорее, острая, удушающая жалость и еще одна, не до конца оформившаяся мысль: “Дело-то, похоже, серьезное”.

Откуда-то возникли три сервизные чашечки — белый костяной фарфор с золотящимся ободком — а в чашечках дымились крепкий кофе для Азирафаэля, цикорий для Тиффани и горячий шоколад для Тома.

— А вы, Элиза? — спросил Азирафаэль, который, впрочем, так и не открыл им свое истинное имя. — У вас тоже есть способности к гипнозу?

— Ну, я знаю кое-какие Слова, они могут успокоить лошадь или овцу, если та упрямится, — задумчиво ответила Тиффани. — Для людей есть похожие, но с ними лучше разговаривать…

— А я тоже могу говорить слова животным, — перебил ее Том, нетерпеливо поглядывая то на Азирафаэля, то на Тиффани. — Со мной разговаривают змеи.

— Надо же, и у меня есть знакомая змея! — оживился Азирафаэль. — Правда, большую часть времени она ходит на двух ногах и носит очки.

— Это очкастая змея, — со знанием дела заявил Том. — Насчет ног не знаю.

Они обсудили еще несколько важных тем; время близилось к обеду, и Тиффани пора было чем-нибудь накормить названного племянника, а Азирафаэлю пора было закрывать магазинчик до следующего утра, чтобы, не приведи Господь, не забрел еще кто-нибудь. Расставались они почти друзьями: ангел несколько раз взял с них обещание приходить еще, только пораньше, Том раззадорился настолько, что его “до свидания” прозвучало почти тепло.

То ли Азирафаэль решил, что магия — случай из ряда вон выходящий, то ли просто так глянулись ангелу эти серьезные мальчик и девочка, но в тот день впервые за очень долгое время А. З. Фелл пошел на неслыханное сокращение своей коллекции на целых два экземпляра — конечно, не инкунабулы и рукописи, вряд ли детям это будет интересно, а…

— Эта книга, строго говоря, находится на стыке биологии и магии, — объяснил он Тому, раскрывая на титульном листе небольшое потрепанное издание, — и написана отменно. Саламандер — это первое имя в магической зоологии, так что вам, молодой человек, должно быть любопытно. Первый выпуск 1927 года*, между прочим, теперь уже большая редкость.

Том вцепился в книгу так, что костяшки пальцев побелели.

— А вам, дорогая Элиза, — обратился к ней Азирафаэль чуть виновато, — я бы хотел подарить на память что-нибудь менее потрепанное, но, к сожалению, эта книга слишком многое пережила. Вы, кажется, упомянули, что интересуетесь флорой меловых обнажений?

— Э-э, я всего лишь сказала, что люблю цветы, которые растут на известняках, — возразила девочка.

— Тогда эта книга была написана для вас, юная леди. Осторожнее, здесь обложка обернута картоном…

* * *

Сразу по возвращении Тиффани принялась разбирать покупки, рассовывая их по ящикам в комнате Тома. Тот уже забрался с ногами на кровать и жадно перелистывал книгу, делая пальцами закладки сразу в нескольких местах.

— Через полчаса я спущусь готовить обед, — предупредила девочка, а сама взяла в руки сверток, который постеснялась открывать прямо в магазине. Вес показался каким-то ладным, странно знакомым. Аккуратно вспоров картон по краю, она взглянула на обложку, как смотрят на лицо любимого, давно умершего человека.

Книга называлась “Цветы холмов”* и будто только сейчас была снята с полки в ее родном доме.

Тиффани подержала ее в руках, тупо глядя на выцветший букет на обложке. Раскрыла на первой попавшейся странице. Ей в лицо пахнуло сырой травой, медом, закатным солнцем. Ей захотелось погрузить руки в страницы, спрятать их по локоть в Цветах Холмов, зарыться в них с головой, упасть ничком, не шевелиться, врасти в землю. Ей захотелось прямо сейчас вскочить и бежать, бежать, бежать, пока не закончится эта земля и весь этот мир и не покажутся на горизонте Меловые холмы. Ей захотелось плакать.

— Ты плачешь? — спросил Том.

На странице с изображением истода известнякового расплывалась большая грустная капля.

— Том, — сдавленно сказала Тиффани.

— Плачешь, — утвердительно сказал он и наклонился ближе, как будто хотел получше рассмотреть. Или, может быть, утешить?..

— Я очень скучаю по дому, — попыталась улыбнуться она.

— Ты про ту деревню, про которую Альфред говорил? — он чуть дернул уголком рта.

— Нет, — Тиффани прижала пальцы к носу, и тут безо всякого предупреждения ведьминское чутье подсказало ей, что нужно сделать, вернее, что сейчас случится. — Я на самом деле не оттуда.

У него тоже было какое-то чутье, потому что темные глаза смотрели страшно внимательно.

— Я из другого мира.

---

Примечания:

* Сон у болящих — не сон. // Все, что вокруг, различает он явственно, // Дремлет, а внемлет всему... Софокл, «Филоктет». Пер. С. С. Шервинского.

* Книга английского биолога и популяризатора дарвиновской теории Гексли Томаса Генри, выпущенная в 1863 году.

* В цикле у Праттчетта “боффо” — это “трюки и антураж, создающие образ Настоящей Ведьмы, как её себе представляют селяне”. Используется для того, чтобы вызвать у означенных селян настороженное уважение.

* Конечно, это знаменитые “Фантастические твари и где они обитают”.

* “Цветы холмов”, упомянутая в книге “Маленький свободный народец”, существует на самом деле. Цитирую сноску: “Терри Пратчетт утверждал, что у него есть собственный экземпляр старой книжицы под названием «Дикие цветы меловых холмов» (Wild Flowers of the Chalk), её автор — Джон Скотт Леннокс Гилмор, год издания — 1947”. Я нашла ее в сети, очень милая.

Примечания:

Ребят, я тут начала визуалочку к тексту подбирать (в шапке продублирую на всякий).

https://ru.pinterest.com/123698745mdh/kindergarten-is-too-late/

Чувствую, запутанно получилось, но вроде все эти хвосты я в будущих главах смогу развязать

---

Том дулся на нее три дня.

Тиффани переносила это стоически, мастерски делая вид, будто ничего, собственно, не поменялось. Утром она отправлялась в лавочку за молоком или свежей булкой, вечером бралась за тряпку для пыли, утром — поднималась с тостами и чашечкой кофе к Альфреду, вечером — отбирала белье для прачечной, утром — мыла тарелки… Внутри ушастой русой головы Тиффани все это время крутилось бесконечное немое, но оттого не менее страшное кино, которое запечатлело события того вечера как бы со стороны: вот они с Томом сидят на кровати рядышком, он — с неестественно прямой спиной, сложив руки на коленях; вот, как в замедленной съемке, он поворачивает голову и смотрит на нее долгим, внимательным, чернильным взглядом. Кино немое, и где-то за кадром звучит рассказ о том, как Тиффани Болен стала Элизабет Реддл, но все внимание зрителя — на этих злых глазах на пол-экрана.

— То есть ты не Элиза, — заключил он, когда рассказ отзвучал.

— Нет, — подтвердила Тиффани.

— И не моя тетя.

— Тоже нет, но это как раз ничего не меняет, — сказала Тиффани, уже углядевшая опасность, но еще не осознавшая ее величину.

— Понятно, — ответил Том таким голосом, что герань на окне почернела. — А назад ты когда?

— Может быть, и никогда, — осторожно сказала Тиффани, стараясь не думать о том, что эта фраза значат для нее самой.

— То есть может быть и когда? — допытывался он.

Тиффани чуть качнула головой, мол, не знаю. Ей снова приходилось выбирать слова, и она не могла спешить.

— Скорее нет, чем да, — подумав, ответила девочка. — Я здесь уже больше года, я совсем не понимаю, как здесь оказалась, и точно не знаю, как попасть назад. Здесь у меня много дел, а сейчас стало еще больше, и непохоже, чтобы нашелся кто-то еще, чтобы этим заняться. Понимаешь, у меня дома ведьма ну никак не может бросить свой Удел, даже если ей очень хочется.

— Твой Удел там, — сердито сказал Том. — А тебе хочется назад?

Тиффани ответила на секунду позже, чем следовало, и это решило дело. Горшок с геранью треснул в очередной раз, не пережив присутствия в комнате одной маленькой и очень злой души, и с того дня Том едва ли сказал ей хотя бы двадцать слов.

Тиффани, не чувствуя за собой ничего непростительного, сперва не восприняла это всерьез, а зря. Том спускался в кухню, и его недоброе присутствие можно было ощутить спиной, Тиффани заходила в его комнату, и температура падала сразу градусов на десять.

«Но я же сказала тебе все, как есть!» — однажды закричала она, позабыв, что наверху дремлет некрепким сном Альфред. Видно, ее колдовство здорово сшиблось с его магией, потому что тарелка с сырниками, стоявшая перед Томом, треснула пополам. Он резко отъехал на стуле с таким выражением лица, будто Тиффани ее руками о свою голову сломала. «Когда могла, тогда и сказала! Дай сюда, осторожнее, осколки, не дергайся…».

— Ты сказала, потому что тебе та книжка попалась, — проницательно заметил Том. — А так, может, и не сказала бы.

— Сказала бы.

— Нет.

Разговор получился дурацкий, состоящий в основном из усталых «да» и упрямых «нет», но после него Тиффани как-то внутренне собралась и странно успокоилась — может, решила, что тарелка разбилась на счастье. Во всяком случае, она без страха погрузилась в домашнюю рутину, ожидая, когда Том оттает, а там и согреется.

Сперва девочка ломала голову над тем, как объяснить происходящее Альфреду, но здесь Том неосознанно пришел ей на помощь: он стал проводить со стариком так много времени, что тот и не заметил, как холоден мальчик со своей названной тетушкой. Порой она заглядывала в комнату наверху — отдернуть шторы, напомнить, что скоро время полдника, принести почту — и раз за разом видела одну и ту же картину: Альфред и Том склонились над какой-нибудь книгой, чаще всего снабженной картинками (хотя Том для своего возраста читал вполне сносно), чаще всего — по естествознанию. Альфред так радовался этим посиделкам, что даже почувствовал себя несколько лучше, да и сон его поздоровел. «Нет худа без добра», — думала Тиффани, аккуратно прикрывая за собой дверь. Но было и худо: с ней Том держался как с чужой, и непонятно было, как долго он собирается это делать.

Так Тиффани на своем опыте узнала, что наистрашнейшим грехом лорд Волдеморт считает предательство — по отношению к нему, конечно.

Того она не узнала или не сообразила сразу, что счесть ее предательницей Том мог лишь в одном случае — если он сперва посчитал ее другом. За всем этим Тиффани так и не обратила внимания, как легко, с первой попытки, Том поверил в другой мир — только потому, что она сказала ему, будто бы этот мир существует. Но об этом, собственно, и пойдет речь.

Утром четвертого дня Том пропал.

Обнаружилось это вот как: ровно в семь утра в дверь Альфреда Реддла сперва постучалась, а потом и зашла его любимая внучка Элиза с кофейником и пачкой писем в руках, и, пока он просматривал почту, тихонько скрылась в противоположной комнате. С четверть часа в доме стояла предгрозовая тишина, а потом Элиза ворвалась уже без стука, бледная как мел и почему-то с кровавой кляксой варенья на нагрудном кармане. Альфред только взглянуть на нее успел, а Элиза уже прислонила к его лбу пять прохладных пальцев каким-то ловким и властным жестом и сказала:

— Простите, дедушка, мне сейчас надо бежать, не знаю, надолго ли, а вам лучше будет пока отдохнуть, — и добавила еще одно Слово, которому ее в свое время научила матушка Ветровоск. Альфред тут же провалился в глубокий сон без сновидений.

Тиффани же опять метнулась в опустевшую комнату Тома, обвела ее диким взглядом, схватила со стола какой-то огрызок карандаша, бросилась вниз, на бегу подхватила метлу и выскочила из дома, как пробка из бутылки с забродившим соком.

Со стороны могло показаться, что юная ведьма лишилась разума, тогда как она, напротив, проявляла чудеса сообразительности. Когда Тиффани открыла дверь в комнату и увидела аккуратно заправленную пустую постель, то будто провалилась со второго этажа прямо в подвал. Ровно через пятнадцать минут ей стало ясно, что Тома нигде нет, шестнадцатую минуту она потратила на то, чтобы отвлечь Альфреда от этих событий, семнадцатую — на поиски предмета, который точно побывал у мальчика в руках и ни одной минуты на то, чтобы стереть с платья второпях посаженное пятно (на верхней полке кладовой нашлась незакрытая банка с вареньем и ни одного ребенка). Ей сейчас не было дела до того, как она выглядит.

Раннеутренняя ничего не подозревающая Гайд-Парк Кресент встретила ее мирным шелестом зелени и переливов теней с золотыми лучами на мостовой. Тиффани замерла, болезненно прислушиваясь. Перехватила метлу покрепче, оперлась на нее — ноги не держали. Хорошо было бы сейчас сплести путанку, но у нее руки дрожат, не выйдет дела. Куда бежать? В полицию? Она вдруг с холодной ясностью осознала, что они с Альфредом и Томом одни не только в Лондоне, но и на всем белом свете. Кто бы ни жил в Литл-Хэнглтоне, от них никакой помощи ждать не стоит. Даже Том сразу это понял, и отправился, видимо, куда угодно, но не в деревню. Но куда? Назад в приют? Немыслимо, он всем существом старался оттуда убраться, да и отправься он назад, искать его там не стоит, его быстро вернут. Думай, Тиффани, думай.

Вспышка, будто рисунок, подсвеченный фонариком с другой стороны: стол в его комнате. Важно не только то, что на нем лежит, но и то, чего нет. Лежит: карандаш. Не лежит?

— «Фантастические твари», — прошептала Тиффани и сорвалась с места.

…На ее счастье, в тот день Азирафаэль решил открыть магазинчик и даже не забыл перевернуть табличку “ЗАКРЫТО”. Утро началось с чашечки крепчайшего кофе и свежего каталога Сотбис, но мыслями он был далеко: по своим каналам Азирафаэль выведал, что скоро кое-кто попробует сбыть Черный часослов работы самого Антония Бургундского⁽¹⁾, и эту сделку позарез надо было перекусить посередине, да так, чтобы часослов, угольно-черный и сияющий одновременно, оказался в его коллекции.

— А, Элиза! — воскликнул он, только лишь звякнул колокольчик у двери. — Сегодня вы одна, без Тома? И что это у вас на платье?..

Затем он разглядел ее лицо.

— Сэр, вы должны мне помочь, — выпалила девочка, прислонившись к двери взмокшей спиной. Бежала ли она, ехала ли на трамвае или всю дорогу летела на метле — это я оставлю за кадром.

Обычно в этом месте героиня говорит сбивчиво и сморкается в припасенный платок, но Тиффани изложила суть дела коротко и точно, насколько ей позволяло сбитое дыхание. Когда ищешь пропавшего ребенка, на счету каждая минута. Азирафаэль жестом попросил ее отодвинуться от двери, и вновь табличка повернулась к миру стороной “ЗАКРЫТО”.

— Дорогая моя, но почему же не полиция? — спросил он.

Что ей было ответить? Что в ее мире на поиски снаряжается вся деревня с факелами и идет по лесу, взявшись за руки, прочесывая его, точно гребень? Нет на ее улице людей, которых она могла бы одним свистом построить в такой гребень, да и по Лондону им не пройдешься. Кроме того, ведьма сама должна исправлять то, что натворила.

— Мы и так потеряли кучу времени, — вместо этого сказала она. — Его надо искать его с магией, а не с фонарем, да поскорее. Сэр, могу я рассчитывать на вашу помощь?

Азирафаэль тяжело вздохнул. Я не буду подробно углубляться в устройство ангельской иерархии, чтобы объяснить, какую должность он занимал в своей конторе, но, выражаясь попросту, поиски исчезнувших детей не входили в его обязанности, а излишнее вмешательство в дела людские и вовсе не приветствовалось. Однако Тиффани смотрела на него так, словно дырку хотела просверлить, она даже дышать почти перестала, она словно она увидела незаметный для смертных нимб над его макушкой и поняла, что он-то ей поможет, должен помочь, не может не помочь.

— Я проведу это по документам как еженедельную благодать, — сдался он, и Тиффани выдохнула с таким облегчением, что так и не спросила, что такое благодать.

Она тут же по-хозяйски спустила с ближайшего кресла стопку фолиантов и с благодарной усталостью упала туда, где они только что лежали, сунула руку в нагрудный карман, и на ее ладони оказался карандашик.

— У меня есть вот это, — сказала она так, будто это все объясняло. — Вчера вечером он наверняка держал его в руках и, наверное, даже немного погрыз.

— Предлагаете пустить по следу ищейку? — догадался Азирафаэль.

— Не время шутить, сэр, — нетерпеливо дернула плечом Тиффани, — нам нужна карта Лондона, самая подробная, какая есть, и, наверное, кошка, а еще лучше — канарейка в клетке, будет что-то вроде путанки, только я раньше таких больших не делала, придется вам подсобить…

— Элиза, — осторожно прервал ее ангел, — сколько вам лет?

Тиффани быстро взглянула на него. Леди на такой вопрос обычно фыркают, но ведьма может и ответить, еще и накинет пару десятков сверху для пущей солидности.

— Тринадцать, — с достоинством сказала она.

— То есть я правильно понимаю, что вы сейчас должны быть курсе на третьем, самое большее — на четвертом?

— Каком еще курсе? — сердито переспросила Тиффани. Ее можно было понять — разговор как-то не ладился, время шло, а А. З. Фелл будто не понимал всей серьезности происходящего. — Путанкам не учат на курсах, мне про них рассказала мисс Тик. Или вы про Незримый Университет?

— Нет, Элиза, я про Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс, что в Шотландии, — терпеливо сказал Азирафаэль.

— Где?

* * *

Если раньше их разговор не клеился, то теперь, напротив, пошел гораздо бойчее, но со многочисленными взаимными разоблачениями. Вообразите себе разведчика, который прибывает на место, осматривается, начинает налаживать связи и вдруг по особому портсигару опознает коллегу из своей же службы. Вместе они проводят несколько блестящих операций, а потом в непринужденной беседе выясняется, что один из них — инопланетянин, а второй — древний лесной дух. И единственная причина, по которой они об этом молчали — абсолютная уверенность в том, что это и так должно быть ясно. Как-то так и ощутили себя ангел и ведьма, нечаянно сведенные судьбой в книжном магазине и только теперь по-настоящему взглянувшие друг на друга.

— … Я почему задал такой вопрос, — оправдывался Азирафаэль, — я был уверен, что вы студентка Хогвартса, а это означало бы, что вам нельзя колдовать в Лондоне, решил напомнить о Надзоре, а тут открылись такие глубины!..

Тиффани молчала. Она сидела, подперев лоб кулачком, и напряженно размышляла. Горечь ее по магии, такой необязательной, но обыденной в Плоском мире, была напрасна. Все это время она, оказывается, не была единственной ведьмой на свете, больше того, магии в этом мире было хоть отбавляй, Квизиции нет и в помине, и все-таки волшебники жили в глубоком подполье. Она не то, чтобы скучала по их с Томом исключительности, просто было очень дико осознавать, что мир, пусть незнакомый, но живущий по каким-то правилам, вроде бы ею изученным, имеет и второй, секретный слой правил.

Может быть, есть и третий? Четвертый? Мир во второй раз становится на голову — не многовато ли?

— Какой еще, к фиглям, Надзор, — шепотом сказала девочка, и прозвучало это скорее как мольба, чем вопрос. Впрочем, она быстро взяла себя в руки, и сразу же — словно в кипяток прыгнула — застыдилась этой минутной потерянности. Что это она теряется на пустом месте, в самом деле? Или не ее прежде того забросило в чужой мир? Или не ищет она пропавшего ребенка, в свете какового факта все на земле теряет значение?!

— Что это меняет в том, как мы будем его искать? — спросила она, подняв, наконец, глаза на Азирафаэля.

Тот устало потер переносицу. Он был одновременно в более и менее затруднительном положении, чем его гостья. С одной стороны, пришелица из другой вселенной в книжном магазинчике — штука неординарная, и в его (довольно детальную, служба обязывала) картину мира Тиффани пока некуда было поставить. С другой — многовековой опыт и легкий нрав подарили ему счастливый талант дорисовывать эту картину, а не корежить мир под нее. Некуда пристроить Тиффани на картине? Ничего, она сама себе место нарисует. Уже начала.

— Да по сути, наверное, ничего, — задумчиво сказал Азирафаэль. — Даже и хорошо, что Надзора за вами нет. Знаете, Элиза, мне кажется, я понял, что вы хотите провернуть. Здесь такая магия не в ходу, у нее несколько другие… принципы, но попытка не пытка. Значит, кошка либо канарейка? А аквариумные рыбки подойдут?

— Вполне, — сказала девочка, легко поднимаясь с места. Растерянности на ее лице как не бывало. В конце концов, если мир дважды становится с ног на голову, это значит, что он снова на ногах.

Привычным жестом юная ведьма с Меловых холмов отряхнула ладони и окинула магазинчик взглядом хозяйки.

— Я не Элиза, сэр, — сказала она второй раз в жизни. — Меня Тиффани зовут.

— Вот и славно, — обрадовался ангел. — Ничего, что мы будем на “ты”?

Наиподробнейшая карта Лондона, которую Азирафаэль смог для нее найти, датировалась ни много ни мало 1865-м годом⁽²⁾. Тиффани скептически поскребла ногтем надписанную дату — она уже знала, что в этом мире, в отличие от ее родного, здания сменяют друг друга куда чаще — но Азирафаэль ее успокоил:

— Уж я-то помню, где да что. Главное, чтобы Томми нашелся на суше, а не, скажем, в реке… — но девочка так прижгла его взглядом, что ангел смущенно закашлялся.

— Он и в реке не пропадет, будьте уверены, — мрачно сказала Тиффани.

Неподъемный дубовый стол они вдвоем перетащили под окно в потолке — не для пущей важности, а чтобы хоть что-то видеть. Пока девочка подсовывала уголки карты под стопки книг и выбирала, куда водрузить огрызок карандаша, Азирафаэль с неожиданной проворностью пробежался вдоль окон, задергивая занавески — сделалось тихо и чуть прохладно, исчез в подсобке на мгновение и вернулся с круглым аквариумом в одной руке и связкой черных витых свечей — в другой. Свечи заняли свои места по углам карты и тут же вспыхнули одна за другой, Азирафаэль даже не стал делать вид, будто щелкает пальцами. "А с вами приятно работать", — чуть было не сказала Тиффани, но вовремя прикусила язык. Она все еще не очень хорошо представляла себе статус ангела относительно волшебника, но догадывалась, что ей сейчас безвозмездно помогает кто-то очень сильный. Что ж, и такую помощь ведьма должна уметь принять.

Одну свечу, тяжелую даже на вид, он поставил на подоконник.

— А для чего это? — подозрительно прищурилась Тиффани.

— Это мы вызываем демона, — буднично ответил Азирафаэль. — Нам, видишь ли, может понадобиться машина, — и с громким стуком поставил аквариум по центру карты. Повинуясь минутному вдохновению, которое всегда сопутствует созданию хорошей путанки, Тиффани бросила карандаш в воду. Бульк!

…Демон прибыл ровно через две минуты четырнадцать секунд (хотя это не так важно для истории, он следил за подобными вещами из спортивного интереса) и обнаружил, что его появление — пронзительный визг тормозов, размеренный “ковбойский” шаг, грохот распахнутой двери — не произвели на присутствующих никакого эффекта.

— А-а, так бы и сказал, что не один, — протянул Кроули (потому что это был он). Впрочем, вглядевшись во тьму магазинчика, а вернее, слегка рассеяв ее взглядом поверх темных очков, он заинтересованно спросил: — Что это за пигалица у тебя?

Поглощенная ритуалом, пигалица забралась на стол с ногами и склонилась над аквариумом так, что вымок кончик косы. Все получалось лучше некуда и в то же время шло совсем не по плану: чувство было такое, будто она внезапно бегло и с отличным произношением заговорила на языке, который никогда не учила. Чувство буквально поднимающее над землей: ей не казалось, что она парит над Темзой образца 1865-го года, так оно и было на самом деле; опусти руки вниз — дотронешься до дна реки, где застыли колючие остовы кораблей, и аквариумные рыбки золотыми лучиками скользят по воде — к морю, к морю… “Что-то чудно”, — подумала она невнятно. Того не знала Тиффани, что впервые столкнулась с магией, сильнее ее самой во много раз.

Кроули присвистнул.

— А у тебя не будет проблем — ну, знаешь, магия, “ворожеи не оставляй” и все такое? Ритуал-то не из рядовых, — вполголоса спросил он у Азирафаэля. Тот чуть качнул головой. Он тоже не мог оторвать взгляда от стола.

— Технически, обряд проводит вот эта девочка, — шепотом объяснил он. — Я сам не при делах и ее отмажу, если понадобится. Собственно, я почему тебя выдернул: тут такая история…

— А девчонка хороша, — одобрительно заметил Кроули, глядя на Тиффани, которая, кажется, уже не касалась коленками карты. — Ты в курсе, что она сюда всю дорогу летела на метле?

— Да хоть на дирижабле, — поморщился Азирафаэль. — Кто она, по-твоему? Волшебница?

— Выглядит второкурсницей, только больно уж тощая.

— Вот и я сначала так подумал. Слушай, даже не знаю, с чего начать… Слышал про миф о черепахе?..

…Их торопливого перешептывания девочка, конечно, не заметила. Ее руки были по локоть в нарисованной Темзе.

— Есть! Вижу! — выкрикнула она, не поднимая головы от карты. — Нашла, нашла, нашла!

Восторга в ее голосе хватило бы на двух де Триана⁽³⁾.

Словно в подтверждение ее слов, с улицы донеслась пара легких хлопков, будто в честь успешного ритуала кто-то открыл две бутылки шампанского. Азирафаэль и Кроули переглянулись. Ангел метнулся к окну и отдернул занавеску.

— Вот ведь сахар! — изумленно воскликнул он. — Тиффани, ты же сказала, что на тебе нет чар Надзора!..

…Не успела она обернуться и осознать, что шутка про демона была вовсе не шуткой, как Кроули проворно подхватил ее под руки и потащил к задней двери. Азирафаэль, отступая, предусмотрительно гасил свечи, и в магазинчике наступила первозданная тьма.

* * *

— Ой, — сказала Тиффани, когда они уже были в машине. После этой тьмы солнечный майский день ее чуть не ослепил, и только в сумраке салона зрение к ней вернулось. Демон на переднем сидении обернулся и подмигнул ей.

— Доброго дня, Тиффани. Колдуем вне Хогвартса, а? Ангел на тебя уже настучал, — и, уже обращаясь к Азирафаэлю: — Что они там найдут?

— Книги, — ответил тот, озабоченно выглядывая в окно. Они как раз проезжали по противоположной стороне улицы. Тиффани увидела лавочку, где они с Томом еще в четверг пили шоколад, и быстро отвернулась. — Много-много старых книг. Пару крестов, наверное. Бутылку святой воды. Все остальное будет трудновато увидеть.

— Зависит от того, как тщательно будут искать.

— Кроули, их же не барахло интересует…

— Вы меня не представите? — раздраженно спросила Тиффани. Голова ее слегка гудела после сеанса ясновидения, а разговор был неприятно непонятен, как пьеса, начатая с середины. Азирафаэль смутился:

— Прошу меня простить… Строго говоря, Тиффани, своему компаньону я уже кое-что о тебе рассказал. Мистер Кроули, — на этом моменте означенный мистер Кроули вежливо коснулся дужки очков, — очень известный в узких кругах демон… Это вроде как “ангел” наоборот, — попытался он объяснить и тут же спохватился: — Без какой-либо отрицательной коннотации, разумеется.

— Мне бы сперва разобраться, что означает “ангел”, — призналась Тиффани. — Это что, какая-то должность?

— А вы хотите сказать, что прожили в Лондоне больше года и ни разу не столкнулись с этим понятием? — с любопытством спросил Кроули. — Не отмечали Рождество? Никогда не были на кладбище? Не ходили на “Ангелов ада”?⁽⁴⁾

Тиффани задумалась. На все три вопроса она ответила бы отрицательно, но само слово было ей скорее знакомо.

— Альфред так назвал меня однажды, когда я принесла ему грелку, — наконец вспомнила она. Кроули хмыкнул.

— Может быть, он не был так уж неправ. Так сколько лет вашей пропаже?

— Шесть лет, — ответила Тиффани. — И его зовут Том.

— Ого! — развеселился Кроули. — Да он ровесник моей коняшки! ⁽⁵⁾

— Это добрый знак, — задумчиво кивнул Азирафаэль. — Давай-ка, Тиффани, что ты успела углядеть на карте?

— Он в каком-то доме в самом центре! — встрепенулась девочка и даже подалась вперед, чуть не сунув голову под локоть Кроули. — Такое длинное здание с часами на Йорк-роуд, я не успела разобрать, что это за площадь…

— Кинг-Кросс, — тихо сказал Азирафаэль. — Полчаса пути.

— Я тебя умоляю, — фыркнул Кроули, и Тиффани почувствовала, как ее мягко вдавило в спинку кресла.

— Пока мы едем, — строго сказала она, — я требую, чтобы мне разъяснили, от кого мы улепетываем.

* * *

-... Видишь ли, Тиффани, — осторожно началл Азирафаэль, когда они выруливали на набережную. Скорость ощущалась, как что-то постороннее. По мельканию фонарей девочка догадывалась, что они едут очень быстро, даже, пожалуй, летят, но в салоне этого не чувствовалось, и оттого ее слегка затошнило. Она села прямее. — Тома угораздило потеряться в самый неподходящий момент.

— А для этого мог быть подходящий момент?

— В относительном смысле — да. Прямо сейчас… То есть и в широком смысле “сейчас”, и буквально “сегодня”... Словом, идет война, Тиффани. В магическом мире две стороны — правительство волшебников и некий персонаж, который хочет это правительство свергнуть, и, надо сказать, у него неплохие шансы. И есть еще третья сторона — это наше с Кроули начальство…

— Как ловко ты объединил наши конторы в одну сторону, — заметил демон.

— Я вынужденно упрощаю, не спорь, — отмахнулся Азирафаэль. — Штука в том, что волшебное правительство прячется от неволшебников, этот персонаж — от волшебного правительства, а мы — от всех сразу.

— Это как шахматы на троих, — пояснил Кроули.

— На четверых. Но хаос, который сейчас происходит, больше похож на жмурки, а не на шахматы, причем все ловят всех и иногда им это удается. Например, десять минут назад о твоем, Тиффани, существовании, стало известно Министерству магии, и я пока не могу сказать, что это для тебя означает.

— Такие хлопки на улице были, слыхала? — Кроули неопределенно пощелкал пальцами. — Прибыли посмотреть на шоу, которое ты устроила. Уверен, им бы понравилось.

— Зато мы теперь знаем, что на тебе Надзор, а это означает, что ты потенциальная студентка Хогвартса, — утешил ее ангел. — Девушке твоего возраста нехорошо быть без образования.

— Я уже образована как следует, — машинально ответила Тиффани. — А сегодня-то что такое происходит в Лондоне?

— Облава, — равнодушно ответил Кроули.

— Облава начнется к вечеру, — поправил его Азирафаэль, — но подготовительные мероприятия идут полным ходом и нам это все очень не на руку. Плохо еще и то, что ловят кое-кого, очень похожего на нашего Тома…

— Ты, кстати, уверен, что не его самого? — спросил Кроули. — Ориентировка-то очень расплывчатая.

— Уверен, — прервал его ангел, и Тиффани поняла, что ее сердце пропустило удар. — Ловят обскура, очень сильного, лет ему должно быть чуть побольше и настрой воинственный — собственно, вот все, что нам с Кроули известно. У начальства, может быть, информация полнее, но в общих чертах как-то так все и обстоит.

— Обскура у нас — это такая машинка, — с сомнением сказала Тиффани. — А у вас это кто-то живой?

— До поры до времени, — вздохнул Азирафаэль. — Когда ребенок давит в себе магию, она оборачивается против него. Совсем не уходит, но начинает вести себя — именно вести, как отдельное существо — очень непредсказуемо. Такие дети… — он замялся.

— Долго не живут, — закончил за него Кроули. — Тиффани, не бери в голову. Это явно не про твоего братца.

— Совершенно точно нет, — отрезала она и почувствовала, как ногти впиваются в ладонь. — Том свою магию контролирует и даже вроде управляет ею.

— Вот и славно, — поспешил закрыть тему ангел, но от Тиффани так просто было не отвязаться:

— А я ничего славного не вижу. Не один, так другой ребенок все равно страдает... Зачем они его ловят?

— Тут затейливо, — ответил Кроули. — У нас проскочила информация, что его завербовала сторона оппозиции, чему я, сказать по чести, не верю. Как боец или даже оружие он должен быть слишком непредсказуем, так что тут что-то кроется. Строго говоря, весь магический Лондон сейчас на ушах, поэтому на твой ритуал и сорвались министерские… А вот и Йорк-роуд, кстати. Кто-нибудь засек время?

— Пока не выкатывайся из переулка, — предупредил его Азирафаэль. Он повернулся к Тиффани, и девочка увидела морщинку на его переносице. В нескольких футах от машины у выезда на улицу стоял слепящий день, а здесь было почти темно, и выражение его глаз было не разобрать. — Тиффани, а сейчас серьезно. Говорю с тобой не как ангел, а как сотрудник секретной службы со стажем в… очень много лет. Прямо сейчас минимум в семи точках города готовятся вот такие ловушки, сперва ставят иллюзионный купол, чтобы освободить пространство от неволшебников, потом… Первое — ты абсолютно уверена в том, что видела?

— Абсолютно, — быстро сказала Тиффани. — Большое длинное здание с часами на Йорк-роуд.

— Я всего лишь уточняю, не волнуйся. Второе — найти и увести Тома тебе нужно будет самой.

— Эй, так не пойдет, — запротестовал Кроули. — Как ты себе это представляешь? Ее повяжут еще на входе, а там выяснится много интересного — и привет.

— А я и не говорил, что мы сойдем со сцены, — хмуро ответил Азирафаэль, — хотя по протоколу, конечно, должны. Тиффани, — он вновь повернулся к девочке, — пойми, нам никоим образом нельзя провалить явку и выдать себя не то, что Министерству, а даже какому-нибудь первокурснику Хогвартса, и в этом смысле мы бережемся волшебников больше, чем неволшебников — будет время, объясню. Сейчас времени нет. Мы с Кроули устроим небольшую шумиху неподалеку, а тебе надо будет аккуратно зайти и аккуратно выйти — уже с Томом.

— Аз, мне это не по вкусу, — Кроули не повернулся к ним, но два ярко-желтых глаза отражались в зеркале заднего вида, и глаза эти были недобры. — Ну пройдемся по их команде, постираем память, если нужно. Ты из нее какого-то Оливера Твиста делаешь⁽⁶⁾.

— Ты точно знаешь, сколько там людей и где они? — устало спросил ангел. — Гарантируешь, что никто из них не аппарирует и не пошлет Патронуса?

— Если ты так ставишь вопрос, то я ничего не гарантирую, кончено, но…

— Мне бы не хотелось напоминать о цене за ошибку, — сухо и очень тихо сказал Азирафаэль.

Несколько мгновений они внимательно смотрели друг на друга, потом Кроули вздохнул и прикрыл глаза рукой.

— Твоя правда. Мы и так порядком наследили в магазине, тебе, наверное, надо будет переезжать… Черт, сколько геморроя от этих колдунов!

— Ты поэтому изобрел испанскую инквизицию? — невинно спросил Азирафаэль.

— Квизицию? — подозрительно спросила Тиффани. Кое-что она о ней слышала. Кроули замахал руками:

— Тифф, на мое имя просто оформили патент, я вообще в загуле был в тот день! — но та прервала его, подняв воздух ладошку.

Двум джентльменам стало ясно, что все это время в машине находилась очень серьезная маленькая ведьма.

— Не будем тратить время, — сказала она. — Что конкретно я должна сделать?

— Воспользоваться нашей шумихой и выйти с Томом, как ни в чем не бывало, — хором ответили джентльмены.

— Последнее — критически важно, — добавил Кроули. — Карманничала когда-нибудь? Чем невиннее и увереннее твоя мордашка, тем больше у вас шансов уйти.

— Вообще-то, не думай о шансах, — поспешно сказал Азирафаэль. — У вас их ровно сто из ста, если не замешкаетесь. Позитивные аффирмации творят чудеса, знаешь ли.

— Как я пойму, что шумиха началась и можно идти?

Они переглянулись еще раз, но теперь Тиффани показалось, что у обоих глаза сверкнули задорным желтым.

— Ты как к Генделю относишься? — спросил Кроули.

* * *

“А”, — подумала Тиффани. “Аллилуйя”. Конец второй части “Мессии”.

У нее не было музыкального слуха, но зато была отменная память. Альфред, когда чувствовал себя получше, порой просил ее поставить пластинку-другую — исключительно классику, которую снабжал щедрыми комментариями — в нем, видимо, погибал учитель; оттого-то неискушенная джазом Тиффани неплохо разбиралась в классической музыке.

Стал понятен вопрос Кроули. У всех, кто находился в пределах ближайших трех кварталов и не испытывал теплых чувств к Генделю, возникла серьезная проблема, решить которую нельзя было, даже заткнув уши руками. Да, это определенно был не слабенький патефон Альфреда, а что-то помощнее, и, видно, без колдовства или чуда тут не обошлось.

Что за представление разворачивается сейчас на площади у главного входа, Тиффани проверять не стала. Ее роль была в другом: сохранять невинную и уверенную мордашку. Когда ударил хор, с этой мордашкой она чинно пересекла сияющую и пустынную Йорк-роуд, оглянулась по сторонам и невозмутимо вскарабкалась на кирпичную стенку чуть повыше нее самой. Миг — и она уже на путях. Еще миг — и она на платформе. В этом никакого колдовства уже не было, только сноровка.

Ее сразу охватило щемящее, пружинящее чувство, знакомое по тому моменту, когда метла взмывает вверх и огромная ночная река становится маленькой, черной где-то там, далеко внизу. Все, ошибок больше быть не может, надо крепче держать черенок, потому что падать — высоко. Насмерть. Тиффани быстро взглянула направо, где в солнечном мареве скрещивались рельсы. “А поезда?”, — успела она спросить у Кроули, прежде чем началась операция. Бывшая на вокзале всего два раза в жизни, Тиффани, тем не менее, знала, как они устроены. “И куда делись все пассажиры, их тут должна быть тьма-тьмущая?”. “Официальная версия — авария на путях к северу отсюда”, — Кроули зачем-то указал пальцем в сторону севера. “Такие вещи заранее планируются. Готов поспорить, что нужных людей из GNR⁽⁷⁾ обрабатывают уже месяц, а как все утихнет, у них и бумаги найдутся насчет сегодняшнего дня. Ну, это если мы с Ази не слишком увлечемся”. Тиффани зашагала в противоположную сторону — к черной пасти вокзала, быстро, но не торопясь, не прячась, но и не выдавая себя. И только когда девочка оказалась под крышей Кинг-Кросса и по глазам ей ударила тень, она поняла, что снаружи нещадно палит солнце. Был первый по-настоящему жаркий весенний день.

Музыка сделалась гулкой, далекой. Тиффани немного постояла, привыкая к тени, и пошла дальше почти на цыпочках. Через одну платформу было видно поезд: застывший, как спящая змея, он успел высунуть нос из-под крыши, а хвост его чернел в глубине вокзала. Ни души. “Ну, одна-то душа здесь точно есть”, — сказала себе Тиффани, и тихонько позвала:

— Том!

Нет ответа.

— Том!

Нет ответа.

— Где же ты, раскудрыть мои глазья… Том! — уже чуточку нервно прошептала Тиффани и сделала еще несколько шагов вглубь. Нет ответа⁽⁸⁾.

Тиффани сделала глубокий вдох, потом выдох, еще вдох. Ее колотила дрожь. Заставила себя встать прямее и еще раз прокрутить весь путь сюда, чтобы убедиться, что ошибки не могло быть. “Вы ведь с ним не ссорились?”, — обеспокоенным шепотом спросил ее Азирафаэль. “Ничего подобного”, — зло ответила Тиффани и хлопнула дверью машины. А теперь она стоит здесь и понимает, что они накрепко поссорились и план сейчас провалится там, где не ждали.

— Том, я на метле сюда прилетела, — вдруг сказала она. — Ну, не всю дорогу, но большую часть. Сама не заметила, как.

Ряды кирпичных колонн равнодушно молчали. Тиффани представила себе его сердитую физиономию. Когда Том злится, то очень смешно морщит нос… Она с мучительной ясностью увидела себя со стороны, четко, как на картинке: "пигалица", как обозвал ее Кроули, вдали от дома и от Меловых холмов, на которых держалась вся ее сила, потерявшая единственное ей доверенное, стоит и не может подобрать нужные слова. Да и слышит ли он ее? Или залез под платформу и сидит, заткнув уши? Или уже попался в руки этим?..

— Ты зря испугался, Том, — тихо сказала Тиффани. — Я ведь никогда в жизни тебя не брошу.

Нет ответа.

— Пойдем домой, а?

Он выдал себя всего одним шорохом, но через мгновение Тиффани уже была там, на коленках, на грязной платформе, возле лавки, из-под которой на нее глядела самая дорогая и любимая на свете сердитая физиономия. Она и сама потом не могла вспомнить, что сказала ему в этот момент, но что-то, видимо, сказала, потому что Том ответил осипшим шепотом:

— Нет, — и вдруг стало ясно, что злость и страх на его лице выглядят одинаково. — Они меня ищут. Я слышал.

— Никто тебя не ищет, — прошипела Тиффани, вытягивая его из-под лавки — небеса, грязный, пыльный, чумазый, как будем дома, срочно в ванную, но живой, живой, найденный! — Тебя уже нашли. Я нашла. Идем. Идем сейчас же.

И они пошли — чинно, как на прогулке, держась за руки, из тени к солнцу. Его ладошка в руке Тиффани была мокрой и цеплялась чуть сильнее, чем нужно, почти до боли. Так они шагали, изо всех сил пытаясь не торопиться, пока гул музыки позади не стих. Часы на вокзальной башне ударили полдень. “Бежим”, — хладнокровно скомандовала Тиффани, и они побежали. Кажется, через пути они несла его на руках.

Как они перемахнули через забор, она не вспомнила бы даже под страхом смерти, но через немыслимо долгое (или короткое?) время они уже стояли в условленном переулке, и Тиффани еще и еще и еще раз оглядывала Тома: целый? нет ли царапин? пока он, белый как бумага, таращился на нее круглыми ничего не выражающими глазами. Потом она порывисто прижала ребенка к себе:

— Негодяй, ненавижу, я чуть с ума не сошла, — и позволила себе разрыдаться.

Позади раздался шелест колес.

* * *

Назад они ехали, как настоящая итальянская семья.

— Нет, это я чуть с ума не сошел! Это ты все виновата! — старался перекричать ее Том. Он уже понял, что опасность миновала, и теперь всех на свете (себя в первую очередь) убеждал, что ничего и не боялся. — Ты меня обманула, ты вообще непонятно кто! Сперва ты не Элиза, потом ты тут не живешь, а потом меня сдают обратно в приют!

— Никто тебя никуда не сдаст, дурак проклятый, угомонись! — Тиффани, уже внутренне почти спокойная, все не могла перестать всхлипывать и из-за этого сердилась еще больше.

— Куда ты вообще собрался драпать, в Шотландию?!

На протяжении всего диалога они не выпускали друг друга из объятий.

— Рано или поздно вы оба окажетесь в Шотландии, как я уже объяснял, — миролюбиво сказал Азирафаэль.

Том очень емко и выразительно потребовал, чтобы в его разговор с Тиффани не вмешивались, но от волнения сделал это на парселтанге. Тут уже встрепенулся Кроули:

— Срань господня, этому наречию теперь в приютах учат?!

— Никто меня не учил, — с ненавистью сказал Том и только потом догадался, что его хвалят. Даже в темноте салона было видно, как он вспыхнул горделивым румянцем.

— Не смейте ругаться при ребенке! — перекинулась на Кроули Тиффани.

— Ази, видал?! — возмутился тот. — И это вместо благодарности за отвлекающий маневр!

— Благодарствую, — уже сдержанно ответила Тиффани. Помолчав, она добавила: — Как все прошло?

Кроули хмыкнул.

— Неплохо, как видишь, — сказал Азирафаэль голосом человека, который отчаянно что-то скрывает. — Обошлось почти без чудес, по легенде мы были просто поклонниками великого классика, которые решили поделиться с миром прекрасным… Ну, признаю, поклонниками со сверхсильным граммофоном. Нами немедленно заинтересовались, сперва попросили уйти, потом попросили документы, потом подошла еще часть команды. Затем вмешалась еще и счастливая звезда, под которой, видимо, родился кто-то из вас...

— Мы его видели, — сказал Кроули.

— Обскура? — сразу поняла Тиффани. Том навострил уши.

— Да, — тихо сказал ангел. — Знаешь, они ведь и в самом деле могли перепутать его с Томом.

— Парнишка постарше его, конечно, и ростом чуть повыше, но ошибиться можно, — пояснил Кроули. — Видимо, на вокзале была какая-то приманка, только я в толк не возьму, какая, но он явно знал, что его ждут, и не собирался никуда попадаться. Наоборот, только он показался на площади, стало жарковато, и мы поняли, что шумиху можно сворачивать.

Фонари мелькали в обратном порядке. Они летели к дому. Перед глазами у Тиффани стояли дрожащие в солнечном тумане желознодорожные пути: рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, ехал поезд запоздалый... Ряд немых колонн. Лавочка. Воздух дрожит. Часы бьют полдень.

Словно сквозь сон, она услышала голос Кроули:

— ...Ума не приложу, что это должно было быть, для такого дела нужна экспертиза, но что-то мощное и аккурат в противоположном конце вокзала, — вслух рассуждал он. — Главное, Ази, ты заметил? По всему видно, что ждали-то его с той стороны, даже людей расставили так, чтобы казалось, что там никого нет... Ч-черт, — он шумно втянул воздух носом, потом нервно рассмеялся. — Черт меня дери — не для протокола, конечно — Тиффани, если бы мы знали, что расстановка такая, то ни за что бы не пустили тебя одну. Вы ушли чудом. Прости.

Том крепко-крепко сжал ее руку. Лавочка. Вот она, Тиффани, опускается на колени и вытаскивает его оттуда, как вытаскивают из горящего дома, из-под завала, из омута. Воздух идет волнами от жары, оглушительная тишина. Там каждый атом был пронизан колдовством, а они беспечно шли по платформе, будто так и надо.

— Что теперь с ним будет? — спросила Тиффани. — С обскуром?

— Честно? Пока не знаю. Можем вернуться на Кинг-Кросс и посмотреть, чем закончилась заварушка, — неохотно сказал Кроули, — но я бы не советовал так делать. Если хочешь знать мое мнение, для обскура он выглядел неплохо, да и вел себя себя довольно нагло. Словом, есть над чем подумать.

Девочка не ответила и вместо этого тихонько погладила Тома по тыльной стороне ладони — мол, не надо так крепко меня держать, задушишь. Тот чуть обиженно отстранился, и Тиффани поняла, что у него под курткой все это время было что-то плоское и твердое.

— Том, ты взял в дорогу книгу! — обрадовался Азирафаэль возможности сменить тему. — Похвально, похвально.

— Он ее из рук не выпускал все эти дни, — с тихим смешком сказала Тиффани. Она уже снова могла смеяться.

— Это не для чтения, — насупился Том и раскрыл “Фантастических тварей” на форзаце. — Вот. И вот, — он извлек из кармана какой-то блестящий кусочек бумаги. — Это в книге нашлось… Я решил… Подумал, что… — он закусил губу и продолжать не стал.

Тиффани читала понемногу, но только лучшее; Альфред, зная о том, как мало у внучки свободного времени, сам выбирал ей книги. Библиотека у него была небольшая, но тщательно подобранная, что ни издание — то с историей, поэтому с такой вещью, как экслибрис, девочка была знакома. Она коснулась пальчиком наклеенной этикетки.

— “Библиотека Школы чародейства и волшебства Хогвартс, шкаф четыре, полка шестнадцать”... — прочла она вслух.

Кусочек бумаги оказался картонным билетом с аккуратными зубчатыми краями и будто бы фольгой, которая чуть светилась даже в темноте. Так Тиффани впервые увидела герб знаменитой школы — на билете в Хогвартс-экспресс, который кто-то беспечно забыл в старой библиотечной книге и тем самым спровоцировал сегодняшнюю драму.

— Только я не нашел эту платформу, ну, девять и три четверти, — сказал Том с тоской. — Девятая была, десятая была, а посередине просто стена. Я там и стоял, пока не услышал, как идут, ну… Эти.

— Мракоборцы, — подсказал Кроули. — Как ты уже понял, они не тебя искали, хотя, безусловно, кого-то очень похожего на тебя.

Тиффани захлопнула книгу.

— Том, — холодно сказала она и наклонилась к мальчику так, чтобы смотреть в его непроницаемые глаза. — Никогда так больше не делай. Надо будет — мы вместе туда поедем. Вопросы?

* * *

Когда Кроули лихо подрулил к знакомой кофейне напротив магазинчика, Тиффани показалось, что она вернулась из далекого путешествия домой и ничего не узнает. Тома, нечасто бывавшего в автомобиле, слегка мутило, и, заметив это, девочка поспешила вывести его на улицу — и почти тут же услышала два возмущенных голоса: это Азирафаэль ругался на греческом, а Кроули вторил ему на латыни.

В магазине явно кто-то побывал в их отсутствие. Тиффани назвала бы этот натюрморт “аккуратный погром” или же “неаккуратный обыск”, но те, кто его оставили, явно не торопились и не пытались скрыть следов. Пара передвинутых стульев, стопки книг, перекочевавшие со стола на подоконник, приоткрытая дверь в подсобку. Девочка провела пальцем по столу и подумала, что кое-где таинственные посетители даже успели уменьшить количество пыли.

— Аз, что-нибудь пропало? — спросил Кроули, по пояс нырнувший в какой-то шкаф. Заглянув ему через плечо, Тиффани увидела, как он придирчиво пересчитывает три винные бутылки.

— Да нет, вроде, — растерянно ответил ангел. — Думаю, они только начали, когда тот парень заявился на Кинг-Кросс. Тут им и вызов пришел…

— Это те, которые были там, на вокзале? — вперился в него глазами Том.

— Сотрудники волшебного правительства, заинтересовавшиеся тобой и твоей сестрой, — кивнул Азирафаэль. — Правда, сегодня вы оба привлекли их внимание нечаянно. Надеюсь, в дальнейшем ты будешь сталкиваться с ними пореже и только в спокойной обстановке.

— Для того, чтобы так было, детям бы убраться поскорее, — подал голос Кроули. Одну бутылочку он так и не убрал обратно.

— …Доберетесь отсюда? — с тревогой спросил Азирафаэль, протягивая позабытую в спешке метлу. — Я бы с радостью пригласил вас на чашечку кофе, но нам с Кроули сейчас надо будет подвязать кое-какие хвосты после сегодняшнего, пока есть время…

— Как нам вас отблагодарить? — серьезно спросила Тиффани.

Азирафаэль потер подбородок.

— Знаешь, Тиффани, вообще-то это можно. Приходи завтра утречком, и Тома можешь с собой взять. Магазину пора переезжать на новое место, мы с Кроули будем паковать книги, и четыре лишних руки не помешают.

— Переезд из-за нас?! — встревожилась девочка.

— Отчасти да, — замялся Азирафаэль, — но не принимай это близко к сердцу. Время от времени мне все равно приходится менять декорации, если лавочка примелькается. Пару недель назад я прочел о ней статью в одном специальном журнале для букинистов и понял, что пора сниматься с места. Вы только помогли мне одолеть прокрастинацию, — застенчиво улыбнулся он.

— Обязательно придем, — пообещала Тиффани и чуть сжала ладошку Тома в своей. — Правда, Том?

Он чуть заметно кивнул, и Тиффани особым чутьем поняла, что мальчик уже сравнил библиотеку Альфреда и Азирафаэля, и решил, где хочет проводить время. “Как бы он теперь не отдалился от дедушки”, — мелькнула у нее неприятная мысль.

— Будем ждать, — облегченно выдохнул Азирафаэль и добавил вполголоса: — Тиффани, Том, это важнее, чем вы думаете. Может быть, и к лучшему, что вы не понимаете, но сегодняшняя вылазка чуть было не провалилась из-за нашей с Кроули позорной беспечности, и завтра, надеюсь, в спокойной обстановке я объясню вам, что да как устроено в магическом сообществе, в котором вам предстоит жить...

— Уже отбывают? Аз, у нас еще винная дезинфекция по плану, не забывай, — высунулся из подсобки Кроули. — Тиффани, рад знакомству. Ты истинное украшение ведьминского профсоюза, уж поверь мне. Том, — и тут он издал какой-то протяжный шипящий звук, а затем, видимо, подмигнул мальчику — всегда непросто сказать, подмигивает человек или нет, если на нем черные очки.

Том растерянно моргнул, но тут же ответил в тон ему какой-то шипучей фразой покороче.

— Неплохо, неплохо, — заметил Кроули. — Следи за окончаниями.

* * *

— Горячий шоколад, — напомнил Том, когда они пересекали улицу. К нему в полной мере вернулась его обычная самоуверенность.

Тиффани вздохнула. Присела на лавочку рядом с кофейней и похлопала ладонью рядом с собой, мол, садись. Том тут же почувствовал загустевшую атмосферу и поджал губы, глядя в сторону:

— Ругаться будешь? — тихо спросил он.

“Он решил, что я сохраняла лицо перед Кроули и Азирафаэлем, а сейчас перестану притворяться и вовсе его выпорю”, — подумала Тиффани. И сделала единственно верную вещь — протянула к нему руки и прижала его к себе.

Том вцепился в нее, как утопающий. Прежде он никогда не обнимал ее в ответ, а сейчас будто решил задушить. Будто в подтверждение, он сказал ей на ухо яростным шепотом:

— Я хотел, чтобы ты умерла. Когда понял, что ты мне наврала и что у тебя в другом мире есть дом, я хотел, чтобы ты умерла.

— А сейчас не хочешь? — спокойно спросила Тиффани. Руки ее дрожали.

— Только попробуй! — зашипел Том, снова переходя на свое змеиное наречие. Уголки ее губ чуть дрогнули, и она несмелым жестом погладила его по голове. Так они сидели еще минуту либо целую вечность.

— … Есть еще кое-что, — сказала наконец Тиффани.

— Горячий шоколад? — с надеждой спросил он.

— И это тоже, но после. Помнишь, я обещала показать тебе кое-какой прием?

Вот оно! Глаза его загорелись — куда там Кроули. Том с жаром закивал головой.

— Я сперва подумала, что ты просто потерялся, и все жалела, что сразу тебя этому не научила… Когда умеешь эту штуку, то не потеряешься ни за что, ноги сами выведут на нужную дорогу. Главное помнить две вещи: вместо карты у тебя будет та рука, которой ты держишь ложку, — она перехватила его ладошку, — вот так, смотри, а в голове нужно держать образ дома, не просто того, где у тебя кровать стоит, но где ты себя чувствуешь в безопасности. Крепко-крепко о нем думать. Готов?

---

Примечания:

Получился какой-то странного замеса экшон, который я не просила и все пыталась прекратить, но одно тянуло за собой другое. Том — таким, как я его представляю — ни за что не спустил бы на тормозах такую новость, и мне вот это и хотелось подчеркнуть :т

Ушла в какой-то сюр, но честное-пречестное, всему происходящему найдется объяснение х) В следующей главе, наоборот, хоцу уйти в занавесочное, а также посадить всех четверых нормально за стол с вкусняхами, посмотреть динамику их взаимодействия, образно выражаясь, завязать кое-какие развязанные шнурки...

---

1) Такой (или похожий) Часослов действительно существует. Антоний Бургундский, фламандский мастер, где-то во второй половине XV века создал Черный Часослов Карла Смелого. Эта техника подразумевала окраску страниц сажей или чем другим, а поверх шло письмо серебром и золотом.

Вернуться к тексту

2) Пора и вам обложиться старыми картами Лондона! Вот такой, например: https://davidrumsey.oldmapsonline.org/maps/80247f65-d562-5b3a-b419-f0353726ff73/view

Вернуться к тексту

3) Первый европеец, увидевший Новый Свет из вороньего гнезда “Пинты”.

Вернуться к тексту

4) Американский военный фильм 1930-го года, Кубрик назвал его в десятке любимых. Вполне возможно, что Тиффани и в самом деле на него не ходила, потому что к моменту ее появления он мог выйти из проката.

Вернуться к тексту

5) Кроули разъезжает на черном “Бентли” 1926-го года выпуска. Я хэдканоню, что это четырехдверный “Bentley Speed Six” с закрытым кузовом — не уверена, что такой был в реальности.

Вернуться к тексту

6) Бандиты, приютившие сироту Оливера, обучили его криминалу.

Вернуться к тексту

7) Great Northen Railway.

Вернуться к тексту

8) SEE WHAT I DID THERE?! Блин, я такая смешная.

Вернуться к тексту

Примечания:

Уф х) Я после экшона: дам-ка немного лора, посмотрю как персонажи взаимодействуют. Следующий кадр: уныло смотрю на 15 страниц болтовни

Но мне было прикольно писать эту главу, потому что сейчас начинается некая стыковка трех сеттингов и это затейливо. Не все удается, конечно

Дальше опять экшон пойдет)

---

Будь вы гостем на Гайд-Парк Кресент, 10, вы бы заметили, что Тома будто подменили, а Тиффани возразила бы вам, что Том все тот же, просто повернулся другой стороной, как монетка.

Будь Том и в самом деле монеткой, то Тиффани, без всякого сомнения, сделалась бы магнитом — у матушки Ветровоск был такой, с его помощью она искала упавшие иголки и закатившуюся в карман мелочь. Девочка ждала, что на следующий день после их веселых приключений Том поспит чуть подольше, но вышло вовсе наоборот: стоило Тиффани спуститься в пустую, еще прохладную кухню и поставить кашу на огонь, как промеж ее лопаток уперся чей-то взгляд. Девочка обернулась и недовольно поглядела на Тома, отчаянно трущего сонные глаза. Впрочем, даже его заспанная физиономия каким-то образом не теряла обычного вызывающего выражения.

— Бессонница? — понимающе спросила Тиффани.

— Угу, — ответил Том, борясь со сном изо всех сил. Было видно, что отослать его наверх не получится. Тиффани вздохнула:

— Коли так, я буду очень рада, если ты мне немного поможешь, только умойся сперва. Помнишь, где полотенце?

Какая-нибудь более трепетная мать, может быть, и не доверила бы ребенку резать сыр, но Тиффани была другого мнения: она росла в деревне, впервые взяла в руки кухонный нож в шесть лет и не видела беды в том, что мальчик начнет немного ориентироваться в кухне — под присмотром, конечно. Кроме того, к десяти годам она уже варила отличный сыр, превосходство которого признавала вся округа, и считала своим долгом внушить ребенку уважение к этому продукту. Том, казалось, только того и ждал. Сосредоточенно сопя, он, под чутким руководством Тиффани, нарезал сыр, затем хлеб и уже собирался отточить свое искусство на чем-нибудь еще, но девочка предусмотрительно вынула нож из его руки и всунула ложку — раскладывать варенье по тарелкам каши.

— Нам надо хорошенько позавтракать, — объяснила она, заливая чай кипятком. Том тут же подсунул ей свою кружку с синей каймой — та теперь хранилась так, чтобы он мог до нее дотянуться. — Мы сегодня помогаем мистерам Азирафаэлю и Кроули с переездом, помнишь?

— М-хм, — согласился он и, подумав, добавил: — А мы потом еще поколдуем?

— Посмотрим, — неопределенно протянула Тиффани, но кое-кто был готов дать на этот вопрос более решительный ответ.

В форточке, распахнутой над плитой, раздалось копошение и уханье, и на стол спланировал маленький серый комок. Комок оказался совой, пробежался по столу, клацая когтями, повращал головой и выплюнул какую-то бумажку.

— Ого! — оживился Том, отодвинул тарелку и протянул руку, чтобы погладить (или ущипнуть?) сову, но та лишь возмущенно ухнула, взмахнула крыльями и покинула кухню тем же способом, которым на нее и проникла. На раме форточки осталось полосатое серое перо, а на столе — бледно-фиалкового цвета конвертик с большой золотистой буквой “М”. Тиффани осторожно взяла его двумя пальцами, развернула и прочла:

"Гайд-Парк Кресент, 10,

Элизабет Кэтрин Реддл.

УВАЖАЕМАЯ МИСС РЕДДЛ,

С прискорбием и недоумением извещаем Вас, что, по имеющимся у нас данным, в 7 часов утра 31 минуту 22 мая сего года Вы были замечены на метле над Гайд-Парком (район, населенный маглами); кроме того, в 11 часов 3 минуты того же дня Вами была применена неустановленная модификация Следящего заклятья.

Для выяснения обстоятельств произошедшего Вам необходимо прибыть в Министерство магии 13 июня в 9 утра. Согласно разделу 14 Статута о секретности, Вас должен будет сопровождать законный родитель либо опекун; обязательно возьмите с собой волшебную палочку и документ, удостоверяющий личность.

С наилучшими пожеланиями из возможных,

Анемия Хиггерс,

Сектор по борьбе с неправомерным использованием магии,

Министерство магии.”

Тиффани растерянно повертела листок в руках, дотронулась до золотистой буквы "М" на конверте — вылетела крошечная искра.

— Что там? — с жадным нетерпением спросил Том, заглядывая ей через плечо. Про ускользнувшую сову он уже забыл, зато в письме почуял настоящие колдовские дела.

Тиффани и сама затруднялась ответить, что это такое она только что прочитала. Впрочем, есть на свете вещи, узнаваемые в любых обстоятельствах; солнце, кошки, сыр и похоронные агенты в нашем мире удивительно похожи на таковые в мире Плоском. По стилю письма она смекнула, что это какое-то официальное приглашение посетить некое ведомство, а по своему опыту знала, что ничего хорошего это, скорее всего, не предвещает. Девочка протянула Тому письмо, и тот углубился в его изучение.

Послание встревожило. Что-то такое Тиффани вчера сказали про Министерство, но мысли ее так были заняты поисками, что она пропустила это мимо ушей и теперь жалела. Какие еще маглы, какой Статут? Неужели Альфред должен ее туда сопровождать? И где она возьмет волшебную палочку, сделает, что ли? “Надо показать письмо Азирафаэлю”, — решила девочка. Том уже дочитал листок и теперь глядел на нее с упреком.

— Ты и правда летала на метле без меня, — с обидой в голосе сказал он.

— Ну вот, а ты не поверил вчера, — засмеялась Тиффани и тут же призадумалась. — И правильно мы сделали, что шли назад пешком. Видишь, мною теперь заинтересовались, и это, наверное, нехорошо.

— А по-моему, очень даже хорошо, когда тобой интересуются, — не согласился Том. — Ты же возьмешь меня с собой? — и даже немного подался вперед, чтобы Тиффани могла получше рассмотреть его просительные честные глаза.

Она и не сомневалась, что для Тома все это кажется захватывающей игрой в магию. Ревнивый к своим успехам, он — теперь это было ясно — превыше всего ценил колдовство, но и в других оно его привлекало, а не вызывало зависть. "Томов пруд пруди", — насупленно скажет он когда-то Дамблдору, имея ввиду не только свое простецкое имя, но и весть о том, что он, оказывается, не единственный волшебник на свете. Но в то утро, когда Тиффани получила письмо из Министерства, он еще готов был по временам поступаться исключительностью. Оказывается, они с Тиффани (Том немедленно решил, что письмо касается его самым прямым образом) теперь важные персоны и их куда-то приглашают Для Выяснения Обстоятельств, и там будут совы, волшебные палочки и, может быть, что-нибудь еще.

— Разве что тебя вызовут как свидетеля, — пожала плечами девочка. — Если я хоть что-то поняла в этом письме, Следящее заклятие — это то, с помощью чего я тебя отыскала.

— А как ты это сделала — ну, Следящее? — тут же спросил Том. Тиффани мягко пододвинула к нему тарелку позабытой каши.

— Ешь поскорее и по дороге я тебе расскажу.

Но прежде того они приготовили тосты в самом настоящем тостере⁽¹⁾ и сварили кувшинчик укрепляющего зелья — для Альфреда. После вчерашнего долгого сна ему надо было восстановить силы, и Тиффани извлекла из шкафчика со специями три пучка трав, две из которых произрастали только в Ричмонд-парке, а третья водилась буквально в сквере возле их дома. Помешивая отвар, она подробно объяснила Тому, как эти травки нужно нарезать, сколько варить и как принимать. Тот разве что нос не сунул в кипящую воду, а потом с сомнением спросил:

— А это точно зелье? Почему ты не читаешь никакого заговора?

— Оно помогает, — поправила его Тиффани, — а зовется ли это зельем или лечебной микстурой — не так уж важно. У нас есть цель — поставить твоего дедушку на ноги, а какие средства мы для этого выберем, волшебные или не очень — другой вопрос.

Цель честолюбивая, но достижимая едва ли... Поставив на поднос тосты и кувшинчик, Тиффани поднялась наверх, а Том, соответственно, увязался следом. Альфред уже не спал и даже сумел дотянуться до занавески, чуть отодвинул ее и теперь в неярких лучах утреннего солнца, хмурясь, набрасывал ответ на какое-то письмо. При виде Элизы и Тома его лицо осветилось, а взгляд потеплел.

— И молодой человек, я вижу, тоже уже на ногах! — усмехнулся он. Том деловито кивнул и быстро устроился в изголовье кровати, и Тиффани подумала, что за эти дни он с Альфредом сделался куда приветливей. — Доброе утро, Элиза. Какие у вас планы на сегодня?

— Мы поможем с переездом другу из книжного магазина, — осторожно сказала “Элиза”, ставя поднос на столик при кровати. Она всерьез опасалась, что ее вчерашние не вполне внятные объяснения потянут за собой длинную липкую нить вопросов, но Альфред, кажется, был слишком рад тому, что им с Томом удалось поладить и даже найти себе друзей в Лондоне. В нем напрочь отсутствовала та жалобная цепкость, которой иногда заражаются одинокие старики, не желающие отпускать от своей постели родных. Тиффани не обманывалась — она знала, что ко второй половине дня им надо будет вернуться.

— А, тому самому, что подарил вам с Томом те книги! — и, хотя Альфред сказал это со своим неизменным энтузиазмом, что-то подсказало Тиффани, что “Фантастические твари” привели его в легкое замешательство. — Том, — Альфред повернулся к мальчику, рассеянно откручивавшему набалдашник кровати, — не забудь только, что у нас с тобой сегодня диктант по тем словам, что мы прошли на последнем занятии. Haben Sie einen schönen Tag⁽²⁾.

— Danke, Ihnen auch⁽³⁾, — важно ответил Том, и быстро взглянул в сторону Тиффани. Та чуть приподняла брови. Видно, Альфред взялся за Тома так же, как и за нее.

— Мы вернемся к обеду, — пообещала она. — Вы только не забудьте про травяной чай — его можно пить холодным.

… — А ты не скажешь ему, что это за зелье? — спросил Том, когда они уже торопились к трамвайной остановке. Держаться за руки сейчас было необязательно, но все-таки его ладошка крепко стискивала ее запястье. Тиффани помедлила с ответом.

— Ему лучше думать, что это лечебная микстура, что, в целом, верно, — сказала она и тут же добавила: — Это, конечно, не то же самое, что подлить человеку зелье и не сказать об этом.

Подобной логике ее научила мисс Тик, которая руководствовалась простым соображением: если жителям деревни трудно поверить в микробов, пусть верят в бесов, лишь бы руки мыли.

— Почему не то же? Ты подлила ему зелье и не сказала об этом. Очень даже то, — возразил Том. Впрочем, осуждения в его голосе не было.

— Это лекарство, а не яд, — попыталась объяснить Тиффани, чувствуя, однако, что проиграет ему этот спор и еще много других споров в будущем. С этого невинного вопроса легко было свернуть на тему "а почему ты не расскажешь ему про Плоский мир", и, чтобы сменить тему, Тиффани спросила:

— Альфред сам предложил тебе учить немецкий? — Том помотал головой, но ответил не сразу.

— Он как-то сказал, что ты его тоже учишь, я и попросил.

— А, — сказала Тиффани. Вслух она не стала делать из этого никаких выводов, и, наверное, в благодарность за это Том сильнее сжал ее руку — даже чуть больно. В конце улицы зазвенел трамвай.

* * *

Улочка, с которой уезжал Азирафаэль, теперь казалась почти родной, и при этой мысли у Тиффани слегка защемило сердце. Сердце Тома тоже екнуло, правда, по другой причине — он с вожделением уставился на вывеску "ГОРЯЧИЙ ШОКОЛАД" на противоположной стороне улицы, но девочка покачала головой:

— Делу время, потехе час.

Как выяснилось, она была в своем мнении одинока. Дожидаясь Тиффани и Тома, Азирафаэль поставил чайник, и только они, звякнув дверным колокольчиком, перешагнули порог магазинчика, как в нос им ударил пьянящий запах цикория и какао. Круглый зал чуть посветлел — не иначе как оттого, что Азирафаэль поснимал стопки книг с подоконников и поднял занавески — и это не пошло ему на пользу, сразу сделалось непривычно просторно, как это всегда бывает при переезде. Ангел весело окликнул их откуда-то сверху:

— Том, Тиффани! Вы вовремя. Корица или миндаль?

Тиффани задрала голову. Азирафаэль только что опасно балансировал на верхушке приставной лестницы с кипой книг, но при виде гостей неожиданно ловко скатился по ступенькам — она только отскочить успела. Том, напротив, не дрогнул.

— Корица, — деловито сказал он, и, поймав взгляд Тиффани, добавил уже чуть тише: — Простите, сэр. Доброе утро.

— Можно без 'сэр', — отмахнулся Азирафаэль, — мы с Тиффани только так и разговариваем. Она, кстати, тебе что-нибудь про нас с Кроули объяснила? — мимоходом спросил он, наливая полную до краев кружку какао. Запах от него шел — да что я буду вам расписывать, такое какао варят только на небесах.

— Только то, что вы ангел и демон, — с готовностью ответила девочка. — Я вчера посмотрела в энциклопедии на всякий случай. Там вроде как сказано, что у вас должна быть такая светящаяся штука над головой, — она пальцем очертила круг над своей макушкой.

Там было сказано много чего еще, и Тиффани сидела над “Британникой”, пока глаза не начали слипаться, но вопросов все равно осталось больше, чем ответов, и она оставила эту затею.

— Нимб, — подсказал Том. Он уже забрался в кресло с ногами и вовсю вкушал какао, но на Азирафаэля смотрел очень внимательно. — И еще крылья.

Вот теперь в его голосе читалось легкое осуждение, смешанное с недоверием. Тиффани уже знала, что эти два чувства идут у него рука об руку, всегда шли, еще до того, как его тетушка оказалась пришелицей из другого мира. Ангел согласно покивал головой.

— И несколько пар глаз, — непонятно сказал он, наливая стаканчик цикория для Тиффани. — Но и ты не ходишь везде и всюду при полном параде, правда?

— Но я не называю себя ангелом, — возразил Том. — И я могу переодеться, когда захочу.

Это следовало понимать как очень вежливое “а ну-ка доставай нимб, шарлатан”, но Азирафаэль и тут не смутился.

— Что же, дружок, — он опустился на кресло напротив Тиффани и Тома и подпер подбородок мягким кулаком, — как, по-твоему, тогда обстоят дела? Кто такой я и мистер Кроули?

Сказано это было очень верным тоном, то есть совершенно беззлобно, словно приглашение вместе порассуждать над любопытной задачкой. Том, еще неделю назад не избалованный мыслью, что его мнением интересуются, быстро к этой мысли привыкал и оттого становился щедрее на мнения. И в самом деле, чем еще должен интересоваться мир, кроме как его суждениями? Он отпил еще немного какао и в задумчивости потер кончик носа.

— Я думаю, — медленно начал Том, — что вы с мистером Кроули волшебники. Очень сильные. Магия точно существует, я сам волшебник и Тиффани тоже колдунья, а еще мы сегодня получили письмо из Министерства магии, я своими глазами видел.

Азирафаэль метнул взгляд в сторону Тиффани, но та предупреждающе подняла палец, мол, не сейчас.

— А ангелов не бывает, — с уверенностью заключил Том. — Нам в приюте все уши прожужжали про них, и про Страшный Суд, и про трубы, и про свитки еще, и про гиену⁽⁴⁾, но, по-моему, это ерунда все. Мне только про всадников понравилось. Всадники, может, и существуют, а ангелов точно нет. Я их не видел, — и за эту философскую тираду он наградил себя большим глотком какао.

— Что ж, — осторожно сказал Азирафаэль, — мне нравится то, как ты, сам того не заметив, воспользовался принципом Оккама, объяснив все происходящее тем, что уже знаешь, не привлекая ничего лишнего. Заметь, это не укол в сторону твоей сестры, ведь она слишком многое должна принимать на веру, а некоторые аспекты жизни на Земле не имеют аналогов в ее мире, как, впрочем, и наоборот. Но я вижу у тебя две логические ошибки…

Между бровями Тома пролегла морщинка, но Альфред, видно, успел несколько приучить его к таким построениям, а кто такой Оккам, можно потом и у Тиффани спросить.

— … Во-первых, ты отрицаешь существование вещей только потому, что их не видел — несколько самонадеянно, не находишь? Многие люди не знают о существовании волшебников, а между тем они вполне себе живут и здравствуют. Во-вторых, заметь, как ты дал всадникам шанс только на том основании, что они тебе симпатичны… Впрочем, дружок, — спохватился Азирафаэль, — я вовсе не хочу тебя на чем-то поймать, ты уж прости старого схоласта. Я бы вообще на этом не настаивал и остался бы для тебя волшебником, но для тебя и Тиффани будет куда лучше знать настоящее положение дел…

— То есть нимб вы не покажете, — протянул Том. Его вера в ангелов, и без того находящаяся на уровне нуля, приобрела знак “минус”.

— Я могу, но что толку? Когда ты станешь постарше и познакомишься с магией поближе, то поймешь, что можно наколдовать себе не только нимб, но и крылья, разве что летать на них не получится. Кроули, может, покажет тебе рога, и то не для того, чтобы что-то тебе доказать, а просто хвастовства ради, — развел руками Азирафаэль.

— А как же колеса и глаза? — вспомнила Тиффани. — В энциклопедии очень мало про это написано, я так и не поняла, как это должно было выглядеть.

Не то, чтобы она нуждалась в каких-то доказательствах слов Азирафаэля, но взглянуть на такую диковинку было бы любопытно. Ведьме не должно отвлекаться от дела на всякие пустяки, но упускать случая расширить свой кругозор не годится.

— Наколдовать такое, пожалуй, нельзя, — грустно улыбнулся ангел. — Но и смотреть на это тоже нельзя. По крайней мере, пока вы с Томом живы.

— Да покажи ты им крылья, что тебе, жалко, что ли? — раздался насмешливый голос Кроули, который как раз входил в магазинчик с охапкой какого-то картона в руках. — Я бы тоже глянул, по правде сказать. Кстати, коробочки — вот. Можно начинать складываться.

Том резко обернулся в его сторону, чуть какао на себя не пролил, и по мелькнувшему на его лице выражению Тиффани догадалась, что мальчик, сам того не зная, очень ждал встречи с ним. Азирафаэль вздохнул и поднял руки, будто сдается:

— И тебе доброго утра, Кроули, — устало сказал он, прошел на середину комнаты и вдруг окрылился.

Тиффани ждала, что у этого действа будет какой-то звук, вроде хлопка или хотя бы громкого шелеста, а еще — что крылья будут до середины спины, ну, может быть, до пола. Вышло вовсе наоборот. Ей почудилось, что Азирафаэль не отрастил крылья и даже не овеществил их, а просто позволил наконец увидеть, потому что они были всегда, только ускользали от глаз, как отражение в неспокойной воде. Теперь они, огромные, плотные и невесомые одновременно, бесшумно заполнили всю комнату, как столб света в темноте, и еще они были мягкими даже на вид.

— Как красиво!.. — вырвалось у нее, но даже сами эти слова показались ей какими-то беспомощными. Азирафаэль застенчиво улыбнулся, и теперь Тиффани была уверена, что он улыбается солнечными зайчиками.

Ей вдруг сделалось так страшно, что зубы застучали.

Том нерешительно протянул руку и замер. Было видно, что ему до смерти хочется погладить слепящие перья, но он не может даже спросить разрешения, потому что язык прилип к горлу.

— Можно, — ответил Азирафаэль на незаданный вопрос, и Том дотронулся до крыльев кончиками пальцев. Тиффани, поколебавшись, сделала то же самое.

Она еще никогда в жизни не трогала ничего, что было бы одновременно мягким, ледяным и обжигающим, и ей захотелось провести вот так целую вечность, касаясь рукой этих перьев. В голове замелькали какие-то отрывочные образы: горный снег, туман на дне пропасти, облака, пронизанные солнцем, самая дорогая на свете шерсть, самое сладкое на свете мороженое, смерть от лютого холода в пушистом сугробе…

Кроули с нежностью провел ладонью по крылу, словно зачерпнул воды из источника, и сказал:

— Хватит с нас, пожалуй. Пощади, Азирафаэль, не могу больше, — и отвернулся. Азирафаэль торопливо повел плечами, и все стало как прежде, крылья растаяли — будто кто-то задернул штору в солнечный день. Том растерянно поморгал и обернулся к Тиффани, мол, ты тоже это видела?

Ангел тут же поспешил к столу, вынул из ящика какую-то баночку, затем подскочил к Кроули и требовательно выставил руку. Тот с усмешкой протянул ладонь в ответ, и Тиффани увидела, что на ней расцветает несильный, но ожог.

— И зачем только тебе понадобилось! — сердито выговаривал Азирафаэль, затягивая повязку на ладони Кроули — в баночке оказалась какая-то мазь. — И, главное, всякий раз!.. А я тоже хорош, послушался тебя и детей вот еще напугал…

— “Но их ко мне влечет, покорных и влюбленных…”⁽⁵⁾, — засмеялся Кроули. — Ну а когда еще я снова такое увижу? А дети… Ваша команда всегда делает ставку на веру ради веры, без доказательств. Это, конечно, высшая проба, ну а я вот не стесняюсь иногда показаться в дыму и и пламени, и эффект бывает поразительный. Том, — он подмигнул мальчику, — ты же не будешь еще и меня заставлять сверкать рогами? Тут все серой провоняет, не отмоемся.

Тиффани еще раз взглянула на Тома и поняла, что Кроули был прав. Есть простое знание — “крылья можно наколдовать”, а есть… вот это. Невыразимое, необъяснимое, но настоящее. Да само слово “крылья”, наверное, было придумано затем, чтобы описать сотую часть того, что они только что видели.

Том помотал головой и как-то странно, иначе, чем прежде, посмотрел на Азирафаэля.

— Спасибо, — хмуро сказал он, и добавил: — Вы ведь больше не будете так делать?

Непонятно, была ли то просьба или сожаление.

— Я надеюсь, что пройдет еще очень-очень много долгих и счастливых лет, прежде чем ты или Тиффани увидите что-то подобное, — серьезно сказал Азирафаэль.

* * *

Картонки оказались самым обычным картоном, но коробки, сложенные из них, вмещали чуть ли не три шкафа, наполненных книгами от пола до потолка. Когда Кроули для примера собрал одну такую и уложил в нее — куда они только поместились? — штук десять пыльных фолиантов, Тиффани осторожно попробовала приподнять коробку. Руки, не готовые к легкости, дернулись вверх.

— Ловко… — пробормотала она и спросила: — А что будет, если залезть внутрь?

— Это только для неорганики, так что особо ничего, — ответил Кроули. — Можешь проверить, если хочешь.

Тиффани проверять не стала. Том уже кружил неподалеку, то и дело заглядывая Кроули через плечо. Глаза его горели.

— А как это? — спросил он, заглядывая внутрь коробки и ощупывая дно жадными ладошками. — Это магия, да?

— А вот и нет, — сказал Кроули. — Ловкость рук, не более. Смотри, складываешь так, так и вот так. Вот этот уголок — сюда. Здесь проведи ногтем линию и готово. Запомнил?

Выглядело до смешного просто, хотя некоторые сгибы казались необъяснимо лишними, и Тиффани с Томом быстро повторили это чудное оригами. Получившиеся коробочки оказались такими же бездонными, что и первая.

Лицо Тома надо было видеть. К шести годам он уже уверился в мысли, что знает об устройстве мира если не все, то гораздо больше, чем многие, и всякая встреча с непонятным просто его оскорбляла. Под насмешливым взглядом Кроули Том пошарил рукой на дне коробки, перевернул ее, постучал по дну, снова перевернул. Кончики его ушей покраснели.

— Как так? — насупленно спросил он. — Тут нет никакой магии, я же вижу.

— Все правильно, дорогой мой, ее здесь нет, — кивнул Азирафаэль. — Строго говоря, творить ту магию, которую используешь ты, мы с Кроули и не можем.

— Вам нельзя?

— Мы на нее не способны, — улыбнулся Кроули. Ни капли сожаления в его улыбке не было. — С точки зрения волшебников, магии в нас не больше, чем в неволшебнике. Ну, приходится выкручиваться.

— А как же вы тогда делали все эти штуки?.. — с нарастающим возмущением спросил Том.

— Руками, — пожал плечами демон и, словно в подтверждение своих слов, сделал еще одну коробочку. — Видишь ли, магия по сути своей — способ обходить физические законы, тогда как мы с Ази знаем их очень хорошо, буквально с начала времен, и напрямую используем. Что из этого эффективнее, предоставлю тебе судить самому.

Тиффани опустила взгляд в кружку с цикорием, и вдруг до нее дошло. Она так и подскочила с пола, даже ноги загудели.

— Мне кажется, я поняла! — она постаралась, сколь возможно, заглушить в голосе радость узнавания, чтобы не расстраивать Тома еще больше. — Это как остудить чай, перетянув его жар в кочергу! Матушка Ветровоск постоянно так делает, когда торопится.

— Верно! Десять баллов Тиффани! — Кроули наставил на нее указательный палец, как на отличницу, выкрикнувшую правильный ответ на уроке. — Закон сохранения энергии, прошу любить и жаловать. Видно, в Плоском мире еще не забыли эту славную традицию. Ты, Тиффани, таким образом, немножко сведуща в нашей магии, которая на самом деле и не магия вовсе, а, скорее, физика высочайшего уровня. Случается, правда, что мы используем еще не открытые законы природы — ну, это как водится. Жаль, что в Хогвартсе не преподают физику, вот Том бы развернулся…

— Думаю, он и так замечательно развернется, — осторожно вклинился Азирафаэль. Он уже заметил, что к полыхающим ушам Тома добавился опасный румянец. — Может быть и такое, что он, как и Тиффани, талантлив, так сказать, во всем. В конце концов, детская беспалочковая магия очень близко стоит к тому, чем занимаемся мы…

— Палочка, — хлопнула себя по лбу Тиффани и потянулась в нагрудный карман за конвертом.

-... А, ну, не все так плохо, — ободряюще ухмыльнулся Кроули, ознакомившись с письмом. Все четверо, игнорируя кресла, уселись кружком на полу, чтобы быть друг к другу поближе, и Азирафаэль знай только подливал кому чай, кому какао, а кому и глинтвейн. — Но вообще-то, Тиффани, мое тебе почтение, первый привод уже в тринадцать лет — это прекрасный старт. Глядишь, закончишь Азкабан прежде Хогвартса…

— Не обращай на него внимания, дорогая моя, — сказал Азирафаэль и слегка пихнул демона в бок. — Ничего страшного пока не произошло. Давай-ка лучше разберем по словечку, что тут написано, чтобы тебе и Тому все было понятно. Идет?

— Идет! — хором ответили Том и Тиффани.

— “Министерство”... Пожалуй, тема для отдельного разговора, но министерство оно и в Плоском мире министерство… Вот! “Маглы” — так у волшебников принято называть неволшебников. Вы часто будете встречать это слово в несколько… — он замялся, — пренебрежительном контексте, но, мне кажется, никто из вас по-настоящему не сможет ненавидеть людей, среди которых провел всю жизнь.

Том фыркнул, и Тиффани потянула его за рукав. Если Азирафаэль и обратил на это внимание, то не подал виду.

— “Следящее заклятье” — это, думается мне, тот обряд, нечаянным свидетелем которого стал Кроули. Обрати внимание, Тиффани, — Азирафаэль поднял палец вверх, — “неустановленная модификация” — это они так пытаются скрыть свою обескураженность. Они ничего не поняли в твоей магии ни по чарам Надзора, ни при обыске, и хотят не столько правосудия, сколько подробного и обстоятельного разговора с тобой, и вот это, пожалуй, уже серьезно…

— Это более чем серьезно, — подтвердил Кроули, со вкусом отпивая из бокала. Он бросил взгляд на Азирафаэля: — Мне сейчас такая мыслишка пришла в голову…

— Мне тоже, — сказал Азирафаэль. — Но давай дочитаем письмо, прежде чем сверять их?

— Валяй, — разрешил Кроули. Глинтвейн настраивал его на творческий лад.

— “Статут о секретности”... Ох, не хочется мне отнимать хлеб у того, кто будет читать вам историю магии, но этот термин не перепрыгнешь. Тиффани, впрочем, в общих чертах знает, что несколько веков назад волшебники ушли в подполье и с тех пор наказывают друг друга за демаскировку. Статут о секретности — это та самая законодательная основа подполья, и Министерство очень любит поминать его к месту и не к месту. Том, тебе пока понятно?

— Мне все от начала до конца понятно, — хмыкнул Том. — Кроме того, зачем это волшебники скрылись. Им что, заняться было нечем?

— Как бы тебе объяснить… — начал ангел, задумчиво подняв глаза к потолку. — Ты когда-нибудь размышлял о природе права? Есть предположение, что иногда закон закрепляет уже сложившуюся традицию…

— Ази пытается сказать, что к тому моменту, как приняли Статут, маглы и волшебники уже давно жили в разных мирах, так что ничего революционного в этом законе не было, — пояснил Кроули.

— Но ведь волшебники сильнее маглов, правда же? — жестко спросил Том — так, как однажды спросит со всего мира за смерть Меропы. — Почему они не могли просто… сделать так, чтобы прятаться было не нужно?

Азирафаэль и Кроули переглянулись.

— Скажем так, — ответил Кроули, нехотя трезвея, — ты не один задался этим вопросом, и прямо сейчас та часть магического сообщества, которая находится в контрах с Министерством, решила его пересмотреть. Дела у них идут с переменным успехом, но то, что они идут хоть как-то, означает, что подобная идея витает в воздухе. Бродит по Европе, так сказать.

— Так значит, скоро этот Статус отменят? — спросил Том, будто это было дело решеное и даже непозволительно затянутое.

— Нет, — мягко сказал Азирафаэль. — Нет, Том, вообще-то, его не отменят, по крайней мере, пока наше начальство не сменит курс. Понимаешь, друг мой, мы в известном смысле стали вдохновителями этой затеи. Ну что, Кроули, — он обернулся к своему антиколлеге, — карты на стол?

— Не впутывай меня туда сильнее, чем я уже, — мрачно поправил его Кроули. — Лично я был исполнителем, да и то делегировал все, что было можно и нельзя. Слушай, а ты что, хочешь рассказать им все от сотворения мира?..

* * *

Но от сотворения мира не понадобилось, только от третьей фазы Малого ледникового периода. Это событие, заковавшее Темзу в лед и так пронзительно воспетое Вирджинией Вульф⁽⁶⁾, ознаменовало начало подготовки Великого Развода мира волшебного и мира неволшебного.

Ангел немного прихвастнул, а демон, супротив своей природы, оказался ближе к правде, но работы в этой подготовке хватало всем — и не только им двоим, конечно. В хлопотный семнадцатый век Азирафаэль был частым гостем в самых высоких кабинетах Министерства, а Кроули — в самых глубинах Лютного переулка, где они тонко (а порой и толсто) манипулировали, нагнетали и подталкивали.

— Но зачем все это?.. — спросила потрясенная Тиффани и даже отодвинулась немного, видно, чтобы получше рассмотреть Кроули и Азирафаэля новыми глазами. — Люди что, сами не разберутся? У нас в деревне волшебники, ведьмы и те, кто не колдует, обошлись как-то безо всяких статусов. Да и вообще, мерзко это — делать что-то за спиной у всех…

— Тиффани, — вздохнул Азирафаэль, — если, не приведи Господь (Кроули поперхнулся), ты когда-нибудь будешь работать в очень большой организации, то поймешь, как сложно бывает отследить свои же собственные действия. Ты просто делаешь, делаешь свою работу, и вдруг она оказывается частью чьего-то плана.

— Ведьма всегда отслеживает свои действия, — холодно сказала Тиффани.

— Не скажи! — попытался переменить тему Кроули. — Знавал я ведьм из Ипсвича…

Его перебил Том, который наконец обрел дар речи, но какой-то не тот, и выдал яростную тираду на своем шипучем языке. От волнения он стиснул запястье Тиффани так, что она даже легонько ойкнула. Кроули покачал головой и протяжно прошипел в ответ. Удивительное это было звучание: даже так эти двое сохраняли свои голоса, хрипловато-прокуренный и звонкий мальчишеский.

— Нас все равно что подставили, — перевел демон для всех остальных.

…Порой они встречались в Дырявом котле (который тогда чудно назывался на французский манер) и пытались сверить часы, но Азирафаэль все еще носил на цепочке маленькие песочные часики, а Кроули уже щеголял со свежеизобретенными карманными, и они только сильнее друг друга запутывали. По непроверенным слухам, ходившим в преисподней, план состоял в том, чтобы как следует раскачать ситуацию и наслаждаться хаосом. Похожими данными владел и Азирафаэль, но у него почему-то выходило, что вскрытый конфликт неизбежно приведет к компромиссу, и можно будет наслаждаться гармонией. Ангел был уверен, что их сторона проводит сетку всеобщих законов для защиты неволшебников от всяких сглазов и приворотов, демон считал, что маглы и сами кого хочешь уделают, но для этого надо показать им цель. Были у них и другие догадки, но главной из них так и не сделал никто, а именно — все произошло очень быстро.

— Ну, по нашим меркам быстро, — пояснил Кроули. — Пара-тройка десятилетий и готово. Я как-то целый век продрых и знаю, о чем говорю.

Случилось так, что 14 февраля 1689 года, на следующий день после того, как магловская Англия приняла знаменитую Декларацию прав, волшебный мир немного растерянно, но размахом отмечал новый порядок. Праздновали, сами не ведая, что именно празднуют: то ли наконец утерли нос маглам, то ли больше не будут тащить на костер за пустяковую порчу (ни то, ни то впоследствии не оказалось истиной). Весь Косой переулок ходил ходуном, но и на обычных улицах нет-нет да и искрил фейерверк чьей-то палочки — эти на следующее утро и трезвую голову столкнулись с неприветливым и мстительным лицом нового закона. По насмешке судьбы Великий Развод магии и немагии свершился аккурат в Валентинов день.

В Дырявом котле, игнорируя пьяные песнопения и затеянную кем-то дуэль на табуретках, Азирафаэль и Кроули сидели друг напротив друга, окруженные изрядным числом пустых бутылок из-под огневиски. В глазах обоих читалось явственное "Что же это такое получилось?..".

— А что такое огневиски? Это как виски, но волшебное? — спросил Том, уже увлекшийся рассказом и оттого чуть более милосердный.

— Вот уж это точно подождет, — буркнул Азирафаэль.

— Не рекомендую, — вполголоса сказал Кроули. — В искусстве пития волшебники застряли в двенадцатом веке, маглы в этом смысле куда изобретательнее.

Следующий день принес еще более горькие вести. Кроули очнулся в какой-то третьесортной таверне, и голова его гудела так, что рога звенели. Будто мало было заботы! Бесстыдно цокая копытцами по прогнившему полу, к нему вломился посланец Начальства и без приветствий зачитал новую директиву: работу с магами свернуть до минимума, в контактах с ними вводятся новые и очень строгие ограничения, сосредоточиться на маглах, есть-такточно-выполнять. В этот самый час Азирафаэль — в более дружелюбной обстановке Кенсингтонского сада, где тогда проходили райские аудиенции — выслушивал все то же самое, но присиропленное…

Вот теперь Тиффани и в самом деле смотрела на них другими глазами, и Том, кажется, тоже, хотя его-то удивить было непросто (в основном потому, что удивляться он очень не любил). Расчувствовавшись и почти позабыв о гостях, эти двое принялись спорить, хуже или лучше стал “Глобус” без Шекспира да как звали того парня, который во время пожара в театре решил потушить свои кюлоты бутылкой эля, и неизвестно, сколько бы длился этот поток воспоминаний, если бы она не вспомнила краем сознания что-то очень важное.

Девочка со стуком поставила кружку на пол и подняла ладонь вверх, призывая ко вниманию.

— Стоп, — сказала она. — У меня дома тяжелобольной человек, а у вас — полон зал неразобранных книг. Делу время…

Ловчее всех справился Том.

Не успела Тиффани и глазом моргнуть, как он наперегонки с Кроули — того изрядно тормозила повязка на руке — собрал уйму коробок, а потом еще и догадался надписать, где у них верх, а где низ (открывать их почему-то надо было только с одной стороны). Тиффани знай только успевала опускать в коробки стопки книг, перебегая от шкафа к шкафу вслед за Азирафаэлем, который, в свою очередь, бережно спускал их с полок. Стоя на приставной лестнице, он задумчиво бормотал:

— Нет-нет, вот этот кодекс, пожалуйста, положи отдельно, сверху… Бог ты мой! Это же оригинальная рукопись “Цветочков Франциска Ассизского”! А я-то гадал, куда она задевалась…

Работа шла споро, и магазинчик, так полюбившийся Тиффани своим уютом, на глазах превращался из комнатки в помещение, светлел, пустел и обезличивался. Раз или два она видела, как Азирафаэль украдкой смахивает слезу, да и Кроули подозрительно шмыгнул носом. Видно, чтобы отвлечься от дурных мыслей, он прокашлялся и сказал:

— Так вот, Тиффани. Нравится тебе это или нет, но ты теперь часть магического сообщества, и кое-какие его правила придется соблюдать. На слушание в Министерстве придется прийти.

Это она и так поняла, только прочитав письмо, но кое-что не давало ей покоя.

— А где же я возьму законного опекуна?

— Ну, — сказал Кроули, — тебе вовсе необязательно тащить вашего больного дедушку, если ты об этом. Больше скажу, это нежелательно. Собственно, вот в чем состояла моя мыслишка: тебе было бы веселее отправиться туда со мной или Ази?

— Вы хотите меня проводить, — даже не спросила, а медленно проговорила Тиффани. Внутри будто шнурок развязался. Конечно, она и в одиночку отправилась бы туда и вела бы себя, может, не как местная ведьма, но как лучшая из ведьм Плоского мира, а все-таки ей было чуточку беспокойно. Не по себе чуть-чуть было. Кроули истолковал ее слова иначе:

— А, или ты хочешь, чтобы мы отправились втроем, встали у тебя за правым и левым плечом и нашептывали всякое?…

Не успела Тиффани ответить, как раздался голос откуда-то сверху:

— Кроули, а тебе не кажется, что ты слишком торопишься?

— Что ты имеешь ввиду?

Вместо ответа Азирафаэль аккуратно спустился по ступенькам, передал Тиффани последнюю книгу из этого шкафа, а сам устало облокотился на пустую полку и начал так:

— Прежде всего — я не хочу тебя пугать, друг мой, но в Министерстве тобой заинтересовались не на шутку и разговаривать будут обстоятельно. Одно то, что письмо пришло на следующее утро, а не через минуты после нарушений, как это обычно бывает, уже говорит о многом. Они явно наводили о тебе справки, искали что-то и либо нашли, либо, что еще хуже, не нашли. Конечно, и я, и Кроули сможем, если нужно, подсказать тебе, как отвечать, но для хорошего допроса, а он будет хорошим, уверяю, тебе надо быть на шаг впереди.

— Так? — Кроули подбоченился, внимательно глядя на ангела.

— Создать хорошую легенду — вот что я пытаюсь сказать.

— Так?

— … Литтл-Хэнглтон, — Азирафаэль слегка прищелкнул пальцами, словно не сразу смог вспомнить это название. — Тиффани, так, кажется, называется та деревенька, откуда ты будто бы приехала? В Министерство, безусловно, придется идти, но прежде того было бы славно побывать в этом… Литтл-Хэнглтоне и посмотреть, знают ли там тебя или какую-нибудь Элизу, или же она возникла из воздуха. Согласна ты со мной?

— Уж наверное, знают… Я с ними переписывалась, — вспомнила Тиффани. — Правда, ответил только Фрэнк, садовник — очень милый.

— А родители? — спросил Кроули. Предложение Азирафаэля явно показалось ему логичным. — Мистер и миссис Реддл? Есть такие?

— Альфред не любит рассказывать об отце Тома, — начала Тиффани, но демон перебил ее:

— А почему не любит? Почему вы не переписываетесь? При каких обстоятельствах ты уехала? Почему ты, в конце концов, не получила письмо из Хогвартса? — и все это таким премерзким “допросным” голосом, который служители преисподней тренируют специально. У Тиффани аж щеки покраснели, что бывало крайне редко.

— Что это на вас нашло?... — взъерошилась она и даже стала выше на полдюйма, но Кроули уже вышел из образа и успокаивающе наставил на нее ладонь:

— Тише-тише, Тифф. Это всего лишь сотая часть того, что ты услышишь, как окажешься в Министерстве, так что уж лучше быть готовой. И, к слову, вопросов про Тома будет не меньше.

Тиффани поджала губы.

— Ладно, — сказала она. — Тиффани, а не Тифф, благодарю покорно. Но вы меня убедили, пожалуй. И впрямь придется ехать, — и тут же услышала грохот. Это Том уронил на пол крохотную коробочку, которая, вместив в себя чуть ли не два шкафа, звучала соответствующе.

— Нет, — зло сказал он.

Все обернулись на него, и Том повторил еще раз, уже спокойнее:

— Я не хочу, чтобы Тиффани ехала.

Сказано это было так, что прозвучало словно “Тиффани не поедет”. Азирафаэль всплеснул руками:

— Ну конечно!.. Это, самое меньшее, целые сутки, тебе будет нелегко без нее… Прости, мальчик мой, мы и не подумали. Может быть, я в этот день загляну к вам с Альфредом?..

Но Кроули, который ближе стоял ко злу, понял все куда лучше. Он опустился на корточки рядом с мальчиком, так, чтобы смотреть глаза в глаза, или, вернее, стекла в глаза. Том выдержал этот взгляд.

— Я бы тоже жадничал на твоем месте, — понимающе сказал демон. — Твоя сестра классная.

Том дернул плечом и отвел взгляд, видно, не желая признавать ничего из этого.

— Нет, — презрительно сказал он. — Просто эти, которые в деревне, нам не нужны. Всегда без них обходились и сейчас разберемся, что говорить.

— Ну и, конечно, они не засссслуживают на нее сссмотреть, — словно не слыша его, продолжал Кроули, потихоньку переходя на парселтанг. — Не заслуживают ее ззнать. А ессссли она ещще там и осссстанетсссся… — следующая фраза была целиком шипучей, и Тиффани успела увидеть, как почернел взгляд Тома, и вспомнить, как он шипел ей в ухо: “Я хотел, чтобы ты умерла”.

— Но это будет ради Тиффани, — уже обычным голосом сказал Кроули. — Чтобы у нее была легенда — комар носа не подточит, как у настоящей разведчицы. Как раз для того, чтобы она продолжала жить с тобой и дедушкой, и все осталось по-прежнему. Что, хорошая сделка?

Пара мгновений угрюмого молчания — и лорд Волдеморт, скрепя сердце, оказал величайшую милость своей ближайшей и самой преданной стороннице:

— Ладно. Если ради Тиффани, то ладно.

И, помолчав, добавил:

— Только я с ней поеду.

* * *

В последнюю коробку поместились те самые ритуальные свечи, бутылки с вином (Тиффани приметила, что их стало на одну меньше со вчерашнего вечера) и еще кое-какой скарб по мелочи. Прижав к груди эту коробку, Азирафаэль встал посреди пустого зала и медленно окинул бывший магазинчик взглядом.

— А ведь я въехал в этот дом ровно в девятисотом году, — уныло сказал он. — Еще покойный мистер Холмс захаживал сюда, правда, не за книгами, а чтобы узнать, не продал ли мне кто-нибудь пропавшую страничку Синайского кодекса…

— Ну, ну, — Кроули нарочито бодро похлопал его по плечу, хотя и сам, видно, был не в лучшем настроении: — Ази, все когда-нибудь заканчивается, се, как говорится, ля ви. В конце концов, книги-то при тебе? На новом месте устроишься еще и лучше, а тут, сам видишь, становится… неспокойно, — и, обращаясь уже к Тиффани и Тому, Кроули тихо сказал: — Дадим-ка ему минутку.

Уже в машине, до потолка набитой коробками и коробочками, Кроули пришла в голову еще одна мысль:

— А далеко он, этот ваш Линглтон?

— Честное слово, не знаю, — сказала Тиффани. Уже ознакомившись со стилем вождения Кроули, она тщилась пристегнуть Тома единственным ремнем на заднем сидении, а он не то, чтобы сопротивлялся, но и не помогал, намертво вцепившись в какую-то книжку, в суматохе сборов выклянченную у Азирафаэля. — Вроде как я ехала по железной дороге откуда-то с юга.

— Эта страна маленькая, как скатерть, — рассудил Кроули. — Он не может быть далеко, особенно если это юг.

— Я спрошу у Альфреда.

— Спроси. Или, знаешь, — он потянулся через сиденья, приоткрывая дверь для Азирафаэля, — давай-ка я сейчас с вами к нему загляну. Надо же объяснить дедушке, куда это я вас повезу.

— Нас? Повезете?! — хором воскликнули Тиффани и Том, только Тиффани недоверчиво, а Том — тоже недоверчиво, но с затаенным восторгом. Кроули быстро добавил:

— Но только если Тома не укачивает. У меня тут обивка под заказ, знаете ли.

— Чем же мы обязаны такой щедростью? — растерянно спросила Тиффани, имея ввиду, конечно, не только предложение прокатиться. Азирафаэль понял ее правильно и со вздохом сказал:

— Тиффани, друг мой, мы ведь не просто так решили предаться славным воспоминаниям об эпохе Реставрации…

— Лично я — просто так, — возразил Кроули. — Эль бывал недурен.

— …А затем, — с нажимом продолжил Азирафаэль, — чтобы вам стало ясно наше сложное отношение к магическому сообществу. За несколько сотен лет наши связи с ним стали потихоньку восстанавливаться, но вмешиваться и играть в открытую мы все еще не имеем права, а порой этого очень и очень хочется…

— Вам стало нас жалко, — с горечью сказал Том. Улыбка, загоревшаяся было у него на лице, погасла.

— Ну, не только, — примирительно сказал Кроули. — Вы симпатичные ребята, попавшие в несимпатичную ситуацию, а у нас есть немного свободного времени перед тем, как разыграется очередная партия между сторонниками и противниками Статута.

— То есть демон все-таки признал за собой немного жалости? — уточнил Азирафаэль. Глаза у него все еще были на мокром месте, но на губах уже пряталась улыбка. Кроули всполошился, будто его в чем обвинили:

— То есть нет!.. Взращивать души для света — это твоя работа, Ази. Я, может быть, просто думаю на несколько шагов вперед и жду, что у неповрежденной души рыночная стоимость со временем будет повыше…

Кофейня, с которой все и началось, проплывала за окном, пока Бентли неторопливо выползал на перекресток. На солнце приветливо-прощально сияла вывеска: "ГОРЯЧИЙ ШОКОЛАД И БУЛОЧКА С САХАРОМ, ВСЕГДА СВЕЖЕЕ". Что было бы, не реши они заглянуть сюда?

Том не оглядывался. Отважно игнорируя подкатывающую тошноту, он склонился над книгой. Тиффани украдкой бросила взгляд на обложку — то был учебник по физике.

---

Примечания:

В следующей серии: ведьма и посланец Ада выбивают алименты из Тома Реддла-старшего!!!

---

1) Не могу не поделиться изображением тостера, которым воспользовались Тиффани и Том. Оказывается, это очень давнее изобретение: https://ibb.co/tX4WTtt

Вернуться к тексту

2) Хорошего Вам дня.

Вернуться к тексту

3) Спасибо, и Вам того же.

Вернуться к тексту

4) Непонятно, имеет ли Том ввиду геенну или гигиену, потому что в приюте ему могли докучать и тем, и тем.

Вернуться к тексту

5) Строчка из “Красоты” Шарля Бодлера в переводе Валерия Брюсова.

Вернуться к тексту

6) А именно — в романе “Орландо”, опубликованном в 1928 г.

Вернуться к тексту

Примечания:

Так, peoples, change of plans, у Тома Реддла-старшего есть еще немного времени в запасе с: Между тем и этим мне захотелось вставить вот такое :т Вдруг показалось очень логичным немного сменить перспективу и расширить мир, чтобы к следующей главе была более плавная подводка. Полноценной главой я этот кусочек, наверное, не назвала бы (ииии да, параллельно с этим я пилю то, что _считаю_ полноценной главой)

---

Лихой визг тормозов огласил Гайд-Парк Кресент, и угольно-черный Бентли замер аккурат перед домом Реддлов. Кроули не спеша вышел из машины, распахнул дверцу и широким жестом предложил Тому и Тиффани выметаться. Они и не спорили — после такого головокружительного галопа хотелось только глотнуть свежего воздуха.

— Живы? — участливо спросил Кроули, заглядывая в темноту салона. Он не то, чтобы ненавидел детей, просто не мог удержаться от возможности прихвастнуть своей быстроногой “коняшкой”. Том, еще бледнее обычного, только головой помотал. Вместо него ответил Азирафаэль:

— В одном арабском трактате я прочел, что странник не должен двигаться быстрее верблюда, иначе его душа не будет поспевать за ним…

— Наверное, поспевать должна не душа, а ангел-хранитель? — усомнился Кроули.

— Да нет, — сказал Азирафаэль, — во всяком случае, я-то легко нагнал бы и стадо верблюдов. Слушай, обещай мне кое-что?

— Да-да?

— Не надо так лететь, когда вы отправитесь к Реддлам, хорошо? Сбежать от вас они все равно не могут, а тебе надо доставить туда детей целыми.

— Как скажете, няня Ази, — отозвался Кроули. — Подождешь в машине?

— Только не очень-то пейте там чай, — слегка озабоченно сказал Азирафаэль, вытаскивая из нагрудного кармана маленькие часики с двумя золотистыми крылышками на крышке. — Если ты помнишь, на три часа дня у нас кое-что запланировано.

— У тебя запланировано, — поправил его Кроули. — Тиффани, да хватит мучаться, дай-ка я сам его отстегну…

— Мои осведомители — это в каком-то смысле и твои осведомители тоже, — сказал Азирафаэль. — Копыта не забудь спрятать.

* * *

Пока они поднимались по лестнице, Том так и пожирал глазами задники ботинок Кроули — видно, надеялся углядеть копыта. Надежда тщетная, поскольку с каждым шагом Кроули неуловимо менялся в какую-то явно антикопытную сторону. Тиффани затруднилась бы назвать, что именно изменилось в его облике, но проще всего было описать эту перемену словом “облагонадежнел”. Она под пытками бы не созналась, что первое впечатление об этом худощавом востроносом человеке с невидимым под темными очками, но въедливым взглядом было не самым приятным — да что там, встреться он Тиффани в переулке Анк-Морпорка, она бы перехватила метлу покрепче — но сейчас Кроули выглядел так, что хотелось доверить ему своего ребенка, жизнь и чековую книжку в придачу.

Наверное, в этом и состояла его цель, потому что в темное зеркало на первом этаже он заглянул с очень удовлетворенным выражением, которое на его новых чертах смотрелось страшно мило. “Страшно мило”, — мысленно повторила про себя Тиффани. Вдруг ей снова показалось, что она видит Азирафаэля во всей его чудовищной красе и славе. Она резко повернулась к Кроули:

— Вы же не собираетесь?..

— Гипнотизировать твоего дедушку? — ласково спросил демон. У него и голос стал какой-то другой, доверительный. — Нисколько, даю слово чести. Мы с ним обсудим нашу поездку, только и всего.

— К вашему сведению, мистер Кроули, — отчеканила Тиффани, подняв вверх пальчик, — мисс Тик настрого запрещает мне вмешиваться в разум пожилых людей. Там с воспоминаниями и так беда, а можно и вовсе все поломать.

— Не дрейфь, Тиффани, — снисходительно сказал Кроули, — в разуме копаться — это как раз грубая работа, и умения не требует, и следишь как заяц по снегу. А ты все-таки имеешь дело с профессионалом высокого класса, — и он одернул лацканы пиджака.

— Как же вы тогда будете с ним говорить? — прищурился Том. Спрашивал он явно не из сыновней заботы, но приготовившись мотать на ус.

— Добропорядочно, — ответил Кроули, заруливая на второй этаж. — А, кстати, Тиффани, против Сонного заклятья мисс Тик ничего не имеет?

— То была чрезвычайная ситуация!.. — шепотом вскричала Тиффани, но Кроули уже превежливо стучался в дверь.

Альфред взглянул на них поверх газеты и широко улыбнулся. На пороге полутемной комнаты стояли Том, Тиффани и некто смутно знакомый, но очень положительный. Все трое смотрелись друг рядом с другом невероятно уместно, как, скажем, дети и полисмен, изловивший их при попытке перелезть через забор.

— Том, Элиза, вы и друзей привели? — вскинул брови Альфред.

Но мистер Энтони Дж. Кроули учтиво поклонился и неожиданно для всех присутствующих оказался другом Тома Реддла-старшего.

Впоследствии Тиффани иногда мысленно возвращалась к этому разговору и спрашивала себя — а что же такого в нем, собственно, было? Когда в ее родную деревню, бывало, приезжала ярмарка, то вместе с ней непременно шла увитая разноцветными флажками повозка фокусников — шпагоглотателей, спицеглотателей, иголкоглотателей, бородатых женщин, жонглеров и наперсточников (хотя правильнее было бы назвать их плошечниками). Наперсточники вызывали у Тиффани своего рода профессиональный интерес. Никогда не вступая с ними в противоборство, она порой наблюдала за игрой чуть издалека и старалась угадывать плошку, под которой притаился мячик. Конечно, смотрела она не глазами, а особенным ведьминским взглядом, и почти всегда угадывала, но, кроме мячика, ей была видна их лукавая гипнотизирующая повадка, которая, как известно, перестает гипнотизировать, как только ее заметишь. Поэтому ведьме нельзя заговорить зубы и поэтому они никогда не берут ссуду в банке.

Но Энтони Дж. Кроули — так он представился — был искренен от кончика острого носа до пяток (вне всяких сомнений, у такого джентльмена копыт просто не могло быть). Демон говорил легко и в то же время внушительно, отвечал на вопрос прежде, чем его зададут и вообще выглядел благонадежно. Как выяснилось, он был компаньоном владельца книжного магазина, часто ездил по делам в Америку (отсюда и чудной акцент), и вдруг, вернувшись из очередной поездки, застал у своего товарища двух маленьких Реддлов, вот те на!

— Элизу я, может быть, и не узнал бы, но вот Томми — вылитый отец! — с нежностью сказал Кроули. Томми брезгливо дернул плечом.

— А как вы с Томом познакомились? — с живым любопытством спросил Альфред, впрочем, не сводя с Кроули цепкого взгляда. Тот не смутился ни капли, а, наоборот, сел вольнее и закинул ногу на ногу.

— Еще по Кембриджу, — сказал он. — Хорошее было время… Я, правда, не кончил курса, вмешались кое-какие обстоятельства, но с Томом мы были не разлей вода. Думаю, благородные стены alma mater еще помнят наши приключения…

— Молодость не располагает к учебе, понимаю… Что ж, узнаю непутевого внука, — легко согласился Альфред и, взглянув на Тиффани, попросил ее: — Элизабет, милая, не заваришь ли нам чаю?

Тиффани кивнула и, подхватив Тома под локоток, скрылась за дверью. Альфред тем временем подпер рукой подбородок и задумчиво продолжил:

— Том ведь тоже не доучился, знаете ли. Что-то выпало из головы — какой факультет он бросил?

Кроули легко обошел этот капкан.

— Он изучал право, — подсказал он. — Историю права, если быть точнее. Строго говоря, только уважение к профессору Хезелтайну⁽¹⁾ и держало его в рамках — простите мне мой тон…

— Не стоит, — сказал Альфред. — Том сделал своей целью ускользать от любых рамок и цепей, насколько мне известно. А в какой сфере лежали ваши научные изыскания, если это не секрет?

— Если бы не те самые обстоятельства, я бы получил степень магистра богословия, — скромно ответил Кроули. В этом он мог бы поклясться на Библии (если бы, конечно, сумел к ней прикоснуться), ибо в свое время прилежно посещал проповеди Джона Фишера⁽²⁾.

* * *

— Мне это не нравится, — заявил Том, когда Тиффани поставила чайник на огонь. Она тяжело вздохнула.

— Мне тоже, — призналась девочка. — Он вроде бы и не совсем врет, и не очень колдует, и все это для дела, а ощущение все равно какое-то неприятное.

— Да нет, — досадливо сказал Том и отвернулся. — Пусть колдует, это ничего. Мне… про этого слушать противно.

Тиффани поняла. Обогнула стол, поймала ладошку Тома, тихонько пожала его пальцы.

— Когда чайник вскипит, я тебе кое-что покажу.

Комнатка Тиффани на первом этаже была маленькой, но оттого какой-то особенно трогательной. Оттого ли, что почти всю ее занимала кровать с хрустяще-чистым постельным бельем? Или оттого, что первые лучи солнца всегда окрашивали эту стену в золотистый цвет, чтобы тени ветвей шевелились на ней, словно водоросли в аквариуме? Том никогда прежде здесь не был и на постель уселся медленно и с каким-то странным благоговейным выражением.

Тиффани выдвинула ящик стола и извлекла черный потрепанный альбом с завязками. Присела рядом с Томом и раскрыла его на коленях.

— Тут — все, — просто сказала она.

Тут действительно было все. Письмо от 1925 года: Мэри Реддл — Альфреду, в котором она на грани помешательства умоляла тестя дать какой-нибудь знак, если Том-старший объявится в Лондоне со своей потаскухой. Письмо Томаса, в котором он сухо сообщал, что Том вернулся в Литл-Хэнглтон, и исподволь интересовался, не показывалась ли у Альфреда некая Меропа, предположительно с ребенком. Письмо Тома-старшего, в котором он внаглую требовал денег. Письмо Фрэнка. Письма, письма и письма управителей родильных домов в Лондоне, содержательниц приютов, нянечек — эти уже с пометками рукой Тиффани. Ворох бесценной бумаги, который все сужал и сужал круг поисков Томми Марволо Реддла.

— Вот это — твой отец в детстве, — сказала Тиффани, перелистнув страницу. — Альфред сразу дал мне эту фотографию и сказал, что я должна все время держать ее перед глазами. Запомнить, как он выглядит, потому что так можешь выглядеть ты.

Том прожег фото взглядом — разве что дым не пошел.

— А это?.. — он ткнул пальцем в следующую карточку.

— А это мне прислали из приюта Вула, — сказала Тиффани. — Узнаешь вот этого мальчика?

Том никогда прежде не видел себя на фотографиях — негде было, но мальчика, конечно, узнал.

— И я сразу поняла, что нашла тебя, — сказала Тиффани. — Альфред чуть не плакал, что не может поехать со мной. А я всю ночь не спала, все думала — какой ты окажешься, будешь ли нам рад, понравится ли тебе тут, что ты любишь на завтрак, захочешь ли ты завести собаку… Много чего. Про собаку я, кстати, до сих пор не знаю.

— Не люблю собак, — машинально ответил Том и прикусил губу. Спросил: — Ты долго искала?

— Дольше, чем хотела.

— И вы все время обо мне думали?

— Каждый день.

— И какой я оказался?

— Самый лучший, — честно сказала Тиффани. В следующий миг Том спихнул альбом с ее коленок и чуть не придушил в объятиях. Тиффани провела рукой по его острому плечу. Помолчала, подбирая слова.

— Нам надо туда поехать, Том. Нам надо знать, что там. Кто они такие. Кто мы с тобой такие. От этого не спрячешься и не убежишь, значит, надо идти навстречу.

Он молчал и вроде как не спорил. Тиффани тоже молчала, только гладила его легонько по плечу да смотрела, как по стене неспешно ползет солнечный квадрат. Случалось ей и уснуть с этим альбомом под подушкой, потому что из глупого суеверия девочке казалось, что все слова в письмах спрессуются, перетекут в ее голову и поиски пойдут быстрее. Спать на нем было жестко, но вряд ли жестче, чем Тому в приюте.

За окном поднялся ветер. Ветка дуба предупреждающе заскребла по стеклу.

— Нужно будет сделать еще одну фотографию в этот альбом, — сказала Тиффани. — Где мы все трое. Ты, Альфред и я.

— Не в альбом, — шепотом сказал Том. — На стенку. Чтобы она была на стенке и все видели.

* * *

— Все на мази, — подмигнул Кроули, скатываясь по ступенькам. Он на ходу терял свою благообразность, но, к счастью, Альфред этого уже не видел. — У твоего дедушки котелок все еще варит, что надо, мне даже местами туго пришлось, особенно когда мы заспорили о догматах. Но в конце концов я убедил его, что отвезу тебя и Тома к родителям на выходные, а Ази зайдет его проведать.

Тиффани угрожающе наставила на него палец.

— Вы не вмешивались в его память?

Кроули шутливо поднял руки, будто сдается.

— Я же дал тебе слово, Тиффани!.. Ну, навел на себя немного морока — это не считается. Коммивояжеры и страховые агенты делают так и безо всякого колдовства. А даже если бы и вмешался…

— Если бы вмешались, то я бы вас поколотила, — спокойно сказала Тиффани. — Но я не сомневалась, что вы сдержите слово. Спасибо, Кроули. Вы нас очень выручаете, всех троих.

Кроули коснулся пальцами края шляпы.

— Почту за честь оказать помощь одной из достойнейших лондонских ведьм. Будьте готовы завтра в семь, возьмите термос, шахматы и чего-нибудь перекусить. Том, — он заглянул девочке через плечо, — Альфред просил напомнить, что у тебя там какой-то диктант.

* * *

— Порядок? — спросил Азирафаэль. Одну коробочку он распечатал и теперь уткнул нос в “Дом о семи фронтонах”. Кроули пожал плечами.

— Ты про поездку? Да, мы договорились. Но если ты про его сосуды, то я так скажу — потребуется настоящее чудо, чтобы Альфред Реддл успел встретить Рождество в следующем году.

Азирафаэль задумчиво взглянул на него.

— Поживем — увидим, — неопределенно сказал он. — Давай-ка запрягать, а то нехорошо будет заставлять его дожидаться.

Путь их был недалек, но живописен. Сразу за вокзалом Паддингтон их ждал квартал, особенно дивный в мае. В середине прошлого столетия кто-то поэтично назвал его “маленькой Венецией”, и имя это прижилось: тихое местечко в центре города с каналами, разноцветными лодками, ветвями деревьев, нависшими над водой. На берегу одного из каналов и притаилось кафе, где ангел условился встретиться с неким лицом.

Они притормозили в переулке. Азирафаэль снова сунул руку в коробку и достал оттуда какую-то жестянку. Повертел ее в руках.

— Не думаю, чтобы наш разговор продлился очень долго, — сказал он, — но, если заскучаешь, неподалеку есть очень милая пивная.

— Не пью пива днем, — вздохнул Кроули. — Это что, лимонные дольки?

— Э-э, да, — смутился Азирафаэль. — Прошлая наша встреча была в кондитерской и мы едва не забыли, зачем собрались, когда наткнулись на эти штуки. Решил вот прихватить баночку.

— Я всегда подозревал, что ты заводишь агентуру среди людей только для того, чтобы вместе с ними лакомиться человеческой едой, — с одобрением сказал Кроули.

Азирафаэль не стал спорить, потому что тут была доля правды. Махнув Кроули рукой, он поспешил через дорогу к кофейне с пошловатым названием “Паддингтонский Авалон”. И вовремя: в укромном углу его уже поджидал тот самый некто, прикрывшись, как это принято у тайных агентов, вчерашней газетой.

Ангел не торопясь опустился на плетеный стул и, глядя куда-то в пространство, мечтательно произнес:

— “Маленький мальчик, устало бредущий вслед за болотным огнем, звать перестал. Но отец вездесущий был неотлучно при нем…”

— “...Мальчика взял он и краткой дорогой, в сумраке ярко светя, вывел туда, где с тоской и тревогой мать ожидала дитя!” ⁽³⁾— с готовностью ответил незнакомец и отложил газету. — Доброго дня, Азирафаэль.

— Здравствуйте, Альбус, — улыбнулся тот. — Как там поживает Новый Свет?

— Процветает, насколько это возможно, — вздохнул Дамблдор — потому что, как вы догадались, это был он. Может быть, вы даже узнали бы его в этом крепком, начинающем потихоньку седеть мужчине, хотя его знаменитая борода тогда еще так не побелела. Взгляд, во всяком случае, не узнать было нельзя.

— Какие-то следы обскура? — спросил Азирафаэль. Тайные агенты стараются не использовать глаголы, когда это возможно.

— Не более того, что нам уже было известно, — покачал головой Дамблдор. — Семью мальчика уже взяли на карандаш, но там все чисто, готов поспорить. Его сестры — несовершеннолетние запуганные девочки, мать мертва, отца нет, а этим его окружение исчерпывается. Мракоборцы МАКУСы сейчас отрабатывают эту версию, но они впустую тратят время. Если мы хотим понять, кто помог ему переправиться через океан, то искать надо на той стороне, которая раньше всех им заинтересовалась. Конкретное лицо нам даже известно.

— Он в тюрьме? — уточнил Азирафаэль.

Дамблдор помолчал. Лицо его было нечитаемо.

— Уже нет. Сегодня ночью. Поэтому я и подал сигнал так скоро.

Азирафаэль, не говоря ни слова, открыл коробку конфет, взял одну и жестом предложил Дамблдору угощаться. Так они подсластили себе весть о побеге Грин-де-Вальда.

— Благодарю, эти штучки, как всегда, бесподобны… Это же та лавочка на Кеннигтон-роуд?.. Словом, это кто-то из его ближнего круга, — продолжил маг, прикрыв глаза рукой. — Я предполагаю, что и в Лондоне они не оставили мальчика. Выйдем на них — выйдем на него.

— Здесь его ловят с учетом этой маленькой детали, но все равно как-то бестолково, — сказал Азирафаэль. — Не далее как неделю назад была масштабная операция на вокзале Кинг-Кросс, которая закончилась весьма плачевно. Я подозреваю саботаж, мой коллега — обычную человеческую глупость. Истина, как обычно, наверняка посередине.

— Вы там были? — заинтересовался Дамблдор.

— По другому делу, — помедлив, ответил Азирафаэль. — Там запутанная история, так сразу и не объяснишь… Слушайте, Альбус, пока я помню — скажите, в Хогвартсе нет какого-нибудь заочного обучения для тех студентов, которые не могут приехать в замок? Скажем, по семейным обстоятельствам?

— Это не так просто, но при Министерстве подобные курсы организовываются из года в год, хотя их качество, конечно, отличается от очного обучения, — подумав, сказал Дамблдор. — В сентябре такой студент приезжает в замок, чтобы пройти процедуру распределения, а в конце декабря и в мае держит экзамен в Хогвартсе, но, в сущности, ничего невозможного нет. А что, у вас снова какой-то подопечный?

— Подопечные, — поправил Азирафаэль. — Девочка и мальчик. Девочке, на минуту, тринадцать.

— Прошу простить мне любопытство, но в ее семье произошло что-то такое, что помешает ей приехать в Хогвартс в этом году? Я ее знаю?

— Не думаю, — сказал Азирафаэль. — Такое впечатление, что эта тринадцатилетняя девочка появилась в нашем мире год назад. С ее братом тоже не все так просто, но он-то наверняка поступит в Хогвартс своим чередом и без эксцессов... Я объясню вам подробнее, когда сам хоть что-нибудь начну понимать, — он печально развел руками.

— Я ценю ваше право говорить загадками, — утешил его Дамблдор и взял еще одну конфетку, — к тому же это, наверное, несколько уводит нас от основного вопроса. Что ж, впереди целое лето, ваша воспитанница успеет связаться с Министерством и записаться на учебу. Есть основания полагать, что в этом году министерский курс ухода за магическими животными будет вести не кто иной, как Ньют Саламандер — если, конечно, мы сможем его уговорить.

— Министерство уже само связалось с этой девочкой, — сказал Азирафаэль. — А вот свести ее с мистером Саламандером я был бы рад. Он, надо думать, уже в Англии?

— Он принимал самое горячее участие в нью-йоркских событиях, — ответил Дамблдор, — и теперь тоже здесь. Есть надежда, что он сумеет помочь нам найти мальчика, пока не стало поздно. Ни от какой надежды сейчас отказываться нельзя.

Они ненадолго умолкли. Зазвенела посуда на кухне — это кто-то опрокинул поднос с грязными тарелками. Майский день сиял в полную силу, ветер трепал флажки на бортах лодок у причала. Мимо проскочила стайка щебечущих школьниц.

— Расскажите мне о нем, — попросил Азирафаэль. — Не фактологию, а о нем самом. Это тоже может иметь значение. Мой коллега утверждает, что личность и способности… того, кого мы ищем, могут быть сокрыты до определенного дня даже от наших с ним взглядов, но по косвенным признакам догадаться можно. Честно говоря, я начинаю опасаться, что мальчик-обскур может быть тем самым.

— Ему тринадцать, как и вашей подопечной, — сказал Дамблдор с горечью в голосе. — Крайне религиозная семья. Он потерян, напуган и полон ненависти.

— Плохо, — сказал ангел. — Ничего хорошего даже в том случае, если это не он. А имя?..

Дамблдор назвал его.

— “Доверие”, значит, — протянул ангел.

— Более злую насмешку над его судьбой сложно придумать, — сказал Дамблдор. — Вот, в общих чертах, и все, что о нем сейчас известно. Кое-кто мог бы рассказать больше, но он, как вы понимаете, сейчас недоступен. И есть еще мракоборец МАКУСы, который знал его прежде и может работать в паре с мистером Саламандером — я сейчас ищу способ переправить её в Англию.

— Её?

— Да, это очень способная маленькая леди. И прекрасный человек.

Азирафаэль протянул руку за следующей конфеткой.

— Что ж, удачи вам в этом деле. Если лондонские мракоборцы продолжат в том же духе, то у нас есть все шансы поймать его, не прилагая никаких усилий… Вы знаете, на днях они переворошили мой магазинчик.

— Мерлин великий, — не на шутку встревожился Дамблдор, — ничего не пропало, надеюсь?

— Только их желание проводить обыск, наверное, — отмахнулся ангел, — там стояла кое-какая ментальная защита, пара пентаграмм там и тут. Мне как раз в эту минуту случилось быть на Кинг-Кроссе… Словом, антикварный магазин А. З. Фелла впервые за тридцать лет снимается с места. Прямо сейчас он упакован и ищет нового пристанища.

— В добрый путь, — с чувством сказал Дамблдор. — Буду рад заглянуть туда как-нибудь еще.

— Разумеется, я дам вам новый адрес, как только станет известно, — пообещал Азирафаэль. — Альбус, могу я сейчас попросить вас повторить эти сведения в… привычном для нас формате?

— Строго говоря, за этим я сюда и пришел, — печально улыбнулся Дамблдор. — Вы мне, я — вам, и все это, — он на секунду замялся, — ради общего блага.

— Альбус Дамблдор, позвольте взглянуть на ту часть вашей памяти, которая касается Криденса Бэрбоуна, — строго сказал ангел.

— Извольте.

Прошла всего секунда, но взгляд ангела заметно потемнел.

— Господь Всемогущий.

— И я так думаю. Слушайте, Азирафаэль, а почему вы всегда так серьезно задаете этот вопрос?

— Стандартная формула для первой ступени, э-э, одержимости, не берите в голову… Теперь, наверное, я в общих чертах открою вам то, что нам с коллегой удалось выяснить насчет этого гипотетического ребенка.

На сей раз молчание длилось целых три секунды, потому что даже хорошему легилименту, которым, безусловно, являлся Дамблдор, очень непросто глядеть в сознание эфирного существа.

— Антихрист, значит, — наконец сказал Дамблдор. — М-да… И признаки конца времен уже проявляются?

— Есть кое-какие сообщения по разным каналам, но один из признаков, кажется, произошел прямо у меня под носом, — уныло сказал Азирафаэль. — Брешь между мирами.

---

Примечания:

Ох ёлки-моталки, кажется, пора пристегивать в фендомы "Фантастических тварей"...

Сразу поясню, в каком формате они войдут в этот текст: события первого фильма берутся за основу, но немного сдвигаются по временной шкале, остальные фильмы игнорируются на том основании, что там киновселенная вообще пока в режиме онгоинга и непонятно, чем все кончится = будем считать для простоты, что все остальное произошедшее пока не произошло. Криденс, чей возраст в фильме не назван, становится ровесником Тифф, а моей целью номер один становится его знакомство с Кроули, потому что это будет ... необычно :3

Да, офк, с этим дополнением писать станет... сложнее, но, с другой стороны, это та степень детализации, к которой я стремлюсь, и ну не хочется мне выкидывать эти слова из песни, а хочется их, наоборот, приплести UwU

Ссылочка на фото "маленькой Венеции": период более поздний, но каким-то таким видом, думаю, наслаждались Альбус и Азирафаэль https://www.londonpicturearchive.org.uk/view-item?i=235756

---

1) Гарольд Декстер Хэзелтайн (1871-1960) — американский юрист, профессор права Кембриджского университета.

Вернуться к тексту

2) Джон Фишер (1469-1535) — епископ Рочестерский, канцлер Кембриджского университета. Казнен Генрихом VIII и канонизирован Римско-Католической церковью.

Вернуться к тексту

3) В качестве пароля и отзыва эти двое решили использовать стихотворение Уильяма Блейка “Найденный мальчик”. Здесь оно в переводе С. Я. Маршака.

Вернуться к тексту

Примечания:

Ничего себе я увязла х) честно скажу — тут много не вполне удачного, и глава будет редактироваться еще на протяжении недели просто потому, что вся дурь моих текстов становится видна после публикации, тут и там может добавиться парочка абзацев, может, еще чего по мелочи. Сцена в доме Реддлов получилась тяжеловесной, но я никак не могла ее перескочить, каждому хотелось дать хотя бы одну отличительную черточку, а не делать их "просто злыми потому что".

---

— Куда? — спросил шофер.

— В Черноморск, — сказал Остап. — У нас там небольшое интимное дело.

И. Ильф, Е. Петров. “Золотой теленок”

“Будьте готовы в семь”, сказал Кроули. В шесть ноль-ноль Тиффани уже стояла у плиты и помешивала ложкой то, что в нашем мире назвали бы словом “компот”, тогда как за незнанием французского языка жители Плоского мира зовут этот напиток “ягодный отвар”. За спиной у нее послышалось сонное посапывание некоего лица, вчера вечером не желавшего лечь вовремя и теперь горько, но тайно об этом сожалевшего.

—Доброе утро, Том, — сказала Тиффани, не оборачиваясь.

— Это зелье? — спросил Том, даже и не подумав поздороваться в ответ. Компот он презирал, потому что в приюте под этим названием по большим праздникам подавалась какая-то жижа, несъедобная даже на вид.

— Это ягодный отвар, — поправила его девочка. — Ну что, будешь еще спорить со мной, когда я говорю, что пора ложиться спать?

— Хм, — сказал он. Это можно было понять по-всякому, но Тиффани решила не перегибать палку.

— Ты можешь подремать в машине, если станет невмоготу, — утешила его она. — Укачивать не будет — я сюда подмешала вот эту травку, смотри. Пьешь в дороге и сидишь на заднем сидении, все равно как у себя на кровати.

Том схватил пучок, поднес к глазам и с подозрением принюхался, но пахла эта травка приятно⁽¹⁾, и тогда он решил огорошить Тиффани вопросом, который долго носил за пазухой.

— У тебя в мире все, как у нас? И машины тоже есть?

Тиффани призадумалась. Если она что и почерпнула из уроков истории, которые ей пытался давать Альфред, так это то, что на Земле не было такого периода, который в полной мере соответствовал бы устройству Плоского мира. В своей деревне она жила, как жили при Тюдорах, но стоило ей оказаться в Анк-Морпорке, как декорации сменялись на семнадцатый, а то и восемнадцатый век. До самого же Анк-Морпорка можно было добраться по железной дороге — совсем недавнему изобретению в этом мире. И как объяснить всю эту мешанину анахронизмов, особенно когда тебе самой они не кажутся анахронизмами? До Лондона она и не подозревала, что Плоский мир будто бы существует одновременно в нескольких веках сразу и при этом остается неизменным. Пожалуй, Лондон и вся планета вокруг него проигрывали ее родине в цельности.

— У нас есть повозки, — сказала она, пробуя отвар. Несладко, но это к лучшему. — И поезда. Есть еще почтовые кареты, я ездила на такой.

— Значит, и почта тоже есть? — догадался Том.

— О да, еще как, — и впервые за все утро Тиффани усмехнулась, а Том, поймав эту усмешку, воспользовался ею и вытянул всю историю приключений Мокрица фон Липвига⁽²⁾, легендарного крестного отца Анк-Морпорской почты (да и железной дороги тоже). История эта, пусть немного приукрашенная, была хорошо известна и Мелу, и Тиффани, не очень-то очаровываясь главным героем, находила ее не столько занятной, сколько поучительной.

Том слушал во все уши, и можно была не сомневаться: слава величайшего афериста Плоского мира сияет теперь и в сумрачном Лондоне.

— Обманул смерть и стал начальником почты, — с уважением сказал Том. — Круто…

— Его нельзя обмануть, — сказала Тиффани, как говорят о ком-то хорошо знакомом. — Скорее, убедил в том, что живым от него будет больше пользы, и, в общем-то, не наврал.

Она постучала ложечкой по стенке кастрюли. Готово! Ложечка перешла в руки Тому, который тут же ее облизал и нашел вкусовые качества компота приемлемыми, а потом вытащил на свет второй вопрос.

— Ты вообще ничего не помнишь про то, как попала сюда?

Том кое-что понял про семью Тиффани из ее первого признания, но с первых же слов возненавидел все, с ней связанное. Новость о том, что у нее есть маленький брат Винворт, он и вовсе воспринял как личное оскорбление.

— Нет, — нехотя сказала Тиффани. Ей не нравилось вспоминать об этом эпизоде. Но Том продолжал сверлить ее взглядом, явно недовольный таким сдержанным ответом, и ей пришлось добавить: — Просто уснула на своей постели, а открыла глаза уже здесь. Я и день-то смутно помню. Ведьмы очень устают на своей работе, знаешь ли.

— А назад ты хочешь? — допытывался Том.

Тиффани прикусила губу, как от сильной боли.

— Я смотрю на это все, как на путешествие. Командировку, — ответила она чуть громче, чем хотела. Обернулась, посмотрела прямо в чернильные выпытывающие глаза и четко произнесла: — Да, Том, хочу, иногда очень-очень сильно. А ты как думаешь? У меня там вся жизнь. Но здесь у меня теперь тоже жизнь, и бежать от нее я не собираюсь. Даже если бы знала, как.

— Может, ты умерла в том мире? — с надеждой спросил Том.

Читатель, прости ему это. Он вовсе не желал смерти Тиффани — он просто желал смерти Тиффани для всех, кроме него самого.

Тиффани смерила его мрачным взглядом.

— Ты дурак? — но наткнулась на блеск надежды в его глазах и осеклась. Тиффани, может быть, не поняла истинную природу этой надежды, но и то немногое, что ей открылось, очень ей не понравилось.

— Не знаю, как в твоем мире, а в моем Смерть лично навещает каждого — в свое время, конечно. Вряд ли бы я проспала его визит. Слышал бы ты его голос!..

— Ты его видела?! — чуть не завопил Том, но засыпать Тиффани еще одним шквалом вопросов не успел — на улице кто-то отыгрывал клаксоном арию Эскамильо. Конечно, это был Кроули.

Тиффани и Тому досталось уютное заднее сидение, потому что на переднем покоилась какая-то штуковина, отдаленно напоминавшая проигрыватель для пластинок. Две торчащие антенны придавали ей сходство с большой печальной улиткой. Том, неравнодушный к чудесам техники, просунул нос между сидениями и уставился на нее.

— А это радио-граммофон, или граммофон-радио, если угодно, — объяснил Кроули. — В Америке уже потихоньку начинают делать такие, но я и сам не промах. Что-нибудь раньше слышали о Луи Армстронге?

— Какая-то гномья фамилия? — предположила Тиффани⁽³⁾.

— Понятно, — вздохнул Кроули. — Ладно, этот пробел мы сейчас ликвидируем. Ничего не забыли? Сендвичи, рекомендательные письма, оружие?

— Письма не пригодятся, — серьезно сказала Тиффани. — Одно из двух — Реддлы либо знают меня, либо нет.

— Я и без всякого оружия им задам, — пообещал Том. Ему, видно, ужасно нравилась эта мысль.

— Правильно, — кивнул Кроули. — Путешествовать надо налегке.

Он слегка прищелкнул пальцами, и дьявольский Бентли плавно тронулся с места под звуки “Хиби-Джибис”.

К тому моменту, как они выехали из Лондона и за окном замелькали веселые майские поля, Тиффани признала, что этот гном поет весьма недурно и даже начала тихонько мычать себе под нос. Том ничего такого не признавал, но отбивал такт ногой по спинке кресла. Кроули насвистывал на самых эмоциональных моментах — словом, ехали они с огоньком.

Вот что странно: впереди их ждало что-то трудное и неприятное, как уборка в кладовке, которая долго стояла запертой, а на душе у Тиффани было очень легко. Даже тревожно как-то — не забыла ли она чего?

— Я написала для Азирафаэля инструкцию на бумажке, там все лекарства, как и во сколько их нужно принимать, — сказала она. — Оставила на кухонном столе. Как вы думаете, он ведь не проглядит ее?

Кроули, не сбавляя скорости, перегнулся через сиденье и посмотрел на Тиффани двумя черными непроницаемыми стеклышками.

— Тиффани, дорогуша, — неожиданно мягко сказал он, — расслабься хотя бы на минуту. Альфред буквально в руках ангела-хранителя. Если кто-то из семейства Реддлов сейчас в безопасности, так это он. О’кей?

— О’кей, — нехотя согласилась Тиффани. Потом спросила: — А что с остальными Реддлами?

— Дай-ка подумать, — хмыкнул Кроули. — Одна получила повестку в суд, другой не пристегнулся и пачкает обивку ботинками (на этих словах Том быстро поставил ноги куда следует), а всех остальных уже через несколько часов ждет встреча с посланцем Ада. Тоже мне, голубая кровь…

— А им стоит опасаться вашего приезда?

— Мой визит обычно не сулит ничего хорошего, с какими бы намерениями я его ни наносил, — пожал плечами Кроули. — Работа такая.

— Пока что мы видели от вас только одно добро, — возразила Тиффани и тут же подумала, что, в общем-то, до этого имела дело с дуэтом, а не с Кроули в отдельности.

— Посмотри, сколько допущений ты только что сделала: “пока что”, именно “вы” и именно “видели”, — сказал Кроули. — Напоминает анекдот про биолога, математика, физика и черную овцу — хотя в моем случае это скорее коза… Короче, Тиффани, то, что ты не видела меня за адской работой, не означает, что мой отдел не держит самые высокие показатели по Британским островам.

Кроули слегка кривил душой (что само по себе было каламбуром), потому что существует много способов показывать хорошие цифры, не прилагая никаких усилий, но в его голосе проступила легчайшая тень настоящей дьявольской гордыни. Тиффани не нашлась, что ответить, но Том не растерялся.

— А как вы делаете зло? — невинно спросил он, от любопытства чуть не перелезая на переднее сиденье.

Кроули сделал вид, что размышляет.

— Ну, из недавнего… Слышал что-нибудь про Имперскую фашистскую лигу?

Том помотал головой.

—…Так вот, я не имею к этому абсолютно никакого отношения, — резко сказал Кроули. — По большей части зло не требует, чтобы его делали. Оно и само неплохо справляется.

Какое-то время вся честная компания ехала вот так, переговариваясь на высокие и низкие темы, подпевая Армстронгу и прихлебывая компот. Кроули наконец познакомил Тиффани с этимологией этого слова, а затем плавно перешел на забавные истории из жизни французского двора, где, по его собственному утверждению, он провел почти весь девятнадцатый век. Под Суидоном демон ненадолго притормозил у заправочной станции — Бентли не нуждался в бензине, но и пассажиры, и водитель жаждали размять ноги и перекусить сендвичами. Тиффани предусмотрительно замотала их в фольгу, а потом еще и подморозила пустяковым Холодильным Словом, и оказалось, что ничего лучше нельзя вкусить посреди долгой дороги в жаркий день.

Палило солнце. Бентли, как огромный черный жук, примостился у обочины и расправил крылышки дверей. Том сидел на капоте и болтал ногами, а Кроули развернул огромную хрустящую карту, в которую можно было бы завернуть как минимум одного Темного Лорда. Тиффани заглянула ему через плечо и увидела, что карта еще и чудного свойства: ее можно было делать подробнее и подробнее, постукивая пальцем по нужному топониму⁽⁴⁾.

— Вот здесь, — демон ткнул острым ногтем в кокетливый хвостик Великобритании, — чуть поближе Веллингтона, находится славный дом Реддлов.

— То есть еще пару часов, — прикинула Тиффани.

— Быстрее не получится, — развел руками Кроули. — Ангел просил меня не летать.

— А вы умеете?

— Я человек многих талантов, девочка.

Он сказал это скорее устало, чем дерзко, и Тиффани не обиделась. Вместо этого она спросила:

— А что это вы такое высматривали в лесочке рядом с Литл-Хэнглтоном?

— А, — сказал Кроули. — Да, тут такое дело… Мне повезло совместить рабочую поездку с личной прихотью. Видишь ли, по непроверенной информации в этом лесочке есть кое-какой артефакт, а я хочу эту информацию проверить.

* * *

— То есть Элизабет устроила что-то вроде импровизированного детского сада? — с любопытством спросил Азирафаэль, выплескивая заварку в чашечку, потому что как раз в этот час он решил навестить Альфреда. — Очень похоже на нее, насколько я успел ее узнать.

Он почти не использовал свое гипнотизирующее ангельское радушие в этом доме — Альфред будто придерживался правила "друг Элизы и Тома — мой друг". В предчувствии долгого путешествия люди иногда становятся проницательными.

— Она сама вроде ходячего детского сада, — усмехнулся Альфред. — Знаете, мистер Фелл, куда бы Элиза ни шла, там скоро образуется образовательная посиделка с малышами. Вся Гайд-Парк Кресент уже знает, что, когда она не занята домашними делами, всегда найдет минутку присмотреть за ребенком, а когда и за стариком. Соседи у нас довольно зажиточные, но и те души в ней не чают, а за Эджвер-роуд ее едва ли не на руках носят. Правда, теперь, когда Том к нам вернулся, времени у нее стало поменьше… Признаться, даже немного странно это.

Азирафаэль не сдержал улыбки, услышав это обыденное "когда Том к нам вернулся" — Альфред говорил так, будто само отсутствие Тома на Гайд-Парк Кресент было вопиющей, позорной, печальной ошибкой.

— А что же здесь странного? Девочки в ее возрасте иногда любят играть в дочки-матери.

— Дочки-матери… Да как вам сказать, — сказал Альфред, потирая переносицу. Даже недолгий разговор его утомлял. — Вы ведь знаете, где она жила, прежде чем приехать в Лондон?

* * *

Славный дом Реддлов стоял немного в стороне от Литл-Хэнглтона, не так далеко, чтобы совсем на отшибе, но достаточно, чтобы заявлять — "я вам не ровня". В отношении людей такое расстояние принято называть "почтительным", и почтения на век особняка, чьи рамы вызывающе белели на фоне красной кирпичной кладки. Его слегка портило только одно — всякий, кто взглянул бы на этот дом хоть раз, подумал бы, что зря он вскарабкался на этот холм с такой-то солидной фигурой.

— Это что, стиль королевы Анны? — спросил Кроули, наводя подзорную трубу на вершину холма. Дом было видно и без всякой трубы, но ему непременно хотелось ее использовать. — Что за родственнички у тебя, Том?

Родственнички Тома были из джентри, то есть достаточно знатны, чтобы задирать нос. В доме, на который Кроули наставил подзорную трубу, Альфред Реддл провел свои детские годы. По садовым дорожкам он прогуливался под ручку с гувернанткой, в большом зале вместе с братьями играл в рыцарей, а рама чердачного окна и по сей день хранит нацарапанное гвоздем имя самой красивой девочки на свете — Анны Эндрюс — “А. А.”. В 1881 году под сводами Литтл-Хэнглтонской церкви Анна сделалась женой Альфреда, а еще через несколько лет легла в землю за этой самой церковью, оставив растерянного, еще ничего не осознавшего мужа и новорожденного сына. История, впрочем, не новая и ничем не примечательная, да и сам Альфред по прошествии стольких лет не столько горевал, сколько сетовал на затянувшуюся разлуку. И так бы крутилось и крутилось это бесконечное колесо крестин, свадеб и похорон, если бы сын эсквайра не зацепился взглядом за дочку отшельника.

— Как мы туда зайдем? — деловито спросила Тиффани. В полях, за городом, она сразу почувствовала себя куда лучше и веселее, как парусник, поймавший ветер.

— Как к себе домой, — ответил Кроули. — С этой минуты вы двое — потомственные аристократы, вот и ведите себя соответственно. Задирать носы можно прямо сейчас.

Машину они оставили неподалеку от подъездных ворот, за которыми виднелся сад, разросшийся и манящий прохладой. После пыльной проселочной дороги даже и взглянуть на него было как глотнуть воды в жаркий день. Кроули придирчиво стряхнул с плеча невидимую пылинку, Тиффани одернула платье, Том агрессивно вытер нос рукавом — и демон позвонил в колокольчик, украшавший калитку.

“Элиза воспитывалась в великом презрении ко всему, что находится за пределами ограды ее дома”, — сказал Альфред Азирафаэлю. “Она просто не должна была уметь держать метлу в руках, не говоря уж о том, чтобы замешивать тесто и приглядывать за детьми. Все, что мне приходит на ум — в частной школе ее кто-то подменил”.

— О, — удивленно сказал Фрэнк. — Мисс Элизабет? Вот радость-то! Что же ты не написала, что приедешь?..

Когда Тиффани расследовала пропажу Тома и писала письмо на свой прежний адрес, то в порядке предосторожности не обращалась ни к кому конкретно в надежде, что ее послание кто-нибудь да прочитает. Правда, она рассчитывала, что ответ напишут ее названные родители, которые, может быть, знают больше — хоть так с ними познакомиться. Письмом садовника Фрэнка она, впрочем, осталась довольна, потому что ценных сведений в нем было предостаточно. Фрэнк, по-видимому, неплохо знал Элизу Реддл, радовался весточке от нее, сокрушался, что она давно не приезжала и очень туманно и путанно объяснял, что ее родители написать ответ сейчас не могут, а заодно подробно изложил все, что Элиза хотела знать. В голове Тиффани письмо сложилось в этакий образ человека лет под тридцать, грубоватого, но обстоятельного и честного, и ответ — с самыми искренними благодарностями — она писала уже ему лично.

Сейчас этот образ трещал по швам, потому что Фрэнк Брайс оказался рослым веснушчатым парнем лет семнадцати.

— Ой, — сказала Тиффани и подумала, не сделать ли ей книксен, но все же не стала. — Здравствуйте… Фрэнк?..

— Ты меня не узнала, фейри? — засмеялся Фрэнк, видно, ничуть не обидевшись. Улыбка у него была чуть кривоватая и оттого очень милая. — Не мудрено, год прошел. Слушай, какая ты стала высокая!..

И она тут же его узнала, потому что говорил он так же, как и писал: легко и дружелюбно. Тиффани не поняла, почему это она вдруг сделалась фейри, но прозвище ей понравилось, и еще она сообразила, что, наверное, Фрэнк знал Элизу еще совсем маленькой. Повинуясь вдохновению момента, девочка притянула к себе насупившегося Тома и с оттенком гордости сообщила:

— А это Том. Мы не написали, что едем, потому что хотели сделать сюрприз. Получилось?

Сюрприз определенно удался. Фрэнк аж на шаг отступил и целых несколько секунд потрясенно молчал. Наконец сказал:

— Слушай, это… Просто замечательно. Чудо, что вы с мистером Реддлом его отыскали. Я, если честно, не надеялся. Слава Богу, — и, чуть наклонившись, сказал уже мальчику: — Ну, здравствуй, Том. Долго же тебя не было.

Все это было сказано несколько потерянным тоном, и Тиффани ощутила укол тревоги. В самом деле, как их здесь примут? Даже Фрэнк немножко растерялся, а что будет с отцом Тома? Но тут же напомнила себе, что роль нужно держать от начала до конца, прерывать спектакль на середине — не дело, а еще она по кирпичику разберет дом Реддлов, если они хотя бы пальцем тронут мальчика. Последняя мысль удивила ее саму.

Кроули наконец решил выступить из тени яблони, из-под которой наблюдал за встречей, и изящно поклонился Фрэнку:

— Доброго дня, мистер Брайс. Могу я перепоручить вашим заботам этих очаровательных детей?

— Можете. А вы, собственно?.. — слегка враждебно ответил Фрэнк.

— Энтони Кроули, друг Альфреда Реддла, — нисколько не растерявшись, ответил демон и даже протянул визитку. Фрэнк ее машинально принял. — Я в Литтл-Хэнглтоне по случайному делу, а Альфред попросил меня подбросить этих ребят. Вечером я их заберу и транспортирую обратно в Лондон. Идет?..

У Тиффани потом была возможность рассмотреть эту визитку. Текст на английском, греческом, арамейском и латыни провозглашал Энтони Дж. Кроули совладельцем наидревнейшего книжного магазина — интересно, что думал по этому поводу Азирафаэль?

* * *

Так и случилось, что Том перешагнул порог отчего дома на десять лет раньше, чем мог бы, и в руке у него была не дрожащая от жажды убийства палочка, а теплая ладонь названной сестры.

Очаровательные дети успели как раз к ланчу. Может быть, явись они немного раньше или позже, их допрашивали бы с большим пристрастием, но сейчас они сидели за обеденным столом на гостевых местах и сосредоточенно поглощали мясной пирог. Тиффани догадалась, что в обычный день за столом, наверное, звучала непринужденная беседа, но их с Томом появление внесло разнообразие в этот порядок. Мэри, Томас и Том-старший молча сверлили их глазами, и взгляды это были недобрые. Том-младший отвечал тем же, если не хуже — Тиффани всерьез опасалась, что он сплющит взглядом кофейник или что-нибудь в этом роде.

А вообще-то здесь было неплохо, даже уютно. В просторной и светлой столовой по случаю редкой жары настежь распахнули окна, оставив только летящие белые занавески, и свет сквозь них проникал тускловато, неслепяще. Белый мрамор каминной полки, белая фарфоровая посуда, даже принесенные кем-то из прислуги васильки в прозрачном кувшине — все было такое чистое, хрупкое, что с каждой секундой Тиффани чувствовала себя все более не в своей тарелке.

Она зря опасалась, будто ее не узнают. Узнали не только ее, но и Тома, чего вообще нельзя было ожидать. Когда Фрэнк завел их в гостиную, там нашелся только Томас Реддл с газетой в руках, мирно проводящий обычное свое утро и вовсе не ожидавший подвоха. Последовала, как говорится, немая сцена. Его немолодое холеное лицо быстро сменило пять стадий выражения крайнего удивления и остановилось на вежливом шоке, который явно адресовался не Тиффани — вернее, не только ей.

— Здравствуй, Элизабет, — убитым голосом сказал он, не отводя глаз от Тома. Он видел перед собой точнейшую копию своего сына и прекрасно понимал, что это означает. Опустим детали знакомства Тома с Мэри Реддл и Томом-старшим — оно было быстрым, сокрушительным, но, в общем-то, весьма типичным для возвращения незаконного ребенка в дом, в котором его не ждали (разве что финальная стадия шока на их лицах была не очень-то вежливой). “Все остались живы — и то ладно”, — пророчески подумала Тиффани.

Она прямо с другого края стола слышала, как крутятся шестеренки в головах у Реддлов. Они, видно, никак не могли выбрать единую стратегию изгнания Тома. Присутствие “Элизы” придавало его появлению некий оттенок легитимности, и выгонять его можно было только вместе с дочерью, чего они, видно, постыдились — если не друг перед другом, то хотя бы перед Литл-Хэнглтоном и Альфредом. И как, однако, они трое были похожи между собой!

“А ведь они чувствуют себя даже хуже, чем я, когда надеваю личину Элизы”, — вдруг подумала Тиффани. “Самый опасный момент позади. За мной в любом случае правота. Ну-ка, выпрямиться!”, — и сразу успокоилась.

— Как тебе удалось его отыскать? — мрачно спросил Том-старший.

Он сидел прямо напротив Тиффани, и у нее было предостаточно времени на то, чтобы повнимательнее изучить его физиономию. Изучать было особо нечего, потому что это лицо она знала прекрасно: реддловская кровь упрямо дарила своим мальчишкам фирменные черты лица. Перед ней сидел Том, только чуть постарше, и даже это хмурое выражение "ты-меня-уличила-но-я-не-сдамся" она видела много раз — последний был сегодня утром.

— Дедушке спасибо, — невозмутимо сказала Тиффани. Фрэнка она решила не выдавать — еще не ясно, чем это обернется для парня, когда они уедут. — Он рассказал мне все, что я должна знать и помог с перепиской. Я теперь знаю наше фамильное древо наизусть, — добавила она.

— Идея была его? — быстро спросила Мэри. Она нервно прокручивала чуть большеватое кольцо на пальце. Глазами она так и впилась в Тома. Лет пятнадцать назад Мэри прижимала к сердцу точно вот такого ребенка — и сейчас чувствовала больше, чем смогла бы выразить словами. Тиффани даже почувствовала укол жалости.

— Общая, — ответила она. — Мама, а почему вам кажется, что для этого нужна какая-то идея? Разве это не очевидно…

— Элизабет, ты опять рассуждаешь, — оборвала ее Мэри, несильно хлопнув ладонью по столу. Столько холода было в этих словах, что жалость Тиффани как ветром сдуло. — Кому-то первому в голову пришла эта мысль, и я просто пытаюсь понять, кому. Томас?..

Томас, еще не проронивший ни слова, сидел, откинувшись на спинку стула. Из них троих он почему-то понравился Тиффани больше всего.

— Мэри, — устало сказал он, — что сделано, то сделано. Давай лучше подумаем, как теперь быть.

Но и ему не пришло в голову не говорить о Томе так, будто его здесь нет. Тиффани дотронулась до его руки под столом. Том ее оттолкнул.

— Твой отец — очень щедрый человек высочайших моральных качеств, — резко сказала Мэри.

— Да, именно так. Может быть, не будем сейчас об этом?

— А что ты предлагаешь обсудить? В какую школу мы его отдадим? В какой комнате поселим? — Мэри, которая в обычной жизни явно была тихой, сдержанной женщиной, совсем не умела показывать свою злость, и сейчас перешла на яростный шепот — куда там парселтангу. Она обернулась к Тиффани и горько сказала: — Наверное, ты сейчас очень довольна, Элизабет. Перестань так смотреть, будь добра.

— Мама, дайте ей объясниться. Может, Элиза здесь ни при чем… — подал голос Том с другого конца стола, но договорить ему не дали.

— Как это ни при чем?! — тем же шепотом вскричала Мэри. — Как это ни при чем, когда она все, буквально все делает мне назло!

"Вот тебе на", — удивилась Тиффани. "А Элиза молодец. Надеюсь, она здорово трепала нервы этой женщине". Вообще-то она не сердилась на Мэри всерьез: за годы практики ведьма обрастает специальной толстой корой, которая надежно защищает и от косых взглядов, и от нападок блюстителей благочестия, и вывести ее из себя становится невозможно, но Тиффани все-таки была юной ведьмой, и ее коре было куда расти.

— Вы, мама, не правы, — сказала она так спокойно, как могла. — Мы с дедушкой вовсе о вас не думали, когда искали Тома.

— Вот именно! Не думали! Не обо мне, а вообще! — когда она кричала по-настоящему, лицо у нее делалось каким-то жалобным, детским, что ли. — Не знаю, что было в голове у твоего дедушки…

— Мэри…

— … но у тебя было желание поиграть в следопытку, только и всего! И если ты думаешь, что я не знаю о письме Фрэнку, то ты сильно ошибаешься!

— Каком письме? — спросил Томас.

Мэри медленно перевела на него взгляд, поджала губы и другим голосом сказала:

— Томас, не притворяйся, что ответил бы на него.

— Но я мог бы хотя бы его прочитать. Все-таки Элиза не так-то часто нам пишет.

— Очевидно, ей это неинтересно, — бросила Мэри. Потом снова посмотрела на Тиффани и уже гораздо спокойнее сказала:

— Ты не посчитала нужным даже сообщить о том, что произошло. Решила заявиться к обеду, как ни в чем не бывало. Браво, Элизабет. Из тебя получится прекрасная эксцентричная тетушка, — и принялась сердито комкать салфетку.

“А вот это справедливый упрек”, — подумала Тиффани. “Как это я не сообразила, что можно дать телеграмму или даже позвонить?”. Если бы у Томаса, например, было слабое сердце, Том все-таки сумел бы отправить его на тот свет... Тиффани, впрочем, вечно забывала о том, что в этом мире существовало много способов связаться с кем-нибудь, в том числе и с теми, кто этого не хочет.

— На какой стадии сейчас оформление опеки? — спросил Том-старший. Он явно обдумывал этот вопрос долго и старался казаться непринужденным, но что-то мешало ему смотреть в ту сторону стола, где сидели Том и Тиффани.

Тиффани этого не знала (документы не были ее сильной стороной), но она и не думала тушеваться.

— На заключительной, — уверенно сказала она. — Все в порядке. И комнатка у Тома тоже есть, а в школу он будет ходить в Лондоне.

Новости о Хогвартсе Тиффани приберегла для более спокойной минуты, но и этих сведений хватило, чтобы лицо Тома-старшего пошло некрасивыми красными пятнами. Надо же, они и злятся одинаково!

— Ты меня не хотела об этом предупредить?! — рявкнул он. — Я все понимаю, Лиз, ты святая, Альфред великий человек, вы взяли домой сироту и живете долго и счастливо, но сказать-то можно было?!

— Том не сирота, — холодно сказала Тиффани. — Ты пока еще не умер.

— Ты все делаешь для того, чтобы это исправить! Мама права, Лиз, ты просто сделала своей целью нам досаждать!

— Том, — предостерегающе сказал его отец.

— Иначе бы ты связалась с нами прежде, чем вы притащили его в дом, и хотя бы узнала, что я думаю по этому поводу! Я спрошу еще раз — на какой стадии документы?

— Что ты имеешь ввиду? — спросила Тиффани, прекрасно зная, что он имеет ввиду. Она просто хотела дать ему шанс смутиться.

— От… него еще можно отказаться? — прямо глядя сестре в глаза, спросил Том-старший.

Тиффани молча поднялась со стула. Уперла кулачки в бока. Выдержала паузу в три секунды. Ее взглядом сейчас можно было сплющить не только кофейник, но и водопроводную трубу.

— Ты уже от него отказался, — сказала она. — И сейчас теряешь последнюю возможность это исправить. А Том теперь живет в нашей семье, и так будет всегда.

Никто никогда не узнает, что на это хотел ответить Том-старший, потому что с другого конца стола послышался легкий вздох, и Мэри Реддл медленно наклонилась вперед, прижав к груди руки, будто в молитве, неловко сползая со стула прямо на пол. Знай Тиффани, что слабое сердце было именно у Мэри, а не у Томаса, она бы выбрала другие слова.

Муж бросился к ней, но Тиффани была быстрее. В следующую секунду она очутилась рядом и уже расстегивала тесный воротничок шелковой блузки на груди своей названной матери.

— Папа, не дайте ей лечь, — быстро сказала она. — В доме есть телефон?

Столь драматично прерванную беседу продолжить не удалось. Пока ждали доктора, спешившего к ним из деревни, Тиффани не отходила от Мэри ни на шаг, не выпуская из рук ее тонкое, суховатое запястье. Ведьма может чуточку контролировать пульс, да и только, но и эту чуточку она использовала так, как только могла. Мэри смотрела на нее большими испуганными глазами и, кажется, пыталась прогнать, но ее язык, всегда такой щедрый на колкости, не слушался.

Тиффани вышла из спальни, только когда доктор Льюис переступил порог, и прислонилась к стене коридора, кусая губы. Том нетерпеливо потянул ее за юбку, мол, что это ты распереживалась, в самом-то деле?!

— Ну?! — хором спросили Реддлы, включая Тиффани, когда доктор наконец показался из двери спальни. Даже Том с любопытством уставился на доктора. Вся ситуация, кажется, его забавляла: Реддлы страдают, значит, день проходит отлично.

— Вне опасности, — пробурчал тот, поправляя очки. — Но, ради Бога, покой, покой и еще раз покой. Никаких волнений, никаких гостей.

Тиффани заглянула в рецепт. За тот год, что девочка присматривала за Альфредом, она начала чуточку ориентироваться в земных лекарствах и даже знала пару слов на латинском, но эти назначения поставили ее в тупик. Она не знала, что такое стенокардия, и не могла знать, что народное название недуга Мэри было одинаковым в обоих мирах: грудная жаба⁽⁵⁾ — образ очень яркий.

— Ты теперь и сердечные приступы лечишь? — мрачно спросил ее Том-старший.

Тиффани подняла на него глаза. Она не знала, как Элиза разговаривала со своим братом, но по нескольким фразам догадалась, что говорить ему “вы”, пожалуй, неуместно.

— Не понимаю, о чем ты. А вообще-то полезно знать, как себя вести, когда у твоей матери сбоит сердце.

— Или не доводить ее до этого.

— Мне жаль. Правда, жаль. Я… устроила сцену, — с усилием сказала она. — Но с твоим сердцем, Том, все будто бы в порядке? Или тебя тоже надо беречь от волнений и гостей?

Волнение и гость в едином лице стоял тут же, агрессивно вцепившись в руку Тиффани. Он смотрел на отца так, как будто желал ему смерти. Впрочем, почему “будто”?

— Я не знаю, чего ты добиваешься, — процедил Том-старший, — но если ты хотела навести шуму и выставить нас этакими злодейскими снобами — у тебя получилось. Ты, наверное, всю жизнь к этому шла, а тут такой подвернулся такой случай. И плевать, что там на самом деле произошло.

— Буду очень рада узнать, что там на самом деле произошло, но ничего из того, что ты расскажешь, не изменит того, что есть.

— Я видел твое письмо, ясно? — сказал он с нервным смешком. — Мама показала его мне, хотела посоветоваться, и я рассказал ей полную версию. Но тебе же, черт возьми, не интересно знать, почему я поступаю так, как поступаю…

— Как поступаешь, Том? Как трус?

Тут в ее руку со всей силой вцепились десять ноготков сразу, и Том прошипел фразу, которую можно было бы перевести на английский как “Не смей называть его Томом! Это мое имя, и ты можешь называть так только меня! А этот пусть катится ко всем чертям, чтоб он сдох!”. Тиффани не понимала парслетанга, но общий смысл тирады был написан на Томовой физиономии заглавными буквами.

Судя по тому, с каким лицом Том-старший слушал это шипение, он делал это не первый раз в жизни.

— Тихо, — успокаивающе сказала Тиффани и положила ладонь на плечо мальчику.

Том-старший хватал воздух губами, вжавшись в стену коридора. Наверное, только искренняя сыновья забота о матери мешала ему закричать. Тиффани смотрела на него и изо всех сил пыталась рассердиться.

— У тебя есть наш адрес, — наконец сказала она. — Будем ждать твоего письма. Идем, Томми, — и потянула мальчика за руку. Пора было сворачивать визит.

Том резко развернулся и снова уставился на отца, как сова на мышь — даже глаза сверкнули.

— Абракадабра, — зловеще сказал он.

Попросив Фрэнка побыть с Томом минутку, Тиффани заглянула в столовую в поисках Томаса. Миссис Мэггс, приходящая горничная, торопливо сворачивала скатерть, на которую падающая Мэри опрокинула стакан с чаем.

— Потрясающий мясной пирог, — сказала Тиффани. — Благодарю. Там ведь коричка? И сыр?

— И сыр, — тепло улыбнулась девушка. — Мисс Элизабет, Фрэнк правду сказал, вы очень выросли за этот год.

— Это чтобы видеть подальше, — серьезно ответила девочка. — А папа?..

Томас нашелся в кабинете. Тиффани постучала, раз, другой, наконец вошла. Было так темно, что она не сразу сообразила, что Томас не сидит за столом, а лежит на диванчике рядом, закрыв лицо руками, и часто, нервно дышит. Девочка постояла на пороге в нерешительности, потом плотно притворила за собой дверь, медленно подошла к отцу и опустилась на колени рядом с ним.

— Папа, — сказала она. — Простите меня, я не хотела, чтобы все так вышло.

Он ответил не сразу. Отнял руки от лица, и в полутьме Тиффани почудилось, что она смотрит на помолодевшего Альфреда.

— Элиза, ты хоть понимаешь, что вы с дедушкой натворили? — беспомощно спросил он.

— Вернули Томми домой, — просто ответила она. Могу ли я прибивать к этому эпитет "неуверенно"? До нее только сейчас начало доходить, как вся эта перепалка выглядит со стороны.

— Ты разворошила змеиное гнездо, девочка, — со стоном сказал Томас и снова закрыл лицо руками.

— Это вы так про нас всех или о ком-то в отдельности? — не удержалась Тиффани, но Томас ее не одернул. Вместо этого он посмотрел на нее с каким-то печальным любопытством.

— В конце концов, ты всегда делала, что хотела. Помнишь, что ты устроила, когда решила не ехать в школу?

— Не помню, — честно сказала Тиффани. Она чувствовала, что за сегодняшний день превысила нормы вранья на много-много лет вперед, что для ведьмы не очень-то хорошо, да и не хотелось ей врать Томасу.

— Ну да, ты ведь еще совсем маленькая была, — усмехнулся он. — Зато весь Литл-Хэнглтон помнит прекрасно. Это ведь после того случая Фрэнк стал звать тебя фейри.

Только Тиффани хотела спросить что-нибудь наводяще-уточняющее, как раздался длинный дребезжащий “тррренннь!”. Она аж вздрогнула, потому что нечасто слышала это дребезжание — Альфреду почти никто не звонил. Томас бросился к столу, схватил трубку:

— Доктор?.. Что-то еще про Мэри? — но в трубку ему зашептали нечто умиротворяющее, и тревога на его лице сменилась недоумением. Он искоса взглянул на Тиффани.

— Это тебя, Элиза.

— … Ну, как обстановка? — преувеличенно бодрым голосом спросил Азирафаэль. — Только не говори, что через полчаса вашего визита Реддлам понадобился врач.

— Все живы и почти здоровы, — заверила его Тиффани полушепотом. — Как у вас дела? Что-то случилось?

— Случилось то, что Альфред три раза обошел меня в шахматах, выпил лекарство и сейчас собирается обойти еще как минимум раз. Собственно, звоню-то я по другому поводу. Кроули хотел подхватить вас через часик, но его, э-э, служебное задание затянулось и пошло не по плану. Вы с Томом сможете немножко пройтись ему навстречу?

— Насколько немножко?

— Полмили, не больше. Вниз по холму, в сторону леса. Бентли на обочине, от него один поворот. Он тебе все объяснит.

— Поняла, — сказала Тиффани, и вдруг ее как по затылку чем-то щелкнуло. Это было ведьминское вдохновение, которое накатывало на нее редко, но метко. — Мистер Азирафаэль, пожалуйста, не бросайте трубку, — протараторила она.

— Так-так?

— Сумеете дотащить телефон до постели Альфреда? У меня вроде получалось.

В динамике что-то согласно зашуршало, и Тиффани обеими руками протянула трубку Томасу:

— Папа, вам с дедушкой есть о чем потолковать.

* * *

Существование этих артефактов было известно дьявольской науке приблизительно с конца двенадцатого века, но довольно долгое время им не придавали большого значения. Их было немного, они не очень-то отсвечивали и они все были на территории современной Великобритании, то есть проблема находилась в непосредственном ведении Кроули, а значит, откладывалась и затиралась, пока не стала очевидной.

— Нет, ты мне можешь объяснить, что это хоть такое-то? — закатывая глаза, вопрошал он у Хастура, пренебрежительно держа очередной сверхсекретный отчет вверх ногами. — Судя по тому, что здесь написано, это четыре очень важные штуковины.

— Так точно, — печально вздыхал Хастур.

— Их четыре.

— Именно.

— Они в Англии и они очень важные.

— Угу.

— Хоть что-то еще про них известно?! — взорвался Кроули, картинно швыряя отчет на захламленный письменный стол. Эффект получился отличный, потому что прибывший недавно из Месопотамии Хастур презирал пергамент и подавал отчеты исключительно в форме глиняных табличек.

Кроули немножко рисовался. Он не мог прямо игнорировать поручения начальства, но мог бесконечно долго тянуть с их выполнением. Ему не очень-то улыбалось бросать все насущные дела (и ненасущные развлечения) ради того, чтобы раскапывать некие артефакты, о которых ясно было лишь одно: сила их настолько велика, что Ад узнал о них прежде, чем смог наложить на них лапы. По конфигурации ауры и ее структуре дьявольские специалисты составили примерное описание предметов, которое вымораживало Кроули своей туманностью: “Материал — предположительно argentum. Форма — какая угодно, но не прямоугольная…”. Прибавьте к этому типичную для адских отчетов напускную загадочность, и вы поймете, почему Кроули избегал этой темы при разговорах с руководством.

— Мне ясно, что это не золотой поднос, но этих сведений маловато для результативных поисков! — отмахивался он. Так продолжалось до того момента, пока в тринадцатом веке один из артефактов не пропал с радаров. Он обнаружился почему-то на Балканском полуострове, и, прежде чем агенты Преисподней успели что-либо сделать, Небеса взяли его под контроль.

Кроули всыпали по первое число. Ему тогда пришлось приложить все возможные и невозможные усилия, чтобы усидеть на своем посту, но в конце концов буря улеглась, и он отправился на поклон Азирафаэлю с бутылочкой наилучшего эля.

— Я даже не видел эту штуку, — развел руками ангел. — Ее нашли в развалинах замка, решили не перемещать и изучают на месте. Там сейчас все оцеплено так, что не подступишься. Больше ничего не знаю, прости сердечно.

— Она что, настолько тяжелая?

— Да нет. Скорее, мощная. Понимаешь, на тонком плане эти три, м-м, штуки выглядят, как четыре дырки от гвоздя на штукатурке.

— Звучит мощно, спорить не буду.

— Я не шучу, Кроули, — сказал Азирафаэль и отхлебнул эля прямо из бутылки. — Беда в том, что от них по штукатурке могут пойти трещины.

С этого дня демон стал проявлять немножко больше рвения в поисках “штуковин”, но не особо преуспел. Один обнаружился в Шотландии, два других — на юге Англии, но все они, судя по всему, защищались родовыми чарами, из чего можно было сделать вывод, что ими владеют какие-то сильные магические семьи. Век за веком круг сужался, и, когда операция по захвату уже начала вырисовываться хотя бы начерно, грянул Статут о секретности.

Весь девятнадцатый век защитные чары “южных” артефактов потихоньку слабели, и в новогоднюю ночь тысяча девятьсот двадцать шестого года истаяли настолько, что в отчетах наконец появились названия "Лондон" и “Литл-Хэнглтон”. Лондонский артефакт ушел у Кроули прямо из-под носа, воссоединившись со своим собратом в Шотландии, а вот поиск Литл-Хэнглтонской "штуковины" выглядел гораздо более перспективно. Еще шесть лет ушли на то, чтобы сместить фокус в сторону лесочка неподалеку от дома Реддлов.

Отправляясь в путешествие, Кроули вовсе не планировал захват артефакта — так, небольшая вылазка, разведка на месте, пристрелка. А теперь он сидел в хижине Гонтов, пил на брудершафт с вусмерть пьяным Морфином, не сводил глаз с черного кольца на его крючковатом пальце и совершенно не понимал, что будет делать дальше.

* * *

Тиффани отыскала Тома в глубине сада, по уши перепачканного землей и ужасно довольного.

— Мы высаживаем тюльпаны, — гордо сообщил он.

За то время, что он провел с Фрэнком, они ужасно спелись и уже на славу потрудились над целой грядкой. Том закатал рукава выходной рубашки, но это ее не очень-то спасло, зато умиротворение на его лице стоило любой предстоящей стирки.

— Молодчина, — одобрительно сказала Тиффани. — Помощь нужна?

— Спасибо, добрая фейри, — засмеялся Фрэнк. — Мы почти закончили. Парнишка просто золото, и руки у него очень легкие.

— Луковички же пока не взошли, — озадаченно сказала девочка.

— А я сразу вижу такие вещи, — подмигнул садовник.

Во флигеле нашелся умывальник. Наспех отмыв Тома, Тиффани ополоснула лицо холодной водой — от всех тревог оно прямо-таки горело. Настала пора прощаться со славным домом Реддлов. На сей раз она и не подумала делать книксен, а просто протянула руку Фрэнку и крепко пожала ее.

— Спасибо вам за все, — сказала она. — И за письмо, и за тюльпаны, и за все-все.

Фрэнк снял соломенную шляпу и шутливо шаркнул ногой.

— Ты набралась этикета, я вижу, — сказал он. — Та ли это девочка, которая хотела сбежать из школы в какие-то Овцепикские горы?

Краска вмиг сошла с лица Тиффани. Оно сделалось белым, как мел на побережье ее родной деревни. Фрэнк этого не заметил.

— …Ну, бывайте! И, прошу, будь не очень-то строга с Томом, ладно? Приезжайте оба, как раз тюльпаны взойдут.

— Обязательно, — хором сказали Том и Тиффани. Теперь уже мальчику пришлось тащить Тиффани к выходу, потому что в голове у нее гудело, будто сковородой по лбу стукнули.

—... У них пикси в углу сада живут, — небрежно заметил Том, когда они шагали по дороге. — Я их сразу узнал, прямо как в той книжке написано, про тварей.

— Да? — рассеянно спросила девочка.

— Попросил их, чтобы тырили у этого все, что плохо лежит, — самодовольно сказал мальчик и даже слегка подпрыгнул на ходу. — Обещали сделать.

— Том, это никуда не годится! — сразу пришла в себя Тиффани. — Зачем тебе это понадобилось?!

— А что?! — с готовностью возмутился Том. — Ты видела, какой он мерзкий? И физиономия противная. И кричал на тебя, — добавил он с осязаемой ненавистью.

— Положим, физиономия у вас одна на двоих, — глубокомысленно заметила Тиффани, но, поймав обжигающий взгляд Тома, решила не развивать эту тему. — Все равно! Припугнуть раз — это одно, а натравить — это другое.

— Там еще гнездо змей было, пусть скажет спасибо, что я их не натравил! Я еще подумал, что из этого будет круче.

— Круче будет никого не натравливать и быть выше! Если бы я дала такое задание Нак Мак Фиглям, они бы живого места на человеке не оставили, поэтому я никогда так не делаю. А поверь, иногда ужасно хочется!

— Что за фиглы? — заинтересовался Том. Тиффани не успела ответить, потому что на дороге показалась сверкающая спинка Бентли. От обочины вглубь рощи уходила колея, на дне которой даже в жаркий день стояли лужи.

Они ступили под тень деревьев, и Тиффани сразу почувствовала, что роща непростая. Чувство было такое, будто кто-то накрывает вас огромным сетчатым колпаком зеленого цвета и выжидающе смотрит. Для таких мест в Плоском мире были названия вроде “заповедный”, а на Земле в таких местах иногда встречаются круги из грибов, в которые человеку лучше не вступать. По узенькой тропинке они шли молча, потому что Том, видимо, тоже что-то почувствовал и держал ее руку крепче обычного. Только один раз сказал:

— Здесь необычные змейки.

— Какие это?

— М-м, — задумался он, подбирая нужное слово. Наконец сказал: — Более разговорчивые. Они говорят длинные предложения. Будто их учил кто-то.

Тиффани поежилась.

Хижина, к которой их привела тропинка, выглядела прескверно. Грязные, слившиеся с листвой стены, покосившиеся ставни висели на одной петле, второе окно вовсе заколочено, а в одном месте упавшая ветка пробила хрупкую черепицу, да так там и осталась, словно диковинная рука в приветственном взмахе. Том и Тиффани на цыпочках обошли хижину кругом и наконец отыскали незапертую дверь.

— Раскудрыть, — прошептала Тиффани. — Том, не смотри.

— Кто это сделал?! — зашипел Том, потому что считал себя своего рода покровителем змеиного племени, и вид прибитой к косяку змейки поверг его в праведный гнев.

“Сюда ли нас звал Кроули?” — растерянно думала Тиффани. “Что имел в виду Азирафаэль, когда сказал, что задание пошло не по плану?”. В конце концов она строго-настрого запретила Тому приближаться к хижине, а сама одним глазком заглянула внутрь.

— … Едут как-то в поезде биолог, физик и математик, — расслабленным голосом вещал Кроули. Морфин Гонт, храпящий так, что ставни дребезжали, его не слышал, но демон сейчас не нуждался в слушателях. — Видят в окне черную овцу… О, а вот и лучший специалист по овцам во всем Плоском мире! Здравствуй, Тиффани.

— Вам нужна помощь? — спросила лучший специалист по овцам, уже взявшая себя в руки. В голосе ее слышался металл. Она не выносила даже вида пьяных людей.

— Нет-нет, все в порядке, — смутился Кроули и начал трезветь на глазах. Эфирные существа это умеют. — Прошу меня извинить, то была часть разведочной операции. Видишь сие колечко? — и помахал ладонью.

— С ромбиком?

— Бинго, — Кроули аккуратно снял его, положил в коробочку и со всеми предосторожностями упрятал за пазуху. — Я сперва выиграл его в карты, потом выкупил за контракт на продажу бессмертной души, словом, оно уже дважды мое, но снять кольцо получилось, только когда я выиграл его в питейном конкурсе. Он мне, знаешь ли, всю жизнь свою горькую тут перечислил, история не для слабонервных.

— Соболезную его горю. Значит, помощь нужна ему?

— Ага, — сказал Кроули и, кряхтя, поднялся с продавленного кресла — уже абсолютно трезвый. — Поконтролируй, пожалуйста, его состояние, пока я тут ставлю охранные пентаграммы. Нельзя, чтобы коллеги Ази пронюхали, что кто-то из наших здесь был. Еще один провал мне могут не простить.

И снова Тиффани взяла в свои прохладные ладони руку болезного, только теперь это была вымаранная в земле короткопалая рука, а хозяин ее был в глубоком беспамятстве. Лицо его, рябое, с кругами под глазами и синеватым носом, не внушало добрых чувств, но как ни было ей противно, она прошептала несколько слов, которые должны были утишить его боль на следующее утро. Кроули тем временем прохаживался по тесной каморке, дотрагивался до стен. Воздух вокруг задрожал. Потом он жестом попросил у Тиффани ладонь Морфина и нацепил ему на палец точную копию колечка.

— Это вообще законно? — с сомнением спросила девочка.

— Тиффани, — вздохнул Кроули, — я не в восторге от происходящего, но, если тебя это успокоит, в контракте было указано, что кольцо вернется к настоящему владельцу после того, как над ним проведут все необходимые научные исследования. Поверь, они нужны, потому что, если верить данным Ази, этот парень носит на руке что-то вроде часовой бомбы. Как бы ему пальцы не укоротило еще больше. Идет?

…Несмотря на протесты Кроули и Тома, Тиффани взяла в машине фляжку с водой и снова проделала путь до хижины, оставив ее рядом с Морфином.

— Просто поставьте себя на его место, — сказала она, пристегивая ремень. Солнце клонилось к горизонту, а путь предстоял неблизкий.

— Меру надо знать, — хмыкнул Кроули. — И не доверять кому попало. Впрочем, он так обрадовался, что встретил змееуста, что готов был пить до самого утра, да вот не сдюжил.

— Так это он обучил змеек ругаться? — сердито спросил Том. — А одну прибил зачем?

— Учил — он, а зачем пришиб — поди спроси у него. Так вот, сей персонаж оказался магом в каком-то там дцатом поколении, и всю дорогу он жаловался на сестру, сбежавшую с неволшебником…

— Как его зовут? — быстро спросила Тиффани.

— Морфин Гонт. Гонт — это очень старая волшебная фамилия, правда, сейчас она переживает не лучшие времена.

— Гонт, Гонт… Откуда я его знаю? — забормотала Тиффани. Потом уставилась на Кроули расширенными глазами. — Змееуст?

— Ну да? — отозвался демон. — Так вот, его сестра… — и потрясенно умолк.

Несколько секунд, даже, пожалуй, минуту, они ехали в напряженном молчании. В оправдание Кроули могу сказать лишь одно — он вошел в такой азарт, стараясь выманить артефакт у Морфина, и так надрался, что целый вечер не мог сложить два и два. Когда он наконец это сделал, то нарушил молчание следующим образом:

— Растреклятая поганая хреновина десяти триллионов чертей! — и еще несколькими фразами, привести которые я здесь не могу. Он тут же попытался повернуть назад полицейским разворотом, но Тиффани ухватила его за локоть:

— Стойте, стойте! Ну что мы ему скажем?! Пусть отдыхает себе! Мы все равно скоро поедем смотреть на тюльпаны! Или вы не собираетесь потом вернуть ему кольцо?!

— Нет, каков агент, а! — чертыхался Кроули. — Браво, Шерлок! Он, конечно, тоже хорош, так ни одного имени и не назвал, но я-то мог догадаться!

— Заглянем к нему позже, в чем беда?!

— Чего там у вас? — вторил Том, который ненавидел быть не в курсе дел.

— Мы нашли твоего богатого дядюшку, вот чего, — мрачно сказал Кроули. — Прямо рождественская история.

---

Примечания:

Тырение фамильных ценностей со спящих — прямо скажем controversial, и, скорее всего, выйдет всем персонажам боком. Я примерно представляю, зачем добавила этот финт, но в будущих главах опять буду заниматься завязыванием шнурков и соединением точек.

Простите за такое долгое отсутствие с": Очень много всего происходит в жизни.

С наступающим!

С днем рождения, Томми.

---

1) Это могла быть мята, валериана или корень имбиря.

Вернуться к тексту

2) Могу ли я в одном примечании рассказать всю историю Анк-Морпоркского Остапа Бендера, которую Пратчетт рассказывал на протяжении трех книг? Да и Тиффани наверняка пришлось серьезно урезать рассказ.

Вернуться к тексту

3) Наверное, Тиффани что-то слышала про сержанта Городской стражи Анк-Морпорка Аббу Рукисилу.

Вернуться к тексту

4) На этом моменте я думала вовсе не о современных картах-навигаторах, а о глобусе Воланда из романа "Мастер и Маргарита". Может быть, карту и глобус делали в одной адской мастерской.

Вернуться к тексту

5) Вообще-то “грудная жаба” это чисто отечественный термин, в английском языке она называется “angina pectoris”, но мне просто кажется подходящим это название, оно такое плоскомирное.а

Вернуться к тексту