Худший значит лучший (джен)

Арагог умирал долго и всех задолбал. Он говорил медленно, велеречиво, пространно. Он явно не подготовил свою прощальную речь заранее, перескакивал с предмета на предмет. И говорил-то он полную чушь, признаться. Что-то примерно следующее: «Хотя мы иногда пожираем студентов, в людях есть благородство и не стоит без разбора всех ненавидеть». Слушая его, пауки думали, что Арагог загнался — Хагрид был единственным благородным человеком, которого они встречали, и то наполовину великаном, если уж быть точным, и вообще не в своём уме. Почему Арагог посчитал нужным делать такие далекоидущие обобщения, было им непонятно. А ещё они очень хотели есть.

— Я знаю, что у нас принято пожирать мертвецов, — Арагог утробно вздохнул. — И я знаю, что вы давно не ели. Но придержите пока свои хелицеры, погодите потирать педипальпы… Внемлите. Мы можем не есть длительное время, но когда мы начинаем жрать, то не в силах остановиться. Я знаю, что, сожрав меня, вы обезумеете и, поддавшись древним инстинктам, приметесь рвать на куски друг друга. Так было уже множество раз. Нет смысла взывать ко всем, и всё-таки я питаю надежду, что самые мудрые из вас сумеют воздержаться. В конце концов, я очень большой акромантул, и меня вам должно хватить на длительное время. Вы не умрёте с голоду. Пусть благоразумие в лучших в вас победит слепые инстинкты!

Арагог замолчал; несколько самых нетерпеливых пауков, решив, что это всё, хищно сорвались было с места, но оказались в неловком положении, когда гундение Арагога возобновилось:

— Вы должны будете выбрать нового лидера. Я знаю, что по нашей традиции побеждает тот, кто сожрёт оппонентов…- И снова Арагог вздохнул, на этот раз тише. — А, впрочем, не буду повторяться. Дыхания у меня осталось мало.

Последняя фраза вызвала среди собравшихся радостное возбуждение.

— Надеюсь, что наш род будет умножаться быстрее, чем мы пожираем друг друга. Благо, самок у нас хватает. Если бы они ещё не пожирали своих любовников… — Арагог вздохнул совсем тихо, его четыре глаза из нижнего ряда начали закрываться. — Надеюсь, новым лидером будет не только сильнейший, но и достойнешний паук. Надеюсь, мы всё также будем лакомиться храбрыми студентами Хогвартса, что бродят по лесу в одиночестве. И я надеюсь, что вы убедитесь, что я… мёртв… перед тем… как меня… сожрать. — Все двенадцать глаз Арагога закрылись, брюхо больше не вздымалось, педипальпы безвольно повисли.

Его многочисленное семейство в знак великого уважения выждало четыре секунды.

Вдруг, откуда ни возьмись, треск, топот, грохот огласили окрестности. Пауки в ужасе повернулись на источник звука. Первая мысль — кентавры! Но это оказался всего лишь Хагрид. Он сразу понял, что затеяли его любимцы, встал между ними и Арагогом, нахмурился грозно.

— Нет! — сказал он. — Арагог был моим другом, и я похороню его как подобает… По нашим, то бишь обычаям, подобает.

— Чё? — спросил ближайший к нему акромантул.

— Я не дам вам сожрать Арагога! — завопил Хагрид во всю глотку. — Я хочу его похоронить! По-хо-ронить!

Было нелегко вразумить акромантулов, Хагрид и не рассчитывал на их понимание, он же не самоубийца. На свой зонтик, прячущий сломанную надвое волшебную палочку, тоже рассчитывать не годилось. Хагрид поставил на жадность акромантулов и не прогадал. Пауки согласились не трогать Арагога, да и самого Хагрида, в обмен на то, что великан прямо сейчас приведёт их к другой добыче — жирнее и сочнее. «Тролль совсем недалеко. Он совсем мёртвый! Я отведу вас к нему!».

* * *

Хагрид шёл по широкой тропе, ведущей вглубь леса, и никуда не сворачивал. Дробный шаг и стрёкот сотен пауков, паучищ и паучков свидетельствовал, что параллельно ему в лесу движется целая колония акромантулов. Вообще-то пауки двигались бесшумно, но сейчас они были возбуждены до предела и им незачем было скрываться. Великан с опаской косился в ту сторону, где от ствола ко стволу перемещались мохнатые тела и поблёскивали чёрные глаза. Самым последним и ближе всех к тропе двигался Гахакарака, маленький хилый паучок, волоски на теле жидкие, хелицеры короткие, глаз всего два — позорище, одним словом. Гахакарака понимал, что ему ничего не светит в плане еды. Так было уже множество раз. Большие и сильные пауки получат самые сочные куски, а ему достанутся объедки, и то если повезёт. Если не повезёт, едой будет он сам.

Шальная мысль пришла на ум. Раз Хагрид идёт строго прямо, то скорее всего мёртвый тролль находится на тропе или вблизи тропы. Не особо-то, выходит, им нужен проводник. Хагрид, конечно, не стал бы признаваться, будь оно так, ведь в таком случае он потерял бы преимущество в переговорах. Гахакарака покосился на своих многоглазых сородичей. Пауки ничего не подозревали. А Гахакарака не станет им говорить, он самым первым отыщет тело тролля, надо только незаметно слинять…

Это была самая лёгкая часть плана. Никому не было дела до слабых и убогих. Гахакарака снизил скорость, сделал вид, что запыхался… Словил несколько презрительных взглядов — мол, ничтожный Гахакарака не успевает перебирать короткими ножками.

Безнадёжно отстав, немощный с виду паук припустил во всю прыть, по широкой дуге огибая своих сородичей. Те, конечно, могли перегнать его при желании, но они покорно следовали за Хагридом. Паучок бежал так быстро, что врезался в деревья, отскакивал, переворачивался, поднимался и снова бежал. Хитиновый панцирь акромантулов был крепче, чем шипы хвосторога. Через каждые триста метров паук останавливался и принюхивался, напрягая волоски. Скоро он уловил благоухание гниющего мяса. На свете нет запаха прекраснее! Сердце паучье затрепетало, пищеварительный сок прилил к хелицерам и едва не капал на землю. Гахакарака, порядком выдохшийся, сделал последний рывок, почти упал возле громадного трупа. Хагрид не солгал: упитанный тролль навсегда развалился поперёк тропы. Глаза трупа выели насекомые, на пузе важно расхаживали стервятники, штук пять, не меньше. Они улетели, едва завидев акромантула. Гахакарака дрожал то ли от изнеможения, то ли от возбуждения, но его сил всё же хватило на победный танец.

Гахакарака никогда раньше не исполнял победный танец. Он видел иногда, как это делают большие и сильные пауки, жаль, память у него была никчёмная. Пришлось импровизировать.

Он нерешительно задрыгал задней ногой, приговаривая «тунц-тунц-тунц». Постепенно в движение пришли другие семь ног; они ударяли в землю, высоко подбрасывая брюхо. В какофонии звуков стал угадываться ритм: тунц-тунц-тунц, топ-топ-топ-топ, хлоп! Последнее хлоп вышло ненароком, когда Гахакарака, увлёкшись, наотмашь поцеловал землю. Хлоп отлично вписалось в ритм, и Гахакарака повторил манёвр. Он отходил назад, в нарастающем темпе выстукивал ногами, подбрасывая брюхо всё выше и выше, приходя в безудержное волнение, и потом как бы в помрачении бросался головогрудью вперёд и бился об землю, отползал и повторял всё по новому кругу. Вне сомнения, это был самый тупой победный танец в истории рода акромантулов.

Долго торжествовать было нельзя. Гахакарака отдышался. Заполз на живот мёртвого тролля. Прямо под ним стараниями стервятников обед предстал как на блюдечке с красной каёмочкой. Или завтрак? Какое сейчас время дня? Мысли Гахакараки с трудом ворочались, сознание застилал туман. «Вот грядёт безумие, о котором предупреждал Арагог. Я не лучший, я худший», — успел подумать Гахакарака перед тем, как тёмная пелена застлала все мысли, чувства и сложные переживания.

Как долго находился он в помрачении? Гахакарака не знал. Когда темнота расступилась, он узрел, что добыча превратилась в иссушенный скелет, обёрнутый в собственную кожу как в похоронный саван. Гахакарака посмотрел на свои хелицеры, измазанные кровью до самого рта. Его ноги тоже были в крови. Тяжесть в брюхе невыносимая, небось, и с места теперь не сдвинуться. Впервые в жизни Гахакарака был сыт.

Кто-то поблизости крепко выругался голосом Хагрида. Акромантул медленно обернулся. Так и есть: Хагрид. А за ним — многоглазое многоногое полчище.

— Я… — Гахакарака начал заикаться, хотя раньше за ним такого не водилось. — Я хотел вам оставить… П-п-правда!

Молчание длилось и длилось, Гахакарака сто раз успел попрощаться с жизнью. Наконец вперёд выступил самый крупный и сильный паук Танатос. Почти никто не сомневался, что именно он займёт место Арагога, когда того не станет. Сначала тот обратился к Хагриду:

— Ты был другом Арагога. Несмотря ни на что, мы почтим тебя. Иди и забери его тело.

Пауки неохотно расступились, пропуская великана. Один из них, тот, что в самом начале сказал «чё», не выдержал, кинулся вопреки приказу. В два прыжка Танатос нагнал его и прикончил. Мудрый ход — пауки отвлеклись от Хагрида, пожирая своего товарища. После этого взоры обратились к главному виновнику их пустых желудков.

— Нет! — неожиданно для всех Танатос прыгнул и преградил сородичам дорогу. — Мы найдём еду, мы всегда её находили. Разве от тощего Гахакараки будет нам польза?

Тут и там прокатились смешки.

— Хотя надо признать, что сейчас он не такой уж и тощий.

Смешки возобновилось, напряжение ослабло. Безумная надежда, что его всё-таки не сожрут, забрезжила в одной паучьей душе.

Танатос повернулся вокруг своей оси. Теперь он обращался напрямую к Гахакараке. Тот не верил своим глазам, сам Танатос заговорил с ним при всех.

— Провёл ты нас, Гахакарака. Расскажи, как тебе это удалось?

— Ну я… — Гахакарака унял дрожь в сорока восьми коленках и заговорил более уверенно. Рассказал, как его посетила мысль о том, что Хагрид не отходил от тропы, стало быть, добыча недалеко. Рассказал про свой замысел, не забыв подчеркнуть, что не собирался оставлять сородичей без еды, просто хотел получить что-то сам. Наконец, рассказал про безумие, овладевшее им. И что он не помнил даже как ел. На этом моменте Танатос одобрительно защёлкал хелицерами. Гахакарака увидел недоверие в глазах сородичей — они и не подозревали о таящемся в нём безумии. Недоверие и… Восхищение.

Танатос его внимательно выслушал и молвил:

— Вижу я, что ошибались мы в тебе, Гахакарака. Ты — коварен. Ты — безумен. Пусть ты не самый сильный из нас, но ты — подлинный акромантул. Арагог считал, что на троне должен сидеть лучший из нас. Благоразумный старик мечтал подружиться с людишками… Тьфу! — Танатос произнёс «благоразумный» с глубоким отвращением. — Я считаю, на троне должен сидеть худший из нас, потому что для акромантула худший значит лучший!

Послышался гомон, стрёкот, щёлканье; одни возмущались, другие одобрительно встречали слова Танатоса. Танатос повысил голос, чтобы перекричать нарастающий гвалт.

— Я собирался занять место старика, однако потому лишь, что не было никого безумнее и коварнее меня… Теперь есть! Выйди вперёд, Гахакарака! Выйди, не стесняйся. Быть тебе царём акромантулов! Навеки и впредь! Гахакарака! Гахакарака!

Его клич подхватили другие. «Гахакарака! Гахакарака!». Несогласные присоединились к большинству голосов. На несколько минут весь лес наполнился уродливыми харкающими и каркающими звуками, полными ликования.