Последнее песнопение, размер – три четверти (гет)

Тебя зовут Уширомия Баттлер, и ты весь пропитан солью, она покрывает каждый сантиметр твоей кожи, забилась в волосы и поблескивает, словно драгоценные камни. В тринадцать это приносит тебе ощущение счастья. Но теперь тебе восемнадцать, и въевшийся запах соли вызывает удушье и мучительно напоминает о прошлом. Она тянет тебя вниз, а морские волны плещутся о днище лодки у тебя над головой.

С того, первого раза, как умер, крики от якобы захлестывающих тебя эмоций были обычным притворством. Ради непрерывности, — думаешь ты, мысли наполняет туман, мотор лодки ревет, все продолжая набирать обороты.

* * *

Когда ты умер в первый раз, ты не знал, где находишься. Остальные были убиты, и ты видел их всех — в запертых комнатах, загадки которых тогда не мог решить. Ты не знал, как в такой ситуации сможет помочь шахматное мышление; понять мысли преступника было почти невозможно, даже используя метод, которому тебя научила Кирие, даже используя метод, которому ты научился сам.

Ведьма на портрете ухмыляется, будто пытаясь гордо заявить о своем существовании; что произошло после, ты не помнишь.

В отчете полиции сказано: «пропал без вести».

* * *

— Для друзей и близких я — Беато, — говорит она, и где-то кивает другой Уширомия Баттлер.

* * *

Когда-то, когда ты был младше, ты смотрел на ее портрет часами, так долго, что образ запечатлелся на изнанке век и являлся, когда ты закрывал глаза и засыпал. Ты ждал, и, естественно, она преследовала тебя во снах, бродя по темным коридорам подсознания, появляясь из пустоты в виде золотых бабочек. Она никогда полностью не показывала своего лица, и теперь, когда она сидит напротив за шахматной доской и отстраненно вертит в руках пешку, пока ты размышляешь, ты понимаешь почему.

— Беато, — начинаешь ты, она поднимает взгляд и издает неприятный смешок.

— Ну так что-о-о, Ба-аттлер? Как объяснишь мое внезапное явление из воздуха после того, как Шаннон разбила зеркало, м?

— Это можно было подстроить заранее, — ты вздыхаешь, — просто еще одна уловка, чтобы заставить меня поверить в ведьм, но… Но я ни за что в это не поверю! Я не приму тебя и твое существование! Не приму, ни за что не приму!

Еще пару секунд Беатриче спокойно сидит, а потом сгибается пополам, совсем не элегантно гогочет, ее смех высокий, жестокий, отсмеявшись, она откидывается назад на спинку стула, смотрит на тебя, и в ее взгляде ты замечаешь непривычную тень печали. Краткий миг — и эта тень пропадает, Беатриче взмахивает тонкой курительной трубкой, прямо из воздуха появляются стайки золотых бабочек, будто она намеренно хочет отвлечь тебя.

— Примешь, — хихикает она. — Подожди немного и увидишь, насколько сложные загадки запертых комнат я подготовила для следующих сумерек!

* * *

В третьей игре ты знакомишься с Вергилией и Ронове и не можешь отрицать — ты ошеломлен их поведением. В сравнении с Беато они… придерживаются манер, принятых в высоком обществе, и странно спокойны. Это сбивает с толку, и ты чувствуешь: осколок реальности выпадает из хрупкой, с трудом составленной тобой мозаики.

Ронове элегантен, загадочен и временами отпускает ехидные комментарии. Пока Беато не слышит, он позволяет себе отзываться о ней с долей юмора и сарказма, от этих высказываний хочется одновременно и рассмеяться, и ударить его. Ты не знаешь, в какой момент у тебя, соперника Беатриче, появился инстинкт защищать ее, но хотел бы от него избавиться.

Вергилия молчалива и нечасто открывает глаза, и ты гадаешь, как она вообще могла справляться с Беатриче. Она такая… благородная, добрая, как мать, и сдержанная.

Создается впечатление, что она никогда не могла никому навредить. Это возвращает тебя все к тому же вопросу:

— Беато, почему… ты совершила это?

Она не отвечает, а Вергилия просто улыбается.

— Ты не помнишь, что сделал в тот день, Баттлер?

Нет, ты не можешь вспомнить. Совсем.

* * *

Где-то в другом мире Беато висит, пронзенная чуть светящимся колом синей правды.

* * *

Тебя зовут Уширомия Баттлер и, взвешивая в руке конверт с чем-то тяжелым внутри, ты чувствуешь, сколько весит твоя жизнь.

Жизнь, разделенная мглой на части: одна из них проходит перед омытой кровью и непоколебимой шахматной доской, другая — в мире-внутри-мира, но все же — это одна жизнь. Или, может, она разделена на четыре части, их длительность и твое время существования меньше, с каждой игрой стрелка проходит четверть оборота… или же частей еще больше.

Но даже этот вес исчезает, когда из конверта выкатывается фамильный перстень с печаткой, ты надеваешь его на палец и ощущаешь неимоверную тяжесть главенства над семьей Уширомия, которая внезапно тянет руку к земле… и вместе с ней — отголоски страстной любви на грани одержимости, которую питал к Беатриче последний владелец кольца.

Где-то в другом месте ты вспоминаешь безумные вопли и плач Кинзо.

* * *

Тебя зовут Уширомия Баттлер, в саду сияющих золотых роз под угольно-черным небом ты смотришь, как Вергилия заплетает волосы Золотой Ведьмы.

Беато выглядит хрупкой и похожей на куклу, ее глаза застилает сонная дымка смерти. Ее взгляд устремлен в пространство перед собой, пару раз ты машешь ладонью у нее перед носом, надеясь (впервые!), что это просто еще одна из ее извращенных отвратительных шуток.

Но нет.

От налитого в чашечку китайского фарфора черного чая почти не идет пар, ты подносишь сверху ладонь, чтобы проверить температуру. Беато моргает, и ты поднимаешь чашку к ее рту, дотрагиваешься до ее руки в поисках стабильности.

Ее кожа холоднее, чем ты помнил.

Ты переплетаешь пальцы и мягко прислоняешь чашку к ее губам. Она пьет, безэмоциональная и почти недвижимая, но ты не перестаешь держать ее за руку после того, как решаешь, что хватит, и ставишь чашку обратно на стол. Ты по-своему выражаешь протест, неприятие ее беспомощности и своей, и чувствуешь легкое биение жизни, пульсирующее в ее венах.

— Не волнуйся, — твой голос почти ломается, — Обещаю, скоро ты сможешь обрести покой. Я отыщу правду.

Беато издает какой-то тихий звук, только хочет ли она что-то сказать или выразить признательность — не понятно.

— Я отыщу правду.

Губы Беато чуть шевелятся, но взгляд все такой же пустой. Вергилия и Ронове куда-то делись: одна протирает шахматную доску, а другой печет печенье к чаю.

Ты наклоняешься и целуешь Беатриче, ваши ладони все еще соприкасаются, и ты на секунду перестаешь различать фантазию и детектив, мир ведьм и реальность, магию и трюк; она — все, чего ты желаешь.

— Кто… я?

На этот раз задать вопрос оказывается легко, он получается искренним, не злым, не насмешливым. Руки Баттлера, мягко сжимающего тебя в объятиях, теплые, ты испытываешь чувство комфорта, странное, внезапное, и из-за этого вопрос в конце концов вырывается сам собой.

(О, да будто он знает ответ. Разве может он его знать?)

В саду золотых роз, на лепестках которых поблескивают капельки росы, под небом без звезд ты прячешь свое лицо у Баттлера на груди и тихо плачешь.

Вот в чем настоящая загадка этой истории: почему после всего, что было, ты испытываешь к нему такую удивительную нежность? Ты не чувствуешь боли где-то внутри, когда он прижимает свои сухие губы к твоим? Почему тебе не кажется, что ты попала в ловушку, когда он накручивает на палец локон твоих волос, наполовину распущенных, хотя Вергилия заплетает их каждое утро?

— Все в порядке, — повторяет он шепотом, а ты крепче прижимаешься к нему, когда тело сотрясается от новой волны рыданий, — тш-ш, Беато, все хорошо, я защищу тебя. Пожалуйста, не плачь… — ты вздыхаешь. Так много боли… в твоей груди нанесенная правдой, всей правдой, рана, тело везде пронзают колья; их не видно, но мук от этого не становится меньше. Баттлер нежно гладит тебя по волосам и медленно-медленно расплетает прическу.

Волосы рассыпаются по твоим плечам, их привычный вес чуть было не заставляет тебя потерять сознание, но нет, ты держишься, и волосы уже волной ниспадают по спине. А ты цепляешься руками за спину Баттлера.

Без любви этого не увидеть.

* * *

Ты спишь, покачиваясь на волнах воспоминаний в соленом море покоя. Сон в Золотой Земле — всего лишь временное прекращение существования, воплощение покоя, который могут даровать только теплые руки смерти. Ты спишь, но не видишь снов, пока в ночной темноте не разносится эхом чей-то голос, принадлежащий то ли подростку, то ли ребенку и вскоре затихающий вдали. Он пропадает прежде, чем ты успеваешь протянуть руку и ухватить фрагмент истины.

— Кто… я?

Ответа нет. Только ты, проигравшая ведьма, и покрывающая твою кожу соль.

Теперь ты понимаешь, почему Вергилия все еще называет тебя ребенком.

* * *

Ладони Баттлера широкие и теплые, а пальцы, которые он переплетает с твоими, когда ты облокачиваешься на него, на удивление тонкие. Он смотрит на тебя не так, как смотрел Кинзо, его взгляд мягок, и этого ты никогда не сможешь понять до конца.

Его душа пылает так же ярко, как и у деда, но его прикосновение не причиняет тебе вреда.

Ты хмуришься и искоса поглядываешь на него, побаиваясь прямо посмотреть ему в глаза и при этом желая увидеть, что скрывается в их глубине, но он прижимает ладонь к твоей щеке, медленно, бережно разворачивает твое лицо к себе, и ты уже не можешь избежать его взгляда. Не пристального, как обычно; его глаза чуть прикрыты, он не выискивает то, чего нет.

Он смотрит на тебя, и ты думаешь, может, в этот раз все будет по-другому.

* * *

— Баттлер, — шепчешь ты, когда он целует тебя, — Баттлер, — раздается между вздохами и твоими покрывшимися трещинами воспоминаниями, — Баттлер, — повторяешь ты, чтобы перестать думать, чтобы ничего не пробралось в голову, не омрачило расколовшийся разум: ты не хочешь испортить момент, отвлекшись на мысли тех, кем не являешься, и себя настоящей, ты хотела бы забыть, кто такая на самом деле. — Баттлер, — он притягивает тебя ближе, и ты забываешь об отравленной ядом любви, растянувшейся на тысячу лет.

Медленно, спокойно и неизбежно начинается новое рондо⁽¹⁾, вторая часть симфонии.

* * *

— Беато, я когда-то давал тебе какое-то обещание и не сдержал его?

— Ха-ха! После таких слов от тебя, я готова умереть прямо сейчас…

* * *

Никогда еще существование в клетке из плоти не казалось таким прекрасным, думаешь ты лениво, ощущая прикосновения Баттлера. Ты вдыхаешь тепло его кожи; и от жажды, вызываемой его пальцами, и от того, как скручивает в животе, на душе становится спокойно.

Это совсем на тебя не похоже — говоришь себе ты, но, если по правде, ты прожила достаточно долго и познала столько печали и не-любви, что здесь, сейчас, когда море воспоминаний плещется на краю сознания, не находишь в себе сил оттолкнуть его.

* * *

Завтра ты убьешь 18 человек. По соленой воде, отражающей твою душу, расходятся круги.

Ты смутно вспоминаешь тьму бездны; то, как вы сидите спиной к спине, и из места соприкосновения исходит тепло; его слова:

— Ты — моя Золотая Ведьма, — и в этот момент вокруг разливается свет.

1) На всякий случай. Рондо (от фр. «движение по кругу») — музыкальная форма, в которой неоднократные проведения главной темы чередуются с отличающимися друг от друга эпизодами.

Вернуться к тексту