После трех уже поздно (джен)

Том потребовал (скорее жестом, чем словом), чтобы они ехали непременно на втором этаже трамвая, и непременно у окошка. Любопытный ребенок — здоровый ребенок, сказала себе Тиффани, и они вскарабкались наверх. Там она посадила мальчика на колени из суеверной тревоги: ну как выпадет или потеряется? * Том приник к стеклу, и, хотя Тиффани не видела его лица, плечом она чувствовала: ему интересно. Может быть, впервые за весь день.

Тиффани не солгала, когда сказала Тому, что жить они будут «в большом красивом доме». Она рассудила, что в сравнении с комнаткой в приюте любой дом покажется большим и красивым, а ведь квартира на Гайд-Парк Кресент была еще и уютной. Девочка прикрыла глаза и постаралась вспомнить, а какой она была еще год назад?

Альфред тогда еще поднимался с постели, чтобы зажечь газовую горелку или забрать почту, день ото дня все реже. Когда Тиффани, только что с поезда, поставила полупустой чемодан на пол в прихожей и чуть потянула носом воздух, она сразу поняла, зачем Реддлы отослали младшенькую Элизабет к дедушке в Лондон. Помнится, она тогда весь день провела с метлой в руках, совсем как настоящая ведьма, только очень маленькая, пыльная и уставшая. Так, за работой, и прошел ее первый день в этом странном новом мире с трамваями и телефонными будками, и к вечеру он уже не казался таким уж чудным.

Кое-чему, правда, пришлось учиться заново. В новом уделе Элизабет-Тиффани, который назывался «Церковь-Святого-Джона-На-Гайд-Парк-Кресент-И-Окрестности», было принято не лезть в чужие дела, а иногда и не знать, как зовут соседа. Причиной тому были не исключительные жадность и лень (Тиффани быстро поняла, что люди здесь мало отличаются от тех, что живут на Меловых холмах), а какие-то странные и сложные многоступенчатые правила вежливости. Эти правила она усвоила для себя постольку-поскольку. Ведьме важнее всего оставаться ведьмой, а не следить за тем, что там люди сплетничают про дочку Реддлов. Сплетничали, впрочем, немного: это в Литл-Хэнглтоне их фамилия была на слуху, а здесь, в лондонской суете, имя Реддлов тускнело, как старое золото.

Ни Альфреду, ни тем более Тиффани до этого не было дела. Весь год они жили одной только мечтой, если, конечно, это невесомое слово применимо к методичным, почти механическим поискам. «Мечта» отлепила нос от окна, видимо, насытив ненадолго свое любопытство, и поглядела на Тиффани испытующе.

— Куда я еду?

Он не сказал «мы».

— Это недалеко от Гайд-Парка, — ответила Тиффани и поняла, что для Тома это ничего не значит. — Там такая большая круглая площадь, вокруг много деревьев, и все дома очень красивые и с большими окнами.

Нельзя было сказать, обрадовало ли его это известие. Тиффани вообще начала замечать, что этот мальчик спрашивает гораздо больше, чем отвечает.

— У меня будет своя комната? — спросил Том, не отрывая от нее взгляда.

Тиффани его в этом заверила. Она не просто будет, она будет еще и очень чистая, потому что вчера его тетушка весь день намывала в ней окна и оттирала пол, вешала занавески и гладила постельное белье. Ее все никак не покидало чувство, что Тому, собственно, безразлично, ждут ли его на Гайд-Парк Кресент или где-нибудь еще.

— Это хорошо, — отозвался он и снова повернулся к окну.

Эта отрешенность тревожила Тиффани.

— Твой дедушка Альфред тоже будет очень рад, когда мы приедем, — добавила она.

— Почему тогда он сам не пришел за мной? — спросил Том, не отрывая взгляда от окна. Они как раз проезжали над Темзой, и пропустить это, понятное дело, было нельзя, даже ради того, чтобы недоверчиво посмотреть на свою новую тетушку.

— Потому что он уже два года очень сильно болеет и не может подняться с постели, — просто ответила Тиффани. — Но без его помощи я бы тебя никогда не нашла.

Не было понятно, извиняло ли это обстоятельство Альфреда в глазах Тома, но ведьмино чутье подсказывало, что Тиффани пока ни в чем не ошиблась.

Когда она жила на Меловых холмах, случалось, надо было отвести домой заплутавшего ребенка, и тогда Тиффани брала его за руку, чтобы, не ровен час, не оступился и не упал в канаву (а детей посмелее или помладше, то есть более легких, можно было прокатить на метле, так, чтобы ноги чуть задевали траву). Тиффани перехватила ладошку Тома, едва они вышли на улицу, и не отпускала, пока шумные проспекты не сменились тихими переулками. Конечно, движение тогдашних улиц не сравнится с сегодняшним, но в тот день, когда Тиффани и Том шли по Эджвер-роуд, умереть в автокатастрофе уже было гораздо легче, чем на железной дороге. Умирать сегодня было никак нельзя — начиналась новая жизнь.

Эта жизнь встретила их шелестом листьев маленького сквера на площади и пустынным изгибом улицы. Тиффани он нравился — на Меловых холмах никто не ставил дома в круг, а здесь будто все окна смотрели друг на друга. Она оглянулась на Тома:

— Ты не устал? Мы почти пришли. Наш дом — вон тот, через дорогу.

Он, конечно, устал, и, конечно, постарался не подать виду, только тянул руку сильнее. Но в его глазах Тиффани уловила что-то, похожее на любопытство.

* * *

Альфред Реддл так напоминал старого барона, отца Роланда, что, увидев его впервые, Тиффани слегка растерялась. Это потом она заметила, что он чуть-чуть ниже ростом и нос у него острее, но манера держаться была точно такая же. Выговор, осанка, взгляд — если бы Тиффани была больше знакома с устройством этого мира, она бы сказала, что перед ней один из последних настоящих аристократов минувшего века.

С историей, впрочем, она знакомилась сама, когда выпадало время — по книгам. Их здесь было порядочно, один шкаф даже пришлось вынести в прихожую, где он таинственно мерцал стеклянными дверцами в полутьме. Том выцепил его взглядом безошибочно, и к любопытству примешалась жадность. Тиффани подумала, что он вряд ли когда-нибудь видел столько книг сразу. И еще — не разочаруется ли он, когда поймет, как мало там картинок?

— Это еще не все, — улыбнулась она. — Но в этом доме сперва моют руки, а потом делают все остальное.

— Пытаетесь с порога отбить у молодого человека тягу к знаниям, не так ли, мисс Реддл? — раздался голос откуда-то сверху. Тиффани торопливо поставила сумку на пол.

— Я вижу только, как мистер Реддл злостно нарушает предписания врача, — сердито сказала она, глядя на верхнюю ступеньку лестницы. — Альфред, вернитесь, пожалуйста, в постель. Если вы думаете, будто я хочу лишить вас радости долгожданной встречи, то крупно ошибаетесь. Мы с Томом поднимемся к вам, как только вымоем руки.

Так они и сделали. Тиффани больше ни словом не попрекнула старика, зная, какая пытка для него эти предписания. Он сопротивлялся как мог: с ее помощью одевался в домашний костюм, читал или работал, поставив на кровать скамеечку, вел какие-то бесконечные переписки, взялся учить Тиффани немецкому и три раза в неделю отвлекал ее от домашних дел спряжениями неправильных глаголов. Учиться ей нравилось, но не нравилось видеть, как Альфред медленно гаснет без дела.

Том подошел к постели и неловко пожал протянутую руку Альфреда. Лицо его при этом выражало не больше эмоций, чем затылок. Альфред, впрочем, тоже не искрился радостью:

— Друг мой, твои поиски отняли у нас с Элизабет немного больше времени, чем мы рассчитывали, но лучше поздно, чем никогда. Я бы хотел, — он замолк, глядя в сторону, — чтобы некоторые обстоятельства нашей встречи были иными, и речь сейчас не о моей позорной немощи, но что имеем, то имеем.

«Он говорит про отца Тома», — догадалась Тиффани, которая тем временем отдергивала занавески в комнате и открывала окна, чтобы впустить в комнату майский день. И этот разговор ей тоже надо будет как-то пережить.

— А имеем мы, — нарочито бодрым голосом продолжил Альфред, — достаточно уютную комнату, которую тебе сейчас покажет Элизабет, и достаточно времени, чтобы исправить прошлое. Я бы много дал, чтобы помочь тебе здесь расположиться, да вот… — он с досадой развел руками.

— Спасибо, сэр, — заученным тоном ответил Том. Тиффани, впрочем, видела, что он смотрит на Альфреда не скучающим, а пронзительно-осознанным взглядом.

— Пока тебе не за что нас благодарить, — вздохнул тот. — Я надеюсь, лишь пока. Том, — старик сжал локоть мальчика узловатыми пальцами, как это делают люди, которые много лет не видели детей и не знают, на каком языке с ними говорить, — прости меня. Надо было найти тебя раньше.

Том промолчал — то ли не знал, что ответить, то ли не мог решить, прощает или нет.

В порядке исключения чай пили в комнате Альфреда. Пока Тиффани хлопотала над заварным чайником, она успела заметить, что рядом с дедом Том держится чуточку иначе — напряженнее, но искреннее. Заметив, что мальчик пристально разглядывает корешок какой-то книги в шкафу, старик незамедлительно протянул руку, разложил ее на постели — это оказалась география с цветными вклеенными картами — и что-то вполголоса ему рассказывал. Тиффани только услышала, поднимаясь по лестнице с тарелкой печенья:

— … не знаю, кто была гувернантка твоей тетушки, но Элизабет как-то здорово удивила меня своими размышлениями о плоской Земле… Н-да, а здесь границы графства Лондон — думаю, ты их и так знаешь…

Печенье они вопреки всем мыслимым правилам ели чуть ли не над книгой. Том спрашивал немного, но слушал жадно.

* * *

После чая Тиффани отвела мальчика в светлую комнату, окна которой выходили во внутренний двор, и румянец, загоревшийся на его щеках, был красноречивее любых слов. Пока Том заполнял, если это можно было так назвать, шкаф своими скромными пожитками, Тиффани мысленно делала пометки, что нужно будет купить завтра в магазине готовой одежды. Она рассеянно присела на кровать, провела ладонью по шерстяному пледу. Ночами здесь бывает прохладно, достать еще один? Осенние ботинки, пиджак поплотнее и почище, новая рубашка… Что-то ее тревожило, и привычные — или даже новые — заботы не могли от этого отвлечь.

— Теперь мы должны идти в парк за мороженным, — сообщил Том, захлопнув ящик стола. — Ты обещала.

Сказано это было очень спокойным голосом человека, который точно знает, что с ним спорить не будут. Тиффани даже не возмутилась:

— Обещание касалось воскресений, а завтра среда. Не будет ли мороженное лишним сразу после тарелки печенья?

— Ты обещала, и мы пойдем, — с нажимом произнес Том, глядя ей в глаза, и Тиффани догадалась, что звук слов сейчас важнее их смысла. Там, откуда она пришла, этим трюком чаще пользовались ведьмы, чем волшебники, и ведьмы же быстрее всего его распознавали. Для этого только надо было иметь чистое сознание и открытые глаза — то, без чего нельзя ни видеть призраков, ни говорить со Смертью.

— Том, в этом доме ни я, ни Альфред не говорим приказным тоном, и мы всегда прекрасно без него справлялись, — миролюбиво ответила Тиффани. — Тебе ведь не так важно мороженное, как то, что все должно случиться по-твоему?

Он насупился. Тиффани спросила себя, сколько раз до этого уловка срабатывала? Потом — стоит ли дать ему знать, что с магией она тоже знакома? Представила, как Том забавы ради или просто не понимая, что делает, направляет такой взгляд на Альфреда — и на последний вопрос ответила утвердительно. Она похлопала ладонью рядом с собой, и Том с опаской подошел.

Эта настороженность, готовая перекинуться во властный тон и обратно, неприятно кольнула ее в сердце — стало почему-то очень грустно. Тиффани склонилась к его уху и почти шепотом спросила:

— Ты умеешь делать разные странные вещи, правда?

Так Том на нее не смотрел за весь день, зато теперь она была готова поклясться, что он ее наконец-то по-настоящему видит. Он сейчас больше всего напоминал очень маленького черного кота, не знающего, напасть ли ему или броситься прочь. Тиффани чуть кивнула.

— Это называется магия. Я тоже кое-что могу.

— Покажи! — выдохнул Том, и этому приказу она подчинилась.

В карманах нашлось немного — в платьях Элизабет Реддл многие карманы и вовсе были зашиты, но кусочка печенья, шнурка и заколки должно было хватить. Самый важный ингредиент нашелся тут же, как оно обычно и бывает: горшок с пышно цветущей геранью. Она поставила горшок себе на колени, уняла дрожь в пальцах и ободряюще улыбнулась:

— Смотри внимательнее.

Тома не нужно было просить дважды.

Путанки давались Тиффани только тогда, когда они были позарез нужны. Нити, протянутые между ее ладонями, заискрились, заколка дважды прошла сквозь лепесток, не разорвав его, листья чуть шевельнулись сами собой. Тиффани ощутила знакомую ясность: в темной комнате зажгли свет, и очертания предметов стали простыми и четкими. Она будто с высоты птичьего полета видела весь их путь от приюта до дома, она знала, что сегодня Том ел на завтрак и что ему снилось, знала, что ему будет сниться сегодня. Она теперь отчетливо видела, как выглядят его магические приказы, длинные тонкие темные щупальца, тянущиеся к ее голове, и точно знала, что Том тоже их видит.

Крак! Горшок раскололся надвое. Том отпрянул.

— Только вчера постирала, — расстроенно протянула Тиффани, поднимая подол платья, чтобы не просыпать землю. Обернувшись к Тому, она попросила: — Принеси-ка с кухни горшок побольше. Герань не виновата, что все так получилось.

Приминая землю пальцами в новом горшке, она продолжила, не глядя на мальчика:

— Это еще не вся твоя и не вся моя магия, но общую суть ты уловил. У таких вещей есть название, и правила у них тоже есть.

— Как называется то, что ты сейчас делала? — перебил ее Том. В его глазах плескалось нетерпеливое любопытство — и ни капли смущения.

— Путанка, — ответила Тиффани. — Так вот, о правилах. Нельзя, например, сделать ее, если соберешь предметы намеренно, а не возьмешь из карманов случайные. Нельзя не положить в нее что-то живое. Нельзя не заботиться о том, чтобы во время колдовства этому живому ничто не причинило вред. Нельзя внушать людям, чтобы они делали то, что тебе хочется, только потому, что ты это можешь. Понимаешь, Том?

Сказано это было без капли злости или упрека. Тиффани будто объясняла правила игры. Том изучающе глядел на нее несколько секунд. Потом нерешительно кивнул.

— Некоторые люди могут колдовать, а некоторые — нет, — просто сказала Тиффани. — В приюте ты чаще видел тех, кто не может. Они были беззащитны перед тобой, а ты — перед ними, и вы все время делали друг другу больно. Теперь это больше не нужно, потому что я и Альфред всегда поймем тебя с первого раза, если ты, конечно, скажешь, чего хочешь или на что обиделся.

Колдовская ясность покинула ее голову, и она не могла сказать точно, что думает Том по этому поводу, но добиваться ответа не стала. Зерно падает в землю и либо прорастает, либо нет. Если нет, надо всего лишь бросить еще одно. Герань снова была водружена на подоконник, и Тиффани поправляла ее листья, когда Том наконец спросил:

— А что еще ты умеешь делать?

— Летать на метле, — отозвалась Тиффани. — Но это как-нибудь в другой раз.

Они говорили еще долго, и Том оживал перед ней так же, как перед Альфредом над книгой с картами. Не вдаваясь в подробности, Тиффани рассказала ему, как учат магии и почему этим лучше не хвастаться первому встречному, как словом делать зверей послушными (ей показалось, что в этом он чуточку разбирается), как узнать, не лгут ли тебе. Он все еще был похож на деловитого и настороженного кота, но никак не хотел оставить такую интересную тему. Заметив, что ребенок начал зевать, Тиффани достала из шкафа пижаму и пообещала рассказать завтра все, что не успела сегодня.

— Тебе еще надо почистить зубы, а завтра рано вставать, — напомнила она. — Я загляну, когда уберу посуду, ладно?

Но когда она вернулась, то нашла Тома крепко спящим. Задернув занавески, за которыми сгущался весенний сумрак, она еще раз взглянула на него — меж бровей пролегла морщинка, рука сжата в кулак. Тиффани, если вы помните, уже знала, что за сон он видит: будто маленькую Элизабет Реддл привели в приют Вула и она весь день горько плачет, а Том злится и чуть не плачет сам.

Примечания:

А вот и фото с места событий: площадь, на которой стоит дом Тиффани:

https://ibb.co/FgrRRMw

https://ibb.co/Vpw45SX

* Любопытный факт, на который я наткнулась, пока искала старые карты Лондона. В тридцатые годы трамвай считался слишком шумным и опасным транспортом, и его даже хотели заменить на троллейбусы, но до войны не успели, а потом было как-то недосуг.